Джулиет Чаттертон тоже было очень тяжко. Она тоже очень любила отца, хотя и не так самозабвенно, как мачеха. Она чтила его, она была искренне к нему привязана и прочее, и прочее, но самым сильным в сложной гамме дочерних чувств (хотя сама Джулиет этого не осознавала) было благоговение. Сейчас же она чаще всего ощущала горькое раскаяние из-за тех огорчений, которые ему доставляла, а особенно из-за своего обмана – из-за того, что старательно скрывала от отца свои отношения с Фрэнком.
Первая ее реакция на трагедию была такова: боль от страшной потери и жалость к мачехе, обожавшей отца. Но Джулиет была не ангелом, а земным созданием, и спустя какое-то время она не могла не подумать о том, что теперь станет состоятельным человеком. А это даст ей возможность выйти замуж за Фрэнка. Ей безумно хотелось обсудить грядущие перспективы с Фрэнком, но он сказал, что им лучше пока отказаться от тайных свиданий – надо подождать, пока пройдет первый шок. Джулиет понимала, что он прав. Объявить сейчас об их с Фрэнком помолвке было никак невозможно.
Однако все ее мечты вмиг отошли на задний план, как только Дерик сообщил ей о письме. Сначала она даже решила, что ее самоуверенный родственник что-то перепутал. Чтобы отец совершил что-то предосудительное? Чушь, Дерик и сам мог бы это сообразить, а не повторять всякие мерзости. Узнав, что там написано, Джулиет живо представила, как отец лежит на своем шезлонге перед камином… Поверить в то, что он коварный преступник, мог бы только сумасшедший.
Тем не менее письмо существовало, как и тот факт, что отец покончил с собой. Она чувствовала, что существует какая-то особая причина такого исхода, совсем не та, что кажется очевидной. Но какая?
Когда приехал мистер Каммингз, Джулиет тоже пригласили на обсуждение, и ее поразило, насколько сильно их поверенный был встревожен этим гадким письмом.
– Не суть важно, что мы с вами прекрасно знаем, что все это ложь, – повторил он довод доктора, – главное, как воспримет письмо коронер, возможно, он распорядится его обнародовать, и тогда нам придется доказывать, что все это не соответствует действительности.
– И каким образом мы сможем это сделать? – спросила Сильвия.
– Пока мне сложно что-то предложить. Надо бы, конечно, попытаться найти автора письма, ведь если этого не удастся, предугадать, как пойдет судебное разбирательство, невозможно, сколько бы вариантов мы ни обсуждали. Лично я считаю, нам не стоит тратить на это время. На самом деле я уверен, что никаких особых проблем с письмом не возникнет.
Дерик спросил, что он имеет в виду, и мистер Каммингз заявил, что наверняка все эти инсинуации будут разоблачены, и, возможно, уже па самом дознании, так что никого не придется искать. Однако почему он так уверен в том, что все пройдет благополучно, поверенный так и не объяснил.
Время шло, но атмосфера в доме оставалась гнетущей, над поместьем словно нависла черная туча. Все старались говорить вполголоса и быть тише воды, ниже травы. Фрэнка Джулиет практически не видела, разве что в присутствии остальных домочадцев. Джулиет чувствовала себя бесконечно несчастной и одинокой.
Дознание должно было состояться на третий день после трагедии, с утра. Джулиет со страхом ждала этого испытания, нервничая ничуть не меньше, чем Сильвия.
Здание с актовым залом, где проходили общегородские мероприятия и где должно было состояться предварительное коронерское разбирательство, находилось неподалеку от поместья «Жасмин». Джулиет, Сильвию, Марджори Олгуд и Дерика шофер повез туда на машине, остальные отправились пешком. В зале было полно народу, что было необычно для этого района, скорее сельского, чем истинно городского. Дело в том, что сэр Роланд был человеком в этих краях известным, и его трагическая смерть, естественно, вызвала огромный интерес.
Сам зал был довольно узким и вытянутым, в глубине его стоял стол, окруженный стульями. В торце стола было кресло для коронера, рядом – стул для секретаря. Первый стул с правой стороны пустовал, Джулиет потом поняла, что это был стул для тех, кто давал свидетельские показания, далее восседал почтенный мистер Каммингз, чуть откинув голову с высоким лбом, взгляд его был настороженным и цепким. Рядом с ним сидела Сильвия, затем – по порядку – Джулиет, Дерик, Марджори, Том, Фрэнк и Бун. Семь стульев, стоящих напротив них, оставались пустыми, а дальше, на противоположной стороне сидели доктор Мансел, инспектор Пардью, рядом с ним еще двое полицейских. За ним, чуть поодаль, стояли карточные столы, вокруг которых сгрудились газетчики. Отдельно от всех, на углу, сидела девушка с блокнотиком и ручкой, приготовившаяся вести протокол заседания. На некотором расстоянии основного стола и столиков для прессы были уже, так сказать, зрительские места.
Атмосфера в зале была почти домашней, но все равно Джулиет испытывала самый настоящий ужас перед тем, что должно было вот-вот начаться. Мистер Каммингз что-то старательно втолковывал Сильвии, Дерик и Том Олгуд время от времени перекидывались репликами с Марджори. Инспектор Пардью и доктор Мансел увлеченно что-то обсуждали, а со стороны публики доносился ровный гул голосов, как это бывает в театре перед началом спектакля. Джулиет была ошарашена тем, как воспринимали происходящее разные люди. На лицах близких и друзей, которым предстояло давать показания, отражалась искренняя боль и волнение, ну а посторонние, те, кто пришел просто так, чуть ли не улыбались, предвкушая интересное развлечение. Невозмутимо-спокойные лица были только у доктора и полицейских, для которых предстоящая процедура была делом рутинным и привычным.
Примерно за минуту до десяти к столу подошел коронер со своим секретарем. Каммингз представил его Сильвии: мистер Лоусон. Джулиет услышала, как Лоусон выразил сожаление по поводу того, что свело их всех сегодня вместе в этом зале. Джулиет подумала, что, судя по лицу, коронер человек вполне приличный и честный, но, похоже, слишком рьяный, не склонный к поблажкам буквоед, которого не проймешь никакими смягчающими обстоятельствами.
Кивком поприветствовав собравшихся, он стал расстегивать портфель. Тут к нему подошел инспектор Пардью, и они некоторое время что-то шепотом обсуждали. Затем коронер окинул всех строгим взглядом и объявил:
– На сегодняшнее заседание я решил пригласить присяжных, – он выудил какой-то документ и стал перечислять имена и фамилии.
Среди названных им семерых человек было пятеро мужчин и две женщины. Все семеро подошли к семи пустым стульям и заняли свои места. Джулиет вдруг ощутила, что ее «я» будто бы раздвоилось. Одна его часть – основная – покорно ждала, когда начнется разбирательство, другая же – помимо ее собственной воли – исподтишка изучала присяжных. Какие они все обыкновенные, но в то же время каждый представлял собой вполне определенный типаж. Но, может быть, одно другому не мешает? Трое из мужчин – основательные, невозмутимые, рассудительные, таких на мякине не проведешь, но при всем при том им определенно недоставало воображения и гибкости ума. Четвертый – маленький и юркий, чрезмерно суетливый. Такие тины обожают совать нос в чужие дела и ухитряются находить тайный смысл в совершенно обыкновенных поступках. Если он действительно таков, то очень плохо, что он сегодня назначен присяжным! Та-а-ак, теперь пятый. Тоже особый экземпляр. Тощий и сухопарый тип с ехидной физиономией. Наверняка любит заумные речи, ему, главное, покрасоваться, блеснуть оригинальностью, а кто там прав, кто виноват ему вообще не интересно. Женщины представляли собой совершенно разные типажи. Одна, худая, как палка, грымза с кислым лицом, явно завистливая, таким везде мерещатся всякие обманы и подвохи. Другая же очень спокойная и доброжелательная, с милой приятной улыбкой. Тут свидетели могут рассчитывать на понимание и непредвзятое отношение. Интересно было бы посмотреть, как они будут общаться друг с другом, услышать все эти диалоги! При таком разнообразии характеров, а стало быть, и мнений, они, возможно, и в самом деле сумеют нащупать истину!
Джулиет в какой-то момент вдруг сообразила, что процедура уже началась. Она тут же отвлеклась от своих фантазий и «раздвоенности», приказав себе сосредоточиться. Присяжные присягнули на Библии, после чего коронер обратился к собравшимся. Он кратко изложил, по какому поводу они тут собрались и выразил сочувствие близким покойного, которое прозвучало очень искренне, несмотря на торжественно-официальную формулировку. Затем он спросил у присяжных, готовы ли они освидетельствовать тело покойного. Послышалось торопливое перешептыванье, затем старшина присяжных заявил, что да, они готовы, после чего вся семерка удалилась.
Когда присяжные вернулись, был вызван первый свидетель, то есть Дерик Фермер. Джулиет было интересно, как он справится с этой нелегкой ролью. Дерик терпеть не мог, когда его о чем-то спрашивали, и она ожидала, что ответы его будут вызывающе-короткими и даже грубоватыми. Однако вскоре сна убедилась в том, что, оказывается, недостаточно хорошо знала своего родственника. Он отвечал спокойно и вежливо, и при этом держался совершенно свободно, будто речь шла о вине, которое подали к обеду. В этот момент Джулиет почти его любила.
Он заявил, что он родственник покойного, и немного рассказал о себе. В настоящее время он гостит в поместье «Жасмин», как неоднократно делал и раньше. Он прекрасно знал покойного и готов присягнуть, что покойный действительно является его троюродным братом, то есть сэром Роландом Чаттертоном. Затем Дерик описал ту поляну, которую в доме Чаттертонов обычно называют «ловушкой для солнца».
– Вы первым обнаружили, что сэр Роланд мертв? – продолжил допрос коронер.
– Совершенно верно. Я первым вошел в «ловушку для солнца», – подтвердил Дерик, – но в принципе мы все там были, – он указал на сидящих с правой стороны стола.
– Опишите с максимальной точностью, что вы делали до того, как попали в «ловушку для солнца».
Дерик рассказал про то, как шла игра в теннис.
– Я находился в ближайшей к «ловушке» части корта. Мы как раз на несколько секунд прервали игру, так как у мисс Олгуд лопнул на туфле шнурок. И вдруг раздался выстрел. Звук был довольно тихий, и донесся он со стороны «ловушки». Я увидел, что Том Олгуд схватил ракетку и помчался в ту сторону. Я последовал его примеру, но поскольку был ближе к «ловушке», то добежал первым. Я зашел сквозь проем в кустах на поляну и увидел сэра Роланда.
– Сзади вас кто-нибудь находился?
– Да, сэр. Когда я оглянулся, то увидел несколько человек. Там были леди Чаттертон, мисс Чаттертон, Том Олгуд, Фрэнк Роско, помощник сэра Роланда, Артур Бун и садовник Уикс. Минуты через две к ним присоединилась и мисс Олгуд.
– И что вы делали дальше?
– Поскольку было ясно, что сэр Роланд мертв, я попросил мистера Роско позвонить доктору Манселу и в полицейский участок. Затем мы уговорили женщин отправиться в дом, а сами втроем – мистер Олгуд, мистер Буи и я – остались ждать доктора Мансела и полицейских.
– Вы прикасались к чему-либо до приезда полиции?
– Нет. Я лично проследил за тем, чтобы никто ничего не трогал. Даже доктор Мансел только посмотрел на убитого.
– Благодарю вас, капитан Фермер.
Когда Дерик засвидетельствовал, что из «ловушки для солнца» никто не выходил и что на самой поляне тоже не было никого, кроме мертвого сэра Роланда, коронер Лоусон сказал, что у него больше нет вопросов к свидетелю. После чего добавил:
– Желает ли кто-нибудь из присяжных что-либо уточнить?
Все семеро присяжных дружно замотали головами, после чего коронер снова поблагодарил Дерика и предложил ему возвратиться на место. Как только он уселся на свой стул, Джулиет шепотом поздравила его с благополучным избавлением и сказала, что теперь и ей будет не так страшно, затем снова сосредоточилась на происходящем.
Далее стул, предназначенный для свидетелей, занял доктор Мансел. Он тоже вкратце рассказал о себе и роде своих занятий. Джулиет лишний раз убедилась в том, какой эго славный и добрый человек. Сразу чувствовалось, что ему можно всецело довериться, что он непременно поможет тебе в трудную минуту. Его мягкий, отчасти даже обыденный тон как бы делали менее зловещей и саму трагедию, превращая ее в некую неприятную проблему, которую как-то нужно решать. Лоусон обращался к доктору с подчеркнутой вежливостью.
– В минувший вторник вас вызвали в поместье «Жасмин». Можете ли вы подтвердить данный факт?
– Безусловно. Я был у одного пациента, мне перезвонили туда из моего дома. Я тут же прервал визит и поспешил в поместье. Там меня встретил мистер Роско и проводил в так называемую «ловушку для солнца».
– Будьте добры, расскажите присяжным, что происходило на поляне и что делали там вы сами.
– Я увидел, что пострадавший лежит, откинувшись навзничь, на своем шезлонге. Шезлонг был поставлен под ветвями дуба. Взглянув на лицо сэра Роланда, я заметил пулевое отверстие – чуть ниже правого виска, – из которого текла кровь, слабая струйка. Мне одного взгляда было достаточно, чтобы определить, что сэр Роланд скончался, и поэтому я даже не стал его трогать. Решил дать полиции возможность увидеть картину преступления в первозданном виде.
– А что вы делали после?
– Когда тело перевезли в морг, я извлек пулю, застрявшую в верхней части мозга и прошедшую достаточно глубоко, затем отдал ее инспектору Пардью.
– Были ли вами проделаны еще какие-нибудь манипуляции?
– Я произвел осмотр всего тела – хотел убедиться, что у покойного нет больше никаких ран. Их действительно не было. Вскрытие я делать не стал, поскольку мне не было дано соответствующих распоряжений.
– Понятно. Могли бы вы сказать, за сколько времени до осмотра наступила смерть?
– Совсем недавно. Тут речь идет о минутах, а не о часах. Но точную цифру я назвать не берусь.
– Могла смерть произойти в тот же момент, когда раздался выстрел?
– Конечно. Лично мне кажется, что так оно и было.
– Считаете ли вы, что выстрел был произведен самим сэром Роландом?
– У меня на этот счет нет никаких сомнений, хотя я не могу безоговорочно что-то утверждать.
– Вы были лечащим врачом покойного?
– Да, я регулярно посещал его на протяжении нескольких лет.
– Каково было состояние его здоровья?
– Здоровье у него было довольно слабое. Он был калекой – из-за тяжелой формы ревматоидного артрита. Ходить мог лишь опираясь на трости, на две, держал их в обеих руках. Ну а в остальном, как у нас, у медиков, принято говорить, «состояние в пределах возрастной нормы».
– Но у нас имеются несколько иные свидетельства. Что в последнее время состояние его ухудшилось, и он был очень подавлен. Что вы можете сообщить суду по этому поводу?
Доктор покачал головой.
– Ничего конкретного. Меня в этот период к пациенту не вызывали, поэтому ни на какие личные наблюдения я сослаться не могу.
Лоусон заглянул в свои записи.
– Благодарю вас, доктор Мансел, я вполне удовлетворен вашими ответами, – он окинул взглядом присяжных и спросил, нет ли у кого еще вопросов. Все молчали, и доктор Мансел возвратился на свое место.
Следующим был вызван инспектор Пардью. Тот стремительно подошел к свидетельскому стулу, затем почти скороговоркой ответил на первые формальные вопросы.
– Должен сказать, инспектор, что я отступаю от традиции, свидетели из полиции обычно дают показания последними, – сказал Лоусон, – но в данной ситуации может оказаться, что вы располагаете такими фактами, относительно которых я мог бы поговорить с остальными свидетелями. Я был бы вам крайне признателен, если бы вы сообщили суду все известные вам подробности этой трагической истории.
Пардью был довольно молодым и весьма исполнительным полицейским. У него было длинное бледное лицо с квадратным подбородком и острый взгляд. Джулиет показалось, что он человек знающий и, видимо, способный подметить любые мелочи. Он не без изящества поклонился Лоусону и сугубо официальным тоном, которого не мог смягчить даже жгучий интерес публики, начат давать показания.
– Вызов в поместье «Жасмин» поступил в наш полицейский участок в минувший вторник – в одиннадцать часов пятьдесят три минуты. Нам сообщили о смерти сэра Роланда и попросили приехать. Я не мешкая вызвал наряд и отправился в поместье, где меня встретил мистер Роско, который и проводил меня на поляну, огороженную кустами. Мне сообщили, что место это обитатели поместья обычно называют «ловушкой для солнца». На территории этой «ловушки» в момент моего прибытия находились доктор Мансел, капитан Дерик Фермер, мистер Том Олгуд и мистер Бун. Доктор Мансел как раз осматривал тело покойного. Могу удостоверить, что это был сэр Роланд Чаттертон.
– Что происходило дальше, инспектор?
– Доктор сообщил мне, что сэр Роланд мертв и что смерть наступила из-за нулевого ранения. Доктор описал это ранение, в наличии которого я тут же и убедился. Мистер Олгуд и мистер Фермор заявили, что играли в теннис, и вдруг раздался выстрел – со стороны «ловушки», и они сразу туда побежали. Я произвел осмотр места происшествия. Рядом с шезлонгом, на котором лежал покойный, стоял столик с книгами и стопкой бумаги, к столику были прислонены две трости. Шезлонг был развернут так, чтобы лежащий мог смотреть на реку, и стоял под ветвями дуба, от которых падала густая тень, видимо хорошо защищавшая от лучей солнца. Правая рука покойного свисала с подлокотника почти до земли, а прямо под полураскрытой ладонью валялся маленький пистолет, украшенный резьбой, от которого сильно пахло порохом. Я уверен, что выстрел был совершен совсем недавно. На рукоятке были отпечатки пальцев, как выяснилось, они принадлежали мистеру Чаттертону. Я заявляю это с полной ответственностью, так как точно такие же отпечатки были нами обнаружены на сейфе в кабинете покойного. Футляр для пистолета со вторым, парным пистолетом, мы нашли на письменном столе. Выстрел был произведен после того, как дуло было поднесено вплотную к голове, поскольку кожа вблизи раны была слегка испачкана порохом. – Он умолк.
– Пожалуйста, продолжайте.
– Кроме пистолета я так и не смог найти ничего, что имело отношение к случившемуся. За одним-единственным исключением. На покойном был легкий летний пиджак, и в левом нагрудном кармане я обнаружил слегка измятое письмо, подписанное неким Сэнди Арчером. Адреса там указано не было, только число – вчерашнее. Письмо напечатано на машинке, на дешевой бумаге. Я захватил его с собой, сэр, вот оно.
Инспектор протянул письмо коронеру, который тут же стал его читать, и по мере чтения лицо его делалось все более обеспокоенным.
– Письмо в высшей степени обескураживающее и огорчительное, – заявил он, явно заинтригованный, – полагаю, я обязан прочесть его вслух.
Он так и сделал:
18 августаСэнди Арчер.
Напрасно ты возомнил, что поступил очень умно, вынудив меня лучшие годы моей жизни гнить в тюрьме из-за одного гнусного дельца, которое в действительности сотворил ты. Но знай: как только меня выпустили, я занялся поисками улики против тебя, неопровержимой улики. Теперь она у меня есть, и скоро я вернусь в Англию, чтобы с тобой поквитаться. За свою жалкую жизнь можешь не волноваться. Мне нужно вот что: чтобы ты тоже позагорал в тюрьме и тоже сполна хлебнул позора.
Хотя Джулиет была готова ко всяким неприятным неожиданностям, прилюдное чтение этого чудовищного письма заставило ее сжаться от мучительного стыда. Это невыносимо! Выслушивать подобные гадости про своего честнейшего отца! И как этот Сэнди Арчер вообще посмел такое сочинить! Погруженная в свои горькие мысли, Джулиет тем не менее чутко уловила мгновенную перемену в атмосфере заседания. До этого все, что тут говорилось, звучало чинно и официозно, и в общем-то абсолютно бездушно, хотя речь шла о трагической смерти. Теперь витавшая в зале скука сменилась живым напряжением. Публика слушала письмо, затаив дыхание. Довольно обыденная, при всей своей трагичности, история обещала превратиться в нечто интересное, потешить любопытство собравшихся зевак интригующими подробностями.
Закончив чтение, Лоусон снова обратился к инспектору:
– Вам удалось узнать, о каком инциденте говорится в письме?
– Нет, сэр, – ответил Пардью, – но у нас пока не было времени хорошо изучить досье покойного.
– Вы установили, кто автор письма?
– Нет, сэр.
– Вам удалось определить, каким образом письмо попало к покойному?
– Я провел несколько допросов. Помощник сэра Роланда сообщил, что во вторник с утренней почтой пришло четыре письма. Три из них я обнаружил в спальне покойного – в корзине для бумаг, из чего я сделал вывод, что искомое письмо было четвертым.
– А на основании чего вы сделали подобный вывод?
– На основании дат, сэр. На всех четырех письмах было указано число, которое приходилось на понедельник.
– А что с конвертами? Вы нашли их?
– Да, сэр. Три валялись в той же корзине, где и выброшенные письма. Четвертый лежал на столике, стоявшем рядом с шезлонгом – в «ловушке». На всех почтовых штемпелях было указано то же число, что и в самих письмах.
– Понятно. Из этого вы заключили, что именно эти четыре письма пришли с утренней почтой. Что ж, логично. Письмо, найденное в кармане у покойного, совпадало в сложенном виде с размерами конверта, лежавшего на столике?
– Да, сэр.
– Полагаю, в этом четвергом конверте не было ничего примечательного?
– В том-то и дело, что было. Я как раз собирался об этом рассказать. На оборотной стороне его, в верхнем левом углу, были написаны две заглавные буквы, рядышком. «Эс» и «А». Написаны чернилами, очень мелко и еле-еле заметно, однако не настолько, чтобы их нельзя было разобрать.
– «Эс» и «А»? Возможно, это инициалы автора письма?
– Я тоже сразу так и подумал, сэр.
– Вы, наверное, показывали их кому-то еще. Остальные тоже смогли определить, что это именно эти буквы?
– Да, сэр, с первого же взгляда и без всяких сомнений.
– Любопытная подробность, инспектор, крайне любопытная. Очень хорошо. Вы только что слышали показания доктора Мансела. Он полагает, что выстрел был произведен самим покойным, но не берется это утверждать. Вы согласны с мнением доктора?
– Да, сэр. Судя по следам пороха на коже и по расположению пулевого отверстия, покойный действительно сам мог произвести этот выстрел. Но точно такую же картину мы могли бы наблюдать, если бы в сэра Роланда выстрелил кто-то еще.
– Безусловно. Доктор сказал, что отдал вам извлеченную пулю. Вы можете подтвердить, что именно она была выпущена из пистолета, найденного рядом с шезлонгом покойного?
– Да, сэр, именно она.
– Вы сказали, что пистолет принадлежал покойному и хранился в сейфе. Сейф обычно был заперт?
– Когда я подошел, чтобы произвести осмотр, сейф был заперт. Но мне неизвестно, был ли он заперт всегда.
– В любом случае всякий, у кого в руках мог оказаться обычный ключ от сейфа, имел доступ к пистолету?
– Вне всяких сомнений.
– Вы пытались обнаружить следы пребывания на территории поместья неизвестною нам на данный момент человека, который каким-либо образом мог пробраться в «ловушку для солнца»?
– Я осмотрел все самым тщательным образом и не обнаружил никаких подозрительных следов.
– Но, в принципе, вы допускаете, что в момент выстрела на поляне мог находиться кто-то посторонний?
– Нет, сэр. Я абсолютно уверен, что там в этот момент находился только сам мистер Чаттертон.
– Будьте добры, объясните присяжным, на основании каких данных вы пришли к подобному заключению.
– Я могу лишь повторить показания свидетелей, которые мне тогда удалось получить. Я исхожу только из них, а не из личных наблюдений.
– Ваша поправка принята. Пожалуйста, продолжайте.
– В момент выстрела все подходы к «ловушке» были в поле зрения свидетелей. Пространство с северной стороны, практически вплоть до входа, было на глазах у леди Чаттертон, мистера Роско и мистера Буна, как раз только что вышедших из дома, чтобы пойти к мистеру Роланду. Садовник Уикс возился с цветочным бордюром, то есть находился совсем неподалеку от «ловушки». С восточной стороны от «ловушки», тоже совсем рядом от нее, четверо свидетелей играли в теннис, а в тот момент игра была прекращена, поскольку все ждали мисс Олгуд: у нее вдруг лопнул шнурок, и пришлось разуваться и завязывать узел. Нет, со стороны корта и с северной стороны никто не смог бы пробраться незамеченным. А с двух других сторон у нас имеется естественная преграда в виде рек: на юге это Темза, а на западе – Мерроу.
– Я понял. Насчет географических деталей мы более подробно расспросим самих свидетелей. А вас я попрошу ответить на такой вопрос. Разве не мог гипотетический убийца сделать свое дело, а потом спрятаться в кустах или на берегу? Затем он дождался, когда все, кто мог его заметить, соберутся в «ловушке», и убежал. Вы допускаете подобный вариант?
– Думаю, он совершенно исключен. Если бы кто-то прятался в кустах, мы обнаружили бы следы его пребывания: обломанные ветки, примятые листья, но кусты были в полном порядке. На берегу тоже нет ни одного подходящего местечка для укрытия, он представляет собой пологий склон, подступающий вплотную к руслу. К тому же все свидетели показали, что на реке в то время не было поблизости ни одной лодки.
– Вы дали нам убедительный ответ, инспектор.
Коронер сверился со своими записями и сказал, что к инспектору у него больше нет вопросов. После чего справился у присяжных, нет ли вопросов у них. И тут поднял руку тот присяжный, которого Джулиет назвала про себя «юрким и суетливым».
– Я вас слушаю, сэр.
– Мистер коронер, я хотел бы узнать у инспектора, не допускает ли он, что покойного мог кто-то застрелить?
– Лично я полагаю, что свидетель только что дал нам исчерпывающий ответ по этому поводу. Но раз вы спрашиваете, я готов еще раз уточнить. Что вы на это скажете, инспектор?
– Я полагаю, возможность выстрелить была только у сэра Роланда, сэр.
Суетливый пробормотал, что он вполне удовлетворен, и Лоусон лаконично объявил:
– Леди Чаттертон.
Джулиет ощутила прилив острой жалости. Бедная Сильвия! Давать показания на глазах публики – суровое испытание, а тут еще это дурацкое письмо, вообще кошмар. Но в полной мере осознать всю кошмарность ситуации с письмом, ей было некогда, на раздумья у нее оставалось всего несколько секунд – пока инспектор Пардью возвращался на свое место.
Сильвия шла к свидетельскому месту очень медленно, будто на эшафот. Губы ее были крепко сжаты, сразу видно было, насколько тяжело ей держать себя в руках. Коронер старался говорить с ней очень мягко:
– Мне крайне неловко беспокоить вас, леди Чаттертон, но таковы уж правила. Постараюсь сделать нашу беседу предельно короткой.
– Благодарю вас, – тихо отозвалась Сильвия.
Коронер начал с обычных формальных расспросов. Сильвии было предложено назвать свою девичью фамилию, затем она сказала, что была второй женой сэра Роланда и что женаты они были тринадцать лет. Последние десять лет жили в поместье «Жасмин».
– Вы слышали, как доктор Мансел только что подробно охарактеризовал состояние здоровья сэра Роланда, – продолжил Лоусон, – так что не будем снова на этом останавливаться, но я хотел бы уточнить: вам не показалось, что в последнее время недомогание вашего супруга усугубилось?
– Да, безусловно усугубилось, – безжизненным голосом отозвалась Сильвия. – В последнее время он плохо себя чувствовал и был очень подавлен.
– Вот об этом периоде давайте поговорим более подробно. Когда именно началось это ухудшение?
– Началось оно как-то незаметно, он постепенно слабел и терял силы. Назвать в качестве точки отсчета какую-то конкретную дату мне сложно.
– Ну хотя бы приблизительно.
– Эти изменения начались полтора-два месяца назад.
Лоусон кивнул.
– В чем именно они проявлялись?
– Несмотря на жесточайший ревматизм, мой муж был веселым и жизнерадостным человеком. Но теперь он все чаще грустил и замыкался в себе. На интеллектуальных способностях это не отражалось, ум его был по-прежнему острым и гибким, но ему как-то вдруг стало все неинтересно. Он охладел даже к книге, которую с таким энтузиазмом начал писать. Даже занятия ею не могли развеять его хандру.
– А вам не приходило в голову, что его мучают мысли о какой-то неприятности?
– Никогда. Я думала, что причина дурного настроения – дурное самочувствие.
– И тем не менее вы не стали приглашать доктора?
– Не стала. Понимаете, я много раз предлагала мужу ему показаться. Но Роланд даже слышать об этом не хотел. Я опасалась, что приход доктора лишь ухудшит его моральное состояние, и решила пока его не тревожить.
– Понятно. Теперь я обязан задать вам очень деликатный вопрос. Вам не кажется, что подавленность вашего мужа, то его состояние, которое вы только что обозначили словом «хандра», могло быть вызвано неприятными известиями, скажем, такими, которые упоминалось в только что прочитанном нами письме?
Сильвия ответила лишь после длительного раздумья:
– Откровенно говоря, до настоящего момента я об этом не задумывалась. Но, по-моему, это не так. Если бы перемена в поведении зависела от письма, то она была бы резкой, я бы сразу это заметила. Но все складывалось совсем иначе: постепенное ухудшение и потеря вкуса к жизни, без всяких конкретных причин.
– Благодарю вас, с этим все ясно. Следующий вопрос, вы уж простите, будет несколько бестактным. В письме предъявлены определенные обвинения. Могло ли на самом деле произойти что-то подобное?
Самообладание Сильвии на этот раз ей изменило, голос стал звенящим.
– Никогда! Я не верю ни единому слову этого послания. У моего мужа были свои недостатки, как у всякого из нас, но подлым он не был никогда. И мошенником – тоже.
Лоусон поклонился ей, словно хотел этим поклоном подтвердить ее слова.
– Ваш покойный супруг, будучи членом правительства, занимал ряд официальных должностей в одной из британских южно-африканских колоний. Вы можете это подтвердить?
– Да, он служил там на разных должностях, а последние пять лет своего пребывания в Африке был губернатором.
– Благодарю вас. Общеизвестно, что ваш супруг достиг больших успехов в своей карьере. А теперь разговор пойдет о прошлом вторнике. Вы в тот день виделись с супругом?
– Разумеется, виделась, – голос Сильвии снова сделался тусклым и безжизненным. – Мне сказали, что он не собирается завтракать, и я пошла к нему в спальню. Он лежал в кровати. Мы немного поговорили, и я отправилась в столовую. После завтрака я снова его навестила, посидела с ним минут пятнадцать.
– Эта встреча оказалась последней вашей с ним встречей? Больше вы его живым не видели?
– Не совсем так. То есть это действительно была последняя паша встреча и последний разговор. Но я видела Роланда и несколько позже, из окна моей гостиной. Примерно в четверть двенадцатого, я видела, как Бун провожал его в «ловушку для солнца».
– Когда вы виделись с мужем после завтрака, утреннюю почту уже доставили?
– Да, конечно, обычно ее приносят до завтрака.
– Ваш супруг уже успел прочесть письма, когда вы навестили его во второй раз?
– Этого я не знаю, могу только сказать, что обычно Роланд читал все письма до завтрака.
– Когда вы зашли к сэру Роланду уже после завтрака, вам не показалось, что настроение его ухудшилось? Что было бы вполне естественно после ознакомления с вышеупомянутым письмом.
– Нет, никаких перемен я не заметила. Он выглядел грустным и подавленным, но не больше, чем на протяжении всей предыдущей недели.
– Благодарю вас, леди Чаттертон. Вы сказали, что видели, как сэр Роланд направлялся в сторону «ловушки для солнца» в сопровождении мистера Буна. А больше туда никто не направлялся или, наоборот, оттуда не возвращался?
Сильвия подробно описала увиденные ею из окна перемещения Фрэнка и Буна, затем рассказала о том, как они решили сообщить ей о настораживающем поведении сэра Роланда. И как она тут же отправилась с ними в «ловушку». И уже идя туда, они услышали выстрел. А напоследок мужественно рассказала о том, что увидела, зайдя на поляну с дубом.
После этого Лоусон больше не стал ее ни о чем спрашивать. Присяжные тоже были удовлетворены. С явным облегчением Сильвия направилась к своему стулу, Джулиет тоже облегченно вздохнула.