В 1983 году президент США Рональд Рейган окрестил Советский Союз «империей зла». Вскоре начались переговоры на высшем уровне между самым могущественным человеком в западном мире и Генеральным секретарем Советского Союза Михаилом Горбачевым. Сначала в Женеве (ноябрь 1985) и Рейкьявике (октябрь 1986), весьма аккуратно, на нейтральных территориях, а затем в декабре 1987 года в Вашингтоне. Впервые один из них был в гостях у другого, и я очень хорошо помню то волнение и напряжение, которые царили среди московского населения и людей из самых отдаленных частей этой большой страны. За несколько дней до этого события советские средства массовой информации полностью посвятили себя этой теме. Телезрители и читатели Советского Союза могли узнать как о жизни «обычной американской семьи», как это тогда называлось, так и ознакомиться с экспертными оценками вопросов разоружения.

Шесть месяцев спустя в повестку был включен ответный визит: Рейган прилетел в Москву. На этот раз внимание советского населения было приковано к внутренней политике их страны, поскольку через четыре недели после высокопоставленного визита американского президента была запланирована большая партийная конференция, от исхода которой зависела судьба политики перестройки. Поскольку долгое время не было понятно, каким образом следует выбрать делегатов для партийной конференции, на этой теме начали дико спекулировать, создавая впечатление, будто бы высокопоставленный американский визит на этом важном этапе внутриполитических решений создает сложности.

В обычных уличных опросах, отражающих настроение общества, люди по-прежнему демонстрировали многословие и осведомленность. Они высказывались очень подробно и были полны надежд относительно новой встречи глав правительств. По моим заметкам, относящимся к тому периоду, я могу точно восстановить один из этих опросов. Один 60-летний инженер настойчиво убеждал меня и стоящих вокруг советских граждан в том, что нельзя так просто разделять внутреннюю и внешнюю политику. Еще Ленин говорил, что внешняя политика является логическим продолжением внутренней. Перестройка и гласность, говорил он, сделали, наконец, возможным появление политики открытости и готовности к компромиссу. Время ультиматумов прошло. Теперь речь идет о безопасности всего мира, поэтому советско-американские переговоры так необычайно важны. Конечно, в этот раз едва ли удастся сократить вдвое количество стратегических наступательных вооружений, но такие встречи помогут улучшить атмосферу и укрепить отношения с американцами – даже без заключения каких-либо соглашений. Милиционер двадцати восьми лет выразил надежду, что Рейган прибудет в Москву с ратифицированным договором разоружения, подписанным во время последней встречи, поскольку, как он сказал, американцы сами должны понимать, что без дружбы и доверия в этом мире ничего не будет работать. Без мира все остальное не имеет никакого значения, сказала 22-летняя студентка-экономист. Она и думать не хотела о том, что в этот раз договор разоружения может не вступить в силу; ну а если подобное произойдет, эта встреча, по крайней мере, послужит для того, чтобы узнать друг о друге как можно больше – «американцы о нас, а мы об американцах; мы сможем лучше понять культуру каждого из нас, чтобы потом нам легче было друг друга навещать». Для 64-летней пенсионерки было важно, чтобы «наш Михаил Сергеевич и американский президент» пришли к единому мнению относительно мира. «То, что мы испытали во время войны, – сказала она, – вы, молодежь, и представить себе не можете. Я была изничтожена, но я выжила, поэтому значение имеет только одно – мир». Две молодые женщины, проходившие мимо с колясками и, в общем, не имевшие времени на то, чтобы участвовать в опросах, тем не менее, узнав о теме опроса, решили высказаться. Обе они придерживались мнения, что новый договор по разоружению маловероятен в данный момент, но «мы ведь уже начали диалог, а значит, нельзя проявлять нетерпения».

«Мы уже начали диалог». Тогда наступило такое время, когда люди из совершенно разных обществ начали интересоваться друг другом, когда Советский Союз открылся совершенно неожиданным образом и полный доверия обратился к Западу. Особенно к Германии. Учитывая тот факт, что гитлеровская Германия напала на Советский Союз и вела с ним беспрецедентную войну на уничтожение, такой шаг со стороны русских нельзя переоценить. Вместо коллективного осуждения и непримиримости – прощение для всей нации, преступные представители которой еще до сих пор живы. Я не могу подумать ни о какой-либо другой стране, кроме Советского Союза, а теперь, соответственно, России, где подобное отношение демонстрировалось бы столь явно. Ведь его нельзя назвать естественным. Это был такой прекрасный шанс для создания прочного мира.

Завершение конфронтации между Востоком и Западом устранило необходимость в балансе взаимного устрашения, достигаемого обладанием ядерного оружия – в тот момент, когда большинство людей, и в том числе я, наслаждались идеей мирного сосуществования, в котором мы все вместе сможем участвовать в строительстве нового стабильного строя, где нет места врагам и противникам, в этот момент с ошеломительной скоростью произошло объединение Германии. В общественном сознании этот процесс прошел как само собой разумеющееся событие. Но во что он обошелся Советскому Союзу – я говорю не о марках и пфеннингах или рублях с копейками – сегодня осознают лишь немногие. Иначе не объяснить множество реплик и даже политических заявлений, которые то тут то там можно было услышать в этот радостный и обнадеживающий период 1989–1990 годов. В то время я не придала значения словам одного весьма уважаемого немецкого политика, который однажды сказал мне в личном разговоре: «Мы еще поскорбим о временах противостояния между Востоком и Западом». Поначалу я сочла его занудой и воображалой и лишь позже поняла, насколько дальновидным было его суждение.

Видит Бог, мир не стал безопаснее. Оглядываясь назад, я, разумеется, не считаю, что такое развитие событий было неизбежным. Могло быть и по-другому. Хотя в свое время можно было услышать предупреждения о том, что после распада Советского Союза нельзя разделять мир на победителей и проигравших и думать что для людей на Западе не изменится ничего, а для жителей Востока все станет совсем иначе.

После падения Берлинской стены геополитическая карта мира изменилась. В этот исторически важный период в марте 1990 года мне вместе с моим коллегой Стефаном Кюнрихом с телевидения ГДР удалось добиться интервью с Михаилом Горбачевым. Для аккредитованного в Москве корреспондента с Запада ранее это было немыслимым! К этому интервью нас подтолкнуло огромное количество диких спекуляций на тему, должна ли объединенная Германия быть нейтральной или может выступить в качестве государства – члена НАТО. Мы хотели положиться на источник, на человека, стоящего за штурвалом Советского Союза, а не ссылаться на бесчисленных консультантов-самозванцев.

На мой вопрос о будущих отношениях между объединенной Германией и Советским Союзом Михаил Горбачев ответил: «Сотрудничество у нас было всегда, и из многого сегодня стоит извлечь урок. Например, мы не должны забывать, что случилось, когда в Германии к власти пришли фашисты, какие последствия это имело для всех нас, для советских людей, для немцев. То, что теперь мы открыли двери доверию и поставили наши отношения на новые рельсы, в том числе сотрудничество, основанное на двусторонней заинтересованности и интересах всего мира, я думаю, является важным достижением народов двух стран, и это должно так и остаться. Со своей стороны мы будем делать все, чтобы все осталось именно так, но здесь, как говорится, большую роль играет взаимный интерес. Перспективы хорошие. Я вижу, насколько велик интерес немцев из Федеративной Республики, бизнесменов. Воссоединение интеллектуальных и научных сил, технических ресурсов наших стран и народов также может быть полезным для всех нас. В этом смысле я настроен весьма оптимистично».

Между заявлением «я настроен весьма оптимистично» и появлением этой книги почти ровно 25 лет. И что осталось от оптимизма и больших надежд?

Вначале все говорило о хороших перспективах. Россия намеревалась войти в международные организации. Уже в ноябре 1990 года на специальном саммите СБСЕ Соединенные Штаты, Канада и Советский Союз, а также еще 31 европейская страна подписали «Парижскую хартию новой Европы». В ней разделению Европы был положен конец. Этот документ до сих пор считается точкой в вопросе конфронтации и началом новой эры. В 1992 году последовало включение России в Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк. В декабре 1997 года в силу вступило Соглашение о партнерстве и сотрудничестве между Европейским союзом и Россией (его срок истек в 2007 году, а с 2008 года из-за военного конфликта в Грузии соглашение было пересмотрено и временно заморожено). «Большая семерка» G7, группа из семи ведущих, промышленно развитых стран, в 1998 году, со вступлением России, превратилась в «Большую восьмерку» (в марте 2014-го из-за крымского кризиса остальные члены объединения исключили Россию из группы). Так Москва получила доступ к доселе считавшимся чисто западной прерогативой клубам, однако равноценное сотрудничество не стало следствием этого участия.

С самого начала Россия находилась под пристальным наблюдением – она должна была проявить себя перед мировым сообществом, но при этом сроки, поставленные перед страной для восстановления своих государственных и общественных структур, были значительно короче, чем периоды, которые Запад определял себе сам на гораздо менее сложные процессы. В российском восприятии ее собственная роль находилась где-то между просителем и младшим партнером, однако с западной стороны вовсю использовались такие понятия, как «рукопожатие» и «великодушие». Уже на этом этапе – в первой половине 90-х годов – в создании новой архитектуры безопасности, в которой Россия как наследница мировой державы Советского Союза могла бы найти собственное место, произошел сбой. Запад вел себя как победитель в холодной войне, считая, что он может не обращать внимания на российские интересы. Такой подход, судя по всему, сохраняется до сих пор.

Камнем преткновения в отношениях между Востоком и Западом было и остается НАТО и его экспансия на Восток. В 1993 году вопрос расширения НАТО был вынесен на повестку дня. В 1997 году начались переговоры с Польшей, Чешской Республикой и Венгрией. В марте 1999 года эти государства присоединились к НАТО. В 2004 году за ними последовали Болгария, Эстония, Латвия, Литва, Румыния, Словакия и Словения, и, наконец, в 2009 году – Албания и Хорватия.

На Западе едва ли хотят слышать критику на этот счет: это дело прошлое, неужели в Москве никак не могут принять, что речь идет о свободном выборе суверенных государств? «Их не принуждали подавать заявление о приеме в НАТО» – часто слышался такой аргумент. Но в России, и не только в кругах политической элиты, но и среди значительной части населения, эта история по-прежнему ассоциируется с нарушением обещаний.

Трагедией в данном случае я считаю то, что поначалу многие высокопоставленные немецкие политики в личной беседе называли расширение НАТО на Восток самой большой ошибкой после Второй мировой войны. Неважно, по какой причине, но теперь добиться от них разрешения на использование этих цитат в моей книге мне не удалось. Большая озабоченность, проявляемая в этих неавторизованных высказываниях, была меньше, чем страх оказаться на обочине политической реальности.

Признаюсь, мое безмерное разочарование по этому поводу сохраняется до сих пор. Что же можно сказать о качестве политической системы, в которой гражданское мужество является ценностью, но только до тех пор, пока оно вписывается в заданные рамки? Один мой хороший друг, умерший несколько лет назад, некогда сетовал на наше «Общество трусов». Так вот, я едва ли найдусь чем ему возразить, когда сравниваю мой прошлый опыт с сегодняшними разговорами. Получается, что как только появляется «риск» огласки заявлений, все убежденности куда-то исчезают? Разве это правильно? Хотя с другой стороны – кто станет рисковать своей работой? Конечно, я могу это понять, особенно когда речь идет не о воинах-одиночках, а семейных людях, несущих ответственность за своих близких. И тем не менее я страшно разочарована, что в нашей либерально-демократической системе такие вещи действительно имеют значение. Это можно назвать наивностью, но я на самом деле не хочу расставаться с образом человека, олицетворяющим собой все те ценности, о которых мы так охотно рассуждаем и рекламируем у нас на Западе.

В январе 1998 года после первых переговоров с Польшей, Чехией и Венгрией я делала доклад на тему «Расширение НАТО на Восток и другие камни преткновения немецко-русских отношений». В докладе легко разглядеть мое отчаяние относительно сказанного ранее. Поэтому в дальнейшем я еще не раз процитирую свои же слова:

И вот, с трудом пережив, пусть даже не переборов, времена холодной войны, мы повторяем ошибки, правда, слегка передвинув границы. При всем осознании нужд безопасности Польши, а также Латвии и других государств жажда вступления этих стран в НАТО – сигнал зловещий. Даже простое обсуждение этого шага нанесло огромный вред. Ведь это очевидно: если мы всерьез хотим распрощаться с противостоянием между Западом и Востоком, теоретически у нас есть только две возможности: либо принять страны бывшего Восточного блока, в том числе Россию – что на практике было бы безумием, либо изобрести новые структуры безопасности для нашего мира. Видимо, в условиях региональных конфликтов прежние уже не годятся. Региональные конфликты также представляют угрозу для будущего, к тому же они могут стать куда более непредсказуемыми, чем недавний стабильный конфликт Востока и Запада. Политическая карта мира изменилась. Наверное, было бы более целесообразным и полезным для всех участников подумать о том, как можно расширить ОБСЕ (Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе), превратить ее в как минимум надстройку для новой единой структуры безопасности, вместо того, чтобы пытаться сохранить военный союз, а конкретно НАТО, при том, что Варшавский договор уже давно расторгнут.

В моих многочисленных беседах с Михаилом Горбачевым эта тема обсуждалась на протяжении многих лет, и его огромное разочарование по этому поводу было весьма ощутимым. Говоря о воссоединении Германии, он дал понять, что в тот момент полагал, будто между всеми вовлеченными в вопрос сторонами царило взаимопонимание относительно того, что НАТО не будет расширяться на Восток. Это было очень важным пунктом для процесса объединения.

Кто и что говорил и обещал в тех важных дискуссиях – о том есть множество публикаций, и среди них – немало спекуляций. Узнать об этом наверняка можно, только получив доступ к реальным документальным свидетельствам встреч в Москве, Вашингтоне и Берлине. В отношении ГДР Горбачев поначалу определенно считал любое расширение НАТО недопустимым. В вышеупомянутом интервью, состоявшемся в марте 1990 года, он однозначно ответил на мой вопрос, возможно ли, чтобы Советский Союз одобрил членство объединенной Германии в НАТО, приобретенное по обычному сценарию: «Нет, мы не одобрим, это совершенно исключено». В это время Варшавский договор – военный противник НАТО на восточной стороне – еще не был аннулирован, и Горбачев выразил надежду, что «НАТО и Варшавский договор преобразуются в военно-политические или политические организации. В этом случае вопрос в том, куда будет входить Германия, не станет предметом торга».

В конце концов переубедить Советский Союз принять членство объединенной Германии в НАТО все же удалось. Возможно, решающую роль в этом сыграли хорошие отношения между прежним министром иностранных дел Геншером и его советским коллегой Шеварднадзе, которые доверяли друг другу даже без скрупулезно составленных документов.

По факту, на основе неклассифицированных документов Государственного департамента, можно сделать вывод, что бывший американский министр иностранных дел Джеймс Бейкер в своих переговорах с Горбачевым и Шеварднадзе в Кремле, состоявшихся 9 февраля 1990 года, давал «железные гарантии» того, «что ни юрисдикция, ни вооруженные силы НАТО не будут продвигаться на Восток», если Москва согласится с членством объединенной Германии в НАТО. Таким образом, Москва получила выбор между «независимой единой Германией вне зоны НАТО и без американских войск на немецкой земле» и «интеграцией объединенной Германии в НАТО», при одновременной гарантии, что НАТО за переделы территории бывшей ГДР никуда не двинется. Горбачев сказал: «Любое расширение зоны НАТО является неприемлемым». На что Бейкер ответил: «Я согласен».

Не стоит забывать, что в тот момент необходимость письменного закрепления договоренности о том, что НАТО не выйдет за пределы объединенной Германии на Восток, не была столь очевидной в связи с пока еще существовавшей организацией Варшавского договора. Тогда едва ли можно было предвидеть, что все обернется таким образом: 31 марта 1991 года военные структуры Варшавского договора были полностью упразднены, 1 июля 1991 года организация окончательно распалась, а в конце 1991 года исчез и Советский Союз.

Расширение НАТО на Восток, которое, кстати, американцы называли менее дружелюбным термином «НАТО-экспансия», затмило собой те опасности, которые уже тогда, в 1998 году, были ясно различимы, а сегодня они стали реальностью. В моем вышеупомянутом докладе я тогда говорила:

Хватит ли вашей фантазии, чтобы представить, что думают о Западе россияне? Разве нам следует удивляться, что они разочарованно отворачиваются от Запада? Неправ тот, кто утверждает, что демократическому развитию в России веры нет и, чтобы перестраховаться, нам нужно сейчас предложить содействие таким странам, как Польша. Но ведь получается как раз наоборот: поскольку Запад никак не может решиться на то, чтобы принять Россию в качестве полноправного партнера, процессы нормализации внутри этой махины никак не могут наладиться.

Для Запада расширение НАТО на Восток стало политически недальновидным решением. О деликатности в этот ответственный период вообще не имеет смысла говорить. Нисколько не заботясь о чувствах соседей, США, например, объявляли о продаже крупной партии оружия Польше, тем самым давая понять, что таким образом они подготавливают ее к будущему членству в НАТО. В этой истории особенно неприятными были два момента. Во-первых, в тот момент Польше определенно было необходимо расставлять другие приоритеты, а не приобретать дорогое западное вооружение за счет внешних займов, взятых в сомнении, и в конечном итоге – как это часто бывает – принесшим западным компаниям неплохой заработок. А во-вторых, в то время как некоторые политики пытались убедить россиян в том, что политика Запада не приведет к их изоляции, американцы поставили всех перед свершившимся фактом, установив на этой неоднозначной территории свои системы вооружения. Окончательным штрихом в создании этой неприглядной атмосферы стал государственный визит президента США в Польшу – один высокопоставленный немецкий политик сказал по этому поводу следующее: «Они даже не знают, что творят. Для русских это все равно что для американцев включить Мексику или Канаду в Варшавский договор». Сравнения часто хромают, но по крайней мере они дают возможность пошевелить извилинами. Конечно, речь тогда шла не о безопасности, а о мировом господстве и контрактах на вооружение. Странам бывшего Восточного блока пришлось перевооружиться – в прямом смысле этого слова – с нуля, чтобы быть «совместимыми с НАТО». Отличный бизнес для соответствующих западных компаний. Бывший министр обороны России Родионов без обычных дипломатических отступлений как-то сказал то, о чем думали многие, и в том числе и немецкие политики: «НАТО служит США для создания и укрепления мирового господства».

И вновь цитата из доклада 1998 года: Ограниченная и высокомерная политика Запада способна мобилизовать в России все страхи изоляции, которые только можно себе представить. И на «манию преследования» (у русских) это списать нельзя. Ведь помимо исторического опыта, выпавшего на долю российских, а тогда советских граждан, страх блокады и изоляции имеет под собой вполне реальные основания, которые Запад тоже должен учитывать. Давайте мысленно посмотрим на карту мира. Вот с Запада идет продвижение НАТО на восток. С какой стати русские должны верить заверениям, что атомное оружие не будет придвинуто к границам? Что там на юго-западе? Турция, которая вместе с Азербайджаном постоянно пытается обвести Россию в нефтяном бизнесе? США и Великобритания открыто это поддерживают. Посмотрим на юг. Иран и Пакистан, как правило, не заставляют себя ждать, если дело доходит до выступлений исламских экстремистов против России (что часто происходит при поддержке США). На юго-востоке мы видим Китай, где очень медленно и сложно зарождаются признаки сближения. По этому поводу будет сказано отдельно. А еще дальше, на востоке, находится Япония со своим бесконечным спором по поводу Курильских островов, которые по факту имеют маргинальное, но психологически очень важное и даже символическое значение для России. И как известно, такие очаги, наряду с материальными экономическими конфликтами, не менее опасны. Небольшое дополнение относительно Китая: не исключено, что лет через десять, читая здесь доклад об упущенных возможностях, кто-нибудь представит вам исторический обзор того, как Запад систематически загонял Россию в лапы китайцам, и теперь восточная часть мира диктует Западу правила игры.

На вопрос продвижения НАТО можно смотреть с разных углов, но в любом случае остается простой вопрос: почему? Мотив опасности не заслуживает доверия. И авторитеты в сфере политической безопасности, и официальные западные исследования это подтверждают. В свое время НАТО был основан как оборонительный союз против внешней угрозы. Но ведь врага из тех времен уже нет. Нет даже просто противника. Или все же есть?

Из-за распада Восточного блока и расторжения Варшавского договора у НАТО появились проблемы со своей идентичностью и самосознанием. К чему теперь этот союз? Появилась необходимость оправдания собственного существования. Всякие расплывчатые понятия, как, например, «кризисное управление», «стабильный переход» или «партнерство во имя мира», выросли именно из этой дилеммы. В 1994 году НАТО среди прочего определило себя следующим образом: мы представляем собой сообщество государств, защищающих общие интересы. Звучит безобидно, но ведь это не так. Эта формулировка таит в себе бомбу.

Итак, первая высадка на европейской земле не заставила себя ждать. Причем это произошло не в традиционной для НАТО роли защитника, оберегающего своих граждан, но в формате так называемой «нерегиональной операции», за пределами территорий НАТО. 12 марта 1999 года Польша, Чехия и Венгрия вступили в НАТО, а уже 24 марта 1999 года начались воздушные удары против Сербии в рамках войны в Косово. Для России это военное вмешательство НАТО стало важным признаком того, что Запад не собирался учитывать ее интересы.

Если не вдаваться в сложные детали истории с Югославией и ее шестью республиками – Словенией, Хорватией, Боснией и Герцеговиной, Сербией, Черногорией и Македонией, можно просто сказать, что причиной внешнего вмешательства стало то, что политическое руководство в Белграде пыталось предотвратить распад Югославии с помощью армии. Уже в 1995 году сербские позиции в Сараево бомбили войска НАТО. Российские протесты были проигнорированы. Началась война, но в конечном счете Хорватии, Словении и Боснии и Герцеговине удалось отстоять свою независимость.

Иной оказалась ситуация в Косово. Закрепленная в югославской Конституции автономия этой провинции была отменена в 1989 году и заменена сербским управлением. В результате в Косово появилась так называемая освободительная армия, ОАК, которая оказывала ожесточенное сопротивление властям. Это привело к гражданской войне. Целые деревни были стерты с лица земли. Обе стороны совершали преступление против человечности. Международное сообщество не смогло больше оставаться в стороне – как это обычно говорится – и по инициативе так называемой контактной группы, в которую также входила Россия, в феврале 1999 года во французском городе Рамбуйе были собраны враждующие стороны в попытке найти мирное решение конфликта. Когда переговоры не увенчались успехом, НАТО приняло решение о воздушных ударах по Белграду в целях предотвращения «гуманитарной катастрофы».

Москва была против этого, но отстоять свою позицию не смогла.

Значение войны в Косово для отношений России и Запада переоценить нельзя. На опыте Россия убедилась, что Советом Безопасности ООН просто пренебрегли, и никому в содружестве западных стран до этого не было дела. Международно-правовая законность стояла на более чем шатких ногах. Для Москвы это означало: Запад сам не соблюдает правила, к которым нас обязывает.

Воздушные удары против Сербии имели очень большое значение еще по одной причине. С момента первых размышлений относительно своего продвижения на Восток НАТО активизировало свое сотрудничество с Россией, в известном смысле, в качестве некоей компенсации. В 1994 году НАТО создало программу «Партнерство ради мира», которая предлагала военное сотрудничество странам, не входящим в основную организацию, в том числе и России. Спустя три года отношения с Россией были закреплены в специальном соглашении – «Основном акте о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности». Для непрерывной работы был создан Постоянный совместный совет НАТО – Россия, который в 2002 году был преобразован в Совет НАТО – Россия.

Во время конфликта в Косово Москва осознала, чего стоили такие предложения компенсации в случае конфликта, то есть – практически ничего. Россию не привлекали к поиску решений, ее интересы не учитывались. И тем не менее от Москвы, поставленной перед свершившимся фактом, ожидали поддержки позиции Запада.

Сомнения относительно искренней заинтересованности Запада в полноправном партнерстве с Россией должны были также вызвать ведущиеся в США с 1999 года обсуждения перехода на новую систему противоракетной обороны на основе наследия Рональда Рейгана – СОИ, которую прежде всего собирались устанавливать в Польше и Чехии. По заявлениям Америки, эта система в первую очередь была направлена против угрозы Ирана, однако насколько подобные слова заслуживали доверия в глазах России? Конечно, ей было понятно, что таким образом США аннулировали политический потенциал угрозы ядерных ракет России.

В 2001 году мир был потрясен беспрецедентным террористическим актом, вошедшим в историю под названием «Девять-одиннадцать», и, как бы цинично это ни звучало, именно он способствовал налаживанию сотрудничества между Россией и США в борьбе против терроризма. На короткое время мир снова стал единым. Россия приняла американское и западное военное присутствие в Афганистане и прилегающих странах, то есть, по сути, на пороге своего дома, с соответствующими последствиями для своего геостратегического положения. Однако передышка была недолгой.

Уже в декабре 2001 года США в одностороннем порядке расторгли договор об ограничении систем противоракетной обороны, подписанный в 1972 году между Америкой и Россией. Для Москвы это снова стало сигналом о том, что Запад считается с международными соглашениями, лишь пока это служит его интересам. Договор об ограничении систем ПРО не соответствовал планам на установку противоракетных систем в Польше и Чехии. Пришлось избавиться от него.

В 2003 году США и их «Коалиция согласных» вошли в Ирак и свергли диктатора Саддама Хусейна. Ложь и подтвердившаяся фальсификация документов должны были оправдать эту войну, которая без сомнения стала тяжелым нарушением международного права! Об этом на сегодняшний момент удивительно мало говорят, но при этом остро осуждают политику России в отношении Украины. Обратите внимание: битва за неприкосновенность международного права начинается только в том случае, если нарушает его «незападная» страна.

Несправедливые обвинения в адрес внешней политики при президенте Джордже Буше-младшем Россия терпела относительно спокойно. Но и при этом она не смогла превратиться в равнозначного партнера, а продолжала восприниматься в накаляющихся конфликтах либо как нарушитель спокойствия, либо как агрессор. Это во всей красе проявилось во время грузинского конфликта в 2008 году. Поводом к войне стало массивное наступление Грузии на территорию Южной Осетии. 7 августа с танками, истребителями и ракетными установками грузинские войска двинулись на спящее гражданское население и расквартированные согласно международной миссии российские миротворческие войска. Россия, заступившись за своих военных, в свою очередь ввела войска в Грузию. Политики и пресса спустила всех собак на Россию, а не на Грузию. Грузинская сторона нашла безоговорочное понимание со стороны мирового сообщества, а прежний президент Саакашвили практически беспрестанно высказывался в СМИ.

Грузия не часто освещается в западных СМИ, поэтому нельзя исходить из того, что политические будни этой страны знакомы всем и каждому. Автократический режим грузинского президента, его манипуляции во время выборов, направленные на сохранение власти в своих руках, меры, с помощью которых он грубо лишал СМИ и правосудие независимости, – все это у нас на Западе не освещалось.

При этом сравнение с Россией конкретно по этим пунктам было бы на тот момент весьма небезынтересным. В какой из этих двух стран было больше ограничений – довольно неоднозначный вопрос. В любом случае, коварство грузинского нападения и нарушение международного права едва ли имели большое значение, а вот упрек в несоразмерности российской реакции рвался из каждого политического заявления и сообщения на эту тему. С точки зрения «двойных стандартов» появляется множество вопросов: насколько соразмерной была бомбежка Белграда, когда речь шла о Косово? Почему Запад уважает право на самоопределение косовцев, а южноосетинцев – нет? Почему мы считаем пропагандой, когда говорится о том, что большинство жителей Южной Осетии высказались за независимость? И почему мы с ходу верим, когда сообщается, что большинство жителей Черногории хотят в ЕС? Почему мы верим информации о том, что на последних выборах в Грузии более 90 % проголосовали за Саакашвили, и почему 90 % голосов в Чечне, отданных за пребывание в Российской Федерации, мы на все сто считаем ложью?

«Политическим наблюдателям следует удивляться не тому, что в Грузии дело дошло до войны, – писала я тогда, – а тому, как долго и беспрекословно Россия сносит унижения и провокации Запада. Начиная с расширения НАТО на Восток и даже не заканчивая расположением американских систем ПРО в Польше и Чехии».

С точки зрения международного права Россия имела право на самооборону и защиту своих прав и интересов. Под самообороной понимается защита своих граждан, в данном случае – российских миротворческих войск, размещенных с международной миссией, а под защитой прав и интересов – обеспечение безопасности гражданского населения. Само по себе вторжение на грузинскую территорию происходило под прикрытием международного права, поскольку было направлено на предотвращение новых атак. То, что разрешено Израилю в отношении Палестины, русским не дозволяется.

Право неразделимо, оно либо есть, либо его нет. При этом в беседах с юристами-международниками у меня сложилось впечатление, что, при взгляде на эти превентивные экспансии, проходящие – неважно, для чьей выгоды, – под широко расправленным знаменем международного права, их все больше постигает глубокое сожаление. Единственный пункт в ситуации с вводом войск, где Россия могла нарушить международное право, заключается в том, что русские подразделения продвинулись до запада Грузии. Тем самым, по мнению некоторых юристов-международников, она нарушила принцип необходимости и соразмерности, который задает рамки международному праву на самооборону.

Краткий экскурс в историю: само разделение Осетии на Северную и Южную произошло согласно самовольно принятому решению Сталина. Север остался в составе Российской Федерации, а юг Сталин подарил своей родине – Грузии. В том, что именно западное общество вдруг становится блюстителем и охранником этих границ, есть некий гротеск. Россия выставила миротворческие войска с международным мандатом в Южной Осетии (1992) и Абхазии (1994), то есть в областях, которые в начале 1990-х годов в результате кровавой борьбы ушли из-под грузинского контроля, склонялись к России, но в отношении которых Грузия сохраняла свои претензии. Насколько это разумно – уполномочивать одну из сторон конфликта следить за сохранением мира – это другой вопрос, но главное, что расположение там войск не было самостоятельным действием России.

Ночью 7 августа 2008 года, непосредственно перед торжественным открытием Олимпиады в Пекине, где находилась вся российская политическая верхушка, грузинские войска начали атаку на южноосетинскую столицу Цхинвал. По сообщениям ОБСЕ, город подвергся массивному артиллерийскому и ракетному обстрелу. Грузинские утверждения в том, что это была лишь реакция на российское вторжение, ОБСЕ после соответствующих исследований отклонила. В 2004 и 2006 годах уже имели место быть военные операции грузин, которые были оправданы как полицейские действия, направленные против вооруженных банд, хотя они однозначно нарушали соглашение, заключенное между конфликтующими сторонами в 1994 году. Об этом заявляла ООН, и в Совете безопасности была принята резолюция, в которой грузины призывались к соблюдению соглашения. Оливер Воллех из фонда Бергхофа по изучению конфликтов отнесся к этому критически: «Никто грузин не поучал: ни русские, ни ЕС, ни США, ни ООН. Никто не создал политического давления, чтобы сказать им «нет». Никто всерьез не обсуждал нарушение перемирия».

Стоп-краном со стороны России стало решение о том, что все бывшие советские граждане, проживающие на этой спорной территории, могли в упрощенном порядке получить российское гражданство. 85 % южноосетинцев воспользовались этой возможностью. Важно знать, что после распада Советского Союза США положили глаз именно на Грузию. Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, в чем тут дело. Грузия имеет положение, стратегически выгодное для Америки с точки создания в Средней Азии сфер влияния. Из этого плана США никогда не делали тайны. С помощью американцев военный бюджет Грузии за пять лет вырос с 18 до 900 миллионов долларов, а летом 2008 года в Грузии находились примерно 150 американских военных советников.

Параллельно страны НАТО пытались осуществить членство Грузии в союзе – так же, как и Украины. Это почти свершилось 3 апреля 2008 года на саммите НАТО в Бухаресте. Не в последнюю очередь благодаря решительному выступлению немецкого канцлера этот акт был предотвращен, однако за Грузией, как и за Украиной, формально были зарезервированы места. В тот же день моя коллега, делавшая репортаж для утреннего выпуска информационно-развлекательной программы на АРД из Бухареста, процитировала высказывание американского представителя НАТО, еще несколько лет назад заявившего: «Мы затравим Россию до упора». Ввиду откровенной моральной поддержки со стороны американского правительства, и в частности красноречия прежнего президента Джорджа Буша-младшего, грузинский президент Саакашвили не имел ни малейшего сомнения в правильности своих действий, когда в августе 2008 года совершал военное нападение. Насколько парадоксальны и многослойны были те события, можно судить по эпизоду, когда именно американский посол в Грузии удерживал местного президента от слишком грубых провокаций в сторону России. Ведь Россия, в конце концов, еще была нужна.

На Западе уже практически укоренилась традиция обвинять Россию в недобросовестности и относиться к ней с недоверием. Складывается впечатление, что она снова превратилась для нас в «империю зла». Но так ли неправа Россия в своей политике? В начале 2012 года в Совете безопасности своим вето Россия вызвала шквал недовольства среди остальных участников. Тогда на повестке дня стоял вопрос с Сирией, а именно: не должно ли международное сообщество с учетом угрозы гражданской войны вмешаться в ситуацию. Политики и СМИ тогда немедленно решили, что Россия снова сильно провинилась, поскольку бесстыдно подчинила мировую политику своим интересам. В 2012 году турецкий министр иностранных дел на мюнхенской конференции по вопросам безопасности сказал, что холодная война продолжается в Совете безопасности ООН, поскольку русское вето направлено против самого Запада и едва ли имеет отношение к Сирии.

Необязательно разделять мнение России, да и вопрос, насколько резонны – с политической и моральной стороны – основания для этого вето, до сих пор остается спорным. Однако типичный ответ, как правило, будет слишком близорук. В чем заключаются интересы России и как обстоит дело с опытом, перенимаемым российской политикой? Действительно ли речь шла только о том, чтобы в будущем беспрепятственно экспортировать оружие в Сирию и продолжать использовать сирийские гавани для своих военных судов? А может, это был страх нарушить принцип невмешательства во внутренние дела других государств, охраняющий и саму Россию от вмешательства со стороны?

Пожалуй, стоит посмотреть на все под другим углом и выяснить, что за прошедшие двадцать – двадцать пять лет Россия воспринимала как угрозу для себя и что привело к потере практически безграничного доверия к прекрасному западному миру. Как все это выглядит с российской стороны? Расширение НАТО на Восток, ограниченное участие в политике безопасности НАТО и полная изоляция при обсуждении международных вопросов. В Украине уже тогда разворачивалась борьба за власть между сторонниками США и Европы с одной стороны и приверженцами России – с другой. Кавказ и Средняя Азия кишели американскими военными советниками. Борьба за нефть шла не на жизнь, а на смерть. Американские политики не скрывали, что считают себя вправе вмешиваться с оружием там, где США сочтут необходимым. Как раз тогда стало известно, что в немецком городе Рамштайне было запланировано сооружение командного центра ПРО. Помимо того, что Россия не участвовала в создании центра, он еще и сводил на нет фактор угрозы со стороны российских ракет.

Неужели так удивительно, что Россия, памятуя о собственном опыте, не доверяет слишком стремительному росту демократии в североафриканском и арабском пространстве и не желает быть вовлеченной в военные споры на основании резолюции ООН? История с Ливией еще не забыта. Тогда Россия пропустила резолюцию ООН, в которой речь шла о зоне запрета на все полеты над Ливией для защиты гражданского населения, а не о войне, бомбардировках и «смене режима». Неужели это предосудительно: пытаться найти решение в переговорах вместо того, чтобы делать ставку на давление и принуждение, жертвами которых продолжают становиться невинные люди? Разве не подтвердились слова российского президента, настойчиво предупреждавшего тогда, что в результате появится новый очаг исламистского терроризма? Исламское Государство (ИГ) не с неба упало. Кто-нибудь всерьез обсуждал с Россией, как улучшение положения прав человека в Сирии будет выглядеть при Асаде? Понятно, что лучше всего было бы предать Башара аль-Асада международному суду, как и остальных правителей. Но только нет такой закономерности, чтобы вслед за устранением тирана сразу начинались бы райские времена демократии. Кто находится в оппозиции? Чем новые властители лучше старых? Что сейчас происходит в Египте? Кто-нибудь вообще интересуется, что сегодня в Ливии?

Сколько таких мест в мире, где тираны мучают население своей страны за несогласие с представлениями властителя? По каким критериям мировое сообщество отбирает ситуацию, в которую надо вмешаться? По принципу большей жестокости? Большего количества страдающих? Более продолжительного периода угнетения? Или все же по принципу собственных интересов в регионе?

Прошла четверть века со времен устранения «железного занавеса» Советским Союзом от всего остального мира и с того момента, когда люди по обе стороны этой воинственной границы снова начали мечтать о мире и дружбе. Взаимное любопытство было утолено. На место доверия и уверенности пришло отрезвление и разочарование. Осталась лишь тоска по миру – в этом у русских ничего не изменилось. Осенью 2014 года в опросе, проведенном институтом изучения общественного мнения Левада-центр, 75 % россиян высказались против ввода российских солдат в Украину. Одновременно 86 % граждан поддержали политику Путина, что только с точки зрения западного жителя может выглядеть как противоречие.