Глава 8

Как все-таки воспитывать?

Не подходите к ребенку, когда он кричит, не давайте ребенку кричать, пусть он спит с вами, не давайте ему спать с вами, главное – гармония, главное – жесткие правила, главное – любовь, главное – родители, главное – ребенок, воспитывайте его, не воспитывайте его, любите его, возьмите на руки, снимите с рук, возьмите на руки, да опустите же его уже на землю.

В мире существует так много теорий воспитания детей, что какой-нибудь вы точно не соответствуете, а скорее всего, не соответствуете никакой. Да и если сердце у родителей не камень, то рано или поздно любая теория разбивается о то, что у вашего-то ребенка очень тонкое устройство, нежная душа и особый страх и с ним так нельзя. И жизнь ребенка, а заодно и его родителей, обрастает безумными ритуалами укладывания спать, обеда, выхода из дома, чистки зубов, не соответствующими никаким теориям и даже здравому смыслу. Сначала это, конечно, очень мило, ведь так трогательно, что перед сном надо попрощаться с мамой, с папой, со слоником, с зубной щеткой, потом сходить на кухню, налить молока, потом поцеловать зеркало, потом спящего брата, потом залезть на кресло почитать, потом в кровать и послушать песенку, потом еще одну, потом снова вылезти, налить еще молока, потом… Трогательные ритуалы постепенно пожирают время и силы, разрастаются и в конце концов делают родителей заложниками.

Как и чужая семейная жизнь, чужое воспитание только изредка вызывает зависть и восхищение, чаще всего – непонимание, удивление, раздражение или возмущение. Как можно так баловать?! Что за мягкотелость? Вот из-за излишней нежности и выросло это чудовище, ни на улице не умеет себя вести, ни на людях. Как можно молчать, когда он так себя ведет, – запереть бы в комнате на десять минут, дать проораться, и больше ногами в гостевую тарелку не полезет. Зачем покупать ему эту дурацкую игрушку – он же вырастет эгоистом. Как они смеют кричать на детей – от этого только злость в детях берется, а не воспитание. Ну, и так далее. Вообще рассуждать о чужом процессе воспитания – самое увлекательное занятие. Как и о чужой личной жизни. Советы так и льются рекой, их не нужно и спрашивать. Родители издавна борются с этим явлением грубостью, молчанием и даже футболками со смешными надписями.

Я не видела смысла бороться. Наоборот. Пусть. Надо дать людям повоспитывать чужих детей. Я готова была предложить своих.

Каждую неделю я решила описывать на сайте издания “Сноб” “проблемный кейс” – про своих детей или про знакомых. А любой желающий мог дать совет, как действовать в описываемой ситуации. Такая вот народная педагогика. Правило было лишь одно: не критиковать прошлое воспитание, а только давать советы на будущее.

Первый заход был совсем детский – я описала правила игры, описала своих детей и спросила совета, как быть с тем, что Лева плачет, когда я ухожу из дома.

Ну, из ста комментариев там и тут семь человек посоветовали что-то конкретное, спасибо им за это.

Все остальные оказались куда более изощренными. Я предполагала, что люди любят давать советы о воспитании детей; не предполагала я, что большая часть этой любви заключается в том, чтобы давать советы о том, про что не спрашивали. Я спросила, как сделать, чтобы сын не убивался так, когда я ухожу из дома, а мне посоветовали заняться его речью, потому что она серьезно отстает, уделять больше времени своему ребенку, сходить к психологу, воспитывать себя; объяснили, что ребенок мой не способен меня понимать; врач-психиатр сказал, что решение проблемы начинается с ее признания, что мне пора отказаться от иллюзии, будто мой ребенок меня понимает, и сходить к врачу. И все это из-за фразы “все понимает, но слов произносит буквально семь-восемь” про ребенка в 2 года и 8 месяцев; впрочем, об этом чуть позже. Вообще я увидела с тех пор, что на любой вопрос о ребенке, заданный в обществе большого количества матерей, самый главный ответ: бегите к психологу сами, ведите к психологу ребенка. Одна мать, например, спрашивала в родительском сообществе Momshare: что делать, 12-летняя девочка зимой носит только кеды и легкую куртку? Все как один ответили, что ей надо к психологу.

Я безусловно уважаю психологию, и детскую психологию в том числе, я считаю даже, что хороший психолог не может навредить, я даже училась на психолога. Но дело в том, что хороших психологов мало и помогают они тем, что правильно задают вопросы, зато плохих много – и они дают советы. Психология стала какой-то новой религией в родительском сообществе, наравне с грудным вскармливанием до 3–4 лет. Если ходишь к психологу – то вроде уже и раздражаешься на ребенка согласно норме, не понимаешь его в рамках выстраивания дистанции; в общем, все уже происходит немножко с благословения. Ну а то, что психолог всем не помешает, вообще не ставится под сомнение.

Интересно тут было другое – абсолютная, непоколебимая презумпция неадекватности матери. Мать – она либо “кукушка”, либо “наседка”. Либо “аморальна”, либо “зациклена”. Ну а если по отношению к детям звучит из ее уст слово “эксперимент”, то попросту дура и/или сволочь. Слушать чужие советы и пользоваться ими?! Как такое возможно?! Ну, потому что:

– и, конечно, ей обязательно надо к психологу.

Хочу заметить, что все родители экспериментируют над своими детьми и пользуются чужими советами. Любая тактика воспитания, отсутствие тактики, выстраивание тактики – эксперимент. Поход к психологу с ребенком – эксперимент. Воспитываете, как вас воспитывали? Нет? В гармонии? В любви? Носите на руках? Кормите по часам? По требованию? Ну вы экспериментатор. Режим, отсутствие режима, сбой режима, путешествие, поход в подготовительную школу – все это эксперимент над детьми. Купили конфету, когда он попросил? Не купили конфету?! Разница в этих экспериментах только в том, сколько этим способом пользовалось родителей до вас. Ну, и еще в том, чего вы, собственно, хотите.

У меня нет четких представлений о том, какими должны стать мои дети. Моя тактика воспитания почти всегда нацелена не на будущее, а на настоящее. В смысле, когда я не покупаю Леве каждую конфету и каждую машинку, которую он просит, я думаю не о том, что он вырастет эгоистом и потребителем, я просто не хочу ее покупать в каждом следующем ларьке.

Мои дети должны быть довольны в меру, в меру прекрасны, воспитанны и удобны в быту, и мы должны быть рады друг другу в данный момент, а не в какой-то момент в будущем. Потому что о будущем я подумаю завтра. И потому что я считаю, что бы ученые там ни говорили, воспитание – это черный ящик. Ты никогда не знаешь, что из него в итоге выйдет, и все, чего хотелось бы, это неплохо жить в этом черном ящике вместе с детьми прямо сейчас. Но я стараюсь никогда не осуждать чужую тактику воспитания – именно потому, что все вольны экспериментировать над своими детьми так, как им вздумается. Мне в голову не приходит считать, что нормальные родители (ну, те, которые хорошо относятся к своим детям) причинят непоправимый вред своему ребенку своим способом укладки спать или покупкой машинок. Себе – возможно, но это их личное дело. Хочешь растить его в гармонии, расти на здоровье. Хочешь верить, что от этого он станет счастливей других, не выросших в гармонии, – верь. Хочешь думать, что раннее развитие – это здорово, развлекайся чем хочешь. Хочешь придерживаться альфа-теории, прекрасно. Вот одна знакомая мне мать искала психолога, который бы приходил заниматься по несколько часов в день развивающими играми с ее, я не шучу, десятимесячной дочерью. Так пусть. А я когда-то прочла, что раннее развитие к средней школе уравнивается с обычным развитием, и до сих пор считаю, что все типы воспитания в подростковом возрасте смывает и только какие-то инстинкты остаются: сидеть за столом, вставать, когда старшие входят, здороваться, прощаться, место уступать, не визжать в публичных местах, не колотить других, не рыдать по любому поводу. А все остальное деформируется каким-то таким загадочным образом от окружения, первой влюбленности, школы, климата, внешности, количества братьев и сестер, от того, что в эти годы показывают в кино, от того, что в этот момент происходит в стране. И бессмысленно даже пытаться это заранее просчитать.

Но и учить собственных детей сидеть за столом оказывается непросто. Потому что долгое время твой ребенок вызывает у тебя только умиление. Когда он впадает в истерику, и ложится лицом на пол, и колотит ножками по полу – кажется, что это ужасно смешно. Маленький, толстый, глупый, обиженный, как самый настоящий. Или когда он дерется и отбирает у кого-нибудь игрушку – понимаешь, что нехорошо, но как же трогательно он это делает, какой он сильный, какой смешно невозмутимый. Дело в том, что мне, например, было всегда очень интересно наблюдать за тем, как устроено у моих детей более-менее все. Какие они в обиде, в ярости, в ревности, в стрессе, в усталости, в желании сделать больно и назло. Наблюдать, как те, у кого недавно на УЗИ еще даже не было ни имени, ни ножек, ни ручек – одно сердце, испытывают совершенно взрослые эмоции и проявляют их как-то, в том числе и нехорошо, – это так же удивительно и прекрасно, как когда они начинают класть руку под голову, когда спят, или закидывать ногу на ногу, когда сидят. Правда, это касается только своих детей – чужие, конечно, капризничают отвратительно, хочется их воспитать поскорее.

Но своих-то, получается, я воспитываю немного искусственно. Я говорю: нет, родной, нельзя так делать, нельзя отнимать игрушки, но сама в это время думаю: ути-плюти-плю. Говорю: не клади ноги на стол, а думаю: ууу, какие толстые ножки. Говорю: все, пора спать, а сама думаю, что вообще-то здорово было бы вместе поваляться и посмотреть сериал.

Считается, что в воспитании главное – предсказуемость и последовательность. С предсказуемостью еще как-то можно справиться. Но последовательность означает, например, следующее – раз вы сказали ребенку: “Если не ляжешь спать, останешься без чтения” и он не лег, то вы и в самом деле не должны читать ему на ночь. Удивительным образом, столкнуться с необходимостью быть последовательной мне пришлось совсем недавно. Как-то раньше до такого не доходило. Не знаю, кому было больнее в этот момент: Леве, который остался без книжки на ночь, или мне. Зачем я вообще сказала, что “если – то”, ну зачем?! Все, что мне хотелось в момент этой душераздирающей обиды, – сказать: ладно, я этого не говорила, ты так больше делать не будешь, побежали читать. А вместо этого пришлось обнимать, утешать, но не сдать ни буквы.

Я оказалась не самой последовательной матерью. Я могу сказать, что чего-то нельзя, а потом сдаться, особенно если Лева просит что-нибудь с улыбкой, и говорит “пожалуйста”, и добавляет, что “когда говорят «пожалуйста», то всегда отвечают «да»”, или когда Яша ложится на пол посреди метро и отказывается двинуться с места. Я понимаю всю тонкость и толстость их манипуляций и все равно веду себя непоследовательно. Но в этом зато есть предсказуемость. Да, мной можно манипулировать, но я утешаю себя тем, что умение манипулировать другими людьми тоже полезный навык, целое искусство, пусть учатся.

 

Глава 9

Воспитывать ли его похожим на себя?

Недавно мы жутко поругались с моей подругой. Из-за ее сына. У нее мальчик восьми лет – очень нежный мальчик, который любит читать, заниматься физико-химическими опытами и не очень любит людей. Его забрали из первого класса школы на домашнее обучение, он стал любить людей еще меньше, и когда во второй класс его отдали обратно в школу, у него возникли всякие трудности (плакал, сбегал с уроков), которые привели к тому, что он поколотил девочку (по крайней мере, он так об этом рассказал сам). Мальчика ее я люблю и судьба мне его дорога, поэтому я пустилась в идиотский спор.

Неожиданно для себя я выступила в популярном жанре: своди его к психологу. “Незачем”, – объясняла подруга. “Как же незачем? – удивлялась я. – Ведь ему трудно, может, у него Аспергер, может, есть какие-то простые способы облегчить ему жизнь”. Знаешь, рассказывала я, когда я немного занималась детьми с аутизмом, мне рассказали историю про первый класс для обучения детей с аутизмом. Там к каждому ребенку приставлен специально обученный сопровождающий, и он наблюдает за тем, как ребенок учится, и, если нет прогресса, пытается понять, в чем ключ. Например, про одного мальчика выяснилось, что он не воспринимает информацию, которая просто лежит горизонтально на столе, а если поставить ему материалы под углом – то тут же все видит, понимает и выучивает. Про другого выяснилось, что ему нужны утяжелители на плечи, и тогда ему становится гораздо спокойней, и он готов воспринимать информацию. Вот, говорю я подруге, вдруг твоему мальчику всего лишь надо надевать на плечи утяжелители, и жизнь его станет гораздо проще. “Никакой психолог не поймет моего ребенка, как я! – отвечала мне подруга. – Жизнь – сложная штука, мне было трудно, его отцу в жизни было непросто, у каждого свои особенности, он сильный, он справится, в этом и есть жизнь”. – “Но зачем?!” – возмущалась я. Мне казалось, у нее такая же логика, как у религиозных фанатиков, которые не вызовут умирающему ребенку врача, потому что если ему судьба выжить – Господь поможет. А то, что с позволения Господа существует медицина, им почему-то в голову не приходит.

Мы спорили до крови несколько часов. Ты предлагаешь, говорила мне подруга, лишить его индивидуальности, трудности закаляют характер человека, странности и составляют его уникальную личность, мне нравится, какой он – он близкий и родной, я не хочу делать его другим. Это эгоизм, кричала я, оттого что у тебя все было сложно и тебе знаком ад, через который он, может быть, проходит, – ты отказываешься ему помочь. “У него все хорошо, я понимаю его лучше”, – объясняла она. “Нет, не понимаешь, – объясняла я. – Ты вредишь ребенку”.

Это был один из самых неприятных споров, которые я вела в своей жизни. И несмотря на полное мое неприятие ее позиции, мне было стыдно за себя.

Мы все как-то выросли со своими странностями, представлениями о жизни, какими-то детскими травмами и домашними традициями, которые нам нравятся или наоборот. Нас обижали в детстве или слишком любили, нас ругали за несделанные уроки или, наоборот, никогда их не проверяли, нас обижали мальчики и девочки, увольняли, били, мы были бедными, богатыми. Кого-то из нас маленькими и голенькими заворачивали в ледяные простыни, чтобы сбить температуру. И в итоге мы выросли – и, скорее всего, нравимся себе. Мы выросли немножко покалеченными, но сильными, добрыми, мудрыми или какими там словами вы себя описываете, нас любят друзья, уважают коллеги по работе. В советское время это называлось – выросли достойными людьми. Значит, все это было не зря. Значит, это был трудный, но результативный путь. И он – работает.

Мы все хотим, чтобы наши дети были лучше нас и при этом были нам близки. А для каждого это значит что-то свое. Для кого-то – чтобы в Бога верил, для кого-то – чтобы не верил ни в коем случае, а просто Довлатова любил. Это абсолютно естественный процесс выращивания похожих на себя людей, он даже чаще всего незаметен окружающим. Родители его тоже не всегда осознают. Ну, сказал ты вскользь: мальчики не красят ногти и не ходят на каблуках, мальчики не плачут, не смотри на эту женщину – она плохо пахнет, не дружи с этим мальчиком – он грубый, в нашей семье такую дрянь не слушают и так далее, – даже не заметил, просто сказал. Мы все манипулируем детьми и их представлениями о мире просто потому, что очень долгое время наши представления – это и их представления тоже, никаких других просто не существует, взяться неоткуда. Мы искренне делимся с ними нашими взглядами, стараемся их обезопасить, подготовить. Ну и вообще – по правде говоря, хорошо мы знаем только, как обращались с нами. И даже те, кто пытается переломить это и воспитывает совершенно по-другому, все равно рано или поздно реагирует и ведет себя так, как вели себя с ним. Потому что это как условный рефлекс – пока сообразишь, как там по гармоничной теории реагировать, рефлекс уже и сработал по старинке.

Из этого, по идее, должно следовать, что если нам нравятся наши друзья – нам должно быть понятно, почему они воспитывают детей так. Должно следовать, что дети их вырастут такими же. Но нет. Ни их, ни наши. Иначе бы дети порядочных людей всегда вырастали бы порядочными, а дети маньяков – маньяками. Но это не так.

И если родители таскали тебя через весь город пешком, как бы ты ни ныл, и ты вырос походником – это не значит, что твой ребенок вырастет таким же. Возможно, он возненавидит хождение пешком и будет вспоминать все эти походы как тяжелое детство.

Сын моей подруги по прошествии полугода стал главным любимцем класса, расслабился и больше не страдает и никого не колотит. А все, чего я добилась, – еще раз подтвердила своей подруге, что жизнь – сложная штука и даже близкие люди тебя не понимают до конца. Хотя пыталась объяснить ровно обратное.

Конечно, и я хочу, чтобы мой ребенок был похож на меня. Честно говоря, воспитывать его другим совершенно невозможно. Они одеваются так, как мне нравится (а я ненавижу, например, одежду с картинками), Лева любит выдумывать песни на одну и ту же мелодию, как это делаю я и как это делает его дед, я читаю им те книжки, которые мне нравятся, и прячу книжки, от которых у меня сводит челюсти от скуки. Я объясняю им, что такое хорошо и что такое плохо. И надеюсь, что хотя бы часть из этого они запомнят. Но даже когда они маленькие, довольно быстро приходится мириться с тем, что они другие. Я ставила Леве Нину Симон, а он больше всего на свете любит песню “Беспонтовый пирожок” группы “Гражданская оборона” и штаны с нарисованным гаечным ключом. Видимо, так он готовит меня к тому, что чем дальше, тем больше он будет делать то, чего я не понимаю, не хочу, с чем совершенно не согласна и совершенно ничего не могу сделать, как и с этими дурацкими штанами с гаечным ключом. Ну что ж – я буду настаивать на своем, и посмотрим, воспитается в нем такой же упертый характер, как у меня, сможет ли он в конце концов отстоять свой гаечный ключ на штанах.

 

Глава 10

Куда приводят игрушки?

У меня была кукла Роза. Точнее, к моему появлению на свет от нее осталась только голова. Она была кудрявая, смуглая, глаза у нее закрывались, если наклонить, но правый слегка западал. Это была еще папина кукла. Была собака Моня – она была не моя, а старшей сестры. Когда-то Моня учил мою сестру читать, и вместе они играли в слоги, но однажды сестра заподозрила Моню в жульничестве, потому что он слишком часто выигрывал, поссорилась с ним и оторвала ему ухо. Ухо пришили на место, но доверие так и не восстановилось. Так что Моня тоже был немножко мой.

Была кукла Натали. Она была совсем и только моя. На Барби денег, видимо, не было, а всякие Натали, Мари и Клеры были попроще, с несгибаемыми ногами из дешевой пластмассы, и хорошо шли в продаже. Это я сейчас о ней так пренебрежительно, а тогда я от нее млела. Мама вязала ей настоящие шерстяные платья. Но наша собака Шуша отгрызла ей ногу по колено. Покупать новую как-то никто не спешил, так что я стала толерантной.

Потом было еще лего – набор с девочкой на лошади и маленьким домиком.

Фломастеры со слоником из Италии – штук десять. Кубики – две коробки на троих, а поскольку я самая младшая, то до меня дошел неполный комплект.

Было, конечно, еще какое-то количество игрушек, которые я не помню, но не очень много. Зато были мечты и зависть.

У двоюродных сестер были две куклы – два младенца-негра, мальчик и девочка. У каждого были подгузники и бутылочка. Они пили и писались. Я о них мечтала. Так укреплялась моя толерантность.

В одних гостях, где мы часто бывали, был овощной магазин и бакалея. Такой прилавок с пластмассовыми овощами, с корзинкой, кассой с деньгами, там были пакеты молока, хлеб и еще что-то. В это можно было играть бесконечно: я продавец, я покупатель, я обвешиваю, я ворую, я накладываю, я даю сдачу.

У соседского мальчика на даче была зеленая машинка с педальками. Мальчик был младше меня, и я не помню, могла ли я еще влезть в эту машинку, но помню, что мечтала о ней – и мечтала тайно, так что родителям было об этом ничего не известно. Не знаю, были ли у родителей тогда деньги (в детстве как-то про это не очень понимаешь), но знаю, что мечтать о ней открыто было неуместно.

А еще были каталоги Otto, кажется, – в них была тысяча страниц какой-то неинтересной одежды, а в конце страниц двести игрушек: куклы, прилавки, как в гостях, парикмахерские наборы, наборы врачей – стетоскопы, шприцы, баночки для лекарств, машинки, Барби, аксессуары для Барби, мотоциклы даже были детские. Я даже не помню, чтобы мне чего-нибудь оттуда хотелось конкретного, кажется, мне было достаточно бесконечно разглядывать эти страницы.

К чему я все это веду?

К количеству игрушек в доме. В нашем детстве количество игрушек ограничивалось более-менее естественным путем. Их либо не продавали в Москве, либо на них не было денег. Игрушки не прыгали на нас из каждого ларька, из каждого продуктового магазина, с кассы каждого супермаркета, из газет, журналов, телевизора.

До рождения Левы меня всегда ужасали детские комнаты в квартирах моих друзей и даже моей родной сестры – бесконечные ящики, забитые игрушками, двадцать машинок, тридцать кукол, зоопарки, дома для кукол, парковки для машин, машины на пульте управления, пазлы с головоломками вперемешку, конструкторы, лего. Буйство цвета, формы и полная потеря души. Сломанное, наполовину потерянное, нелюбимое.

Как же так, думала я, ведь все эти игрушки, все это бесконечно покупаемое и даримое лишено какой-то ценности для детей. У меня были отношения с этой головой Розы, я ее помню, а что у них? Сегодня одна машинка, завтра другая, а послезавтра самолет. У них нет никакой привязанности к предметам, сломается – купят новый. Мы же знали, что ничего не купят. А самое ценное вообще привозили из-за границы, это физически не подлежало восстановлению. А наши дети – они же вырастут ужасными потребителями!

Я решила, что своих детей уберегу. Строгое искусственное ограничение научит Леву ценить и выстраивать отношения с игрушками. Я даже вдохновилась примером одной знакомой матери, которая взращивала в своем сыне уважение и зависимость от медвежонка. Она купила десять таких медвежат, и когда ее сын терял очередного медвежонка, забывал его или уничтожал, медвежонок возвращался к мальчику, как черт из табакерки: в машине, за границей, в гостях, в самолете.

Мой эксперимент, конечно, быстро закончился: Левин прадед постоянно приносил какие-то поющие игрушки, подружки натащили пакеты своего пластмассового барахла, и прежде чем я успевала от всего этого избавиться, Лева с радостью во все это вцеплялся и разносил по квартире.

Конечно, я покупаю Леве игрушки – я покупаю их, если мне самой они нравятся и кажутся очень полезными и интересными. Левин папа покупает вообще все подряд: поезда, железные дороги, – просто потому, что сам мечтал о них в детстве. Пару недель назад я купила Леве тот самый овощной прилавок, по которому так сохла всю жизнь, а через неделю все овощи с этого прилавка были разбросаны по балконам соседей, живущих снизу.

Недавно к нам в гости приезжала моя подруга с дочерью пяти лет. Каждый раз, когда она ходила с детьми гулять, дети возвращались с коробками в руках: то куклы, то машинки, то еще какая-то лабуда. Все это она покупала за три копейки в ларьке по дороге. Подруга у меня мягкая, ее попросишь – она все купит. Ну а дети просят без остановки. В какой-то момент я не выдержала, и мы стали спорить. Я ей все и выложила про отношения с предметами, про “вырастут потребителями”, вот мы, а вот они, вот наши родители, а ты… И спорила я так, пока она не указала мне на мою новую машину, последний айфон, одежду, ботинки, на то, что потребителями как раз выросли мы, а дети наши пока что никем не выросли. Даже наоборот, эти дети зато легко могут отдать все самое дорогое, потому что ничего особенно дорогого для них и нет. И компьютер детский отдадут, и куклу хорошую, потому что есть другая. Добрые они зато, нежадные. Это было, конечно, правдиво и обидно, но все равно недостаточно убедительно.

Мы выросли с идеей, что много игрушек – это как-то нехорошо, баловство, пустая трата денег, быть избалованным плохо, а неуважение к вещам – неуважение к родителям (родители трудились, зарабатывали, чтобы купить тебе это). Ведь если про книжки был анекдот, что не надо дарить ему книжку, у него уже есть одна, то про машинки или куклы – это была правда жизни. Зачем покупать куклу, если у тебя уже есть одна?! Но сейчас купленная за 20 рублей пластмассовая машинка – это даже не трата, просто чистая, хоть и короткая, радость. Ее потеря или поломка так же естественна и незаметна, как съеденное мороженое. У нас же, если вы помните, вообще подарки дарились только по поводу: день рождения, Новый год, в крайнем случае – именины и Восьмое марта. И ведь поэтому, а не по каким-то разумным причинам, каждая покупка игрушек для меня такая стыдная радость. Потому что я себе покупаю этот пазл, этот набор лего без всякого повода, просто потому, что могу и хочу. И когда я покупаю им красивый горшок – я делаю это для себя, в память об эмалированном зеленом горшке с крышкой, к которому зимой можно было прилипнуть от холода. Но я ведь его помню!

В общем, я решила совместить ее разумные доводы и мое нежелание все время покупать и стала вырезать игрушки из картона – идеальный способ для таких безруких людей, как я, которые не умеют ни рисовать, ни лепить, ни из лего строить. Вырезала маленький прямоугольник, нарисовала цифры, приклеила кружок с другой стороны – вот тебе и телефон с камерой. Вырезала побольше, сложила, написала буквы, нарисовала яблоко с другой стороны – вот и Лева с Яшей могут поработать рядом со мной за своими макбуками. Можно вырезать в коробке несколько дырок, и будет дом, его можно еще два часа раскрашивать. Можно просто проткнуть две дырки – это скафандр. В общем, и игрушки новые хоть каждый день, и дел на две минуты, и чувствуешь, что занимаешься с детьми развивающим рукоделием. В магазинах же мы используем правило: “что-то одно маленькое”. Дети знают, что им всегда, когда мы идем в магазин, можно выбрать что-то одно. Они долго меняют, что именно они возьмут, а у кассы, естественно, меняют это на чупа-чупс или киндер-сюрприз. Игрушками из киндер-сюрприза, я считаю, сложно баловать – они даже до дома чаще всего не доезжают, а теряются где-то по дороге.

 

Глава 11

Как выбрать развивающие занятия?

Самые продаваемые товары для детей – те, на которых написано, что они развивающие. Детский развивающий коврик, развивающий горшок, развивающий мобиль, развивающая книжка, развивающая коляска и развивающая одежда, развивающие приложения для айфона и развивающие мультики. А когда чуть подрастет – развивающие занятия: танцы, музыка, иностранный язык обязательно, спорт, математика, рисование или керамика для моторики.

Предложение детских развивающих занятий растет в геометрической прогрессии – все говорит о том, что твой ребенок должен развиваться с самого начала, пока для него это еще игра, а не труд. Все подается так решительно и уверенно, что нет времени задуматься: а зачем?

Ну, например, я сама некоторое время мечтала вырастить из детей билингв. Вроде бы нет у них в семье разноязычных родителей или родственников, но ведь так заманчиво, чтобы два языка были у них родными, а лучше три. И даже предложений таких полно – дорого, правда.

И в бассейн мы с Левой ходили, когда ему было полгода, и подныривал он, и сердце мое радовалось.

Но я все время чувствовала себя немного отстающей, когда очередная моя подруга на предложение вместе погулять с детьми объясняла, что это невозможно: у ее детей коньки, потом музыка, потом гимнастика, потом синхронное плавание и еще флейта, и все в разных концах Москвы и всю неделю. Что ж я опять-то недодаю своим детям, что ж я не успеваю никуда! Я так разнервничалась, что даже пошла брать интервью у детского психолога Людмилы Петрановской. И она меня успокоила.

– Никакой мамашке в архаичной культуре не приходило в голову, что ребенку нужно развивать мелкую моторику. Или водить на развивающие занятия. Он с нею все время тусил и заодно развивался. Не было представления о том, что он должен соответствовать каким-то нормам. Этот раньше, этот позже. Этот такой, этот сякой. Жив-здоров – и хорошо. Сейчас это не так. Лучший способ продать какую-нибудь игру – написать на ней: “Этим ребенок будет заниматься сам”. Все, мечта родителей. Чтоб ребенок куда-нибудь делся. С другой стороны, есть требования стандарта. Ребенок должен вписаться в созданную кем-то, неизвестно кем, без учета его индивидуальных особенностей систему, вставиться туда, как рамка и вкладыш Монтессори. Не вставился – виновата ты, виноват и твой ребенок. Естественно, это невротизирует. Поэтому возникает странная ситуация. С одной стороны, есть куча примочек для того, чтобы ребенком не заниматься, с другой – куча искусственных занятий, чтобы заниматься с ребенком. То есть это воспринимается не как время отдыха со своим родным человеком, а как работа. Естественно, если общение с ребенком воспринимается как работа и усилие, возникает вопрос: а когда отдыхать? А отдыхать тогда можно только без ребенка. Получается, дети все время растут с ощущением, что они недостаточно хороши и не соответствуют каким-то ожиданиям.

– Так почему же все тогда в это так включились?

– Частично все эти развивалки – способ маме самой скоротать как-то дни, потому что опять-таки скучно. Куда-то пойти, почесать языками с другими мамами, на других посмотреть, себя показать. Главное, чтобы не навешивались ожидания на ребенка. Потому что иногда это доходит просто до маразма. Приходят ко мне приемные родители девочки, которой год и семь месяцев. В рабочее время вдвоем отпросились с работы, приехали и говорят: “Нас уже выгнали со второй развивалки: она не выполняет указаний педагога”. Я говорю – да вы что, не переживайте! Это тусовка – пришли, поулыбались, развеялись, получили социальное поглаживание и разошлись.

Некоторое время я преспокойно веселилась дома с детьми, как доктор прописал. Но потом, конечно, отдала Леву на капоэйру, да и игрушки покупаю, конечно, только развивающие. И на аккордеоне будем учить его играть, и английским он очень скоро займется. Что он, хуже других, что ли?

На самом деле, истерика с развивающими занятиями происходит не только у детей, но и у их родителей. Повальная мода на взрослое образование идет в ногу с детской. Одна моя подруга недавно взялась за себя и теперь изучает иконопись, ходит на оперные курсы, занимается с преподавателем математикой для гуманитариев, английским. Другая занялась пением и музыкой, учит немецкий и изучает операционное управление на сайте образовательных курсов. Ну, и в перерывах, конечно, посещения интересных круглых столов, дискуссии, научных лекций. Что говорить – я и сама тайком учусь тому-сему.

Я пошла работать в 13 лет. Это был 1997 год, и все, что происходило вокруг, было так интересно и так многообещающе, что очень уже хотелось во всем поучаствовать. Я стала журналистом. Мои друзья: биологи, экономисты, историки, филологи, реставраторы, психологи, математики – в какой-то момент тоже все стали заниматься чем-то таким. Кто журналистикой, кто редактурой, кто рекламой, кто ивентами, кто пиаром, кто чем. Это было так интересно, денежно и весело, что никто не мог удержаться. А потом все постепенно стало рушиться: издания позакрывались, денег во всех областях стало меньше. И оказалось, что мы к 30 годам обладаем очень неопределенными умениями и профессиями – мы и есть тот самый креативный класс. И занимаемся непонятно чем и зачем. И что мы передадим своим детям, совершенно неясно.

Кто-то в ужасе бросился в повара, в столяры, в режиссеры, в ткачи – всем захотелось делать что-то реальное из того, чему можно быстро научиться. И стать кем-то другим, более осмысленным.

Мне бы хотелось быть врачом, генетиком, математиком, хотелось бы реставрировать мебель и вообще ее делать, хотелось бы уметь играть на пианино хоть чуть-чуть, шить бы хотелось уметь, рисовать. Хотелось бы в 18 лет понимать, что мир открыт и можно ехать учиться куда угодно, а потом и работать где угодно. И очень бы хотелось, чтобы все это умели и понимали мои дети.

Хотелось бы, конечно, быть для ребенка такой семьей, где все это он узнает естественным путем. Где он наблюдает большое количество умных и горящих разными делами людей. Где все любят танцевать, читать, разговаривать о книжках, рассуждать о медицине и проводить химические опыты, собирать гербарии и вырезать по дереву. Но гораздо проще заплатить за это каким-то другим горящим людям, тут уж ничего не поделаешь.

Главное – в какой-то момент понять, что из всего этого интересно ребенку, а что ты придумал для себя. И начать заниматься этим самому, не морочить голову ребенку. Вот даже балетная школа для взрослых есть.

Сообщество Momshare

Елена С. ☛ Momshare

Мамы, подскажите мне правильную тактику поведения, пожалуйста?

Вчера мой сын укусил несколько детей в ГКП. В жизни он кусается, когда злится, когда у него отобрали игрушки/ударили/толкнули. Ну и взрослого тоже может укусить, если его наказывают или делают то, с чем он категорически не согласен. В остальном милаш и контактный очень. Обнимет, поцелует любого встречного поперечного.

До этого в саду он кусался в потасовках и нам об этом говорили, ну и мы с ним проговаривали дома и всякое такое. Но тут, говорят, укусил просто во время сидения на стуле, просто наклонился и укусил соседа.

Я как мать всегда за своего. И могу разное предположить, в том числе отсроченную месть за что-то)) Ну говорила. Приводила примеры разные. Про хищников говорила и всякое такое. НО!

Звонит мне сегодня мама мальчика какого-то. И бла-бла-бла… Гематома у нас, говорит! Мажем мазями, говорит…

Ну, мне про эту маму как бы все сразу понятно стало. Еще до того, как она начала говорить, что укусы это зубы и слюни, и что заражение крови произойдет. Но на моменте когда она начала меня учить и говорить хвастливым тоном: “А мои дети не кусаются”. Я завершила разговор.

Вопросов три:

Может ли воспитатель раздавать мой номер телефона всем желающим?

Может ли руководство сада, к которому бегает мама потерпевшего, нам чем-то насолить.

Ну и как вы боролись со своими кусунами? Ну и с гипер-волнительными мамами.

(моему 1,9, не говорит пока, поэтому узнать причину достоверно не могу)

Жанна В. Правильная тактика поведения – поменять вопросы местами, переставить № 3 на первое место и работать над темой, привлекая к вопросу воспитателей (они не в состоянии усмотреть за каждым ребенком в любую единицу времени, но тем не менее). Если честно, неприятно читать, в каком тоне Вы пишете о маме пострадавшего ребенка – а чего Вы ожидали? что Вы сделали для разрешения ситуации?

Ну и чтобы совсем добить роль адвоката дьявола – возможно, в сад рановато, и это форма протеста?

Настя С. У меня детский центр и я вам дам мнение “с той” стороны. Никому не пожелаешь такого геморроя как объяснения с мамой укушенного ребенка, честное слово. Потому что они всегда винят недосмотревших воспитателей, а дети действительно кусаются непредсказуемо и спонтанно, так что не всегда можно уследить. Отвечая на Ваш вопрос – конечно, раздавать ваш личный номер никто права не имеет, но воспитатели в саду несут юридическую ответственность за детей, и по идее мама укушенного ребенка при желании может большие проблемы создать воспитателю. Так что готовность “откупиться от проблем” Вашим номером телефона я чисто по-человечески понимаю, хотя сама так не сделала бы

Ирина С. Логично было бы не 'ждать' звонка, а найти быстрый способ первой извиниться перед родителями укушенных детей, тогда никто не раздавал бы номера и никому 'солить' бы не пришлось

Настя С. Что касается методов перевоспитания “кусуна”, то они у Вас, на мой взгляд, не совсем верные. Ребенок кусается потому что у него какие-то эмоции, которые он не может выразить иначе. Ваша задача – не научить его “не кусаться”, а выяснить, что это за эмоции, и научить выражать их иначе. Это делается не нотациями-обьяс-нениями, а скорее ролевыми играми и сказками. Например, строите забор из кубиков, говорите – это садик. Приводите туда нескольких зверей. Условно котенок щенка (или каких вы там зверей выберете) другого обижает (в разных играх это могут быть разные виды обиды, то игрушку отнял то толкнул то воспитатель его первого за руку взяла то еще чего) и щенок его кусает. Вы задаете вопросы и сами же через паузу на них отвечаете: как думаешь, каково сейчас щенку? (Пауза, ребенок не может сказать но может подумать) – возможно, ему обидно/страшно/грустно итд. А как котенку? Вот так… А что было бы если бы он вместо того чтобы кусаться сделал бы так и так. Попробуем? – пробуете и у игры хороший конец. или сказки придумывайте такие же, как кто то сначала кусался от обиды а потом придумал другой способ и жизнь наладилась. В общем задача Ваша в том чтобы дать ребенку альтернативный способ демонстрации своих негативных эмоций. Простите за много букв.

Анна Т. Моего сына недавно довольно сильно искусали в саду (кровавый след от зубов красовался почему-то на щеке), но воспитательница проявила просто невероятные дипломатические способности, и на мой вопрос – с кем не поладил сын – сказала “с одним мальчиком”:). Я сначала удивилась, что она не сказала, а потом решила, что это правильно (хотя я никогда не стала бы выяснять отношения ни с какими родителями). Дети в этом возрасте сложно контролируемы, и вы не виноваты ни в чем. Я вот не склонна обвинять обидчиков сына. Гораздо интереснее мне было узнать как он сам отреагировал – пытался ли дать сдачи, укусить в ответ.

Елена С. Вы прочитали, что мой кусается в ответ на обиду? Когда его бабушка спросила, почему он укусил мальчика – он показал на свою голову. Я сто раз видела эти стычки в песочнице: у него отбирают совок/ его выталкивают из кабины игрушечной машины/ в него кидают песком – он кусает. И никогда я не видела, чтобы он сам начал (но верю воспитательнице, которая говорит, что в единственный последний раз он укусил ни с чего). Вопрос: где гарантия, что моего сына (самого маленького в группе, кстати говоря, который ходит всего неделю-две) не обижают другие дети? И кому мне звонить, если это гкп, в котором то пришли то не пришли и мамы там даже не здороваются когда встречаются на лестничном пролете? Я им “здравствуйте” и “доброе утро”, а в ответ тишина…

Мира Р. А может быть с психологом поработать, если самой не выходит? В этом возрасте сложно решать проблемы, моей 1,8, редко, но покусывает меня в момент игры, но я очень ругаю и быстро сворачиваю ее в другую тему. Что б не дай Бог не начала так масштабно как Ваш) и очень боюсь садика, потому что вероятность быть покусанной/побитой/ с отобранной игрушкой у нас больше… И вот как представлю картину, а она там одна, без меня – я прям почти в обмороке. Поэтому кто знает, как переклинило вторую маму. Воспитателям в саду очень тяжело, особенно с такими малышами, но это не оправдывает их. У меня мама там всю жизнь проработала, очень хорошо знаю. Но попробуйте совместно с воспитателем решать проблему. Раз так сложилось, пусть наблюдает за Вашим бойцом, вместе шаги предпринимайте. Мне кажется, бороться с проблемой одной сейчас уже не стоит. Извините, что много написала

Светлана Л. я очень извиняюсь, но в чем заключается сакраментальный смысл извинений постфактум? Я понимаю когда, например, на площадке когда все присутствуют, но когда все уже произошло, воспитатели разрулили, дети продолжают играть, все всё забыли? (когда конечно речь не идет о серьезных травмах когда действительно нужно проконтролировать как чувствует себя пострадавший, может нужно возместить средства за ну я не знаю… за рентген, порванную футболку, мало ли что). Чтобы что? Показать свое воспитание? Отчитаться о том как вы наказали своего ребенка? Обсудить какой плохой у вас ребенок?

В группе обычно 20 человек, i воспитатель ну никак не может за всеми одновременно следить. В сад детей отдают для социализации, а она у них происходит явно не путем совместного чтения и чаепития в духе английских лордов. Не кусают, не дерутся, не плюются и не отбирают игрушки дома. Можно не водить ребенка в сад если этого бояться. Но тогда это настигнет в школе. Дети это не дрессированные немецкие овчарки.

По сабжу – у меня гиперактивный товарищ который и целует и кусает. Проблема известна, ходим к психологам-невропатологам, читаем книжки, пробуем разные методики. Воспитатели в курсе, родители в курсе, вроде как все взрослые понимающие но бывает всякое. Например, одна мама по словам воспитателя билась в истерике и собиралась жаловаться когда мой показал ее дочери писю ну что тут сказать. Право на сад имеют все и администрация уж точно в этой ситуации ничего не может сделать, но отношения с воспитателями это основное. Я к нашим хожу на полусогнутых, с прижатыми ушами и глубокой благодарностью за тяжкий труд на лице. Слушаю, киваю, разговариваю. Даже книжку дарила им про детей с СДВГ. Мой регулярно выгребает тоже и как-то мне даже в голову не приходит кому-то что-то высказывать. Дети должны учиться взаимодействовать правильно и задача родителей и воспитателей им помогать, а не устраивать разборки с родителями.

Инна К. ну и дети: один писю показывает, другой кусается… я бы на месте мамы покусанного до гематомы ребенка среагировала бы ОЧЕНЬ остро и потребовала бы, что бы такая ситуация не повторялась, если ребенок кусается, родители не могут его убедить этого не делать, а воспитатели уследить, пусть такой ребенок дома сидит. И с писей все на мой взгляд не так безобидно, я как-то не готова была бы к тому, что бы моей маленькой дочке мальчики демонстрировали свои половые органы. В следующий раз они что сделают? позвольте даже не думать? Аргумент “он еще маленький” и “его загнали” – шикарный, но его к прокушенному месту не приложить. Я свою дочь, когда она в 8 месяцев пробовала кусаться аккуратно, но ощутимо кусала в ответ, помогло на второй раз.

Светлана Л. Инна, я рада что Вам помог от укусов такой метод. Мне не помог пока ни один. Вы правда считаете что можно обезопасить ребенка от окружающей действительности? Вы готовы открыто сражаться с каждым родителем который не считает детские стычки поводом к домашнему аресту?

Валя С. Вы, надеюсь, понимаете, что в случае мало-мальски серьезного повреждения чужого ребенка вашим его родители вас из под земли достанут? Вплоть до полиции? Вы даже не представляете, как лично меня бесят родители детей в детском саду, которых не научили не бить стулом по голове, не бить ногами в пах, не бить ногами лежачего в живот, не кусаться при первом удобном случае, не тыкать карандашом в глаза, не душить подушкой, не кидаться льдышками и камнями и т. д. Бесят одинаковые речи вот таких родителей про “право на сад имеют все” и “возместим средства на рентген”.

Не можете объяснить ребенку, чем человек отличается от животного – сидите дома.

Настя С. Елена, у вас в постах проглядывается оправдывание сына. Мол, кусается в ответ на обиду. Мол так просто не укусит, раз укусил значит было за что. Я все понимаю, мама за сына горой, но если Вы правда хотите его отучить – избавляйтесь от этой позиции, серьезно. Ребенок ее чувствует гораздо сильнее всех увещеваний о правилах поведения в обществе. Кусаться – недопустимо, что бы ни произошло, и точка. Иначе вы не отучите. У меня в клубе есть мальчик 4,5 лет который до сих пор кусается под причитания мамы-бабушки 'раз укусил значит было за что'. В последний раз он укусил (жутко! Силищи то сколько уже в четыре года!) девочку которая его пощекотала

Леля Б. Я сейчас вообще не в тему, но отпишусь, меня удивляют родители, которые думают, что ребенок – это 100 % воспитание, у него что эмоций своих нет, характера, настроения? Одна мама в саду в раздевалке, переодевая своего сына и услышав, как ребенок в саду плачет (сентябрь, адаптация) громко, чтоб все слышали и с негодованием спросила пустоту “что за родители приводят в сад детей, которые так плачут?” Я до сих пор не понимаю, откуда в ее голове такой вопрос назрел и зачем она его озвучила… Да сто миллионов причин может быть. А еще в сад ходит девочка с ДЦП, в обычную группу с нормальными детьми, она вообще не говорит ничего, и когда она выделывает всякие глупости, то я учу дочь относиться с пониманием. И я знаю, что на этой девочке моя дочь поймет кое-что и может не будет дразниться в будущем. А то есть такие вот дети-дразнильщики, они появляются от родителей, которые не понимают зачем “таким” детям посещать сад, почему родители “не научат” своего ребенка. Мой вывод – учить детей делать выводы, а не отталкивать, обижаться и тп.

Надежда М. Кстати, у меня на глазах летом один папа на батутах так вступился за дочь, что дал в глаз маме мальчика, который ее толкнул или ударил – уж не помню, что конкретно. Следите за собой, господа.

Ирина Л. Расскажу про Америку. Дочь была в возрасте 1,6 когда стала кусать детей. На каждый укус – акт. После 2 укуса я обязана была быть с ней в группе полдня и учить ее выходить из ситуации достойно:) после 5 укуса – нас исключили из сада. Вот это мотивация заниматься ребенком!

Нашли с трудом другой – там ни разу не было конфликта. Тк там воспитатили см за детьми и помогали им разрешить конфликт.

Вывод – кусание – это возрастная реакция на стресс у активных детей. Пройдет если помогать и родителю и воспитателю.

Алия К. Кусание – это не просто реакция на стресс, это нарушения неврологические, значит, ребенок нервничает и не может справиться, так что надо искать причину, может, у него в принципе такая нервная организация, либо на это есть причина: папа много работает, мама дома на него кричит, какие-то сложности в семье, кто-то из-за чего-то переживает, может, воспитатель орет на детей или их накручивает, может, другие истеричные дети в группе – это что касается систематического кусания)

Елена С. Боюсь, мою семейку заподозрят во всех тяжких после такого признания, но мой младший брат в саду демонстрировал свою!всем! на сон часе)))) Ему уже 23, а мы до сих пор ржем над ним))

Светлана Л. Елена, вот поэтому ваш сын кусается. Потому что вот сейчас видно что отсутствие правильного воспитания это у вас семейное. Его ведь наверняка после этого не сводили к специалистам, а стоило бы. Тогда и ваше отношение к воспитанию бы сложилось правильно!

Татьяна П. Ооох, мамашки, сейчас я вам дам еще одну точку зрения. Вы-то уже все тут смотрю старушки, а я всёёееее помню))))) дело было в средней группе… А надо сказать, что была я самым приличным ребенком во всем детском садике (не исключено, что и во всем районе Новогиреево), и все воспитатели всегда ставили меня всем в пример. Так вот, переодевались мы на какое-то занятие в музыкальном зале. А поскольку я была не только приличная, но и копуша, осталась я в компании еще двух коллег (мальчика и девочки), в то время как остальные дети вместе с воспитателем ушли заниматься. Сидела я значит, натягивала свои колготки, а тут парочка эта решила посостязаться в остроумии. Они слили на меня все известные им мерзкие стишки, которыми заполнена голова любого садовского ребенка. И все они были про меня))). Там было про помойку, вонючие какашки и много всего не менее противного. С чего это началось, непонятно, детям много не надо))) просто они были вдвоем, а я одна, они чувствовали себя безнаказанными) я молча слушала, но когда деваха назвала меня коровой, терпелка кончилась)) я молча подошла и укусила ее за руку. До крови. Вид этого укуса помню до сих пор)))) потом спокойно встала и пошла на занятие. В тот день у нас работала практикантка, поэтому мне за это ничего не было))) девочку звали Ирина Семенова, в саду она больше не появилась. Мне, конечно, не очень приятно об этом вспоминать, каждый раз передергивает, думаю, а вдруг у нее была заразная кровь и все такое, но в принципе, я как-то научилась с этим жить))) дорогая Ирина Семенова, если ты сейчас это читаешь, сама ты корова!!!

 

Глава 12

Как выбирать ему друзей?

Гадость завораживает. Грубость завораживает. Пошлость завораживает. Завораживает опасность. Вообще все нехорошее завораживает, особенно если ты хороший домашний ребенок. Меня завораживал мальчик Митя во втором классе. У него были вечно обветренные губы, он рассказывал про брата в Мексике, ругался матом, на каждой перемене залезал в заброшенный дом во дворе школы, покупал жвачку, а еще плевался струйкой как бог. Может, он даже курил; ну, или это мое воображение дорисовывает ему пороки для полноты образа. В общем, мы начали дружить, и как-то – слово за слово – это уже я покупала ему жвачку на ворованные у родителей деньги, а он за это учил меня ругаться матом и плеваться струйкой.

Потом его выгнали из школы, а меня завораживали одноклассница, рано начавшая жить половой жизнью, мальчик, который много дрался и ненавидел свою маму, две девочки из неблагополучного района, у которых друзья то попадали в тюрьму за наркотики, то кончали жизнь самоубийством, то удалбывались до беспамятства. Во взрослом состоянии я немножко повлюблялась в эгоистов и негодяев и, стоит признать, довольно легко отделалась. Не ругаюсь матом, не пробовала страшных наркотиков, не подсела даже на нестрашные, не забеременела в шестнадцать, струйкой плеваться не научилась, так что и не плююсь. Мне кажется, что я разбираюсь в людях – по крайней мере, мне не приходилось в них разочаровываться, друзья не оказывались предателями, возлюбленные не посылали меня однажды утром матом и не обкрадывали, никто не оборачивался ко мне неожиданной стороной. Естественно, этого же я хочу для своих детей.

Можно сколько угодно бороться за гражданское толерантное взрослое общество, но всему есть границы. И границы толерантности проходят примерно по границам собственной семьи.

Мне до некоторой толерантной степени все равно, с кем будут жить или дружить Лева и Яша. То есть все равно, пока мне нравится человек. А если он мне не нравится, я не посмотрю на его пол, общепринятую сексуальность (какой бы она на тот момент ни была), подходящий возраст и рост, неограниченные физические возможности и близкую национальность. И сделаю все, чтобы этого кого-то рядом с моими детьми не стояло.

Как часто бывает с волнующими меня вопросами, этот немножко преждевременный. Пока я полностью и всецело контролирую Левины и тем более Яшины социальные связи. Но рано или поздно это изменится и случится то, чего я боюсь. Им понравится кто-то, кто не понравится мне. И я говорю не о простом “не понравится”, а о серьезном чувстве. О страхе, что их увлеченность каким-то несимпатичным человеком угрожает подпортить их душу, характер, привычки, воспитание, интересы.

Вот, например, история моей сестры и ее старшего восьмилетнего сына, хорошего, умного, тонкого, нежного домашнего мальчика. Летом на даче, на детской площадке, у Темы появился друг Денис. Ну, Денис как Денис, обычный дачный друг, заезжал на велосипеде в гости, немножко простоватый, матом не ругался, но иногда сестре все-таки приходилось ему объяснять, что в ее доме так не разговаривают. Потом Денис стал отказываться убирать игрушки после того, как они с Темой разносили их по всему участку, пришлось еще раз объяснять, как ведут себя в этом доме. Денис на это только разводил руками и говорил, что, когда его мама просит что-то убрать, он просто включает телевизор погромче. Свои разбитые коленки Денис тоже почему-то приходил лечить в дом моей сестры. В общем, сестре моей Денис не нравился, но из тонких, нежных соображений, что это первый самостоятельно выбранный Темой друг, она ничего по этому поводу не предпринимала. К середине лета появилась Вика. Ее Денис тоже привел к моей сестре лечить разбитую коленку. Вика уже совсем не понравилась моей сестре. Но и тут она смолчала. Пока однажды ее тонкий, нежный, интеллигентный, воспитанный восьмилетний сын не пришел к ней после прогулки с друзьями и не сказал: “Мам, дай сотку!” Все в этой фразе не умещалось в голове моей сестры, но поскольку со всеми этими проблемами и друзьями она сталкивалась впервые, она ничего не сказала, а спросила только: “Зачем?” – “Мы идем в магазин”, – сказал Тема и получил свою злосчастную “сотку”. Вернулся Тема из магазина с сухариками. “А где же сдача?” – спросила сестра. “Они ее забрали”, – сказал Тема. “А кто попросил тебя взять у меня денег?” – спросила сестра. Они еще немножко поговорили о том, что Денис с Викой поступили нехорошо. В какой-то момент Тема решил, что больше не хочет об этом разговаривать. “Я понял, – сказал он. – Они специально попросили меня, чтобы забрать сдачу”. И всем стало больно.

После этой истории Вика пропала навсегда, а Денис, с которым моя сестра поговорила, перевел все стрелки на Вику и тоже стал появляться все реже и реже, потом и вовсе исчез и теперь не здоровается при встрече.

В наше непростое время почему-то не принято запрещать детям что-то в открытую. Якобы таким образом несовременные родители лишают детей свободы, теряют контакт, близкие отношения и доверие, подталкивают детей к протесту и все прочее. Нельзя запрещать им жениться на дуре, бросать школу, дружить с наркоманами. В наше время принято манипулировать детьми тоньше.

Я знаю только одну историю успешного манипулирования, но она скорее похожа на анекдот про еврейскую маму. Одна женщина так волновалась, что ее сын все время влюбляется в каких-то дур, а ее не слушает, что выбрала для себя более тонкую стратегию. Она с радостью встречала всех его девушек, кормила их, интересовалась их жизнью. Когда они уходили – она очень хвалила их сыну: очень, говорила она, хорошая девушка, и симпатичная такая, даже почти незаметно, что ноги кривые (попа толстая / лоб прыщавый / смех громкий / шутки простоватые). И это работало идеально. Даже не помешало ее сыну удачно жениться в итоге.

Шутки шутками, но удержаться-то от этого невозможно. Ну а что ж – как я уже писала выше, умение манипулировать – это тоже искусство, и в общем, что скрывать, все всеми манипулируют, просто некоторые делают это тоньше и с большей любовью. Пусть это буду я.

 

Глава 13

Когда покупать айфон?

Моя семья идеально подходит для исследования влияния современных технологий на жизнь, быт и отношения. Муж сделал мне предложение по смс, я согласилась по смс, в первую брачную ночь мы считали лайки на смену статуса “Семейное положение” в фейсбуке (у меня было больше), фотографии наших детей появлялись у него в фейсбуке раньше, чем я сама успевала их разглядеть, наши дети научились пользоваться айфонами раньше, чем научились ходить, и каждое утро снимают на них домашнее видео, в чатах фейсбука и гмейла хранится история наших отношений, из фотографий инстаграма можно составить пятитомник “Намедни” о нашем быте за последние несколько лет. Мы ссоримся в чатах, в реальности – только миримся, едим, играем с детьми и занимаемся прочей ерундой. Ночью мы спим под пиканье и сияние уведомлений на телефоне из форсквера, инстаграма, фейсбука, скайпа и гмейла.

Я, конечно, считаю, что мой муж зависим, но, согласно всем правилам анонимных алкоголиков, мне уже давно пора посещать группу созависимых. И это при том, что нам обоим ограничивали в детстве время на компьютер – не больше часа в день. Я, конечно, ужасно переживаю и все время думаю написать в фейсбуке, что иногда вообще-то можно помолчать, я прошу мужа хоть на выходные выключать фейсбук, ужасно сержусь, когда он не может отложить телефон, даже играя с детьми. Я сама торчу в телефоне назло ему. Я грожу ему, что он останется с телефоном вдвоем и в старости тоже будет жить с телефоном, но это его совершенно не пугает. Мне иногда кажется, что его речь становится рудиментарной. Иногда я думаю, что мне удалось убежать от телефона и соцсетей, но муж дарит мне на Новый год айпад – и все начинается по новой.

Утро начинается с того, что Лева захватывает айфон и блаженно проводит за ним час, отдавая нам взамен час сна. Когда ему надоедает и все-таки приходится вставать, мы получаем телефон обратно. Утро начинается с чтения писем и новостей – мы оба работаем в интернете, работа никогда не заканчивается и никогда не начинается, даже если проверить почту на ночь – к утру обязательно обнаружится несколько новых важных писем. То же самое с новостями – газета выходит ежеминутно на новостных сайтах и фейсбук-лентах. Говорим ли мы друг другу “доброе утро”? Сложно сказать точно. Все, что не записано в истории чата, я помню нетвердо. Память вообще теперь устроена странно.

Ежеутренний ритуал: Лева рассматривает свои фотографии в айфоне и на компьютере. Они там с его рождения – он вспоминает, как он двухмесячный летел на самолете, как мы жили в другой квартире и он слушал музыку; его любимая история, как он плакал в другом самолете, потому что у него болел живот, – ему было полтора (на эту тему есть отдельное видео). Он помнит все, что происходило с ним с рождения, потому что айфон хранит по три фотографии на каждый его чих; его память смешалась с фотографиями, и я уже не могу отделить, что он помнит на самом деле, а что – только потому, что все время смотрит на это. Я даже не уверена, что это вообще можно отделить и что это имеет какое-то значение. Я переживаю, что каждый раз, когда происходит что-то прекрасное или знаменательное, рука тянется к айфону: вот он пошел, вот он рыдает, вот я красивая, вот они красивые и смешные, вот прекрасный закат, вот чужая свадьба, даже похороны хочется зафиксировать. Я боюсь: если все фиксировать не в голове, то что же останется в голове? И что есть теперь моя голова? Разве семейная память и история – это то же самое, что “Взгляд назад”, который фейсбук сделал в начале 2014 года (приложение на основании статистики и твоих же фотографий выдает тебе мини-фильм про главные события твоей жизни на фейсбуке за пять лет)? Хочется думать, что нет, не то же самое. Но я снова пересматриваю его и вижу: во-первых, эти пять лет и есть главные в моей жизни, во-вторых, это и есть самые главные события.

Виртуальный мир не просто вошел в мир реальный, а давно им стал. Все мировые университеты исследуют, как именно он влияет на нашу жизнь, на будущее, на устройство памяти, на восприятие жизни, на отношения. И каждый новый результат этих исследований говорит о том, что изменения уже необратимы. И неважно при этом, как вы ограничиваете своего ребенка, дети вокруг все равно меняются и уже изменились.

Ученые из университета Эссекса обнаружили, что, если люди ведут личный разговор и при этом их телефон находится в поле зрения (на столе или где-то поблизости), они меньше доверяют друг другу и меньше чувствуют эмпатию, чем те, у кого телефонов в поле зрения нет. И что трое из пяти пользователей смартфона проверяют его чаще, чем раз в час. Ученые из Калифорнийского университета совместно с учеными из Принстона аккуратно говорят: “Еще слишком рано делать выводы. Но сегодняшние молодые, возможно, лишаются опыта, который помогает им развивать эмпатию, понимать эмоциональные нюансы, считывать социальные сигналы – такие как выражение лица и язык тела”.

Ученые из других мировых университетов, правда, недавно рассказывали, что в семьях с близостью, высоким уровнем эмпатии и доверия исчезает секс, так что неизвестно, что лучше – телефон или доверие. Ученые из третьих американских университетов рассказывают, что эмпатия и телефоны – это ерунда по сравнению с засильем интернет-порнографии, десакрализации секса: секс становится таким доступным и не требующим усилий, что сам по себе исчезает. Ученые исследуют детей и с удивлением сообщают, что они больше не разговаривают друг с другом по телефону, а только переписываются – часто, коротко и все больше картинками. Но что дети – мы больше не говорим часами по телефону с друзьями: основные новости все и так знают, даже то, что я вчера сделала новую порцию настойки бурбона на вишне, все уже знают из фейсбука, а многие так даже лайкнули. Количество чужих мнений, мыслей и историй на минуту жизни выросло настолько, что непонятно, зачем еще разговаривать. Лайкнул ребенка друга – уже как бы в гости сходил, здоровьем поинтересовался, за ухо потрепал, улыбнулся в ответ на смешную историю.

Мы учим детей писать ручкой на бумаге, а я первый раз увидела почерк своего мужа года через полтора после свадьбы; я до сих пор узнаю почерк любого моего одноклассника, а живу с человеком, чей почерк видела один раз, и не факт, что увижу еще, и вряд ли когда-нибудь узнаю.

Когда я прихожу на работу и здороваюсь – никто не отвечает, все сидят за компьютерами в наушниках, максимум – поднимают правую руку. И это при том, что лет до десяти точно мы все жили вовсе без компьютеров и плееров. Проверяю почту, фейсбук, прохожу по десяти бессмысленным ссылкам на тему того, как жить в тридцать, как не отвлекаться на работе, кто что нового сказал про Украину и как отказаться от фейсбука. Коллега, сидящая рядом со мной, говорит: “Посмотри, пожалуйста, в почту”. Проходит минута, и я говорю: “Ну да, можно три, хотя четыре было бы лучше”. (В почте она спрашивает меня о гонораре автору за небольшой материал.) Раздается звонок, без “здрасьте” и “до свиданья” муж спрашивает: “Ну что, U107 или U106?” – “107”, – говорю я, и он отправляется за синей краской для кухни, которую мы долго выбирали по почте. Главный редактор раз в несколько минут вскрикивает: “Ого!” и “Вот сука!” и кидается мышкой, на пустом месте среди всеобщей тишины перевешивается через стол и говорит ответсеку: “Чего ты такая злая?” Еще через минуту подруга-редактор, сидящая за моей спинои, поворачивается ко мне и спрашивает: “Правда?” – “Ага”, – говорю я, мы смеемся, потом я поворачиваюсь и продолжаю писать подробности дурацкой сплетни в чате.

Еще через 20 минут мы молча встаем и идем обедать, договорившись об этом в чате. Перед нами в очереди стоит наш коллега, уткнувшись в телефон, он молча набирает себе еду, платит карточкой Pay Pass и, не поднимая глаз от телефона, садится в углу.

Человек с телефоном больше не выглядит одиноким, скорее – самодостаточным. Совершенно ясно, что человеку с телефоном не нужен другой человек.

Он выглядит даже менее одиноким, чем пара, уткнувшаяся каждый в свой телефон. Кстати, два года назад в Амстердаме открылся ресторан со столиками только на одного.

Навигатор молча ведет меня мимо пробок, облачные сервисы помогают мне слушать музыку в машине, ничего не скачивая и ничего не храня, приложение для парковок помогает быть законопослушным. По-настоящему потерянной я чувствую себя теперь, только когда телефон садится. А как я продлю парковку через час? Они же даже не пришлют уведомления, что парковка заканчивается. А куда мне идти – я отметила себе точку на гугл-карте, да и адрес в почте, а телефон человека, к которому я иду, – в чате в фейсбуке? А как мне позвонить? А чей телефон я помню? А что мне делать?

Возвращаясь домой, я перед дверью проверяю почту и фейсбук и прячу телефон. А потом Лева находит телефон в сумке и, пока я готовлю ужин, звонит своему папе, который работает в Латвии, бабушке в Израиль, другой бабушке в Чехию. Лева научился пользоваться инстаграмом, скайпом и фотоаппаратом на айфоне задолго до того, как научился говорить.

Яша же, при тех же исходных данных, к своим двум годам любит айфон, только если им стучать по стеклу, не любит мультфильмы, не понимает, почему, если прижать телефон к уху, то на той стороне скайпа недовольны, и даже не знает, как на айфоне снять блокировку (движение, которое Лева освоил одним из первых).

Я знаю, что наша семья – тяжелый случай, но совсем не редкий и не крайний. Я знаю, что в Силиконовой долине работники компании Apple вообще не дают своим детям пользоваться электронными устройствами и отдали их в школы, где даже нет компьютеров. Что, кстати, кажется мне ужасно циничным и бессмысленным. Опять же – в нашем детстве не было в школах электронных устройств, первый телефон у меня появился в конце школы, а свой компьютер ближе к двадцати. Нам это, как видите, не помогло.

Многие считают билингвизм удачей, почему же тогда владение языком техники мы считаем опасностью, от которой детей надо спасать? В Америке уже давно действует государственная программа Code.org, с помощью которой детей с четырех лет (кроме тех, которые из Силиконовой долины, видимо) по всей стране обучают программированию, а мы все боимся, что это вредно, что они не разовьются полноценно. Пятилетний американец Аян Куреши стал первым лицензированным специалистом Microsoft – его папа-программист устал от того, что сын все время сидит у него над душой, когда он работает, и создал ему свою маленькую операционную систему-игру, в которой сын доковырялся до специалиста Microsoft.

Возможно, ученые правы и все телефоны-компьютеры-интернет-айпады приведут к каким-то изменениям в психике и в социальной адаптированности будущих поколений, но искусственно лишая детей доступа к миру технологий, можно добиться только того, что новый язык и новая логика общения будут ребенку недоступны.

Я ни в коем случае не ратую за безграничное торчание ребенка в айфоне, как не ратую за постоянный просмотр мультфильмов, или рисование в альбоме, или постоянное сложение и вычитание, даже за постоянное чтение не ратую; ребенок вообще не должен заниматься чем-то одним, но нам же не приходит в голову задавать себе вопрос: когда купить ребенку карандаши? А это, по-моему, теперь уже то же самое.

Одна моя знакомая решила, что купит своей дочери телефон, только когда она пойдет в первый класс, – это такое распространенное и самое простое решение, ну потому что в школе ему иногда бывает нужно позвонить, пожаловаться, поплакаться и просто сказать, что уроки кончились, а его еще никто не забрал. Многие, в общем, покупают детям первые телефоны к первому классу. Так вот, до первого класса оставалось еще девять месяцев, и родители подготовили девочке в подарок какую-то куклу, проигнорировав ее письмо к Деду Морозу о том, что она хочет телефон, упаковали подарки и отправились к друзьям в гости. В гостях была подруга их дочери того же возраста. И вот наступает заветное время раздачи подарков – девочка распаковывает свою куклу, а ее подруга распаковывает телефон. Девочка смотрит на этот телефон в ужасе и говорит: как же так получилось? Да очень просто, отвечает подружка с телефоном, я написала Деду Морозу, что хочу телефон. Новый год был безнадежно испорчен криками о том, что такого не может быть, а первого января c утра несчастная мать побежала за телефоном.

В общем, путем проб и ошибок я установила на телефон приложения, которые считаю очень полезными и развивающими, и разрешаю пользоваться ими по выходным с утра. Но теперь я волнуюсь, что мои мальчики будут очень хорошо разбираться и понимать айфон, но совершенно не будут разбираться в андроидах. А это, между прочим, сужение сознания. Так что, думаю, пусть, пока маленькие, играют в айфон, но первые их телефоны будут андроиды.

 

Глава 14

Брать ли его с собой в путешествия?

При входе в самолет сразу замечаешь детей.

Нет, не вообще детей, а тех, от кого исходит угроза. Сразу оцениваешь, насколько они близко сидят, сколько их, не окружили ли тебя. Даже если еще в зале ожидания улыбался им, улюлюкал, делал козу, то увидев на соседнем кресле, внутренне содрогнешься, с радостью поменяешься местами, если кто предложит.

Рейс Москва – Петербург, конечно, ерунда, доедешь и с вопящими детьми, ну а если Европа или того хуже – Америка? У детей болят уши при взлете, при посадке, им скучно, им весело, им хочется двигаться, им хочется веселиться, им хочется встать, сесть, встать, пойти, нет, сейчас, нет, не сидеть – они же дети. И останутся детьми на протяжении всего полета.

Каждый хоть раз садился в самолет в надежде поспать, а вместо этого четыре часа выслушивал детские крики, лежа головой на столике. И кто не мечтал о том, чтобы этот ребенок вышел на ближайшей остановке, ну, или просто вышел.

Оглянитесь вокруг, прислушайтесь, сколько их?

Первый раз об идее рейсов чайлдфри я услышала, когда было слишком поздно, я была беременна. И тогда идея показалась мне, конечно, неудачной, хотя бы потому, что долгие годы мне будет не суждено ей воспользоваться. А потом начались полеты.

Первый – с двухмесячным Левой и сразу в Нью-Йорк. Вы знаете, что не в каждом самолете есть возможность установить люльку, а там, где она есть, – на весь самолет в лучшем случае две люльки? А вы знаете, что ее надо заказывать заранее, звоня в авиакомпанию? Откуда мне было знать! Но в два месяца ребенок еще очень удачно помещается на столике и в основном ест и спит. Этот полет стал моей гордостью. Ни одного звука. Мне казалось, что все стюардессы и пассажиры должны аплодировать при посадке мне, а не пилоту – он-то каждый день сажает самолет, а я в течение десяти часов избавляла их от детского крика. Но нет.

Полет обратно, полет в Баку, Рига, Стокгольм – все было хорошо, вплоть до самой Болоньи. Тут Лева не просто оторвался, а оторвался за все полеты и за всю мою гордыню. Представьте себе полный самолет детей – ну, около десяти, ночной рейс, все родители тихо укладывают своих детей. Во время взлета в самолете с приглушенным светом стояла благостная сонливая тишина, и даже двухлетний ребенок прямо перед нами заснул, и тут с моего сиденья раздался вопль, не прекращавшийся до самой посадки. В общем-то, после он тоже не прекращался, но это уже не так интересно. Весь полет я думала только о родителях этого двухлетнего, только заснувшего впереди, мальчика – как они ненавидели меня в этот момент!

Потом это случалось часто – испорченный полет в Таллин, тяжелый перелет из Праги, не самый удачный рейс в Тель-Авив. Причем ведь никогда не угадаешь, какой рейс будет удачным. Казалось бы – ночной, но нет, если у тебя, например, двое детей и коляска и даже если оба они до последнего спят, то ведь в какой-то момент придется эту коляску разбирать и складывать, а как это сделать, никого не разбудив? А если он один и спит, но его надо пристегнуть отдельным ремнем к своему ремню, то, пока ты ковыряешься в этих железках, пытаясь его пристегнуть, он, скорее всего, проснется.

Лева перерос этот недолгий период и теперь обожает летать на самолетах, особенно за то, что в них детям дарят подарки и можно смотреть мультфильмы без ограничений. Но Яша как раз вошел в тот возраст, когда вся его сущность противится сидению на одном месте, тем более привязанным. Засыпать на руках он не умеет и не любит, мультфильмами, как уже говорилось ранее, не интересуется и вообще любит бегать и прыгать. И это кошмар.

Никому в жизни я не была так благодарна, как какому-то хоккеисту, который, проходя мимо Яши в самолете, влюбился в него, попросил взять его на соседнее место и играл с ним все четыре часа полета.

Когда твой ребенок плачет в самолете – это такой ад для тебя, что никакие проклятья и недовольство пассажиров ничего не изменят. Они выйдут из самолета и довольные отправятся по своим гостиницам, а ты еще будешь трястись до следующего утра. Замкнутое пространство, в котором ребенок визжит, а ты не можешь ничего сделать и выйти тоже не можешь, – это катастрофа. Тебе стыдно, ты злишься, ты хочешь заплакать, ты проклинаешь ту минуту, когда купила билет, снова злишься, ты в отчаянии, ты перестаешь обращать внимание. Это такое безнадежное отчаяние, такая тоска, что я каждый раз обещаю себе больше никогда-никогда этого не делать и никуда не летать (впрочем, рожая, я тоже оба раза обещала себе этого больше никогда не делать). Но проходит еще какое-то время, и нужда или потребность снова зовут меня в путешествие. И теперь я каждый раз считаю это героизмом.

Зачем таскать детей в путешествия – они ничего не запомнят, говорят критики путешествий с маленькими детьми. Причем говорят это обычно люди, которые наушники с классической музыкой на беременный живот надевали. На это, по-моему, есть очень простой ответ: когда детей бьют по попе и говорят с ними матом первый год их жизни – они, может, тоже не запомнят, но мы почему-то предпочитаем так не делать.

Рано или поздно, а скорее всего – примерно к двум годам (именно в этот момент детский билет перестает быть бесплатным и начинает стоить почти как взрослый или столько же) ты задумываешься о том, не перестать ли их таскать с собой вовсе. Не так уж они пострадают, если останутся на несколько дней без тебя. Видимо, это происходит как раз в тот момент, когда они готовы летать и смотреть весь полет тихо мультфильмы.

Примерно то же самое касается походов с детьми во взрослые гости или к себе на работу. А ведь ты их берешь с собой обычно не от собственного идиотизма, а от того, что иногда нет другого варианта. Ты всегда нервничаешь, что он мешает остальным, кто-нибудь всегда недоволен, что ты таскаешь детей с собой, дети всегда хотят чего-то не того, что ты бы хотел. Одна моя подруга вообще долгое время приходила в гости, и уже через десять минут отправлялась на несколько часов с дочерью в комнату, чтобы ее уложить, и обычно там и засыпала. Просыпалась уже только тогда, когда все уходили. Но неизменно приходила снова. Потому что она жила одна с тремя детьми и ей очень нужно было иногда выйти из дома туда, где есть взрослые люди и им ничего от нее не нужно.

Есть три типа подхода к жизни после рождения детей: жить в интересах детей, жить в своих интересах, жить в интересах окружающих людей.

В основном мы все маневрируем из года в год от одного типа к другому. Но даже если вы принадлежите к первому типу и считаете, что вся жизнь матери должна быть подчинена дому, режиму и детской кроватке, представьте себе, что этот самолет, в котором она летит с этим плачущим ребенком, – это чистилище перед ее встречей с родителями, друзьями, морем, солнцем, это ее шанс немного выдохнуть. Это ее шанс выспаться, увидеть солнце, получить немного радости – это в интересах ребенка, в интересах всех детей и их родителей, от отдыха и сна отношения родителей с детьми станут чуть лучше, они лишний раз не поднимут на детей голос. И то, что она на это решилась, – это хорошо. Просто было бы неплохо, если одновременно с чайлдфри-рейсами появились бы рейсы с аниматорами, которые в безопасной детской зоне играют, кормят и развлекают детей. Я бы за это немножко доплатила.

 

Глава 15

А если ему скучно?

В детстве я все время подходила к маме с вопросом “чем мне заняться?” или с сообщением “мне скучно”. И получала на это всегда один и тот же ответ, который въелся мне в голову почище таблицы умножения: “Почитай, поиграй, порисуй”. Я не любила читать, не умела рисовать, и играть одной у меня не получалось. Рядом была старшая сестра, которая все время читала, и старший брат, который рисовал как бог и играл сам с собой в какие-то бесконечные лего-войны. Мне ничего не оставалось – я ходила и мешала им, закрывала книжку, калякала на бумажке или рушила лего-замки. Они меня за это колотили, зато хоть какое-то занятие. Потом я снова шла к маме и снова ныла, а она отвечала тем же. Иногда я говорила ей: я уже почитала, тогда она говорила: “Ну поиграй, порисуй”. Я мучилась, изводила себя и окружающих, а в какой-то момент начала придумывать истории. И вот я уже часами могла лежать на кровати перед сном или сидеть на стуле, смотреть в окно и придумывать истории.

Когда мы ходили в детстве в кафе – сам факт похода и возможность что-то заказать так будоражил воображение, что мне не надо было ничем себя занимать, только сидеть и с трепетом ждать, что есть в меню, придумывать, что заказать, смотреть на официанта, заказывать, гадать, кому принесут первым, кому повезло с заказом, кому нет (мне, конечно, нет).

Почему-то скука считается негативной эмоцией. Психолог Эрих Фромм считал, что проблема скуки становится очень острой в обществе, что она подавляет все желания, включая в итоге и сексуальные. Видимо, поэтому скуку принято затыкать во что бы то ни стало. Играми, песнями, плясками, алкоголем, сериалами.

У детей многих моих знакомых вся жизнь расписана по минутам, даже в выходные, – все занято занятиями или в крайнем случае развлечениями: каток, театр, кино, катание на лошадях. Когда неожиданно выпадают свободные часы – обязательно в гости. Когда вся твоя жизнь состоит из бесконечных придуманных за тебя ярких занятий, немудрено, что остаться один на один со своей еще не слишком развитой фантазией – довольно грустно и скучно. А как же ей развиться, если в основном все уже за тебя для тебя придумано.

Но мне кажется, что скука – невероятно продуктивная эмоция.

Самые прекрасные идеи приходили мне в голову, когда мне бывало скучно. Самые веселые приключения придумываются от скуки. От скуки я пошла работать, от скуки снимала кино, писала рассказы, влюблялась в детстве от скуки. Когда ты уже и поиграл, и порисовал, а все равно скучно. Когда ты почитал и все равно изнываешь. И еще немножко поизнывал, и вот тогда, уже от безысходности, начинает работать фантазия. И чем больше у тебя времени на скуку – тем больше у тебя возможности развить фантазию.

Когда ребенок подходит к матери со словами “мне скучно”, у него есть две очевидные причины. Ему хочется побыть с матерью, и это я уважаю. Почему бы не поваляться, не пообниматься, не почесать за ухом. Но вторая причина – мама всегда знает, чем занять, чтобы перестало быть скучно. И тут мне кажется очень важным, чтобы хотя бы иногда ребенку бывало скучно. Дело в том, что я могу занимать ребенка либо тем, что мне кажется важным – типа развивающих занятий, либо тем, что мне кажется интересным. Но ничто из этого не заставляет ребенка понять, что интересно ему самому.

Мой племянник Петя так любил айпад и игры на нем, что его мать в какой-то момент в ужасе стерла все игры и вынесла айпад из дома. Петя некоторое время страдал и скучал, а потом вдруг начал рисовать и конструировать какие-то невероятные как-будто-игры-для-айпада. Он рисует, склеивает какие-то раскладные конструкции, в его бумажных играх продумано все до мелочей: что будет, если нажать, что будет, если проскроллить. Его игры состоят из какого-то бесконечного количества склеенных, сложенных, прикрепленных бумажек. Разве можно придумать это занятие за ребенка? Разве кому-нибудь придет в голову предложить ребенку такое занятие?

Понятно, что чтобы справиться со скукой – нужно обладать каким-то инструментарием. Понятно, что для каждого возраста количество и глубина скуки своя. Но, по-моему, научить ребенка занимать себя с детства гораздо важнее, чем научить его спать самому всю ночь, ходить на горшок в полтора года или даже выучить иностранный язык. Потому что взрослые, которым скучно с собой, – это очень грустно. И их очень много – им скучно работать, скучно сидеть с друзьями в баре, скучно быть дома с семьей, скучно путешествовать, им почти все скучно. Им всегда нужны внешние обстоятельства, люди или развлечения, но и они в какой-то момент перестают утолять скуку. На этом, например, работает фейсбук – как будто все время что-то новое, так в нем и залипают. Замечали ли вы, что в метро теперь все, кто не играет и не читает, – всегда в наушниках? И уж точно они не Шуберта слушают все. Ни секунды пустоты.

Я долгое время переживала, что мои дети совершенно не умеют проводить время и развлекать себя в одиночестве. Просыпаюсь, они сразу ко мне прилипают, прихожу с работы – прилипают, если рисовать – вместе, если строить – вместе. Переживала-переживала и обнаружила, что по утрам, если они просыпаются в шесть, они иногда проводят вдвоем четыре часа, а вечером часто болтают на двухэтажной кровати час-полтора перед сном, а Лева перед сном пролистывает пять книжек и рассказывает себе, о чем они. Итого – доходит до пяти часов в день одиночества, даже мне давно столько не достается.

Может, с точки зрения психологии я не совсем права, но детский авторитет Карлсон тоже говорил, что только у тупиц не бывает фантазии. Он ведь, строго говоря, и сам был плодом чьей-то фантазии.

 

Глава 16

А если его обижают?

Вот, например, приходит Лева на детскую площадку, и там ребенок катается на самокате. Лева требует дать ему этот самокат, я объясняю ему, что это не наш самокат и мальчик сам на нем катается, а у нас зато есть лопатка, грабли и ведерко, и мы можем поиграть в песочнице. Это объяснение его обычно устраивает. Проходит какое-то время, к Леве в песочницу приходит девочка, хватает его лопатку и уходит в другой угол копать. И тут он в растерянности приходит ко мне. А что я могу? Я говорю: Лева, сходи к девочке, поиграйте вместе, вот тебе грабельки, вот ведерко. Он идет к девочке, а она смотрит на него презрительно, встает с нашей лопаткой в руках и идет в другой угол. И тут он снова в растерянности приходит ко мне. А что я могу? Конечно, я могу немедленно пойти к девочке и сказать: знаешь что, не хочешь играть вместе, гони лопатку, посмотреть на нее презрительно и уйти с лопаткой в другой угол. Или к ее родителям: мол, ау, ваша девочка обижает моего мальчика, да к тому же украла нашу лопатку. Но я что-то мычу Леве про то, что, ну, девочка хочет немножко поиграть, давай пока построим замок.

Или дети играют в футбол, и он тоже хочет с ними играть, он очень рад, что кто-то играет в футбол. И с этой своей открытой хрупкой детской радостью он бежит к мячу, а мальчики берут мяч в руки и говорят ему: “Слышь, не мешай”. И он в растерянности приходит ко мне. А мне хочется подойти к ним и сказать: “Ах вот так, да? Ну а мне папа десять таких мячей купит, если я захочу. И вообще нам самим с вами в футбол играть противно”. А эти девочки, с которыми он хочет играть? Я всегда учу его, что если у тебя что-то есть – поделись, и он вовсю старается вопреки обычному детскому жадничанью быть хорошим. Почему же я молчу и лишь отвлекаю его, когда с ним поступают так несправедливо?

Недавно мы были в гостях, где десятилетний взрослый мальчик сказал, что не хочет с ним играть, закрылся в комнате и строго-настрого запретил Леве туда входить. А ему очень хотелось, и он заплакал от расстройства, он же тоже уже не маленький. И во мне закипело все материнское. И, конечно, хотелось сказать, что этот мальчишка ведет себя невоспитанно, сам не знает, чего хочет, капризуля и не стоит твоих слез, но мы были у этого мальчика в гостях, и говорить о нем так при его родителях было бы по меньшей мере странно.

И вот я отвлекаю Леву и сочиняю всякую ерунду: мол, нам только веселее будет, – но в материнском сердце у меня копится боль и обида. Потому что его обидели, а я пытаюсь сделать вид, что это не так, как бы не обращаю на это внимания и не придаю значения. Но на самом-то деле это важно. И дальше будет только хуже. А я все так же буду делать вид, что они этого не стоят или вообще ничего страшного не произошло? Чтобы он научился проглатывать обиды и вырос мягкотелым рохлей? Или чтобы понял, что я обманываю его, говоря, что надо делиться, и стал жадиной и драчуном, потому что как еще за себя постоять? Что вообще люди делают в таких ситуациях?

А когда эта девчонка будет стоить его слез? А когда в школе они не будут с ним дружить? А когда они устроят против него свой глупый детский заговор, бойкот, шуточку какую-нибудь?

Я все понимаю. Прекрасно понимаю, что бывает, когда мама ходит и скандалит со всеми, кто обижает ее мальчика. Но неужели же вы всегда молчите?

Я часто молчу, но очень от этого страдаю. В детстве мальчикам объясняют, что любой конфликт можно решить словами, но это неправда, есть конфликты, которые можно решить только кулаками, и ребенок должен это знать, чтобы мочь отделять одни конфликты от других. Точно так же ребенок должен знать, что да, есть-таки противные дети, и они ведут себя противно, и я с ним заодно, даже если ничего не могу сделать. Единственное важное правило – бить и обижать нельзя слабых (на данном этапе – тех, кто физически меньше) и девочек (но этому в свете борьбы за равные права приходится учить тайком, как в советские времена свободомыслию).

В конце концов, главное – сразу придумать, куда может привести тебя и твоего ребенка выбранная стратегия поведения. Например, я считаю, что скандалить с другими родителями – неправильно, но правильно прививать ребенку ощущение неизменно крепкого тыла, то есть мысли о том, что за тобой всегда любовь, сочувствие, защита и сопереживание. Я делаю это очень топорно, то есть в лоб – говорю ему: знаешь, мне кажется, не очень-то умно было тебя обижать, потому что ты хотел поиграть, а играть с тобой очень весело, а если кто-то не хочет с тобой играть, тот, наверное, просто зануда. В крайнем случае это приведет к тому, что мои дети будут воспринимать мою защиту не слишком всерьез или считать, что все вокруг дураки, они одни тут умные и во всем правые. Но это в любом случае лучше, чем все другие крайности.

 

Глава 17

Как говорить с детьми о сложном?

– Откуда у нас этот домик? – спросил Лева, показывая на дом-ночник из папье-маше. – Он у нас всегда был, нам его папа подарил, он всегда стоял у вас в комнате.

– Мы его отдадим?

– Зачем же? Нет, я его люблю.

– Давай его кому-нибудь подарим, давай?

– Кому же?

– Тому, у кого вообще ничего нет. Ни игрушек, ни дома.

Леве было три года, а на часах двенадцать ночи, я сидела, смотрела на него и не могла понять, что ответить. Честно говоря, как-то речь с детьми о сиротах и малообеспеченных к этому моменту еще не заходила, и я была к этому не готова. Откуда он это взял? Социальная реклама перед мультфильмами в YouTube? Больше у меня вариантов не было, но это было даже не важно. Важно, что мой трехлетний сын предлагал отдать мою любимую вещь детям, у которых нет игрушек, и кроме щемящего чувства в сердце – у меня не было на это ответа.

Спустя еще какое-то время Лева схватил отца в семь утра под одеялом за пенис, а когда отец попросил его не делать так, сказал: “А мне нравится трогать свою пипку, а тебе нет?” И спустя еще десять минут: “Мама, а сейчас Бог где?”

Вы можете думать, что подготовили ответы на важные вопросы, но они всегда возникают не тогда, когда вы их ждете, и в самых странных ситуациях.

Недавно моя подруга пришла ко мне за советом: ее десятилетняя дочь Лена искала в “Яндексе” “секс и член” и нашла что-то, что моя подруга даже не смогла описать. “Что делать?” – спросила она. “Поговори с ней, подсунь ей какую-нибудь энциклопедию, скажи, что ты тоже этим интересовалась в ее возрасте и тебе тогда не у кого спросить было, а она может спросить тебя, если ей что-то интересно, и так далее”, – посоветовала я. Еще через месяц подруга сказала, что теперь у ее девочки началась менструация и она ей даже об этом не сказала, а на предложение купить ей прокладки сказала: давай сменим тему. “Я с ней поговорю”, – сказала я. Это была близкая и любимая мною девочка, я смогу поговорить с ней правильно, раз подруга тушуется, к тому же у нас вполне близкие отношения, а с матерью у них как раз отстраненные. Я буду тем самым “значимым взрослым”, маминой подругой, с которой можно обо всем-всем поговорить, я буду классной.

Я пришла к ней в гости, родителей дома не было. Лена лежала на кровати под одеялом и смотрела какую-то муть в своем айфоне. В течение часа я ходила по ее комнате, думая, как начать свой серьезный разговор. “Ну что, слышала, у тебя началась менструация, хочешь поговорить об этом?” – полная чушь: почему я это слышала, почему она должна хотеть поговорить со мной об этом? “Малыш, давай поговорим о сексе” – я что, маньячка? “Помню, в десять лет я интересовалась, откуда берутся дети. Ты как думаешь?” Я так и не придумала, как завести разговор о том, о чем меня не спрашивали, и мы сели рисовать школьное расписание с цветочками и шариками. И обе остались довольны.

Когда моей маме было девять лет, она поехала в пионерский лагерь и там девочки обсуждали, откуда и как заводятся дети. Это на нее произвело такое ужасное впечатление, что, когда ее родители приехали навестить ее, она бежала через весь пляж к отцу и, рыдая, кричала: “Папа, девочки в лагере говорят, что дети берутся от того, что мужчина… (тут мама начинает махать кулаком, пропуская, что именно она тогда кричала через весь пляж) – это ведь неправда, да? Правда ведь, дети берутся от мозгового импульса?” И дед, пытаясь, видимо, остановить этот поток, сказал только “да”. Для мамы вопрос был исчерпан. Спустя еще несколько лет одноклассница вручила маме учебник по анатомии и сказала: “Надоела, читай!” Несколько дней мама не разговаривала с родителями – не могла простить им не столько ложь, сколько то, каким мерзким способом они обеспечили ее появление на свет. Наверное, спасаясь от этой травмы, мама рассказывала нам в детстве многое про “химию” и еще какую-то ерунду про то, как все это устроено, от чего мне было так же противно.

Как-то общественная дискуссия дошла до того, что очень важно, чтобы не травмировать детскую сексуальность, не воспроизводить советскую табуированность, незащищенный секс и ранние беременности – надо очень спокойно разговаривать с детьми о сексе и все им рассказывать.

Но, честно говоря, я не считаю, что детям надо вводить половое воспитание в школе и выдавать презервативы. Однажды я спросила у папы-филолога, что значит слово “куннилингус” на обложке валяющегося дома журнала, а он отмахнулся, но ни до, ни после у меня никогда не было идеи разговаривать с родителями про секс, противозачаточные таблетки, предохранение и всякое такое. У меня для этого была одна продвинутая одноклассница, у которой уже все было.

Вообще идея, что надо во что бы то ни стало уметь разговаривать про секс с кем-нибудь, кроме своего сексуального партнера и доктора, если придется, – не кажется мне очевидной. Я не хочу представлять, как занимаются сексом большинство людей на этом свете, включая моих родителей и моих детей. Мне вообще кажется, что выдавать детям больше информации о сексе, чем они у тебя спросили, не стоит. Можно в какой-то момент озаботиться тем, чтобы дети при желании эту информацию откуда-то получили – из книжек, из кинофильма “Детки”, от друзей. Но вообще-то вся информация про секс, которую мы хотим донести, как водится, лучше доносится собственным примером и в обычной жизни. Ведь что мы хотим рассказать детям о сексе? Что есть уважение к партнеру – так уважайте людей вокруг, детей, своих возлюбленных, родителей и кто там еще попадется под руку. Взаимное согласие – не заставляйте никого делать ничего против воли, не позволяйте ребенку думать, что кто-то может принудить его к каким-то действиям только потому, что у кого-то есть власть. Предохранение – ну так объясняйте ребенку про мытье рук, про гигиену и вообще про безопасность, это вещи одного и того же порядка. “Надо, надо умываться по утрам и вечерам” – это же тоже потом приводит к интимной гигиене, например. Папка мамку не бьет, стул ей уступает, гладит ее, целует, цветы носит – это немножко о культуре прелюдии. Мамка иногда на папку (отчима, постороннего мужчину) на радостях набросится и давай в шею кусать – это о культуре страсти. А остальное – это пусть они сами как-нибудь, я их не для того рожала.

Вообще, я искренне считаю, что даже продвинутые родители могут не говорить с ребенком про секс, если вокруг есть достаточно разумной информации, а ребенка научили отделять разумную от неразумной. Более того, я считаю, что основные проблемы у предыдущих поколений были не от того, что их родители не говорили с ними про секс, а из-за того, что именно родители говорили про секс. Не умели, а говорили. Что от мастурбации бородавки, а от секса до брака – выкидыши. Им как раз лучше было молчать, а не говорить.

Правда, недавно Лева разбудил меня вопросом: “Мам, а почему песок желтый?” Он что, издевается? Откуда я знаю? Лучше уж про секс.

 

Глава 18

Что делать, если ребенок врет?

Я всю жизнь мечтала водить машину. В детстве, когда был жив дед, он учил водить мою сестру и брата, а меня – не учил, говорил, что “ножки короткие” и когда подрасту – научит. Но он умер до того, как у меня выросли ножки, так и не успев научить. Мама тоже учила водить мою сестру и брата, а меня нет, и я уже не помню, как она это объясняла. Я всегда сидела на заднем сиденье и в какой-то момент знала весь процесс гораздо лучше остальных, как стихи, которые быстрее всего выучивают все вокруг, – сцепление-скорость-отпускаешь-сцепление-чтоб-немного-схватилась-с-дорогой-газ, так что точно знала, как только я сяду – я поеду. В семнадцать я устроилась на новую работу, чтобы заработать на свою первую машину, и даже купила “фольксваген гольф” 1989 года за месяц до совершеннолетия, и его должны были привести в порядок как раз ко дню рождения, и экзамен на права у меня был на следующий день после дня рождения. Но я была одержима машинами настолько, что у меня не хватило терпения.

Накануне моего совершеннолетия родители отправились в путешествие и оставили обе свои машины, как всегда, под окнами дома. И я стала кататься на них на работу (ехать было десять минут) – я любила ездить на маминой иномарке, но иногда ради разнообразия брала и папины “жигули”. Важно было парковать их на то же место и не забывать: папа всегда оставляет машину на скорости, мама всегда на нейтралке и ручнике. В маминой можно было курить, в папиной – ни в коем случае. Я возила коллег по работе до метро, ездила в магазин за продуктами и, конечно, катала друзей.

В один из вечеров за неделю до дня рождения мы с лучшей подругой отправились покататься по переулкам вокруг дома на маминой машине, заехали в ларек, купили чупа-чупсов, засунули в рот и стали ездить, распевать песни под радио. Уже приближаясь к дому, я увидела на другой стороне дороги вдали машину милиции. Я могла бы просто медленно проехать мимо, они были на другой стороне, и на улице было темно, они не увидели бы, кто сидит за рулем, а даже если увидели бы, вряд ли смогли бы сразу определить, что за рулем несовершеннолетний. Но меня охватила такая паника, что все, что произошло дальше, и объяснять никак не надо. Посреди улицы я вдруг резко включила заднюю передачу и на полной скорости рванула назад. Задом повернула в первый же переулок и совершила полицейский разворот прямо в бетонное ограждение. Машина милиции была тут как тут. Я помню, что ноги дрожали у меня так, что я не уверена была, что смогу выйти из машины. Мы смотрели с моей подругой друг на друга с торчащими изо рта разноцветными палками от чупа-чупсов, и передо мной открывалась постепенно вся бездна того, что сейчас произошло. Наверное, так чувствуют себя люди в более сознательном возрасте, когда по глупости или пьяни идут на грабеж, немедленно попадаются и понимают, что их ждет бессмысленная бесповоротная тюрьма. Я вышла из машины, показала документы на машину, вручила 1000 рублей и милиционеры даже поинтересовались, не проводить ли меня до дома. Я припарковала машину на то же место. И впервые в жизни выпила виски. Много. Мне еще не исполнилось восемнадцати, а моя жизнь рухнула. Мне давали какие-то советы, но я видела и слышала всех как будто сквозь туман, разве мог кто-нибудь понять, что случилось страшное и все, о чем я мечтаю, – чтобы этого никогда не было или хотя бы не было меня.

Я позвонила маме, я помню до сих пор, что они ехали в поезде из Германии в Италию, и очень веселым голосом сказала, что в ее машину кто-то въехал и “расфигачил ей весь зад”. Мама позадавала каких-то вопросов, расстроилась, но долго разговаривать с заграницей было дорого, и мы распрощались. И мне стало в разы хуже. Я напивалась до беспамятства, и никто не мог мне помочь. Я вела какие-то душеспасительные разговоры со взрослыми коллегами по работе, они пытались убедить меня в том, что ничего страшного не произошло, можно просто сказать правду, и родители поругаются, но вскоре эта история станет семейным анекдотом, который они будут рассказывать своим друзьям. Но что эти взрослые люди могли понимать о моих родителях и что они помнили о первом взрослом горе.

Я не знаю, сколько прошло дней между звонками, мне казалось, что вечность, но, видимо, всего два-три дня. Я позвонила снова и сказала маме, что это не кто-то въехал в нее, а я сама въехала в бетонное ограждение. Ну, что-то она мне сказала тихое, строгое, недовольное, разочарованное. Потом был день рожденья, и прошла еще неделя, за которую мне стало настолько легче, что я и думать забыла об этом неприятном инциденте. Я считала себя раскаявшимся блудным сыном и молодцом, я преодолела себя, рассказала правду, искупив таким образом всю вину и за несанкционированное пользование машиной, и за аварию, и за вранье. Родители вернулись и вели себя немного холодно, но я знала, что это пройдет. К тому же у меня уже были права и своя машина – а это меня интересовало уже гораздо больше всего остального.

Все шло хорошо до того момента, пока папа не спросил, не знаю ли я, кто ездил на его машине. Это было уже слишком. Я сказала, что знать не знаю. Дело в том, сказал он, что я всегда оставляю машину на скорости, а она стоит на ручнике, и сиденье к тому же очень близко к рулю.

Шли недели ссоры, я стояла на своем, папа – на своем, он хотел, чтобы я сказала правду. Переговоры велись через маму и в какой-то момент зашли уже в такой тупик, что я честно сказала: “Это же совершенно очевидно с самого начала, но почему-то я не хочу это признавать, так зачем меня заставлять? Вы это знаете, я это знаю, кому это все нужно?” Я так и не призналась в том, что ездила на папиной машине. Та ссора сыграла свою роковую роль в обрушении нашей совместной с родителями жизни. Но я до сих пор считаю, что дети имеют право врать.

Сейчас я рассказываю родителям все и даже чуть больше, чем стоило бы. И всегда рассказывала. И даже давно не вру, хотя, мне кажется, иногда стоило бы. Многие диалоги я пересказываю им дословно, я рассказываю обо всех своих проблемах, они в подробностях знали все о том, как я первый раз попробовала травку, о моей личной жизни. Вранье не было ни результатом, ни причиной какой-то потери доверия. Вранье существовало отдельно, как всегда и существует.

Дети и взрослые врут по одним и тем же причинам – чтобы чего-то не было. Они не хотят расстраивать или не хотят нести ответственность. И это не связано с тем, что вы что-то сделали не так, но и не значит, что вы все делали так.

Я могла понести ответственность за одну машину, но две машины были выше моих сил. Лева не может иногда нести ответственность за то, что он в сто семнадцатый раз раскрутил рулон туалетной бумаги. И он говорит, что это не он, а Яша. Он знает, что я знаю, что это он. Я знаю, что это он. Он знает, что это нехорошо. И он не хочет, чтобы я думала, что это он, потому что знает, что я не хочу, чтобы он так делал. Но ему очень интересно и очень хочется. И ему очень хочется, чтобы ему верили, даже когда знают, что он врет. И он знает, что Яшу никто не будет ругать.

Дети врут оттого, что их ругают, оттого, что их жизнь гораздо интереснее, чем разрешают родители, или, наоборот, иногда врут оттого, что жизнь не такая интересная. Через вранье дети выстраивают ту реальность, в которой хотят их видеть родители или в которой они сами хотят оказаться. Первый случай – проблема родителей. Второй – проблема детей. Но и в том, и в другом случае вранье – важный этап в выстраивании этой реальности. Этап роста. Главное – объяснить, что врать нехорошо. И соврать, что врать нельзя.

Ну а история с угнанной и разбитой машиной, конечно, стала семейной веселой легендой.

 

Глава 19

Как запрещать?

Если Лева растет классическим вудиалленовским невротиком – протирает тряпочкой стулья, десять раз смотрит налево-направо перед тем, как перейти дорогу, семь раз уточняет все планы на сегодня и никогда ни за что не подвергает себя опасности, то Яша растет голливудским супергероем – он не то что налево-направо не смотрит, он просто, идя по тротуару, резко поворачивает и выбегает на дорогу, залезает по колючей проволоке на голых руках и с той же нежной улыбкой пытается спрыгнуть с балкона, предварительно подставив стул. Такое ощущение, что весь инстинкт самосохранения достался Леве, а у Яши он просто отсутствует. И поэтому Яше приходится все время и все запрещать. Потому что если он что-то хочет – это обязательно ударит его по голове, током, упадет на него или порежет. Даже карандашом он будет тыкать в глаз, а невинным пластилином – залеплять уши и ноздри.

Я бы запретила ему вылезать из кровати, если б не боялась, что он будет раскачиваться до тех пор, пока кровать не перевернется и не стукнет его по голове. Любое затишье от Яши – это катастрофа, поэтому в некотором смысле мне спокойней, когда он ходит за мной хвостом и ноет, – так я хотя бы знаю, что с ним все в порядке.

Я за него боюсь. Боюсь, что он причинит себе вред, боюсь, что чем дальше, тем опаснее будут его развлечения.

Именно от этого ведь берется идея что-то запрещать детям. Съест много конфет – будут больные зубы и желудок, надо будет ходить к стоматологу, сверлить, будет больно. Будет поздно возвращаться – нападет кто-нибудь. Будет дружить с плохими мальчиками – войдет в привычку, попробует героин. Не будет делать уроки – не поступит в университет, пойдет в ПТУ, станет сантехником, будет ему ничего не интересно. Будет смотреть глупые мультики – станет дураком с плохим вкусом, и не о чем нам будет поговорить. Будет залезать высоко – сломает когда-нибудь шею.

Кажется, что детей можно оградить. Запретив им что-то сейчас, оградить их от чего-то в далеком будущем. Надо только точно понять, что к чему ведет, и это запретить. Когда Лева родился, у меня был довольно длинный и довольно предсказуемый список запретов. Его так просто завести, когда речь идет о маленьком, полностью зависящем от тебя ребенке. Легко проявлять власть там, где она у тебя есть.

К тому же Лева все-таки удивительно послушный и удобный ребенок. Так что в нашем доме мы легко запретили сладкое детям, газировку и залезать куда ни попадя.

В дальнейшем я планировала запретить прогуливать уроки и бросать школу, запретить не говорить мне, куда они уходят, запретить ходить без шапки зимой, пить до 16 лет, курить, слушать плохую музыку, не мыть волосы, синтетические наркотики запретить, не поступать в университет запретить, но, главное, запретить туннели в ушах. Почему-то туннели в ушах пугают меня больше всего – знаете, это когда в мочке уха появляется дырка-туннель, очень модно и очень страшно. Особенно страшно, когда из этих туннелей вынимают сережку, а сама дырка-туннель остается, а иногда еще мочка уха и рвется. В общем, туннели в ушах – это страшно.

Я долго размышляла над тем, как запрещать тонко, ведь все же объясняют, что ребенку нельзя просто запрещать. Он от этого теряет интерес или начинает делать что-то тайком, а это еще опаснее.

Казалось, что если выстроить правильную линию запретов, то все будет хорошо. Будет учиться – будет больше шансов устроиться, будет аккуратным и внимательным – не будет ошибаться, научится относиться к деньгам правильно – не будет нищим, научится себя ограничивать – будет ценить то, что имеет. Буду интересоваться их жизнью, и когда они вырастут, у нас будут доверительные отношения. Так я думала, уже догадываясь, что это все неправда.

Я познакомилась в Израиле с семьей современного художника. Им обоим за семьдесят, и у них двое взрослых детей – дочь входит в какой-то топ голливудских продюсеров и недавно родила подряд тройняшек и двойняшек, сын – известный архитектор, у него жена и двое детей. Каждый раз, когда мы приходили к ним в гости, они доставали из шкафа гигантские коробки конфет и выдавали моим детям. Сначала я пыталась учить Леву говорить спасибо за каждую конфету, потом просто ограничивать их количество. После тонны конфет Лева начинал сходить с ума и, конечно, вис на них от большой любви. Я пыталась сказать ему, что не стоит приставать к людям и пусть он немножко посидит. А они все смотрели на меня как на сумасшедшую и в какой-то момент спросили меня, зачем я это делаю.

Они рассказали, что никогда не воспитывали своих детей и уж тем более ничего им не запрещали – это совершенно бессмысленно.

Каждый их ребенок по рассказам был безумней другого – они бросали школы, возлюбленных, занятия, разбрасывались деньгами, меняли страны и интересы, пробовали наркотики и крутились в странных компаниях. Родители не вникали, своя жизнь была слишком интересная, и никогда не задавали лишних вопросов.

Один из их рассказов о сыне был про то, что он очень легко зарабатывает и легко тратит, что он вообще не оглядывается ни назад, ни вперед. Что его архитектурная карьера началась в Лондоне, куда он решил отправиться после армии. Перед тем как уехать в Лондон, он решил продать свою квартиру, которую родители купили ему незадолго до этого, и жить на эти деньги в Англии. И что они тогда ужасно расстраивались, но что было делать. Почему-то именно этот эпизод меня впечатлил больше всего. Как-то меня так растили, что квартиру нельзя продавать просто так – никогда ни в коем случае. Что квартира – это стабильность. Не представляю, что было бы, если б в 20 лет я решила продать квартиру, оставленную мне по наследству, и пуститься в путешествие.

Мне кажется, родители признали бы меня невменяемой и недееспособной. Да мне бы и в голову такое не пришло.

А их дочь все время меняет имя себе и пятерым своим детям.

И вот через все антиправильное отсутствие воспитания и какой-то системы у них выросли успешные состоявшиеся люди, которые очень уважают своих родителей, и дочь до сих пор пишет им из Голливуда подробные письма о том, что она делала, и кто ей что сказал, и что она подумала. И это при том, что они не помнят названий ни одного ее фильма. Брат с сестрой тоже дружат. И все они ужасно друг другом довольны.

Это я не к тому, что надо пускать детей на самотек – для этого надо обладать определенной выдержкой, которой даже я не обладаю. А к тому, что все, чего мы боимся, очень отдаленно связано с тем, что мы пытаемся запретить. Запрещая ребенку водиться с плохой компанией, мы необязательно защитим его от чего-то, а это что-то необязательно следует за плохой компанией. Ребенок, бросивший школу, необязательно будет неустроенным, а внимательный и относящийся к деньгам с умом необязательно не окажется нищебродом.

Я решила оставить только три вида запретов. Один – это опасность. Не совать пальцы в розетки, не ездить на мотоцикле без шлема. Второй – домашние правила. Если в доме не едят не за столом, значит, все едят за столом. И третий – это не расстраивать мать, запретов такого типа может быть совсем мало. И это даже не запрет, а знание, что что-то очень расстроит мать. И работать это может только в случае, если остальных запретов тоже не очень много, чтобы вес этого редкого, но такого важного был высок. На данный момент под него попадает только одно – туннель в ушах!

Сообщество Momshare

Анна Ш. ☛ Momshare

Девочки, подскажите, сыну 1,8 вот уже как месяц начал все требовать, постоянно капризничает, топает ножками (от этого я вообще в шоке). Мы что с мужем только не делали: Разговаривали, повышали тон, запугивали, наказывали, муж даже ремень разок применил… все тщетно. (Вот хочет он пить и все тебе. вот хочет он, чтобы самолет бесконечно летел по небу и хоть разбейся, но достань! Я в ужасе! Это нормально? Временно?? Постоянно?? Что делать? Или нам тоже к неврологу??

Лика Ч. Воу, воу. Можно убрать ремень и почитать для начала про кризис 2 лет. Нормально. Временно. Почитать. К неврологу, если все остальное в норме не надо.

Юлия С. У родителей как-то очень уж мало терпения. Перечисленные меры прямо пугающие по отношению к двухлетке. В общем-то ребенок отвечает вам тем же: как вы к нему, так и он к вам. Ему-то неоткуда больше взять образцы поведения. Надо разговаривать, разговаривать и разговаривать, терпеливо устанавливая нужные вам нормы поведения. Оооочень редко повышать тон, прям когда совсем важное и совершено и абсолютно запретное. И никогда не делать всего остального из перечисленного.

Валентина С. любые капризы разрешать отвлечением от темы, об'ятиями и поцелуями – очень сложно это, но иначе дальше будет еще хуже.

Анна Ш. Ну знаете. я может и не идеал мамы. но все же. Есть проблема. Пробую сама. Не получается, спрашиваю совета. Завидую вам, тем мамам, чьи нервы стальнее стали. Ставлю вам памятник. Нет, серьезно, я вам очень завидую. Я не такая. Учусь. Короче как могу. и да, видимо у меня совсем нет терпения. Особенно тогда, когда утро начинается с “хочу” и ором и заканчивается “дай” и топотом ножек.

Елена Н. Кризис 2-х лет плавно перетекает в кризис 3. Это только терпеть и разговаривать. У нас бывало ложились в истерике в торговом центре (мы правда не в России) отошла на безопасное расстояние – жду. Тут приезжают 2 полицейские машины (обедать оказалось). И приходят 8 полицейских. Я напряглась. Они обступили моего хулигана и начали его подначивать (ты давай громче! Сильнее). Ребенок не ожидал (я тоже!). Встал, пошел ко мне, спокойно взял за руку и попросил пойти домой.

В этом торговом центре скандалов больше не было. Еще мы ор в лифте поднимали так, что консьерж бежала спасать нас. Вообщем я вас прекрасно понимаю. Я помню как я сидела на лавочке и парке и ревела, а рядом ребенок что-то требовал. Прошло! Терпения вам!

Татьяна П. Это у всех такой период. Процесс познания и выстраивание границ. Терпеть сложно, но нужно. Я один раз у машины простояла минут 40 с ней на руках чтоб уговорить в кресло сесть. Главное вот в моменте самой сначала выдохнуть и потом совершенно спокойно и серьёзно говорить с ребёнком. С самолётом нам помогает игра, что я якобы его достаю с неба, хватаю прям и бросаю и при этом ещё говорю, что он большой и горячий. У всех срывы бывают конечно, я всегда нервничаю когда она капризничает или истерит. Надо стараться на что-то смешное переключаться самой и ребёнка переключать. Ещё запомнила, что нельзя говорить ребёнку, что вы не любите его в таком состоянии или недовольны им. Я из этого положения стараюсь выходить говоря что в неё вселилась капризуля и начинаю искать в ушке, во рту, в пупке и тд. И невролог советовала показывать ребёнку своё отражение в зеркале в моменты каприз, злости и истерик. И потом показывать когда он улыбается и делать акцент на том что улыбаться гораздо приятнее.

А ещё наш новый лайфхак – рёв льва когда злишься. Мы посмотрели заставку метро голдвин майер и всей семьёй рычим когда злимся. Это сразу переключает. Терпения и вина за ужином!)

Серафима Ш. Никто не робот. Но, когда даешь себе такую установку (фильтровать случаи применения повышенного тона), то частота окриков снижается, совершенно точно. Автору сочувствую (сама на подобную тему месяц назад писала – ребенок того же возраста – любитель поорать (даже криком это назвать сложно))) Но странно ожидать, что методы “ремня” или “запугивания” будут одобрены. Поэтому пока вырабатываю терпение у себя)))))

Анна Ш. Ой спасибо!!! Кто-то написал про зеркало… только что попробовала! Работает. вместо ора, ребенок начал смеяться)

Татьяна П. Ещё вот вспомнила. Если уже прям истерика сильная, то либо подуть медленно в лицо, либо умыть холодной водой. Дуть меня массажистка научила, она прям как заклинатель змей этим дуновением успокаивает))) и главное я и сама сразу успокаиваюсь от глубокого вздоха.

Надежда В. Еще добавлю к выше сказанному, что если начинает истерить и ложиться на пол (дома), то говорю “полежи, отдохни, а я пойду то-то (говорю что именно) делать”, достаточно быстро успокаивается и приходит ко мне.

Ольга Г. О господи!! Да это же нормально! Скорее скорее прочтите Петрановскую “если с ребенком трудно” и “привязанность в жизни ребенка”. И вы поймете, какую травму наносите ему, наказывая в такие моменты. Это гениальные книги!! Вы поймете, почему он так делает, какие есть периоды взросления и как быть родителям.

Анна Ш. Дуть дую))) ему не очень помогает))). Прочитала про бокальчик вина… Спасибо!;)

Анна Ш. Девочки, вы не поймите неправильно. мы ребенка не избеваем… просто говорю о том, что методы разные пробовали, но так ничего и не помогло.

Зоя X. простите, я тут просто тихонечко поохуеваю. моей дочке через две недели год и восемь. пытаюсь представить, в каком воспаленном сознании могла родиться идея бить ремнем (ремнем, блядь!!) это крошечное, розовое и доверчивое.

Анна Ш. Зоя!! Упаси Вас Господь от подобных высказываний, тем более с матершиной. Я очень рада, что Ваш идеальный розовый ребенок – это 8 чудо света. Пусть так и остается. А я в свою очередь повторю еще раз, я так вижу собрались мамы очень эмоциональные у которых ремень ассоциируется с истерзанными детьми, свисающими кусками плоти и т. д и т. п. Мой муж, конечно может быть жесток, но уж точно не со своим ребенком. Да и потом читайте лучше, а не между строк. Мы не лупим детей, не насилуем и не забиваем. Показали ремень, типа шлепнули, когда ребенок стал подтягиваться к горячей плите и юлозить там ручками. Все! Алина и на этом все! Так что, Пожалуйста, к избеваниям больше не возвращаемся! Спасибо за понимание!!!!

Зоя X. Анна, не вы первая в мире родили ребенка, поверьте помимо девочки с характером, у меня есть старший мальчик с аутичным спектром и активной жизненной позицией. Я все знаю про то, как могут выводить из себя дети. Но нет, я пытаюсь представить в каком вообще бредовом сознании вообще могла родиться мысль сознательно бить. Ребенка! Такого малыша. И причем тут истерзанные куски плоти? Он вам доверяет, вы – единственное, что у него есть. А вы его бьете ремнем.

Анна Ш. Зоя, ремнем никто не бьет нашего ребенка! Еще раз, мы пробовали данный метод, это не работает. Вот ищем методы правильно понимать своего ребенка, иначе, я бы не написала бы в этой группе, данный пост! Любая семья – это потемки. У моего мужа например, папа был военным, всю свою жизнь. И вот папы его уже нет 14 лет, а муж только-только избавляется от строевого шага в обычной жизни. У каждого из нас была своя модель воспитания, которую так или иначе, но мы перенимаем. Слава Богу, сейчас новое время, более прогрессивное и информационное. Можно найти правильные книги, психолога, найти чудо няню или еще что-нибудь… осталось только изменить себя. Вот и вся каша.

Зоя X. То есть, если бы “метод” с битьем малыша сработал, вам бы не пришлось писать этот пост? Вы бы продолжали его бить и все?)

Анна Ш. Вы меня прям решили сделать монстром. Конечно ДА! Я бы прям УХ. разгулялась бы на 2 см маленького тельца. И все мои садистские наклонности наконец-то осуществились.

Зоя X. Ну, вообще-то вы и есть монстр: нормальным людям делать с детьми то, что вы делаете со своим – в голову не приходит. Странно, что вы сами этого не понимаете.

Daria R. Тут каждый второй теперь составляет психологический портрет по профилю в фб… Мне вот противнее читать ваши осуждающие комментарии, чем пост автора с просьбой.

Лена А. Вот сегодня моя барышня 1,4 закатила прям истерику во всех красках на тему не поеду на коляске, хочу на ручки и все точка! Ниче, мин 15 поорала, подрыгала ногами, пострадала показушно, а я шла и молитвы про себя читала и все) успокоилось дите, сдалось).

Анна Ш. Лена, молитва – сила. Это и правда действует. И как я позабыла.

Лена А. Если вы у вас ребеночек крещеный, то мой совет попричащайте почаще. Конечно не религиозные мамочки не поверят, но моя намного спокойнее после этого хотите верьте хотите нет

Анна Ш. Каждое воскресенье вожу. Спасибо. Попробую почаще).

 

Глава 20

Есть ли у меня право решать за него?

Каждый родитель все время усматривает в своем ребенке какие-то способности. Все эти бесконечные бессмысленные рисунки-каляки, которыми родители завешивают себе стены в спальнях. Эти скрипичные потуги, которые приходится лайкать в фейсбуке. Это первое место на олимпиаде по химии. Этот родительский влюбленный взгляд, ловящий любое увлечение и превращающий его в надежду, в намек на особые способности, на радость определенности будущего, на собственное успокоение.

В общем, что ходить вокруг да около, мой старший сын был невероятно одарен. Его тяга к музыке стала заметна еще с пяти месяцев, когда заслышав первые ноты чего бы то ни было, он нетвердо приподнимался на своих пухлых ручках и его еле видные бровки поднимались.

Эта тяга укрепилась, когда в десять месяцев он по утрам доползал до айпада, сам ставил себе Нину Симон I love you Porgy и, пока родители спали, тихонько пританцовывал, держась за комод. Сейчас мне приходится разоряться на самого распоследнего бездарного уличного музыканта, потому что Лева останавливается и танцует около каждого – и я кладу монетку. Иногда они дают ему поиграть на своей скрипке.

Каждая мать сама способна отличить истинный дар, совет ей в этом вопросе не нужен, даже если дело касается музыки, а у нее нет ни слуха, ни голоса. А что делать, если то, что Яша так хорошо попадает по футбольному мячу, – тоже не просто так? Что делать, если через несколько лет мне скажут, что у мальчика потрясающие способности и не хочет ли он подписать контракт с детской “Манчестер Юнайтед”, стать новым Бекхэмом и вместе с семьей уехать в Англию тренироваться по семь часов в день? Или Леве предложат уйти из школы и пойти на фул-тайм в Гнесинку?

Допустим, он будет этого хотеть. Или не хотеть. И я должна буду принять решение о его судьбе.

Я принимаю решение, что он гений и я не вправе этого не замечать, а должна сделать все, чтобы развить его дар. Он вырастает неудачливым спортсменом или средним музыкантом или даже не успевает вырасти, а просто устает, ломается, понимает, что ничего в жизни, кроме тренировок и занятий, не успел, а музыкантом или футболистом быть не хочет. Что он хочет собирать бабочек. Или ломает неудачно руку или ногу на самом пике карьеры и больше не может заниматься любимым делом. Он говорит: мама, почему ты не плюнула на это и не дала мне возможности вырасти и самому решить, что мне делать? Зачем ты мучала меня, зачем объясняла, что нельзя зарывать талант в землю? Мама, ты сломала мне жизнь.

Или совсем наоборот. Я считаю, что любая профессиональная деятельность в детстве травмирует психику. Все вундеркинды всю жизнь расхлебывают последствия. И что же я – враг своему ребенку? Пусть лучше учится в обычной школе, ходит в секции, а не хочет – не ходит, растет здоровым и видит все разнообразие жизни и занятий, а потом сам решит, что ему по душе. Он вырастает человеком без интересов, хватается за все подряд и к тридцати понимает, что единственное, что было у него в жизни, – музыка или футбол, но он уже стар, чтобы начать этим заниматься профессионально. И он говорит: мама, у меня был в жизни один талант, и все, что мне нужно было, чтобы ты тогда приняла это решение. Зачем ты всегда объясняла мне, что нельзя зарывать талант в землю, а мой зарыла? Мама, ты испортила мне жизнь.

Ну, и еще множество вариантов менее болезненных судеб.

И даже если все не так трагично и речь идет просто о секциях и кружках. Вы отдаете его в музыкальную школу, в футбольную секцию, в кружок по рисованию – рано или поздно он говорит, что он больше не хочет. Всегда, про все. Как принимать решение о том, каприз ли это, обычная детская лень и нежелание в какой-то момент предпринимать усилия или осознанное решение, попытка вырваться из навязанного ему занятия? А потом снова захочет? А потом он будет начинать и бросать любое занятие, которое стало ему слишком сложно? А потом расстраиваться, что его ничего не заставили довести до конца, что никто не объяснил ему, что иногда надо делать усилие и преодолевать трудности? А если он говорит, что хочет уйти из школы? А потом из другой?

В общем, когда Лева начал говорит и запел – слава богу, выяснилось, что он явно не музыкальный гений (ну, или я просто не дала ему развиться вовремя!), и стоит надеяться, что Яша тоже – не спортивный и не музыкальный гений, и мне хотя бы не придется принимать важных решений в их бессознательном возрасте. А потом – пусть это будет их ответственность, а я так, на подхвате. А насчет бросания мне понравилось одно правило, которое я где-то вычитала, – надо всегда доделать до логического конца: до конца кружка, до конца месяца, до конца проекта, до конца учебного года. Ребенок имеет право все бросить, но не сразу, а после какой-то точки, которую надо самим назначить.

 

Глава 21

Может, с ним что-то не так?

В одиннадцать месяцев Лева заболел. И болел очень странно. У него поднималась температура до 39,9 и не сбивалась или сбивалась обтиранием водкой (теперь мне уже объяснили, что обтирать водкой страшно опасно) на полчаса и снова поднималась. Скорая приезжала к нам в течение двух недель по два раза на дню. Один раз, когда у него было 40,1, скорая не просто приехала ровно за пять минут, но врач еще и звонил с дороги, рассказывая, что надо делать. И так Лева болел каждый месяц до полутора лет. Мой принцип, что я не буду давать ребенку антибиотики, конечно, пришлось отменить сразу. Лева перерос это как-то, Яша так никогда не болел, и вообще с тех пор все болезни и температуры ниже сорока меня не слишком беспокоят. Кто держал на руках своего одиннадцатимесячного закипающего и теряющего сознание первенца – тому все ОРВИ не страшны.

А еще Лева очень долго не разговаривал. И меня это тоже совершенно не волновало. Я бы даже сказала, что я не очень замечала, что он не разговаривает. Он мог тремя словами и какими-то звуками пересказать мне историю о том, что, пока меня не было, папа чистил Яше уши и Яша плакал. Он все понимал, все мог объяснить, а я понимала его – уже сложно вспомнить, как. Его ровесники пели песни из мультфильмов, читали стихи наизусть, но Лева все равно нравился мне больше всех и не вызывал никаких подозрений. Волновалась бабушка, она все время пыталась его кому-нибудь показать, но поскольку бабушка всегда пытается всех отправить к врачу, я не придавала этому никакого значения. Леве исполнилось три, а в его словарном запасе было 20 слов, три из которых по-английски, и ни одного связного предложения. Это было странно, но дедушка говорил, что Эйнштейн заговорил в пять – и ничего. Лева любил считать и вообще все, что связано с цифрами, поэтому сравнение с Эйнштейном меня вполне устраивало. А главное, меня полностью устраивал Лева, он был маленький здоровый, счастливый, смешной любимый ребенок. И вот в три года Лева остался с бабушкой на неделю один. И бабушка его “показала” своему знакомому логопеду-дефектологу. Та по скайпу наговорила про Леву каких-то слов, которые я тут же, слава богу, вытеснила из своей памяти, но это заставило нас записаться на прием на комиссию из логопеда, психолога, невролога и дефектолога в Центр лечебной педагогики.

Втроем с мужем и Левой мы пришли на прием. Лева со всеми поздоровался, представился, стал бегать, играть в игрушки, односложно отвечать на вопросы, собирать пирамидку – в общем, был невероятно вежлив, мил, обходителен и обаятелен, мы с мужем с гордостью за ним наблюдали. Попутно я объясняла, что у Левы год назад родился брат, что мы только что вернулись из другой страны, где провели восемь месяцев, и, может, это все стресс. И вдруг дефектолог медленно закивала и сказала: “Да, вижу”. И они стали объяснять, что у Левы проблемы с ощущением собственного тела, звучали слова “сенсорика”, “моторика”, “алалия”, что это стало частым явлением у московских детей и что у них в центре половина таких, стали говорить про занятия и книжки, которые надо прочесть. Я спросила про перспективы, но мне сказали, что сейчас что-то говорить рано, надо посмотреть в динамике. А Лева бегал, улыбался, обнимал психолога и был очень рад обилию игрушек.

Я вышла оттуда и еще несколько недель не могла прийти в себя. В детстве Лева не плакал, когда падал, когда ударялся головой о косяк. Мне казалось, что это ужасно круто, что вот какой он крепкий молодец. Он ненавидел рисовать и не хотел держать карандаш в руке. Ну и что? Я сама ненавижу рисовать, чего тут удивительного, он ведь мой сын. Он никогда не любил спорт и опасности, никогда не залезал высоко – так ведь это мамина радость. Господи, что я наделала?! Почему не поняла, что все это – симптомы?! Перед нашим уходом комиссия поинтересовалась, разговаривает ли мои годовалый сын, который не произносил к тому моменту ни одного слова.

Еще со времен беременности я знаю: главное, что бы ни случилось, – не гуглить! Потому что русскоязычный интернет на любой запрос выдает конец света. Простудилась во время беременности? Плоду конец. Вы попробуйте. Я перестала гуглить что бы то ни было рядом со словом “беременность”, когда напоролась на какой-то текст со словами “В последнее время много больных детей стало рождаться у матерей, употреблявших во время беременности картофельные чипсы”. Но тут я не выдержала и ввела все названные мне про Леву слова в “Гугл”. А потом и по-английски. Ну, в России сразу советуют сажать на психотропные таблетки, в Америке, конечно, советуют вступить в ассоциацию родителей детей с сенсорной алалией. Может заговорить, может не заговорить – написано всюду, может всю жизнь говорить как будто с акцентом, может говорить как будто на иностранном языке, дислексия, дисграфия. Я читала насоветованные книжки и видела в каждом симптоме Леву, в каждом возможном развитии – свою судьбу.

Представьте себе, вы кому-то доверяете, а он оказывается предателем. А представьте себе, что это вы и есть. Что вы три года не замечали, что вашему сыну нужна помощь. А теперь – неизвестно даже, сможет ли он говорить. Господи, что я наделала?! Почему я была спокойна и довольна, когда надо было бить во все колокола? Что теперь будет?

Лева стал каждую неделю ходить на занятия с психологом, дважды в неделю к нам домой приходил логопед, а по выходным я стала водить его на спорт. А летом все занятия закончились – Лева уехал на дачу и стал жить с тремя старшими сестрами и братьями. И заговорил. Не знаю, что это было и что ему помогло. Прошло еще полгода, и его речь сравнялась с речью его сверстников.

Но с тех пор мне все время казалось, что с ним что-то не так. Он жалуется на ноги – и я думаю, что у него что-то с костями. Он говорит, что у него нет сил, – и я даже не хочу говорить, что я думаю. Я стала думать, что он особенный, что он плачет все время, потому что чувствует больше, чем остальные дети, что он ранимее, что у него чересчур развиты математические способности и, наверное, он в аутистическом спектре, он не может усидеть на месте – видимо, он расторможенный и надо попить успокоительного. Какой у него грустный взгляд. А однажды Лева, когда я ему сказала, что нельзя бить Яшу, трагически спросил: “Мне что, теперь дома нельзя будет жить?!” Я тут же и зарыдала. Ведь пора бы уже раскрыть тайну Левиного рождения – я САМА его родила, он не усыновленный, откуда это все?!

Еще чуть-чуть, и я бы точно отправила Леву на чекап. Но он успокоил меня сам. Засыпая, Лева обнял меня нежно-нежно и сказал, что у него болит живот, спина, голова, ноги, уши, что зуб у него выпал на тарелку, что у него ранки, что у него нет сил и он умер. Уф, пришло время успокоиться. С моим мальчиком все в полном порядке.