Новой засады можно было пока не опасаться. Но Данька твердо знал, что, как только Бурнаш узнает о разгроме старой, – выступит навстречу чекистам всей бандой. Несмотря на то, что они захватили пулемет, отряд чекистов очень мал, и атаман не упустит такой возможности поквитаться с врагами. Поэтому скачка продолжалась в прежнем темпе.
В здешних степях и лесах Бурнаш чувствует себя, как дома. Имеются у него и помощники – из тех, что служили когда-то под его черным знаменем, а теперь стали «мирными жителями». Может быть, злостных бандитов среди них и не много, но боясь разоблачения, они батьке помогают. А советской власти объективно вредят. В Гражданскую войну в здешних местах каких только атаманов не водилось: белые, черные, красные, зеленые, желто-блакитные. Поди, разберись сейчас с каждым станичником: с кем он был? Бывало не раз – атаманы мобилизацию насильно проводили, да и перебегали частенько казачки из отряда в отряд, ища кто наживы, а кто верной идеи.
Конечно, каждому под стреху не заглянешь: хранит свой обрез мужик или честно разоружился. Но вот если бы удалось ликвидировать Бурнаша и других главарей помельче, то станичники поняли бы, что советская власть пришла навсегда. Вот только пока что батька атаман значительно ловчее оказывается. Яшку выманил одного из города и засаду правильно приготовил. Если б удача была на его стороне – лежали бы уже Мстители с чекистами на пыльной дороге…
Солнце скрылось, но багровое небо еще давало слабый свет, когда отряд въехал в Медянку. На центральной улице пожарище указывало место, где был раньше сельсовет. Всадники спешились, чтобы дать коням отдохнуть.
– Летягин, обойди с ребятами ближайшие хаты, – приказал Данька, – расспросите народ и отыщите активистов. Кто сопротивляется – тащи сюда. А мы тут посмотрим.
– Есть.
Ксанка с Данькой обошли пожарище. Дом сгорел дотла, среди углей торчала одна каменная печь, да валялась гнутая радиоантенна.
– Никого тут быть не может, – сказал Данька, – утром лучше что-нибудь разглядим.
Ксанка при этих словах отвернулась.
– Погоди, не плачь, – положил ей руку на плечо брат, – еще не факт, что он тут был…
– Не факт, мил человек, не факт.
– Ты кто, старик? Что знаешь? – Данька подскочил к невесть откуда взявшемуся станичнику.
– Я вижу, вы люди серьезные, – сказал тот, опираясь на палку. – А мандат есть?
Ксанка протянула бумагу.
– Дедушка, мы нашего товарища ищем. Ты его видел?
– Меня Василием Кузьмичем кличут, – старичок вернул мандат. – Был тут один уполномо ченный.
– Яков Цыганков?
– Во-во, и сам – цыган вылитый. Если б не уполномоченный с мандатом, так бы и подумал.
– Где он?
– А это мне, милок, не ведомо.
– Не шути, дед, – Данька сгреб старика за грудки. – Да я за Яшку всю станицу спалю!
– Кому палить, вон, и так находится… Кабы знал, не посылал бы хлопца на хутор.
– Так это ты?.. – Данька разжал руки.
– Василий Кузьмич, расскажи, что видел, – попросила Ксанка. – Мы друга ищем.
– Приехал сёдни ваш друг, предъявил председателю мандат. Я, говорит, имею намерение Илюху Косого арестовать. Взял тогда председатель свой обрез, и пошли они в дом к Илюхиной сестре. Я тут остался, на посту. А, как взрывы начались, стрельба, я из сельсовета сбег, потому как оружия не имею, чтобы казенную документацию охранять. Примчались тут бурнаши на конях и сельсовет спалили.
– А Яшка-то, Яшка где?
– Атаман крикнул, что, мол, одним мстителем меньше, воздух чище, да и ускакали.
Ксанка опустила лицо и тихо заплакала.
– Василий Кузьмич, ты в том доме был? – продолжал допрос Данька.
– Вот то-то и оно, что был. Взорвали они Ольгин дом полностью, полкрыши вниз ухнуло, стены качаются. Заглянул я внутрь и вижу – Михайло, председатель, на пороге комнаты лежит – по сапогам только и узнал, а второго-то тела нету. Чудеса!
– Как нету? Говори толком!
– Нету. Только крови натекло, а парня вашего нету.
– Бурнаши забрали, что ли?
– Чудеса, – развел руками Василий Кузьмич.
– Слышь, Ксанка, – тряхнул Данька сестру. – Зови Летягина с ребятами… Ну, пошли, дед, покажешь, где дело было.
Василий Кузьмич привел Ларионова к руинам взорванного гранатами дома. Следом подошли остальные чекисты. С ними было еще трое парней.
– Активисты, говорят, товарищ командир, – доложил Летягин.
– Где были, когда бой шел? – спросил Данька.
– На гумне прятался, – опустил голову один.
– А мы на огороде. Ружьев у нас нет, чтобы с Бурнашом воевать.
– Ладно, потом разберемся. Летягин, заготовь факелы, разбей людей по двое, сам один будешь действовать. Каждой паре – по активисту и тебе один. Одна группа пусть осмотрит место боя и все кругом на сто метров. Остальные идут по домам и расспрашивают всех подряд. Тело Цыганкова никто не видел, а атаман его с собой вряд ли забрал.
– Все дома обходить?
– Все.
– До утра не управимся, Даниил, да и люди устали.
– Искать, я сказал, – зыркнул глазами Ларионов. – У нас время только до утра и есть, а там Бурнаш опять заявиться может. Забыл, что засада ускакала?
– Есть, – козырнул Летягин. – Семен, Клим и ты, как звать?
– Федот, – сказал активист, хлюпая носом.
– И Федот – первая группа…
Данька отвел секретаря-бухгалтера в сторону.
– Мы, Василий Кузьмич, отдельно пойдем. Ты, я вижу, человек положительный и местное население хорошо знаешь?
– А то как же…
– Задача такая: не во все дома стучаться, а только в те, где советской власти сочувствующие имеются: бедняки, красноармейцы бывшие. Понятно?
– Понятно, – кивнул Василий Кузьмич, – я, выходит – четвертый станичный активист.
– Ну а кто ж еще? – усмехнулся Данька.
Летягин не терял времени: три человека с факелами из соломы уже обшаривали место боя, остальные растворились во тьме. Мстители зашагали следом за стариком.
– Вот тут, пожалуй, – сказал он и стукнул в дверь своей палкой.
– Кто это ночью балует? – раздался женский голос.
– Отпирай, Анисья, это Кузьмич.
– Чего надо?
– Дело у меня срочное.
Наконец брякнула дверная щеколда. Данька первым вошел в коридор, почувствовал слабый запах спирта и отстранил тетку.
– Ой, кто это?
– Свои, не боись, – успокоил Василий Кузьмич.
Данька распахнул дверь в комнату и замер на пороге, словно ослепленный светом простой керосиновой лампы.
– Яшенька! – Ксанка оттолкнула брата и бросилась к кровати, на которой лежал весь в тряпичных бинтах, бледный, с запавшими глазами, но живой – Яков Цыганков.
Сиделка, бывшая около больного, повернула к вошедшим голову.
Отбросив последнее сомнение, Данька шагнул вперед:
– Настенька?..
Девушка привстала со скамьи, не веря своим глазам.
– Так я пойду, дам отбой, – предложил Василий Кузьмич и, чувствуя себя лишним, выскользнул из комнаты.