Яшка бегом кинулся искать ближайший телефон. В частных домах вроде сапрыкинского их не могло быть, а ближайшие каменные здания находились на соседней улице. Цыганков нашел здание райкомхоза и оттуда позвонил Ларионову.

– Понятно, – сказал Даниил, выслушав доклад цыгана. – Заканчивайте обыск и везите обоих задержанных ко мне.

– Дань, нужно на границу скорей сообщить!

– Я знаю.

– Скорее, Данька!

– Центральная три дня не работает, а наш аппарат позавчера шальной пулей разбило. Ребята чинят.

– Может, я до ближайшей станции рысью, а?

– Яшка, гонца я пошлю, а вы с Ксанкой сюда возвращайтесь.

– Есть, командир.

Цыганков понимал, почему Даниил так спокойно говорит. Если Бурнаш действительно отправился на ближайший пограничный пункт, то он в дороге уже больше суток, и они опоздали. Но смириться с этим Яков не мог и готов был прямо сейчас скакать в погоню. Только твердый приказ командира заставил его вернуться в дом Сапрыкина. Оксана уже приняла команду на себя, и обыск заканчивался. Кроме револьвера на чердаке нашелся еще обрез и коробка с винтовочными и револьверными патронами.

– Посмотри-ка, – Ксанка показала Яшке на маленький столик в углу комнаты. На нем были карандаш, блокнот и тарелка с горсткой свежего пепла.

Боцман поглядел в ту же сторону и равнодушно отвернулся. Не такой он дурак, чтобы оставлять улики. Расшифровав письмо Кудасова, он сжег и его, и листок с расшифровкой. Ни за что он не признается, что был агентом. Сбил его цыганенок очной ставкой, но теперь Боцман передумал. А Илюхе, если что, плюнет в глаза и скажет, что первый раз видит.

Ксанка взяла со столика тарелку, карандаш, блокнот и прибавила к уликам.

– Закончили? – спросил Яков.

– Да, – сказала Оксана. – Только как мы это доставим?

– На его телеге и отвезем, – кивнул Цыганков в сторону Сапрыкина. – Все равно лошадь бросать негоже.

В дороге чекисты следили, чтобы арестованный с мальчишкой не разговаривали, а в коридоре ЧК усадили их на разные скамьи.

Насти не было, а Данька уже сидел за столом, только необычная бледность выдавала его ранение. Яша и сестра подробно пересказали ему историю ареста и обыска Сапрыкина.

– А что с телеграфом?

– Чинят, – сказал командир, – Остапенко я на станцию послал, пока не возвращался… Давайте Сапрыкина сюда.

– Доброго здоровьичка, гражданин начальник, – сказал с порога Николай Иванович.

– Проходите, садитесь.

Боцман сел на приготовленный стул боком и глядел в сторону. Данька остался за столом, а остальные Мстители устроились у стенки.

– Ваше имя?

– Сапрыкин Николай Иванович, вон ведь пачпорт мой перед вами.

– Давно связным работаете у Бурнаша?

– Я радиотехником работаю. А с атаманом делов не имею. Попросили меня записочку передать – я и сделал.

– Сколько раз?

– Один.

– Глупо, Николай Иванович.

– Сам знаю, да на деньги соблазнился.

– И много дали?

– Пять червонцев.

– Глупо думать, что мы поверим в такой рассказ.

– Ей-богу, один раз нечистый попутал, а что в записке было, я вашему, вот ему, как есть рассказал.

– А если Косого позвать?

– Да зовите кого хотите: что косой, что рябой – мне все едино.

– Оружия зачем столько хранили?

– Обрез для самообороны приберег, мало ли бандитов гуляет, а револьвер я нашел и сдать хотел. Да я вот ему уже все рассказал, подтверди, служивый.

– На вот в этой тарелке что жгли?

– Бумажку.

– От господина полковника?

– Дак чины-то отменили, нет больше полковников.

Даниил взял сапрыкинский карандаш и попробовал им писать. На твердый грифель приходилось сильно давить.

– А знаете, Николай Иванович, вы правильно делаете, что Илюхи Косого не боитесь.

– Это как? – бросил на командира быстрый взгляд Боцман.

– Он вам больше не опасен, потому что погиб третьего дня, пытаясь взорвать меня гранатой.

– Данька! – вскочил с места Яшка.

Ксанка дернула его за рукав обратно.

– Кого же мне бояться? Мальчишку, что ли? Больше свидетелей нету, – нотка торжества мелькнула в голосе Боцмана.

– Есть, – совершенно серьезно сказал Ларионов и твердо поглядел на Сапрыкина. – У нас есть письменные показания свидетеля, которым даже вы не можете не верить.

– Опять врете, – отмахнулся Боцман, – то Эйдорф у вас жив, то Косой… Может, скажете, что Бурнаша поймали?

– Пока нет.

– Тогда кого же?

Данька отложил твердый карандаш и взял свой – помягче. Ларионов приложил его задней плоской стороной и стал молча водить карандашом по блокноту Сапрыкина. На листке стали проявляться отдельные буквы, затем целые слова.

– Ах ты, сволочь! – Боцман одним прыжком долетел до стола и попытался схватить бумагу. Данька резко отклонился назад, а сидевший, как на иголках, Яшка навалился на арестанта сзади и, скрутив руки, усадил обратно.

– Ваши это письменные показания, гражданин Сапрыкин, собственной рукой написанные, – сказал Даниил, читая проявившиеся строчки. – Из послания Кудасова следует, что кличка ваша Боцман, а письмо это далеко не первое, что проходит через ваши руки. И плана ухода атамана Бурнаша за границу тут нет, значит, о нем вы узнали раньше из другого письма. Если расскажете все, что знаете, то суд это учтет.

– Меня запугали, – сказал Боцман. – Бурнаш. Я его и сейчас боюсь, это страшный человек!

– Обычный бандит, – заявил Яков.

– Он такой… такой…

– Давайте по порядку, – попросил Даниил, – а начать лучше с того, как и кто передавал вам письма от Кудасова. Яша, а ты запиши для памяти, чтоб не перепутать, когда брать пойдешь.

Ксанка подошла к брату.

– Погодите. Это надолго, а в коридоре еще мальчишка ждет.

– Да, сегодня мы с ним поговорить не успеем, придется отложить допрос, – согласился Даня.

– В детдом нельзя – сбежит, – предупредила Ксанка.

– Может, в предвариловку? – предложил Цыганков.

– После того как его дядя чуть не зарезал? – возмутилась девушка.

– Тогда забирай с собой, – принял решение командир.

– То есть как?

– В общежитие. Будешь ему и нянька, и охрана из ЧК.

– Ладно, – кивнула Оксана. – Я так устала, что даже спорить не могу.

На улице сгустились сумерки, и воздух стал чуть прохладней. Ксанка с удовольствием вздохнула полной грудью. Как захотелось ей забыть о шпионе Боцмане, лицо которого перекосил жуткий шрам, о Бурнаше, за побег которого они еще получат нагоняй от начальства, о запахе пожара, которым пропиталось все здание губчека и даже ее куртка, и о беспризорнике, которого она, кажется, обречена вечно таскать за собой по улицам города.

– Куда меня снова волосись? – спросил Кирпич. – Если в детдом – убегу.

– Куда? Дядька твой бандитом оказался.

– Все лавно убегу.

– Беги, – Ксанка разжала пальцы и отпустила мальчишку.

Кирпич замер в нерешительности.

– А они?

– Кто?

Беспризорник показал на караульных у дверей ЧК.

– А они стлелять будут?

– Нет. Беги, ты же хотел сбежать.

– Насе вам с кистоской! – Кирпич отбежал метров на пятьдесят, оглянулся и показал язык. – А тебя ис-са меня посадят!

– Не-а, про тебя все забудут, – громко сказала девушка. – Кому ты нужен? Сапрыкин с тобой во зился, потому что использовал, так же, как приятели твои, у которых ты на шухере стоял.

Кирпич убрал язык и задумался.

– Мы тебя поймали, а они и не вспомнили о Кирпиче, другого дурачка на шухер поставили!

– Я не дуласек!

– Раз бежишь, а куда не знаешь – то дурачок, – убежденно сказала Оксана и пошла в другую сторону.

– Эй, ты куда? – растерялся Кирпич.

– Домой, пить чай с вареньем и спать, – радостно сообщила девушка. – А ты беги, беги.

– С вареньем?

– Ага, с малиновым.

Кирпич секунду подумал, потом догнал Оксану и взял за руку.

– Ладно, посли. Но помни: ты меня не поймала, я сам.

– Конечно, сам, – девушка растрепала ему волосы.

– Не надо, не люблю, – сказал Кирпич и пошел независимо рядом.

В общежитии он крутил по сторонам головой и удивлялся, как много тут народа, все улыбаются и смеются, словно их всех кормят малиновым вареньем.

Ксанка распахнула дверь и пропустила своего маленького кавалера вперед.

– Принимай гостей, Настя! Я не одна.

– Костенька! – вдруг услышала она Настин крик и быстрее шагнула через порог. Мальчишка стоял, растерянно опустив руки, а Настя обнимала и тискала его изо всех сил. – Счастье-то какое! Братик нашелся! Костенька, мой родной…

– А дядька Микола сказал, сто тебя класные ласстлеляли, – пробормотал бывший беспри зорник.

– Вот тебе и Кирпич! – наблюдая разворачивающуюся невероятную сцену, Ксанка привалилась к косяку, не зная: плакать ей или смеяться.