– Ваше поведение, лейтенант, представляется мне все более подозрительным, – говорил главный гестаповец, тыча в листки перед собой. – Вы скрыли от меня многие факты!
– Я не хотел отнимать ваше время на ненужные детали, господин штурмбаннфюрер, – Вернер вынужден был стоять навытяжку, больше шеф в своем кабинете ему сесть не предлагал.
– Более того, у меня имеются свидетельские показания, что вы еще с двадцатых годов знакомы с Валерием Мещеряковым!
– Да, я давно знаю своего врага в лицо, – подтвердил Альберт, – но что это меняет? Мой отец погиб в Юзовке, сражаясь с большевиками, это отражено в моем личном деле. Для вас, штурмбаннфюрер, Мещеряков и другие неуловимые Мстители стали врагами в июне 1941-го, а для меня они всю жизнь были личными врагами.
– Ваш отец действительно погиб в этом городе, но при очень загадочных обстоятельствах. А его шифровки в белогвардейскую разведку не отличались особой точностью.
– В Берлине нашли время, чтобы достаточно детально ознакомиться с моим делом, и там меня сочли вполне заслуживающим доверия.
– Я придерживаюсь другой точки зрения, лейтенант, и запрещаю вам заниматься делом Мещерякова! Понятно?
– Так точно, господин штурмбаннфюрер… Хотите – скажу как поймать, например, цыгана?
– Вы свободны, – гестаповец высокомерно отвернулся.
Вернер щелкнул каблуками и вышел из кабинета. В коридоре он закурил. Письменный приказ об его отстранении от дел начальник напишет не скоро. Он привык, что его приказы выполняют беспрекословно. Значит, время по крайней мере сегодня у него есть. Альберт бросил сигарету и спустился в подвал.
– Откройте восьмую!
Охранник загремел ключом, и Вернер, шагнув в камеру, снова увидел своего врага. Если бы не его покровительство, то диверсанта Мещерякова расстреляли бы три дня назад, в военное время судебная машина работает, как хорошо отлаженный конвейер. Или он уже не враг? А кто?
Валерий в недоумении смотрел на черный мундир гестаповца.
– Здрафстфуйте, – по-русски сказал Альберт, чтобы окончательно деморализовать противника. – Не ждали?
– Не ждал… – Валера все не мог собраться с мыслями. – Вы кто?
– Постарайтесь сосредоточиться, у нас мало фремени. Меня зофут Альберт Фернер, я сын челофека, которого фы знали как Генриха Эйдорфа. Фы давали мне письмо отца. Я изменился, а фы – не слишком, я фас узнал. Я подготофил фаш арест с поличным, но я же до сих пор был гарантом фашей жизни. Обстоятельтфа изменились, мне приходится гофорить открыто. Я помогу вам и фашим партизанам в любом деле, а фзамен прошу планы этого здания. Небольшая цена?
– Видно, здорово тебя свои прижучили, гаденыш, – сказал Мещеряков, – раз ты ва-банк играешь. Но я тебе не верю. Твой папаша был двойным агентом, и ты вырос такой же.
– Охраняй! – приказал Вернер солдату и вышел из камеры. – Открой! – приказал он другому гестаповцу у дальней камеры. Из нее он вывел пошатывающуюся Оксану. Дотащил ее до камеры Мещерякова, но на порог не пустил.
– Ксанка! – Валерка бросился в полуоткрытую дверь, но ему в живот уперся автомат охранника.
– Валера, – после бессонной ночи допросов Оксана плохо соображала. – Ты ему не верь, он из гестапо. Это он нас всех поймал.
– Фот мой последний дофод, – указал на нее Альберт. – Или фы фместе спасетесь, или вместе погибнете.
Вернер передал женщину солдату, и тот увел ее в камеру.
– Ну, ты и сволочь! – с силой произнес В алера.
– У фас нет шансоф, кроме меня, – сказал Вернер. – Даже после того, как кто-то из партизан фзорвал, дофольно неумело, кстати, три шахты, фас не отпустили и никогда не отпустят отсюда. Хотя бы потому, что фы показали, что умеете закладыфать мины еще лучше. Лично я мог бы подождать еще, но эти фзрыфы… Охрана шахт была поручена мне, а теперь я… как это?.. Ф опала. Поймите, Фалерий, другим от фас нужна только смерть, а мне – просто чертежи.
– Откуда я могу знать, что это не провокация, чтобы арестовать еще кого-нибудь из моих товарищей?
– Я не спрашифаю ни адреса, ни фамилии. Чтобы расстрелять фас и Ларионофу нужно отдать приказ и фсе. Хотите, я напишу расписку, что согласен помогать партизанам?
– Хочу, – сказал Валера. – Вы столько врали, Вернер, что многое нужно сделать, чтобы добиться доверия.
Альберт решительным жестом достал блокнот с ручкой и написал расписку.
– Если ее у фас найдут, я рискую голофой, – предупредил немец. – Не думаю, что фам придет ф голофу меня жалеть, просто напоминаю, что я – последняя надежда для фас и фашей подруги. Не считая почти дфадцати шахтероф.
– Вернер, вы всерьез полагаете, что сможете вытащить нас всех отсюда? Да для этого гестапо нужно брать штурмом!
– Не обязательно, – сказал Вернер, – у меня есть план лучше. Но для этого фы должны дать мне способ сфязаться с фашими людьми.
– Ладно, я согласен вам доверять, – решился наконец Валера. – Если вы нас не обманете, то получите свои чертежи. Видно, не зря Эйдорф тоже интересовался местной планировкой.
– Гофорите сфязного, – попросил Альберт. – Может, я больше не смогу к фам прийти.
– Одна маленькая просьба: перед уходом передайте Ксанке, что все будет хорошо. А теперь запоминайте…