- Да все вы, барчуки, так гутарите, - усмехнулась Настя. - Только веры вам нет.
- Но какой же я барчук?
- А кто? - спросила девушка, и Данька прикусил язык, чтобы не сболтнуть лишнего.
- И подарки мне ваши не нужны, - сказала Настя, - знаю, как заготовлены.
- Не знаешь, Настя, не знаешь, - вспыхнул румянцем Данька, но не скажет же он ей, что не бандит и людей по хуторам не грабил. - Вот, глянь, какие руки.
Хлопец показал свои ладони, твердые, как дерево, от постоянных упражнений.
- Та твой батька мог бы еще батрака нанять и сынка работой не мучить! - продолжала издеваться девушка. - Жадоба давит?
Данька промолчал, не зная, что ответить. Видя, что парень совсем смутился, Настя упорхнула:
- У меня дел полно, пойду. Данька взял палочку и стал со злостью кромсать ее ножом. Что за черт с ним случился? Видели бы его Мстители обсмеяли б похуже Насти. Вместо того, чтоб дело делать, он за какой-то девчонкой чипляется. И чем она ему нравится? И не нравится вовсе: нос курносый, весь в веснушках, а характер, как у змеи. Так и жалит. То барчуком обзовет, то хохочет, как он самовар атаману раздувает. Морока с ней одна. Угораздило же Бурнаша встать на постой в хате, где хозяйской дочкой оказалась такая заноза. Между прочим, сама она не бедняцкого рода, Данькина родная хата в половину этой будет. В первые дни, когда явился Данька под видом Григория Кандыбы к атаману Бурнашу, Настька сама с вопросами лезла. Даньке не до девчонки, нужно было и самому атаману понравиться, и с казачками дружбу свести. Постепенно Данька освоился, вник в дела Бурнаша. Тот его, как сына старого товарища по сражениям, взял к себе в штаб казачком. Он и ординарец тебе, и писарь. Хорошая должность, теперь Данька про всех все знал и даже расспросами подозрения не вызывал. Может, это через казачка сам атаман интересуется! А Гнат его любил, секретов не таил, работой не перегружал, от себя не отсылал. Так что даже записки для Ксанки в условленном месте оставлять было не просто. В любой момент атаман Бурнаш мог хватиться дорогого «Гриню», которому гады красные всю спину нагайкой исполосовали!
Вот тут и приметил Данька курносую веселую девчонку. С казаками ему из себя фигуру представлять надо было, а с Настей можно поболтать по-свойски. Только теперь она все больше насмехаться стала, с чего это? И чем больше Данька ломал голову, тем больше хотелось поговорить с ней, чтоб разобраться…
Данька сам не заметил, как достругал палочку до самых пальцев. Бросил огрызок и про себя решил так, что негоже красному мстителю раскисать квашней из-за какой-то девчонки, тем более, когда он находится в тылу врага на разведке.
Размышления Даньки прервало появление на улице десятка пустых тарахтящих телег и полусотни бывшего хорунжего Славкина. Сам он ехал впереди на чалом жеребце и неловко держал кое-как перевязанную правую руку. Его люди едва тащились, свесив головы, чуяли, должно быть, что сейчас будет.
Из дома выскочил Бурнаш в расстегнутой рубахе и с бешено горящими глазами.
- Что? Опять?.. Молчать! Сопляк ты! - атаман ткнул пальцем в Славкина. - Где хлеб? Вошь, а не казак! Почему не выполнил приказ? Сейчас каждого второго - к стенке! - Бурнаш схватился за бок, где должен висеть маузер, но оружия при себе не оказалось. - Гринька - маузер!
Данька бодро забежал в сени и остановился, прислушиваясь.
- Я тебя спрашиваю!
- Не виноваты, мы, батька, - пробормотал Славкин. - Как есть - не виноваты. Нету в той Медянке хлеба.
- А разведка что, врет?
- Разведка не врет, атаман, но только когда мы приехали, амбары пустыми стояли.
- Как же вы ехали, что они хлеб у вас перед носом спрятали? В трактире усы мочили, бисово отродье?
- Никак нет, затемно выехали, - вскинул голову Славкин, - вот те крест, атаман! На зорьке уже к околице подъехали, а хлеба уже нема.
- Да то обратно красные Мстители предупредили, - встрял в разговор Пасюк. - А нас глянь, батька, вилами встречают! - казак указал на раненого хорунжего.
- Мстители? Опять Мстители! - Бурнаш забегал перед строем казаков, снова вскипая яростью. - Видели их? Воевали? Они вас вилами испужали?
- Да то баба сумасшедша была, - усмехнулся Пасюк, - бешеной собакой кусанная!
- Баба!? Сами как бабы стали! Гриня - маузер! Данька, решив, что дальше тянуть не стоит, принес оружие.
- Только вы, батька-атаман, не стреляйте казаков, - попросил хлопец, подавая маузер.
- Все жалеешь, Гриня? Пороть их надо, да рук не хватает, - сказал Бурнаш, чуть успокоившись. - Запрягай экипаж! Вторая сотня - на конь! Ты, Григорий, со мной поедешь.
- Господин атаман, кони пали, - сказал хорунжий. - Я потому полусотню и взял, что…
- Проклятье! Почему не доложили?
- Думали - оклемаются…
- Дурак ты, хорунжий, - в сердцах сказал Бурнаш, - ровно в салочки играешь.
- Вот, на конюшне нашли, - Пасюк подал атаману бумагу.
«Мстители», - прочитал Гнат и побагровел.
- Собрать здоровых коней! Вторая сотня - на конь! А ты, хорунжий, лечись, с тебя спрос впереди будет.
Данька принес атаману пиджак, они сели в поданый экипаж: автомобиль-ландо, запряженный четверкой цугом. Металлические части авто и сбруи сверкали на солнце, а сидения были укрыты дорогим турецким ковром.
- Вперед! - скомандовал Бурнаш, одновременно давя на автомобильный клаксон.
Всадники, чьи ряды пополнились новыми товарищами, быстро двинулись в обратный путь. С одной стороны, их ободрило присутствие самого атамана, с другой - они старались скрыть перед ним страх, внушаемый таинственными мстителями. Последнее время бурнаши постоянно натыкаются на ловушки и неприятности, приготовленные этими неуловимыми врагами. Не исключено, что в станице их ждет новый сюрприз, и от этого делается как-то зябко даже под палящим солнцем.
Всю дорогу Бурнаш проповедовал что-то об идейном анархизме, а Данька мучительно размышлял: догадались ли ребята, что бандиты могут вернуться в станицу? До сих пор повторных налетов атаман не устраивал, но, видно, его терпение лопнуло. Теперь он не оставит без внимания ни малейшей вылазки Мстителей. Значит, следует быть еще осторожней.
Сотня настороженно вступила в притихшее село. Даже ребятишек не было видно на улицах. Бурнаши озирались, опасаясь засады. Данька старался разглядеть хоть кого-то из друзей, но тщетно. Атаман сигналом клаксона остановил свое войско на деревенской площади.
- Слушай мою команду: всю станицу согнать сюда! Тех, кто вилами махал, особливо ту бабу - взять под арест и приволочь на площадь. Пускай другие знают, как не слухать батьку Бурнаша. Все амбары спалить, а помощничкам «мстителей» всяких - и хаты заодно. Кто драться будет - стреляй не глядя, я так велю! Ясно?
Бандиты рассыпались по станице собирать народ. Загорелись амбары, заголосили бабы…
Данька прошелся вокруг площади, но никакого знака Мстителей не услышал, никто не прокукарекал. Значит ушли друзья в лес на базу.
Вокруг машины собралась порядочная толпа селян: старики, бабы да ребятишки. Цепь казаков огораживала их - чтоб не разбежались. Отдельно, при карауле, стояли шесть арестованных - уже в кровоподтеках и царапинах, видимых сквозь разорванную одежду.
- Братья станичники! - громко сказал Бурнаш, встав в автомобиле. - Да, братья! Потому что верю вам и прощаю все! Не могли вы, станичники, сами додуматься батьке Бурнашу мешать в справедливом бою с красными собаками! То злые люди подбили вас на нехорошее дело! Правильно?.. - толпа промолчала. Вот стоят шестеро - они тоже братья мои и сестры. Только еще сильнее обманутые красными «мстителями». Этого я простить не могу… Если каждая баба на казаков с вилами бросаться станет - куда это годится?
- Ничего, мужья наши вернутся - они вам не вилами пригрозят! крикнула одна из арестованных.
- Тебя как зовут? - спросил атаман.
- Анисья.
- Вот, Анисья, грозишь ты мне вилами из-за угла, коварно, хорунжего моего ранила - а я на тебя не обижаюсь. Мне жаль тебя - такая ты обманутая! Что тебе красные дали? Ничего! А я тебе, хоть ты и преступница, жизнь дарю! И другим таким же врагам батьки Бурнаша - тоже. Но не запросто так. Слышите, станичники?! Если к завтрашнему полдню доставите мне в Липатовскую двадцать подвод с пшеницей - отпущу я их на все четыре стороны. А нет - не обессудьте! - атаман развел руками.
Бурнаш сел и клаксоном дал сигнал к отправлению.
- Будь ты проклят, ирод! - крикнула Анисья.
Пораженная толпа станичников молчала. Арестованных связали, посадили на две телеги и повезли в Липатовскую. Впереди колонны, как обычно, двигался экипаж атамана, довольные бурнаши ехали следом. Ух и голова у батьки, вот голова! И простил всех, и так дело повернул, что сами крестьяне ему пшеницу к штабу доставят. Голова!