Из всех жен Владимира Петровича я знаком с двумя – второй и третьей. Первую знаю только по фотографиям. Эта изящная смуглянка с коротко остриженными волосами была его первой, еще студенческой любовью и матерью его первого ребенка.

– Вовка-пароход делает деньги и детей, – поведала мне Инна, родная сестра Владимира Петровича, которая приходится мне приятельницей. Для нее, едкой остроумицы, он Вовка-пароход, для других – шеф, начальник, директор, полубог, не меньше.

Я помню, мы заходили к нему на работу: нужно было ему что-то отдать. Пришлось подождать немного: начальства на месте не было. В офисе царило рабочее оживление, но вдруг воздух тревожно загудел, а потом разом стихли все звуки – и мерно застучало что-то вроде метронома. Владимир Петрович, издавая каблуками своих ботинок упругий стук, шел меж столов, осматривал территорию – кивал направо и налево, горделивый, седой как лунь, с гусарской выправкой, а сам чем-то похожий на племенного жеребца.

– Слушай, а ты-то его не боишься? – шепнул я Инне, заробев от этой тревоги, так внятно прописавшейся в служебных помещениях.

– Я Вовку в трусах видела, – ответила она.

По возрасту Инна годится «Вовке» в дочери. Ему скоро шестьдесят, а ей чуть за сорок. Но отношение у Инны к брату скорее покровительственное.

– Пролетарий, но сердечный, – говорит она, умудряясь всего в двух словах дважды погрешить против истины.

Владимира Петровича, любителя костюмов стального цвета и щегольских остроносых ботинок, можно в худшем случае принять за мещанина во дворянстве, но никак не за пролетария. К тому же его зацикленность на собственной персоне настолько естественна, что в праве его на эгоизм не хочется даже сомневаться.

Его актуальная жена сидит дома, с бывшей женой он ездит в гости к общим детям. Он бы и самой первой – той, смуглянке, – наверняка нашел бы применение. Но контакта с ней нет. Она живет в другом городе, замужем, просит не беспокоить.

– Сердечный, ну конечно, – усмехаюсь я. – В груди у него что угодно: пламенный мотор, кожаный мешок для перекачивания крови, – но никак не средоточие сердечности.

– Ты его не знаешь, – возражает Инна.

– И не стремлюсь, – говорю я, но в этом месте немного лукавлю.

Мне не очень интересен успешный бизнесмен Владимир Петрович, но к брату Вовке, мужу Владимиру и любовнику, скажем, Володеньке я бы присмотрелся. Я никогда не видел, чтобы он открыто интересовался женщинами. Какая часть женского тела для него особенно притягательна – ни для кого не секрет, но на моих глазах не было такого, чтобы он открыто с кем-то флиртовал. Матери его детей (а следовательно, и любовницы) возникают, будто грибы после дождя: внезапно, разом, да еще и с готовенькими ребятишками.

Со второй его женой, Марией, я познакомился вынужденно. Инна получила от нее оскорбительное письмо: Мария обвиняла семью мужа, что та сотворила такого «выродка», который не стесняется заводить любовниц при живых женах.

Случилась кошмарная свара, я был единственным свидетелем. Две женщины кричали друг на друга – так я без нужды узнал, что Инна в юном возрасте путалась с каким-то «стариком», а Мария принялась наставлять мужу рога чуть не на следующий день после свадьбы. Сцена некрасивая вдвойне, если учесть, что Инна – переводчица немецкой классики, а Мария – директор школы.

Примирение оказалось таким же неожиданным, как и ссора. После развода, сделавшего ее не бедней, а только свободней, Мария снова звала бывшую золовку на кофе. И мне временами доставалось.

– У тебя любовник есть? – спросила ее как-то Инна.

– Я обслужена, – невозмутимо ответила Мария.

– Надеюсь, не машинным способом?

– Мануальным.

Я сидел красный как рак, а «девушкам» было хоть бы хны.

Мария – женщина злая, высокомерная, но лучшего собеседника для вечера с белым вином и сырными канапе трудно представить. Она выставляет напоказ все свои ровные белые зубы, много жестикулирует, изрекая гадость за гадостью.

– Дочь моя за чурку не пойдет, не для того я ее до восьмого класса ремнем била, чтобы она в гарем пошла… – И все с такой энергией, с таким огненным обаянием, что и возражать-то ей не хочется.

Кроме битой дочери, у которой роман с нефтяным кавказским магнатом, есть у Марии и небитый сын. Его Мария боготворит. Понять это можно по тому, что она рассказывает о своем финансисте с усилием: плохое о нем говорить не может, а хорошее в принципе не может сорваться с ее уст.

Другая жена Владимира Петровича – под номером три и с мягким именем Саша – похожа на рыбу. Юркую плотву – прохладную гибкую живность. К ней я бы в гости на кофе не пошел, хоть сколько меня Инна ни уговаривай.

Саша любит нацеплять маску страдания: углы губ опущены, глаза собраны в булавочки. Эту деланую муку я называю кисло-молочной, но раздражает меня не столько маска (сама по себе забавная), сколько необходимость участвовать в дурацком спектакле.

– Я мать-одиночка с двумя детьми, – любит повторять Саша, смотрит требовательно.

Не врет, в общем-то. Саша Владимиру Петровичу – гражданская жена. Но кредитка его в полном ее распоряжении, живет она в его доме (обставленном Марией), работает в его же компании, возможно, в паре кабинетов от того стола, на котором они, по слухам, зачали свою старшую девочку.

У них две девочки, хорошенькие как куклы, жаль только неулыбчивы – в мать.

Теперь Саша звонит родственникам своего гражданского мужа и рассказывает, что он страшный эгоист и самодур, что надоел, она устала.

Инне ее не жаль. Ей вообще не жаль жен брата: она называет их «злодейками». Всех скопом.

– Его же легко осчастливить, – говорит она, удивляясь, что кто-то не может понять вещей столь очевидных.

– И как же?

– Полное брюхо, пустые яйца.

Кстати, готовить Саша не умеет, и воображать в постели ее холодное тело не очень приятно – не понимаю, зачем брат Инны стал с ней жить. Может быть, она с глазу на глаз другая – живая, теплая, счастливая…

– Он хоть бы стерилизовался, что ли. С такой плодовитостью да в его-то годы… – сокрушалась как-то Инна.

И тут она права настолько же, насколько и не права. Брат ее, в общем-то, выглядит на все свои «без пяти минут шестьдесят», но это ухоженные «без пяти минут», тренированные, излучающие силу, и теоретически можно понять тех женщин, которые спешат завести детей от молодцеватого патриарха.

По неуточненным данным, их у него шестеро. Три дочери, три сына. Третьего сына он не видел: некая женщина хотела ребенка, Владимир Петрович не возражал, а потом та исчезла и некоторое время спустя открыткой поздравила его с мальчиком.

– В мыльной опере новая серия, – объявила на днях Инна. – Вовка новую бабу обрюхатил.

– На работе?

– А где ж еще?

– Она, конечно, худенькая, маленькая, темные волосы, красивая задница, что немаловажно, – разыгравшись вслед за Инной, стал перечислять я.

– Только не говори, что это ты ее подослал. – Она засмеялась.

– Само собой, у меня ж других дел нет, – рассмеялся и я.

Не говорить же, что жен у ее брата много, а женщина – всегда одна. Изящная смуглянка с короткой стрижкой.