– …но хорошенькая – глаз не отвести. – Бабушка Левы была не столько возмущена, сколько взбудоражена.

Внук вляпался в историю. И все из-за Вики – девочки, блондинки, одноклассницы.

– Он влюблен, может? – предположил я.

– Дурень он просто, а она – нахалка.

Девочке Вике – десять, но все про нее уже ясно: она вертит людьми, как хочет, а если этого не происходит – готова на что угодно, лишь бы все шло любезным ей порядком.

На классных фотографиях у Вики вид отличницы: аккуратненько, бочком, сидит в своем строгом коричневом платье, ладошки положены одна на другую. Голова гладкая, волосы заплетены не то в косу, не то в бублики. По совести говоря, не знаю, как выглядят настоящие отличницы, но, взглянув однажды на фотографию этой девочки, я сообразил, что она – особой породы, отличница, вероятно.

Но учится Вика плохо. Совсем почти не учится. Девочка вертится на уроках, отвечает невпопад, говорит буквально что попало, а если учительница, глядя на это благообразие – белокурое, синеглазое, ангельское, – все же не соглашается, то она может и слезами залиться и выбежать из класса.

– Наверное, у нее хорошие актерские способности, – снова предположил я в ответ на бурные возражения Левиной бабушки, которая приходится мне матерью.

– Да и артистка она погорелая, – сказала та, готовая по чему-то признавать лишь внешнюю привлекательность девочки, из-за которой внук ее совершает некрасивые поступки.

А мне интересно слушать про Вику, дорисовывая то, что осталось без внимания бабушки Левы. У нас с его бабушкой разные цели: я додумываю чужую жизнь, а она образованием внука озабочена.

В этот день, еще с утра, после первого урока, Вика покор мила Леву шоколадкой. Ей вместо завтрака мать дала.

– На, – бросила та впопыхах, как всегда, не успевая. – И учись хорошо!

– На, – сказала Вика Леве совсем по-матерински, будто тоже собираясь когда-нибудь стать архитектором нарасхват. Но предупредила: – Горькая только.

Лева съел свою долю, а расплачиваться пришлось сразу после уроков.

Сначала она завыла. Уроки прошли скучно, всего-то по английскому трояк. И вот, едва пришло время идти домой, взялась Вика за мобильник.

– Пап-па! – с выражением заголосила она. – Он меня стукнул, пап-па!..

Отец велел утереть сопли и пойти к классному руководителю, пускай приструнит хулигана Степку.

– Пойдем со мной, скажешь, что он меня ударил. Будешь свидетелем, – потребовала Вика от Левы.

Тот проблеял слабо. Степа и правда стукнул Вику, можно бы и подтвердить. Но было это на прошлой неделе, чувствовал мальчик-сладкоежка, что предлагает ему блондинистый ангел дело не совсем правое.

Вика – хорошенькая врунья – вырастет в красавицу, пройдет совсем немного лет, и она вытянется, как полагается, и округлится, где надо, кожа ее станет еще белей, глаже, появится в ней во всей тонкая изысканность, унаследованная от матери. Вруньей-авантюристкой Вика, конечно, останется. Только называться это будет иначе – лукавством, например.

Пошли. Со своего первого этажа на второй, где учительская.

– Он на лестнице застрял, и ни туда ни сюда, – рассказывала мне бабушка. – Но ведь утянула, паршивка.

Поплелся мальчик Лева вслед за лукавой Викой к классной, что-то там пробубнил. Степана вызвали, отругали сильно, грозили нажаловаться родителям.

Вика торжествовала: не впустую время прошло. А Леве стыдно, пришел домой, повинился бабушке.

– Авантюристка страшная, – сказала мне та по телефону, волнуясь изо всех сил.

– Надо же, десять лет, а уже готовый человек, – удивился я вслух.

Истории о Вике я слушаю по телефону довольно часто, и всякий раз звучит один и тот же рефрен: хорошенькая она, но авантюристка страшная.

– Вруша она, – снова стала кипятиться бабушка. – Вруша и нахалка.