– Кьярелла, – мелодичным голосом произнесла толстуха в тесном зеленом жилете, – легко запомнить. Так же называется минеральная вода. Она вкуснее, чем «Сан-Пелегрино».

Вода с женским именем продается в лавке на другом конце небольшой, мощенной булыжником площади, а в этом ресторане в розовом саду, что от озера Лугано на расстоянии вытянутой ноги, предлагают пить нечто не дешевле «Сан-Пелегрино».

Напротив – выстеленные зеленым бархатом горы, внизу – темная водная гладь, по которой скользят легкие лодочки, и в этой ирреальной красоте Кьярелла в своих треска ющихся по швам одеждах выглядит чуть ли не единственным живым объектом. На толстуху можно просто смотреть, тогда как красотой вокруг все время приходится восхищаться.

Заговорила первой, хоть и не по должности. Вести к столу, круглому, возле самой воды, должен был Марио, главный среди официантов, похожий на грустного слоненка. Но в тот вечер он чувствовал недомогание, и Кьярелла взялась ему помогать. «На каком угодно: итальянский, французский, английский, немецкий…» – сообщила она, улыбаясь несколько самодовольно. Да, лучше немецкий. На нем и общались.

Она выглядит медлительной, но на деле расторопней, например, Массимо, мелкого юноши в очках, который много суетится и вечно не поспевает. За все три дня Кьярелла ничего не разбила, не пролила, не забыла, хотя со стороны казалось, что она едва передвигает свои столбообразные ноги.

Как и в отношении большинства некрасиво потолстевших – кусками плоти в неожиданных местах, – трудно сказать, сколько ей лет. Лицо у Кьяреллы гладкое. Нос большой, а на переносице жировик нарос, из-за чего она выглядит вечно насупленной. Темно-русые волосы утянуты в косу так туго, что боязно, как бы не лопнула кожа на лбу и висках. Со спины Кьярелла особенно нехороша: огромный зад в черной, слегка лоснящейся юбке; форменный изумрудно-зеленый жилет, для такого большого тела не предназначенный (швы расходятся); коса крысиным хвостом.

– Один клиент спросил: «А где чайный пакетик?» Правда-правда, не шучу, – доверительно проговорила Кьярелла, поднося чашку лимонной воды, в которой следует ополаскивать пальцы после лангустов.

Усмехнулась не зло, а недоуменно: мол, как же можно не знать, что в этой воде руки полощут.

– У нас хорошая рыба, по-настоящему пожаренная, – сказала Кьярелла в другой вечер.

– Рыбу можно понарошку поджарить? – удивился я.

Оказывается, в каком-то очень знаменитом французском ресторане, где-то в районе Лазурного Берега, гостям приносят рыбу со следами гриля, а на самом деле ее в духовке запекали – так быстрей.

– И это единственный ресторан в Европе, где платят только наличными. Мне знакомый официант рассказывал, он летом работает в этом ресторане. А зимой в Санкт-Морице, как и я.

– В Санкт-Морице, на горнолыжном курорте? – поинтересовался я.

Да, летом она работает в Италии, в ресторане при старинной гостинице, а зимой отправляется в швейцарские золотовалютные горы.

– С моим-то заболеванием, – добавляет Кьярелла.

У нее диабет, но это пока не очень страшный диабет: уколы еще не нужны, таблетки тоже. Весной ей сделали операцию, плановую для диабетиков. А осенью Кьярелла на месяц собирается в Россию.

Она уже давно туда собирается, но теперь ждать уже нельзя:

– В Санкт-Морице спросом пользуются молодые, а если я буду знать еще и русский, то у меня больше возможностей найти работу в моем возрасте. Где лучше учат, в Москве или Санкт-Петербурге?

– Я бы поехал в Санкт-Петербург… Разве можно выучить русский за месяц?

– Я так выучила немецкий.

– Не верю.

Она клятвенно заверила, что именно так и было. Я шумно восхитился: ее четырехнедельный немецкий звучит немногим хуже моего восьмилетнего.

– Какой номер? – спросила она в третий вечер, принимая заказ. – Второй этаж? Надо же, недалеко от моей комнаты.

– У вас хороший номер?

– Да, хороший. Удобный.

– Посмотреть можно?

Вопрос вызвал у нее замешательство. Наверное, нельзя. Я поспешно попросил винную карту, притворившись, что не могу что-то вспомнить.

А на завтрак была не только еда, но и красота. Фуршетные столы украшали желтые круглые дыньки, преображенные в замысловатые, хищные на вид цветы.

Автор красоты сам проявился.

– Это не китайская техника, – сказала Кьярелла, поясняя какую-то специфичность дынной красоты.

Да, и в Таиланде толстуха тоже была – училась вырезать узоры из фруктов и мыла. Теперь иногда сидит в магазинчиках, где торгуют дорогим мылом, на глазах у покупателей вырезает цветы и драконов. Всем выгода. Для одних бесплатное шоу, для других – заработок в межсезонье.

– Сама вырезала? – притворно изумился я, желая сделать приятное толстухе. – Прямо здесь? Сегодня?

– Вчера, у себя в комнате.

– У тебя вид на озеро? – Я вообразил, как сидит она у окна, вид из которого напоминает картину заурядного художника: горы, озеро и лодочки на нем, – сидит, поглядывает на шкатулочную красоту и, вдохновляясь пейзажем, отделяет от дыни лишнее.

– Нет, у меня же комната для персонала, – ответила Кьярелла, сдувая грезу.

Окна гостиницы, что выходят на дорогу, мелкие, подслеповатые. В тех комнатах едва ли светло, вряд ли удобно: улочка узенькая, но шумная, до стены напротив рукой достать. Туда и приходит толстуха, набегавшись за день.

Некрасивая, небогатая, нездоровая – а несчастливой не выглядит. Красотой природы, что ли, напиталась?

– Spasibo, – сказал я на прощание.

Она ответила по-итальянски. Улыбнулась, но скорее машинально – ее ждали новые гости: пожилая пара британцев топталась у входа в розовый сад. «Кьярелла… Легко запомнить…» Как минеральная вода.