Он вручил его мне по инерции. Развернулся, протянул и, потом лишь, подняв глаза, смутился чуть.

— На, — сказал с запинкой смугло-лиловый мужчина. — Возьми, — на моем месте он, наверное, желал бы видеть женщину, а лучше красивую девушку, которая сочтет это внимание за знак, и одарит его мимолетной приязнью. Но в момент, когда торговец начал разбирать на ночь свой цветочный развал, шел мимо только один я. Других не было.

Букет его был некрасив: месиво бело-синих астр, розовато-коричневый бутон цветка неясной породы, большая и не очень потрепанная желтая хризантема. Некрасив.

Он вручил мне букет, и я поймал себя на мысли, что по случайности выгляжу точно таким же месивом из цветов: в кепке в сине-розовую крапинку, в бордовых штанах с лазоревыми подворотами, в фиолетовом свитере и странных тряпичных ботинках, имитирующих сине-бело-красный британский флаг. Я подумал, что прохожие могут решить, что я купил себе эти цветы для украшения, как бутоньерку, или что, может, мне подарили этот букет, догадываясь о нынешней моей любови к неразборчивому соединению цветов — к яркости без цели, смысла и умысла, имеющей желание сказать только «вам на меня наплевать — так и вы мне надоели».

Я подумал.

Я пойду с букетом, прозрачная обертка будет похрустывать в моих руках, а с почерневших цветочных корешков будет капать — торговец сунул мне цветы в руки прямиком из ведра, где они простояли весь день; долго напитывались влагой, прежде чем умереть окончательно, увянуть без всякого, в общем-то, смысла. В жизни что-то происходит, а смысл происходящего не понятен — его не вынести даже в постскриптум. Его вообще трудно вынести, если очень уж хорошо думать.

Я пойду с букетом по дороге, которая, следуя из центра, соединяет его с другими городскими кварталами наподобие змеи. Улица будет изворачиваться то влево, то резко вправо, открывая одни магазинчики и кафе, упрятывая другие.

Я пойду с букетом, и буду думать, кому отдать его — потому что цветы я не люблю. Букеты меня даже раздражают, потому что их надо ставить в воду, воду надо менять, но что бы ни делал, через день-другой разложение их будет уже очевидно, и надо будет выбрасывать их, они не будут помещаться ни в одно мусорное ведро, цепляясь мертвыми листьями, они будут разбрасывать скукоженные и липкие части себя, а ведь еще надо и отмывать сосуд от вонючей слизи.

Я подумаю, что можно подарить букет девочкам-старшеклассницам, в сложных позах сидящим за металлическом столиком на металлических стульях. Но девочки будет две, а букет один и ни к чему, выбирая, обижать их зазря.

Я подумаю, что можно подарить их старушке с белыми волосами, в отутюженных штанах из серого полотна, но у нее костыль, а кроме костыля большая сумка-кошель, и как она поволочет этот букет? А если она догадается, что я хочу не подарить, а избавиться от букета, то может оскорбиться, и будет права.

Я подумаю, что можно подарить цветы молодому мужчине в темном костюме клерка, догнать его, черного кузнечика, идущего впереди меня быстрым подпрыгивающим шагом, вручить цветы и уйти в сторону, ничего ему не говоря. Но зачем ему цветы от цветастого незнакомца? Что подумает он, если я отдам ему цветы?

Цветы — больше чем цветы, они — так принято думать — фиксация приязни, исполнение долга, тяга к красоте. Возьмите цветы и пройдите с ними по улице, лучше в одиночестве и вы поймаете на себе новые взгляды, на вас будут глядеть, гадать будут, почему букет? Зачем? И вряд ли даже в постскриптуме догадаются, что их могли всучить, лишь бы не выбрасывать.

Случайно. И нет в том ровно никакого знака.

Я найду цветам применение, уже почти поднявшись к себе на последний. На втором этаже, не думая, а повинуясь спонтанному импульсу, я положу букет на черный с синей полосой половичок возле двери соседки, одинокой и немного сумасшедшей женщины средних лет, которая любит тянуть себя за светлые длинные пряди и, выкатывая голубые глаза, требовать от собеседника «ну, скажи, ну, правда же, я права, да?..». В какой-нибудь неподходящий момент — у почтового языка, или с мусорным ведром у контейнеров, например — она нападет на меня и расскажет, как неизвестный поклонник задаривает ее роскошными цветами экзотических пород; он не дает ей проходу, она уж и дверь открывать боится — а вдруг втопчется в картонную коробочку с орхидеями, или в розу с лепестками необычайного синего цвета.

P.S. Рассказала.