Давным-давно, года два тому назад, цыганка возле продовольственного магазина нагадала мне много всего хорошего: счастья, достатка, славы… Она живенько перебрала все слова, которые принято вписывать в поздравительные открытки, но я почему-то поверил.

Потом я один раз ломал ногу, один раз становился жертвой вымогательства, один раз был избит, один раз ходил в суд, дважды оставался без работы, несчетное количество раз был осмеян, обруган, опозорен и чуть было не увенчал букет несчастий самоубийством. Если утрамбовать в один день все произошедшее после гадательного сеанса, то получится, что с утра меня немного подушили, ближе к обеду пинали ногами, а потом сразу поволокли в суд за то, что я сам распнул кого-то. Солнце еще не успело вдоволь наплаваться в зените, как миллионы телезрителей тыкали в меня пальцем и хохотали, а когда светило только-только начало съезжать к закату, я уже летел из окна, чтобы сразу же, едва сделавшись инвалидом, остаться без работы за профнепригодность. Так что пытки на другой работе, пережитые мной ближе к вечеру, можно считать естественным продолжением так великолепно начавшегося дня, равно, как и мой последующий уход из журнала, чуть было не завершившийся уходом из жизни.

— Мрак, — говорю я, одновременно имея ввиду и окончание только что придуманного дня, и туалетную тьму, чуть не ставшую моим последним приютом, и свое нынешнее состояние, столь оптимистическое, что любая трагедия на его фоне показалась бы развеселым водевилем.

Вывод напрашивается сам собой. 50 рублей потрачены впустую.

Обманула цыганка.

— Нет счастья на земле, — говорю я.

— Но счастья нет и выше, — автоматически продолжает Марк, назубок зная мой стихотворный репертуар.

Он читает книжку в замусоленной обложке. Я приглядываюсь. Гайдар.

Ясно, опыта набирается. Судя по кудахтанью, которое Марк время от времени издает, у него уже есть чем испугать доверчивых радиослушателей.

Вирус, клацая зубами, как газонокосилка, ищет блох и вожделеет свою пуделиху. Кирыч прыгает с канала на канал, выбирая, что ему противно меньше — аргентинский сериал на первом, кино про войну на пятом или ток-шоу про грязное белье на шестом.

Все при деле. Один я, как дерьмо в проруби.

— Господи! — вздыхаю я.

«Я взрослый, я сильный, мне уже тридцать один, а Гайдар, между прочим, был вполовину младше, когда полки водил», — уговариваю себя я, но понимаю, что мне, как воздух, необходимо участие.

— Надоело! — говорю я. — Как мне все надоело!

Вирус чихает, Кирыч останавливается на передаче про бегемотов, Марк поднимает на меня мутный взгляд.

— Как жить! — восклицаю я, потеряв всякую надежду оказаться в центре внимания.

— Ну, не волнуйся ты, найдешь ты себе другую работу! — не оборачиваясь, говорит Кирыч. — Мало что ли в Москве похабных журналов?

— Да, сколько можно! — с наслаждением кричу я. — Бегаешь-бегаешь, строчишь-строчишь, а толку? Ни денег, ни удовольствия, один стыд!

— Ну, напиши про что-нибудь нестыдное, — говорит Кирыч, сосредоточенно наблюдая за бегемотами, бороздящими коричневую жижу. — Рассказ какой-нибудь, про любовь.

— Лучше уж сразу повесть, — взгляд Марка проясняется. — Или роман.

— Сагу в шести томах не хочешь? — ехидно говорю я.

— Можно и сагу, главное чтобы потолще. Чтобы денег больше дали. Правда-правда, напиши. У тебя получится! — с жаром говорит Марк. — Так, как ты врать, никто не умеет.

— Зачем же врать, — зло прищуриваюсь я. — Можно и правду написать.

— Это какую еще правду? — не понимает Марк.

— Самую настоящую. Про тебя, про Кирыча… — говорю я и умолкаю.

Сказанное ради красного словца вдруг начинает раздуваться, как мыльный пузырь, бликовать, колыхаться, пока не превращается во что-то, похожее на красное яблоко. И пока этот нечаянно сочиненный фрукт, повисший где-то полуметре от моей головы, еще раздумывает, что ему делать дальше, я уже понимаю, что он должен приземлиться на моем темени, а тот соответственно — исторгнуть идею.

Не хуже ньютоновой.

— Пальма, Зинка, Диван, Гусь… — бормочу я.

— Только этого нам не хватало! — Кирыч подозрительно смотрит на меня. — Мало нам позора было?

— Позора мало не бывает, — говорю я, но заметив нехорошие огоньки в глазах Кирыча, сбавляю обороты. — Да, не волнуйся ты. Не нужна никому моя сага. У меня СПИДа нет…