РИМ, 844 год

Анастасий опустил перо, разминая усталые пальцы. Он с гордостью рассматривал только что переписанный лист, еще одно дополнение к его шедевру, Liber pontificalis, «Книге Римских Пап», подробное описание всех современным понтификов.

Анастасий ласково погладил чистый белый пергамент; его еще предстояло заполнить. Когда-нибудь на этих свободных страницах появится описание триумфа и славы его самого как Папы Римского.

Как будет гордиться им его отец, Арсений! Хотя за многие годы члены семьи Анастасия занимали разные почетные должности и носили благородные титулы, трон Папы Римского пока был им недоступен. Однажды Анастасию показалось, что он достиг своей цели, но время и обстоятельства помешали ему.

Теперь настал черед Анастасия. Он оправдает надежды отца, став Папой.

Конечно, это произойдет не сразу. Чрезмерные амбиции Анастасия не затмили его ума, и он понимал, что время еще не пришло. Ему всего тридцать три, и должность премицерия, хотя и влиятельная, все же была слишком мирской, чтобы начинать с нее восхождение на заветный Престол Святого Петра.

Но скоро его положение изменится. Папа Григорий на смертном одре. Как только закончится официальный траур, начнутся выборы нового Папы. Анастасий приложил все свои дипломатические усилия, использовал все свое искусство подкупа и угроз, чтобы эти выборы прошли так, как ему нужно. Следующим Папой будет Сергий, кардинал собора Святого Мартина, слабый и коррумпированный потомок благородного римского рода. В отличие от Григория Сергий понимал, как устроен мир и знал, как выразить благодарность тем, кто помог ему. Анастасий сразу после избрания Сергия будет назначен Епископом Кастеллы — отличная должность, открывающая путь к трону, когда закончится время правления Сергия.

Картина вырисовывалась прекрасная, и только одно нарушало ее полноту: Григорий был все еще жив. Подобно старой виноградной лозе с глубокими корнями, питающими ее из недр земли, старик упрямо цеплялся за жизнь. Рассудительный и благоразумный Григорий во всем проявлял медлительность, даже в переходе в лучший мир.

Он правил семнадцать лет, дольше всех прежних Пап, после незабвенного Льва III. Доброго, скромного, доброжелательного, благочестивого Григория римляне очень любили. Заботливый покровитель множества нищих паломников, он давал им необходимый кров и убежище. Он следил, чтобы во время священных праздников и процессий милостыню раздавали очень щедро.

Анастасий относился к Григорию со смешанным чувством, включавшим удивление и презрение. Удивляясь искренности благочестия и веры Григория, он презирал его за простоту и тугодумие: они позволяли легко манипулировать Папой и обманывать его. Анастасий сам нередко пользовался доверчивостью Папы, но никогда так успешно, как на Поле Лжи, когда он подстроил поражение франкского короля Людовика прямо под носом Григория во время мирных переговоров. Маленькая хитрость оказалась очень прибыльной. Лотар, сын Людовика, отлично знал, как выразить свою благодарность звонкой монетой, и теперь Анастасий был весьма состоятельным человеком. Более того, Анастасию удалось завоевать доверие и получить поддержку Лотара. Какое-то время Анастасий действительно опасался, что союз с франкским наследником ни к чему не приведет. Поражение Лотара при Фонтено могло разрушить все планы. Но Лотар достиг соглашения со своим мятежным братом, заключив Верденский договор, превосходный пример дипломатического мошенничества, позволившего ему вернуть и корону, и земли. Лотар снова был императором. Это должно принести Анастасию немало выгод в будущем.

Звук колокола отвлек Анастасия от размышлений. Колокол прозвонил один раз, второй, третий. Анастасий радостно хлопнул себя по бедрам. Наконец-то!

Он уже облачился в траур, когда послышался долгожданный стук в дверь. В комнату неслышно вошел папский нотариус.

— Папа предстал перед Богом, — сообщил он. — Премицерий, необходимо ваше присутствие у одра.

Они молча шли по лабиринтам Латеранского дворца в личные покои Папы.

— Святой был человек, — прервал молчание нотариус. — Миротворец.

— На самом деле святой, — ответил Анастасий. Про себя же подумал, что лучше места, чем на небесах для него нет.

— Когда еще появится такой же? — Голос нотариуса дрогнул.

Анастасий заметил, что нотариус плакал. Искреннее проявление чувства заинтриговало его. Сам он был гораздо артистичнее и вечно следил за тем, какое впечатление производит каждое его слово и поступок, чтобы проронить слезу в нужный момент. Тем не менее эмоциональность нотариуса напомнила ему, что следует проявить скорбь. Когда они подошли к дверям папской опочивальни, Анастасий глубоко вздохнул и сморщил лицо так, чтобы в глазах собрались слезы. Этой уловкой он пользовался всегда, когда надо было заплакать. Такое случалось нечасто, но всегда производило впечатление.

Опочивальня была открыта для всех скорбящих. Григорий лежал на огромной пуховой постели с закрытыми глазами. В руки, скрещенные на груди, был вложен золотой крест. Остальные высокопоставленные вельможи папского двора, обступили его кровать. Анастасий увидел среди них Аршгиса, главного управляющего, Компулуса, номенклатора, и Стефана, хранителя папского гардероба.

— Премицерий Анастасий, — объявил секретарь, когда вошел Анастасий. Все взглянули на его искаженное горем, залитое слезами лицо.

Джоанна подняла голову, подставляя лицо теплому римскому солнцу. Она еще не привыкла к такой приятной, мягкой погоде в уинтарманте, или январе, как этот зимний месяц называли на юге империи, где царили римские, а не франкские порядки.

Рим оказался не таким, каким она его себе представляла. Джоанна мечтала о сияющем городе, украшенном золотом и мрамором, с сотнями базилик, поднимающихся к небесам в прославление существования истинного Civitas Dei, Божественного Города на земле. В реальности все было иначе. Огромный, зловонный, перенаселенный город, с узкими разбитыми улицами, которые больше подходили для ада, чем для рая на земле. Его древние памятники, те, что не были переделаны в христианские церкви, стояли в руинах. Храмы, амфитеатры, дворцы и бани, открытые всем стихиям, остались без золотого и серебряного убранства. Среди обшарпанных колонн росли деревья и кусты, в разрушающихся портиках бродили свиньи, козы и огромные быки. Статуи императоров валялись на земле, разоренные саркофаги героев были приспособлены под корыта для свиней.

Это был город древних и явно непримиримых противоречий: загадка мира и разлагающийся отголосок истории, место паломничества христиан, где величайшее искусство прославляло языческих богов; хранилище книг и мудрости; люди здесь прозябали в невежестве и предрассудках.

Несмотря на эти противоречия, а возможно, и благодаря им Джоанна полюбила Рим. Шум и суматоха его улиц бодрили ее. В этих коридорах толпились люди из самых отдаленных уголков мира. Здесь царило многоязычие: римляне, ломбардийцы, германцы, византийцы и мусульмане; здесь соединились прошлое и настоящее, язычество и христианство. В этих древних стенах прекрасное и страшное было неотделимо одно от другого. В Риме Джоанна открыла для себя мир возможностей и приключений, которых искала всю жизнь.

Большую часть времени она проводила в Борго, где находились многочисленные школы. Прибыв сюда более года назад, Джоанна направилась во франкскую школу, но ее туда не приняли, поскольку все было переполнено франкскими паломниками и переселенцами с других земель. Тогда она пошла в англиканскую школу, где ее радушно встретили благодаря происхождению отца и прозвищу Англиканец.

Глубина и объем знаний Джоанны вскоре заставили всех признать в ней блестящего ученого. Теологи всего Рима приходили сюда вести с ней ученые диспуты и уходили, потрясенные ее мудростью и искусством вести споры. «Каково было бы их негодование и отвращение, если бы они узнали, что спор выиграла женщина», — думала Джоанна, про себя улыбаясь.

В ее обязанности входило ассистирование при ежедневных службах в маленькой церкви рядом со школой. После полуденной трапезы и короткого сна (на юге было принято спать в знойные дневные часы) Джоанна отправлялась в лазарет, где проводила остаток дня, ухаживая за больными. Искусство лекаря укрепило ее авторитет, поскольку местная медицина сильно отставала. Римляне почти ничего не знали о целебных свойствах трав и растений, не имели представления о диагностике и лечении мочой. Лекарские способности Джоанны сделали ее очень популярной.

Она вела активную и насыщенную жизнь, к чему и стремилась. Здесь Джоанна пользовалась всеми преимуществами монашества без его недостатков. Она в полную силу использовала свои знания, и никто не осуждал ее за это. Джоанна имела свободный доступ в местную библиотеку, где была собрана небольшая, но прекрасная коллекция, состоящая из пятидесяти с лишним томов, и никто не стоял над ее душой, не задавал вопросов, почему она выбрала Цицерона или Светония, а не Августина. Джоанна свободно перемещалась когда и куда хотела, думала о том, о чем хотела, высказывала свои мысли, не опасаясь наказания. Время текло незаметно.

Жизнь ее оставалась бы неприметной, если бы вновь избранный Папа Сергий внезапно не заболел.

На девятое воскресенье перед Пасхой у Папы появились странные симптомы: несварение желудка, бессонница, ощущение тяжести в конечностях и отеки. Незадолго до Пасхи у него начались сильные, почти невыносимые боли. По ночам во дворце люди не смыкали глаз из-за его истошных криков.

Общество врачей направляло многочисленных специалистов лечить Папу. Были испробованы все возможные методы. Одни принесли ему кусочек черепа Святого Поликарпа, чтобы он прикоснулся к нему. Другие втирали масло из лампады, всю ночь горевшей в гробнице Святого Петра, в больные конечности Папы. Это средство помогало даже в самых безнадежных случаях. Ему многократно пускали кровь и давали столько рвотного, что все его тело содрогалось от спазмов. Поскольку не помогли даже эти мощные средства, врачи попытались снять боль контрмерами, прокладывая горящие льняные жгуты вдоль воспаленных вен на ногах.

Все напрасно. Когда состояние Папы ухудшилось, римляне встревожились: если Сергий умрет вскоре после своего предшественника, и трон Святого Петра опять опустеет, то франкский король Лотар, воспользовавшись случаем, нападет на город и установит свое правление.

Бенедикт, брат Сергия, был тоже обеспокоен. Однако не родственные чувства вызывали его тревогу. Смерть брата угрожала интересам Бенедикта. Убедив Сергия назначить его папским представителем, Бенедикт воспользовался своим новым положением, чтобы завладеть папской канцелярией. Таким образом, пять месяцев Сергий правил лишь формально, вся реальная власть сосредоточилась в руках Бенедикта, что способствовало его обогащению.

Бенедикт хотел бы занять папский престол, но знал, что это для него недостижимо. Для такой должности у него не было образования. Он был вторым сыном в семье, а в Риме не делили имущество и титул между наследниками, в отличие от франков. Как первенец, Сергий пользовался всеми семейные привилегиями, дорогой одеждой, частными учителями. Не имея возможности изменить эту страшную несправедливость, Бенедикт перестал сокрушаться и нашел утешение в светских удовольствиях, в которых в Риме не было недостатка. Мать, часто упрекая Бенедикта за недостойное поведение, не предпринимала серьезных попыток остановить его. Все свои надежды она возлагала на Сергия.

Теперь, наконец-то, долгие годы пристального надзора прошли. Убедить Сергия назначить брата папским представителем не составило труда. Сергий постоянно испытывал чувство вины за то, что в детстве ему отдавали предпочтение. Бенедикт знал, как слабохарактерен брат, но не предполагал, что настолько. После долгих лет упорной учебы и монашеского аскетизма Сергий с радостью отдался наслаждениям жизни. Бенедикт не искушал его женщинами, поскольку Сергий свято соблюдал непорочность. В этом он проявлял истинный фанатизм, и Бенедикт старательно скрывал от него свои любовные похождения.

Но у Сергия была другая слабость — чревоугодничество. Захватив власть, Бенедикт отвлекал внимание брата разнообразными гастрономическими удовольствиями. Сергий алчно предавался обжорству и возлияниям. Он прославился тем, что мог съесть пять форелей, двух жареных цыплят, дюжину пирожков с мясом и ногу оленя за один присест. После одной из таких оргий он явился на утреннюю мессу в таком состоянии, что, ко всеобщему ужасу, его стошнило прямо на алтарь.

После этого позорного случая Сергий заставил себя вернуться к привычным с детства хлебу и овощам. От строгой диеты его здоровье поправилось, и он снова заинтересовался государственными делами. Это мешало планам Бенедикта, но он выжидал удобного случая. Решив, что Сергию больше не стоит заниматься благочестивым самоистязанием, Бенедикт опять начал соблазнять его экзотическими сладостями, пирожками, жареной свининой и крепким тосканским вином. Вскоре Сергий вновь предался обжорству.

Теперь, однако, аппетит его зашел слишком далеко. Сергий тяжело заболел. Жалости к старшему брату Бенедикт не испытывал, но и смерти ему не желал, ибо это положило бы конец его власти.

Надо было что-то делать. Врачи, толпившиеся вокруг Сергия, считали, что болезнь на него наслали могущественные демоны, противостоять которым может только молитва. Кровать Сергия окружали священники и монахи, молившиеся за его здоровье день и ночь, но это не принесло облегчения. Состояние Сергия продолжало ухудшаться.

Бенедикт не собирался доверять свое будущее бесполезным молитвам. Что-то надо было предпринять. Но что?

— Господин?

Размышления Бенедикта прервал тихий, неуверенный голос Целестина, одного из папских казначеев. Как большинство его коллег, Целестин происходил из богатого аристократического римского рода. Его семья щедро заплатила за то, чтобы их юный отпрыск служил у Папы казначеем. Бенедикт взглянул на юношу с презрением. Что этот изнеженный избалованный мальчишка знал о жизни, о том, как трудно подняться из низов?

— В чем дело?

— Господин Анастасий просит у вас аудиенции.

— Анастасий? — Бенедикт не помнил, кому принадлежало это имя.

— Епископ Кастеллы, — напомнил Целестин.

— Как смеешь ты напоминать мне? — В бешенстве Бенедикт дал Целестину увесистую пощечину. — Это научит тебя уважать старших. Теперь убирайся и позови епископа.

Целестин поспешил удалиться, схватившись за щеку. После пощечины ладонь горела, и Бенедикт потер ее, но почувствовал себя лучше, чем когда-либо.

Через мгновение в дверь величественно вошел Анастасий. Высокий и утонченный, воплощение аристократической элегантности, он знал, какое впечатление производит на Бенедикта.

— Pax vobiscus, — приветствовал его Бенедикт на ужасной латыни.

Анастасий отметил его плохое произношение, но не выказал своего презрения.

— Et cum spiritu tuo, — вежливо ответил он. — Как чувствует себя его святейшество Папа?

— Неважно. Очень неважно.

— Печально слышать. — Озабоченность Анастасия была искренней. Пока он считал смерть Сергия совершенно несвоевременной. Анастасию еще не исполнилось тридцати пяти, а только с этого возраста он мог бы претендовать на папский престол. Если Сергий умрет теперь, то будет избран кардинал на год старше его, и придется ждать лет двадцать, а то и более, пока трон Святого Петра освободится вновь. Анастасий хотел бы поскорее осуществить свою мечту.

— Надеюсь, вашему брату обеспечили достойное лечение?

— Святые отцы молятся за его выздоровление круглые сутки.

— Ах! — Наступила пауза. Они оба сомневались в эффективности таких мер, но ни один не осмеливался выразить сомнения вслух.

— В англиканской школе есть кое-кто, — осторожно начал Анастасий. — Священник, известный как отличный лекарь.

— О?

— Иоанн Англиканец, кажется, так его зовут, иностранец. Вероятно, он весьма ученый человек. Говорят, способен творить чудеса.

— Возможно, следует послать за ним, — ответил Бенедикт.

— Возможно, — согласился Анастасий, но тактично перевел разговор на другую тему. Ему казалось, что Бенедикта не стоит подгонять. Когда прошло необходимое количество времени, Анастасий поднялся. — Dominus tecum, Benedictus.

— Deus vobiscus, — снова исковеркал латынь Бенедикт.

«Тупой урод», — подумал Анастасий. То, что этот человек занял столь высокое положение, он считал недоразумением, позором для церкви. Поклонившись и элегантно повернувшись, Анастасий удалился.

Бенедикт смотрел, как он уходит. Неплохо для аристократа. «Я пошлю за лекарем, за этим священником Иоанном Англиканцем. Возможно, появление во дворце того, кто не принадлежит к обществу врачей, вызовет проблемы, но теперь это неважно». Бенедикт что-нибудь придумает.

Когда знаешь, чего хочешь, решение всегда приходит само.

* * *

В ногах огромной кровати, на которой лежал Сергий, горели три дюжины свечей. За ними стояли коленопреклоненные монахи в черном, хором читая молитвы.

Эннодий, главный врач Рима, поднял ланцет и ловко провел им по левой руке Сергия, вскрыв вену. Из раны хлынула кровь и закапала в серебряную чашу, подставленную ассистентом Эннодия. Исследовав кровь в чаше, Эннодий покачал головой. Кровь была густая и темная. Болезнетворные соки, причина недуга Папы, содержались в его теле, и никому не удавалось извлечь их. Эннодий оставил рану открытой, чтобы крови вышло больше, чем обычно. Кровопускание нельзя будет делать в течение нескольких дней, поскольку Луна вошла в созвездие Близнецов, и кровопускание в этот период недопустимо.

— Какова кровь на ваш взгляд? — спросил Флор, коллега Эннодия.

— Плохая. Очень плохая.

— Выйдем, — прошептал Флор. — Нужно поговорить.

Эннодий зажал рану, соединив ее края и сдавив рукой. Перевязать рану смазанными жиром листьями руты, завернутыми в полотно, он предоставил своим помощникам. Вытерев руки, он вышел из спальни вслед за Флором.

— Они за кем-то послали, — торопливо сообщил Флор, едва они остались вдвоем. — Лекарь из англиканской школы.

— Нет! — воскликнул раздосадованный Эннодий.

Медицинской практикой в пределах города должны были заниматься только члены общества врачей, хотя к сомнительному лечению городского населения прибегало множество непризнанных лекарей. Это терпели, поскольку они работали с беднотой. Но открытое признание одного из них, исходившее из самого папского дворца, представляло несомненную угрозу.

— Его зовут Иоанн Англиканец, — сказал Флор. — Ходят слухи, что он обладает необычайной силой. Говорят, он умеет выявлять болезни, изучая мочу больного.

— Шарлатан, — фыркнул Эннодий.

— Очевидно. Но некоторые из этих шарлатанов чрезвычайно умелы. Если этот Иоанн Англиканец проявит хотя бы видимость знаний, это может быть опасно.

Флор был прав. В их профессии, когда результаты разочаровывают и почти всегда непредсказуемы, от репутации зависит все. «Если этот чужак преуспеет в том, в чем они потерпели неудачу…»

Эннодий минуту подумал.

— Вы сказали, что он определяет болезни по моче? Ну что ж, мы предоставим ему образец.

— Конечно, не помогать же иностранцу!

Эннодий улыбнулся.

— Я сказал, что мы предоставим ему образец, Флор. Но не сказал, у кого возьмем его.

В окружении папской охраны Джоанна быстро прошла в огромный дворец, где находилась резиденция Папы, а также административные учреждения, составлявшие правительство Рима. Миновав базилику Святого Константина с высокими овальными окнами, они поднялись по короткой лестнице, ведущей в большой зал дворца, отделанный еще при Папе Льве III.

Пол зала был выложен мрамором и мозаикой такой красоты и совершенства, что у Джоанны захватило дух. Никогда еще не видела она таких ярких цветов и столь реалистично выполненного изображения. Никто в земле франков: ни епископ, ни аббат, ни граф, ни даже сам король — не знали такого великолепия.

В центре триклиния стояла группа людей. Один из них, темноволосый с выпуклыми лукавыми глазами, вышел вперед, чтобы приветствовать ее.

— Вы священник Иоанн Англиканец? — спросил он.

— Да.

— Я Бенедикт, папский представитель и брат Папы Сергия. Я вызвал вас сюда, чтобы вы излечили его святейшество.

— Постараюсь сделать все, что смогу, — ответила Джоанна.

Бенедикт понизил голос.

— Здесь есть те, кому ваш успех придется не по вкусу.

Джоанна поверила в это. Многие среди собравшихся принадлежали к особому, избранному, обществу врачей. Чужаку они не обрадуются.

К ним присоединился еще один человек, высокий, стройный с пронзительными глазами и горбатым носом. Бенедикт представил его как Эннодия, главного в обществе врачей.

Эннодий приветствовал Джоанну едва заметным кивком.

— Вы сами поставите диагноз, если обладаете необходимым мастерством. Его святейшество одержим демонами, от чьего разрушительного воздействия невозможно избавиться медицинскими методами.

Джоанна промолчала. Такие теории не вызывали у нее доверия. Зачем винить во всем сверхъестественные силы, когда существует так много вполне определенных причин заболеваний.

Эннодий протянул ей бутылочку с желтой жидкостью.

— Это моча его святейшества, взятая менее часа назад. Нам интересно знать, что вам удастся выявить.

«Стало быть, меня собираются проэкзаменовать. Ну что ж, начало неплохое».

Джоанна взяла бутылочку и посмотрела содержимое на свет. Ее обступили полукругом. Горбатый нос Эннодия приподнялся, когда он следил за Джоанной с коварным любопытством.

Она вертела бутылочку так и эдак, пока не разглядела содержимое как следует. Странно. Джоанна понюхала мочу, задумалась, снова понюхала, опустила в нее палец и попробовала на вкус. Напряжение в зале было почти физически ощутимо.

Джоанна еще раз понюхала и попробовала жидкость. Не оставалось никаких сомнений.

Умная уловка! Они предложили ей мочу беременной женщины, выдав ее за мочу Папы. Перед Джоанной стояла сложная дилемма. Простой священник, к тому же иностранец, она не могла прямо уличить их в обмане. С другой стороны, если она не докажет подмену, ее обвинят в мошенничестве.

Ловушка расставлена очень искусно. Как избежать ее?

Подумав, Джоанна объявила:

— Господь совершил чудо. Через тридцать дней его святейшество должен родить.

Провожая ее из триклиния, Бенедикт трясся от хохота.

— Ну и физиономии были у этих стариков! Едва сдержал смех! — Случившееся доставило ему огромное удовольствие. — Вы доказали свое мастерство и разоблачили их обман, не произнеся ни единого слова обвинения. Превосходно!

Подойдя к спальне Папы, они услышали за дверью хриплый крик:

— Негодяи! Вурдалаки! Я пока не умер! — Послышалось, как что-то упало.

Бенедикт открыл дверь. Сергий сидел на кровати. Его лицо побагровело от гнева. Посередине комнаты валялись осколки разбитой вазы. Священники стояли, испуганно прижавшись друг к другу. Сергий схватил золотую чашу с прикроватного столика и собирался швырнуть ее в несчастных прелатов, но Бенедикт успел предотвратить это.

— Довольно, брат. Знаешь, что сказали врачи? Ты болен, тебе нельзя нервничать.

— Проснулся от того, что они мазали меня елеем. Хотели соборовать, — обиженно проговорил Сергий.

Прелаты возмущенно поправили свои рясы. Это были важные особы. Один из них, в мантии архиепископа, произнес:

— Мы полагали, так будет лучше, учитывая ухудшающееся состояние здоровья его святейшества…

— Уходите немедленно! — прервал его Бенедикт.

Джоанна была потрясена. «Бенедикт, вероятно, могущественный человек, если так грубо обращается с архиепископом».

— Подумайте, Бенедикт, — промолвил архиепископ, — не подвергаете ли вы опасности бессмертную душу вашего брата?

— Вон! — Бенедикт взмахнул руками, словно прогоняя стаю ворон. — Все вон!

Прелаты с негодованием удалились.

Сергий беспомощно откинулся на подушки.

— Больно, Бенедикт. Не могу больше терпеть эту боль.

Бенедикт налил вина из кувшина в золотую чашу и поднес ее к губам Сергия.

— Выпей. Это поможет.

Сергий жадно выпил.

— Еще, — потребовал он, осушив чашу, Бенедикт налил ему еще, а потом и в третий раз. Вино полилось по подбородку Сергия. Он был невысок, но очень тучен. Все его тело было округлым: круглое лицо, круглый подбородок, круглые глаза в отекших складках век.

— Вот, — сказал Бенедикт, когда Сергий утолил жажду. — Смотри, что я сделал для тебя, брат! Привел того, кто поможет тебе. Это Иоанн Англиканец, знаменитый лекарь.

— Еще один врач? — недоверчиво спросил Сергий.

Но когда Джоанна откинула покрывала, чтобы осмотреть его, он не сопротивлялся. Ноги у Сергия сильно распухли, растянутая кожа потрескалась. Он страдал тяжелой формой воспаления суставов. Джоанна догадалась о причине, но хотела проверить. Она осмотрела уши Сергия. Да, так и есть: характерные отложения, мелкие известковые наросты, напоминающие глазки краба. Это свидетельствовало о том, что у Сергия острый приступ подагры. Как же врачи не заметили этого?

Джоанна легонько коснулась пальцами покрасневшей, лоснящейся кожи, прощупывая источник воспаления.

— По крайней мере, у этого руки не как у пахаря, — заметил Сергий. Странно, что он не потерял сознания при такой сильной лихорадке. Джоанна проверила его пульс, обратив внимание на ранки на руке от многократных кровопусканий. Сердцебиение было слабое, а цвет лица, после того как прошла истерика, стал синюшно-бледный.

«Господи, — подумала она. — Неудивительно, что у него такая жажда. Они чуть не убили его кровопусканием».

Джоанна обратилась к слуге:

— Принесите воды. Быстро.

Необходимо снять отек, пока он не убил его. Слава Богу, она принесла с собой корень зимовника. Джоанна достала из своей сумки маленький сверток вощеного пергамента и развернула его, стараясь не рассыпать драгоценный порошок. Слуга вернулся с кувшином воды. Джоанна налила немного в бокал, развела в нем две драхмы растертого корня — рекомендованная доза. Затем добавила очищенного меда, чтобы не слишком горчило, и немного белены: это поможет Сергию заснуть. Сон для него — наилучшее средство от боли, а покой даст надежду на выздоровление.

Она протянула бокал Сергию, и тот начал с жадностью пить.

— Ой! Да это же вода! — Он выплюнул лекарство.

— Пейте, — уверенно произнесла Джоанна.

К ее удивлению, Сергий повиновался.

— А теперь что? — спросил он, осушив бокал. — Собираетесь очистить меня?

— Полагаю, вы достаточно настрадались.

— Хотите сказать, что это все? — удивился Сергий. — Выпил, и больше ничего?

Джоанна вздохнула. В ее практике случались такие реакции. В искусстве врачевания здравый смысл и умеренность не ценят. Люди требуют более впечатляющих методов. Чем тяжелее заболевание, тем более жестокими должны быть методы лечения.

— У его святейшества подагра. Я дал ему порошок зимовника, — отличное средство для лечения подагры. Через несколько минут он заснет. Даст Бог, боль и отек пройдут через несколько дней.

Словно в подтверждение ее правоты, дыхание Сергия нормализовалось, он обмяк на подушках и мирно закрыл глаза.

Дверь с грохотом распахнулась. Вошел невысокий, скрюченный человек с лицом задиристого петушка, готового к атаке. Он развернул свиток пергамента перед носом Бенедикта.

— Вот документы, необходима только подпись. — По его одеянию и манере говорить, было видно, что он купец.

— Нет, не сейчас, Айо, — ответил Бенедикт.

Айо энергично затряс головой.

— Нет, Бенедикт, теперь от меня так просто не отделаетесь. Весь Рим знает, что Папа опасно болен. А что если он умрет ночью?

Джоанна с тревогой взглянула на Сергия, но он не слышал этого. Папа безмятежно спал.

Купец потряс перед носом Бенедикта кошельком с монетами.

— Тысяча золотых динариев, как договорились. Подпишите теперь и вот еще. — Он вынул кошелек поменьше. — Тоже ваше.

Бенедикт отнес пергамент к кровати и развернул его на простыне.

— Сергий?

— Он спит, — вступилась Джоанна. — Не будите его.

Бенедикт не обратил на нее внимания.

— Сергий! — Схватив брата за плечо, он резко встряхнул его.

Сергий растерянно заморгал глазами, Бенедикт взял со столика перо, обмакнул его в чернила и вложил в руку Сергия.

— Подпиши это.

Сонный Сергий опустил перо на пергамент. Его рука дрожала, чернила растеклись на пергаменте неровными каракулями. Бенедикт положил на руку брата свою и помог ему вывести подпись.

Джоанна все отлично видела. Этот документ, назначал Айо епископом Алатри. Сделка была заключена на глазах Джоанны, и дана взятка за место епископа!

— А теперь отдохни, брат. — Бенедикт был доволен: он получил то, что хотел. — Останьтесь с ним.

Джоанна кивнула. Бенедикт и Айо покинули комнату.

Джоанна укрыла Сергия, легонько поправив одеяла. Она была настроена решительно. Совершенно ясно, что дела в папском дворце обстоят не лучшим образом. И, похоже, к лучшему ситуация не исправится, пока Сергий доверяет управление своему продажному брату. Задача ее проста: поставить Папу на ноги, вылечив его как можно скорее.

В течение нескольких дней состояние Сергия оставалось тяжелым. Постоянные молитвы священников мешали ему заснуть, и, по настоянию Джоанны, их бдениям был положен конец. Лишь один раз Джоанна ненадолго отлучилась в англиканскую школу за лекарствами; все остальное время она находилась рядом с Сергием. Джоанна пристально наблюдала за его состоянием днем, а по ночам спала на подушках возле кровати Папы.

На третий день отек начал спадать, а кожа — шелушиться. Ночью Джоанна проснулась и увидела, что Сергий вспотел. «Слава Богу, — подумала она. — Лихорадка прошла».

На следующее утро он проснулся.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Я… не знаю, — рассеянно ответил Сергий. — Наверное, лучше.

— Выглядите гораздо лучше. — Отечность на лице прошла, синюшно-серый цвет кожи исчез.

— Ноги… очень чешутся! — И Сергий начал отчаянно скрести их ногтями.

— Если появился зуд, значит, все хорошо: жизнь возвращается. Но не стоит раздражать кожу, поскольку еще осталась опасность заражения.

Сергий оторвал ногти от ноги, но зуд был таким сильным, что через минуту он снова начал чесаться. Джоанна дала ему дозу белены, чтобы он успокоился и заснул.

На следующий день, открыв глаза, Сергий уже полностью понимал, что происходит вокруг.

— Боль… прошла! — Он посмотрел на свои ноги. — И отек тоже! — Это взбодрило его. Он самостоятельно сел и, заметив у двери дворецкого, сказал: — Хочу есть. Принесите свиной окорок и вина.

— Тарелку овощей и кувшин воды, — возразила Джоанна.

Дворецкий убежал, не дожидаясь протестов Сергия.

Брови Папы взметнулись от удивления.

— Кто ты?

— Мое имя Иоанн Англиканец.

— Ты не римлянин.

— Я родился во Франконии.

— Северная страна! — Сергий пристально взглянул на нее. — Она действительно варварская, как говорят?

Джоанна улыбнулась.

— Там не так много церквей, если вы это имеете в виду.

— Почему тебя прозвали Англиканцем? — спросил Сергий. — Ты же родился в земле франков. — Он был очень наблюдателен, несмотря на то, что ему пришлось перенести.

— Мой отец был англичанином, — объяснила Джоанна. — Он проповедовал веру среди саксонцев.

— Саксонцев? — Сергий нахмурился. — Безбожное племя.

Мама. Джоанна почувствовала привычный стыд и любовь.

— Теперь большинство из них христиане… придя к вере через огонь и смерть, — ответила она.

Сергий пристально взглянул на нее.

— Тебе не нравится, что язычников обращают в христианство?

— Чего стоит обет, добытый силой? Под пытками каждый скажет что угодно, лишь бы избавиться от мучений.

— Тем не менее наш Бог обязывает нас распространять слово Господне: «Идите, и проповедуйте во всех народах, крестите их во имя Отца, Сына и Святого Духа».

— Верно, — согласилась Джоанна — Но… — Она замолчала. Снова за старое, позволяет втянуть себя в бесполезный, а возможно, и опасный спор… теперь с самим Папой!

— Продолжай, — попросил Сергий.

— Простите меня, ваше святейшество. Вам нездоровится.

— Не настолько, чтобы я ничего не соображал, — нетерпеливо ответил Сергий. — Продолжай.

— Ну хорошо… Возьмем наставления Христа: прежде просвещайте народы, потом крестите их. Мы не вправе крестить, пока сознание не примет веру с полным пониманием. Прежде просвещайте, сказал Христос, потом крестите водой.

Сергий слушал ее с интересом.

— Хорошо говоришь. Где обучался?

— В детстве меня учил грек по имени Эскулапий, человек величайшего ума и знаний. Потом меня направили в кафедральную школу в Дорштадте, а потом в Фульду.

— А, Фульда! Только недавно получил том от Рабана Мора, прекрасно выполнено, со стихами его собственного сочинения на тему Святого Креста Иисуса Христа. Когда буду благодарить его, обязательно упомяну в письме о твоей службе нам.

Ей казалось, что аббат Рабан остался в прошлом. Неужели его ненависть будет преследовать ее повсюду, разрушая ту новую жизнь, которую она себе создала?

— Боюсь, обо мне там не очень хорошего мнения.

— Почему так?

— Аббат считает послушание величайшей религиозной добродетелью. Однако мне это всегда очень трудно давалось.

— А твои другие обеты? — не унимался Сергий. — Как насчет их?

— Я рожден в нищете и привык к ней. Что же касается целомудрия… — Джоанна старалась, чтобы в голосе не прозвучала ирония. — Всегда противостоял соблазну женщин.

Выражение лица Сергия смягчилось.

— Рад слышать, поскольку в этом вопросе расхожусь с аббатом Рабаном. Из всех религиозных обетов величайший — обет целомудрия, и он наиболее угоден Богу.

Джоанна удивилась, что он так думает. Обет целомудрия среди священников в Риме соблюдали не все. Церковнослужители часто имели жен, поскольку женатым мужчинам не возбранялось становиться священниками, если они обязались прекратить все интимные связи в будущем. Однако этого соглашения придерживались скорее формально, чем на практике. Жена редко противилась тому, чтобы ее муж стал священником, поскольку разделяла престижность его положения: к попадье или к дьяконице относились весьма почтительно. Папа Лев III был женат, когда взошел на папский престол, и хуже к нему относиться не стали.

Дворецкий вернулся с серебряным подносом; на нем лежали хлеб и овощи. Как только он поставил поднос перед Сергием, тот отломил большой ломоть хлеба и стал жадно есть.

— А теперь расскажи мне о себе и Рабане Море.