Холли пришла на нашу вечеринку не одна — она привела с собой Адама.
— Честно говоря, я не ожидал тебя здесь увидеть, — прошептал я ей на ухо, помогая снять пальто. — Мне показалось, что отец напугал тебя.
Она улыбалась, но все равно выглядела очень взволнованной.
— Страх и любопытство не исключают друг друга.
— Я чувствую то же самое, — еле слышно прошептал Адам.
Когда днем у меня выдалось несколько свободных минут, я отправил ему по электронной почте несколько отсканированных страниц, где с помощью его кода объяснял, как мне удалось освоить придуманный им суперсекретный способ связи. Мне потребовалось немало времени, чтобы записать все подробно, ничего не напутав в процессе кодировки. Так что, узнав подробности, о которых я не мог сообщить Холли, он вполне мог быть напуган даже больше, чем она.
— Неужели ты здесь живешь? — сказала Холли, оглядывая прихожую. — Не проведешь для меня экскурсию?
— Да, конечно.
Я взял ее за руку и провел через гостиную, в которой толпилось не меньше двадцати гостей с бокалами в руках. Из всех присутствующих я знал только доктора Мелвина, шефа Маршалла и Дженни Стюарт. Откуда были все остальные люди, я не имел представления.
— Ух ты, и все они агенты? — тихо, чтобы никто не услышал, поинтересовался Адам.
Я пожал плечами и продолжил показывать Холли квартиру, а Адам завел разговор с доктором Мелвином.
Я не был уверен, захочет ли Холли посмотреть мою комнату, поэтому оставил ее напоследок.
— Зайдешь ко мне? — осторожно спросил я.
— Да, конечно, — с улыбкой отозвалась она. — Очень интересно взглянуть на комнату тинейджера из богатой семьи, который не в ладах с законом.
Рассмеявшись, я распахнул перед ней дверь:
— Я ведь уже объяснил, что не совершал никакого преступления.
Хотя я видел тебя в будущем без одежды. И в этом нет ничего страшного!
— Знаю, это я тебя дразню. — Холли огляделась по сторонам и повернулась ко мне: — Самая обычная комната.
— Ну разумеется. Все, что свидетельствует о моей ненормальности, я храню в другом месте. — Я взял ее за руку, и наши пальцы переплелись. Холли покраснела и сделала шаг назад. — Я пошутил.
Она улыбнулась:
— Дело не в этом. Просто… есть кое-что еще.
— Что такое?
— Хорошо, я расскажу тебе, — начала Холли и отвела глаза в сторону. — У Джаны есть теория. Она считает, что второй поцелуй отличается от первого, потому что… ты его ждешь, но при этом еще не чувствуешь себя абсолютно комфортно со своим парнем.
Я изо всех сил сдерживался, но все равно расхохотался. Так вот в чем ее проблема? Холли слегка толкнула меня, и я засмеялся еще сильнее.
— Извини, Хол. Я решил, что ты переживаешь о чем-то серьезном. И рад, что все оказалось так просто.
— Просто для тебя, наверное? — спросила она.
— И я помогу тебе разобраться с этим. Холли, я ничего не жду. Делай что хочется, если ты по-другому не можешь. И не ищи других оправданий.
— А ты не мог бы… поцеловать меня сейчас, и покончим с этим? — тихо и неуверенно попросила она.
Я пожал плечами:
— Нет, извини. Принуждение — это не мой стиль. Твой ход, партнер, — произнес я, имитируя южный акцент Дженни Стюарт, который сегодня вечером сменился британским.
Розовые щеки Холли стали пунцовыми, и она потянула меня к двери:
— Пойдем посмотрим, что там делает Адам.
— Выходит, тебе не страшно идти по перекладине качелей в трех метрах от земли, а меня поцеловать ты боишься?
Меня очень забавляла эта ситуация, и теперь я понимал, какой серьезный путь предстоит пройти Холли, прежде чем она станет той девушкой, с которой я познакомлюсь два года спустя.
— Позже, — с улыбкой произнесла она.
— Я ведь уже сказал — только если ты действительно этого хочешь.
Она повернулась ко мне спиной и направилась вперед по коридору.
— Хочу.
— Во сколько ты должна быть дома? — спросил я у Холли, когда все гости разошлись. Мы с ней были одни в телевизионной комнате. Адам немного перебрал шампанского, так что мы помогли ему добраться до моей комнаты и уложили на кровать.
Холли покраснела:
— Я… сказала маме, что останусь у Джаны. Мне показалось, раз Адам уже вырубился…
— То есть ты хочешь остаться здесь на ночь? — удивился я.
— Извини, я, наверное, поторопилась. Если хочешь, я могу поехать домой. — Холли начала подниматься, но я потянул ее назад к себе.
— Или… ты можешь остаться.
— Ты не возражаешь? — спросила она и прикоснулась ладонью к моей щеке. У меня была всего секунда, чтобы кивнуть, а потом она поцеловала меня, настолько наклонившись вперед, что мне пришлось лечь на спину.
Несколько минут я вообще ни о чем не мог думать, но потом был вынужден остановиться и перевести дыхание. Холли лежала сверху, запустив пальцы мне в волосы, и целовала меня в шею. А моя рука уже ласкала ее под платьем. В этот момент я заставил себя вспомнить, что со мной Холли «ноль-ноль семь», а не девятнадцатилетняя Холли, у которой так сильно было развито чувство ответственности, что она не позволяла себе поддаваться внезапным порывам. Другими словами, я не мог уговорить ее сделать что-либо, если она сама не была на сто процентов уверена в правильности своего поступка. А вот Холли «ноль-ноль семь» совсем другая.
Мой следующий шаг потребовал гораздо больших усилий, чем все приемы защиты, которым сегодня обучал меня отец.
Я отодвинул Холли в сторону и поднялся с кушетки:
— Я хочу пить. Тебе принести что-нибудь?
Она села и натянула подол платья практически до колен.
— Да, воды, пожалуйста.
Отец стоял в кухне у широко открытого холодильника и изучал его содержимое.
— Развлекаешься?
Я потянулся через него и взял две бутылки воды.
— Можно и так сказать. Сделаешь мне одолжение?
— Конечно, что ты хочешь?
Преодолевая себя, я попросил:
— Найди, пожалуйста, какой-нибудь предлог, чтобы зайти к нам через пять минут.
Отец взял пакет молока и закрыл холодильник.
— Зачем?
Я мысленно застонал и принялся объяснять:
— Потому что, по всей видимости, я превратился в порядочного парня, который будет чувствовать себя виноватым, если зайдет слишком далеко в отношениях с семнадцатилетней девушкой.
Он слегка улыбнулся:
— Но она не была так молода, когда вы встречались в две тысячи девятом?
— Вот именно — сейчас все не так, как было… раньше, в будущем… даже не знаю, как сказать. — Я уже собрался уходить, но обернулся к отцу: — Давай через десять минут, ладно?
Он рассмеялся:
— Конечно.
Когда я вернулся, Холли стояла около полки с дисками, изучая названия фильмов. Она поправила лямки на плечах и привела в порядок платье.
— Хочешь во что-нибудь переодеться? — спросил я, пытаясь найти предлог, чтобы прервать наше уединение в этой комнате и немного прикрыть обнаженные части ее тела.
— Мне нужно было захватить что-нибудь с собой, но я торопилась после работы, — сказала она и взяла у меня бутылку с водой.
Я кивком показал на дверь, и Холли вышла за мной в холл. Мы остановились у комнаты Кортни, и я помедлил какое-то мгновение, прежде чем повернуть дверную ручку. Оказавшись внутри, я сразу направился к гардеробной, и Холли очень медленно последовала за мной. Отец до сих пор хранил все вещи сестры. В комнате была идеальная чистота. Уборщица каждый день заходила сюда, пылесосила, выбивала бледно-лиловое одеяло и протирала от пыли безделушки на комоде.
Холли провела указательным пальцем по крышке белого туалетного столика. Она вела себя очень осторожно, словно боялась сломать что-нибудь. Или, возможно, ей было тяжело смотреть на комнату, полную вещей, к которым никогда больше не прикоснется их хозяйка.
Я вошел в гардеробную и, не торопясь, принялся перебирать вешалки с одеждой Кортни. Потом мне на глаза попались розово-зеленые теннисные туфли, в которых она была во время нашей первой встречи в две тысячи четвертом году. Тогда она еще хорошенько отработала на мне приемы самообороны.
Когда я наконец выбрал брюки от тренировочного костюма и футболку с длинным рукавом и вернулся в комнату, Холли стояла около туалетного столика и смотрела на одну из нескольких десятков аккуратно расставленных на нем открыток с пожеланиями выздоровления. Я осторожно подошел сзади и заглянул ей через плечо. Как только я понял, что именно она читает, внутри у меня все оборвалось.
В декабре две тысячи восьмого отец все-таки набрался мужества и сделал то, что собирался уже очень давно, — избавился от вещей Кортни. И когда я приехал домой на зимние каникулы, комната сестры оказалась пустой. Исчезло все, даже эта открытка, — единственное, что мне хотелось сохранить. И не где-нибудь в доме, а именно здесь, в комнате сестры. Но, оказавшись в этом году, я даже не подумал, что могу ее здесь найти.
Я смотрел на слова, которые сам когда-то написал, и чувствовал всепоглощающее горе — не из-за самой открытки, а потому, что она так и не прочитала ее.
«Кортни,Я всегда буду любить тебя! Джексон».
моей любимой сестре, которая гораздо круче, чем я готов был признать. Я составил список секретов, которые хранил от тебя все это время. Но только попробуй показать эту открытку кому-нибудь, и я найду твои младенческие фотографии голышом и запушу их по школе.
Все, о чем я никогда не говорил сестре (ну, может быть, не совсем все). Джексон Майер.
1. На самом деле от тебя не воняет.
2. Это я в прошлом году прилепил жвачку к твоим волосам. Помнишь, тебе пришлось постричься, чтобы избавиться от нее?
3. Я не показывал друзьям твою фотографию с аппаратом для исправления прикуса. Я сказал так, потому что ты рассказала отцу о фильмах, которые я прятал под кроватью (нет, это были не мои диски, и я не смотрел их).
4. Мне нравилось, что ты помогала мисс Рамзи разучивать испанские песни с малышами в больнице.
5. ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ, когда парни обсуждают, какая „горячая штучка“ моя сестра, но, что бы я ни говорил тебе, ты вовсе не уродлива.
6. Хотя я смеюсь над тем, что ты плачешь в финале „Титаника“ (каждый раз, когда его смотришь!), мне это кажется очень трогательным.
7. Иногда я остаюсь дома по выходным и говорю тебе, что все мои друзья заняты. Но это неправда — мне нравится проводить время дома с моей глупышкой-сестрой.
8. Я боюсь измениться, если тебя не будет рядом. И стать хуже, чем я есть сейчас.
9. Иногда я не могу заснуть, потому что боюсь, проснувшись, обнаружить, что тебя нет с нами. Мне кажется, если я буду продолжать двигаться, это поможет тебе.
10. Я постоянно думаю о том, что это должно было случиться со мной, и меня мучает мысль… что если ты тоже так считаешь? И наш отец? Неужели все вокруг смотрят на меня и думают: „Тебе повезло“ или „Твоя сестра лучше, чем ты“?
11. Больше всего я боюсь сказать, что люблю тебя. Хотя это правда. Мне страшно, потому что эти слова звучат так, как будто ставят точку в отношениях. Как и слово „прощай“. Но я не скажу его тебе, никогда…
Может быть, ты попробуешь задержаться здесь еще на какое-то время? Ради меня — потому что я не уверен, смогу ли остаться самим собой без тебя.
Я протянул руку и забрал открытку с туалетного столика. Холли испуганно подпрыгнула, а потом вытерла глаза тыльной стороной ладони.
— Извини, я не собиралась читать…
— Ничего страшного. — Я сложил открытку и держал ее в руке.
— Чем вы занимаетесь?
Мы с Холли подняли глаза и увидели отца, стоящего у двери. Он слегка улыбнулся:
— Холли, можешь взять все, что захочешь. Я уже давно собираюсь отдать многое отсюда на благотворительность, но никак руки не доходят…
Холли перевела взгляд на меня. Я сунул одежду ей в руки.
— Думаю, это должно подойти.
Она встретилась со мной глазами:
— Прости, мне не следовало смотреть…
— Не беспокойся, — я наклонился и поцеловал ее в макушку. Она еще раз быстро взглянула на меня и направилась через холл в ванную комнату.
Я уже собирался уходить, но отец осторожно взял у меня из руки открытку.
— Я читал ее каждый вечер, когда ты ложился спать, — сказал он.
— Правда?
Он кивнул.
— Я смогу расстаться со всем этим… через некоторое время? — Это был один из первых личных вопросов, которые он задал мне о будущем.
— Да, ты избавишься от всего. И даже от этой открытки.
Он с улыбкой протянул ее мне:
— Что ж, теперь ты сможешь ее сохранить.
Я повертел открытку в руках:
— Я так и не отдал ее Кортни и очень жалею, что…
Отец положил руку мне на плечо:
— Она знала, я в этом не сомневаюсь.
Ох, мне бы его уверенность! Я поднял глаза и встретился взглядом с отцом.
— Папа, я видел ее. Я не собирался рассказывать тебе, но…
На его лице отразились смешанные чувства. С одной стороны, ему было интересно, но воспоминания вызывали боль.
— Когда? То есть… в каком году?
— Несколько раз. Сначала мы разговаривали, когда ей было четырнадцать, потом двенадцать. Она прогуляла школу, и мы провели вместе целый день.
Вот черт! Я только что опроверг собственные слова и ту историю, которую изложил вчера отцу и шефу Маршаллу. Я ведь утверждал, что прыгал всего дважды и совсем на короткое время. Получается, я никак не мог оказаться в две тысячи третьем году. Я уставился на отца, ожидая его реакции. Забрать свои слова назад я уже не мог.
Отец разинул рот от удивления, но сумел справиться с собой и произнес:
— Ты с ней разговаривал? Она знала о том, что…
Надеюсь, упоминание о Кортни отвлекло его, хотя это маловероятно.
— Я ей все объяснил, и она поверила мне. Конечно, испугалась сначала, но потом приняла как должное.
Отец прислонился головой к дверному косяку и закрыл глаза:
— Я так сильно по ней скучаю.
— Я знаю.
Он открыл глаза и протянул руку, преграждая мне путь.
— Джексон, то, что ты написал в открытке, неверно. Я бы не хотел, чтобы ты оказался на ее месте. И никогда не смог бы выбрать между вами. Ты ведь это знаешь?
Я похлопал его по руке:
— Сейчас уже знаю.
Возвращаясь через холл в телевизионную комнату, я поневоле задумался о поведении отца. Было ли это лучшей маскировкой агента за всю историю ЦРУ или, возможно… всего лишь возможно, что я впервые за все эти годы видел моего настоящего отца, выглянувшего из-под тщательно подобранной маски агента.
Когда я открыл дверь, Холли снова подпрыгнула. Я видел ее со спины, потому что она вернулась к полке с дисками, но от меня не укрылось, как она тайком вытерла слезы с лица рукавом футболки. Я быстро шагнул к ней и развернул лицом к себе.
— Хол, ты вовсе не разочаровала меня. Клянусь! — сказал я и взял ее лицо в свои ладони.
Она закрыла глаза и кивнула:
— Я знаю… Просто… это было… очень хорошее послание.
Стерев слезы с ее щек, я вспомнил, как отреагировал на ее плач в две тысячи девятом году после нашей последней крупной ссоры. Я настолько привык к выдержке и хладнокровию Холли, что, застав ее сейчас в слезах, готов был поверить, что мир перевернулся с ног на голову.
— Я не хотел, чтобы ты расстраивалась, — сказал я.
Холли взяла меня за руку и потянула на кушетку, где тут же улеглась рядом со мной. Она накрыла губами мои губы, и я со вздохом закрыл глаза. Прижавшись ко мне всем телом, Холли прошептала:
— Я не против того, чтобы узнать твои секреты, даже если они грустные.
Я снова принялся целовать ее, запустив руку под футболку, и надеялся только на то, что отец выполнит свое обещание и зайдет к нам до того, как я окончательно потеряю голову и забуду, какая именно Холли лежит рядом со мной.
Я губами исследовал ее шею, когда в комнату вошел отец:
— Ой, простите, я не знал, что вы здесь.
Как я и ожидал, Холли залилась краской, и, когда я предложил посмотреть какой-нибудь фильм, кивнула, соглашаясь. А через пятнадцать минут она уже крепко спала, положив ноги мне на колени. Я накрыл ее одеялом и вышел из комнаты. На меня навалилась вся тяжесть сегодняшнего вечера, и я понял, что вряд ли смогу уснуть без снотворного.
Я направился прямиком к бару и, когда вошел отец, наливал себе в бокал «Краун Ройал». Я быстро спрятал бутылку под стойку, но он все равно успел ее заметить.
— Я только…
Отец кивнул еще до того, как я договорил.
— Налей и мне тоже.
Я молча наполнил еще один бокал. Он сел на стул у бара и одним глотком выпил свою щедрую порцию виски.
— Папа, можно задать тебе вопрос?
— Конечно.
Не торопясь, я сделал глоток виски, надеясь, что это придаст мне немного уверенности в себе.
— Как вышло, что ты усыновил меня? Ведь ты работаешь в секретном подразделении, которое знает все о таких «ошибках природы», как я?
Он опустил бокал на подставку:
— Я знал, что ты скоро задашь мне этот вопрос.
— Это было случайное совпадение?
Он покачал головой:
— Ты и твоя сестра были моим заданием.
— Заданием? — переспросил я.
— Да, я сам вызвался и был счастлив, что его поручили мне.
— Выходит, ты никогда не хотел иметь детей? И не думал усыновлять?
— Не совсем так, но я уверен, что ты сможешь понять мои мотивы. При моей работе времени на личную жизнь практически не остается, — он встал и улыбнулся. — Пока она не становится частью твоей работы… или они не становятся…
— А как же агент Эдвардс? — спросил я, когда отец уже уходил. — Он охранял нас или…
Отец остановился и спросил, не оборачиваясь:
— Откуда ты знаешь про агента Эдвардса?
Что-то в его голосе изменилось, и поэтому я решил сказать правду.
— Я видел его… в прошлом.
— Ты был так далеко?
Иными словами, его больше нет.
— Что с ним случилось?
Отец подошел ко мне на пару шагов.
— Его убили… десять лет назад.
Внутри у меня все оборвалось.
— Как?
— Это были они… «Враги времени», — отец покачал головой и ушел, не дав мне возможности все выяснить.
Неужели он и так сказал больше, чем мог в этой ситуации? Или снова вернулся к привычной манере выражаться уклончиво? Сомнений не было — я хотел доверять отцу. И это желание было настолько сильным, что я мог не замечать знаков, предупреждающих об опасности.