Кулькену в очередной раз повезло. На пожарной лестнице, как и раньше, никого не оказалось. Ему даже удалось прорваться в свое убежище без проблем. По какой-то абсурдной причине, мертвого ожившего Клареста он боялся ничуть не больше, чем живого.
В тот злополучный день Кулькен понял, что пропустил конец света. Вот оказывается, как оно бывает! Живешь себе в своей зоне комфорта, в своей маленькой удобной раковинке, и случайно в какой-то момент понимаешь: мир умер, а я играл в компьютер и этого не заметил. Странная штука жизнь!
Конечно, Кулькен мог бы догадаться, что что-то случилось, когда упал и не поднялся сервер его любимой он-лайн игры. Но ему подумалось совсем о другом: «Эльфы и орки требуют обновлений». Он расценил это как знак свыше и вышел из виртуального мира. Наверное, в этот момент ему стоило подумать о том, что пора бы изменить свою жизнь, пора заняться спортом, ну или на худой конец своими прямыми обязанностями, он все-таки глава весьма крупной компании. На окраинах его сознания такая мысль даже успела засветиться, и Кулькен внес изменения в свой распорядок дня — вписал пункт о подписывании документов. Этого вполне хватило, чтобы ненадолго заткнуть совесть. Но что делать дальше? Кулькен сильный, Кулькен не стал психовать из-за потерянного соединения с сервером, он просто вычеркнул название игры и вписал новое, затем перевел мышку в верхний правый угол экрана и открыл третьих «Героев».
Но разве можно его за это винить? Каждый из нас немножечко Кулькен. У всех есть свои слабости. С другой стороны, ну а что бы изменилось, узнай он о конце света?
«Что бы я сделал, если бы узнал сразу? — спрашивал он себя. — Побежал к доктору Браламонтсу? Позвонил бы в полицию? Смешно! — и найдя в себе мужество, честно себе признался. — Я бы остался здесь несмотря ни на что. И я никого не пустил бы в свое убежище, даже если бы они попросили».
Кулькен слишком хорошо знал, что бывает с теми, кого укусили. Он слишком сильно любил фильмы про зомби и слишком часто смотрел их, чтобы не знать, что обычно бывает в таких ситуациях. По его расчетам, власти уже давно дали свои команды зачистки зараженных. Элита, скорее всего, спасена, а на остальных всем всегда было плевать.
«Не играй я тогда в «Героев» ровным счетом не изменилось бы ничего».
«А знаешь почему? Потому что нужно было раньше менять свою жизнь, как я тебе говорил, — это был укоряющий голос доктора Браламонтса. — Но ведь ты не хотел меня слушать. Ты все ныл о своих страхах и проблемах. О том, какие все кругом злые и непредсказуемые, о том, как они вгоняют тебя в ступор своими вопросами, о том…»
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — Кулькен лежал на диване, обнимая подушку. — Доктор бы ни за что так не сказал. Он никогда меня не обвинял!
«Это потому, что я сосал из тебя деньги, дружок, а ты охотно мне их платил».
— Я схожу с ума…
«Да, так и есть», — Кулькен всей кожей почувствовал улыбку доктора в стиле Чеширского кота. Он зарылся лицом в подушку и тихонечко застонал.
Запасы еды почти закончились. Ресурсы генератора, которые Кулькен перераспределил по зданию, почти истощились. Сколько прошло времени с тех пор, как подушка, оставленная между дверью и дверным косяком, подстраховала его путь к отступлению? Кулькен точно не мог сказать, да и не хотел. Время и потеряло для него ценность, и стало единственно важным. Он понимал, что нужно встать и начать спасать себя. Но с другой стороны, чтобы это сделать, нужно было ответить на один фундаментальный вопрос.
Зачем?
Раньше его не очень интересовала собственная жизнь. Мир фантазий был куда интересней. И что же изменилось теперь? Его фантазии стали реальностью. Не все, конечно, да и далеко не самые лучшие. Но разве он этого не хотел? Разве мертвый мир не привлекал его больше, чем живой? Ответить даже самому себе было страшно.
Вероятно, полдень уже миновал. Солнце бросило свой лучик в окно его «Крепости» и попало в стеклянный шар, стоявший на столе. Этот шар подарила ему Барбара на их первом свидании. Ах, Барбара. Эти длинные ноги, шелковая кожа, ложный румянец. Все это так часто снилось ему по ночам.
«Лживая гадюка», — с горечью и злостью подумал Кулькен, но она запала ему в сердце, и выгнать ее не выходило до сих пор.
Солнечный лучик продвинулся правее и распустился хризантемой бликов, отраженных от стекла.
— Боже мой, как же красиво…
Лжец тот, кто скажет, что в душе технаря не может жить художник. Лучик сдвинулся еще дальше, и хризантема бликов зацвела полным цветом. Он лежал и рассматривал ее, стараясь ухватить момент за хвост, и даже подумал: «Будь это последний мой день, я бы хотел умереть сразу же, как только она отцветет». Это был бы вполне подходящий момент. Кулькен ушел бы даже в каком-то роде счастливым. И возможно, это случилось бы, ведь когда человек жаждет смерти, у него есть все шансы ее найти. Но видимо у мироздания на него были совсем другие планы.
Как только хризантема схлопнулась, а лучик заскользил дальше, Кулькен встал. Наверное, он даже сам не понял зачем, потому что в нерешительности стоял еще секунд десять, после чего прошелся по комнате вдоль окна, затем обратно. Выйдя на второй круг, Кулькен, сцепил руки в замок и прислонил их ко лбу. Когда он размышлял в такой позе, то всегда думал о чем-то значимом. Все основные его грандиозные идеи приходили к нему именно в таких состояниях. Полубормотание, полупрогулка, полутранс. И каждый, кому доводилось видеть его таким, знал: только помешай этому скромному добряку, как он испепелит тебя взглядом. Утрата ценной идеи для Кулькена была подобна выкидышу. Он не всегда мог восстановить ход своих мыслей с того момента, на котором его перебили. Иногда, в первые минуты после сбоя, вообще не мог вспомнить, о чем думал. Доктор Браламонтс всегда шутил на этот счет: «Уж не знаю, как устроена твоя умная голова, но какие-то шестеренки явно не на своем месте».
Но шестеренки крутились. Ровно до тех пор, пока, наконец, не зажглась лампочка. В тот же момент на лице Кулькена засветилась улыбка.
Слишком быстрыми для такого увальня шагами он проследовал до своего «волшебного» шкафа. Для него это была почти Нарния. Там хранилась большая часть его сокровищ. Но ему нужны были только два, да и то, второе сокровищем он не считал, но, слава логике, не выкинул. Вытащив из шкафа искомое, Кулькен бросился в туалет. Достав из шкафчика над унитазом баллоны с освежителем, метнулся к буфету с едой. Распахнув его, оценил запасы, которые практически иссякли, и принялся их делить. Первая кучка еды — на сейчас, вторая — перед выходом, а третья — на случай, если удастся выжить. Вторая и третья кучка были самыми аппетитными. Второй паек, возможно предсмертный, должен быть питательным, чтобы этой самой смерти попытаться избежать, а третий — как «денрожденный» пирог — должен быть очень вкусным, если все-таки доведется им насладиться.
— Спорю на двести баксов, — с улыбкой сказал толстячок, — если мой план меня спасет, у мироздания определенно есть чувство юмора.
И в чем-то Кулькен был прав. Иногда, чем абсурдней исполнение, тем выше шансы. Абсурдность, нелепость или постыдность плана может служить инвестицией в успех. Ведь если ты не разбился, падая со скалы, благодаря трусам, которые зацепились за колючий кустарник, ты уже платишь унижением за свою жизнь. А когда тебя спросят: «Расскажите, как вам удалось выжить, ведь шансов на спасение не было?» — ты либо умолчишь о деталях своего чудесного спасения, чем явно разочаруешь толпу, либо расскажешь и будешь осмеян. Инвестиции, дружище, такие вот инвестиции. И мироздание частенько их принимает.