— Норт, ты не поможешь мне?

Она нависла над банкой с консервами, открыть ее никак не получалось.

— Или открывалка затупилась, или я слабак, — добавила Лиа.

Дом, в котором они прятались, был просторным и надежным. Сначала в доме было много припасов, но если их не пополнять, рано или поздно они закончатся. Так и случилось, ведь выходить из дома они пока не решались.

— Норт! Иди сюда! — Лиа опять позвала его, у нее совсем не осталось сил ни физических, ни моральных. Две-три минуты безрезультатных боев с будущим обедом в конец измотали ее, а верхняя часть искореженной металлической банки, казалось, протянула свои рваные щупальца вверх, чтобы ухватить обидчицу и поранить.

— Норт, я без тебя не справлюсь! — Лиа окинула взглядом кухню.

«Последняя, — подумала она, — что же мы будем делать?»

Норт тоже не сразу справился с банкой. Пока он возился, его длинные до плеч волосы спадали на лицо. Его силачом тоже назвать было нельзя. Когда они познакомились, он играл в группе и казался ей нереальным. Когда он стоял на сцене с гитарой в руках в свете прожекторов, каждая вторая девушка мечтала о нем. Но он выбрал ее, и она не собиралась противиться. Их отношения не были гладкими. Это был вихрь, водоворот и американские горки, хотя поначалу все напоминало ванильно-розовую помадку, которая затем была отравлена ревностью, алкоголем и ссорами. Но они не расходились. Один Бог ведал почему.

Слабого всегда притягивает сильный, вот только тогда она и подумать не могла, что слово «сильный» не всегда стоит возле слова «мужчина».

У нее не раз возникала мысль уйти от него, но все улетучивалось, когда он выходил на сцену и посвящал ей очередную песню. На первый взгляд могло бы показаться, что дело в тщеславии. Каждая девушка, которой когда-либо посвящали стихи, знает, как это щекочет самолюбие. Но в данном случае, дело было не в этом.

«Музыкальный оргазм». Так она это называла. Понять это сможет только тот, кто когда-либо испытывал нечто похожее. Соски твердеют, мурашки бегают так, что кожа начинает вибрировать, а все волоски на теле становятся похожими на маленькие антенки. Такое происходит, только когда музыка резонирует с душой и настроением. В этом нет никакой магии, но для нее все это было сплошным волшебством. Ей не было интересно, что звуки, издаваемые в диапазоне человеческого крика, вызывают наибольший отклик у слушателя. Ее не интересовало, что все это заложено в нас природой. Она не знала, что ухо человека способно услышать крик с более дальнего расстояния, чем любые другие равные по громкости звуки, и что приятно это по тем же причинам, по каким мы с упоением читаем ужасы ночью под тусклым светом ночника. «Я избежал опасности, но ее не избежал кто-то другой». Ей было все равно, что вся магия заключалась в высвобождаемом дофамине. Ее волновало только то, что когда Норт пел, казалось, что душа его плачет, а он словно кричит от боли. И единственно, чего ей хотелось в тот момент — просто обнять его.

— Это последняя? — спросил он, кивнув на банку.

— Да. Нам придется отсюда выйти. Нам нужна еда, мы же…

— Завтра, — перебил он ее.

— Но…

— Завтра, Лини-бикини, завтра, — он поцеловал ее в лоб и вышел из кухни.

Но слово «завтра» это слово-ловушка, ведь завтра это день которого нет. «Завтра» это то, что никогда не наступит, ведь стоит прийти новому дню, как оно опять от нас ускользает.