Любовь…
На что мы способны ради нее? Мужчина, который вышел из кабинета, озираясь по сторонам, уже нашел ответ на этот вопрос. Он пытался сохранять хладнокровие, но все его тело била мелкая дрожь. Он ввел код, запер кабинет и спокойным шагом пошел по коридору. Никто ничего бы не заподозрил, ведь все было как обычно. Мужчина просто шел по коридору только был более скован, шея слега вжалась в плечи, а руки подрагивали, но после того, что с ним произошло, это не удивительно. Шаги его были такими громкими, что он едва уловимо морщился при каждом звуке, с которым его новые дорогие туфли касались пола. Это был не кафель, не паркет и не ламинат. Это было что-то новое, разработанное недавно и внедренное к ним для пробы. На этом полу нельзя было поскользнуться, даже когда на него было что-то пролито, на нем не оставалось царапин, и его легко было отмыть от любых загрязнений. Даже от крови. По большей части именно поэтому он и прижился. Всякое случается в лабораториях, а следов происшествия лучше не оставлять. Темные пятна и брызги плохо сказываются на настроении персонала.
Он уже дошел до развилки и повернул направо. Этот коридор был меньше предыдущего. Двери были кодовые, кроме одной.
Подсобка.
Мужчина зашел в нее, сменил халат на униформу разнорабочего. Снял резинку, собирающую его волосы в хвост, взлохматил их и надел кепку. Выкатив тележку, он направился к лифту.
«Если лифт не пуст, мне конец», — с замиранием сердца подумал он.
Он знал, что шанс, что в лифте кто-то будет ничтожно мал, но чем черт не шутит?
Двери раскрылись, лифт был пуст. Он вкатил тележку, нажал на кнопку и тут же с ужасом обнаружил, что из нижнего яруса торчит рука. Женская рука. Он опустился на колено, словно делая ей предложение в порыве чувств, и убрал руку под шторку.
Двери лифта распахнулись. В коридоре стояла пара новичков, завербованных после выпуска из университета. По статистике, приживется только один, но они еще об этом не знают. Парни воодушевленно беседовали, когда он выходил из лифта. Один задел его плечом, спутано извинился, но даже не посмотрел в его сторону. Экстаз от возможностей, открывающихся перед ними, был слишком велик. Мужчина покатил тележку дальше. Вход именно в эту лабораторию был скрыт от лишних глаз, маскируясь под очередную подсобку. В первую очередь лаборатория была скрыта от глаз новичков, бродивших по коридорам.
«Приживется-то только один из двух».
Простая математика из отдела кадров. Он вкатил тележку, вошел сам и плотно закрыл дверь. Отодвинув с полки большую бутыль с отбеливателем, он приложил руку к пятну на стене. Что-то щелкнуло, и перед ним появилась панель для идентификации.
«Моя карьера будет кончена, и мы всю жизнь проведем в бегах. Стоит ли оно того?»
Он посмотрел на тележку в то место, откуда недавно выглядывала рука.
«А стоит ли моя жизнь хоть чего-нибудь, если рядом нет ее?»
Мужчина достал из кармана гаджет, который дал ему его новый друг из отдела компьютерной безопасности. Еще две недели назад, до того, как все случилось, он хвастался, что при помощи этой простой штуковины частенько дурит местных охранников, сбрасывая время их авторизации в системе. Также простодушный новый друг сказал, что с помощью гаджета можно пройти идентификацию, не отражаясь в системе. Раздобыть такой аппарат было бы ой как непросто, но эти айтишники… Если есть кто-то, кто верит в сказки, любовь и романтику больше, чем они, так это дети и умалишенные. А может, все дело в том, что они и есть дети? Выросшие, но не повзрослевшие, и, наверняка, сами не подозревающие об этом. По крайней мере, весь его небольшой опыт общения с ними, сводился именно в этому выводу. Да и сам он не считал веру в любовь чем-то глупым или постыдным, скорее, наоборот, верил, что если считаешь любовь глупостью, значит, часть тебя давно уже умерла. И в этом только твоя вина, ведь если даже цветок может пробиться через асфальт, человек может пробиться через все испытания, уготовленные ему жизнью, а потом все равно расцвести. И он тоже собирался расцвести. Сразу, как только спасет свою жену. Они пройдут это испытание по-своему, не покоряясь судьбе, а переламывая ее.
Будущее не за холодным расчетом, будущее за теми, кто способен свернуть горы. За теми, кто верит в невозможное. Его новый друг дал ему приспособление, которое не дал бы никто из охраны или из коллег по лаборатории. Никто бы не помог ему, потому что они ничего не смыслят в жизни. А верящий в силу любви айтишник понял и дал. Может потому, что ему тоже была ведома утрата, а может, потому что порой рядом с гениальностью идет и наивность. Не все из них в отделе компьютерной гении, не все из них наивны и, уж точно, далеко не каждый верит во что-то светлое. Но надо было знать, где и искать помощи, и в выборе отдела мужчина не ошибся. Обратись он напрямую к одному из охранников — тут же был бы с треском уволен. Но рассказывая о своих намерения айтишнику, ему даже не пришлось врать или что-то преувеличивать. Он просто рассказал все как есть, подробно в деталях за парой-другой кружек пива после работы. Рассказал о своей утрате, о своей боли, о своем безумном плане, и его новый друг вздохнул, пригубил пенящейся жидкости из бокала, достал из кармана гаджет и сказал: «Верни ее. Верни, если сможешь. А если поймают с этой штуковиной — скажи, что украл».
Когда он переступил порог, лаборатория засияла. Зажглись лампы, и все осветилось ярким настраивающим на работу светом. Он отодвинул шторку. Аппараты и датчики, прикрепленные к телу, делали его жену похожей на киборга. Это нужно было исправить. Любой ценой.
Аккуратно, как в первую брачную ночь, он взял ее на руки. Как новоиспеченный муж, с трепетом понес ее к койке, на которой произойдет нечто более интимное, нечто более значимое и важное, чем первый секс. Она должна продолжить жить, как все нормальные люди. И он поможет ей! Сделает все, что требуется.
«Овощ, — его лицо исказила гримаса отвращения. — Как они смеют? Как они смеют так про нее говорить?»
Ее сердце все еще бьется, и она все та же, она его жена. И никто этого не отнимет.
— Они не имеют права так говорить про тебя! — ласково сказал мужчина, уложив ее на белоснежную простыню. Провел рукой по ее бледному лицу, затем по волосам.
Конечно, сейчас она уже не так красива, но разве это важно? Разве внешность важна для любви? Если бы он влюбился только в ее лицо или тело, эта любовь закончилась бы спустя пару лет. Но нет, он любил ее всю вместе с изменениями, коснувшимися ее внешности, вместе с новыми морщинками, что появились вокруг глаз, вместе с парой лишних килограммов, что сделали ее бедра более мягкими. И когда случилось «это», он не перестал любить ее, потому что любил ее всю целиком. Любил все ее естество, саму ее душу, хоть и ставил существование последней под сомнение.
Отогнав все ненаучные мысли, мужчина принялся суетливо подключать жену к аппарату.
«Они не смогут мне помешать! Не смогут. Я нигде не засветился».
Он опять провел рукой по ее волосам и щеке.
«Она все также пахнет, только теперь ее запах не смешивается с запахом крема и прочих косметических средств. Она прежняя, только больше не понимает ничего и не реагирует. Но я это исправлю, потому что могу это сделать… хочу это сделать… и я просто должен».
* * *
Все дело заняло у него минут двадцать. С крысами было быстрее, но оно и понятно, крысы не были ему так дороги, как жена. Сейчас он проделал все медленно, аккуратно, исключая возможность ошибки. Две недели назад эксперимент на крысах уже увенчался успехом. В лаборатории ждали разрешение на эксперимент на шимпанзе, но возникли какие-то бюрократические заминки, отчего в лаборатории наметился некоторый простой.
«Все получится, — настраивал себя мужчина. — Крысы живы и чувствуют себя превосходно».
— Все будет хорошо, дорогая, я все сделаю правильно, — прошептал он, пробежав глазами по мониторам.
Прошло еще около получаса, результатов пока не было. А вот на телефоне уже было около пяти пропущенных вызовов.
«Это нехорошо. Совсем нехорошо!»
Он выбрал день, зная, что в лаборатории никого не будет, но его видели в здании, и он мог понадобиться кому-то из коллег. Пять пропущенных подтверждали эту теорию. Он сидел у компьютера, игнорируя звонки, и кусал ногти. Глупая детская привычка, от которой он никак не мог избавиться в моменты наибольшего беспокойства.
«Сколько еще времени это займет? Получится или нет!» — но мысли его прервал звук, который сначала показался ему плодом его воображения.
Хрип, слабый, но вполне различимый в тишине лаборатории. Он так быстро вскочил со стула, что перед глазами у него поплыло, но мужчина все равно бросился к койке, на которой лежала его жена. Она шевельнулась. Сердце его готово было выпрыгнуть из груди. Он не верил тому, что видели его глаза. Женщина повернула голову, заморгала и пустым непонимающим взглядом уставилась на него. Он взял ее ладонь в свои руки и крепко сжал.
— Дорогая, это я! Ты меня помнишь?
Она опять поморгала, изо рта вырвались лишь хрипы. Женщина попыталась подняться, но он становил ее.
— Тебе пока нельзя, милая. Пока нельзя…
На что она нахмурилась, опять попыталась привстать. Ему показалось, что на лице ее отразилось возмущение. Эмоции! На ее лице наконец-то опять появились эмоции! Женщина вновь захрипела, пытаясь что-то сказать.
— Тише, тише, дорогая, у тебя в горле пересохло!
Она потянулась в его сторону, уже не пытаясь привстать. Мужчина наклонил голову и повернулся к ней ухом, стараясь разобрать в хрипах слова. Он почувствовал, как ее губы касаются уха, и по телу пробежала приятная нервная дрожь. Бабочки в животе вспорхнули. Он чуть отдалился, давая ей пространство, ведь координация движений у нее все еще нарушена.
Прошло всего несколько секунд, прежде чем среди хрипов к своему великому счастью он расслышал ее первые за долгое время слова.
— Где я?