Глава 6

Липкая лента

Где-то над Мексиканским заливом, между Канкуном и Гаваной, я запаниковал.

Не то чтобы до этого весь день я хранил спокойствие. Полет в Мехико прошел хорошо, но рейс в Гавану отложили, так что нам пришлось сидеть и ждать. И я допустил стратегическую ошибку.

Загуглил нашу авиакомпанию «Cubana de Aviacion».

Знаете, какое счастье охватывает, когда при запросе вы получаете ссылки на «авиакатастрофу», «воздушное крушение» и «трагедию»? Выброс адреналина, когда выясняется, что по критериям безопасности ваша компания стоит на последнем месте – не в последнем блоке, не хуже прочих, а вообще последняя?

– Я думала, ты знаешь, – рассеянно заметила Ана, возясь с камерой. Она навела ее на меня и включила запись. – Как же ты проверял?

– Я не успел. Нужно было подготовить двухмесячный контент для сайта. – Я посмотрел прямо в камеру. – Котострофа. ком, у нас вы найдете что угодно. Зайдите прямо сегодня!

Ана закатила глаза и опустила камеру:

– Если что-то ломается, кубинцы не могут это заменить. Просто заклеивают скотчем.

– Мы ни за что не полетим на замотанном скотчем самолете.

– Ту-204, – сказала Ана. – Классическая советская птица.

– Ты прямо словно предвкушаешь.

Ана выразительно на меня посмотрела. У нее под глазами залегли темные круги (они не проходили весь последний месяц), но губы дрогнули в улыбке.

– Ты же вроде хотел посмотреть настоящую Кубу.

– А еще я хочу выжить.

– Знаешь, что раньше Гаваной заправляла американская мафия? До революции?

– При чем тут это?

– Мы поимели их страну, – пояснила Ана. – Они не выдержали и взбунтовались, а мы наложили на них эмбарго. А ты жалуешься, что им нечем чинить самолеты?

При нормальных обстоятельствах, я скорее ответил бы на письмо нигерийского принца, чем полез бы в этот разговор. Но мне надо было отвлечься от предстоящей поездки на смертоносной машине дедушки Ленина. Так что мы провели два прекрасных часа, споря, связаны проблемы Кубы с эмбарго или коррупцией правительства Кастро либо же дело в неизбежном крахе коммунизма.

– У коммунизма есть свои минусы, – наконец сказала Ана. – Зато есть предоставление жилплощади без аренды, а еще медицина и обучение абсолютно для всех. Если вырос в Вашингтон-хайтс с работающей мамой и вечно пьяным вдрызг отцом, начинаешь смотреть на это по-иному.

Потом она затихла, и разговор прекратился.

Когда объявили посадку, вид самолета меня успокоил. Сверкающий, белый, с двумя турбинами и вполне современный.

– А неплохо, – заметил я Ане, пока мы шли к трапу, борясь с порывами теплого ветра.

Она просто кивнула на ближайшее крыло.

Там, на стабилизаторе, прямо под крылом виднелся серебристо-серый…

Скотч? Скотч.

С первых же минут на борту мое внимание привлекли обрывки разговоров.

«…si, asere, pero si que si…»

«…lo que yo meti fue candela…»

«…tiene tremenda pinta, hermano…»

Проглатываемые слоги и быстрый говор мгновенно напомнили мне тетю Хуниту.

Только половина пассажиров была кубинцами, но каждый тащил с собой столько сумок и поклажи, что мог открыть небольшой магазин в Гаване или обеспечить достаточно большую семью обувью, одеждой и кухонными принадлежностями, что скорее всего. Один парень умудрился протащить через досмотр электронную клавиатуру, все еще в упаковке, и добрых пять минут запихивал ее на багажную полку.

Вскоре я сидел скрючившись в кресле над Мексиканским заливом. Ана пыталась отвлечь меня от зловещего гула моторов рассказом, как она ездила в родную деревню в Пуэрто-Рико: о местных танцах, горах свинины и долгих часах обжиманий с унитазом. Я пытался слушать Ану, но сам не сводил глаз с окна.

Прошло где-то полчаса, но мне казалось, что полет только начался. Затем самолет сделал крен, немного развернулся, и я увидел землю.

Полоска белого песка, зелень, очень много зелени – поля, леса и снова поля. Тут и там виднелись мазки ярко-красной почвы, словно какой-то ребенок разбросал по карте кусочки пластилина.

Куба!

Тут я понял, что дрожу. И неслабо так дрожу. Руки заметно тряслись на коленях, зубы стучали.

– Ты в порядке, Рик? – спросила Ана. – Все хорошо. Знаешь, по автомагистрали в Нью-Джерси ездить гораздо опаснее.

Дело не в этом. Я не боялся разбиться.

Через двадцать минут я ступлю на землю Кубы.

На ту самую землю, которую мама покинула тридцать пять лет назад. Пройду по улицам, где она выросла. Встречусь с родней, которую она оставила, и режимом, которому предпочла изгнание.

Изгнание и молчание. Пятнадцать лет мама скрывала от меня свое прошлое. Пятнадцать лет в моей жизни была эта пустота – и не просто отсутствие Кубы, но тоска по ней. Словно орган, который должен быть, но его нет.

Не знаю, что меня больше пугало. Что со своим американским испанским, камерой на шее и в штанах хаки буду чувствовать себя туристом или что Куба покажется мне домом?

Я напряженно всматривался в зеленые поля и леса и не заметил, как мы пошли на снижение. Поля сменили бетон и приплюснутая сеть дорог и зданий. Капитан скомандовал экипажу приготовиться к посадке, и несколько минут спустя земля стала быстро приближаться.

Тень самолета пронеслась по траве. Показалась посадочная полоса.

Самолет лязгнул. Подпрыгнул. Упал обратно. Резко сбавил скорость и покатился по полосе.

Мы приземлились.

Кто-то в хвосте самолета зааплодировал, словно пассажиры там до конца не верили, что пилот справится.

Я заметил, что Ана крепко сжимает мою руку:

– Все хорошо, Ана. Нечего бояться.

Она обожгла меня взглядом:

– Кто бы говорил, герой!

Я больше не дрожал. Спокойствие накрыло меня так же внезапно, как до этого страх.

Снаружи нас встретила жара, куда более выраженная, чем в Нью-Йорке или Канкуне. Пара шагов, и я уже обливался потом. Затем мы вошли в прохладный коридор, и моя футболка прилипла к телу.

Мы прошли к офицеру иммиграционной службы и присоединились к очереди, выстроившейся перед кабинкой, где и сидел этот представитель закона в голубой форме, облеченный властью.

– Прямо как дома, – заметил я.

Здешние кабинки очень походили на иммиграционный контроль в аэропорте Кеннеди, хоть и выглядели более старыми и обшарпанными. Трое вооруженных солдата у стены тоже никого не удивили бы в американском аэропорту. Если уж на то пошло, видеть постеры на стенах – красивые пляжи, площади в колониальном стиле, всю эту аутентичную Кубу – было приятнее, чем сухие извещения нашей Администрации транспортной безопасности.

– Знаешь, сколько народа без причины заворачивают на границе США? – спросила Ана.

Мы медленно подошли к кабинке. Наш офицер был усатым, тучным и склонным к размышлениям. Делал паузы между вопросами, долгие минуты пялился на экран компьютера и демонстрировал явное презрение к нынешнему сумасшедшему ритму жизни. Наконец настала наша очередь, и мы поздоровались.

Офицер посмотрел на наши темно-синие паспорта на стойке, потом обратно на нас:

– Вы говорите по-испански?

Мы кивнули.

– Вы американцы?

Ана неловко поерзала.

– Да, – сказал я.

Офицер взял паспорта. Полистал мой. Полистал паспорт Аны. Рассмотрел наши туристические визы, которые нам поставили в Канкуне.

– Цель визита?

– Повидаться с родными, – ответил я.

– Туризм. – Испанский Аны вдруг стал неуверенным, словно был для нее не родным. – Посмотреть Кубу.

Офицер прищурился на нас, как Шерлок на расследовании:

– Что за родственники?

– Моя мать была кубинкой, – пояснил я. – Я хочу встретиться с ее семьей и увидеть ее страну. А это моя подруга.

Офицер крякнул.

– Где остановитесь? – спросил он. – Отель?

– Каса партикулар. – Так здесь называлось платное проживание у местных.

Хуанита наказала мне давать именно этот ответ, пока мы не доберемся до нее и не заполним бумаги, которые позволят нам жить у нее легально.

– Вам еще нет восемнадцати.

Мы протянули офицеру наши разрешения от родителей, переведенные на испанский и нотариально заверенные. Офицер взял их. Прочел. Повернулся к монитору, что-то набрал. Щелкнул, прокрутил. Набрал что-то еще.

Ну же! Просто поставь уже штамп.

Офицер повернулся к нам. Поджал губы. Прокашлялся.

– Мы поддерживаем революцию, – вдруг выпалила Ана.

Я опешил.

Офицер опешил.

Мы все опешили.

– Что? – переспросил он.

Ана замялась.

– Революция… Мы ее поддерживаем…

Офицер заговорил по рации:

– Васкес, подойди к десятому. Васкес, к десятому.

– Офицер, в чем… – начал я.

Он оборвал меня взмахом руки. Смотрел на нас не мигая, словно опасался отвести глаза. Я бы почувствовал себя Риком Гутьерресом, крутым нелегалом, представителем международной мафии, если бы не боялся обделаться.

Я посмотрел на Ану. Она посмотрела на меня.

У меня в голове замелькали картинки. Нас депортируют. Нас посадят. Они найдут камеру Аны и примут нас за шпионов.

Дверь за офицером распахнулась. Вошел еще один мужчина в униформе, худой и бледный. Видимо, Васкес.

– Что такое?

– Девочка говорит, что поддерживает революцию.

– Что? – Васкес повернулся к Ане. – Почему вы это сказали?

– А что? – смутилась Ана. – Батиста был диктатором.

Думаю, у Фиделя и Че было много хороших идей.

Васкес посмотрел на нее. На коллегу. Снова на нее.

– Мы просто хотели посмотреть страну, – вмешался я. – И потанцевать.

Васкес наклонился к офицеру и что-то прошептал. Не уверен что, но вроде «кажется, она серьезно».

Офицер чуть покачал головой, мол, ну и дела.

А сам сказал:

– Добро пожаловать на Кубу.

Нам поставили штампы, сфотографировали и пропустили через дверь.

Минуту спустя я стоял на выдаче багажа и пялился на ленту.

– Не понимаю, – пробормотала Ана. – Что я такого сказала?

– Ну это как если бы кто-то явился на границу Штатов и стал признаваться в любви к демократии. Ненормально.

– Неужели?

– В смысле, ты же не ожидаешь услышать: «Ой, Обама, он такой замечательный! А как эти беспилотники чудесно летают!»

– Вот как, оказывается, я себя вела.

Тон Аны наконец заставил меня поднять глаза:

– Я не к тому, что ты сумасшедшая.

– Приятно слышать.

– Просто со стороны это выглядело…

– Замолчи. Просто замолчи.

Я ухмыльнулся. Секунду спустя она тоже.

У нас получилось. Мы на Кубе.

 

Глава 7

Иисус любит революцию

Куча людей бродила по похожему на пещеру обветшалому залу прибытия. Они ждали кого-то, болтали, держали таблички. Целые семьи прижимались к металлическому ограждению, высматривая своих близких. В другом месте группа ребят сидела на упакованных в прозрачный пластик чемоданах и ела сэндвичи с безразличным видом.

Пока мы пробирались сквозь толпу, какой-то худой мужчина в потрепанных найковских шортах потянул меня за плечо:

– Сигары? Сигары? – Словно меня могло дернуть закурить посреди аэропорта.

– Нам ничего не надо. Спасибо.

Мужчина тут же двинулся дальше, уже высматривая следующего туриста.

– Как мы найдем твою тетю? – спросила Ана.

Я пожал плечами. Здесь было столько женщин, похожих на маму. Столько голосов, что напоминали голос Хуаниты… Она прислала по электронной почте фото, но…

– Рик!

А вот и она. Полная женщина с серебристыми волосами, округлым лицом и кожей того же оттенка, что и моя. Она радостно протолкалась к нам, не обращая внимания на других людей. На ней были потертая джинсовая куртка и джинсовые же штаны, обрезанные чуть ниже колен и открывающие мощные ноги. Невероятно, но она и правда отлично выглядела.

Я улыбнулся:

– Тетя! Я…

Хуанита сгребла меня в объятия. Она пахла парфюмом и слегка потом.

– Рик, сынок, – затараторила Хуанита на испанском. – Ты так похож на мать.

Отлично. Я похож на девчонку.

– Удивительно, как ты меня узнала.

– Конечно же я тебя узнала.

– Со второй попытки, – уточнила ее спутница, крепкая женщина лет двадцати пяти в простом белом платье. Ее улыбка казалась немного неестественной, словно она редко улыбалась. – Первый парень, к которому она кинулась, напугался до чертиков.

– Ай! – отмахнулась Хуанита. – Рик, это моя дочь Йоланда, твоя кузина. Она мозг нашей семьи.

– Рада тебя видеть, парень, – поздоровалась Йоланда. – А это кто с тобой?

Я поспешно обернулся, поняв, что совсем забыл об Ане. Она стояла чуть поодаль, сунув руки в карманы, и старательно изображала равнодушие.

– Это Ана Кабрера, моя подруга и партнерша по танцам. Ана, это мои родственники.

– Привет, – отозвалась Ана. – Рада познакомиться.

Хуанита сжала ее так же пылко, как минуту назад меня:

– Очень рада тебя видеть, милая.

– Как долетели? – спросила Йоланда.

– Хорошо, – ответил я. – Только на таможне немножко застряли.

– Что такое?

Ана предупреждающе на меня зыркнула, но я сделал вид, будто не заметил.

– Мы сказали, что поддерживаем революцию. Им это не понравилось.

– Да? – Улыбка Йоланды поблекла. – А что вы знаете о революции?

– Давайте пойдем в обменник, – весело предложила Хуанита, словно не слышала дочь.

На Кубе два вида валюты: конвертируемый песо или «кук» (курс с долларом почти один к одному) и национальный песо (курс в двадцать пять раз ниже). Хуанита наказала нам взять и те и другие и запомнить разницу между ними, чтобы не попасть впросак.

– Люди за пять «куков» пойдут на что угодно, – предупредила она.

– Мы, кубинцы, расплачиваемся национальными песо, – добавила Йоланда, – которые ни черта не стоят.

– Не ругайся, – осадила ее Хуанита. – Идем.

Она подхватила чемодан Аны и устремилась на выход так, словно нам срочно надо было уйти. Ана побежала следом и попыталась забрать багаж, но безуспешно.

Мы вышли из здания. Был ранний вечер, но по жаре и не скажешь. На улице царил хаос. Туристы тащили свои сумки, отбивались от местных торговцев и пытались поймать такси.

Вытирая пот одной рукой и держа чемодан в другой, я последовал за Хуанитой – через дорогу, по тропинке между какими-то пальмами и, наконец, на открытую парковку.

Я видел много романтических фото, где старые американские машины пробираются по улицам Гаваны, но думал, что это просто постановочные кадры. Преувеличенные, приукрашенные, наживка для туристов. А теперь оказался посреди океана музейных достопримечательностей: массивных автомобилей с длинным капотом, сияющими хромированными ручками и яркими расцветками – зелеными, красными и темно-синими.

Не все были такими. Тут и там виднелись современные «киа», «хёндай» и «фольксвагены». Но та машина, к которой подвела нас Хуанита, выглядела совсем иначе. Темного цвета, небольшая и вся угловатая, словно деталька от лего.

– А я видел такие машины, – сказал я. – В музее в Германии.

– Моя «лада». – Хуанита открыла багажник и одним могучим движением забросила туда чемодан Аны. – Старая добрая советская зверюга.

Интересно, советские машины такие же надежные, как советские самолеты? Из чувства самосохранения я поостерегся задавать этот вопрос вслух.

Я закинул свою сумку в багажник и сел рядом с Аной сзади. Внутри салона было мучительно жарко, сиденья раскалились на солнце.

Хуанита села за руль. Йоланда устроилась рядом с ней и сказала:

– Опустите стекла и пристегнитесь.

Я дернулся, отыскивая ремень, но не нашел его.

Йоланда рассмеялась:

– Приезжие вечно на это ведутся.

– Смотрите в оба, ребята. – Хуанита завела «ладу» (с третьей попытки). Мотор взревел, как у гоночной машины. – Увидеть Гавану впервые можно лишь раз.

Автомобиль неспешно тронулся с места, однако потом набрал скорость. Мы выехали с парковки и влились в оживленный поток транспорта. Мы с Аной наполовину высунулись в окна, но больше чтобы освежиться, чем полюбоваться видом. Я бы еще высунул язык, как пес, если бы это помогло.

Аэропорт располагался на окраине города. Мы миновали зеленые поля, перемежаемые лачугами или вагончиками. Если бы не приземистые пальмы на обочине и древние машины, что гремели как жестянки и плевались черным дымом, можно было бы принять это место за «ржавый пояс» Америки.

Хотя нет. Какая Америка? Здесь не было рекламных щитов.

Я заметил лишь один, с простыми белыми буквами на синем фоне: «Las Ideas Son el Arma Esencial en La Lucha de la Humanidad». «Идеи – главное оружие в войне человечества». О какой именно войне речь, уточнения не было.

По дороге Хуанита рассказывала нам о том, какой ужин приготовила, про парня Йоланды, который тоже придет, о том, что нам стоит посмотреть в Гаване.

– Мы покажем тебе все любимые места твоей мамы, – пообещала она и вздохнула: – Если бы только она вернулась домой вместе с тобой.

Чем дальше мы ехали, тем чаще нам попадались склады и заводы, а иногда и магазины. Все выглядело потрепанным – длинные полосы ржавчины на металлических дверях, облезлая краска, покосившиеся деревянные заборы, разбитые дороги, заросшие газоны.

Впереди показалась высокая башня. Заостренный пик с пятиконечной звездой пронзал небо.

– Это мемориал Хосе Марти, – пояснила Хуанита. – Знаешь, кто он?

– Конечно. – Марти был национальным героем, революционером, писателем, журналистом, философом. Жил еще до Кастро, в девятнадцатом веке. – Мама его обожала.

– Я помню. Она вечно его цитировала, когда я пыталась вытащить ее погулять. – Голос Хуаниты дрогнул. – «Un grano de poesia es suficiente para perfumar un siglo».

Я узнал интонацию, каденцию слов. Мама однажды произнесла их, незадолго до смерти, лежа в госпитале и сжимая худыми пальцами тонкий черный томик Марти.

«Крупицы поэзии достаточно, чтобы напоить благоуханием целый век».

Мой взгляд зацепился за что-то еще. Мемориал Марти был расположен на огромной площади. Со стены стоящего рядом здания на нас смотрел Че Гевара. А на соседнем виднелось другое лицо – улыбающееся, с бородой, выглядывающее из-под широкой шляпы.

– Это… – Я пытался осмыслить увиденное. – Иисус?

– Что? – переспросила Хуанита. – Где?

Йоланда обернулась, посмотрела, куда я показываю, и расхохоталась.

Ана закатила глаза:

– Революция не одобряет религию, ты разве не знаешь?

– Нет, нет, – выдавила Йоланда сквозь смех. – И правда похоже.

– Это Камило Сьенфуэгос, герой революции, – серьезно пояснила Хуанита, но в конце не удержалась и фыркнула. – Некоторые считают, что он был даже лучше Иисуса.

– Он умер молодым, – вставила Йоланда. – Сразу после революции. Не успел замараться.

Хуанита хотела что-то сказать, но промолчала. Йоланда минуту смотрела на нее, потом отвернулась к окну.

Я не стал нарушать молчание. Принять национального героя за религиозную фигуру – это может серьезно подорвать веру в себя.

– Черт, – вдруг выругалась Ана и спешно принялась копаться в сумке. Наконец она выудила камеру и оперлась локтем о дверь, чтобы снимать окрестности. – Поверить не могу, что я забыла.

Мы застряли на светофоре. Остановившийся рядом красный автомобиль с откидным верхом привлек внимание Аны. Водитель, седовласый дедушка, улыбнулся, заметив, что его снимают.

– Это потрясающе, что вы так храните дух прошлого, – сказала Ана. – Чините старые машины, вместо того чтобы каждый год покупать новые.

– Как будто у нас есть выбор, – хмыкнула Йоланда.

Снова повисло неловкое молчание. Словно кто-то облажался на званом обеде, и остальные утыкаются в тарелки, делая вид, словно ничего не произошло.

– А это Ведадо, – наконец сказала Хуанита. – Красиво, правда?

Мы выехали на широкую улицу с зеленой зоной посередине, где росли пальмы и аккуратно подстриженные кусты. Выстроившиеся вдоль нее строения выглядели относительно современными и чистыми – тут бетонное жилое здание, там дом с красной крышей, который можно было бы назвать особняком. Группы подростков и молодежи сидели на лавочках и за столиками кафе на углу.

– Да, – согласился я. – Очень красиво.

– А дальше еще лучше, – сказала Йоланда. – Наш район. Сентро Авана.

 

Глава 8

Сентро Авана

У меня слезы навернулись на глаза, и не от радости.

Над районом висели черные выхлопные газы. Воздух на узкой улочке, окруженной трех- и четырехэтажными зданиями, был горячим, тяжелым, неподвижным. Под стать ему мы едва катились по дороге. Однако я не обращал внимания на сплошной поток машин. Мое внимание привлекла сама улица.

Торчащие из стен обломки рухнувших балконов. Дыра в асфальте, прикрытая парой досок. Мутная беловатая лужа, украшенная сверху гнилой банановой кожурой. На углу, у дома, от которого осталась лишь внешние стены, а внутри все превратилось в груду булыжников, носились двое мальчишек в ярко-красных шортах.

Помните, как в «Фоллауте» вы выскакиваете из подземного бункера и обнаруживаете, что внешний мир лежит в руинах? Тут было не совсем так – все же большинство зданий еще сохранялось, – но ощущение то же.

И здесь жили люди. Гуляли по улицам, сновали среди машин. Вот мускулистый мужчина, прислонившийся к дверному косяку, скрестив руки, разговаривает со скрюченной старушкой. Вот конопатая девчонка выглядывает из окна третьего этажа и громко болтает с невысоким чернокожим парнем, одетым во все белое. Они перекрикиваются во весь голос, но никто и ухом не ведет.

Было тяжело не заметить контраст между людьми и тем, что их окружало. Женщина в тонких белых слаксах и фиолетовой блузке, с новенькой кожаной сумкой в руке, которая могла бы встретиться вам на Пятой авеню в Манхэттене, аккуратно обходила обломки бетонного строения на углу. Парень в рваных джинсах, черной футболке, темных очках и с золотой цепью на шее словно вышел прямиком со съемок клипа рэп-исполнителя.

Впрочем, не все так выглядели. Еще нам попались парень постарше в некогда белой рубашке с желтыми пятнами под мышками и несколько человек в очень поношенной одежде. На углу улицы стояла длинная очередь из мужчин и женщин с потрепанными сумками.

– Пришли за новым айфоном, – сказал я Ане по-английски, решив сострить.

– Они пришли за туалетной бумагой, – ответила Йоланда по-испански. – Магазины несколько недель не работали.

М-да. Паршивый из меня комик.

Мы свернули на тихую сторону улицы.

– Вот и приехали, – объявила Хуанита.

Мы вышли у семиэтажного дома. Внизу располагался магазин, сейчас он был закрыт. Желтый фасад поблек, пыльные витрины были крест-накрест заклеены полосками синей изоленты. Но здание все равно выглядело внушительно.

– Мы живем тут почти пятьдесят пять лет, – сказала Хуанита. – С тех пор, как моего отца перевели в Гавану. Твоей маме было десять.

Я осмотрел улицу. Никаких магазинов, только пыльные здания. У одного из них припарковался рикша на велосипеде.

Я попытался представить, как мама девочкой ходила здесь в школу, прыгала через скакалку. Но на ум пришел только ее образ незадолго до смерти – изможденная, с шарфом на лысой голове. Я представил, что она прислонилась к стене ближайшего дома, держа в руке незажженную сигарету. С вызовом, словно знала, что ее ждет, но плевать на это хотела.

Однако мама в конце жизни не курила, во всяком случае после того, как узнала диагноз. Она волновалась за свое здоровье. Очень волновалась, но что толку!

Ана ткнула меня в плечо:

– Ты что, уснул?

Я вздрогнул. Вот почему мне не очень хотелось лететь на Кубу. Из-за грустных воспоминаний.

Мы занесли багаж в пустой пыльный вестибюль. Посредине лестничного пролета висела древняя кованая металлическая клетка. Со страхом я опознал в ней лифт.

– Заходите, заходите. – Хуанита завела нас в тесную клетку. Йоланда задвинула за нами решетку. На потолке медленно со скрипом закрутился вентилятор. – Нашему лифту семьдесят лет.

Но лифт же не коллекционное вино. Лучше мне не знать дату его выпуска.

– Рик, сзади тебя, – кивнула Йоланда.

Я обернулся… Там не было кнопок, только вертикально торчащий из металлической пластины рычаг.

Эта штука на ручном управлении.

– Я скажу тебе, когда остановиться, – улыбнулась Хуанита.

Я глубоко вздохнул и потянул рычаг.

Сверху донесся грохот. Лифт застонал. Кабина сдвинулась, и мы принялись подниматься наверх – медленно и печально.

Толчками. Но все равно медленно.

Нижний этаж попрощался с нами каким-то лязганьем. Второй поприветствовал загадочным писком. Между четвертым и пятым этажами лифт затрясся из стороны в сторону.

– Мы с твоей мамой по пятнадцать раз подряд туда-сюда ездили, – призналась Хуанита. – Однажды отец поймал нас и устроил выволочку. После этого мы следили, чтобы не попасться ему на глаза.

Интересно, сколько мест в мире, куда можно вернуться тридцать пять лет спустя после отъезда твоей мамы и обнаружить, что там ничего не изменилось?

– А нам на какой этаж? – тоненьким голоском спросила Ана.

– На седьмой, – ответила Хуанита.

Похоже, ходить нам с Аной по лестницам, и много.

– Отпускай! – крикнула Хуанита. – Сейчас!

Я испуганно выпустил рычаг. Кабина замерла чуть выше этажа.

– Спустись немного.

Я наклонил рычаг назад, и мы плавно опустились.

Йоланда открыла решетку, и мы выбрались на площадку. Я чувствовал себя как Одиссей, когда он выбрался из Аида обратно в мир смертных. Я читал об этом.

Вход в квартиру Хуаниты закрывали железная решетка и стальная дверь. Попасть внутрь оказалось не так-то просто: надо было отпереть решетку, просунуть руку между прутьями, открыть потайную задвижку, распахнуть решетку, отпереть засов на двери, сунуть другой ключ в главный замок, взяться за ручку, одновременно повернуть ключ и потянуть. Сомневаюсь, что кто-то, кроме Гудини, смог бы воспроизвести этот ритуал с первой попытки.

Квартира оказалась светлой, просторной, с минимумом мебели, каменными полами и высокими потолками. Перед старомодным телевизором с кнопками и антенной стояли потертый уютный диван и три деревянных кресла-качалки. В углу примостился туалетный столик с высоким зеркалом, уставленный фарфоровыми свиньями, коровами и ослами, прямо как в «Веселой ферме».

Ветер из окон крутил вентилятор под потолком. А сами окна… я засмотрелся на залитое солнцем монументальное здание с куполом, возвышающееся за морем крыш.

– Прекрасный вид на Капитолий, правда? – заметила Хуанита.

Должно быть, архитектор вдохновлялся вашингтонским Капитолием в те времена, когда Куба и США еще дружили.

Хуанита показала нам ванную. Чистую, с голубой плиткой, но без пластикового сиденья на унитазе. Придется моститься на керамическом краю.

– Сиденья дорогие, – пояснила Хуанита. – Если будет нужна горячая вода, говорите заранее. Бойлер греется пятнадцать минут.

Кухня оказалась вполне современной, с холодильником, микроволновкой и духовкой. В вазе на столе лежала связка бананов.

Что ж, неплохо. Без кондиционера, компьютера тоже не видно, но вполне уютно.

– Вот, – сказала Хуанита, – а спальня здесь.

В небольшой комнате обнаружились старое пианино в углу, тяжелый резной комод и широкая кровать, накрытая зеленым покрывалом.

– А кто именно тут будет жить? – попытался выяснить я.

– Вы двое, конечно.

Повисло молчание.

В этом молчании кое-кто переглянулся, кое-кто скрестил руки на груди, а кое-кто покраснел.

– Гм… – пробормотал я.

– Ага, Рики, – ответила Ана по-английски. – Гм…

– Ана моя подруга, – уточнил я. – Не девушка.

Хуанита скрестила руки:

– Она не твоя девушка?

– Эй, я же сказал по телефону, что приеду с подругой. – Оказывается, в помещении можно взмокнуть даже сильнее, чем на солнце. – Una amiga, te acuerdas?

– В этой семье если мужчина говорит, что приедет с подругой, то имеет в виду нечто иное, – усмехнулась Хуанита. – Йоланда?

Та выглянула из-за угла:

– Что?

– Они не встречаются.

Йоланда вскинула бровь:

– Я и не думала, что она может быть его девушкой.

– Эй…

– Не в смысле, что ты некрасивый, – успокоила кузина. – Просто ты…

– Flojo, – подсказала Хуанита. – Немного нерешительный.

– Отлично. – Я попытался сделать вид, будто все это меня забавляло.

– Простите, – извинилась Ана. – Мы не хотели причинять вам неудобства…

– О, мы вам очень рады. – Хуанита посмотрела на меня. – Твой друг Рик будет спать в комнате моего сына Йосвани. Йосвани!

– Он на улице, – сообщила Йоланда.

– Идем, Рик, – позвала Хуанита. – Покажу тебе твою комнату. А подруга пусть устраивается.

Да сколько ж можно-то!

Хуанита открыла дверь дальше по коридору:

– Сюда.

Похоже, Йосвани не особенно любил стирать носки. Они во множестве валялись на подоконнике, смятой кровати и захламленном столе. Слабый запах, витавший в воздухе, подтверждал степень их выдержанности.

– Будешь спать тут, – махнула тетя на диван, едва угадывающийся под изысканной инсталляцией из футболки, джинсов, старой акустической гитары, четырех или пяти барабанных палочек, одной белой кроссовки, потрескавшегося кожаного пояса, простого холщового рюкзака и здоровенной в пятнах ржавчины гантели, которую я, наверное, смогу поднять только двумя руками. – Можешь, скинуть это все ему на кровать.

– Хорошо.

– Ужин через полчаса. Чувствуй себя как дома.

Хуанита ушла, а я подумал, что с последним будет трудновато. Я никогда ни с кем не жил в одной комнате, не говоря уже о кузене, которого и в глаза-то не видел. Не знаю, как я сам бы отреагировал, если бы однажды пришел домой и увидел, что в комнате сидит какой-то незнакомый парень, а мои вещи почему-то передвинули.

Поэтому, когда пять минут спустя Йосвани вернулся домой, я все еще стоял у дивана. Кузен лихо разобрался с замками на двери, поприветствовал Хуаниту лихим «Добрый вечер, начальница!», и вот он оказался передо мной.

Йосвани был моего роста и лишь ненамного старше. Бугрившиеся под его майкой мускулы заставляли меня ощутить собственную ничтожность, равно как и низко сидящие джинсы, из-под которых виднелись клетчатые трусы. Он был очень смуглым и скуластым и мало походил на мать и сестру.

Взгляд Йосвани пригвоздил меня к месту, как транспортный луч «Тысячелетнего сокола».

– Ты кто?

– Рик Гутьеррес. Твой кузен, – пискнул я. Затем заставил себя успокоиться. Я вдруг забыл все испанские слова. – Э… твоя мама сказала, что я могу спать у тебя на диване…

Я прямо видел, как парень прикидывает, что со мной сделать. Выкинуть в окно? Спустить с лестницы? Запереть в лифте и дождаться, пока меня удар хватит?

– Тымдрук, будешь жить со мной? – ухмыльнулся Йосвани. – Охрененно. – И он протянул мне руку.

Я чуть не споткнулся, ринувшись ее пожимать.

– Э… а что такое «тымдрук»?

– Ты. – Йосвани одним махом сгреб хлам с дивана (одинокая кроссовка плюхнулась на пол) и бросил его себе на кровать. – «Ты мой друг», усек?

Я сделал мысленную пометку проверить потом этот перевод.

– Прости за вторжение, – пробормотал я.

– Да без проблем, – отмахнулся кузен. – Повеселимся вместе? Сходим куда-нибудь?

– Конечно.

Нечасто крутые парни звали меня позависать с ними. Но я достаточно часто читал кубинские туристические форумы, чтобы догадаться: это может просто означать «ты за нас не заплатишь?». Если так, я не против. Почему бы не дать взятку, если она поможет подружиться с новым соседом по комнате?

– Так ты из Нью-Йорка? И как там? Ты, небось, ходишь на концерты? А знаменитостей на улице видел? Дерека Джетера? Марка Тейшейру? – Йосвани засыпал меня вопросами, не дожидаясь ответов. – Я думал, ты с девушкой приехал.

– Я…

– Она ему не девушка, – сообщила Хуанита, проходя мимо комнаты с грудой белья в руках.

Йосвани замер и посмотрел на меня с новообретенным интересом:

– Она красивая?

– Ну…

Видимо, кузен что-то разглядел на моем лице, потому что подошел к двери и закрыл ее.

– Понятно, – серьезно произнес он. – Ты ее хочешь.

– Ну…

– Не волнуйся. Я ее не трону.

Будь я лучше, то объяснил бы, что так дело не пойдет. Что Ана сама принимает решения и не нам ей указывать, кто может ее трогать, а кто нет.

– Хорошо, – сказал я.

В смысле, я правда так думал. Честно. Просто не мог сказать это вслух. Не в том случае, когда Йосвани мог решить поухаживать за Аной.

– Я тебе помогу, – пообещал кузен. – Вот увидишь. Я в этих делах эксперт. Скоро она станет твоей девушкой.

– Правда?

– Конечно. Я же твой кузен. И у меня есть только одно правило в жизни.

– Какое?

– Hay que chingar, друг мой. Надо трахаться.

 

Глава 9

Просто поцелуй ее

Иногда от скуки я начинал играть в «подбери кота». Суть этого интеллектуального занятия – найти известных котов, которые бы идеально подходили окружающим людям.

Латук, например, Большое белое облако. Он белый, большой и плывет по небу с непоколебимым чувством собственного превосходства.

Ана – Королева подушечного боя. Безмятежная, изящная, уверенная в своей привлекательности, но только троньте ее – и полетят перья.

Йосвани… Йосвани – Аль Капоне-младший. Самый крутой парень в городе, круче некуда. Когда он замечает что-то интересное – шарик, клубок или пустую бутылку, – то поначалу проходит мимо, словно его это не волнует. Но подождите немного, и он вернется. Будет ходить кругами… а только вы отвернетесь, он прыгнет.

Правда, поначалу я этого не знал.

* * *

Похоже, Йосвани воспринял наш разговор об Ане как своего рода вызов.

Дождался, когда она выйдет из комнаты и небрежно представился:

– Привет, я Йосвани.

– Я Ана, – отозвалась девушка. – Очень приятно.

Парень прошел мимо нее, а потом обернулся, словно только что вспомнил:

– Рик сказал, вы танцоры. Сегодня в «Милочо» вечеринка сальсы. Хочешь пойти?

– «Милочо»?

– Клуб «1830», – пояснил кузен. – Если хочешь потанцевать касино в Гаване, лучше места не найти.

– Отлично. А можно мне взять камеру и поснимать там?

– Конечно. Хочешь, познакомлю с тамошними танцорами?

– Да, пожалуйста. То есть если тебе не трудно.

Йосвани заверил ее, что никаких проблем.

– Так, – начал он, вернувшись к нам в комнату. – Я ее прочел.

– Что? – Я как раз рылся в чемодане. – Как? Ты же ее только что увидел.

– Большой жизненный опыт. У меня было достаточно девушек.

– Люди разные, – возразил я.

Йосвани пожал плечами:

– Ну так назови это теорией. У меня есть идея, как тебе ее завоевать.

С одной стороны, то, что Йосвани прочел Ану с одного взгляда, было как-то оскорбительно, словно он ее этим принизил. С другой стороны… завоевать Ану?

– Она одна из тех горячих цыпочек, на которых все время западают, – начал Йосвани. – Тебе нельзя поступать так же, как все. Ну там говорить, мол, ты красивая, милая, ты мне нравишься, пойдем со мной… вот это все дерьмо. Тебе надо выделиться. Ну, meterle el dedo complete.

Я в шоке уставился на него:

– В смысле, «засунуть палец полностью»?

Предупреждение: если вы впечатлительный человек, не гуглите перевод того, что говорит Йосвани.

В смысле, я, конечно, могу пригладить его выражения, но описывать речь Йосвани без ругательств – словно играть на гитаре без трех струн. Или убрать улыбку у Моны Лизы. Если попытаюсь, то буду выглядеть, говоря словами того же Йосвани, как лох.

– Не в буквальном смысле, – фыркнул Йосвани. – Пока нет. Удиви ее. Заставь почувствовать себя звездой фильма. Говори то, что никто никогда ей не говорил.

– Например?

– Возьмем Кристину, девушку, которую я встретил на прошлой неделе. Я повел ее в тот классный клуб в Мирамаре. Мы кайфовали под бачату, и я прошептал ей на ухо: «Прости за откровенность, но я еще ни с кем себя так не чувствовал. Ты самая красивая девушка и лучшая танцовщица. Не знаю, что со мной происходит».

От одной перспективы сказать такое я поежился. Но, наверное, Йосвани лучше знать.

– Повезло тебе, что нашел такую, – заметил я.

– Да я всем так говорю.

– Ты им врешь?

Йосвани разочарованно покачал головой:

– Женщинам надо врать, кузен. Чем больше лжи, тем лучше.

Мне стало противно, словно я загуглил «советы по выстраиванию отношений», а в итоге попал на порносайт. Было что-то жутко мерзкое в том, чтобы лгать девушке, которую я хочу завоевать.

Наверное, надо было громко и четко отвергнуть философию Йосвани. Но, подумав о грозящих неделях совместного проживания, я выдавил:

– Думаю, у нас разный стиль общения с девушками.

– Серьезно? – вроде как искренне заинтересовался кузен. – И какой же у тебя?

Стоять руки в карманы, пялясь на собственную обувь, пока девушке не надоест. К счастью, мне не пришлось это объяснять, потому что вошла тетя (похоже, люди в этой квартире не заморачивались тем, чтобы стучать в дверь):

– Ужин готов. Бенни пришел, так что идемте!

Ужин представлял собой толстые ломти ветчины с рисом и бобами, овощной салат и обжаренные кусочки бананов. Вряд ли это можно назвать пиром, но было вкусно. Хуанита налила нам сладкого сока папайи.

– Ешьте здесь каждый день, – наказала она. – Мы все моем как следует. Будьте осторожны – в Гаване холера.

Холера. А дела-то все лучше и лучше.

Бенни был парнем Йоланды, жилистым чернокожим мужчиной в очках, он работал в государственной фирме по доставке продуктов и провел несколько лет в Лондоне.

– Рад видеть вас обоих, – поздоровался он с нами на чистейшем английском и стал задавать вопросы о последних политических событиях в Вашингтоне.

Бенни больше нас с Аной знал о праймериз, махинациях с избирательными бюллетенями и недавней ситуации в Конгрессе.

– Он айтишник, и у него хороший доступ к Интернету, – пояснила Йоланда. – Не то что мы, простые смертные, которым приходится отстаивать очередь и выкладывать недельный заработок за возможность выйти в Сеть.

– Ну не совсем так. – Бенни неловко заерзал на стуле.

– А как? – спросила Ана.

– Рик, а ведь ты сидишь на месте своей мамы, – вмешалась в разговор Хуанита. – Она всегда там садилась. Любила смотреть в окно на Эль-Морро.

Я посмотрел в окно. Вдалеке, где заканчивался город и начиналось море, высился старый белый маяк крепости Эль-Морро. Я узнал его по тысячам фотографий и книгам о революции. Вместе со стоящей неподалеку Ла-Кабаньей Эль-Морро служил тюрьмой для политических заключенных при режиме Кастро.

– Ты уверена, что она не смотрела на север, в сторону Майами? – усмехнулась Йоланда.

– С такого ракурса трудно сказать, – засмеялся Бенни. Я почувствовал, что тему сейчас снова сменят, поэтому быстро спросил:

– А вы были близки, тетя? С мамой?

Хуанита слабо улыбнулась:

– О да! Сестры Гутьеррес. Мы вместе бегали по окрестностям. Устраивали самые лучшие проказы. Гуляли с самыми красивыми парнями. А как мы танцевали! Просто убойно.

– Вы танцевали? – спросила Ана.

– А кто ж не танцевал? Но мы как-то выделялись. Все парни нас приглашали. Если они нам не нравились, мы танцевали вдвоем, сестра с сестрой. Люди останавливались, смотрели и кричали «ого!». – Хуанита с тоской хрумкнула банановой чипсой. – Хорошее время было.

– Так почему мама уехала? – не выдержал я. – В смысле, почему она уехала, а ты осталась?

Хуанита уставилась на меня, так и не донеся очередную чипсу до рта.

Внезапно заговорила Йоланда:

– Это личное решение каждого. Каждый должен все решать сам.

Мой вопрос улетучился, словно его и не было. Я вдруг понял, что кое в чем Хуанита повторяла сестру. Обе хотели забыть прошлое.

И еще. Много рассказывая о маминой юности в Гаване, Хуанита ни разу не спросила меня о ней. Ни как она жила, ни как умерла.

– Скажи мне, – обратился Бенни к Ане, – каково это – жить в Нью-Йорке?

– Это от многого зависит. Ты сын банкира или дочь пуэрто-риканского иммигранта? Богатый и белый или бедный и черный? – Девушка пожала плечами. – В зависимости от того, кто ты, Нью-Йорк может быть очень разным.

– Прямо как в Гаване, – сказала Йоланда. – Она разная: если ты дочь партийного деятеля или бизнесмена, то одна, а если ты чернокожий подросток из трущоб, то совсем другая.

– Я думала, на Кубе это не имеет такого значения, – заметила Ана.

Йоланда выразительно на нее посмотрела.

– Бенни вырос в трущобах, и что с того? – встряла в разговор Хуанита. – Бесплатная школа, бесплатный университет, бесплатное жилье – разве в Нью-Йорке ты это получишь?

– Все мои школьные приятели по-прежнему живут в трущобах, – тихо сказал Бенни. – Боятся, что крыша рухнет им на голову, пока они будут спать.

– Это все прекрасно только на бумаге, – прибавила Йоланда. – На Кубе нет ни расизма, не сексизма и все процветают. Но сколько черных ты видел в политбюро? Сколько женщин?

– Может, не будь эмбарго… – начал Бенни.

Хуанита резко хлопнула по столу:

– Хватит! Рик с Аной приехали на Кубу не за тем, чтобы обсуждать политику.

На миг повисла тишина. Никто ни на кого не смотрел. А потом Ана заговорила:

– Но вообще-то в Нью-Йорке здорово. Как нигде. Небоскребы, Центральный парк, а если вы когда-нибудь приедете, то мы повезем вас на Кони-Айленд…

* * *

После ужина я достал подарки. Темные очки и бейсболку для Йосвани, несколько компакт-дисков и косметику (выбирала Ана) для Йоланды.

Хуаните я привез крем для рук и две книги. Она так гладила обложку последнего романа Маргарет Этвуд, будто это сокровище. Другим же подарком была «Обретая маньяну: воспоминания о кубинском Исходе» Мирты Оджито. Книга эта принадлежала маме. Когда-то ей подарил ее папа, даже сохранилась надпись: «Марии». Книга рассказывала о Мариэльском исходе, во время которого мама тоже покинула Кубу.

Я взял ее не задумываясь – решил, вдруг тете будет интересно. Но она, увидев название, кивнула и отложила том в сторону, словно он ничего не значил.

Прежде чем мы отправились в «Милочо», Йосвани нацепил бейсболку и нацепил очки на горловину майки, хотя уже стемнело. На улице он то и дело поправлял обновки и шел по центру улицы, словно хозяин. Ну или держался подальше от балконов ненадежного вида.

– Сегодня мы оторвемся, – пообещал кузен.

– А где клуб? – Ана неуверенно осмотрела пустую улицу и крепче прижала камеру к груди. – Мы возьмем такси?

– Никакого такси, – заявил Йосвани. – Это обдираловка для туристов. Поедем на maquina.

– На чем? – переспросил я.

– На «автобусе». Миндальке.

Когда мы добрались до Нептуно, главной улицы Сентро Авана, Йосвани показал нам, что имел в виду. Тут было не продохнуть, один американский драндулет сменял другой.

– Видишь машины округлые, как миндаль? – Кузен шагнул вперед и поднял руку. – Сделайте вид, что вы не приезжие.

Мы с Аной переглянулись.

– Как?

– Молчите.

Мы и замолчали.

К нам кинулась дородная женщина:

– Привет! Вы откуда? Такси не желаете? Сигары?

Йосвани отмахнулся от нее и без особой надежды попросил нас:

– Постарайтесь выглядеть не так по-американски.

Подъехала машина. Йосвани наклонился к окну:

– На пляж?

– На Двадцать третью, – буркнул водитель и рванул с места.

– Надо знать названия улиц, – пояснил Йосвани, сигналя другой машине.

Подъехавший дребезжащий тарантас – «плимут фьюри», опознал какой-то уголок моего разума, – как раз направлялся на пляж. Рядом с водителем примостилась парочка, благоухавшая, как целая фабрика «Шанель». Мы устроились сзади на длинном, плоском задубевшем сиденье. Я хлопнул ржавой дверью, и водитель хмуро зыркнул на меня:

– Suave con la puerta! Полегче!

Мотор уныло заворчал. Сначала мы долго тряслись по Нептуно, потом миновали огромную лестницу Гаванского университета и въехали в Ведадо. Справа мелькнул уродливый высоченный отель с гигантской неоновой вывеской «Habana Libre».

Машина то и дело останавливалась, чтобы кто-то мог выйти, чтобы подобрать другого пассажира. Дорога представляла собой реку огней, автомобили сновали между низкими домами, выстроившимися вдоль темных улиц. Наконец, когда впереди показался тоннель, Йосвани попросил водителя остановиться. Я полез в карман за «куками», но кузен меня опередил и протянул водителю несколько купюр. Мы вышли.

– Доехали за тридцать песо, – сообщил Йосвани, пока мы шли по тихой темной улочке. – Если бы ты начал размахивать «куками» как турист, он содрал бы в пять раз больше.

Улочка выходила на очередную оживленную трассу. Прохладный ветер трепал нашу одежду. Слева во тьме исчез второй тоннель. Но справа…

Справа раскинулась гаванская дамба – Малекон.

Она тянулась на восемь километров вдоль побережья города – бетонный парапет, разбиваясь о который волны превращались в белую пену и брызги. Даже здесь, далеко от центра, гаванцы бродили по широкой улице и любовались на воду. Кто с любимыми, кто с друзьями. Потом улица переходила в автостраду, и все побережье превращалось в сверкающий полумесяц.

За дорогой поднимался сам город, сияющий на фоне ночного неба. «Отель Насьональ» на каменистом холме, залитый ярким светом. Полускрытые в тени жилые районы. А вдалеке пульсировал маяк Эль-Морро.

Мы пересекли дорогу и подошли к огороженной территории у самой воды. Слева возвышался внушительный особняк с нарисованной на желтом фасаде ярко-красной цифрой «1830». Остальное место, насколько было видно сквозь ограду, занимало обширное, заполненное людьми патио. В динамиках гремела веселая тимба «La Boda en Bicicleta», и я нетерпеливо заерзал, сам удивляясь тому, как мне хочется потанцевать.

Йосвани обменялся рукопожатиями с мощным вышибалой у билетной кассы, указал на нас и что-то объяснил. Вышибала кивнул.

– По два «кука» с каждого, – сообщил нам Йосвани. – Мой приятель Карлос дает нам скидку.

Мы заплатили. Висящий на стене знак «Вход – три „ку-ка“» заставил меня пересмотреть свое первоначальное заключение о том, что кузен решил повеселиться за наш счет.

Сердцем «Милочо» была круглая танцплощадка под открытым небом. Сразу за ней начиналась вода, и можно было, стоя у низких перил, любоваться бухточкой, выходящей на Флоридский залив. Белые пластиковые столы окружали танцплощадку и уходили куда-то в темноту. Дальше виднелся декоративный мост, а за ним высился красивый особняк.

Площадка кипела, множество людей танцевали сальсу, и столько же за ними просто наблюдали. Примерно половина – туристы, остальные кубинцы. Местные были в стильных ярких одеждах, особенно выделялись несколько парней в обтягивающих красных джинсах, с выбритыми бровями и панковскими прическами.

Мы нашли свободный столик и сели. Йосвани украдкой мне махнул.

– Что такое? – спросила Ана.

Йосвани посмотрел на нее, потом на меня и кивнул в сторону танцпола.

О! Я повернулся к Ане:

– Потанцуем?

Она закатила глаза:

– Ребята, я вообще-то все видела.

Однако отдала камеру Йосвани и взяла меня за руку.

Я почувствовал, что Ана немного дрожит. И я тоже.

Сейчас мы будем танцевать касино на Кубе.

Заиграла новая песня, и половина зрителей отправилась на площадку. Мы примостились на краю на пятачке, где едва стоять-то можно было, нас окружало море людских тел – удушающее, жаркое. У нас на лицах выступил пот, а ведь мы еще даже двигаться не начали.

Ну и плевать. Улыбаясь как придурки, мы взялись за руки и стали исполнять базовые шаги. Бедра Аны, казалось, жили своей жизнью. Я закружил ее. Мы делали простые фигуры – сомбреро, сетента-и-дос – и все кружились, кружились, прижимаясь друг к другу. В груди разлился жар, появилась какая-то необъяснимая энергия. Мне хотелось не останавливаться, танцевать вот так с Аной целую вечность.

Но песня кончилась. Ана, улыбнувшись, обняла меня, и мы пошли обратно к столику.

Какая-то кубинка – невысокая, светлокожая, подтянутая, в ярко-зеленых слаксах и топике – уже присела к Йосвани и вела с ним задушевную беседу, наклонившись так близко, что головы молодых людей почти соприкасались.

Кузен махнул нам.

– Ребята, это Ингрид, – кивнул он на девушку. – Ингрид, это мой кузен Рик из Нью-Йорка… – Йосвани особо подчеркнул название города. – И его подруга Ана.

– Привет. – Ингрид тут же повернулась обратно к Йосвани и подалась к нему всем телом. – Ну так что скажешь, милый? Идем?

Йосвани словно ее не слышал.

– Значит, ты танцуешь, – обратился он ко мне, когда мы сели.

Я кивнул.

– Не волнуйся, мы найдем тебе хорошего учителя.

Я поперхнулся. Ана фыркнула.

Йосвани ухмыльнулся:

– Эй, для приезжего неплохо. Но твоя подруга… – он кивнул Ане, – просто звезда! – И предложил ей руку. – Идем?

М-да, паршивый из кузена помощник. Ингрид вроде тоже не очень обрадовалась.

– Ну, – начал я, когда они ушли. – Как дела?

Ингрид встала:

– Пойду поговорю с друзьями.

Да, я тот еще очаровашка.

Обмякнув на стуле, я уставился на танцпол.

Играла «El Bembe». Мало кто справлялся с миксом сальсы и румбы под сложный ритм афрокубинских ударных. Ана и Йосвани получили в свое распоряжение центр танцпола. И воспользовались им на полную катушку.

Я видел на ютубе записи румбы – кубинского уличного танца под названием «гуагуанко». Чувственная пантомима, где парень делает вид, будто пытается заняться сексом с девушкой, а она от него ускользает. Мне всегда это казалось какими-то обезьяньими плясками: два танцора, скрючившись, крутят разными частями тела…

Как я ошибался.

Йосвани напоминал хлыст – натянутый и в то же время расслабленный. Он то легко переставлял ноги, то резко выбрасывал их, то впечатывал каблук в землю. Рисунок получался настолько сложный, что и не уследишь. Полусогнутые колени казались невероятно мягкими. Кузен вращал плечами, тряс ими, то резко и быстро, то вдруг еле-еле, как в замедленной съемке в фильмах Джона Ву. А руки…

По описанию можно подумать, что кузен дергался как неуклюжая марионетка. Ничего подобного. Его плечи, руки, бедра и ноги двигались независимо друг от друга и в то же время в едином ритме. Гармония, рожденная из хаоса. Йосвани словно всем телом бросал партнерше вызов.

Даже когда Йосвани отворачивался от Аны, даже когда тряс плечами, склонившись над землей и откровенно рисуясь, каждое его движение отражало присутствие девушки, словно между ними была натянута резинка. Эта резинка все натягивалась и натягивалась, а потом Йосвани вдруг запрокинул голову, выбросил вперед ногу, резко толкнул бедрами вперед – и напряжение резко спало.

Ана делала базовые шаги из стороны в сторону, покачивая бедрами под музыку. Может, это все, что она знала о румбе. Но судя по ее улыбке на лице, Ана собиралась вскоре выяснить о ней куда больше.

Когда румба сменилась сальсой, эти двое просто зажгли танцпол. Но вторую часть я почти не видел. Мозг бесконечно проигрывал последние движения во всех красках румбы.

Меня охватила такая зависть! Нет, не то мерзкое чувство, что заставляет тебя обижаться на тех, кто в чем-то лучше. А то, которое наполняет тебя единственным желанием: я хочу стать таким же классным!

Йосвани и Ана вернулись, радостно смеясь и тяжело дыша.

– А ты был прав, – заметила Ана. – Поездка на Кубу – именно то, что мне было нужно.

– Ингрид ушла, – сообщил я Йосвани.

Кузен осмотрелся по сторонам:

– Да вон она. – Ингрид сидела в другом конце сада, в компании модных ребят, болтала и курила сигарету. – С ней приятно позависать. Ее дед из политбюро, она живет на широкую ногу. Вечеринки, концерты… Отрывается двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

– Ага, вот только похоже, она на тебя в обиде.

Йосвани фыркнул:

– Сиди и смотри.

Он небрежным шагом подошел к тому столику, не сказав Ингрид ни слова, пожал руки парням и дружески похлопал их по спинам. Секунду спустя он уже сидел с ними и оживленно болтал. Ингрид держалась в стороне и раздраженно дымила сигаретой.

– А твой кузен тот еще бабник, – заметила Ана.

Я не очень понял, осуждает она его или нет.

– Да уж!

Музыка стихла, и танцпол опустел. Диджей вышел на сцену и пригласил пары на соревнование по сальсе. Толпа стихла в ожидании, кто же осмелится выйти на площадку.

Я невольно поежился. Разве что под дулом пистолета… Ана же в открытую выглядывала Йосвани, надеялась с ним потанцевать. Но в какой-то момент кузен с Ингрид исчезли.

На меня Ана даже не смотрела.

Нет, я просто обязан поучаствовать в этом соревновании до отъезда с Кубы.

(Ага, уже передумал. Вот такой я внезапный.)

Наконец набралось пять пар, и Ана их снимала. Получалось и правда хорошо. Кубинцы отлично владели телами, а одна европейская пара перемежала сальсу хип-хопом.

Йосвани появился уже после соревнования. Ана ушла потанцевать с каким-то кубинским парнем. Кузен вышел из глубины сада, со стороны моста и особняка. Раскрасневшаяся Ингрид плелась следом. У нашего столика они разошлись, словно и не были вместе.

Йосвани с театральным вздохом плюхнулся на стул:

– Видел? Вот как дела делаются.

– Решили прогуляться?

Кузен ухмыльнулся:

– Я ее трахнул.

– Что? Уже? – Я покраснел. – В смысле, там, в особняке?

– Отличное место. Никто туда не пойдет. А еще там удобная скамейка. Слушай, у меня мысль. Своди туда Ану. Потанцуй с ней, расскажи ей, какая она особенная, что с ней как ни с кем…

– Я же сказал, у нас с тобой разный стиль.

– Ты ж не обязан непременно с ней перепихнуться. Просто поцелуй ее.

Я уже хотел рассказать ему о нашем с Аной договоре, что я не стану лезть к ней под юбку, но тут девушка вернулась к столику.

– Эй, Ана, – начал Йосвани, – Рик хочет показать тебе одно классное местечко.

Ана изучающе на меня посмотрела:

– Куда угодно, если там есть ветер.

Я облизнул губы, во рту пересохло. Я что, правда это сделаю?

А что именно я сделаю?

Мы пробрались мимо столиков в глубину сада. Прошли по едва различимой мощеной дорожке через декоративный каменный мостик, оставив позади толпу. То, что издали казалось особняком, вблизи больше походило на прибрежное укрепление. Стены в псевдовосточном стиле, дорожки и небольшая башня – что-то вроде тематического парка. Разглядев обнимающуюся наверху парочку, мы спустились вниз и пробрались в проход в стене, который вел куда-то в темноту.

Ана посветила телефоном, и мы увидели узкий коридор с округлыми стенами.

– Надеюсь, ты не маньяк с топором, – пробормотала она, перейдя на английский, ведь мы остались вдвоем.

– Извини, топор провезти не удалось. Чертова блокада.

Мы попали в небольшой грот – искусственную пещеру с неровными каменными стенами, выходящую на залив. Внизу плескалась вода. Если наклонить голову вправо, то можно было увидеть край сада «Милочо» и огни Малекона.

– Здесь и правда красиво. – Ана склонилась над водой. – Интересно, нам ничего не будет, если мы тут поплаваем?

Я посмотрел вниз. Стена внизу отвесная, но есть за что зацепиться, а справа у воды широкий выступ, где можно оставить одежду.

Я небрежно сбросил обувь и спустил одну ногу с края, нащупывая опору.

Ана только ахнула:

– Ты серьезно?

Я ничего не ответил, лишь перекинул и вторую ногу. Я тоже раз в кои веки могу быть крутым.

Нога сорвалась. Я резко вздохнул и ухватился за стену. Встал на что-то. Сполз вниз до выступа.

– У меня нехорошее предчувствие, – сказала Ана, но уверенно полезла вслед за мной.

И мы оказались в темноте. Две тени на выступе стояли и смотрели друг на друга.

Ана попробовала воду ногой:

– Неплохо.

– Я видел, как ты вздрогнула.

Ана скинула рубашку. Ее белоснежный лифчик сиял в полумраке. Она начала расстегивать джинсы, но остановилась:

– Отвернуться не хочешь?

Я покраснел, отвернулся и неловко стянул рубашку. Помедлил, затем снял и джинсы, надеясь, что темнота скроет стояк в трусах.

Я еще возился с одной штаниной, а Ана уже скользнула в воду – гибкая фигурка, почти неразличимая, если бы не сияющее в лунном свете белье. Я последовал за девушкой, цепляясь за скользкие камни.

Холодно.

И это не был приятный холодок, вода казалась какой-то маслянистой.

Ни за что не стану нырять. И я не стал, просто спустился вниз. Дно оказалось неглубоко, но камушки больно впивались в ступни.

Ана уже отплыла на несколько метров от берега и перевернулась на спину. Ее руки плавно взмывали над водой. Она изящно развернулась раз, другой, наконец поплыла обратно ко мне, но остановилась чуть поодаль:

– Давай повторим ту сцену из «Грязных танцев»?

– Попробуем, – неуверенно отозвался я.

Ана подплыла ближе. Тень скрывала ее лицо. Я расставил ноги для надежности. Она прильнула ко мне, я замялся, но потом решительно подхватил ее за талию.

Кожа… Кожа Аны, скользкая от воды.

Девушка наклонилась сильнее, я опустился на колени и поднял ее.

На секунду Ана взмыла над водой, а потом я потерял равновесие. Мы рухнули в воду, смеясь и барахтаясь. Ана оттолкнулась от моей груди.

Раздался рокот. Мы огляделись.

В нескольких сотнях метров от нас появилась моторная лодка. На ней висел яркий прожектор.

– Полиция? – тихонько спросила Ана.

Мы пригнулись. Луч прожектора гулял по волнам. Достиг нас, озарил стену за нашими спинами. Ана с силой вцепилась в мою руку.

Луч переместился дальше, не останавливаясь. Моторка промчалась мимо.

– Они нас не заметили, – облегченно вздохнула Ана.

Я выдавил смешок:

– Наверное, это вообще не полиция была.

Но дальше плавать мы не рискнули. Вскарабкались на выступ и долго сидели там, обсыхая на теплом ветерке.

– Было весело, – заметила Ана.

– Ага.

Я невольно посмотрел на нее. Невзирая на полумрак мое воображение четко дорисовывало каждый изгиб ее тела…

Может, она думает о том же, что и я?

– Надо было взять с собой твоего кузена, – сказала Ана. – Мы его вроде как бросили.

Увы, не о том же.

Позже, когда мы оделись и вернулись к Йосвани, он отвел меня в сторонку:

– Ну что? Поцеловал ее?

– Мы плавали.

– Чего? Вы что, чокнутые? В этой воде?

– Я подумал, что это ее впечатлит. Вроде как крутой поступок.

– Знаешь, что было бы круто? Поцеловать ее.

Я пробормотал что-то на тему, мол, не так все просто.

– Я даю ему простое поручение, а он лезет плавать в Малекон. – Йосвани покачал головой. – В следующий раз слушайся своего кузена.

 

Глава 10

Настоящий танцор

– То есть ты заходишь на страницу, а там куча кошек? – спросила Хуанита.

– Ага.

– И они выделывают всякие трюки.

– Иногда. – Я намазал маслом булочку. – А иногда просто сидят и смотрят на тебя.

– Боже правый! – Хуанита глотнула кофе. – И люди платят за это деньги?

– Рекламодатели – да. Сейчас новые времена, тетя. Все крутится вокруг зрелищности.

– Зрелищности? – удивилась Хуанита.

– Да ладно тебе, мам. – Йоланда, стоя у раковины, мыла посуду. – Я ж видела, что ты смотрела на Фейсбуке в доме Оливии. Только и делала, что кликала на смешные картинки.

– Для того Фейсбук и существует, – вступилась за мою тетю Ана.

– Надо познакомить тебя с моей подругой Мирандой, – сказала мне Йоланда. – Она ведет один из самых умных блогов на Кубе.

– Да? А о чем он?

– Об экономике. И…

– И куча всяких глупостей, – оборвала дочь Хуанита. – Пустая трата времени и сил.

Йоланда хотела ответить, но тут Йосвани сунул голову на кухню:

– Ребята, вы все? Я готов.

Ну разумеется. Он встал на два часа раньше меня, но с вечера храпел так, что я полночи не мог уснуть.

– Две минуты.

Я поспешно прикончил завтрак. Хлеб был уже черствым, но чаша с фруктами все скрасила – бананы, гуайява и самая нежная и сладкая папайя, какую я только пробовал. Здесь ее называли «фруктовая бомба», и, судя по взрыву вкуса во рту, не зря.

– Куда вы собрались? – спросила Йоланда.

– К Пабло, пусть научит их сальсе, – ответил Йосвани. – Ребята, если что, я у себя в комнате.

Я был готов отправиться в бой. Если я и правда хочу поучаствовать в том соревновании в «Милочо», предстоит много потрудиться.

– Вообще-то Йосвани и сам мог бы нас учить, – улыбнулась Ана. – Он очень хорош.

– Никого он учить не станет, – возразила Хуанита. – У него работа.

– А чем он занимается? – спросила Ана.

– Обслуживает столики и играет в группе в кафе своего дяди Элио. Копит на новую гитару.

– Тут есть частные рестораны?

– Конечно. Получаешь лицензию и работаешь.

– Если только власти не решают снова изменить закон, – уточнила Йоланда. – Тогда ты теряешь все.

– Изменение обстоятельств требует изменения законов, – парировала Хуанита.

– Очень хорошо, мама, прямо замечательно. – Йоланда выразительно посмотрела на нас. – Вот почему люди вроде Миранды так нужны. Некоторые кубинцы даже не замечают, в какой мы яме.

* * *

Жизнь кошек сложна. Пойдешь куда-то в незнакомое место, и тебе там все грозит опасностью.

Резиновый утенок? Какой ужас!

Поливалка газона? Спасайся бегством!

Пластиковый пакет? Боже, орудия к бою, тревога!

Иногда бедному коту и расслабиться некогда.

У меня на Кубе все было иначе. Конечно, повседневная гаванская жизнь была в новинку, она то и дело подкидывала сюрпризы и чему-то учила. Но я спокойно со всем справлялся.

А вот общение с новообретенной родней… Это сплошь минное поле.

Снежок бы меня понял.

Позже, на улице, Ана подняла этот вопрос с Йосвани:

– Твоя сестра сегодня утром вроде не в духе.

Кузен только отмахнулся:

– Они вечно грызутся.

– Разные взгляды на жизнь? – спросил я.

– Вроде того. Клянусь, вы можете им просто доброго утра пожелать, они и это превратят в спор.

– Наверное, они просто действительно переживают о своей стране, – предположила Ана.

Йосвани фыркнул:

– Да чушь это бесконечная, вот и все.

Утро было солнечным, безветренным, в воздухе витал легкий запах гниющей еды. Асфальт под ногами уже нагрелся, предвещая удушливый день.

– А что это за знаки? – спросила Ана, указывая на ближайшую дверь. Нарисованный на ней голубой знак чем-то напоминал якорь. – Они повсюду.

– Каса партикулар, – пояснил Йосвани. – Для туристов, которые не хотят останавливаться в отелях. Все, у кого более-менее приличное жилье, так зарабатывают.

– Я об этом читал, – встрял в разговор я. – Рауль Кастро освобождает экономику.

– О да, у нас такой свободный рынок! Можно даже купить иностранную машину. – Йосвани рассмеялся. – Например новый «пежо» за двести тысяч «куков».

– Но ведь эти деньги идут в бюджет? – поинтересовалась Ана.

– Ага, – подтвердил кузен. – В чей-нибудь конкретный. Ана нахмурилась, но ничего не сказала.

Стоило нам только войти в Старую Гавану, как к нам тут же подскочил какой-то торговец, по-местному «хинетеро»:

– Такси? Сигары? Такси?

Йосвани его отшил, но пятнадцати секунд не прошло, как другой голос закричал:

– Такси? Девочки? Сигары? – А потом: – Амиго! Привет, амиго! Привет, друг мой! Друг, ты откуда?

– Не понимаю, – сказала Ана, – мы же латиносы. Как они определяют?

Йосвани удивленно посмотрел на нее, мол, шутишь, что ли?

– По одежде. По походке. По тому, как вы оглядываетесь, – объяснил он. – Да по всему.

Из ресторанов неслась живая музыка, небольшие коллективы музыкантов играли сон, это кубинский танец, предшественник сальсы, похожий на нее, но более сдержанный. Я всегда считал сон музыкой старшего поколения.

Пройдя еще немного, я заметил:

– Они все играют песни «Буэна Виста Сошиал Клаб».

– Куба для туристов, – пояснил Йосвани. – Им нравится, вот мы это и играем дни напролет. Лучшие музыканты страны день за днем играют «Чан чан», чтобы заработать. Впрочем, многие хорошие врачи, ученые и инженеры делают то же самое.

– Это ужасно! – воскликнула Ана.

Йосвани пожал плечами:

– Учитель, к которому я вас веду, танцевал с «Конхунто фольклорико», лучшим коллективом Гаваны. Позже его пригласили преподавать в самой престижной школе для профессиональных танцоров. Но обучая кубинцев, много не заработаешь, и он ушел работать с туристами.

На следующем перекрестке мы повернули направо. Искомый дом находился в половине квартала отсюда и представлял собой трехэтажное здание с облупившейся зеленой краской. Потертая дверь была заперта. Йосвани встал на середину улицы, запрокинул голову, глядя на балконы, и во всю глотку заорал:

– Пабло! Эй, Пабло, приятель!

Долгая пауза. Йосвани набрал воздуха, чтобы снова закричать, но тут под полосатым красным навесом на третьем этаже мелькнула тень, и на нас уставился крепко сложенный мужчина.

– Привет, Пабло, – замахал ему Йосвани.

– Ловите, – крикнул мужчина и что-то нам кинул.

Я отскочил. Прямо туда, где я стоял, шлепнулся желтый пластиковый утенок, подскочил и упал на бок.

Я с любопытством его поднял. В заднице утки кто-то прорезал щель и запихнул туда ключ.

Мы вошли и поднялись наверх по темной пыльной лестнице. В затхлом воздухе висел запах жареной свинины.

Пабло – мужчина лет пятидесяти, такой же смуглый, как Йосвани – стоял в дверях своей квартиры, скрестив сильные руки на мощной груди.

Я с одного взгляда понял, что у этого человека есть стиль. Черно-белые туфли джазмена. Обрезанные темно-синие джинсы – никаких подделок. Белая майка без рукавов обтягивала внушительный живот. Венчала ансамбль зеленая бейсболка.

– Привел тебе учеников. – Йосвани пожал мужчине руку. – Это мой кузен Рик и его подруга Ана.

– Спасибо, брат, – поблагодарил Пабло. – Я это запомню.

– Вернусь вечером. – Йосвани махнул нам и понесся вниз по лестнице, крикнув на прощание: – Это лучший учитель в Гаване, ребята!

Пабло оглядел нас:

– Американцы, да? Хотите научиться сальсе? – Он говорил скорее насмешливо, чем дружелюбно. – Заходите.

Мы вошли в небольшую, но светлую гостиную, которую от балкона отделяла раздвижная стеклянная дверь. Большое зеркало на одной стене, старый телевизор с DVD-плеером – у другой. Три кресла стояли на балконе, освобождая место в комнате.

К гостиной примыкала кухня, и именно оттуда доносился запах свинины. Изящная молодая женщина, вся в белом, стояла у старой, облупившейся плиты и следила за мясом. Белый шарф на голове, белая блуза, белая расшитая юбка и белые туфли. Единственным цветным пятном было ожерелье из синих и белых мелких бусин.

Я уже видел так одетых людей в Гаване. Йосвани объяснил, что они адепты сантерии. Я мало знал об этой религии, только то, что она представляет собой верования народов йоруба, смешанные с католицизмом.

– Это моя дочь, – сказал Пабло. – Ее зовут Лилиана, но можете звать ее Иябо.

Мы представились. Лилиана без особого интереса кивнула и сказала «que bola» – гаванский эквивалент «как поживаете?».

– А это мой внук Лало.

Мальчуган лет пяти, босой и с голым торсом, вышел из спальни и побрел дальше по коридору. Его тоненькие ручки напоминали палочки, мальчишка сиял щербатой улыбкой. Кажется, Лало единственный был искренне рад нас видеть.

– Занятие стоит десять «куков» за час, – сообщил Пабло.

Йосвани наказал мне поторговаться, но, глядя на выпирающие ребра Лало, я струсил:

– Хорошо.

Как только слова сорвались с губ, я осознал, что сам-то Пабло вовсе не выглядит голодающим. Новая одежда, приличная квартира. Но было слишком поздно. Моему кошельку придется выдержать этот удар.

Я сказал Ане, что сам буду платить за наши занятия. У меня больше средств, и из-за моей неопытности ей придется продвигаться медленнее. Она согласилась, чтобы я платил две трети суммы.

– Если мне просто так дают деньги, я приму, – сказала Ана. – Но не хочу брать на душу грех разбазаривания твоих сбережений на колледж.

Пабло вставил флешку в DVD-плеер и включил телевизор. Загремела тимба, какая-то старая песня про человека, который наступил на тараканов – кукарачас.

– Посмотрим, как вы танцуете.

Было трудно танцевать под пристальным взглядом Пабло. Знаете, каково это, когда за вами следит художник? Вот и с учителем так же. Он видит все – мельчайшее движение, каждую ошибку.

Лало наблюдал за нами из-за угла, сложив ручонки в точности как дед. Лилиана смотрела на нас с кухни с безразличным видом.

Где-то на середине песни Пабло остановил музыку и посмотрел на меня:

– У тебя присутствуют неплохие движения и сложные повороты, и ты чувствуешь ритм. Это важно. Но еще у тебя грация Франкенштейна. Только он более гибкий.

– Спасибо, – улыбнулся я.

Пабло на улыбку не ответил. Вместо этого он повернулся к Ане:

– Ты танцуешь механически, слишком элегантно и классически, чересчур идеально, понимаешь? И тебе нужно больше двигать телом.

Интересно, что значит «чересчур идеально»? Ана кивнула, будто именно этих слов и ожидала.

– Над вашей сальсой мы поработаем, – пообещал Пабло. – Но начнем с румбы.

Я уставился на него:

– Румбы? – И тут же вспомнил вчерашний поход в клуб, как Йосвани танцевал с Аной, выделывая телом нечто невообразимое. – Думаете, я могу научиться румбе?

Пабло пригвоздил меня тяжелым взглядом:

– Румба поможет тебе расслабить грудную клетку и плечи.

Это не совсем «да».

– А можно мне снять занятие на камеру? – спросила Ана.

– Конечно. Тридцать «куков» в час.

Слава богу, снимать она не стала. Последнее, чего мне хотелось, это стать главным героем фильма «Невообразимый ужас-2: Рик Гутьеррес пытается научиться румбе».

Для начала Пабло заставил нас делать упражнения на разные части тела – выписывать круги торсом, двигать плечами в такт со сложным ритмом ударных.

Вроде ничего утомительного, если бы ны любимая команда Пабло:

– Еще! Еще! Еще!

Снова и снова, и так где-то миллиард раз.

Пот заливал мне глаза. Плечи ныли. Потом еще и под ребрами закололо.

– Хорошо, – сказал Пабло. – Теперь смотрите за мной.

Как только он начал танцевать, то перестал быть пожилым обрюзгшим мужиком. Энергия разлилась по его конечностям. Даже внушительный живот колыхался в такт музыке. Если румба Йосвани была энергичной и клевой, то Пабло танцевал легко и весело. То он предстал клоуном, скачущим на гигантской ноге, то согнулся и затряс плечами, держа руки за спиной, словно цыпленок-переросток. И все это легко и без каких бы то ни было усилий.

А потом Пабло сказал:

– Твоя очередь.

В румбе колени постоянно расслабленны, и вы раскачиваетесь туда-сюда, как попрыгунчик. Ладно, вам не обязательно выглядеть как попрыгунчик – это моя беда. Но принцип тот же. При каждом шаге ваши колени должны пружинить.

Но есть и другие части базовых шагов. Движения руками. Движения грудной клеткой. Движения плечами. Похоже, до них очередь так и не дойдет.

Мы все приседали и приседали. Снова и снова. Лало с Лилианой давно ушли в свои комнаты. Где-то во время второго часа занятия мальчик снова пришел к нам. Он держался за спиной деда и смотрел на наши с Аной мучения.

Его лицо расплылось в улыбке. Он указал на меня пальцем, согнулся и принялся дергаться вверх-вниз, как пьяная обезьянка. А потом рассмеялся.

Ана фыркнула.

Я замер на полушаге и покраснел.

Пабло повернулся к внуку:

– Ты что делаешь?

Лало чуть пожал плечами.

– Иди к себе. – Пабло пытался говорить строго, но я заметил его добрую улыбку.

Лало побежал прочь.

– Как будто ты можешь лучше, – пробормотал я ему в спину.

Пабло собирался что-то сказать, но осекся. А потом посмотрел на меня с убийственной серьезностью.

– Иди сюда, мальчик, – позвал он через плечо.

Лало снова пришел. Тревога стерла улыбку с его лица.

Пабло включил музыку. Загремели клаве, конги и маракасы.

– Сделай-ка несколько проходок, – попросил он внука.

Лало просиял. Он выбежал в центр комнаты и замахал руками, словно муху отгонял.

А потом вдруг резко выпятил грудь вперед, затряс плечами, как профи. Выставил ногу в сторону, присел на ней, развернулся, и все это с идеальным балансом. Пробежался по полу характерными шагами румбы, с мягкими коленями, взмахивая тонкими руками с грацией крыльев бабочки.

Затем Лало споткнулся и плюхнулся на пол, но никто из нас не засмеялся.

Пабло выключил музыку.

– Если ты выучишь это до отъезда, – сказал он мне, – я назову тебя настоящим танцором.

Помните эти фильмы о боевых искусствах, где старый суровый сенсей сначала превращает твою жизнь в кошмар, но в итоге говорит, мол, хорошо, юный падаван, – и ты понимаешь, что на самом деле он всю дорогу за тебя переживал?

Так вот, похоже, от Пабло мне второй части не дождаться.

* * *

Той ночью я лежал поверх одеяла в одних боксерах и не мог уснуть. Гаванская жара не спадала весь вечер. Окна были открыты настежь, но даже малейший ветерок не колыхал занавески. Кондиционера не было. Размеренный ритм сальсы, доносящийся из ресторанов старого города, смешивался с далеким гулом машин.

Йосвани крутился в постели, сопровождая эти движения наполовину придушенными всхрапами. Где-то в час ночи его разбудил грохот проехавшего грузовика. Кузен замер.

Он понял, что и я не сплю, и позвал:

– Эй, Рик!

– Чего?

– Все в порядке?

Конечно, хотел я сказать, в порядке, все отлично… Ну и прочий набор чисто американских уходов от ответа.

– Гавана… очень отличается от Нью-Йорка, – пробормотал я.

Йосвани фыркнул:

– Братишка, ты такой наблюдательный. Может, тебе детективом заделаться?

– А много таких, как Пабло? – спросил я. – Кто работает на туристов и ненавидит это?

– Большинство считает, что им повезло. Представь, как живут те, кто не связан с туристическим бизнесом. Мой друг оббивает плитку со стен брошенных домов и выламывает кирпичи, чтобы продать их на черном рынке. Ютится он в лачуге в Марианао. Иногда питается одним рисом или хлебом с растительным маслом и солью.

– Твоя мама не работает на туристов, – заметил я.

– Нам помогает дядя Элио. Кроме того, она…

– Что?

Я почувствовал, как Йосвани уставился на меня в темноте:

– Слушай, я тебе объясню, но только потому, что ты мой кузен. Но с мамой об этом не говори, хорошо?

– Ладно.

– Видел знак у нас на двери? С буквами КЗР?

– Ага. – Симпатичная эмблема человечка с мечом и щитом цветов кубинского флага. Я думал, это очередная коммунистическая причуда, вроде слоганов на стенах и билбордов, разбросанных по городу. – Что это значит?

– Комитет по защите революции, – ответил Йосвани. – Местная политическая ячейка. Следит за порядком и все такое, но заодно и за тем, чтобы все были правильными коммунистами. Мама – ее глава.

– О!

Это многое объясняло.

– Благодаря деду у мамы есть друзья в армии. Иногда они приходят в гости на Новый год.

– Ясно.

– Не пойми меня неправильно, – продолжил Йосвани, – мама не ярая коммунистка. Просто жизнь на Кубе легче, если у тебя есть нужные знакомства. Именно так тут все и устроено. Мама помогла Бенни получить работу в фирме по доставке продуктов, и он теперь помогает ресторану Элио. Так вся семья и крутится.

Меня осенило.

– Значит, никто из вас при людях не может плохо отзываться о правительстве?

Йосвани пожал плечами – едва уловимое движение в темноте.

– Теперь понимаешь, почему мама с Йоландой не уживаются? – усмехнулся он.

Как, наверное, Йоланде тошно, что приходится помалкивать, дабы не лишиться доставшихся благодаря связям привилегий.

– Не влезай меж двух огней, – посоветовал Йосвани. – Все это политическое дерьмо, это чушь собачья. Ни к чему хорошему это не приведет. Не знаю, как у вас в Нью-Йорке, но в Гаване лучше жить и не заморачиваться.

– Да уж наверное.

– Ладно, я посплю, – сказал Йосвани. – Утром у меня свидание с той девчонкой, понадобятся силы, если ты понимаешь, о чем я.

– Конечно.

Я уставился в потолок и попытался представить, на что была бы похожа моя жизнь, если бы я рос в этой квартире.

 

Глава 11

Проблема

Дни шли один за другим: утром мы занимались с Пабло, потом обедали с Хуанитой и упражнялись дома, а затем гуляли по городу. После ужина танцевали в «Милочо», или «Ла Груте» в Ведадо, или в «Отеле Флорида» в Старом городе.

Чаще всего Йосвани подрабатывал у дяди в ресторане, так что днем мы были предоставлены сами себе. После небольшого колебания мы с Аной стали говорить между собой на испанском – отчасти чтобы попрактиковаться, отчасти чтобы смешаться с местным населением. Мамин родной язык все еще казался мне чужым, но я уже начинал на нем думать. Кажется, даже приобрел кубинский акцент. Впрочем, торговцев на улице все равно было не обдурить.

Мы бродили по Пятой авеню в Мирамаре, с его помпезными зданиями посольств и богатыми деловыми кварталами. Разглядывали серую громадину российского посольства, напоминавшую какое-то имперское строение из «Звездных войн»: было время, когда Советы поддерживали экономику Кубы. Ходили плавать на Плайяс-дель-Эсте, где мягкий песок греет ноги, не обжигая. В дождливые дни, когда с океана приходили шторма, мы посещали культурные достопримечательности Гаваны: галереи, аквариум, Музей революции с яхтой «Гранма», на которой Фидель с мятежниками прибыли на остров, чтобы свергнуть режим Батисты.

Хорошие были деньки. Я с теплотой их вспоминаю, пусть даже мой план по завоеванию сердца Аны видимого прогресса не давал.

Каждый день я высматривал хоть намек на то, что ей интересен. Ничего не находил, но продолжал искать. Как в собачьих видео, где ушастый пес наблюдает за тем, как вы едите. Вы откусываете кусок за куском, ничего ему не даете, говорите, что ничего и не дадите, а он все продолжает смотреть на вас большими, влажными, полными надежды глазами.

Я слишком хорошо помнил, каково это – стоять обнявшись с Аной на темной сцене, прижавшись лбом к ее лбу…

Ну хоть обучение танцам продвигалось неплохо. Пабло так нас гонял, что мне приходилось втирать в грудь ментоловый гель, чтобы унять боль. И все же немилосердная муштра давала результат. Теперь я действительно мог вращать торсом и трясти плечами.

Но стоило потанцевать с настоящей кубинкой, и все иллюзии рассеивались. Большинство танцоров обычно просто улыбались, если ты дал маху. Другие ободряюще кивали, мол, ну разве ты не милашка! Были еще девушки, благоухающие, как парфюмерная лавка, и обожающие танцевать, прижавшись к тебе. Очень, очень близко.

И каждый норовил дать совет. Большинство кубинцев, кажется, просто физически не могли смотреть на танцующего «тыждрука» и не одарить его крупицей своей мудрости.

– Да тут все знатоки сальсы, – сделала вывод Ана. – Даже если сами не могут отличить правую ногу от левой.

Не все советы были бесполезными. А некоторые не ограничивались одними лишь танцами.

– Нельзя танцевать гуагуанко под эту музыку, – однажды днем не выдержала Йоланда. – Это коламбия.

Кузина стояла в дверях гостиной и смотрела, как мы танцуем румбу – весьма специфическую, надо сказать. Я двигался так же грациозно, как индюк с отрубленной головой, и, подозреваю, Ана справлялась не лучше.

– Я не знал, что ты умеешь танцевать румбу, – заметил я.

– Бенни вырос, танцуя, на улице. Ты же знаешь, что румба родилась именно там? Может, не такая стильная, как та, которую показывают вам учителя, но только на улице можно уловить ее суть.

– У нас отличный учитель, – попытался возразить я, но Ана сказала:

– Ты права. Нам нужно узнать больше. Я хочу увидеть Кубу. Настоящую Кубу.

Йоланда фыркнула, но не успела сказать что-нибудь еще, как раздался стук в дверь. Кузина пошла открывать.

На пороге стояла темнокожая женщина, ровесница Йоланды, тощая, почти истощенная, с запавшими глазами. Она тихо поздоровалась, и девушки обнялись.

– Это мой кузен Рик из Нью-Йорка и его подруга Ана. Я тебе рассказывала. Рик занимается кошачьим видео. – Йоланда указала на гостью: – Ребята, это моя подруга Миранда Гальвес.

Мы поздоровались.

– Вы ведете блог, да? – спросил я.

Миранда подняла бровь.

– Не знала, что я популярна в Америке.

– Эти двое общественно сознательные. – Йоланда говорила как-то странно – не совсем серьезно, не совсем шутя. – Ана только что заявила, что хочет посмотреть настоящую Кубу.

Миранда остро зыркнула на Ану:

– Настоящую Кубу? В противовес чему?

Ана замялась, словно чуя подвох, затем пожала плечами:

– Без всей этой туристической ерунды. Песен «Буэна Виста Сошиал Клаб» на каждом углу. Людей, орущих «Такси!» тебе в лицо. Магазинов, продающих изображения Фиделя и Че, и старых американских машин.

Миранда не улыбнулась:

– А ты думаешь, это не настоящая Куба? Что нельзя по десять часов торчать на улице, лишь бы получить пару долларов с туриста и купить себе поесть? Это все реальнее некуда, девочка.

– Я не это имела в виду…

– Нет, – мягко прервала Ану Йоланда. – Но прозвучало именно так.

Какое-то время Ана просто молчала и спокойно смотрела на двух женщин.

Миранда вздохнула:

– Слушайте, нас тоже тошнит от этих песен. Просто не говорите о «настоящей Кубе», если понятия не имеете, каково здесь на самом деле жить.

– Мы и не имеем, – вступился я. – Но хотели бы узнать.

Йоланда и Миранда разом повернулись ко мне, и я понял, что не просто влез в разговор, а наступил на больную мозоль.

– В этом-то и проблема, – начала Миранда. – Вы, туристы, приезжаете сюда и получаете от Кубы лучшее. Пищу, которую многие из нас никогда не попробуют, отели, которые мы и представить не можем, ночные клубы. И хорошо, ведь нам нужны ваши доллары, чтобы выжить. Но потом вы хотите сунуть нос к нам на кухни, в ванные… в нашу частную жизнь. Зачем? Чтобы увидеть, как все плохо: ой, бедненькие кубинцы! А потом поехать домой, написать пост на Фейсбуке и порадоваться за себя?

– Перестань, Миранда. – Йоланда легко коснулась плеча подруги. – Они не такие.

– Конечно. – Миранда поникла, ее голос звучал устало. – Простите.

– Миранда каждый раз рискует свободой, выставляя новый пост, – пояснила Йоланда. – Благодаря ей вы получаете иной взгляд на события. Только вчера она шла по улице и…

– Нет, – прервала Миранда подругу. – Я не хочу об этом говорить.

Повисло неловкое молчание. Я попытался найти какие-то слова и решил, что ничего нового сказать не могу. Мой опыт онлайн-активности ограничивался поиском лучших кошачьих роликов. Рядом с Мирандой я чувствовал свою ничтожность и даже представить себе не мог ее повседневную жизнь.

– Знаю, от нас толку маловато, – тихо начала Ана. – Но мы можем чем-то помочь?

Миранда поджала губы и, посмотрев на Йоланду, пожала плечами:

– Если понадобится, мы дадим знать.

– Хорошо, – сказала Ана.

– Хорошо, – сказала Йоланда.

– Хорошо, – сказал я.

– Ладно, Миранда, дай мне секунду, – продолжила Йоланда. – Мне нужно объяснить этим ребятам разницу между гуагуанко и коламбией. А то на них смотреть больно.

– А вы двое серьезно увлеклись румбой, – заметила Миранда, когда кузина закончила импровизированный урок.

– Рик хочет стать гаванским королем сальсы, – сообщила Ана.

Я послал ей убийственный взгляд, но она, похоже, не заметила.

Йоланда лишь ухмыльнулась:

– Кузен, не хочу рушить твои мечты, но, может, лучше проявить себя в том, в чем более-менее разбираешься? Стать кошачьим королем Гаваны, например?

* * *

Оглядываясь назад, я понимаю: надо было догадаться, что это прозвище ко мне приклеится.

* * *

Если оставить в стороне немилосердное отсутствие у Йоланды веры в мои силы, я начал думать, что и правда смогу когда-нибудь поучаствовать в соревновании в «Милочо». А потом возникла проблема с Пабло.

Было утро субботы.

В одиннадцать мы пришли к его дому и стали ждать, когда нам сбросят ключи. Прошло десять минут, пятнадцать. Ничего.

На нас начали пялиться любопытные соседи. Мимо протащил деревянную тележку какой-то старик, выкрикивая:

– Фрукты, овощи, мясо, тамаль, свежие цветы, жареная рыба!

То и дело к нам подходили парни и предлагали сигары.

– Давай найдем таксофон, – предложил я.

Йоланда обещала раздобыть нам местную сим-карту, но за ней приходилось записываться в очередь, и наша еще не подошла.

Ана схватила меня за локоть:

– Смотри.

По улице шел Пабло в своей зеленой кепке. Он помахал нам и принялся рыться в кармане в поисках ключей, держа в руке пластиковый стаканчик.

– Ну что, ребята, готовы потанцевать? – спросил он.

– Конечно, – ответил я.

Ана сильнее стиснула мой локоть. Я удивленно посмотрел на нее.

Покопавшись, Пабло наконец отпер дверь. Мы вошли в подъезд и вслед за ним начали подниматься по лестнице.

Вот именно, что начали. Через несколько ступенек Пабло потерял равновесие, закачался и тяжело сел на ступени.

Я кинулся ему помочь.

– Извините, – сказал он и встал.

Несколько ступенек – и он снова сел. Из стаканчика выплеснулась вода.

Нет. С отвращением я опознал запах. Это была не вода, а ром.

– Наверное, мы придем в другой день, – предложила Ана.

– Нет, нет, идемте. – Изо всех сил цепляясь за перила, Пабло встал и потащился наверх.

Остаток пути до квартиры мы дошли без приключений. Он даже сумел с одной попытки открыть замок.

Внутри царила мертвая тишина. Пустую квартиру озарял яркий утренний свет. Пабло поставил стаканчик на стол у двери, а сам пошел в гостиную. На этот раз кресла не вынесли на балкон. Пабло попытался перетащить одно, но вместо этого плюхнулся в него.

Лицо Аны превратилось в холодную маску. Я никогда ее такой не видел.

– Рик, – она кивнула на дверь, – нам здесь делать нечего.

– Нет! – Пабло привстал, но потом рухнул обратно в кресло. – Останьтесь. Мы поработаем. – Он пытался обрести тот прежний уверенный, не терпящий возражений тон.

– Вы не сможете работать, – возразила Ана. – А мы не станем тратить время на пьяницу.

Было невозможно не уловить горечь в ее голосе.

Пабло прикрыл лицо рукой:

– Моя дочь… Она ушла. И забрала с собой внука, понимаете? Я должен был выпить. Это Куба. Иногда здесь такое происходит.

Я заговорил с Аной по-английски:

– Может, придем завтра? В смысле, дерьмо случается, да?

– Нет, – отрезала Ана. – Никаких «дерьмо случается». Я таких ребят, как он, знаю. Завтра не поможет.

Но я едва ее слышал. Потому что Пабло…

Он рухнул на колени прямо на каменный пол. Зашатался и сел, умоляюще сложив дрожащие руки.

– Встаньте. – Слова вылетели изо рта прежде, чем я успел осознать, что говорю. – Встаньте, ну же!

– Прошу вас, – произнес Пабло. – Мне это нужно. У меня проблемы. Когда Йосвани сказал, что вам нужно два месяца занятий, я подумал: вдруг дела пойдут лучше? Вдруг я сумею что-то исправить с помощью денег? Пожалуйста.

– Встаньте, – повторял я. – Встаньте.

Я покраснел. Впился пальцами в ладони. Мне никогда еще не было настолько не по себе.

Этот мужчина, что сейчас умолял нас, стоя на коленях, некогда танцевал с «Конхунто фольклорико», считался одним из лучших танцоров в Гаване.

В итоге Ана положила этому конец:

– Мы вернемся завтра. Если вы не протрезвеете, то занятия окончены.

Пабло встал, шагнул к Ане и попытался взять ее за руку, но она отступила.

– Завтра, – повторил он. – Да, приходите завтра.

Мы молча спустились по лестнице. Молча пошли по улице. Даже шум Гаваны – гул машин, крики продавцов, болтовня, – казалось, стих. Словно я вышел с поля боя, оглохший после взрывов.

Я не хотел говорить о случившемся. Не хотел об этом думать. Подозреваю, что и Ана тоже. Она явно вспомнила своего отца. Мы вернулись домой, не обменявшись ни словом.

Но день на этом еще не закончился. На площадке у дверей Хуаниты нас остановила пожилая женщина, величавая, с прямой спиной и гордо поднятой головой. Она сжимала палку рукой с побелевшими костяшками.

– Ты Рик? – спросила она. – Из Нью-Йорка? Сын Марии?

– Да, здравствуйте, – ответил я. – Вы знали мою маму?

– Меня зовут Рафаэла Пилар Гонзалез. Я живу по соседству уже сорок лет. Твой дед помог нам получить эту квартиру.

Мой дед…

О Леонардо Гутьерресе Ривера, мамином отце, я знал лишь, что он работал на правительство и сам вырастил маму и Хуаниту. Я видел только одно его фото: выцветший снимок худого улыбающегося мужчины с седыми волосами.

Наверное, я очень долго молчал, потому что Ана ткнула меня под ребра (да, она очень деликатна).

– Я хотел бы послушать ваши воспоминания, – сказал я. – Можно пригласить вас на чашку кофе?

Глаза Рафаэлы просияли.

– Ты уже был в Музее шоколада на Старой площади? – спросила женщина. – У них восхитительный горячий шоколад.

– Тогда идемте туда, – согласился я. – Может, через час?

– Сегодня ко мне придут туристы, но завтра днем я свободна. И зови меня Рафаэла, мальчик, que no soy una vieja.

«Я не старомодна» – вот что значила эта фраза.

– Тогда до завтра, – с радостью согласился я.

Если Хуанита не хочет обсуждать историю нашей семьи, вдруг эта леди поможет?

– Ты похож на Лео, – сказала Рафаэла. – Мой муж всегда говорил, что встреча с твоим дедом – единственное хорошее, что произошло с ним в Анголе.

Ангола… Куба посылала туда войска во время гражданской войны. Я не знал, что мой дед принимал в ней участие.

Я уже хотел об этом спросить, но из-за двери Хуаниты послышался шорох. Рафаэла вздрогнула, как от выстрела, махнула нам и поспешила прочь по коридору со впечатляющей для ее возраста скоростью.

Из нашей квартиры выскочил Йосвани в низко надвинутой на лицо бейсболке:

– Привет, ребята. А что вы тут делаете? Разве у вас не должны быть занятия?

Мы рассказали ему, что произошло.

Минуту спустя кузен сказал:

– Постойте, вы платили Пабло каждый день? Вы что, чокнутые? Стоит ему получить деньги, и его тянет покутить.

Еще минута, и Йосвани ушел к Пабло.

Час спустя он вернулся.

– Подождите до понедельника, – попросил Йосвани. – Мы держали совет в гостиной. – Я поставлю его на ноги, вот увидите.

– Мы не станем тратить время на алкоголика, – отрезала Ана.

– Платите ему раз в неделю, и все будет хорошо.

– Почему люди нянчатся с пьяницами, как с малыми детьми? – спросила девушка.

– Потому что это работает, – ответил Йосвани.

Честно, я засомневался. Может, мы просто не воспринимаем пьянчужек как взрослых людей? Не хотим думать, до чего же должен дойти мужчина, чтобы превратиться в хныкающую развалину, стоящую на коленях перед двумя подростками?

 

Глава 12

Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопес

Раз у нас выдалось свободное утро, Йосвани пригласил нас посетить ресторан своего дяди Элио.

– К нам сегодня приезжают трое гитаристов из Камагуэйя, – сообщил он за завтраком.

Утро выдалось влажным и являлось приятной альтернативой периодам ужасной жары и дождей. Во время последних по улице неслись водные потоки вперемешку с мусором.

Мы набились в «автобус» и поехали в Ведадо, где в тени самого высокого небоскреба Кубы стоял ресторан «Трез гавьота».

Он располагался в патио двухэтажного здания и представлял собой полное воздуха пространство с бетонным полом и простыми деревянными столами, которые защищал от дождя выцветший пластиковый навес. Когда мы пришли, только один столик был занят – за ним сидела молодая немецкая пара и ковыряла салат с курицей и вялыми капустными листьями. Рядом со стеной расположились музыканты, пятеро мужчин с седеющими волосами. Увидев нас, крепкий, коренастый контрабасист заиграл.

– Привет, дядя, – поздоровался Йосвани. – Это мой кузен Рик и его подруга Ана.

– Добро пожаловать. – Элио пожал мне руку, поцеловал Ану в щеку и повернулся к Йосвани: – Начинаем в пять. Немцы хотят «Гуантанамеру».

– «Гуантанамера», понял, уже иду, – кивнул Йосвани.

– Я принесу вам что-нибудь освежиться, – пообещал Элио, прежде чем уйти вместе с племянником.

Группа заиграла требуемую песню. Дядя Йосвани пел, одновременно играя на контрабасе. Трое гитаристов исполняли замысловатые соло. Затем они весело перешли к «Комнате в Туле» и «Чан Чан». Йосвани играл на конгах, выбивая ритм легко и непринужденно.

Выслушав все попурри, Ана подошла к Йосвани:

– Очень мило. А вы не сыграете что-нибудь кроме «туристического набора»?

– Например?

– Что-нибудь из Сильвио Родригеса. «Марипозас» или «Охала»?

Йосвани посмотрел на гитаристов. Троица кивнула, но Элио пожал плечами:

– Я не знаю слов.

– Я знаю, – улыбнулся Йосвани.

Ну, разумеется.

Гитаристы завели меланхоличную мелодию.

У Йосвани оказался низкий, грубоватый, но приятный голос. Он пел о любви, о детях, убитых бомбами и напалмом, о порядочной девушке, которой приходится думать, что о ней скажут люди в церкви.

Ана тихонько вздохнула:

– Он еще и поет.

«А я могу смонтировать классный кошачий ролик, – подумал я. – И пятнадцать раз выходил в топ “Реддита”».

Но когда кузен потом подошел к нашему столику, я его похвалил. Потому что он и правда хорошо пел. И потому что страдать унынием одно дело, а быть говнюком – совсем другое.

Я посмотрел на часы:

– Через сорок минут у нас встреча с Рафаэлой. Пора идти.

– О, я не могу, – призналась Ана. – Прости! Йосвани ведет меня на вечеринку сальсы в Плайя. Никаких туристов, только местные. Говорит, я могу там поснимать.

Забавно, думал я, добираясь до Авана Вьеха на «миндальке». Я приехал в Гавану, мечтая научиться танцевать, стать крутым парнем и завоевать Ану. Но, покинув Нью-Йорк, перемудрил и теперь чувствовал себя самым большим придурком в целой стране.

Кипя от досады, я быстро дошел от Авана Вьеха до Музея шоколада.

Рафаэла Пилар Гонзалес встретила меня у кафе на улице Меркадерес, одной из шикарных отреставрированных улиц Старого города, где во всем блеске была представлена колониальная архитектура. Пожилая леди стояла у самой стены, держась подальше от потока туристов. Она надела стильное синее платье, туфли на высоких каблуках и уложила волосы в замысловатую прическу.

Я мгновенно пожалел, что вырядился в простые джинсы и футболку. Как-то не подумал, что наша встреча для этой дамы событие.

Увидев меня, Рафаэла просияла:

– Я всю ночь не спала. Тебе столько нужно узнать, милый.

Музей шоколада представлял собой смесь кафе и кондитерского магазина. Туристы выстраивались в очередь, чтобы увидеть настоящий шоколадный зоопарк: сладкие фигурки медведей, черепах и кроликов. Кафе же такой популярностью не пользовалось.

Официантка шлепнула на стол меню и удалилась, не сказав ни слова. Подобное поведение в Нью-Йорке вызвало бы бурю возмущений, но в Гаване в государственных заведениях казалось нормой. Чего церемониться с посетителями, если все равно никто тебя не уволит.

– Тут чудесное место, – сказала Рафаэла. – Горячий шоколад восхитителен.

– Так давайте его закажем. – Понимая, что она вряд ли часто куда-нибудь так выходит, я прибавил: – И прошу вас, закажите еще что-нибудь поесть. Что хотите.

– Последнее время я разочаровалась в еде. Все изменило привычный вкус. Но этот горячий шоколад… он словно возвращает меня в прошлое. Когда я девочкой жила в Ольгине, а «Фидель» было просто мужским именем.

– А…

– Там было кафе, оно называлось «Эль принчипе». Друг моей матери, большой волосатый мужчина по имени Альберто, там работал. Он угощал меня горячим шоколадом. Я сидела у окна, пила его, а мама с Альберто уходили на улицу целоваться. – Рафаэла усмехнулась. – Они думали, я ничего не знаю. Куда там! Впрочем, я не возражала. Любовалась на огни в окне, яркие неоновые буквы на вывеске. Дома у нас не было электричества.

– Правда?

– Пока Фидель не спустился с гор, в мою деревню свет не проводили. К тому времени я уже переехала в Гавану, вышла замуж. До сих пор помню письмо, что получила от младшей сестры. Как она радовалась этой светящейся груше на потолке в спальне. Несколько месяцев спустя в деревне открыли школу. Сестра пошла туда учить математику, литературу и прочие предметы. Вот почему я не жаловалась, когда мой Эдуардо решил пойти в армию. Фидель и барбудос вели Кубу к будущему.

– А теперь? – спросил я, вспомнив о Миранде Гальвес, подруге Йоланды. – Они все еще ведут Кубу к будущему?

Рафаэла моргнула, словно очнувшись, и минуту пожевала губу.

– Конечно, у нас есть проблемы. Как и в любой стране. В Штатах на улицах полиция стреляет в невинных людей, а бедняки умирают, потому что у них нет денег на доктора. – Она примиряюще пожала плечами. – Но мы здесь не за тем, чтобы обсуждать политику. Позволь рассказать тебе о твоей матери.

Официантка подошла записать заказ. Когда она ушла, я спросил:

– Какой мама была?

– Я встретила ее в день переезда, – сказала Рафаэла. – Высокая тоненькая пятнадцатилетняя девочка, одна кожа да кости. Носила красивое летнее платье на два размера больше. Помню, я еще надеялась, что когда-нибудь она до него дорастет. Мы столкнулись на лестнице, я с Эдуардо как раз заносили мебель. Она предложила помочь, хотя явно хотела бежать дальше по своим делам. Эдуардо согласился, и твоя мама несколько часов трудилась с нами. На следующий день я повела ее в «Коппелию» и угостила мороженым. Она без умолку болтала об учебе, парнях и рассказах, что сама писала.

– Парнях? – переспросил я. – Постойте, она писала рассказы? – Я был очень удивлен. Мама преподавала литературу, но никогда не говорила, что писала сама.

– О да! Захватывающие вещи с названиями вроде «В горах Сьерра-Маэстра» или «Дочь революции». Как дети сражаются с империалистами, устраивают ловушки или подрываются на гранатах, чтобы избежать плена.

Мама любила революцию? Ведь это все равно что Раш Лимбо принялся бы хвалить политику Обамы.

– Твой дед был артиллерийским полковником. И Мария его обожала. Всегда, вплоть до тысяча девятьсот восьмидесятого года.

Мое сердце забилось быстрее. Именно в том году мама эмигрировала в Штаты.

– А что произошло?

Нам принесли наш шоколад, насыщенный, темный и не такой сладкий, как я привык. Рафаэла причмокнула от удовольствия. На миг я увидел девочку, которой она некогда была.

– Одни думали, что дело в политике, – продолжила Рафаэла рассказ. – Другие – что всеми виной подростковый бунт. На самом деле твоя мама влюбилась. Для всех нас это стало сюрпризом. Вокруг Марии всегда увивались парни, но она больше думала о своих историях, чем о всяких Хосе, Оскарах и Паулито, до…

– До?..

– До Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопеса.

– А каким он был?

– Внешне ничего особенного. Пухловатый, краснолицый. Но он писал стихи. Не всякую чушь о птичках и цветочках. Он писал в стиле Хосе Марти и Саломе Урены – про любовь к родине и горячей крови, пролившейся на холодный песок.

Я опешил. Эта милая пожилая леди только что, сама того не ведая, невольно использовала гомофобное выражение.

– Что-то не так, милый?

– Э… так мама влюбилась в поэта-революционера?

– Да. Только он поддерживал не Фиделя.

– О!

– Его отец сидел в тюрьме. Плот дяди пропал где-то между Гаваной и Майами. Его уже заклеймили гусано, контрреволюционером. А он бродил повсюду и читал стихи, как ни в чем не бывало. Однажды ночью Мария встретила его на Малеконе. Следующие полгода они друг друга ненавидели. Иногда твоя мама заглядывала ко мне и возмущалась тем, что он говорил о Фиделе и армии революции. Но время шло, и Мария приходила ко мне все реже и реже. А потом я застала их на пляже целующимися. – Рафаэла улыбнулась. – Этого следовало ожидать. Мария вела уединенную жизнь и была не готова увидеть ту Кубу, которую показал ей Рикардо. Ну и да, она была девушкой, а он – парнем. А когда парня и девушку связывают сильные чувства, такая ли уж разница, любовь это или ненависть?

Думаю, мама понимала Кубу лучше, чем считала Рафаэла. Я прямо видел, как она в моем возрасте узнает, что ее родной отец работает на правительство тиранов.

– Как поступил дед? – спросил я.

– Мария была не дурой и держала свои мысли при себе. Они с Рикардо провели вместе целый счастливый год. Он дарил ей вдохновение. Она обуздывала его невоздержанность, подавляла взрывы, хранила от бед. А потом пришла весна восьмидесятого года.

– Мариэль!

Рафаэла кивнула:

– Как сейчас помню: первого апреля те чокнутые прорвались на автобусе в перуанское посольство и попросили убежища. Фидель заявил, что не станет удерживать никого, кто захочет к ним присоединиться. Уже через пару дней в саду посольства собрались тысячи людей. Видимо, Рикардо убедил Марию бежать. Она мне не говорила, но думаю, дело было именно так. Однажды ночью они договорились встретиться в парке в Мирамаре и вместе пойти в посольство.

– Но ничего у них не вышло, – догадался я.

– Когда твоя мать пришла в парк, Рикардо там не было. Она прождала час. Рикардо не пришел. Зато пришел твой дед. Сказал, что Рикардо ее предал, вступил в армию и уже покинул Гавану.

Я похолодел:

– И она поверила?

– Конечно же нет. Она думала, что отец избил Рикардо и силой вынудил того сказать правду. Однако Лео принес ей письмо, написанное рукой Рикардо. И да… тому дали выбор. Пойти в тюрьму за свои стихи или вступить в армию.

Пусть прошли десятки лет, меня все равно как под дых ударили.

– Той ночью Мария вернулась домой с Лео, – продолжила Рафаэла. – Она больше не пыталась сбежать. Оставила мысли об эмиграции. Мы все в это верили. Когда на следующий день я пришла к ней, она сидела за столом и смотрела в окно. Рикардо же она называла предателем.

– Потому что он ее оставил?

Рафаэла пожала плечами:

– Думаю, потому, что он присоединился к армии и отрекся от своих стихов. Откуда мне знать? Откуда кому-либо из нас хоть что-нибудь знать? Мы все считали, что Мария передумала бежать.

– Но она все же сбежала.

– Да. Несколько дней спустя сказала Лео, что хочет прогуляться. Он ее отпустил. Думал, что она образумилась, да и посольство уже закрылось. Но в тот день Фидель открыл гавань Мариэль и велел всем кубинцам убираться, если они того хотят. Мы так и не узнали, как Мария пробралась на борт, но она отплыла на одном из первых кораблей. – Рафаэла помолчала. – Она никогда не звонила. Никогда не писала. Вообще не давала о себе знать за все эти годы. Хуаните пришлось нелегко, а Лео поступок дочери просто сломил. Вскоре он ушел в отставку.

Я вцепился в чашку с остывшим шоколадом. Мама не просто встала и уехала с Кубы. Она сбежала из-под носа деспота-отца. Пережила любовь, предательство… Прямо как в сериале.

Ей было восемнадцать. Всего на два года больше, чем мне сейчас.

Всю мою жизнь она отказывалась говорить о своем прошлом. Только теперь до меня дошло, что на самом деле означал этот разрыв с родной землей. Насколько же глубока оказалась мамина обида.

– Но это же не все, – сказал я. – Почему Рикардо так легко от нее отказался? Почему она от него отреклась?

– У каждой истории есть подробности, – вздохнула Рафаэла. – Но я их не знаю. Лео умер. Рикардо исчез из нашей жизни, с тех пор я никогда о нем не слышала. Да и не выясняла. Я ненавидела его из-за Марии, так как думала, она ненавидит его. – Рафаэла задумчиво посмотрела на меня. – Но теперь мне интересно.

– Что?

– Мальчик по имени Рикардо приезжает из Нью-Йорка и говорит, что он сын Марии Гутьеррес Пены. – Рафаэла чуть пожала плечами.

Я уставился на нее.

Рикардо.

Как Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопес.

Да нет, глупость какая-то. Меня зовут Ричард. Именно так написано у меня в паспорте. Ричард, не Рикардо.

Я отчаянно попытался вспомнить, кто выбирал мне имя. Разве папа ничего не рассказывал? Может, по справочнику детских имен подобрали? Может, бабушка из Лейпцига предложила?

– Но… почему? – спросил я.

Мама не стала бы называть меня в честь человека, который ее предал, которого она ненавидела.

Рафаэла потрепала меня по руке узловатыми пальцами:

– На Кубе нет смысла задавать такой вопрос. Сегодня девушка живет здесь, а завтра исчезает. И не остается никого, кто мог бы дать тебе ответ.

 

Глава 13

Мистер современность

Той ночью восторженная Ана вернулась с вечеринки Йосвани:

– Было так здорово! Один старик прыгал под сальсу так, словно на ринге боксировал. Несколько десятилеток танцевали касино лучше, чем все профи Нью-Йорка. А еще один румберо – боже, как он двигался! Все местные – это совсем другая атмосфера… люди просто веселились от души. Я там такие кадры сняла!

– Звучит здорово.

И я правда смог за нее порадоваться.

Рассказ Рафаэлы заставил меня задуматься. О бунтаре-поэте Рикардо, моей маме-писательнице и их жизни перед изгнанием. Они во что-то верили, поддерживали друг друга.

На следующее утро трезвый, аккуратно одетый Пабло встретил нас на улице у своего дома:

– Прошу прощения за инцидент на прошлой неделе.

Больше такого не повторится.

– Йосвани – хороший друг, – холодно заметила Ана.

– Да, и хороший бизнесмен, – ответил Пабло.

Я задался вопросом, не получает ли кузен процент от занятий, но потом решил, что мне все равно, лишь бы Пабло оставался трезвым.

А тот сдержал слово. И безжалостно гонял нас неделя за неделей.

Жизнь вернулась в привычную колею. Гавана начала казаться мне домом. Я больше не замечал часто встречающиеся руины и выбоины на дорогах. Тоска по бурито, пицце и бургерам постепенно сошла на нет. Я временами проверял свой сайт, чтобы убедиться – команда модераторов держит кОтострофу на плаву, но уже не скучал по широкополосной сети.

Мой испанский стал легче, слова норовили склеиться вместе, я проглатывал гласные на кубинский манер. Иногда на улицах кубинцы уже принимали меня за местного и спрашивали, как пройти куда-то.

Не успели мы опомниться, а половина отпуска уже миновала.

* * *

Одним августовским вечером мы пошли на концерт «Лос Ван Ван».

Если вы настоящий сальсеро, от этих слов у вас слюнки потекут. Для остальных же поясню: «Лос Ван Ван» – самая знаменитая кубинская группа исполнителей сальсы. Они выступают с конца шестидесятых и до сих пор держат марку. Послушайте такие песни, как «Agua», или «Tim Pop», или «Me Mantengo». Посмотрим, сможете ли вы усидеть на месте.

Поход на их концерт значит две вещи. Плату в двадцать «куков» за билет, что мало кто из кубинцев мог себе позволить, и необходимость приехать за два часа до концерта и выстоять очередь.

Я предложил заплатить за Йосвани. В кои-то веки раз он согласился.

– Мы никогда не слышали этих ребят вживую, – извиняющимся тоном произнес кузен. – Они играют для туристов и местных девушек, которые с ними зависают.

В принципе кузен был не прочь подоить приезжего. Он рассказывал мне о пятерых европейцах и о том, как он их раскрутил.

– Но семья – другое дело. Я прикрываю твою спину, а ты мою, да, братишка?

Похоже, Йовани говорил серьезно. И я почувствовал себя счастливее, чем осмеливался признаться вслух.

Накануне концерта Йосвани сказал нам:

– Вы, ребята, идите в очередь, а мне надо сбегать по одному поручению.

– В смысле «подержите мне место»? – уточнила Ана.

Йосвани ухмыльнулся:

– Какая же ты милашка! Увидимся на месте.

– Он иногда такой придурок, – сказала Ана, когда мы шли на концерт. Но вроде не обиделась.

Шоу проходило в «Каза де ла Музика Гальяно» – кинотеатре, переделанном в танцевальный зал. Гальяно-стрит, широкая череда больших старых зданий, пересекала сердце центра Гаваны. Группы молодых людей гуляли по улице и слонялись по галереям. Очередь еще не выстроилась – мы пришли рано.

– Ох уж этот Йосвани, – пробормотала Ана, когда мы встали у закрытых ворот.

Однако очередь быстро выстроилась. Через пятнадцать минут позади нас стояли десятки людей. Полчаса спустя – сотня или того больше. В основном группки туристов, болтавших по-итальянски, по-русски, по-немецки и по-английски. Прямо за нами стояли две светловолосые шведки с таким специфическим немецким, что я сперва их почти не понимал (хотя меня вряд ли назовешь докой – прошли годы с тех пор, как папа пытался обучить меня своему родному языку).

Глядя на растущую толпу, я заметил Ане:

– По крайней мере, нам достанется хороший столик.

А потом кто-то протиснулся мимо меня.

Я обернулся и увидел девушку лет восемнадцати с ярко-красными губами, в блестящем черном жакете, белой мини-юбке и на сумасшедшей высоты каблуках. Она влезла перед нами и теперь стояла, жевала жвачку и с подчеркнутым безразличием копалась в смартфоне.

Мы с Аной переглянулись. Она одними губами произнесла «хинетера». Я только открыл рот, но Ана выразительно пожала плечами.

Она была права. Затевать свару с проституткой – не самый лучший способ начать вечер.

Пять минут спустя одна из шведок ткнула меня в плечо. Я оглянулся.

К нам приближалась группа из десяти женщин. Мини-юбки, высокие каблуки, яркий макияж.

Десант проституток.

Стоявшая перед нами девушка громко их поприветствовала. Товарки закричали ей в ответ и встали перед нами, благоухая парфюмом и оттеснив назад всю очередь.

– Эй! – почти неохотно окликнул их я. – Вообще-то тут люди занимали.

Женщины меня проигнорировали. Одна девушка, почти моя ровесница, смерила меня взглядом:

– А ты симпатичный.

– Я их понимаю, – вдруг сказала одна из шведок по-немецки. – Если бы мне приходилось работать тут каждую ночь, я бы тоже не хотела стоять в очереди.

Это немного охладило мое раздражение. Я всегда воспринимал «хинетерас» как назойливых мух. В Гаване стоит посидеть одному у бара дольше трех минут, как одна из них тут же пристраивается к тебе с лукавым «привет, красавчик». Я и не задумывался, каково им зарабатывать этим на жизнь.

А теперь задался вопросом: как же стоящие впереди девушки воспринимают наши взгляды и приглушенные комментарии? Им правда все равно или они притворяются?

Вскоре после открытия появился Йосвани в компании плотного чернокожего парня с бритой головой, в стильной полосатой рубашке и обтягивающих джинсах.

– Луис – один из лучших касинеро в Гаване, – пояснил кузен.

– Привет, ребята. – Луис пожал мне руку и поцеловал Ану в щеку.

– Мы застряли на проверке документов, – пояснил Йосвани. – Уже думал, никогда не пройдем. Чертова полиция…

– Им твое личико понравилось, – неожиданно предположил Луис.

– Ну я хоть красавчик, – парировал Йосвани. – Успокой мы их, что не я, а ты гей, нас бы сразу пустили.

Луис только фыркнул:

– Я не в их лиге, и они об этом знают.

«Каза де ла Музика» была огромной холодной черной пещерой. Входишь туда, пробираешься по узкой дорожке между столами и двумя барами, спускаешься к танцполу, окруженному еще рядами столов, и наконец в самой глубине видишь сцену.

Внутри оглушительно гремел реггетон. Мы нашли столик рядом с танцполом, и я пошел заказать всем пива (тут удостоверения не проверяли). А когда вернулся, музыка уже сменилась на сальсу, и Луис повел Ану танцевать.

Мы с Йосвани наблюдали за ними. Луис и правда был хорош. Ана, кажется, пребывала в экстазе.

– Не волнуйся, – сказал Йосвани. – Луис у нас по мальчикам.

– А это вообще нормально, что ты норовишь так его назвать? – спросил я.

– Как?

– Геем.

Йосвани только посмотрел на меня и покачал головой. Я думал, он уклонился от вопроса. Но когда Луис с Аной вернулись, Йосвани чокнулся с приятелем пивом и заявил:

– Рик сейчас задал мне вопрос, а я не знаю, что ответить. Ты не против, что я зову тебя геем?

Я замер. Ана резко втянула воздух.

Луис долгое время бесстрастно смотрел на Йосвани, а потом рассмеялся, сверкнув зубами:

– Нет, ты ведь знатный засранец. – Он смотрел на друга, не мигая.

Йосвани повернулся ко мне:

– Видишь?

– Извините. – Луис встал. – Пойду поздороваюсь с другом.

– А ты и правда засранец, – сказала Йосвани Ана, когда Луис ушел.

– Что? Почему? Он же не против.

– Ага, – кивнула Ана. – Как девушки на улице не против, когда ты свистишь им вслед и говоришь им, какие они горячие.

– Именно, – озадаченно протянул Йосвани.

– Позволь просвещу, – сказала Ана. – Нам неприятно.

– Ну, может, тебе и неприятно, – возразил Йосвани. – А вот кубинки…

– Думаешь, я с ними не общаюсь? – спросила Ана.

Йосвани пожал плечами:

– Они никогда не просили меня прекратить.

– Ага, – вмешался я. Эту тему я хорошо знал. – Это же так просто попросить кого-то отвалить.

– Особенно если этот кто-то в два раза больше тебя, – поддакнула Ана.

– Я не в два раза больше Луиса, – возразил Йосвани.

– Ты же не рос, слушая, как твои друзья шутят на тему геев, и думая: «Это они про меня».

Йосвани резко встал:

– Это Куба. Тут все иначе. У меня куча одноклассников-геев, и знаете что? Я им нравлюсь. Мы как братья. Я – танцевать.

– Он… – начала Ана. – Он сейчас что?..

– Выложил козырь «мой лучший друг гей»? Да. – Я вздохнул. – Мне нравится Йосвани, но… он как из пятидесятых выпал.

– Ладно, ладно, мистер Современность. Ты вырос в Питер-купер-вилладж, а не на Кубе. Даже не в Бронксе.

– Ну да.

Ана от души глотнула пива.

– Мой отец в Сан-Хуане был таким же, – усмехнулась она. – Вечно торчал на улице, вечно крутил романы с двумя-тремя девчонками одновременно. Выходя за него, мама знала, во что ввязывается. Надеялась, что сумеет его перевоспитать.

– Получилось?

– Думаю, в итоге он уже сам этого хотел. – Ана покачала головой. – Когда мама вышла за отчима, я боялась, что он окажется таким же. То есть они даже внешне были похожи. Большой суровый доминиканец. Но они были совершенно разными. Я не раз ловила себя на мысли, как жаль, что мама не встретила его первым.

– О!

Ана словно очнулась:

– В Нью-Йорке лучше, но не настолько же! Ни на улицах, ни в школе, ни в клубах.

Музыка стихла. На сцену вышли «Лос Ван Ван». Мы выдвинулись на танцпол.

Я уже ходил на хорошие концерты. Слушал рок на Мэдисон-сквер-гарден, джаз в «Бердлэнде» и «Блю Ноут». Это было нечто иное.

Дело не только в музыке – веселых и горько-сладких песнях, бесконечных и неспешных, в истинном стиле «Ван Ван». Не только в энергетике группы. Я стоял так близко, что мог коснуться Менди Кантеро, пока тот выделывал румбу под их знаковую мелодию «Эль Апаресидо». Но и это не все.

Музыка завладевала мной, врывалась мне в уши, стучала в черепе, разливалась по конечностям и заставляла двигаться. Я чувствовал себя танцором, присутствующим на ритуале какого-то религиозного культа, которым овладели духи. Просто не мог сопротивляться. Ноги шагали из стороны в сторону в такт ритму. Плечи тряслись под треск гуиро. Руки выделывали то сальсу, то румбу, то вообще что-то немыслимое.

Ближе к концу шоу я заметил танцующую рядом девушку. Белокожая кубинка, невысокая и симпатичная, зажигательно двигалась под музыку. Я выделил ее, потому что она посматривала на меня и улыбалась.

Я повернулся к ней, и мы стали танцевать – не касались друг друга, просто подстраивали свои движения друг под друга. Когда началась медленная часть, мы перешли к сальсе. Добрых десять минут группа играла монтуно за монтуно, серию импровизаций, и от этого мелодия длилась бесконечно.

Когда все закончилось, девушка меня обняла и достаточно долго не отпускала. Я уже подумывал угостить ее пивом… как вдруг увидел Ану. Она танцевала с каким-то здоровенным белым парнем и явно прекрасно проводила время.

Я захлопнул рот.

Кубинка одарила меня долгим взглядом и растворилась в толпе. А я стоял столбом и гадал, почему же я такой идиот.

* * *

Если крутишься в кошачьем кинематографе, то начинаешь все в жизни воспринимать через призму их метафор. Занятные уроки из мира животных.

Не получается что-то с первого раза? Посмотрите на Снежка и его охоту за миской с хлопьями.

Поссорились с подружкой? Полюбуйтесь, как Сахарок и Перчинка клубком катаются по полу. Пищат, царапаются, врезаются в лоток, а потом уютно устраиваются рядом и вылизывают друг друга.

Не используйте в своем случае настоящий лоток. Это метафора.

В отличие от обнимашек или облизываний.

Не можете решить, куда поступать? Поставьте две коробки рядом и смотрите, как Печенька ляжет в одну, вылезет, ляжет в другую, снова вылезет, переберется обратно в первую, а потом с треском вылетит, потому что забыла накопить средства для оплаты обучения (подождите, мы все еще говорим о метафорах?).

Проводите лето на Кубе с любимой девушкой, которая не желает отвечать на ваши чувства?

Тяжелый случай. Придется выйти на новый уровень.

В самом начале существования сайта я мечтал о пяти тысячах просмотров в день. Казалось, что, достигнув этого уровня, я буду счастлив. Восходящая звезда в сфере незатейливых развлечений. Да я бы просто по потолку бегал!

А потом этот день настал. И знаете, что я делал? Весь день просидел, возясь с поисковой оптимизацией. Ну знаете, чтобы поскорее достичь десяти тысяч просмотров.

Да, больше просмотров значит больше кликов, а значит, больше денег. Но все же…

Когда Рейчел Шоу меня бросила, я был неуклюжим, заторможенных гиком и решил изменить свою жизнь. Полгода спустя я был… ладно, все еще гиком, и все еще неуклюжим и заторможенным, но черт, я уже умел танцевать. Ребята в школе хлопали меня по спине и называли клевым. Одна девушка дала мне свой номер телефона, другая попросила научить ее сальсе. Теперь, на Кубе, симпатичные девчонки уже вовсю меня обнимали, бросая на меня игривые взгляды.

И как я себя вел? Все еще вздыхал по Ане.

Хватит!

* * *

Я пробрался обратно к столику. За ним уже сидел Йосвани и, судя по пустым бутылкам, приканчивал четвертый бокал пива, кивая головой в такт музыке.

– Мне надо что-то решать с Аной, – сообщил я ему, как только сел. – Нельзя же ждать вечно. Мне нужно узнать наверняка.

Йосвани просиял, словно только и ждал, когда же я созрею:

– Ну наконец-то, братишка.

– Но что мне делать? – спросил я.

– Что-нибудь яркое и стильное. Произведи впечатление. Если сработает – отлично. Если нет… ну, по крайней мере, ты с ней разберешься.

– Я в вопросах стиля не эксперт, – признался я.

Йосвани хлопнул меня по плечу:

– Предоставь это мне, брат. Завтра большая ночь. Завтра мы отринем страх.

 

Глава 14

Хулиганы

На следующее утро я проснулся, думая об Ане. Но когда повернулся спросить Йосвани, в чем же состоит его план, обнаружил, что кузена уже и след простыл. Смятая кровать была пуста.

Сперва я испугался, что он бросил меня в ответственный момент. Потом испытал облегчение. Может, мне и не надо форсировать события. Окрыленный этой мыслью, я отправился в душ.

Нагреватель сломался. Хуанита сказала, что его можно починить. Не завтра или на следующей неделе – просто можно. В Нью-Йорке я бы в панике бегал по дому. Здесь же холодная вода спасала от удушающей жары.

К тому моменту, как я оделся, Ана уже пила кофе на кухне вместе с Йоландой. Когда я вошел, она не подняла глаз. Я на миг замер, а потом присмотрелся к кузине. Она сидела, поставив локти на стол и наклонившись вперед так, чтобы волосы закрывали лицо. Но даже так я разглядел большой лиловый синяк у нее на щеке.

– Что случилось? – выпалил я. – Это… – И осекся.

Йоланда посмотрела на меня и чуть покачала головой:

– Вчера ночью… на меня напали какие-то хулиганы.

– Ты в порядке? Может, надо…

– Она сказала, это пустяки, – вмешалась в разговор Ана. – Оставь.

И она едва заметно качнула головой.

– Правда, ребята, я в порядке. – Йоланда помолчала, собираясь с духом. – Помните, вы спросили нас с Мирандой, можете ли чем-нибудь помочь?

– Выкладывай, – потребовала Ана.

– Что угодно, – подтвердил я.

– Мне нужно, чтобы вы… – начала Йоланда, затем сглотнула. – Мать моей подруги Лисани в больнице. Ей требуются дорогие лекарства, где-то на сотню «куков».

– Это не проблема, – заверила Ана.

– Конечно, – сказал я.

Сейчас я согласился бы на что угодно.

Йоланда замялась.

– Можете пойти со мной к Лисани, – наконец проговорила она. – Хотели же посмотреть настоящую Кубу. Это ее часть. Только оставьте камеру дома.

Несколько минут спустя, когда Йоланда ушла собираться, мы с Аной тихо обсудили предстоящий поход в больницу.

– Не задавай Йоланде вопросов, – наказала она. – Не знаю, Бенни ли это…

– Ну да!

– Йосвани так решил и теперь мечтает оторвать Бенни голову, но Йоланда сказала брату, что он ничего не знает и нечего лезть не в свое дело. Так что я не знаю. А она не хочет признаваться. Не дави на нее, хорошо?

Я попытался представить Бенни в ярости – худого скромнягу Бенни в этих его очках. Получалось с трудом. Но мое слабое воображение еще не аргумент.

– Это тяжело, – сказала Ана. – Когда твой любимый человек… в смысле тебе стыдно, ты не хочешь, чтобы кто-то узнал…

Я кивнул, гадая, насколько Ане самой знакомо это чувство. Полчаса спустя мы уже были на улице. Там царила привычная жара. Йоланда надела блузку с длинным рукавом. Широкополая шляпа сидела немного нелепо, но отчасти скрывала лицо. Мы с Аной шли по обе стороны от Йоланды, словно два телохранителя.

– Мы в аптеку? – уточнила Ана.

– Давайте сперва зайдем за Лисани.

Подруга Йоланды жила в дальнем конце Старого города. На полпути молчание стало утомлять, и я попытался отвлечь Йоланду.

– Я на днях встречался с вашей соседкой Рафаэлой. Она рассказала мне, почему мама покинула Кубу.

– Как мило, – заметила кузина.

– Как наш дед пытался ее остановить.

Йоланда притихла:

– Я не знала.

– Правда?

– Хуанита события тех дней не обсуждает. – Кузина пожала плечами. – Молчит. Если захочешь получить ответы, придется надавить.

Я подумал о Хуаните, поборнице семейных ценностей и верной коммунистке. Даже не знаю, как бы я осмелился на нее надавить.

– Только реши сперва, правда ли хочешь знать, – посоветовала Ана. – Твоя родня по разные стороны баррикад. По большей части. Тебе правда станет легче, если ты узнаешь подробности?

Вряд ли легче. Здесь, на Кубе, мне казалось, будто мама снова рядом со мной. Словно я могу потянуться через пропасть в несколько десятилетий и узнать ее лучше, чем знал при жизни.

Вдруг неподалеку что-то взвыло, сверкнули синие огни. Йоланда вскрикнула и подпрыгнула.

В квартале от нас проехала полицейская «лада». Еще секунда – и она скрылась из виду.

– Простите, – повинилась кузина. – Я нервничаю, если иду с приезжими. Иногда полицейские могут принять тебя за проститутку.

Я сделал вид, будто ей поверил.

– Это здесь, за углом, – сказала Йоланда.

Мы свернули на небольшую тихую улочку на юго-востоке Старого города. В дорожных выбоинах скопилась непонятная коричневая жижа. Здания были ветхими и серыми, ни единого цветного пятна. И вдруг…

– Смотрите, парк. – Йоланда указала на пустое место у дальнего перекрестка. Там виднелись несколько клумб и скамейка. – В последнее время в Гаване все больше и больше парков.

– Правда?

– Когда обрушивается очередное здание, на его месте разбивают парк.

– Из-за блокады? – спросила Ана. – У вас нет строительных материалов?

– Посмотрите на эту страну. Как тут идут дела… Думаете, если завтра снимут блокаду, что-то изменится? – Йоланда пожала плечами. – Ну, может, что-то. Но гораздо в меньшем объеме, чем вам кажется. А пока блокада – лучший друг Кастро. Есть на что списать проблемы. – Кузина кивнула на ближайшее здание: – Сюда.

Йоланда открыла фанерную дверь, и мы вошли в темный и тесный подъезд. После рассказа кузины о рухнувших зданиях я с опаской поглядывал на потолок.

В воздухе слабо пахло какими-то химикатами.

– Дезинфекция, – пояснила Йоланда. – То и дело проводят. Во время опрыскивания приходится уходить на весь день, а потом дом все равно еще долго воняет.

Квартира ее подруги находилась на верхнем этаже. Дверь открылась только после второго стука. Нас встретила белая женщина чуть за сорок со шваброй в одной руке и зажженной сигаретой – в другой. Она энергично расцеловала Йоланду, провела ее в светлую гостиную, сняла с кузины шляпу и осмотрела синяк, понимающе цокая языком:

– Сукины дети.

Йоланда высвободилась, словно смутившись всеобщего внимания:

– Ребята, это Лисани. Лисани, это Рик и Ана.

– Приятно познакомиться, – хором сказали мы.

Половицы проседали под ногами. Некогда ярко-зеленая краска на стенах выцвела до почти неразличимых пятен. В гостиной стояли потрепанный диван и несколько стульев. Потолок поддерживали две стоящие вертикально балки.

Между ними примостилось пластиковое ведро. На моих глазах в него упала капля с мокрого пятна на потолке.

– Ребята хотели посмотреть настоящую Кубу, – сказала Йоланда.

Лисани скривилась и махнула на ведро:

– Ну так вот она! Проходите присаживайтесь.

Мы с Аной осторожно опустились на диван. Он так просел под нами, что я испугался, что провалюсь на пол. Но где-то на полпути мне в попу впилось что-то острое. Лисани примостилась на угрожающе скрипнувшем подоконнике. Йоланда прислонилась к стене – единственному прочному предмету.

– Мы разве не идем в аптеку за лекарством? – спросила Ана.

– Чуть погодя, – ответила Йоланда.

– Мне редко удается поговорить с иностранцами, – заметила Лисани. – Что вы думаете о Кубе?

Ана нахмурилась. Я почесал голову.

– Ну же. – Хозяйка затянулась сигаретой и выпустила дым в окно. – Уверена, вы уже составили свое мнение.

Ана настороженно посмотрела на Йоланду и Лисани:

– Да.

Лисани улыбнулась:

– Это хорошо. И умно.

– Я так понимаю, мы здесь не из-за лекарств, – сказал я.

– Недели две назад, когда мы обсуждали ситуацию на Кубе, вы сказали, что хотите помочь, – подала голос Йоланда. – Что вы имели в виду?

Сказала это Ана, поэтому ей я и предоставил держать ответ. Она открыла рот, но осеклась и задумалась.

– Куба сильно отличается от того, как я ее себе представляла, – наконец сказала она. – Очевидно, что система не работает. Все разваливается. Но если вы спрашиваете, против ли мы революции, то это не то…

– Нас не волнует, что вы думаете о революции, – сказала Йоланда. – Нас волнует наша подруга Миранда.

– Я не уверена… – вмешалась в разговор Лисани.

– Миранда? – переспросила Ана. – А что с ней?

Лисани и Йоланда впились друг в друга взглядами, словно споря без слов.

– Слушайте, – не выдержал я, – у вас явно паршиво со шпионскими играми выходит. Объясните уже, в чем дело.

Йоланда пожала плечами и посмотрела на подругу:

– Решать тебе.

– Вот в чем беда таких ситуаций, – вздохнула Лисани. – Вопросы ничем не помогут. Йоланда, если ты доверяешь этим ребятам, я доверяю тебе.

Йоланда кивнула. Вздохнула.

– Это должно остаться в тайне, – попросила кузина. – Не говорите никому – ни Хуаните, ни Йосвани, ни даже Бенни. Поняли?

Мы кивнули.

– Ладно, – сказала Йоланда. – Вчера Миранду похитили. Прямо на улице. Сгребли в машину у нас на глазах.

Я уставился на нее. Миранда, та изнуренная женщина с пронизывающими глазами, исчезла…

Я невольно потянулся к своей щеке, к тому месту, где у кузины багровел синяк:

– Так вот откуда…

Йоланда кивнула:

– Я пыталась ее отбить.

– Это ужасно, – сказала Ана. – Ты обращалась в полицию?

Лисани горько усмехнулась.

– Они из правительства, – объяснила Йоланда. – На них не было формы, но я узнала главного. Он из МВД.

Я осторожно втянул воздух. Даже мне было известно о знаменитом Министерстве внутренних дел. Мама рассказывала о нем страшилки.

Вот почему Йоланда так нервничала на улице, почему надела шляпу. Она пряталась от секретной полиции Кастро. Может, и нас взяла для отвода глаз.

Мне вдруг стало стыдно за то, что я плохо подумал о Бенни.

– Дело в блоге? – спросил я.

– Она выложила что-то запрещенное? – уточнила Ана. – Что-то контрреволюционное?

– Контрреволюционное, – фыркнула Лисани. – Как же! Миранда писала о правах геев, но всем было плевать, раз уж Мариэла Кастро борется за то же самое. Недавно Миранда начала обсуждать условия жизни в Гаване. Состояние больниц. Разрушенные дома по всему городу. Последний пост был о том, как она две недели пыталась купить в квартиру новую раковину. Если на это нельзя жаловаться, то пора разобраться с этой страной.

– У нее нет известности Йоани Санчес, – продолжила Йоланда. – Это дало бы ей хоть какую-то защиту. Но Миранда не успела обзавестись большим числом подписчиков. Большинство кубинцев о ней и не слышали. Она может исчезнуть, и никто даже не заметит.

Ана начала что-то говорить, но замолчала, поджав губы. Наконец она сказала:

– Это ужасно. Но что мы можем сделать?

– Когда вы уезжаете? – спросила Лисани.

– В этом-то вся проблема, – ответила Йоланда. – Только через месяц.

Лисани покачала головой:

– Слишком долго.

– Да скажите уже, – подалась вперед Ана. – Чего вы от нас хотите?

Я мог сделать вид, будто также хочу узнать правду, но на самом деле трясся как осиновый лист. По коже бегали мурашки, словно меня обволакивал арктический холод, а не кубинская жара.

– Нам нужно вывезти это из страны. – Лисани выудила из кармана небольшую серебристую флешку. – На ней запись похищения. Мир должен узнать, что Миранду похитило правительство. Но это не может ждать месяц.

– О! – выдохнула Ана.

Я уставился на флешку. Во рту пересохло.

– Я думала, может… – начала Йоланда. – То есть у меня сейчас нет в городе других знакомых иностранцев.

Лисани закусила губу:

– Можно рискнуть, найти кого-то…

– Я это сделаю, – выпалил я.

Они уставились на меня.

Ноги, помимо воли, стали выделывать польку.

– Ты не понимаешь, – сказала Лисани. – Кто знает, что станет с Мирандой через месяц.

– Я выйду в Интернет сегодня. Со своего ноутбука.

– Даже не думай, – возразила кузина. – Правительство следит за каждым твоим шагом в Сети.

– Вы забыли, с кем говорите. Я Рик Гутьеррес.

Лисани и Йоланда непонимающе на меня посмотрели.

– Кошачий король Гаваны? – переспросила Ана.

Я ухмыльнулся:

– Именно. Это дело как раз для меня.

– Не надо идти на неоправданный риск, – возразила Йоланда.

– Вряд ли у кошачьих королей есть дипломатический иммунитет, – поддакнула Ана.

– Но это же правильный поступок? – спросил ее я.

Ана долго молчала и наконец резко кивнула. Она и правда поверила в то, что я справлюсь.

Этого почти хватило, чтобы унять мои стучащие зубы.

Почти!

* * *

В шпионском фильме, по законам жанра, тем днем в Гаване разразилась бы гроза. Я бы прижимал ноутбук к телу, пряча его под черным плащом. Ана попрощалась бы со мной у двери, шепнула бы «береги себя» и чмокнула в губы.

Этот поцелуй имел бы привкус персика.

Я бы побежал по темным улицам Гаваны, борясь с порывами ветра. Взорвалась бы машина, меня бы отбросило волной назад.

Я присматривался бы к каждой двери – не шевельнется ли чья-то тень, не блеснет ли дуло пистолета? Скорбный вой пса наполнил бы мою душу тоской по тому дню в далеком будущем, когда я смогу снять с плеч тяжкий груз и вздохнуть спокойно.

Как оказалось, жизнь имела мало общего со шпионскими фильмами. Сначала мы застряли в квартире, потому что Хуанита решила нажарить банановых чипсов («Вы никуда не пойдете, пока не поедите нормально»). Ана настояла, что пойдет со мной («Удостовериться, что ты не натворишь глупостей»). Йоланда заставила меня надеть защитного цвета шорты, взять рюкзак и повесила мне на шею свою камеру («Чтобы ты выглядел настоящим туристом»).

Вот в таком облачении мы прошли по главным улицам Гаваны. По пути до «Отель Парк Централь» – ближайшего места с вай-фай – нам успели раз пятнадцать предложить такси, сигары и рестораны. Каждый раз, как я начинал волноваться о видеофайле на жестком диске, очередное жизнерадостное «Привет, друзья! Друзья, вы откуда? Шпрехен зи дойч?» напоминало, что мы гораздо больше походим на двух дойных коров, чем на секретных оперативников. На углу Нептуно и Гальяно мы прошли мимо пары полицейских, но они на нас даже не взглянули, продолжили курить и болтать.

– Теперь Гавана кажется другой, да? – спросила Ана. – Когда знаешь, что тут происходит.

– Мама говорила, тут всегда так. Жизнь в постоянном страхе. Никому нельзя доверять. Я думал, она преувеличивает.

– В какой-то степени я рада, что Йоланда пострадала от тех людей, – сказала Ана. – Знаю, звучит дико, но если бы это сделал…

– Ага. Знаю.

Одно дело, когда на тебя нападает служитель местного закона, а другое – тот, кого ты любишь.

Дома, закрывшись у Аны, мы втроем с Йоландой посмотрели запись, где трое здоровяков скручивали Миранду, пока Йоланда кидалась на них с кулаками. Из-за зернистого, трясущегося изображения ее лицо было не различить, но фигуру я узнал. В конце концов мужчины швырнули Йоланду на землю, а ее подругу затолкали в «ладу». Машина сорвалась с места. Йоланда попыталась бежать следом, но остановилась.

– Никогда не чувствовала себя такой беспомощной, – призналась она нам. – Вот только мы шли с Мирандой, и вдруг они хватают ее, а я ничего не могу сделать. Те парни словно вообще меня не заметили. Им было плевать, кто я. Иначе у нас с Хуанитой уже возникли бы проблемы.

«Отель Парк Централь» был богатым и недавно отреставрированным. Обширное фойе, открытый двор под пирамидальной стеклянной крышей. Бар, ресторан, пальмы вокруг столиков. Все новое, чистое и дорогое, от классических белых колонн во дворе до плетеных кресел и мраморного пола.

Воздух звенел от разных языков. Кубинцами были только служащие. Я невольно задумался, каково это – жить где-нибудь вроде квартиры Лисани и работать здесь, обслуживая иностранцев, которые воспринимают эту роскошь как должное.

Мы поднялись на второй этаж и сели на диване так, чтобы никто не мог нас подслушать или заглянуть через плечо. Ана пошла покупать карту на вай-фай – здесь за час Интернета ломили пять «куков». Я включил ноутбук и подготовил файл.

Сжал видео так, что минута съемки заняла всего пару мегабайт. Написал текстовый файл с инструкцией, как опубликовать видео. Потом зашифровал оба через Serpent-Twofish-AES – алгоритм, который даже в АНБ сразу не взломают.

Возможно, вы зададитесь вопросом, откуда я знаю про шифрование. Если так, то вы никогда не сталкивались с разъяренным любителем кошек. Назвать животное лопоухим вроде не такое уж оскорбление, правда? Однако это не помешало пользователю люблю_моего_лео_73 начать слать мне письма с угрозами. С тех пор я шифрую данные. Не хочу, чтобы однажды ко мне на порог заявился какой-нибудь придурок со здоровенными овечьими ножницами и улыбкой Чеширского кота.

Итак, зашифровать видео несложно. Но мне надо было переслать файл тому, кто сумеет его открыть и опубликовать. Тому, кто знает пароль так, чтобы мне не пришлось произносить его вслух.

Я тихо объяснил все это Ане, пока подключался к Сети. – Есть кто-то, кому ты можешь доверять? – спросила Ана.

– Да. Латук Игорев.

Перед тем как пойти в отель, я послал другу сообщение и велел ждать у компьютера. А теперь зашел в почту Гугла и написал ему: «Привет, чувак».

Пять секунд спустя пришел ответ: «Рииииик! Как жиииизнь???»

Я сморгнул слезы – защитная реакция организма на подобное приветствие. «Да как всегда. Солнце, песок, девчонки. Ну ты понял».

«А тут один Xbox, куриные крылышки и вазелин».

«Тебе Ана привет передает. Она тоже тут. Сидит рядом со мной».

Ана слегка пихнула меня в бок.

«Вазелин сугубо для медицинских целей», – заверил Латук.

«Это каких?»

«Эй, я тебе говорил про „Синие орехи“? Мы отправляемся в тур».

«Ана говорит, что не желает слушать про твои синие орехи».

На этот раз меня пихнули уже не слегка. А пока я пытался отдышаться, Ана забрала у меня клавиатуру: «Это Ана. Расскажи мне все про свои орехи».

«Спроси Рика, – ответил Латук. – Он глава моего фан-клуба».

«Я объединю его с кошачьим сайтом, – пригрозил я. – Поклонников у вас прибавится, но стиль придется подправить. Вам надо будет побольше мяукать».

«Только если ты мне уроки по вокалу дашь», – написал Латук.

Я подумал, что к этому моменту любой местный госслужащий, который сумел пробиться через шифровку Гугла, уже наверняка решил, что нечего переводить на нас время.

Я поднял глаза от ноутбука. Никто на нас не смотрел. Охранник стоял у перил и наблюдал за двором. Вроде все тихо.

У меня сжался желудок.

«Слушай, не сделаешь для меня кое-что?»

«Что именно?»

«Сюрприз кое для кого». Технически так и есть. «Как тогда, когда мы организовали вечеринку на день рождения Роба Кенны и пригласили всех чирлидеров, помнишь?»

Долгая пауза. «Конечно».

Хорошо. Латук не стал спрашивать, что за чушь я несу, – значит, что-то понял. «Я пошлю тебе письмо с архивом и инструкцией. Тебе понадобится пароль».

«Хорошо».

«Пароль – особое прозвище Роба Кенны».

«Что?» Секунду спустя: «А, понял».

– Кто такой Роб Кенна? – спросила Ана. – И что за особое прозвище?

– Позже расскажу. – Я выразительно огляделся.

Ана кивнула.

Вообще-то дело не только в том, что я опасался, как бы нас не подслушали. Пароль состоял из таких слов, которые не говорят любимой девушке, да и не пишут тоже. В особом прозвище Роба Кенны упоминались пудели, свиньи, а также некоторые креативные названия частей человеческого тела. Мы с Латуком очень хорошо его знали, потому что в десятом классе целый месяц играли в «Имя Кенны». Я одержал уверенную победу.

Я послал Латуку файл. Он долго грузился (спасибо неторопливому Интернету), но в итоге все же дошел.

«Получил, – подтвердил Латук. А потом пять минут спустя: – Чувак…»

«Ага».

«Нет, чувак…»

«Знаю, знаю, – написал я. – Я о многом прошу».

«Нет, чувак, это честь для меня. Все сделаю».

Тут Ана потянула меня за локоть. К нам шел крупный мужчина в темном костюме охранника отеля. У меня отчаянно забилось сердце. Я свернул окно чата и запустил Фейсбук.

Мужчина остановился в шаге от нас. Он был крепким и светлокожим. Лицо растянутую в профессиональной улыбке.

– Добрый день, – сказал он по-английски.

– Здрасьте, – дебильно-весело ответили мы оба.

Мужчина наклонился к нам. Его улыбка поблекла. Он опасливо оглядел комнату.

Ана нащупала мою руку и крепко сжала.

– Марихуану не желаете? Я могу достать. Дешево-дешево, о’кей?

Я обмяк и вздохнул. У Аны вырвался нервный смешок.

Мужчина нахмурился.

– Спасибо, не надо, – ответил я. – В смысле, настроения нет.

– Спасибо за предложение, – кивнула Ана.

– Есть сигары, – с надеждой сказал мужчина. А потом, глядя на меня: – Девочки?

– Нет.

Мужчина пожал плечами, развернулся и ушел.

– Какое милое место, – заметила Ана.

Я открыл окно чата. Там мигало сообщение от Латука: «В деле». Больше ничего.

Я удалил видео с жесткого диска и перезаписал его с рандомными характеристиками, чтобы никто не смог восстановить. Мы пошли домой по тихим живописным улицам. Прогулялись по зеленому Прадо и остановились полюбоваться уличным искусством. Настоящие туристы!

– Думаешь, получится? – спросила Ана.

Я пожал плечами. Я попросил Латука загрузить видео на ютуб с анонимного аккаунта через Тор, чтобы скрыть следы, а потом запостить ссылку на него в каждом крупном блоге, связанном с Кубой.

– Это Интернет. Один день там идут бои за правду и справедливость. На следующий какой-нибудь чувак выкладывает гифку кота с привязанным к нему куском бекона и… в общем, забудь.

– Ты с ним соревновался? – спросила Ана.

– После того как та гифка стала популярной, я запустил целую кампанию «кошки с едой». И выиграл. – Я ухмыльнулся. – Лучше подхватывать идею, а не бороться с ней.

– Знаешь, Рик, я как-то привыкла считать тебя безнадежным занудой.

– А теперь?

– Ну может, не такой уж ты и безнадежный.

Кажется, в ее голосе прозвучала нотка восхищения.

Когда мы вернулись домой, Йосвани затащил меня в комнату и закрыл дверь. Он выглядел усталым, но довольным, словно и готовил что-то грандиозное.

– Ну что? – спросил кузен. – Готов к большой ночи?

Я не сразу его понял. Долгий выдался денек.

А когда понял, то никаких сомнений не осталось. Не после того, что недавно сказала Ана.

– Готов.

Безнадежный зануда спасовал бы. Но я больше не такой.

 

Глава 15

До конца

– Если собираешься дойти с девушкой до конца, надо сперва ее разогреть. – Йосвани примостился на краю кровати и серьезно на меня уставился. – Невозможно засунуть палец в банку, если она запечатана, усек?

– Хватит уже про пальцы, – взмолился я. – Придумай другое сравнение.

– Чтобы выпить вина, надо сначала вытащить пробку.

В другой день, я бы и эту метафору забраковал, но мне был нужен план.

А у Йосвани он был.

* * *

– Собирайтесь, ребята, – сказал я Ане и кузену после ужина. – Сейчас мы кое-куда идем. У меня для вас сюрприз.

Ана подозрительно взглянула на меня, но Йосвани вовремя воскликнул:

– Отлично, я люблю сюрпризы!

Что пресекло ее возражения на корню.

Йосвани это предвидел.

– Если пойдем втроем, она ничего не заподозрит.

Мы собрались.

В моем случае это означало быстро натянуть помятую рубашку прямиком из чемодана и слегка причесаться. Йосвани откопал себе джинсы, которые не сидели ниже белья.

Ана вышла из своей комнаты в насыщенно-синем облегающем платье до колен, с асимметричным вырезом и рядом пуговиц.

С огромным усилием я заставил себя не пялиться на нее. Ну, или пялиться, но по минимуму.

Йосвани присвистнул:

– Черт, девушка, да я ж помру от восхищения!

Я ждал, что Ана ответит какой-нибудь колкостью, но она только улыбнулась:

– Идем.

– Повеселитесь, – сказала Хуанита нам вслед и подмигнула мне: – Удачи!

– Удачи? – переспросила Ана. – О чем это она?

– Да она в лифте вчера застряла, – ответил Йосвани. – Но вроде его уже починили.

Был приятный августовский вечер. Ветер сделал жару терпимой.

Мы поймали «автобус» до Ведадо – огромный желтый «шевроле» с двумя рядами пассажирских кресел. Мы втроем уселись позади водителя. «Миндалька» скрипнула и со стоном поехала по Нептуно, в тусклом свете фонарей, мимо голосующих кубинцев.

Я взглянул на часы: восемь сорок. Осталось двадцать минут.

Внезапно водитель подрулил к обочине и остановился. Мы никого не могли подбирать – машина была забита под завязку.

Водитель выдернул из ржавой панели новенькую сияющую магнитолу (в Гаване такие непременно стояли даже в самых раздолбанных драндулетах). В повисшей тишине сказал: «Сейчас вернусь», выскочил из машины и исчез в ближайшем здании.

Я потрясенно уставился ему вслед.

Ана спросила:

– Какого черта?

Все остальные пассажиры вели себя так, будто ничего не случилось. Кто-то тихо переговаривался. Кто-то копался в телефоне.

Я вопросительно взглянул на Йосвани, но он только руки вскинул – мол, что тут поделаешь?

Прошла минута. Две. Пять. Мотор машины низко урчал.

Я глянул на часы. Поколебался, но перегнулся через водительское кресло и нажал на гудок.

Никакой реакции.

Прошло еще пять минут.

– Давайте поймаем другую машину, – предложил я.

– Не выйдет. – Йосвани махнул на улицу. – Сегодня слишком людно, а нас трое.

– Да что он там делает? – спросила Ана.

– Спасает кому-то жизнь. Ужинает. Кувыркается с подружкой. – Йосвани пожал плечами. – Ничего необычного.

– На Кубе вечно чего-то ждать приходится, – заметила Ана.

– Пойди как-нибудь с моей мамой по магазинам и узнаешь, что такое ждать, – парировал Йосвани.

В этот момент дверь дома распахнулась, и выскочил наш водитель. Молча сел в машину и принялся подключать магнитолу обратно.

– Что ты там делал, на толчке сидел? – спросил Йосвани.

– Пришлось сбегать на пятый этаж и обратно, – ответил водитель. – Я ж не реактивный.

По крайней мере, мы поехали дальше.

С каждой минутой я все сильнее закусывал губу. К небоскребу Авана Либре удалось добраться только в пять минут десятого.

– Идемте, – позвал я, выбираясь из машины. – Мы уже опаздываем.

Тут, словно по сигналу, у Йосвани зазвонил телефон. Ну, то есть и правда по сигналу, но Ана об этом не знала.

– Да? – ответил кузен. – Серьезно? Нет! Нет, не могу. Слушай, чувак, я не… – Он замолчал, будто слушая кого-то на том конце провода.

Зная, что слушать-то было некого, я был впечатлен разыгранной Йосвани пантомимой. На его лице поочередно отразились раздражение, потом тревога и решимость.

– Хорошо, – наконец сказал Йосвани. – Ладно, хорошо. Сейчас приеду. – Он убрал телефон, посмотрел на нас и вздохнул: – Придется мне пропустить сюрприз. Извини, Рик.

– Что случилось? – спросила Ана. – Мы можем помочь?

Йосвани покачал головой:

– Наш ударник напился и вырубился. Им через полчаса играть, так что мне лучше поторопиться. А вы идите.

– Надеюсь, у них все пройдет хорошо, – сказала Ана, когда мы вошли в сияющий холл отеля. – Представить не могу, каково это – отыгрывать вечер без предупреждения.

– Уверен, он справится. – Если у меня не получилось изобразить тревогу, то только потому, что план Йосвани на вечер включал в себя вечеринку в Центро Авана, где ему и предстояло провести остаток вечера в компании школьных приятелей и оплаченной мною бутылки «Авана Клаб». – Поехали на лифте.

Мы добрались до самого верха, на двадцать пятый этаж.

– Так что ты затеял? – спросила Ана.

Я только покачал головой. Ну прямо мистер Загадочность.

Двери лифта открылись, и мы увидели тускло освещенный холл. Путь преградила невысокая женщина в униформе и с планшетом в руке. Она оглядела нас. После секундного замешательства улыбнулась и заговорила по-английски:

– Простите. На сегодня «Туркино» закрыт для туристов.

– Все в порядке, – ответил я по-испански. – Мы должны быть в списке. Рик Гутьеррес с гостем.

Женщина прищурилась:

– Это мероприятие для ответственных работников центрального…

– Пожалуйста, – перебил я. – Посмотрите в списке.

Женщина посмотрела на меня. Удивленно подняла брови. Закусила губу.

– Это не сальса и не реггетон, вы знаете?

– Знаем, – ответил я.

Женщина пожала плечами:

– Хорошо.

Ана вопросительно посмотрела на меня. Я сделал вид, что ничто не заметил. Чтобы мы попали в список, Хуаните пришлось задействовать все свои связи, но сейчас было не время это объяснять.

Мы прошли сквозь большие двойные двери в полутемный ночной клуб. Внутри располагался бар, а залитая огнями сцена – в дальнем конце. Остальное пространство занимали небольшие столики, расставленные на темном полу.

Скудное освещение здесь было сделано специально, чтобы наиболее выгодно показать раскинувшуюся внизу Гавану.

Из огромных, во всю стену, окон открывался вид на мерцающий черно-золотой ковер. Абсолютно плоский, если не считать полоски высоток вдоль берега, напоминавшей волнорез, бетонный горный хребет, защищавший Гавану от темного моря.

Кое-где виднелись темные пятна, где редкие фонари казались жемчужинами, нашитыми на черную ткань.

Как по мне, слишком много тени для большого города, но с другой стороны, я ведь привык к Нью-Йорку.

– Красиво, – сказала Ана. – Это и есть сюрприз?

Я посмотрел на пустую сцену:

– Еще нет.

Похоже, зря я волновался из-за десятиминутного опоздания. Это же Куба.

Официантка усадила нас за столик в углу. Мы заказали содовую.

Вокруг нас сидели одни кубинцы, пары лет пятидесяти – шестидесяти. Мужчины в рубашках и брюках со стрелками, женщины в изысканных платьях и туфлях на высоких каблуках. Совсем немного смуглых лиц – резкий контраст по сравнению с обычным разношерстным людом, собиравшимся на танцполе. (Кстати, одна из тем, которые Миранда освещала в блоге, это как выглядит правящая верхушка на фоне населения в целом.)

На сцену вышел мужчина с гитарой. Сел на деревянный стул, устроил инструмент на колене. Обычный мужчина средних лет, белый, с плешью на макушке, в очках. Я бы на улице такого и не заметил.

В «Туркино» воцарилась полная тишина. Кажется, зрители даже дышать перестали. Даже официанты и бармены застыли, словно по сигналу.

У меня побежали мурашки.

Ана подалась вперед.

Пальцы мужчины принялись ласкать струны. Низкие печальные ноты пронзили тишину. Грациозные арпеджио, простая мелодия, тихая и завораживающая.

– Да ладно, – прошептала Ана, узнав композицию и самого мужчину.

Сильвио Родригес запел. О прошлом и надеждах, о белых крыльях, трепещущих в темноте, о людях, что никогда не вернутся, о душах исчезнувших солдат… Его голос был сладким и ярким, грубым и темным, как и голос его гитары. Мы слушали его, и в тени вокруг нас бродил голубой единорог. Единорог, которого Сильвио потерял и по которому тосковал, и мы тосковали вместе с ним. Он пел о любви и войне, о справедливости и лжи, а мы все слушали. Я не знал, сколько времени прошло – десять минут или час, – не знал, аплодировать или нет, не знал ничего. Только то, что повисла тишина, а мгновение назад ее не было.

* * *

– Когда она растрогается, веди ее гулять, – наказал мне Йосвани. – Наговори ей комплиментов. Расскажи, какая она особенная. Пусть поверит, что в мире нет никого красивее и замечательнее, чем она.

* * *

Ана и правда расчувствовалась. Вот только и я тоже. Мы прошли вниз по Двадцать третьей улице до Малекона и едва ли перемолвились словом. Я все еще слышал переборы гитары Сильвио Родригеса. Уверен, и Ана тоже.

Мы сели на бетонной губе Малекона и долго любовались на волны.

– Я никогда не видел, чтобы кто-то так увлеченно слушал исполнителя, – признался я. – Даже в Карнеги-холле, а ты знаешь, что там за публика.

– Вообще-то не знаю, – ответила Ана. – Но ты прав. Думаю, для местных его песни значат гораздо больше, чем для нас. Вроде как если бы Боб Дилан пришел поиграть у тебя в гостиной. – Она надолго замолчала. – Мой отчим включал Сильвио поздно ночью, погасив свет. Я садилась с ним в гостиной, и мы слушали песню за песней, сидя в полной темноте. Сегодня на концерте я закрыла глаза… и почти почувствовала его рядом.

– Я вспомнил, как ты попросила поиграть песни Сильвио в ресторане дяди Йосвани, – сказал я, хотя, конечно, это вспомнил мой кузен. – Подумал, что тебе должен понравиться концерт.

– Я так любила эти песни. А теперь… то есть концерт, конечно, замечательный. Мне очень понравилось. Но я все думала – а Сильвио правда верит в то, о чем поет? Он правда предан революции? Ему нравится то, что он видит на улицах, когда ходит по Гаване? Он знает, что происходит с такими, как Миранда?

– Так ты больше не поддерживаешь революцию? – удивился я.

– Революция была необходима, – возразила Ана. – Батиста вел себя как придурок, и на Кубе творилось неизвестно что.

– Но?

Ана вздохнула:

– Я не специалист по экономике, но коммунистическая идеология явно не работает. Я знала кое-что о Советском Союзе и Камбодже, но надеялась, что на Кубе все иначе.

– Я тоже не экономист, но, как специалист по кошачьему видео, могу сказать: если ты похищаешь людей за посты в Интернете, ты конченый человек.

Ана кивнула.

Мы долго сидели в тишине.

А потом раздался гул. Из-за угла вывернул ярко-красный драндулет с откидным верхом.

За рулем сидел друг Йосвани, Луис, в облегающем белом костюме и с золотой цепью на шее. Модный, стильный, почти мачо.

– Привет, ребята, – окликнул он. – Вас подвезти?

Ана уставилась на него.

И тут я понял, что потратил десять драгоценных минут, обсуждая коммунизм с девушкой, которую должен был очаровывать.

Поздно отступать.

– А сегодня прямо сюрприз за сюрпризом, – заметил я.

Ана сощурила глаза и пристально на меня посмотрела:

– Не уверена, что выдержу еще один.

Однако в машину она села.

* * *

– Твоя главная цель – потрясти ее, – сказал мне Йосвани. – Шокируй, порази, подари ей вечер, которого у нее никогда не было. Сделаешь это – и она твоя.

* * *

Я отставал от расписания.

«Сделай ей комплимент», – думал я, пока машина неслась по Малекону. Нас обдавала невесомая дымка водных брызг. Я все искал, что бы сказать такое блестящее и красивое, но внутри все тряслось от страха.

– Мы же встречались на концерте «Ван Ван», – сказала Ана Луису, перекрикивая шум мотора. – Надо как-нибудь потанцевать снова.

Луис улыбнулся ей в зеркало заднего вида, показал большой палец и включил магнитолу.

Заиграла веселая старая песенка, не дав Ане продолжить разговор с водителем.

Луис подмигнул мне в зеркало. Он точно знал, что я затеваю.

– Ладно, теперь это становится странно, – сказала Ана, не глядя на меня.

Справа мелькнуло залитое огнями здание «Милочо», и мы въехали в туннель Мирамара.

– Э… – сказал я. – А… – Решив, что это недостаточно красноречиво, прибавил еще: – Гм…

– Что происходит? – спросила Ана. – Только не говори, что Луис случайно тут проезжал.

– Если бы не ты, я бы не приехал на Кубу. – Я сам удивился вырвавшимся словам, но продолжил. Стало легче теперь, когда темнота скрывала мое лицо. – В смысле, не этим летом. Ты меня вдохновила. Когда я увидел твой танец, как тебе это нравится… как ты выручила меня с выступлением в школе, хотя не обязана была… Я понял, что ты настоящий друг. И что мы прекрасно проведем время, если поедем вместе.

Ана затихла. Мы въехали в Мирамар. В желтом свете фонарей я увидел, как она на меня смотрит – задумчиво и немного удивленно.

– Я хотел тебя поблагодарить, – тихо сказал я, воспринимая все словно со стороны. – Показать, как ценю то, что ты рядом.

Ана улыбнулась:

– Спасибо, Рик. Я счастлива, что приехала.

В какой-то момент мы свернули с главной дороги и поехали по боковой улочке мимо небольших особнячков и непривычно аккуратных садов. И наконец подрулили к низкому зданию с кирпичными стенами, без окон и с металлической дверью. Его можно было принять за какой-нибудь захудалый бар в забытом богом уголке Бруклина.

Луис остановил машину, но не заглушил мотор и не выключил музыку. Лишь с шиком махнул в сторону здания.

Ана мгновение его рассматривала:

– Можно поинтересоваться…

Храня молчание по совету Йосвани, я вышел из машины и открыл дверь Ане. Она встала рядом со мной.

Я провел ее к простой двери. Задержал дыхание и потянул ручку.

Дверь со скрипом отворилась. Внутри царила непроглядная тьма. Я поманил Ану туда.

– Ладно, – произнесла она, – если на меня там кто-то выпрыгнет, я тебе челюсть сверну.

Однако внутрь вошла. Я последовал за ней. В воздухе витал свежий сладкий аромат.

Я прикрыл за нами дверь.

Идеальная темнота. Ни звука, только наше дыхание.

Я подавил зачатки страха и три раза громко стукнул по двери.

Зажегся свет.

Долгое время Ана просто стояла рядом и смотрела перед собой. И я тоже, так как сам не знал, чего ожидать.

Цветы. Пестрый ковер, словно ожившая картинка из фотошопа. Все было заставлено вазами – столы, стулья, полки и пол. Хватило бы укрыть целый перекресток в Нью-Йорке.

– Выбирай. – Сердце болезненно подпрыгнуло у меня в груди. – Любые. Они твои.

Ана нерешительно, медленно шагнула вперед. Прошла между металлическими столами, мимо ваз на полу, мимо орхидей, высоких роз и сотен других цветов, названий которых я бы и под дулом пистолета не вспомнил. Остановилась понюхать лилии (или нарциссы?), погладила ярко-желтый бутон в форме перевернутого колокола.

А потом отвернулась от цветов и спокойно, уверенно прошла обратно ко мне.

Я покраснел.

– Это ведь все придумал Йосвани, так? – спросила Ана. Я только рот открыл. Но не издал ни звука.

«Нужно лгать женщине, – наказывал Йосвани. – Чем больше лжи, тем лучше».

Я собрался с духом, но смог выдавить лишь:

– Откуда ты узнала?

Ана поникла, отвернулась и снова посмотрела на цветы:

– Ты же обещал. Не этим летом.

Я мог только стоять и молчать.

– Ты хоть понимаешь, каково это? – С каждым словом голос Аны набирал силу, словно что-то скрытое прорывалось на поверхность. – Каждый день ты смотрел на меня, каждый день чего-то от меня ждал. Я приехала на Кубу, чтобы сбежать ото всего, не для того чтобы разбираться с… этим.

– Я только… – Я попытался найти слова. – Я подумал, вдруг, если показать тебе, насколько я…

– Рик, ты мне друг. – Ана пристально посмотрела на меня. – В Нью-Йорке я думала… думала, что, может, между нами возникнет нечто большее. Но теперь понимаю, что не воспринимаю тебя иначе.

– О!

Из меня словно выпустили воздух. Это улетучилась последняя надежда. Получилось даже хуже, чем расставание с Рейчел, потому что у нас с Аной даже зачатков отношений не было.

– Давай забудем об этом, хорошо? – попросила она. – У нас впереди еще несколько недель на Кубе. Будем танцевать. Веселиться. Что скажешь?

Я мог сказать ей, что сейчас ощущаю. Словно в рот набили мокрого пепла.

 

Глава 16

Ложе из гвоздей

По дороге назад Ана рассказывала о том, как собирается доснять фильм. Кажется. Она что-то говорила, а я сидел, забившись в угол, и не слушал. Наверное, ей хотелось заполнить тишину так же сильно, как мне стать невидимкой.

Люди описывают разочарование в любви как нечто поэтическое, вот только боль в груди была вполне реальной. Словно Ана схватила меня за горло и сжимала до тех пор, пока внутри что-то не оборвалось.

Вот только ее вины в этом не было.

Виноват был я.

В том, что решил надавить, когда она сразу сказала «нет».

В том, что вообразил, будто могу заставить ее передумать.

Я нарисовал себе тысячи сценариев совместной жизни, тогда как она повода для этого не давала.

Я построил воздушный замок. Она просто позволила ему упасть.

Когда мы вернулись, Ана поехала на лифте, а я пошел пешком по лестнице. Ноги болели, но мне было плевать.

На нашем этаже я встретился с Рафаэлой, она как раз выходила из своей квартиры.

Пожилая леди поманила меня:

– Подойди на минутку.

Я едва не потребовал оставить меня в покое, но вовремя сдержался. Нечего вести себя как придурок, лучше от этого не станет.

– Привет, Рафаэла.

– У меня для тебя новости. Я нашла Рикардо.

Я непонимающе на нее уставился.

– Рикардо Эухенио. Друга твоей мамы.

– О!

Рафаэла причмокнула, видимо разочарованная моей реакцией.

– Он в Тринидаде. Родном городе Марии.

– Здорово.

– Я подумала, тебе будет интересно.

– Так и есть, – заверил я. – Спасибо.

Рафаэла кивнула:

– Если хочешь, я могу достать тебе его адрес. Не уверена, что у него есть телефон.

– Было бы замечательно. – На самом деле это казалось мне совершенно неважным.

Я попрощался с Рафаэлой и вошел в дом. Йосвани еще не вернулся. К счастью, Хуанита и Йоланда уже спали. Ана исчезла в своей комнате. Я проглотил банан и пошел спать.

Вернее, пришел в комнату Йосвани и лег на диван, глядя в потолок. Удивительно, какими интересными кажутся трещины на нем в подобной ситуации.

Где-то глубокой ночью вернулся Йосвани. От него несло ромом, но он двигался твердым шагом и вполне уверенно приземлился на кровать.

– Ну? – спросил он. – Как все прошло?

Я ему рассказал. Не с первой попытки, но стоило словам прорваться, как они полились из меня, словно вода из неисправного туалета.

– Не понимаю, где я облажался, – подытожил я.

– Мои соболезнования, брат. Но, по крайней мере, теперь ты знаешь наверняка.

Я поверить не мог, как он весело это произнес.

– Да уж наверное.

– Не переживай. – успокоил Йосвани. – Найдем тебе девчонку.

Не в этом дело, хотел я ему сказать. Мне не просто секс нужен, а та, кто стал бы для меня одной-единственной. Но я представил, что кузен меня на смех поднял бы, и промолчал.

И продолжал молчать уже после того, как Йосвани уснул. Держал в себе все то, что хотелось сказать, прокричать и прорыдать, пока не превратился в средоточие боли. С этим образом в голове я наконец уснул.

* * *

Я легко мог бы просидеть все воскресенье, упиваясь жалостью к себе. У меня на ноутбуке было несколько сезонов «В поле зрения». Именно им я лечился после разрыва с Рейчел Шоу.

Пять бессонных часов могли бы стать хорошим началом в этом деле. Но когда я вышел из комнаты поесть – уже после четырех часов дня, – то обнаружил на кухне Йоланду. Она стояла у окна и смотрела на город.

Поначалу я ее не признал. Кузина обстригла свои длинные гладкие волосы, оставив лишь стильный «ежик». Она выглядела моложе, словно подросток, увлекшийся панк-роком, да и оделась под стать. Рваные джинсы, ярко-желтая футболка.

Когда она обернулась, я невольно вздрогнул, ожидая увидеть в ее глазах понимание или даже веселье – наверняка Йоланда уже знала о вчерашней катастрофе. Однако единственной эмоцией, написанной на ее лице, была тревога.

– Ну? – спросила она. – Думаешь, они меня узнают?

– Э… кто?

– Те мужчины, – нетерпеливо махнула рукой она. – Похитители Миранды.

– Вряд ли.

– Хорошо. – Йоланда подошла к столу и стиснула деревянную спинку стула. – Хорошо. Я даже не говорила с ее семьей. Боюсь рисковать. Бедные люди, представь, каково им сейчас.

Мои проблемы показались такими незначительными.

– Я пойду проверю почту, – сказал я. – Посмотрю, вызвало ли видео какую-нибудь реакцию.

– Я с тобой, – вызвалась Йоланда.

Я был рад ее обществу. Всю дорогу до «Отель Парк Централь» мы болтали. Имя Аны даже не упоминалось. Мы устроились на том же диване и вышли онлайн.

Мне пришло письмо от Латука с темой «Зацени клевый ролик с кошками!». К нему был прикреплен запароленный архив. Я ввел особое прозвище Кенны, и на рабочем столе появилась серия скриншотов.

Снимок видео в ютубе. 4357 просмотров. Тринадцать комментариев.

Серьезный политический блог со ссылкой на ролик и краткой статьей о похищении Миранды Гальвес. Шестнадцать комментариев.

Реддит. Не главная страница, но топовый пост в разделе «Политика». Сто двадцать комментариев.

Йоланда с жадным интересом всматривалась в картинки:

– Что это значит?

– Новость распространяется. Уже тысячи людей посмотрели ролик.

– Отлично. – Йоланда сжала мою руку. – Отлично, отлично. Спасибо, кузен.

– Не стану обещать, что мы непременно чего-то добьемся, – предупредил я. – Можно запостить видео «Как правильно чистить банан» и набрать пять тысяч просмотров.

И все же радость Йоланды грела душу. Может, все-таки эта поездка была не зря.

Когда мы вернулись, Ана с Йосвани в гостиной смотрели телевизор. Я поздоровался как ни в чем не бывало.

– Что смотрите?

– Показывают старую речь Фиделя, – ответил Йосвани.

– Двадцать минут разглагольствований о притеснении бедных в мире, громкие слова, драматический накал – и ни единого внятного предложения. – Ана указала на экран, где Фидель как раз многозначительно поднял палец. – Пошли танцевать. Сегодня же вечеринка в «Милочо», да?

Танцевать сейчас хотелось так же, как спать на ложе из гвоздей.

– Конечно же пошли! – ответил я.

* * *

По дороге в клуб Ана с Йосвани болтали без умолку. Он устраивал ей интервью с некоторыми небольшими группами сальсы по всему городу.

– Это даст тебе дополнительный материал для фильма. Точку зрения музыкантов. Совсем другое дело смотреть на танцпол со сцены и видеть, как люди реагируют на твою музыку.

– Потрясающе, – обрадовалась Ана. – Правда, Рик?

– Конечно. – Я сидел в углу машины и делал вид, будто читаю что-то в телефоне. – Йосвани самый лучший.

К нашему приезду в «Милочо» уже было не протолкнуться. На сцене местная группа зажигала толпу под убойную «Чарангу Хабанеру». Тряслись плечи, качались тела, бедра. Танцпол заполонило море «тыждруков».

Йосвани провел нас мимо. За каждым столом кто-то вставал с ним поздороваться, поболтать, похлопать по спине, словно он был кинозвездой. Интересно, почему всем так хотелось с ним подружиться? Даже мне он нравился, невзирая на всю ту чушь, что нес, и взгляды, которые бросала на него Ана.

– Смотрите, это же Пабло, – сказала она.

Наш учитель с улыбкой поднялся из-за стола:

– Мои любимые ученики!

Если он держал нас за любимчиков, страшно представить, каково приходилось остальным. Только в пятницу Пабло обозвал меня танцующим кенгуру. И не шутил.

Из-за стола поднялся сосед Пабло, невысокий круглый белый мужчина лет шестидесяти:

– Я Родриго. Пожалуйста, присаживайтесь к нам.

– Родриго руководит крупной танцевальной школой для туристов в Старом городе, – пояснил Пабло. – Мы подумываем поработать вместе.

– Просто прикидываем варианты, – уточнил Родриго. – Еще рано о чем-то говорить.

Так вот откуда энтузиазм. Пабло пытался получить работу.

– Пабло лучший, – заговорил Йосвани. – Я видел его в деле, и поверьте, он умеет добиться результата. Посмотрите на моего кузена. Когда он сюда приехал, то жутко танцевал. Мне глаза хотелось себе выколоть.

– Спасибо, Йосвани, – сказал я.

– Но теперь, – продолжил кузен, – Рик танцует по-настоящему. А ведь всего месяц прошел.

– Серьезно? – Родриго с интересом посмотрел на меня. – Так ты хорош?

– Гм… – Я пожал плечами. – Пабло многому нас научил.

– Пабло замечательный, – подтвердила Ана, хотя я практически услышал невысказанное «когда трезвый».

– Стараюсь, – подчеркнуто скромно ответил Пабло.

В этот момент музыка стихла. К микрофону вышел парень с ирокезом:

– Итак, настало время сальсы! Знаменитый! Танцевальный! Конкурс! «Милочо»! Сейчас или никогда, дамы и господа! Покажите нам, на что вы способны!

– Как раз вовремя, – заметил Родриго. – Окажите старику услугу, ребята. Выступите на конкурсе. Хочу посмотреть учеников Пабло в деле.

Пабло выглядел так, словно проснулся посреди ночи и увидел над собой Чужого.

– К сожалению, Рик накануне повредил ногу, – пробормотал он.

– О, все в порядке, – ответил я, глядя ему в глаза. – Мне уже намного лучше.

Ана посмотрела на меня как на психа, но потом пожала плечами:

– Хорошо.

– Удачи, – буркнул Йосвани.

Несколько дней назад меня бы от страха колотило. А сегодня было все равно. Мне больше не хотелось произвести впечатление на Ану. Да и свою норму по стуку коленями я за прошлые сутки исчерпал.

Мы вышли на площадку. Нам вежливо похлопали.

– Превосходно! – воскликнул Ирокез. – Кто еще?

Я огляделся, но никто из толпы не двинулся.

– Ну же, ребята! – крикнул ведущий. – Победитель получит «Авана Клаб», настоящий кубинский ром!

Выскочило еще две пары. Первая – долговязый азиат и европейка. Судя по движениям, с их стороны нам ничего не грозило. Но вторая пара – кубинцы – определенно разбирались в танцах. Мускулистый черный парень с мощными ногами и белая гибкая женщина, которая не просто шла, а кружила вокруг партнера. Она была вся в белом, адептка сантерии, как дочь Пабло.

Глядя на них, я понял, что мы уже проиграли.

– Хорошо, хорошо, – сказал ведущий. – Мы готовы. Диджей, музыку, пожалуйста.

После тройного туша заиграла песня Элио Реве «Agua Pa’ Yemaya». Под это я мог танцевать. Что мы и сделали. Принялись выделывать игривые шаги румбы. Я помахивал рукой в стилизованном приветствии. Потом закружил Ану в танце и принялся раскачиваться с ней, растворившись в музыке. Несколько быстрых шагов – и началась энергичная сальса.

Мы не делали модных дорожек и махов руками. Не выдавали головокружительных вращений или продвинутых перекатов. Песня была посвящена Йемайе, одной из богинь, почитаемых сантерос. Пабло научил нас паре традиционных движений, но пихать их в танец казалось неправильным – не тогда, когда против нас выступала приверженка культа.

Вместо этого мы исполняли простое касино, перемещаясь по всей площадке и лавируя среди других пар. Невзирая на энергичный ритм, танцевали почти лениво, словно мы вообще тут одни. Мы с Аной улыбались друг другу и подпевали вокалисту.

Внезапно музыка оборвалась. Мы по инерции сделали еще пару шагов, а потом остановились.

Толпа зааплодировала. Йосвани ободряюще закричал.

Я посмотрел на сцену. Там стоял ведущий в окружении местных исполнителей.

– Великолепное шоу! – провозгласил он. – Спасибо танцорам. Давайте узнаем решение жюри. – И повернулся поговорить с другими.

Ана сжала мою руку:

– Было здорово.

– Ага, – с улыбкой сказал я.

– Итак, – провозгласил ведущий, – жюри хочет увидеть второй танец. Остается эта пара, – указал он на кубинцев, – и та молодая пара!

Мы с Аной ошеломленно переглянулись. Еще танец? Я уже немного выдохся.

– У каждой пары будет по две минуты. Музыку выбираете сами. Кто начнет?

Кубинцы вопросительно посмотрели на нас. Я махнул им, мол, вы первые. Мне надо было перевести дух.

Мгновение спустя зазвучала «La Suerte», супербыстрая композиция, помесь румбы с энергичной сальсой. Танцоры выделывали ногами нечто невероятное, вертелись со скоростью молнии. Одна сложная дорожка сменяла другую.

– М-да, туго нам придется, – заметила Ана.

В этот момент парень подхватил партнершу, прокрутил вокруг себя и подбросил вверх. Она выполнила переворот со шпагатом и эффектно приземлилась.

Толпа захлопала. Музыка стихла.

– Вот и все, – сказал я.

– Идем, – потянула меня вперед Ана. – Хоть повеселимся.

У нас не было ни единого шанса перещеголять соперников. Я заказал диджею «Plato de Segunda Mesa», песню о несчастной любви.

Я как раз мог изобразить нужные эмоции.

При первых звуках я прижал к себе Ану, и мы закружились по площадке – простая спираль из одного конца в другой, словно в вальсе. Когда вступление закончилось и запел Александр Абреу, я развернул Ану.

Мы встали бок о бок и пошли, словно летним вечером на прогулке, легко и непринужденно. Я снова развернул Ану и закрутил под музыку. Мы заскользили по полу, едва касаясь друг друга пальцами. Наши тела сходились и расходились, словно крылья бабочки.

Наконец я снова привлек ее к себе. Мы танцевали и улыбались друг другу.

Музыка стихла. Загремели аплодисменты. Тут и там раздавались одобрительные возгласы.

Мы с Аной обнялись. На миг мне стало все равно, что произошло между нами прошлой ночью.

– Спасибо, танцоры, – сказал ведущий. – Давайте послушаем жюри!

– Думаю, мы можем сесть, – сказал я Ане.

– Подожди, – возразила она. – А то будем выглядеть как лузеры.

Кубинцы присоединились к нам. Они переговаривались и смеялись.

Обсуждение заняло больше времени, чем я ожидал. Затем ведущий обернулся к нам с загадочным видом:

– Сегодня мы увидели прекрасных танцоров. Эта пара, – указал он на кубинцев, – обладает исключительной техникой. Они показали отличное шоу. – Публика захлопала. Я присоединился к ней, нацепив улыбку. – Однако! – воздел палец ведущий, прямо как Фидель, обличающий империалистов. – У нас не соревнования по акробатике. Главное в касино – это чуткость партнеров друг к другу! Музыка! Веселье! Вот почему в сегодняшнем состязании победила… эта молодая пара! – И он указал на нас.

– Серьезно? – изумленно переспросил я.

Ана рассмеялась.

Это все казалось ошибкой, шуткой. Но зрители так не думали.

Они захлопали, громко приветствуя нас. И танцоры-кубинцы тоже.

Мы с Аной обнялись. Помахали толпе, а потом пошли к сцене за призом. Я думал, ведущий проверит наши документы, но он без колебаний вручил нам внушительную бутылку рома.

Когда мы вернулись к столику, снова зазвучала музыка. Никто больше не обращал на нас внимания. Никто, кроме Йосвани, Пабло и Родриго. Они встали, похлопали меня по спине и обняли смеющуюся Ану.

– Отлично, – похвалил Родриго.

– Вижу, ты и правда чему-то научился, – заметил Пабло.

– Я знал, что у тебя получится, – улыбнулся Йосвани.

– Правда? – спросил я.

– В общем-то соперников у вас не было, – махнул кузен на кубинскую пару. – У Осмела хорошая техника, но музыку он не слышит.

– Вот как!

– Но выступил ты хорошо. Серьезно, брат, теперь ты уже не такой паршивый танцор.

– Спасибо, – хмыкнул я. – Мой кузен определенно умел сделать комплимент.

– Ана, а ты просто чудо, – продолжил Йосвани. – Еще потанцевать хочешь?

Девушка просияла:

– Конечно.

Только они ушли, как Пабло тоже встал:

– Принесу нам чего-нибудь выпить.

Я почти предложил ему свой выигрыш, но сообразил, что поить Пабло ромом не самая лучшая мысль. Поэтому промолчал и остался с Родриго.

– Это редкость, когда иностранцы хорошо танцуют, – сказал он мне.

Глядя на танцпол, я с ним согласился. Приезжие выделялись не только одеждой и сложением. Хаотичные взмахи руками, деревянные торсы, неверные шаги. Если хотите помучить кого-то в стиле «Заводного апельсина», то зафиксируйте его и заставьте час смотреть на танцующих сальсу «тыждруков».

– Это все наживное, – ответил я. – В Нью-Йорке много хороших танцоров. И не все из них латиносы.

– Конечно, – согласился Родриго. – Вот почему я так рад тебя встретить. Ты слышал о «Касинеро Мундиаль»?

Я покачал головой.

– Это телепрограмма, большое соревнование по касино. В этом году мы снимаем в крепости Ла-Кабанья, через три недели.

– Правда?

– Я организатор. Вы хотели бы поучаствовать?

Я подумал, что ослышался:

– Нас? На телевидение?

Родриго кивнул:

– Каждый год мы приглашаем несколько иностранных пар. Зрителям нравится.

Мне казалось, что я на сегодня уже распрощался со страхом, но теперь он обрушился на меня как старый друг.

– Э…

В голове зазвенел голос Йосвани: «Серьезно, брат, теперь ты уже не такой паршивый танцор».

– Конечно, – ответил я. – То есть я поговорю с Аной.

– Превосходно. – Родриго передал мне свою визитку. – Позвони на следующей неделе, обсудим детали.

Когда Пабло вернулся, я пошел искать Ану. Мне не терпелось увидеть лицо Йосвани, когда он узнает, что нас пригласили на ТВ-шоу.

Но их нигде не было. Сыграли уже четыре или пять песен, но ни ее, ни Йосвани я на танцполе не нашел. Я бродил по саду, среди столов, проталкивался сквозь толпу, искал их повсюду, но безуспешно.

Наконец я нашел тихое место у сцены и прислонился к белой каменной балюстраде с видом на море. Там я их и увидел.

Они были в глубине сада. Возвращались из фальшивого каменного замка, бок о бок, так близко, что их плечи соприкасались. Поглядывали друг на друга и изо всех сил сдерживали улыбки.

Ана остановилась, осознав, что блуза выбилась из-за пояса, огляделась и поспешно заправила ее обратно в джинсы.

Йосвани что-то сказал. Она рассмеялась и шлепнула его по руке.

Он наклонился и поцеловал ее в губы.

* * *

Не помню, как я ушел из «Милочо». Кажется, брел всю дорогу пешком по Малекону, ничего перед собой не видя и не обращая внимания на водные брызги. Но в какой-то момент я все же поймал машину.

Следующее, что помнил, – как барабанил в дверь Рафаэлы уже глубоко за полночь. Барабанил до тех пор, пока она наконец, не выглянула наружу и резко спросила:

– Кто там?

Потом Рафаэла увидела меня, и ее взгляд смягчился.

– Рик! Милый, что с тобой стряслось?

Пожалуй, я и правда выглядел так, будто со мной что-то стряслось.

– Простите, Рафаэла. Мне нужен адрес Рикардо, друга мамы. Где он живет?

Рафаэла долго меня разглядывала, закусив губу. Затем сказала: «Подожди» – и исчезла, так и оставив дверь прикрытой. Минуту спустя женщина вернулась и подала мне сквозь щель листок бумаги:

– Я собиралась его отдать, но мне показалось, что тебе не очень интересно.

– Мне нужно уехать. Убраться из Гаваны. Посетить родной город мамы.

Рафаэла кивнула, но не стала открывать дверь. У меня сложилось впечатление, что ей было не по себе. На миг я представил, как выгляжу со стороны, но секунду спустя эту мысль смел темный вихрь внутри меня.

– Спасибо, Рафаэла. Простите, что побеспокоил. Спокойной ночи.

– Рик, – окликнула женщина, когда я уже был на полпути к своей квартире. – Еще кое-что.

Я обернулся. Она вышла в коридор, но дверь закрывать не стала.

– Когда я последний раз его видела, с Рикардо было опасно общаться. Это Куба, не забывай, – предупредила она меня.