Глава 17

Хороший парень

Мой автобус в Тринидад отправлялся жарким летним днем.

Каждый вентилятор в квартире Хуаниты работал на полную мощь. Все шторы были опущены. На улице – тридцать два градуса в тени. Я все утро пролежал на холодном каменном полу с мокрым полотенцем на лице. А когда притащился на кухню за соком из холодильника, то увидел, что декоративная свеча над раковиной поникла набок как садовый шланг (честно говоря, не это сравнение пришло на ум первым).

– Не глупи, – сказала Хуанита днем, когда я выкатил чемодан в гостиную. – Подожди день или два. Пусть станет попрохладнее.

Но я не мог оставаться под одной крышей с Аной.

Мы двое суток не разговаривали.

Когда я пришел домой, Ана с Йосвани уже вернулись, но девушка легла спать. Кузен завел меня в нашу комнату и сказал в лоб:

– Слушай, ты попытался. Но ты ей не нравишься. Ей нравлюсь я.

– Ты даже день не мог подождать, – обвинил его я. – Кинулся к ней сразу, как убрал меня с пути.

Йосвани вздохнул.

– Будь мужчиной, брат. Я сказал тебе, какое у меня правило.

После этих слов перед моими глазами замелькали картинки. Они с Аной в том каменном замке, обнимаются, целуются, а потом…

Я сдержался и не ударил Йосвани. Во-первых, он мой кузен. Во-вторых, общение с Робом Кенной показало, что нет смысла ввязываться в драку, если не можешь выиграть.

Да и не мое дело, с кем там Ана решила закрутить роман. Хотя в тот момент было тяжело об этом думать.

А Йосвани все не умолкал:

– Слушай, я пообещал, что мы тебе кого-нибудь найдем. Но тебе надо изменяться. Обрести стиль.

Я смотрел на него. Вернее, сквозь него, будто Йосвани вообще нет.

– Вот как ты ходишь? – спросил кузен. – Весь такой скромненький, сгорбленный, вечно стараешься всем уступить дорогу. Выпрямись, расправь плечи, пусть тебе уступают дорогу. Если ты сам не веришь в то, что ты лучший, никто не поверит…

Я пытался продолжать смотреть сквозь него, слова кузена меня зацепили. Ничего не мог с собой поделать – обожаю советы по самосовершенствованию. Скиньте мне ссылку на ролик «Пять советов, как двигать бровями», и я весь остаток дня проведу, кривляясь перед зеркалом.

– А еще научись обращать на людей внимание, – продолжил Йосвани. – Вот я сейчас говорю с тобой, но понятия не имею, думаешь ты о сайте или еще о чем. Людям видно, когда ты их не слушаешь. Они понимают, что тебе на них плевать…

Я виновато покраснел, а потом напомнил себе, что стыдиться мне нечего.

– И последнее, – сказал Йосвани. – Когда ты распрямишься, когда станешь обращать на людей внимание, придется еще их очаровывать. Показать им, что они тебе нравятся.

Я почесал шею.

– Улыбнись, брат! – сердито заключил Йосвани. – По-настоящему, хорошо?

Ага. Вот такую нотацию прочел мне кузен после того, как перепихнулся с девушкой моей мечты. И хожу я как мышь, и внимания на людей не обращаю, и улыбаюсь слишком мало. Веселуха!

Странно, но это и правда меня развеселило. Я даже смог уснуть после того разговора.

Этому трюку меня научила мама. Если кто-то указывает тебе на недостатки, у тебя два выхода. Сесть, взяться за голову и жалеть себя или сказать: «Ха, да мне еще есть куда прокачиваться!» (Ладно, мама не совсем так выразилась, но суть та же.)

Я ничего не мог поделать с чувствами Аны к Йосвани. Улучшить себя – мог!

Однако все равно не мог заставить себя день за днем видеть их вместе. Поэтому теперь сидел в гостиной рядом с чемоданом, не шевелясь, обливался потом и следил за стрелкой часов.

Ана перехватила меня уже у двери. Сегодня она надела легкую блузку, уже потемневшую от пота, и стильные темные очки.

– Я тебя провожу.

– На улице жарко.

– Да ладно!

Снаружи я словно оказался в гигантской печи. Раскаленное солнце обжигало кожу. В отсутствие ветра даже тень не спасала.

Улица была пуста. Ни такси, ни велосипедов. Никто в такую погоду не желал сидеть за рулем.

Я глубоко вздохнул и вышел на улицу, катя за собой чемодан.

Ана пошла рядом. Долгое время мы молчали.

– Я ничего плохого не сделала, – наконец сказала она.

– Знаю, – усмехнулся я.

– У тебя нет права на меня сердиться.

– Конечно же нет. Серьезно, Ана, ты права. Я понимаю.

– Судя по твоему поведению, нет.

– Да, я не особо счастлив. Но ты же не станешь меня за это винить?

Следующие пару кварталов мы прошли в тишине. Ручка чемодана терла ладонь, пот заливал глаза.

– Что меня задело, это Йосвани, – признался я. – То есть ты выбрала именно его из всех возможных людей. Знаешь его жизненное кредо? Ему от тебя только одно надо.

– И что с того?

Я посмотрел на Ану.

– А ты что думал, я замуж за него собралась? Мы же уезжаем скоро.

– Ха!

– Все эти его заверения в любви – чушь полная, – сказала Ана. – Он думает, что самый умный, но никогда не имел дела с моим отцом.

– Но если ты это понимаешь…

– А почему мне нельзя повеселиться? С Йосвани весело. С ним я могу забыть все то дерьмо, что случилось за этот год, и просто… жить.

– Понятно.

Хоть бы этот разговор поскорее закончился.

Но Ана еще не все высказала.

– Кроме того, перестань строить из себя хорошего парня. Ты не такой.

– Вот спасибо.

– Ты пригласил меня на Кубу, чтобы закрутить роман.

Даже после того, как я сказала, что мне это неинтересно.

Тут мне нечего было возразить.

Мы подошли к Центральному парку. Обычно бурлящая туристами площадь сегодня была пуста. На углу у отеля стояла одинокая проститутка.

– Так что? – спросил я. – Мы больше не друзья?

Ана поморщилась:

– Все пошло наперекосяк, но мы по-прежнему друзья.

Как мне кажется.

– Согласен.

– Хорошо.

– Хорошо.

Мы дошли до остановки. Современный китайский автобус уже ждал у обочины. Оставалось пять минут до отправления.

Я загрузил чемодан в багажное отделение. Открытая дверь оснащенного кондиционером автобуса манила, но я решил, что должен напоследок сказать Ане еще кое-что:

– Нас пригласили танцевать на ТВ.

– Э… что?

Я рассказал девушке о разговоре с Родриго.

– Это шоу, «Касинеро Мундиаль», стало бы хорошим завершением нашей поездки. Что скажешь?

– Сомневаюсь, что мы потянем настоящее соревнование, – вздохнула Ана.

Я пожал плечами:

– Ну да, но ты хотела бы поучаствовать?

Ана фыркнула:

– Ни за что не пропущу.

– Вернусь через три дня, – сказал я, решив, что нет смысла задерживаться. – Посмотрим, вдруг я в Тринидаде подсмотрю какие-нибудь хорошие элементы.

 

Глава 18

Тринидад

Тринидад располагался среди холмов.

Его со всех сторон окружали зеленые возвышенности, а узкие улочки сбегались в центр к главной, на которую сейчас медленно взбирался автобус. Старые одно- или двухэтажные дома в колониальном стиле с зелеными или синими деревянными дверями. Огромные окна без стекол, забранные резными деревянными решетками.

Чистые мощеные улицы. Больше туристов, чем местных. Автобус высадил меня на краю городской площади, криво примостившейся на склоне. Минуту я просто собирался с духом. Потом выпрямился и нацепил на лицо улыбку.

Это новый город. Ана осталась позади. Можно начать все с чистого листа.

Площадь окружали красивые отреставрированные дома. В дальнем ее конце высилась впечатляющая церковь. Широкие каменные ступени вели дальше вверх по холму. На сих сидела группа музыкантов и играла медленную версию… ну конечно, «Чан Чана». Люди танцевали и сидели за столиками, потягивая дешевое пиво (кубинцы) и коктейли (туристы).

Каса партикулар, которую сняла мне Хуанита, располагалась на другом конце площади, подальше от шума. Это было одноэтажное здание с огромными зарешеченными окнами и массивной синей дверью.

Я постучал.

Спустя долгое время внутри послышалось движение. Лязгнули замки, и дверь открылась.

На пороге стояла девушка в синих джинсах – моего возраста, невысокая и пухленькая. Она обладала классической красотой: идеальное, пропорциональное лицо, гладкая, очень смуглая кожа.

Девушка с любопытством оглядела меня и заговорила на американском английском:

– Чем могу помочь?

Припомнив совет Йосвани, я ей улыбнулся.

Она улыбнулась в ответ.

Я решил говорить по-английски.

– Я Рик. Хуанита из Гаваны должна была зарезервировать мне комнату?

– О, конечно. Я Таня. Добро пожаловать.

Я втащил чемодан в огромную гостиную. На каменном полу стояли старинный деревянный стол и несколько кресел-качалок. Обстановка больше подходила художественной галерее, чем жилому помещению. Высокую крышу поддерживали деревянные балки.

– А у вас мило, – сказал я, как если бы приехал в двухместный номер американского хостела.

Таня лишь улыбнулась и повела меня в глубь дома. Он казался бесконечным. За гостиной располагалась длинная столовая с резным столом, за которым могло бы усесться двадцать человек. Вдоль трех стен тянулись книжные полки, а четвертая выходила прямо на большое, вымощенное белой плиткой патио.

Интересно, не дом ли это какого-нибудь министра? Хотя мебель выглядела простой и была потертой. Много плиток в патио потрескались. А стены явно не мешало бы освежить.

Таня усадила меня за обеденный стол, сама ушла через боковую дверь, а потом вернулась вместе с тучным мужчиной лет пятидесяти. Его обветренное лицо испещряли морщины.

– Вот тот американец, – сказала Таня по-испански. – Ты вроде сказал, что он гик.

В голове возникли сразу две мысли. Первая: какого черта Хуанита им наговорила? Вторая: девушка считает, что я не похож на гика!

Тут Таня повернулась ко мне:

– Рик, это мой отец Эдуардо.

Мужчина улыбнулся мне, поздоровался и продолжил на испанском:

– Хуанита сказала, ты говоришь по-испански.

– Да.

– Я… – Таня запнулась. – Э… Ох!

– Добро пожаловать, – сказал ее отец. – Мы о вас позаботимся.

– Даже если я гик? – с улыбкой спросил я.

Таня тоже заулыбалась:

– Особенно если ты гик.

Я невольно задумался. А она симпатичная… я не млел, глядя на нее, как это было с Аной или Рейчел, но может…

Внимательный взгляд ее отца положил конец полету моей фантазии.

Таня показала мне мою комнату. Она была небольшая, но чистая, с отдельной ванной и, главное, с кондиционером. Да и в целом отведенное мне помещение выглядело лучше, чище и новее, чем остальной дом.

– Для гостей все самое лучшее, – улыбнулась Таня.

Я снова выпрямился – все время забывал совет Йосвани. – Может, прогуляемся? Покажешь мне Тринидад?

И сам себе удивился. Пару дней назад я не осмелился бы задать этот вопрос.

Таня улыбнулась.

– Конечно. Если ты расскажешь мне про Нью-Йорк. Статуя Свободы. Метро. Таймс-сквер.

– Первое, что надо знать в Нью-Йорке, – держаться от Таймс-сквер подальше.

Таня прислонилась к стене:

– Почему?

– Знаешь Обиспо в Гаване? – спросил я. – Как там людно?

– Я никогда не была в Гаване, – ответила Таня.

Я уставился на нее.

– Кубинцам не так-то легко путешествовать, – пояснила девушка.

– Ну… Таймс-сквер для нас – что для кубинцев «Чан Чан». Красиво, но жутко заболтано миллионами глупых туристов.

Таня подавила смешок:

– Про глупых туристов я знаю.

Я слегка разобрал вещи, переоделся в новую рубашку, и мы с Таней пошли гулять.

Таня увела меня из шумного центра города на тихие окраины. Мостовую заменили грязные дорожки, а красивые колониальные особняки – ветхие хибары из камня и кирпича. Ребятишки в рваной одежде пинали полусдутый мяч в тусклом свете уличного фонаря.

– Ты учила английский в школе? – спросил я Таню. – Хорошо говоришь.

– Я его учила по «Закону и порядку», «Игре престолов» и «Аббатству Даунтон».

– Я не знал, что их показывают по кубинскому телевидению.

– Я смотрю их на ноутбуке, – пояснила Таня. – Это как совершенно другой мир. Ничего подобного у нас нет.

– Берешь диски в прокате?

– Качаю на торрентах, – ответила Таня по-английски. Как-то я не ожидал услышать это слово посреди Тринидада.

– У нас же тут не девятнадцатый век, – сказала Таня, пока мимо нас по узкой грязной улочке проскакал какой-то всадник. – Те, кто работает на правительство, имеют доступ к высокоскоростному Интернету. Каждую неделю они записывают все новые шоу на переносной накопитель. Платишь им один «кук» – и копируй себе что хочешь.

– Пожалуй, это что-то вроде общественной сети, – догадался я.

Таня кивнула:

– У нас тут многие этим промышляют. Обмениваемся информацией через флешки или по телефонам с блютусом.

– А ты много об этом знаешь, – заметил я.

– Это то, чем я хочу заняться. Изучать компьютерные технологии в университете. – Таня неуверенно посмотрела на меня, словно боялась, что я подниму ее на смех.

Я только спросил:

– В Гаване?

– Там или… – Таня пожала плечами. – Да, наверное в Гаване.

Интересно, что она хотела сказать?

– Вот почему я хотела с тобой поговорить, – призналась девушка. – Папа сказал, что ты компьютерный гений.

Я покраснел. Последний раз меня называла компьютерным гением тетя Лавиния, когда попросила «установить» ей Фейсбук.

– У меня довольно популярный сайт, – уточнил я.

– Как он называется?

– Котострофа. Это агрегатор контента. Собирает смешные картинки с котами и все такое прочее.

– А… – Помолчав, Таня прибавила: – Это клево.

– Но там есть еще интересные технические конкурсы, – поспешил добавить я. – Краудсорсинг, алгоритмы распространенности, возможность хранить файлы в облаке…

– Может, взглянешь на мой сайт? – попросила Таня. – Я пишу в HTML. Это реклама нашего дома.

Я даже представить себе не мог, каково ей пришлось учиться веб-дизайну почти без доступа к Сети.

– Конечно же я помогу.

– Я работаю с лэйаут, – сообщила Таня, когда мы вернулись в центр города.

Мы сели на каменных ступенях, среди толпы. Музыканты играли старые проникновенные болеро. Мы с Таней обсуждали HTML, PHP и JavaScript.

С ней было так легко. Большинство симпатичных девушек обладали удивительной способностью вызывать у меня немоту. Таня же просто и искренне смотрела мне в глаза, и все было хорошо, пока я, говоря о наилучших способах продвижения сайта, не стал думать, мол, вот бы взять ее за руку, притянуть ближе и поцеловать…

Я осекся на полуслове. Вспомнил Ану, и в груди разлился холод.

– Что случилось? – спросила Таня.

Мне по-прежнему хотелось ее поцеловать, но я понимал, что это лишь физическое желание. Холод в груди не оставил больше места ни для чего.

«Ну и что? – услышал я голос Йосвани. – Возьми то, что есть».

Вместо этого я поднялся на ноги:

– Вспомнил кое о чем. Мне нужна твоя помощь. Один мой знакомый живет неподалеку. У меня только адрес, я не знаю, где это.

– А… – Таня тоже встала. – Что за адрес?

Я продиктовал ей сведения, полученные от Рафаэлы.

– Это в нескольких кварталах отсюда, – сказала Таня. – Я покажу.

Кажется, она не обиделась.

Рикардо жил рядом с местным Домом музыки. Но когда мы нашли нужное здание, то удивились. Никакой двери, только большие зеленые деревянные ворота. Они были заперты. Неровные белые буквы наверху гласили: «Галерея».

Таня с сомнением посмотрела на вывеску:

– Твой друг художник?

– Поэт, – ответил я.

– Постучим?

Долгую минуту я смотрел на ворота. За ними жил человек, знавший о тайном прошлом моей мамы.

– Приду снова, когда галерея откроется, – решил я.

– Ты так и не рассказал мне о Нью-Йорке, – напомнила Таня по пути домой.

– Прости. – Я вздохнул.

– Может, завтра снова прогуляемся? – улыбнулась она. – Да, – кивнул я. – Может. – И проклял себя за то, что замешкался с ответом.

 

Глава 19

Поэт революции

На следующее утро после завтрака я побрел к дому Рикардо. Побрел, потому что живот болел от блинчиков, меда и фруктов, потому что солнце немилосердно палило на каменную мостовую Старого города, но в основном потому, что я не знал, как встретиться с давним бойфрендом своей мамы.

То есть я, Рик Гутьеррес, поставщик кошачьих картинок, собираюсь увидеться с поэтом-бунтарем? Тем, кого некогда хотели посадить в тюрьму за его стихи. Да, он сдался, пошел в армию и бросил маму, но все же Рикардо Эухенио Эчеверрия Лопес был поэтом.

И вот я снова оказался перед зелеными воротами, на этот раз открытыми. Внутри оказалась обычная кубинская выставка. Яркие пейзажи, написанные на простых деревянных досках, были развешаны на беленых стенах.

Владельца не было видно. Дверной проем закрывала штора из бусин.

Я помялся, но потом вошел в галерею.

Внутри хаотично стояли картины и наброски. Основные темы: старые американские машины и старики с сигарами или старики с сигарами в старых американских машинах.

Типичная кубинская галерея, только без изображения «La Bodeguita del Medio», любимого бара Хемингуэя.

А… нет, вот и он – небольшой квадратный рисунок с неправильными пропорциями фасада. Кажется, художник никогда сам не видел бар.

Я закусил губу, ощущая смутное беспокойство. Не так я себе представлял жилище Рикардо.

– Да, друг? – послышался голос за спиной. – Тебе понравилось? Я сам ее нарисовал.

Из-за шторы показался мужчина. Пухлый, белый, сонный. С лысиной на голове и седой щетиной на щеках. Линялая зеленая рубашка поло обтягивала солидный пивной живот. Зато штаны были вызовом моде – ярко-красные с белой полоской посредине.

– Я просто смотрю, – сказал я по-испански.

Плечи мужчины поникли.

– Хорошо.

– Мне сказали, тут живет Рикардо Эухенио Эчеверриа. Мужчина чуть нахмурился:

– А что вам от меня надо?

Серьезно? Это он?

– Я… я слышал, вы поэт.

На мгновение повисла тишина. Рикардо уставился на меня с другого конца галереи.

А потом вдруг кинулся вперед. Один, два, три гигантских шага. Он навис надо мной. Я попытался, но Рикардо все наступал на меня, подняв руки.

Вдруг он остановился. Резко, будто налетел на невидимую стену.

– Какого черта тебе надо? – едва слышно прошептал он.

– Я Рик Гутьеррес из Нью-Йорка. Сын Марии Гутьеррес Пены.

Рикардо тяжело шагнул назад, не сводя с меня глаз:

– Мария…

– Вы ее помните?

– Я был поэтом. Однажды. – Мужчина резко отвернулся. – А теперь я рисую. Машины и всякую всячину. Это намного легче. И дает средства к существованию.

Рикардо прошел к самой большой картине – изображению молодого Фиделя с огромной сигарой и в зеленой фуражке.

Долгое время он смотрел на полотно.

– Недавно я кое-что сочинил, – наконец сказал Рикардо. – Хочешь почитать?

– Да, пожалуйста.

Меня охватила дрожь. Впервые в жизни я так предвкушал чтение стихов.

Рикардо закрыл ворота галереи. Воцарился полумрак. Рикардо задвинул засов, а потом пошел обратно за занавешенную дверь, словно размытый силуэт в темноте.

– Идем, – позвал он меня.

Мы миновали пыльную мастерскую и вышли на узкое патио под открытым небом. На выцветшей плитке стояли треснутые глиняные горшки с землей. В конце патио вместо двери висела пожелтевшая простыня. Рикардо отбросил ее и вошел в спальню.

В комнате пахло краской, табаком и плесенью. Стены были в желто-коричневых разводах. Потолочные балки потемнели от гнили.

На узкой кровати лежал матрас в цветочек – кажется, изначально синего цвета.

Я представить себе не мог, каково тут жить.

Рикардо присел у кровати и выудил из-под нее круглую металлическую банку, вроде тех, в которых продают печенье. Внутри оказалась куча всевозможных листков – тетрадные страницы, папиросная бумага, копировальная, газетная. Все исписаны вдоль и поперек.

Рикардо порылся, вытащил сложенный в несколько раз тетрадный лист и протянул мне.

Почерк был мелким, но аккуратным и разборчивым и казался чужеродным на этом смятом пожелтевшем листке. Стихотворение насчитывало всего десять строк. Я прочел их раз, потом другой, выискивая скрытый смысл.

Стихотворение было простым, хорошо сложенным, но безыскусным. В нем говорилось о вечере в Тринидаде. Усталый человек возвращается домой, идет по мощеным улицам. Закатное солнце греет его. Он слушает, как туристы спорят с водителем такси. Думает о кофе, который заварит себе дома. Чувствует аромат цветков апельсина, что напоминает о молодости, проведенной на Сосновом острове, и улыбается.

Вот и все. Никакой революции. Никакой политики вообще. Ни даже любви или страсти. Просто ностальгическая зарисовка. Сувенир для туристов, как и картины в галерее.

– Мило. – Я вернул листок Рикардо.

– Мило. – Он кивнул. – Да. Мило. – И посмотрел на меня, словно ожидая большего.

– Ну… – Я задумался, что еще сказать. – А какой была моя мама? Ну тогда, в молодости?

– Мне надо открыть галерею, – внезапно заявил Рикардо и убрал банку.

Я прошел за ним обратно. Он открыл ворота и привалился к косяку, глядя на туристов.

– Друзья, – окликнул Рикардо пожилую пару, вроде бы американцев. – Заходите. Откуда вы?

Я отвернулся от него и уже успел сделать несколько шагов по улице, когда вдруг услышал:

– Мария… Как она?

Я оглянулся. Рикардо стоял в дверях и смотрел на улицу так, словно ничего и не говорил. Будто вопрос задал кто-то невидимый.

– Мама умерла два года назад, – сказал я.

Я ждал, что Рикардо вздрогнет, отвернется, может, даже заплачет. Но ничто не дрогнуло на этом рыхлом, мягком лице. Безжизненные глаза даже не моргнули.

* * *

Днем я помог Тане с сайтом – размещение фотографий, категории номеров, карта и все прочее. Мы сидели на массивной кованой кровати, привалившись к изголовью, и работали на потрепанном ноутбуке. Дверь в гостиную оставалась открытой, но у меня покалывало кожу от близости девушки. Каждый раз, как она задевала меня локтем, я чуть язык не прикусывал.

Я уже встречал девушек-гиков, но ни одна не слушала меня так, как Таня. Кажется, она и правда верила, будто я могу сказать что-то умное. И разумеется, самая умная мысль, что я выдал за все утро, была «а может, тебе разместить на сайте какую-нибудь картинку с кошкой?».

– О, было бы мило, – улыбнулась Таня.

Ладно, вообще-то идея не такая глупая, как кажется. У Тани и правда была кошка – симпатичное серое животное, которое целые дни напролет лежало на крыше, если только не путалось под ногами у очередного туриста, что затаскивал чемодан через патио. И людям правда нравилось видеть изображения кошек на сайтах. Но это вряд ли тот вклад, которого вы ждете от компьютерного гения.

Таня вроде была не против.

– Отлично поработали, – сказала она, когда мы заскочили на кухню за папайей и жареными бананами. – На пляж хочешь?

Плайя Анкон представляла собой длинный пляж в десяти минутах езды от города, зажатый между водой и цепью отелей. Когда мы вышли из автобуса, нас встретил соленый бриз, настоящее спасение после дневной жары. Мы скинули обувь и пошли босиком по мелкому белому песку. Карибское море, чистое, синее, спокойно катило свои волны у берега.

Мы бросили вещи в тени высокой пальмы и переоделись под прикрытием полотенец. И да… Таня в купальнике…

Я поспешил к воде, чтобы охладиться. Таня пошла следом. Я старался не очень пялиться, как блестит ее мокрая кожа. Мы плескались на мелководье, брызгались и смеялись.

Потом мы лежали на солнце, мазались защитным кремом и слушали Майто Риверу на моем айподе. Ветер приятно овевал кожу, и меня охватила истома. Я мог лежать так вечно. Но в какой-то момент, почувствовав цветочный аромат, вспомнил…

– Как пахнут апельсиновые деревья?

Таня пожала плечами (я лежал с закрытыми глазами, но ощутил движение песка):

– А что?

Я рассказал ей о стихотворении Рикардо.

– Этот парень когда-то встречался с моей мамой, – добавил я. – Мне говорили, он отличный поэт, но что-то я не впечатлился.

Таня долго молчала. Так долго, что я уже подумал, не заснула ли она. Но когда открыл глаза, обнаружил, что Таня сидит с задумчивым видом.

– Знаешь, как еще называют Сосновый остров? Isla de la Juventud.

Остров молодежи… что-то знакомое.

Ой!

По коже продрал мороз. Теперь я вспомнил. Это там сидел Фидель после первой неудачной попытки переворота. А позже, придя к власти, стал ссылать туда противников революции.

– Ничего не хочу сказать, но я спросила отца о твоем друге, Рикардо, – призналась Таня. – До переезда сюда он провел двадцать лет в тюрьме.

Я нахмурился, судорожно высчитывая годы:

– Не может быть. – Если верить Рафаэле, Рикардо пошел в армию в восьмидесятом, прямо перед тем, как мама уплыла с Кубы.

Но это стихотворение… Молодость, проведенная на Сосновом острове…

Двадцать лет…

* * *

Как гуру кошачьего видео, я давно восхищался силой удачного названия. Сам ролик тоже важен, но даже самый лучший не наберет просмотров, если вы не привлечете к нему внимания.

«Забавные кошки»? Ну хорошо, несколько кликов получите.

«Кот в костюме акулы гоняется за уткой под румбу»? Это захотят посмотреть все.

Одно и то же видео, но совершенно разная отдача.

С людьми то же самое. Возьмите Рикардо.

Назовите его поэтом-неудачником, который делает паршивые копии простеньких картин. Печальная история, но вряд ли вам захочется иметь с ним дело.

А если назвать его «освобожденным узником совести, который пишет смелые стихи, маскируясь под художника»? Такой человек вас точно заинтересует.

Заставит задуматься, кого еще вы встречали в жизни и понятия не имели, чем эти люди занимаются на самом деле.

* * *

– Я хотел бы прочесть другие ваши стихи.

Рикардо вроде даже мне не удивился. Бесстрастно кивнул, когда я вошел, и кивнул еще раз в ответ на мою просьбу. На нем была та же одежда, что и вчера, и я подозревал, что завтра ничего не изменится.

Его вроде бы совершенно устраивало сидеть в невзрачной галерее среди невзрачных картин. Но теперь я мучился подозрениями.

Мы прошли в глубь дома, и Рикардо снова достал жестянку. Он не стал спрашивать, что я хотел бы прочитать, просто порылся и отобрал из общей кучи три листка.

– Когда я был моложе, то писал для других, – сказал он. – Эти я написал для себя. Но если ты сын Марии…

Стихи Рикардо были просты. Ода кофе, который пьют на крылечке. Пять строф о походе на местный рынок, где люди и помидоры одинаково красны от палящего солнца. Зарисовка о pregoneros, уличных торговцах, которые по утрам катят тележки мимо ваших окон, нараспев расхваливая свой товар.

Простые стихи, но содержали они в себе намного больше. Мужчина на крылечке видит, как за ним наблюдает соседка – та, у которой только «правильные» друзья и ни одного «неправильного», – и гадает, что же она про него рассказывает другим. На рынке, взвешивая свои скудные покупки, он видит, как туристы небрежно набивают пакеты свежими помидорами, бананами и папайей. Крики торговцев сливаются с торжественными гимнами детей из соседней школы. Пионеры воспевают подвиги Че Гевары, их голоса высоки, чисты и уверенны.

Наконец я поднял глаза от страниц. Рикардо смотрел на меня, сжимая банку. За все время он не пошевелился. Его лицо абсолютно ничего не выражало.

– Вы не пошли в армию в восьмидесятом, да?

Рикардо так долго молчал, что я уже задумался, слышал ли он меня.

– Нет.

– Но вы написали маме…

– Ты хорошо ее знал?

– Она была моей матерью.

– И?

Меня охватило раздражение.

– Я определенно знал ее дольше вашего.

Рикардо спокойно кивнул:

– Как бы она поступила, если бы знала, что я в тюрьме? Уехала бы в Майами?

Я попытался представить… Мама садится на теплоход в Мариэльской гавани, зная, что ее любимый за решеткой на Сосновом острове?

– Да она даже отца одного к дантисту не отпускала, – ответил я. – Говорила, что любить – это значит быть рядом с любимым.

Лицо Рикардо исказилось. Наверное, не стоило упоминать отца.

Затем Рикардо сказал:

– Она потратила бы годы, сражаясь с отцом, правительством и всеми на свете. Могла сама попасть за решетку. Мария этого не заслуживала. Не о том она мечтала.

– Мечтала?

Рикардо сел на край кровати и уставился на стену позади меня:

– Ее отец думал, что это я убедил ее сбежать в Майами. Ничего подобного. Я хотел остаться, сочинять стихи, бороться. Она сказала, что в Майами наши голоса прозвучат громче. Она написала бы роман о Кубе, я – поэму, и мы изменили бы мир. – Рикардо грустно рассмеялся. – Мария убедила меня, что миру нужны мои стихи.

– Вы ей солгали. Заставили ее поверить, что предали.

– Она уехала, разве нет?

– Мама так и не написала тот роман. Насколько знаю, после отъезда с Кубы она не написала ни единой строчки.

Рикардо стиснул зубы и отвел взгляд.

Мне надо было что-то сделать для него. Идея пришла мгновенно.

Этот большой мужчина в неопрятной одежде и с подчеркнуто безразличным лицом не всегда был таким. Может, он и сейчас другой и просто носит маску?

– Ваши стихи прекрасны, – сказал я. – А старые у вас остались? Из тех времен?

Рикардо покачал головой.

– Не важно, – ответил я. – Давайте опубликуем эти. – И указал на страницы в своей руке.

Рикардо удивленно посмотрел на меня.

– Я найду издателя, – сказал я. – Или выложу их в Интернете. Сделаю так, что их сможет прочитать много людей. Так стихи обретут ценность.

Рикардо встал и протянул руку. Чуть поколебавшись, я отдал ему листочки.

– Мои стихи приносили только неприятности. И так было всегда. Мне они дали двадцать лет на Сосновом острове. Ценность? – Рикардо фыркнул. – Они имели ценность только для меня. Ну и для твоей матери.

– Но люди захотели бы…

– Мне хорошо здесь. В этом доме. На воле. Я не хочу это потерять.

– О! Теперь понятно.

Я действительно понял. На кону стояла жизнь Рикардо. Он провел меня обратно в галерею, но, прежде чем отпереть ворота, задержал руку на замке:

– Стихи… Тебе правда понравилось?

Я кивнул.

– Я мечтал, что однажды Мария вернется, и я покажу их ей, – признался он. – Только ей и никому больше. Наверное хорошо, что по крайней мере их увидел ты.

Я оставил его стоять среди картин. Единственных работ, по которым его запомнит мир.

 

Глава 20

Нечто специальное

Утро выдалось солнечным, но за двадцать минут, что я провел у Рикардо, поднялся ветер и набежали облака. Я едва успел сделать десять шагов по улице, как по мостовой забарабанили первые капли дождя.

Сперва я подумал – вот хорошо, посвежело.

Потом – ладно, становится интересно.

И наконец, черт, мне идти или плыть?

Одежда прилипла к телу, кроссовки хлюпали, мокрые волосы закрывали глаза, но было так здорово идти под этим ливнем. Я чувствовал себя крутым, будто меня ничто не может испугать.

Мне было нужно это чувство. Встреча с Рикардо заставила меня задуматься. Да, когда-то он был молодым горячим поэтом, но стал отчаявшимся мужчиной, который запер дело своей жизни в банку под кроватью. Беднягу посадили в тюрьму, сломали его и выпустили затем, чтобы он рисовал портреты Фиделя и Че на продажу туристам.

До нашей встречи я чувствовал свою полную ничтожность. Теперь просто радовался тому, что никогда не сталкивался с проблемами, как у Рикардо.

Когда Рикардо посадили, он был моего возраста. Вряд ли он думал, что за стихи получит двадцать лет.

Может, ему все казалось приключением, как мне пересылка видео о похищении Миранды. Знай Рикардо, что его ждет, стал бы он писать свои стихи?

А если это урок мне? Нечего лезть в политику. Я приехал на Кубу танцевать и веселиться.

Вернувшись, я оставил в доме цепочку грязных следов. Таня выскочила из своей комнаты и рассмеялась.

– Прости. – Я пригладил волосы. – На улице немного сыро.

Таня поиграла бровями.

– Выглядишь разгоряченным, – усмехнулась она.

– И чувствую себя так же. – Я улыбнулся. – Эй, я завтра уезжаю. Давай сегодня куда-нибудь сходим? Повеселишься с горячим парнем!

Улыбка Тани поблекла.

– Пойти с тобой? Ты о чем?

Я только хотел сказать, мол, ничего особенного, просто позависаем как друзья. Но перед глазами мелькнуло презрительное лицо Йосвани.

– Мне очень нравится с тобой общаться, – улыбнулся я. – Так хорошо, когда ты рядом. Не знаю почему. – Я помолчал и почувствовал, что краснею. – Никогда еще такого не испытывал…

Ложь с трудом срывалась с моего языка. Я не мог говорить это все con la cara dura – с невозмутимым лицом, как сказал бы Йосвани.

– Я не завожу парней-иностранцев, – заявила Таня. – Я не такая.

– Я понимаю, – ответил я полуразочарованно-полурадостно.

Таня снова улыбнулась – робко, застенчиво:

– Но сходить повеселиться мы можем. Куда бы ты хотел?

Мое сердце забилось быстрее.

– Туда, где музыка… Где можно потанцевать.

– Я не танцую.

– Ничего. – Я не мог поверить, что собираюсь это сказать, но… – Я тебя научу.

– Вряд ли у тебя получится. – Однако судя по тону, Таня не очень возражала.

Мы отправились поразвлечься после ужина, когда Танин отец ушел повидаться с друзьями. Дождь прекратился, улицы блестели. Воздух посвежел. Таня надела голубое платье, которое обтягивало ее самым завораживающим образом.

Мы шли рука об руку, и мне хотелось, чтобы все на улице это заметили. Вот бы Йосвани увидел, Ана…

Забудь о них.

Мы пришли в местный Дом музыки. Сцена располагалась в саду, над патио нависала крыша из виноградной лозы. Музыканты в углу играли сон. Вокалист, жизнерадостный старик, выдавал куплет за куплетом про шкодливого пса. Текст был очень перченым, с подтекстом, таким же изящным, как кирпич.

Я выбрал столик рядом с пустым танцполом, взял мохито Тане и буканеро себе.

– А мне начинает нравиться кубинское пиво, – заметил я, хотя на самом деле все было куда проще. Жить на Кубе предстояло еще три недели, а деньги заканчивались. Со всеми последними изменениями я не знал, будет ли работать моя американская пластиковая карта или банкомат ее заглотит и больше не отдаст.

– А еще пиво безопаснее, – поддакнула Таня. – Ты же не знаешь, что за воду используют для коктейлей. Да и моют ли стаканы?

– О.

– Это кубинский колорит. – Таня потягивала мохито, глядя на меня поверх бокала. – Вам, иностранцам, с ним не справиться.

Я задался вопросом, по-прежнему ли мы говорим о коктейлях.

Во время паузы к музыкантам подошел крупный белый мужчина средних лет. О чем-то поговорил с ними, дал денег. Минуту спустя группа заиграла какую-то торжественную песню.

– О нет, – пробормотала Таня.

Здоровяк запел, и я узнал «Hasta Siempre Comandante», оду Че и, пожалуй, самую известную революционную песню в мире. Певец обладал хорошим голосом, низким и чистым, произносил испанский текст без акцента, но на европейский манер. Он исполнял произведение с удовольствием и страстью, помогая себе широкими жестами. Музыканты позади него улыбались, но какими-то натянутыми улыбками.

Таня с болезненным выражением на лице пила коктейль.

– А ты не большая поклонница подобного, – заметил я.

– Мне кажется, это печально, – кивнула девушка в сторону сцены. – Все эти люди приезжают сюда и живут в своих фантазиях. Читают «История меня оправдает»… Покупают фуражки с красной звездой… Поют красивые песни…

– И не понимают, что такое коммунизм на самом деле?

– Им просто больше заняться нечем. Дело не только в коммунизме. К нам приезжают туристы со всего мира, задают нам вопросы приглушенными голосами. Хотят, чтобы мы им пожаловались, как все плохо, как Фидель облажался.

А я их спрашиваю: ребята, у вас что, своих проблем нет? Если выкроили две недели отпуска, лучше идите на пляж и оставьте Фиделя в покое.

– Именно, – поддакнул я.

Именно, Рик. Оставь уже Фиделя в покое. Никому не нужно, чтобы ты с ним связывался. Ни Тане. Ни Рикардо. Никому! Ты здесь, чтобы повеселиться.

Таня решительно допила коктейль. Она была такой красивой, что дух захватывало.

Здоровяк допел песню. Публика долго и громко аплодировала, и он с улыбкой покинул сцену. Музыканты заиграли медленный, неспешный мотив. Мгновенно какой-то чернокожий парень потащил танцевать белую женщину средних лет. К ним присоединилась пожилая итальянская пара. Они обнялись и продемонстрировали впечатляющую способность ни разу не попасть в такт музыке.

– Идем? – улыбнулся я.

Таня посмотрела на мою протянутую руку так, словно я ей какую-то гадость предлагал. Но когда я уже думал отстраниться, она все же приняла приглашение.

Мы поднялись на танцпол. Я обнял девушку одной рукой.

Таня посмотрела на меня. Нет, не посмотрела. Уставилась немигающим взглядом, словно, кроме меня, в мире никого не осталось.

Это немного напрягало, но я сказал себе, что девушка просто нервничает, и прошептал:

– Просто повторяй за мной.

И я начал исполнять базовые шаги сальсы. Вперед, назад. Вперед, назад. Вперед, назад.

Таня и правда совсем не умела танцевать. Спотыкалась, неловко двигалась. Я боялся, что мне придется ловить ее до конца композиции. Но потом Таня поймала ритм и задвигалась со мной – не совсем элегантно, но вполне легко. Я позволил себе добавить еще пару шагов вбок.

Получалось не очень, но чувствовал я себя превосходно.

Я, Рик Гутьеррес, учил красивую кубинку танцевать. Она крепко сжимала мое плечо и смотрела на меня доверчиво и немного испуганно.

Когда песня закончилась, Таня обняла меня, прижавшись теплым нежным телом. А обратно к столу шла уже с улыбкой на лице.

– Я не думала, что у меня получится. Наша семья не из танцующих. Надо мной все время смеются в школе, мол, единственная черная кубинка, которая не умеет танцевать… Я дала себе слово, что никогда не буду танцевать на людях, чтобы не выставлять себя на посмешище. Но сегодня с тобой… – Девушка улыбнулась шире. – Мне было все равно.

– Я рад.

– Гик-танцор из Нью-Йорка, ха! – сказала Таня. – А ты классный, Рик.

Я улыбнулся:

– Ты меня вдохновляешь. – Решил прибегнуть к одному из фирменных комплиментов Йосвани, и на этот раз мне удалось. – Танцуя с тобой, я чувствую, что могу горы свернуть.

– Слушай, у меня идея. – Таня резко встала. – Идем.

– Куда?

– Увидишь. Идем.

Таня провела меня по узкой мощеной улочке вверх на холм, откуда открывался вид на Тринидад. По пути мы все время задевали друг друга плечами. А потом в какой-то момент я осознал, что мы держимся за руки.

Я покраснел. По телу разлилось тепло, не имевшее никакого отношения к погоде.

На миг перед глазами вплыло лицо Аны, но я быстро прогнал ее образ. Все же в порядке. Мне нравится Таня.

Правда, не настолько, как я пытаюсь ее убедить…

Я украдкой взглянул на девушку. Ее загадочная улыбка ничего мне не сказала.

– Наверное, такой контраст приехать из Нью-Йорка сюда… – Таня обвела рукой грязную улицу с редкими фонарями: мы шли в тени среди низких обветшалых домов.

– Тут все иначе, – согласился я. – Очень захватывающе. Особенно если нашел хорошего проводника.

– Может, однажды ты покажешь мне Нью-Йорк, – легко предложила Таня. Так легко.

Хуанита много раз предупреждала меня:

– Кубинкам от приезжих только одно надо – билет прочь с острова.

Может, этого хотела Таня, может, нет. Я не собирался ничего ей обещать.

– Я с удовольствием повожу тебя по Нью-Йорку, если ты приедешь.

Она сжала мою руку.

Мы оставили дома позади и вышли на поросший травой холм. Сперва я решил, что Таня привела меня сюда показать панораму – ночной Тринидад, мазки света среди огромных пятен темноты. А потом заметил собравшихся под деревьями людей. Они стояли на ступенях. Лестница вела вниз, прямо в холм. Ни вывески, никакого знака, что внутри, только крепкий вышибала на входе.

– «Лас Куэвас», – пояснила Таня. – Мои друзья все время о нем говорят.

Пять минут спустя мы спустились по узкой лестнице в темные глубины пещеры. Из коридора доносились звуки сальсы. По бокам вздымались грубые каменные стены, с потолка капала вода.

– Не волнуйся, – сказала Таня. – У нас очень давно не было обвалов.

Я уставился на нее. Она фыркнула.

Мы двинулись дальше по коридору. Музыка становилась все громче, и наконец мы вошли в большую пещеру. Хорошо освещенный танцпол окружали пластиковые столы. Стойка диджея располагалась высоко на уступе. Длинный бар примостился у стены напротив. И там и за столиками сидело много людей, но никто не танцевал.

– А что, никто не любит папи? – спросил я. Играли «Que Cosas Tiene La Vida», старый, но популярный хит, полный веселья и задора.

– Большинство хороших сальсеро уехали из Тринидада, – пояснила Таня. – Мои друзья танцуют только реггетон.

– Что ж! – От перспективы выйти на сцену у меня сердце заколотилось. – Давай покажем им, как надо танцевать.

– О нет! – Таня нервно огляделась. – Для меня слишком быстро.

– Да ладно, – ухмыльнулся я. – Сама же сказала, что тебе плевать на тех, кто смотрит.

– Разве? – Таня попятилась.

– Ну да, помнишь?

– Нет. – Таня скрестила руки. – Если так хочешь потанцевать, пригласи мою подругу Лазару.

Неужели рассердилась? Может, зря я ухмылялся?

– Да ладно…

– Нет, правда, пригласи Лазару! – Таня кому-то махнула. – Лазара, иди сюда!

Из-за соседнего столика встала девочка лет тринадцати, тоненькая, как спичка, и в эффектном наряде – летящих белых брюках-клеш и стильной черной блузке.

Лазара обнялась с Таней и оглядела меня.

– Это Рик из Нью-Йорка. – С таким энтузиазмом Таня могла бы показывать подруге банку сардин. – Он хочет с тобой потанцевать.

Лазара взяла меня за руку и улыбнулась так открыто и дружелюбно, что я не мог не улыбнуться в ответ. Не знаю, что за муха укусила Таню, но Лазара в этом не виновата. Она еще ребенок. Мы просто повеселимся.

Мы вышли на танцпол. Поймав ритм, я закружил ее. Лазара двигалась легко, с идеальной позировкой. В конце спирали она выбросила ногу и затрясла плечами в стиле румбы.

Я не баловал Лазару танцем. Если на то пошло, это она баловала меня хорошим партнерством. Предугадывала каждое движение, ловила, если я терял равновесие посреди особенно сложной дорожки. Мне даже с Аной не было так легко. Лазара крутилась у меня в руках так, словно вообще ничего не весила.

Мы закончили танец элегантным поворотом, и оба удивленно посмотрели по сторонам, потому что нам зааплодировали. Только туристы, но все же.

– Было здорово, – сказал я Лазаре, пока мы шли к столику, за которым сидела Таня. – Спасибо.

– А ты отлично танцуешь для приезжего, – засмеялась девочка.

Я знал, что это комплимент.

Таня пила пиво. В тусклом свете зала я не мог рассмотреть ее лицо. Она кивнула Лазаре:

– Спасибо, милая. Еще увидимся.

– О! – Лазара перевела взгляд с нее на меня и неуверенно улыбнулась: – Хорошо. Увидимся. – И ушла.

– Это было не очень-то хорошо с твоей стороны, – заметил я, усаживаясь.

Таня посмотрела мне прямо в глаза, но заговорила спокойно:

– Хочешь еще кого-то пригласить?

– Вообще-то нет…

– Я думала, тебе нравится проводить со мной время, – тихо заметила она.

У меня участилось дыхание.

Ты уже далеко зашел. И кто знает, может, ты ей интересен только потому, что из Нью-Йорка?

Что бы сказал Йосвани?

– Я больше ни с кем и не хочу быть… – Я покраснел, но продолжил: – С самого приезда в Тринидад, с первой нашей встречи, я чувствовал, что…

Таня взяла меня за плечи, притянула ближе и поцеловала.

Ладно, Рейчел целовалась неплохо. Немного слюняво, да еще и норовила засосать мои губы до онемения, но все равно было приятно.

Таня же… Таня целовалась так, словно вкладывала в это душу. Нежно прижималась губами, гладила руками мою спину и выделывала языком такое, о чем я и понятия не имел.

Когда мы наконец отстранились друг от друга, она больше не выглядела милой молоденькой девочкой. Ее лицо изменилось, почти неуловимо, и эту перемену было трудно описать. Истома, голод, страсть.

– Я увидела, как ты танцуешь с Лазарой, как все на вас смотрят, и не выдержала, – прошептала Таня. – Больше не могла.

В клубе мы не остались, а по дороге назад часто и надолго останавливались на темных тринидадских улочках. Когда же вошли в дом, отец Тани уже спал. Интересно, он понял, что его дочь уходила вместе со мной?

Мы тихонько прошли через патио в мою комнату.

Я мог остановиться у двери. Мог сказать: «Эй, ты же понимаешь, что это все не всерьез? Завтра я уеду и больше не вернусь».

Но ничего не сказал. Так и молчал, пока мы целовались и раздевали друг друга в темноте. Молчал, пока срывал обертку с упаковки презервативов, которая пролежала в чемодане с самого Нью-Йорка.

Секс был неумелым, но приятным – по крайней мере, пока длился, хотя длился он недолго.

Потом Таня прильнула ко мне и прошептала на ухо:

– Ты ведь никогда раньше этого не делал, да?

Я замер. Это что, так очевидно?

– Все в порядке, – прошептала она. – Первый раз должен быть особенным.

Я промолчал.

* * *

Предполагается, что потеря девственности – это поворотный момент в жизни. Думаю, в моем случае так и было.

Не потому, что все вышло умопомрачительно. Ну то есть секс был отличным, но возбуждение, расслабление, спазмы – это все чистая физика. Ты занимаешься сексом, но остаешься тем же человеком и живешь той же жизнью.

Главное в потере девственности то, что больше не нужно думать о том, как бы ее потерять. Годы планов, надежд, фантазий и ожиданий рухнули перед лицом реальности. Мне больше не надо было гадать – я знал.

У меня с плеч упал груз, о котором я даже не подозревал. И все же, освободившись от него, я не испытал триумфа. Только усталость. А еще задумался, могло ли быть иначе.

* * *

Я проснулся и увидел, как Таня одевается. Было раннее утро, сквозь шторы пробивался серый свет. В этот момент весь мир показался мне серым.

– Мне лучше вернуться к себе в комнату, пока отец не встал, – сказала Таня.

Ее улыбка была милой и простой. Ни следа той Тани, которую я увидел вчера в «Лас Куэвас». Той, которая притянула меня к себе и поцеловала. Удивительно, как в одном человеке уживались две такие разные ипостаси.

Я сел, пригнувшись к изголовью:

– Я сегодня возвращаюсь в Гавану.

Улыбка Тани медленно угасла.

– Знаю.

– Я не могу поменять билет.

– Хорошо.

– Нам надо готовиться к танцевальному турниру.

Таня надела через голову рубашку и замерла. Она долго смотрела мне в глаза, спокойно и серьезно.

Я почувствовал, что она собирается с духом, и это меня напугало.

Наконец она заговорила:

– Вчера я решила, что не стану жалеть, если пересплю с тобой. Ты мой второй парень, и мне казалось, все будет иначе… а сегодня ты… но я решила, что не стану жалеть.

Я ничего не сказал.

– Мы еще встретимся, Рик Гутьеррес?

Я вздрогнул. Открыл рот, пытаясь что-то придумать в ответ. Вспомнить один из советов Йосвани. Но выдавил лишь:

– Э…

Таня медленно кивнула. Она не удивилась. В этом вся суть – она вообще не удивилась.

Долгое время Таня смотрела на меня. Потом повернулась к двери.

Мне показалось, что в уголке ее глаза что-то блеснуло.

– Если когда-нибудь приедешь в Нью-Йорк… – начал я.

Но Таня вышла и закрыла за собой дверь.

 

Глава 21

Сожаления

Паршиво проснуться однажды и понять, что ты придурок. Большинство людей время от времени поступает плохо.

Обычно ты находишь способ уйти от ответственности. Он первый начал, она сама виновата, у меня был тяжелый день, я не специально, это вообще не я… Но иногда ты делаешь что-то, смотришь на это и не можешь отрицать очевидное: ты придурок.

Я обманул Таню, чтобы переспать с ней.

Прошлой ночью мне следовало признаться, что я не ищу серьезных отношений, что уеду и не вернусь. Но я так хотел узнать, каково же это – переспать с девушкой, что не сказал правду. Промолчал и позволил ей поверить… надеяться…

Интересно, Йосвани хоть раз себя так чувствовал?

Все время до автобуса я просидел в комнате, чтобы не сталкиваться с Таней. А когда наконец вышел, катя чемодан, ее нигде не было. Эдуардо взял у меня деньги, справился, как мне у них понравилось, и попрощался со мной, вежливо улыбнувшись и крепко пожав руку. У меня не получилось как можно скорее исчезнуть с его глаз.

День был хмурым и относительно холодным. Я обливался потом, таща чемодан по мостовой к автобусной остановке. Я наполовину боялся, наполовину надеялся наткнуться на Таню, но она так и не появилась.

Но пришел кое-кто другой. Понятия не имею, откуда он узнал, что я уезжаю. Мешковатая желтая футболка, потрепанные, заляпанные краской джинсы. Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопес во всей своей красе. Он так щурился в лучах солнца, что глаза почти исчезли на пухлом лице. В руках Рикардо держал знакомую жестянку.

Он не двинулся мне навстречу. Только смотрел, почти с надеждой. Я едва не прошел мимо. Мне не хотелось этим утром беседовать с бывшим любовником своей матери. Но это была наша последняя встреча.

Я прислонил чемодан к стене:

– Вы пришли.

Рикардо долго разглядывал свои некогда белые кроссовки.

– Я позабыл, каково это – верить, будто можешь что-то изменить, – признался он.

Я удивленно замер.

– Когда-то я был таким же, как ты, – продолжил он. – Страстным. Уверенным в себе. Хотел поступить правильно.

Ага, как раз про меня.

– Держи. – Рикардо сунул мне свою жестянку. – Опубликуй мои стихи. Пусть люди их прочитают. Скажи всем, что я их написал. Я, Рикардо Эухенио Эчеверриа Лопес.

Я уставился на жестянку. Мне хотелось сказать: ты пришел не к тому человеку. Я тут только для того, чтобы повеселиться. Повеселиться любой ценой.

– Это слишком опасно, – возразил я. – У вас будут неприятности.

Рикардо сфокусировал на мне взгляд, словно только сейчас наконец по-настоящему увидел.

– Я знаю об опасности больше, чем кто-либо, – твердо ответил он.

– Мы не можем рисковать…

– Не смей! – Рикардо так ткнул меня пальцем в грудь, что я отшатнулся. – Ты пришел ко мне. Предложил выход. Не смей отказываться теперь, когда я принял решение… – Он осекся и посмотрел на жестянку. – Это мой выбор.

Я взял стихотворения.

Может, это было глупо. Идиотский рисковый поступок. Решение, которое никому не поможет. Но Рикардо был прав – думать надо было до того, как я предложил ему помочь с публикацией.

Он смотрел, как я прячу жестянку в рюкзак.

Когда я застегнул молнию, Рикардо немного выпрямился и вздохнул:

– Когда опубликуешь, напиши, что они посвящаются Марии. Марии от Рикардо, с глубочайшими сожалениями.

* * *

Ана с Йосвани встретили меня на остановке в Старом городе. Они были одеты в похожие наряды – подрезанные джинсы, ослепительно-белые рубашки. Йосвани одной рукой обнимал Ану за плечи, а другой махал мне:

– Привет, братишка, с возвращением.

– Привет, Рик, – улыбнулась Ана, следя за моей реакцией.

– Привет, ребята, рад вас видеть. – Огромная ложь. С того часа как Таня вышла из моей комнаты, я словно оцепенел. И едва отметил, что Ана с Йосвани вместе. – Что нового в Гаване?

– Пабло в ярости, что ты сбежал в Тринидад, – усмехнулся Йосвани. – Хорошо, что ты его не слышал.

– Уж если он тебя впечатлил, мне уже страшно.

– Он требует, чтобы мы пришли к нему завтра же утром, – улыбнулась Ана. – Съемки через две недели.

Где-то в багажном отделении мой чемодан лишился одного из колесиков. На полпути к дому рука у меня болела так, словно я тащил мешок с картошкой по каменистой земле. Может, оно и к лучшему, так я не очень обращал внимание на Ану с Йосвани. Время от времени он утыкался ей в шею, словно пиявка, присосавшаяся к жертве. Однако, судя по собственническим взглядам, Ана жертвой себя не считала.

– Йосвани подкинул отличную идею, – сказала она мне. – Я могу сделать ТВ-шоу кульминацией своего фильма. Родриго разрешит мне использовать кое-какой официальный материал.

– У Йосвани все идеи отличные, – согласился я.

– Последние пару дней мы бродили по всей Гаване и снимали соревнования, – сообщила Ана. – Брали интервью, снимали тренировки. Познакомились с отличными танцорами.

– Наверное, весело было, – предположил я.

– По крайней мере, веселее, чем раньше, – ответил Йосвани.

Ана пихнула его в бок. Они засмеялись и поцеловались. Так и прошел весь путь домой. Когда мы приблизились к нашему зданию, Йосвани наконец выпустил Ану.

– Мне надо на репетицию группы, – пояснил он. – Хотим записать диск в стиле реггетон. Будет круто. Увидимся позже.

Я невольно задумался: неужто кузен пришел меня встретить, только чтобы заявить свои права на Ану?

В узкой клетушке лифта мы с ней умудрись не смотреть друг на друга.

– Хорошо съездил? – спросила Ана.

– Пожалуй, – ответил я, а потом, поддавшись порыву, добавил: – Да, замечательно.

– Что делал?

– Встретил одну девушку. – Слова вылетели быстрее, чем я успел их обдумать.

– Правда?

– Только не надо так удивляться.

– Нет, я рада. Какая она?

Я помолчал, не зная, хочется ли мне сейчас говорить о Тане.

Лифт со стоном остановился. Я вытащил чемодан в коридор и подкатил к железной решетке перед дверями Хуаниты.

Ана нажала звонок:

– Так что?

– Ну… она милая… – начал я.

Дверь открылась. На пороге стояла Йоланда, натянутая как струна. На сведенном судорогой лице не было и тени улыбки.

– Привет, ребята, – громко поздоровалась она, а потом наклонилась к нам и яростно прошептала: – Ничего ему не говорите.

Меня охватила дрожь. Ана тихо выругалась, использовав одно из любимых выражений Йосвани. Ни один из нас не стал задавать дурацких вопросов.

Мы вошли в дом. В гостиной никого не было, но с кухни несся сильный запах кофе.

– Проходите, – громко сказала Йоланда. – Вам надо кое с кем встретиться.

Я оставил чемодан у дверей, и мы прошли за ней на кухню. Там, во главе обеденного стола, сидел худой, лысый, светлокожий мужчина лет сорока пяти. Он был в темных слаксах, белой рубашке поло и с небольшими серебристыми часами на запястье, стильными и определенно недешевыми. Гость пил кофе из лучшего фарфора Хуаниты и внимательно смотрел на нас с неопределенно-вежливым выражение лица.

– Это мой кузен Рик из Нью-Йорка и его подруга Ана, – представила нас Йоланда. – Ребята, это Майкел Вальдес, он из правительства.

Вальдес поднял руку, словно отмахиваясь от слов Йоланды:

– Я просто человек, преданный идеям революции, как твоя мать. И как ты, разумеется.

Йоланда ничего не ответила. Вальдес кивнул, словно она согласилась. Потом повернулся к нам.

Мурашки пробежали у меня по спине. Наверное, он знает про видео.

Теперь я узнал взгляд Вальдеса. Так кот смотрит на мышь, с которой играет. Спокойно, потому что контролирует ситуацию, и внимательно, на случай, если ланч решит сбежать.

Кажется, Йоланда зря отрезала свои роскошные волосы.

– Как вам Куба? – спросил Вальдес.

Мы с Аной переглянулись. Она заговорила первой:

– Мы прекрасно провели время.

– Мы приехали потанцевать, – объяснил я. – Касино, знаете?

Вальдес чуть приподнял брови:

– А вы хорошо танцуете?

Я пожал плечами, а потом осознал, что сейчас не время для скромности.

– Вполне достойно.

– Они могут вам показать свое умение, – предложила Йоланда.

– В этом нет необходимости. – Вальдес не сводил с нас глаз. – Вы американцы.

– Моя мать была кубинкой. Я хотел познакомиться с ее родиной, – сказал я.

– А я столько слышала о революции в детстве, – вставила Ана. – Мой отец состоял в рабочей партии Пуэрто-Рико.

Ха! Она никогда об этом не говорила.

– И насколько то, что вы увидели здесь, совпало с рассказами вашего отца? – спросил Вальдес.

Ана склонила голову набок. Я впился ногтями в ладони.

– Кое-что оказалось в точности таким, как он говорил, – улыбнулась Ана. – Бесплатная медицина, школы и жилье… это чудесно. Впрочем… ну может, папа был чересчур оптимистичен.

Я уставился на девушку, но Вальдес лишь кивнул:

– Скажите, а как вы поддерживаете связь с домом? По телефону? Через эсэмэски? Электронную почту?

Надеюсь, Вальдес не заметил холодный пот, проступивший на моем лице. Гость знал о Латуке. Ну или подозревал.

– Иногда мы звоним родным или пишем электронные письма, – ответил я. – Но редко. По большей части мы очень заняты.

Вальдес задумчиво на меня посмотрел:

– Вы уезжали?

Я осознал, что так и не снял рюкзак. А потом еще кое-что.

В рюкзаке по-прежнему лежали стихи Рикардо. Если Вальдес попросит показать вещи… если прочтет…

Перед глазами проплыли образы Соснового острова. Леса на побережье, аромат апельсиновых деревьев в воздухе – и я, смотрящий на мир сквозь решетку.

– Провел несколько дней в Тринидаде, – сказал я. – Там родилась моя мама.

– Я знаю, – ответил Вальдес.

Подтекст его слов обрушился на меня, точно молот.

Вальдес поднес чашку к губам, осушил ее тремя большими глотками и встал из-за стола:

– Спасибо за помощь, Йоланда. Передавай привет маме. Она всегда была хорошим руководителем и примером для всех.

Йоланда кивнула.

– Могу лишь надеяться, что ты продолжишь эту традицию, – подытожил Вальдес.

– Конечно.

Голос кузины дрогнул совсем чуть-чуть, но я заметил. Уверен, и Вальдес тоже. Впрочем, он этого не показал.

– Рад был познакомиться, ребята. Наслаждайтесь оставшимся отпуском.

Мы проводили его до порога. Смотрели, как он садится в лифт, и слушали, как механизм опускается вниз.

Йоланда словно приросла к полу и еще долго не могла сдвинуться с места.

– Идем. – Ана взяла ее за руку. – Пошли в квартиру.

Мы сели в гостиной. Ана принесла Йоланде чашку воды. Кузина какое-то время приходила в себя, а потом заговорила:

– Кто-то видел, что в тот день с Мирандой была я. А теперь вышла та статья, и…

– Какая статья? – спросил я.

– «Гардиан», британская газета, написала статью по материалам видео, – сказала Ана. – «Блогер Миранда Гальвес похищена неизвестными представителями властных структур Кубы».

Статья в «Гардиан». Радость пробилась сквозь мой страх.

– Молодчина Латук.

– Но они не отпустили Миранду, – вздохнула Йоланда. – Вальдес заявил, что ее похитили преступники и тот, кто записал видео и обвинил правительство, теперь тоже вне закона.

– Они не знают, что это была ты. – Ана словно пыталась убедить себя. – Или с нами бы не разговаривали.

– Наверное, – кивнула Йоланда.

В голове вихрем закрутились мысли. Сбежать? Улететь первым же рейсом в Мексику?

Похоже, Ана читала меня как раскрытую книгу.

– Нам надо вести себя как ни в чем не бывало. Если сбежим, они поймут – что-то не так.

Повисла пауза. Итак. Еще две с половиной недели на Кубе. Семнадцать дней оглядываться через плечо и гадать, выберемся ли мы домой. Семнадцать ночей без сна в ожидании стука в дверь.

– Пожалуйста, не говорите моей маме. Может, она точно не узнает… – Йоланда сама себе не верила.

– Ты пыталась помочь подруге, – пыталась успокоить ее Ана.

– Подумай, что с мамой станет, – возразила Йоланда. – Она была главой местного отделения партии десять лет. Это ее жизнь. Если у меня будут проблемы… Она знает Миранду и поймет. Но это ее сломает.

Интересно, как Хуанита смогла так крепко связать себя с тем самым режимом, что посадил любимого ее сестры на двадцать лет, тем самым, от которого мама сбежала в другую страну. Как же странно раскололась наша семья.

– Хуже всего, что мы так ничего и не добились, – сказала Йоланда. – Миранда по-прежнему под замком, и бог знает, что с ней.

Ана взяла ее за руку и сжала:

– Ты сделала все, что могла. Выполнила перед подругой свой долг.

Интересно, согласился бы с ней Рикардо?

* * *

А может, и согласился бы.

Я размышлял об этом, сидя в комнате Йосвани и работая со стихами Рикардо. В жестянке оказалось сотни две бумажек. Страницы из блокнота, салфетки, несколько листов писчей бумаги, края газет, даже копия страницы романа Дэна Брауна – интересно, где он ее-то взял?

Почерк Рикардо – он исписал все свободное пространство – где-то изысканный и витиеватый, где-то мелкий и убористый. Где-то было по несколько стихотворений на страницу, где-то поэмы занимали больше одного листа – еще бы понять, что к чему относится. Я рылся в листочках со странной смесью дрожи и восторга. Интересное было бы занятие…

Если бы не приходилось заниматься этим в спальне Йосвани, когда в любой момент мог вернуться Вальдес.

Я раскладывал листки на каменном полу и аккуратно их фотографировал. Через каждые десять снимков я загружал фото на ноутбук и проверял, чтобы все читалось. Затем шифровал файлы и менял дату на камере на нули. Я не стал рисковать и пересылать картинки – лучше подождать до тех пор, пока вернусь в Нью-Йорк.

Что до оригиналов, то я порвал их в клочья и запихнул в пакет. Строго говоря, любой при желании восстановил бы испорченное, но я планировал избавиться от пакета, как только смогу сделать это, не предполагая слежки.

Вот кто я теперь. Рик Гутьеррес, хитроумный шпион и коварный интриган. Если на то пошло, владелец кошачьего сайта – весьма хорошее прикрытие.

Я все еще фотографировал стихи, когда в комнату вошел Йосвани.

Я замер с камерой в руках и полдюжиной листков на полу. Кузен посмотрел на меня, на стихи, поднял брови и пожал плечами. Прошел мимо, сел на кровать и с драматическим вздохом потянулся:

– Итак. Ана сказала, ты встретил девушку.

За последний час я уже думать забыл про Таню. Я сел на диван и отложил камеру:

– Ага.

– Ну давай, братишка. Выкладывай. Какая она?

– Ну… ее зовут Таня. Она отлично говорит по-английски, хочет изучать компьютерные технологии…

– Я тебя не про ее биографию спрашиваю. Какая она? – Йосвани очертил в воздухе округлые формы. – Ну, ты понял?

На миг мне захотелось сказать, мол, Таня была самой горячей и красивой девушкой в городе и я с ней переспал. Но только на миг.

– Она милая. Мы хорошо провели время.

– Высокая или низенькая? Худая, полная, фигуристая? Белая? – Видимо, Йосвани уловил какую-то реакцию, потому что уточнил: – Она черная?

– Какая разница?

– Смуглая, как я? Или действительно черная? С черной лучше не связываться.

Я уставился на Йосвани.

– Что? – удивился он.

– Там, откуда я родом, большинство людей назвало бы черным тебя. Черт, даже меня так именуют, когда не кличут мексиканцем. – Я поднял руку на свет. – Ты правда хочешь сравнивать уровень пигментации? То есть если человек смуглее тебя, то он черный, а если нет, все нормально?

Йосвани непонимающе на меня посмотрел:

– Что ты несешь, братишка?

– Глупо, да? Ну так если ты можешь нести бред, я могу использовать тот же аргумент против тебя. Любой может – ты сам даешь разрешение.

Йосвани пренебрежительно затряс головой:

– Ты, как Ана, полон этого американского бреда. На Кубе все иначе.

– Ага.

И чего я недавно волновался, что кузен обо мне подумает? Да, что-то меня в нем восхищало, чему-то я у него учился. Мне нравилось, что он всегда уверен в себе, что легко вступает в разговор и может без страха подойти к незнакомцу. Нравилось, как он танцует, ну и да, разумеется, как общается с девушками. Но каким бы экспертом Йосвини ни был в этих областях, он совершенно не разбирался в других людях.

С другой стороны, чего удивляться? Я перенял манеру Йосвани в общении с Таней не только потому, что отчаянно хотел ее добиться, но и потому, что мечтал почувствовать себя мужчиной, которого кузен одобрил бы. Если бы такие, как он, всю жизнь жужжали у меня над ухом…

– Тебе нужно расслабиться, братишка. – Йосвани встал с кровати. – Отложи все эти бумажки, выйди на улицу, порадуйся жизни. Как я, прямо сейчас, со своей девушкой. – Последние слова прозвучали почти мстительно.

Еще долго после ухода Йосвини я сидел на диване и думал. Выйди на улицу. Порадуйся жизни.

Читай меньше, сказала мне Рейчел. Выключи компьютер. Оторви задницу от стула.

Ее совет я принял с радостью. Жизнь стала намного интереснее. Я увидел мир, стал человеком, который даже мне самому больше нравился, хотя я не одобрял все, что сделал на пути к этому. Заходить дальше я не хотел. Не хотел бросать чтение, просмотр телевизора и управление лучшим кошачьим сайтом на просторах Интернета.

Все это мне нравилось. Более того, помогало мне развиваться. Я узнал то, что никогда не поймет Йосвани, если всю жизнь так и прошляется по улицам Гаваны.

Поэтому я остался в комнате и продолжил фотографировать стихи Рикардо. А потом, чтобы отвлечься от мыслей о Вальдесе и Ане с Йосвани, врубил «Монти Пайтона и Священный Грааль» на ноутбуке и позволил рыцарям поведать мне о ценности кустарника.

И я ни о чем не пожалел.

 

Глава 22

Веди и следуй

На следующее утро Ана щеголяла темными кругами под глазами. Думаю, никто из нас много не спал. Сразу после завтрака мы пошли к Пабло. Улица была пуста, только одинокий рикша протарахтел мимо. Мы тоже хранили молчание.

Пабло встретил нас с огнем в глазах:

– Вернулся?! Заходите, давайте работать!

Он отдраил квартиру. Каждая поверхность на кухне сияла. В распахнутые окна лился солнечный свет. Пабло надел новую белую футболку, баскетбольные шорты и резиновые шлепки – на удивление неформальный комплект.

– Через две недели у вас соревнования, – сообщил он. – Родриго хочет записать интервью со мной как с вашим учителем. Это значит одно.

Я почесал голову:

– Вы станете знаменитым?

– Лучше бы нам выступить достойно, – поправила его Ана.

– Будем заниматься по четыре часа в день шесть дней в неделю, – сообщил Пабло.

– Хорошо, – согласилась Ана, – если только днем я смогу отвлекаться на съемки своего фильма.

– Не уверен, что мы можем позволить себе платить за четыре часа в день, – заметил я.

– Я не возьму с вас сверх оговоренного, – успокоил Пабло. – Это огромная возможность для всех нас.

Пабло предлагает помочь бесплатно. И этот человек так нуждался в деньгах, что стоял перед нами на коленях?

На губах Пабло играла загадочная улыбка.

– Ребята, вы даже не представляете, что вас ждет. Родриго готовит настоящий сюрприз.

В свете последних событий я не знал, как относиться к сюрпризам. Но Пабло не желал вдаваться в детали.

Четыре часа спустя мы спустились вниз на нетвердых ногах и поползли по Гаване как два пенсионера на отдыхе. Но усталость была приятной. Теперь можно будет вздремнуть днем, не вспоминая о Вальдесе.

Но за несколько кварталов до дома Ана коснулась моего плеча:

– Не оглядывайся. За нами следит рикша.

Я мгновенно пришел в себя:

– Уверена?

– Утром он стоял напротив дома твоей тети, – сообщила Ана. – Я запомнила этого парня.

Я остановился, присел завязать шнурок, а сам украдкой осмотрелся и увидел рикшу, тощего подростка. Он ехал по улице, уткнувшись в телефон, словно не мог оторваться от написания эсэмэски.

Или от съемки нацеленной на нас камерой.

Что-то мне расхотелось спать.

* * *

Следующую неделю мы рикшу больше не видели. Каждый раз, выходя на улицу, я смотрел по сторонам, но никого, кроме соседей, не замечал. Иногда по дороге к Пабло мы делали крюк – трюк, с помощью которого можно узнать, не следят ли за тобой. Ничего.

– Может, совпадение, – сказал я однажды Ане.

– Может, – согласилась она, а потом оглянулась в пятнадцатый раз за утро.

Когда днем я возвращался в квартиру Хуаниты и запирал стальную дверь, меня охватывало облегчение. Вот только я знал, что вскоре снова придется выходить из дому.

Я заставлял себя есть. Вся пища словно утратила вкус, но из-за постоянных тренировок нельзя было ходить с пустым желудком. Потом я ложился на диван в комнате Йосвани и спал так долго, как только мог. Остаток дня читал книги на ноутбуке, чтобы отвлечься.

Ана каждый день уходила сразу после ланча. Писала Йосвани, просила его подсказать адрес, где еще можно взять интервью, вешала на плечо камеру и неизменно спрашивала меня, не хочу ли я присоединиться.

– Нельзя позволить им нас запугать. Мы ничего дурного не сделали.

«Скажи это моему другу Рикардо», – хотел ответить я.

Я восхищался энергией и стойкостью Аны, но совершенно не желал куда-то с ней ходить. И дело не только в страхе. Куда бы она ни отправлялась, туда же шел Йосвани. А если бы я еще раз услышал, как он называет ее своей девушкой, то сорвался бы. Кузен еще вечно норовил сделать широкий жест, мол, полюбуйтесь, какую я отхватил девчонку.

Первое время Хуанита сочувственно на меня поглядывала, а потом однажды поймала на кухне.

– Отношения – это всегда нелегко, – вздохнула она. – В молодости мне нравился один парень. Его звали Альфредо, и он…

– Прекрати, мама, – вмешалась Йоланда, стоя в дверях кухни. – Рик и без твоих советов обойдется.

Я бы поверил в ее заботу о моих чувствах, если бы она так быстро не появилась. Кузина изо всех сил старалась не оставлять меня или Ану наедине со своей матерью, словно мы могли ненароком выболтать ее секрет. Йоланда беспокойно бродила по квартире, обхватив себя руками и кусая губы. Но представляю, как она себя чувствовала.

Однажды я наткнулся в общем коридоре на Рафаэлу.

– Ты видел Рикардо? – спросила она. – Как он?

Пожилая леди явно надеялась услышать нечто особенное.

– Он теперь художник, – ответил я.

– И… – Рафаэла помолчала. – Он женился?

– Он живет один.

Она кивнула. Тяжело, но удовлетворенно, словно именно этого и ожидала.

Отношения мамы с Рикардо были для Рафаэлы не просто воспоминаниями, они были романтической историей о двух обреченных на расставание влюбленных, которых разлучила судьба и которые больше никогда не обрели счастье.

Мне хотелось сказать, что мама была счастлива в Нью-Йорке. Что они с Рикардо были детьми, безрассудного пошедшими на глупый риск. Но решил – пусть Рафаэла верит в свою сказку.

Может, мама и правда все эти годы любила Рикардо. Все-таки мы с ним оказались почти тезками.

Мне стало не по себе, словно я предаю папу. Однако совсем невероятной эта версия мне не показалась. Если уж я что и вынес из этой поездки, так это мысль, что любовь – штука сложная.

* * *

Я сказал, что всю неделю мы не видели рикшу. Так и было. Следующий раз мы встретили его восемь дней спустя, вечером, по дороге в «Ла Грута».

Тем днем Ана отправилась в Марианао – сорок минут в один конец. Танцоры, которых она собиралась снимать, не явились, Йосвани тоже. Он не брал трубку и не отвечал на эсэмэски. Ана прождала его там целый час и по пути домой попала под ливень.

Когда Ана переступила порог, мокрые волосы облепили ее голову, а одежда потеряла приличный вид. Прямо беженка с Ородруина.

– Может, что-то случилось, – предположил я, пока Ана пила горячий чай в гостиной, переодевшись в сухое.

Она зыркнула на меня, как на идиота:

– Разумеется, что-то случилось.

– Ну то есть, может, он не виноват. – Я сам не знал, почему защищаю Йосвани. – Может, нам следует начать волноваться.

– Еще чего! – Хуанита вплыла в гостиную, спокойная, как корабль в гавани. – Йосвани вечно гоняется за новой блестящей игрушкой. И надеяться на него не стоит.

Судя по стиснутой челюсти, Ану это сообщение не порадовало. Удивительно, как Хуанита не поняла, что сказала.

Или… или же она как раз знала, что говорит.

– Мы идем танцевать, – объявила Ана. – Без Йосвани. Вот так мы и оказались на Сан-Лазаро той ночью. И заметили того же рикшу, снова с телефоном.

– Вот козел, – выругалась Ана. С моего отъезда в Тринидад она успела перенять добрую часть словаря Йосвани. – Давай сделаем крюк.

Мы обогнули здание с другой стороны, не разговаривая и не оглядываясь. Но когда снова вышли на улицу, я обернулся… Рикша ехал за нами.

– Давай поймаем такси, – предложил я.

Но Ана вдруг ринулась к рикше:

– Эй! Эй ты, урод!

Тот опешил. Потом схватился за руль и проворно развернулся. Ана изо всех сил бежала к нему. Я уже думал, что она его догонит, но рикша рванул с места и с грохотом помчался прочь по пустой улице.

Ана еще немного пробежала за ним, затем остановилась, отдуваясь, развернулась и пошла ко мне.

Я так и не двинулся с места. Застыл как вкопанный.

– Хотела посмотреть, что случится, – с довольной улыбкой сообщила Ана. – Сбежал, придурок.

Пару часов спустя мы стояли у клуба и пытались поймать попутку. К обочине подрулила «тойота» с тонированными стеклами и темно-зелеными правительственными номерами. С пассажирской стороны опустилось окно, и мы увидели Майкела Вальдеса.

 

Глава 23

Гостеприимство

– Садитесь в машину.

Бесцветный, тихий голос Вальдеса был едва различим за шумом улицы. Маленькие, глубоко посаженные глаза спокойно смотрели на нас. На этот раз никакой вежливой улыбки, лишь холодная маска.

За рулем сидел здоровяк в линялой темной сорочке. Он смотрел строго вперед. Под рукой у него в кожаной кобуре висел небольшой черный пистолет.

Мы с Аной переглянулись. Она была готова бежать.

Но бежать куда? По ночной Двадцать третьей улице, центру Гаваны, ярко освещенной и хорошо охраняемой полицией? И эта самая полиция нам не поможет.

– Куда мы едем? – спросила Ана.

– Увидите, – рявкнул Вальдес.

– Я предупрежу кузину. – Я вытащил телефон. – Чтобы она не волновалась, если мы задержимся.

– Как угодно, – отозвался Вальдес.

Онемевшими пальцами я набрал: «Вальдес посадил нас в машину у „Ла Груты“. Не знаю, что происходит». Нашел номер Йоланды, нажал «отправить» и стал ждать подтверждения. Оно пришло не сразу – кубинский оператор связи в своем репертуаре.

Мы забрались на заднее сиденье «тойоты». Водитель завел мотор и влился в поток машин.

Машина была относительно новой – гладкие кожаные коричневые сиденья, ремни безопасности в рабочем состоянии (редкость на Кубе). Обивка пропиталась запахом сигарет, хотя никто не курил. В динамиках звучало «Радио Ребельде», одна из основных радиостанций Кубы. Диктор рассказывала о визите группы венесуэльских рабочих в провинцию Матанзас. Она говорила с таким энтузиазмом, будто вещала о победе национальной сборной в Кубке мира.

Вальдеса и водителя устраивало, что радио работает на полную катушку. Машина развернулась на сто восемьдесят градусов, какое-то время ехала по Двадцать третьей улице, а потом свернула направо, на Авенида де лос президентес. Прямо к Площади революции. Я смутно помнил, что где-то там заседает Фидель.

Но потом водитель свернул еще раз, и еще, и еще. Мы поехали по узким темным улочкам. Из мрака выступали низкие жилые здания. Лишь редкие фонари освещали куски тротуара.

Что-то холодное коснулось моего запястья. Я вздрогнул, а потом понял, что это Ана. Мы взялись за руки, и девушка до боли сжала мои пальцы.

У меня настойчиво зазвонил телефон. Я потянулся его достать.

– Нет, – отрезал Вальдес.

Мы поехали дальше. Телефон все звенел и звенел у меня в кармане, пока наконец не смолк на полузвуке.

Я буквально видел, как Йоланда сидит за кухонным столом и сжимает сотовый побелевшими пальцами. Она ничем не могла нам помочь. Мы пропали, как и ее подруга Миранда.

Машина остановилась на хорошо освещенном перекрестке. На углу было небольшое кафе с неоновым рожком мороженого в окне. Мы припарковались рядом, перед серым трехэтажным зданием.

Это здание… На каждом из его узких окон стояла надежная металлическая решетка. Дверь представляла собой стальной прямоугольник без единой таблички на нем. Такое место могло проглотить тебя и никогда не выплюнуть обратно.

– Вылезайте, – приказал Вальдес.

Ана по-прежнему держала меня за руку, и это ободряло. Вальдес встал рядом с нами, тогда как водитель остался в машине. Нам дали время прочувствовать открывшийся перед нами вид. Затем Вальдес сказал:

– Когда мы привозим сюда людей, они начинают судорожно каяться во всех грехах. Но обычно бывает уже слишком поздно.

Мы с Аной промолчали. Слова ничего не изменили бы, во всяком случае не с таким человеком, как Вальдес. Он уже знал, что тут произойдет.

– Идемте, – наконец сказал Вальдес, и я собрался с духом.

Но Вальдес отвернулся от жуткого здания и направился в кафе на углу.

После секундного замешательства, мы последовали за ним.

Четыре белых стола, холодный флуоресцентный свет, белый плиточный пол. Из проигрывателя неслась насыщенная бачата. В воздухе пахло не едой, а помоями.

В кафе находилась только официантка, скучающая женщина лет пятидесяти. Она стояла у стеклянной витрины с шестью лотками разноцветного мороженого – обычный выбор по меркам Кубы. При виде Вальдеса женщина оживилась, хотя ее глаза остались бесстрастными.

– Добрый вечер, Майкел. Что будете?

Вальдес жестом приказал нам сесть.

– Мне кофе. Девушке порцию ванильного, парню – сапотового. Правильно? – спросил он у нас без улыбки.

Мы уставились на него. Заказ был неслучайным. Именно это мы обычно брали в ресторанчике на Обиспо после тренировок.

Вальдес сел рядом с нами:

– Правила гостеприимства заставляют изучать предпочтения гостей.

– А мы ваши гости? – спросила Ана.

– Хотел бы я так сказать. Но хорошие гости не лазят по шкафам не воруют столовое серебро.

– Не знаю, о чем вы… – начал я.

– А я-то надеялся, что не придется ничего объяснять. Вы не так умны, как кажется. Мы знаем, что вы навещали Лисани Бланко вместе со своей кузиной Йоландой. И что помогли опубликовать то видео.

Мы промолчали.

– Давайте немного пофантазируем, – предложил Вальдес. – Допустим, приехал я в Нью-Йорк и снял на камеру секретную правительственную операцию. А потом решил переправить видео в Китай и добиться того, чтобы китайские газеты написали о происшедшем в ущерб американской национальной безопасности. Затем меня ловит ФБР. Как думаете, что со мной станет? – Вальдес изобразил полуулыбку. – Может, меня вышлют на Кубу? В Гуантанамо? Увижу ли я снова свою семью?

У меня взмокли ладони, и я никак не мог набрать воздуха в грудь, чтобы ответить. Но Ана скрестила руки и посмотрела Вальдесу прямо в глаза:

– В Америке не похищают людей на улицах.

Он коротко рассмеялся.

– Если ты в это веришь, милая, то ты еще наивнее, чем я думал.

– Мы уж точно никого не похищаем за независимые публикации по экономике, – возразила она.

– Да. Вы просто стреляете в людей на улицах из-за цвета кожи. Но я здесь не за тем, чтобы обсуждать политику. Суть в том, что вы у нас в гостях, но посмели нассать на ковер и наложить дерьма в супницу.

Вальдес произнес ругательства так же непринужденно и спокойно, как все остальное, ни разу не повысив голос. Однако в его глазах сверкала самая настоящая злость.

– Мы не собирались подрывать репутацию вашей страны, – наконец выдавил я. – Здесь родилась моя мать.

– Ей следовало лучше тебя воспитывать, – усмехнулся Вальдес.

У меня в груди вспыхнул гнев. Я стиснул зубы и промолчал.

Вальдес вздохнул:

– Однако остается вопрос: что мне с вами делать?

– Оставить в покое, – предложила Ана. – Вам же не нужен скандал?

Вальдес посмотрел на нее:

– Может, нет. А может, нам нужен прецедент. Предупреждение для излишне назойливых иностранцев.

– Мы американцы…

– Думаете, мы боимся янки? Вы почти шестьдесят лет пытаетесь нас уничтожить, а мы по-прежнему живы.

– Так вы хотите снова разрушить дипломатические отношения? – спросила Ана. Я поразился, насколько твердо звучал ее голос, хотя пальцы судорожно сжимали край стола. – Продемонстрировать всему миру, что на Кубе правит тиран, лишь бы посадить в тюрьму пару американских подростков?

Вальдес сделал большой глоток кофе.

– При настоящей тирании вас бы не просто посадили, при власти Батисты вы бы исчезли навсегда. Никаких скандалов. Просто пропали два подростка.

– Мы… наша кузина Йоланда знает, что мы здесь, – выдавил я.

Я не мог свободно дышать. Легкие отказывались нормально работать.

Вальдес послал мне испепеляющий взгляд:

– Вам повезло. Куба – цивилизованная страна. Мы вежливо обращаемся с гостями. Кроме того, ваша тетя Хуанита добрая знакомая моего босса. Вот как мы поступим. – Он наклонился вперед и снизил голос до шепота: – Сегодня я вас отпущу. Но если вы выкинете еще какую-нибудь глупость или попытаетесь увильнуть от моих людей, у меня не останется выбора. Если вы хоть кому-то об этом расскажете, даже после того, как уедете из страны, у меня не останется выбора. Последствия будут серьезными и для вас, и для ваших родных. Ясно?

Я тупо кивнул. Да, Вальдес нам угрожал, но я слышал лишь одно: после того, как уедете из страны.

Вальдес нас отпускал. Наступило облегчение, настолько сильное, что я затрясся.

– Все ваши телодвижения ни к чему не привели, – ухмыльнулся Вальдес, откинувшись на стул. – И вы должны это запомнить. Вот почему я вас отпускаю. Революция сильна. Поднятый вами шум ничего не значит. Вы сами ничего не значите.

Он долго смотрел на нас обоих, словно ждал ответа. Я поймал себя на том, что киваю, хотя не могу не отметить, что действие было неосознанным.

– Выкиньте из головы всю эту чушь, – сказал Вальдес. – Идите на пляж. Танцуйте касино. Летите домой. И не возвращайтесь никогда на Кубу. Это понятно?

Я бы просто снова кивнул, но тут внезапно заговорила Ана:

– Это страна Рика. Здесь его родные. Вы не можете запретить ему вернуться.

Вальдес смерил ее долгим взглядом:

– Вы ничего не знаете об этой стране.

И больше он явно ничего говорить не собирался.

Вальдес встал и, не обращая внимания на официантку с кофе и мороженым, пошел к дверям. Он остановился уже на пороге и будничным тоном произнес:

– Не ешьте здесь. Вам не захочется провести оставшиеся дни отпуска в обнимку с унитазом.

* * *

Еще долго после его ухода мы сидели в кафе, молча пялясь на вазочки с тающим мороженым. Смесь облегчения и страха оставила горький привкус во рту, обида сжимала горло. Когда кофе Вальдеса совсем остыл, мы наконец встали.

Нас остановила официантка:

– С вас пять «куков». – По безразличному голосу было неясно, слышала ли она наш разговор. И ее определенно не волновало, что мы даже не притронулись к мороженому.

Разумеется, мы отдали деньги. Это была плата за то, что какому-то козлу на государственной службе удалось нас запугать.

Машина Вальдеса давно уехала. Ни слова не говоря, мы пошли по пустынной улице в том направлении, откуда приехали. Тяжелый ночной воздух заглушал все звуки. Даже шаги казались глухими, словно тиканье далеких часов. Темные дома и сады вокруг казались безжизненными, словно зона отчуждения в Чернобыле.

Тишина оказалась уместной и соответствовала образовавшейся в голове пустоте. Не умиротворению, а именно пустоте. Разговор с Вальдесом обрушил мой мозг, как современный сайт может обрушить Internet Explorer.

– Сочувствую, – наконец сказала Ана.

– По поводу? – не понял я.

– Ну он же сказал, что нам нельзя возвращаться…

И тут до меня дошло.

Я никогда сюда не вернусь. Никогда больше не увижу Хуаниту, Йоланду и Йосвани, никогда не посещу места, где росла мама, не встречу людей, кто ее знал… никогда больше не пройду по ночному Малекону, не буду танцевать в «Милочо» и не прогуляюсь по Обиспо жарким воскресным днем.

Мне хотелось одновременно смеяться и плакать. Странное ощущение. Словно кто-то вырвал из меня что-то важное и я больше не мог нормально жить.

Не так ли чувствовала себя мама, когда решила взойти на борт корабля, идущего в Майами?

Наверное, Ана догадалась, о чем я думаю, потому что преувеличенно весело сказала:

– Вряд ли это официальный запрет. Может, он просто пытался нас запугать.

– У всего есть свои последствия. Жаль, что я не встретил Рикардо раньше. Тогда бы знал…

Мгновение Ана молчала.

– Ты бы сделал это снова? Если бы Йоланда попросила помочь подруге?

– Ты все слышала. Мы ничего не добились.

– Но сделал бы?

Вот оно. Простой вопрос, но, когда я открыл рот сказать «нет, конечно», слова застряли в горле.

Потому что, когда я подумал о Кубе, на ум пришли не только танцы, но и обветшавшие, полуразрушенные здания повсюду, проститутки на улицах Гаваны, зарабатывающие единственным известным им способом, плохо одетые люди… Я подумал о маме и Рикардо, как они гуляли по Прадо, еще не зная, что их ждет в будущем.

Если я опубликую стихи Рикардо, если напишу посвящение, о котором он просил, рано или поздно ищейки Кастро выйдут через него на меня. На мою семью. И тогда серьезные последствия неминуемы.

Я дал слово Рикардо, но еще я нес ответственность за своих родных. Посвящение появится. Я не смогу опубликовать стихи на своем сайте, придется найти другого издателя. Если Рикардо потом вызовут на беседу в МВД, надеюсь, он меня не выдаст.

– Итак, последуем совету Вальдеса, – предложила Ана. – Будем танцевать. Пойдем на пляж. Покинем страну. И предоставим Йоланде и ее друзьям бороться с режимом самим.

Осуждение, прозвучавшее в ее голосе, не могло изменить истинного положения дел.

– Так будет вполне ответственно, – сказал я.

 

Глава 24

Ничего не чувствовать

Последние дни перед соревнованием прошли быстро. Пабло так нас изматывал, что думать сил не оставалось. С каждым днем его нетерпение росло.

– Да что с вами, ребята? – спрашивал он. – Вы весь свой огонь растеряли.

Разумеется, мы не могли ему сказать правду. На самом деле после встречи с Вальдесом нам стало легче. Всю прошлую неделю мы подозревали, что за нами следят. Теперь мы знали это наверняка.

Не страх мучил меня последнюю неделю, а сознание, что я больше сюда не вернусь.

За завтраком Хуанита пригласила меня приехать на следующий год на день рождения Йоланды. Мол, снимем домик на пляже и шезлонг.

Я кивнул, улыбнулся.

Тетя смеялась с кем-то по телефону, пела болеро, моя посуду, а я изумлялся, как кто-то рядом со мной, дышащий тем же воздухом, может чему-то радоваться.

Что до Йосвани, так он только и говорил, что о своем диске.

Их группа сняла студию, а он уже фантазировал, как завоюет латинскую Грэмми. Ни я, ни Ана не хотели портить ему настроение.

– Он мне нравится, – сказала Ана. – В целом. Но не его политическая проницательность меня заводит, если ты понимаешь, о чем я.

Развивать тему я не стал, но все равно знал, что буду скучать по кузену.

В ночь нашего разговора с Вальдесом Йоланда чуть с ума не сошла. Мы сообразили позвонить ей, только когда оказались на Авенида де лос Президентес. К тому моменту она уже примчалась на такси к «Ла Грута» и опросила всех в радиусе пяти кварталов, видели ли люди нас. Йоланда уже собиралась идти домой и выложить все Хуаните в надежде, что та через своих друзей в правительстве сумеет помочь. Когда мы наконец встретились на Двадцать третьей улице, кузина с мрачным видом усадила нас в небольшом кафе.

– Мне очень жаль, – вздохнула она. – Я зря вас во все это втянула. Пообещайте одно: до конца отпуска больше не рискуйте. Даже по мелочам, хорошо?

Мы не стали говорить ей, что уже пришли к тому же решению.

Наутро перед соревнованием мы пришли к Пабло на последнее занятие, но остановились на лестнице, услышав голоса учителя и его дочери Лилианы.

– …дай мне шанс, дочка. Я все улажу…

– Ага, с Джимми, Дионисио и прочими… каждую ночь. Думал, я не знаю?

– Да, с Джимми и Дионисио! Мы в домино играем!

– Ха!

– Вернись и сама увидишь. Я тружусь каждый день, тренирую этих приезжих для шоу…

– Да прекрати ты…

– Это правда! Видела бы ты, как они…

– Повзрослей, папа. Мне пора.

Все это время я стоял на ступеньках, не зная, подняться мне или уйти. Но Ана решительно потащила меня наверх.

Пабло с дочерью стояли у дверей квартиры. На Лилиане было то же самое белое одеяние, только влажное от пота. Лало обнимал ее за талию и рассматривал пол между матерью и дедом.

– Вот и они! – На лице Пабло отразилось облегчение. – Доброе утро, ребята.

– Доброе, – отозвалась Ана.

Она ринулась прямо к ним, предоставив мне ее догонять.

– Здрасьте, – как обычно сверкнул красноречием я.

Лилиана натянуто нам кивнула.

– Я ухожу, папа, – сказала она. – Нам еще надо за покупками.

– Останься на минуту, – попросил Пабло. – Посмотри, как Рик с Аной танцуют.

– Не хочу мешать, – усмехнулась Лилиана.

– Все в порядке, – заверил я.

Лилиана покачала головой:

– Я только за почтой забежала. Сегодня ожидается тяжелый день.

– Что ж, тогда пообещайте, что посмотрите наше выступление по телевизору, – весело улыбнулась Ана, словно и правда ей поверила.

Лилиана подняла брови, глянула на отца и кивнула:

– Хорошо. Идем, Лало.

Мальчик оглянулся, неуверенно помахал деду. Пабло не ответил.

Когда они ушли, он не пошевелился, ничего не сказал, только стоял и смотрел туда, где только что находился Лало.

Наконец Ана коснулась его плеча:

– Идемте, Пабло. Давайте потанцуем.

– Я… – начал он, затем вроде как собрался. – Сегодня я не могу.

– Завтра соревнование, – напомнил я.

– Извините, – равнодушно ответил Пабло. – У меня дела.

Мы с Аной переглянулись. Минуту назад он был готов вести занятие. Думаю, мы оба понимали, что у него за дела возникли.

– Нужно время, Пабло, – сказала Ана. – Они научатся снова вам верить, если только вы…

– Заткнись! – рявкнул он.

Я подскочил, а вот Ана едва пошевелилась. Наверное, не ожидала.

– Мне не нужны советы от пары ребятишек, которые ничего в этой жизни не видели, – заявил Пабло.

Ана посмотрела на него спокойно и твердо.

Я понял, что ошибся. Она вообще не удивилась.

– Вы правы. Я видела немногое, – тихо заговорила Ана. – Но знаю одно. Ваша дочь хочет вам верить. Так хочет, что сердцу больно. Но ей страшно.

Я слушал ее. Где-то глубоко в груди заныло.

Пабло фыркнул, отвернулся и пошел к двери.

Боль в груди наконец сумела воплотиться в слова.

– Вы пообещали, – сказал я. – В самом начале вы дали слово, что продержитесь.

Пабло замер на полпути, но не обернулся.

– Потерпите до завтра, – продолжил я. – Придите посмотреть на наше выступление. Это вы нам должны.

Пабло вошел в квартиру и закрыл за собой дверь. Щелкнул замок.

Ана вздохнула.

– Ты в порядке? – спросил я.

– Конечно, – отмахнулась она. – Люди сами делают свой выбор. Ничего тут не изменишь.

Я кивнул, хотя не поверил в наигранное безразличие девушки.

– Вернемся и позанимаемся сами? – спросил я ее.

– Может, позже, – улыбнулась Ана. – Сегодня утром Йосвани играет в ресторане дяди. Хочешь пойти?

Боль в груди вернулась.

– В другой раз, – ответил я.

Мы оба знали, что не будет другого раза в оставшиеся дни. А то и вообще никогда.

* * *

В одиннадцать вечера Ана с Йосвани все еще не вернулись.

Был жаркий безветренный вечер, а в доме вырубили свет. Я в одних штанах сидел в темной гостиной, надеясь поймать в распахнутые окна ветерок, и пялился на дверь, словно главный герой видео «Пес ждет хозяина». Не слишком подходящее занятие для парня-кота, но я не мог заставить себя отвернуться.

Когда Хуанита спросила, где они, я их прикрыл – соврал, мол, Йосвани повел Ану на концерт. На самом деле мы с ней собирались позаниматься.

Сотня сценариев проплыла перед моими глазами в темноте. То на них нападают хулиганы, то их задерживают и отвозят в полицейский участок, то они навсегда исчезают за серыми стенами того дома, куда подвозил нас Вальдес.

Появились и другие мысли. Вдруг эта парочка от всей души кувыркается где-нибудь в спальне? Мучаясь неведением, я сходил с ума.

В полдвенадцатого я взял телефон и в семнадцатый раз набрал номер Аны.

Гудок. Еще один.

Сброс.

Пора сказать Йоланде.

Вдруг телефон зажужжал.

Пришло сообщение от Аны. Адрес перекрестка в Мирамаре и одно слово: «Приходи».

Я поймал попутку. Конечным пунктом оказался хорошо освещенный угол в жилой части Мирамара, где располагался огромный ночной клуб.

Мои ровесники крутились снаружи, курили, пили и болтали. От музыки дрожали стекла.

Я собрался с духом, заплатил за билет и вошел.

Темные коридоры. Удушливый сигаретный дым. Ледяной воздух из здоровенного кондиционера – влажная футболка мгновенно превратилась в ледяное полотенце на теле. Ребята подпирали стены. Я всматривался в их лица, но не увидел ни Аны, ни Йосвани. Дверь из коридора вела на танцпол. Я пошел туда.

Шум громче, чем я когда-либо слышал. Музыка грохотала так, словно кто-то под ухом стрелял из пушки три раза в секунду.

От лазерных огней рябило в глазах. Зеленые лучи мелькали по угольно-черным стенам, полу и танцующим людям. Сплошные подростки, самый молодой клуб в Гаване. Они раскачивались, крутились, двигали торсом. Большинство танцевало парами. Девушки наклонялись вперед, парни прижимались пахом сзади и изображали совокупление. Тонкий изящный танец реггетон, ага.

Я попытался высмотреть Ану с Йосвани.

Бесполезно.

Я вернулся в коридор и пошел дальше. В конце оказался бар. Музыка, звучавшая здесь, – все равно громче, чем в любом нью-йоркском заведении, – видимо, казалась местным слишком тихой – тут сидело совсем мало ребят.

А в углу, за пластиковым столом с шестью пустыми банками «Буканеры», обнаружилась Ана.

Когда я приблизился, она неуверенно подняла голову:

– Привет.

У Аны потекла тушь. Она плакала.

Я сел рядом:

– Что случилось?

Ана так долго молчала, что я решил, что уже не дождусь ответа. Затем взяла банку пива, потрясла и посмотрела в сторону бара, словно прикидывая, насколько сложно ей будет встать.

– Помнишь, как у нас с Йосвани все начиналось? Как я сказала, мол, хочу просто повеселиться? Что знаю, какой он бабник?

– Ага.

– Что ж, насчет второй части я угадала.

Я обдумал услышанное.

– Сочувствую.

И не соврал. К собственному изумлению, я не чувствовал ни мстительной радости, ни желания сказать: «Я же тебе говорил».

– Я думала, мне будет все равно. – Голос Аны дрогнул. – Но это тяжело, понимаешь?

Я вспомнил, как Таня в Тринидаде стояла утром посреди моей комнаты.

– Ага.

– Наверное, для этого практика нужна, чтобы ничего не чувствовать. – Ана побарабанила пальцами по пустой банке. – Кстати, эта гадость помогает. Притупляет ощущения. Может, мой отец… Может, поэтому он…

У меня не нашлось для Аны мудрого совета, поэтому мы долго сидели молча. Ана раз задела меня плечом, словно невзначай, потом еще раз. А потом привалилась ко мне.

Йосвани назвал бы это удобным случаем. Успокоить Ану, погладить ее по спине, посмотреть, можно ли добиться чего-то еще…

Может, несколько недель назад я бы задумался.

Вдруг Ана снова заговорила:

– Я пришла в ресторан, искала Йосвани. А его дядя Элио: «Что ты здесь делаешь? Йосвани попросил ключи от дома, я и решил…» – Ана посмотрела на меня, потом отвела глаза. – Мы иногда у него зависали. Ну, чтобы…

– Да, да, – поспешно перебил я девушку. – Не надо подробностей.

– Вот только сегодня мы туда не собирались. Я сразу поняла, что происходит. Элио, судя по взгляду, тоже догадался. Я ответила, мол, ой, да, я забыла, ну что за дурочка. Выбежала оттуда и поймала такси. Ты же знаешь этих мачо, Элио наверняка сразу же кинулся звонить Йосвани, чтобы предупредить. Я летела через весь Ведадо, надеясь хотя бы поймать эту девчонку, когда она будет убегать. – Ана горько усмехнулась. – Вот только я забыла, что в постели Йосвани выключает телефон…

Я чуть отстранился от нее. Мне не хотелось знать, что кузен делает в постели.

Ана продолжила:

– Я застукала их на месте. Играла песня Кенни Джи – та самая, что якобы напоминала Йосвани обо мне. На полу валялась пустая бутылка рома, а они вдвоем зажигали на кухонном столе. Хочешь скажу, что самое замечательное? – Вообще-то я не хотел, но Ана все равно поведала: – С ним была Селия, та белая танцовщица. Йосвани познакомил нас давным-давно, я снимала ее для своего фильма. Мы неделями зависали вместе, все втроем, и все это время он ее трахал. – Она стиснула пивную банку. – Молодец твой кузен, ничего не скажешь.

– Сочувствую. – Потом я сложил вместе два и два. – Погоди, ты снимала ее для фильма? Так она?..

– Да. Она танцует на завтрашнем шоу, участвует в конкурсе.

– С Йосвани?

– Что? Нет, со своим партнером. – Ана фыркнула. – Я пригрозила Йосвани, чтобы не показывался мне на глаза, иначе я его изобью прямо на съемочной площадке.

– Ну… – Я обдумал то, что собирался предложить. – Мы не обязаны завтра танцевать. Если не хочешь…

– Ты что, смеешься? Мы придем и всех сделаем. Покажем этой швабре, кто тут главный.

– Конечно. – Ана показывала мне отснятый материал по другим парам. У нас были примерно такие же шансы выиграть, как у ямайской команды по бобслею на зимней Олимпиаде. – В порошок их сотрем.

Ана обняла меня и положила голову мне на плечо:

– Ты отличный парень, Рик. Надежный, не то что этот сукин сын. А еще красавчик.

Я невольно замер. Может, все-таки…

Нет, это не по-настоящему.

Я обхватил ее за плечи и чуть сжал:

– Нам пора домой.

– Я не пьяница, – заявила Ана, с трудом выпрямляясь. – Просто тяжелый день выдался. Ты знаешь, Рик. Ты же знаешь?

– Конечно, – подтвердил я. – Пошли домой, хорошо?

– Да, да. – У Аны немного заплетался язык. Она зазывно мне улыбнулась: – Отведи меня в постель, Рик Гутьеррес.

Что я и сделал. Ее уложил в одну, сам лег в другую.

На прощание она крепко сжала меня в объятиях и долго не отпускала. А я тоже пожалел, что не умею ничего не чувствовать.

 

Глава 25

«Касинеро мундиаль»

Той ночью Йосвани не вернулся домой. Утром за завтраком Ана избегала смотреть мне в глаза.

– Забудь вчерашнее, – сказал я. – Давай просто потанцуем, хорошо?

Она наконец посмотрела на меня. Улыбнулась и передала мне мед. Похоже, на этом и закончились разговоры о красавчике Рике и его шансах завоевать Ану Кабреру.

Мы прогнали несколько композиций в гостиной, потом собрались. Касино – уличный танец, не бальный. Я надел чистые синие джинсы и футболку с треугольной горловиной. А вот Ана…

Когда она вышла из гостиной, я подумал, что родственникам придется вызвать пожарную бригаду, чтобы привести меня в чувство. Ана надела обтягивающее платье до середины бедра. Языки пламени облизывали изгибы ее тела, талию перехватывал черный пояс.

Я открыл рот… и снова закрыл.

– Где ты это взяла?

– Отголоски моей бурной юности, – сообщила Йоланда с дивана.

– Выступите так, чтобы мы вами гордились, ребята, – напутствовала нас Хуанита.

– Я уже ими горжусь, – заметила Йоланда.

Мы с Аной поняли намек.

Предполагалось, что мы встретимся с Родриго в крепости Ла-Кабанья, где в одиннадцать начинались съемки «Касинеро Мундиаль». Из кухни Хуаниты открывался вид на огромное строение с длинными белыми каменными стенами, что уже много лет стояло в гаванском порту.

За ночь погода изменилась, и утро выдалось ясным и прохладным. Мы прошли на Прадо и поймали такси. Я пытался насладиться свежим бризом, но живот скрутило от волнения.

Мне предстояло танцевать на глазах у целой страны.

Когда мы вышли из такси и Ана сказала, что за нами ехала другая машина, я едва обратил на это внимание. Просто посмотрел на серый «мицубиси» в другом конце квартала – правительственные номера, тонированные стекла – и пожал плечами:

– Ребята Вальдеса.

– Трудятся без выходных, – заметила Ана.

Вот только когда мы миновали туннель и приблизились к Ла-Кабанье, нас остановили на блокпосте. Полноценном проверочном пункте с двумя зелеными армейскими джипами по бокам и вооруженными солдатами.

Один из них – молодой, стройный, чисто выбритый – стоял посреди дороги и махал нам.

Наш водитель, непрерывно курящий белый мужчина, выругался и подрулил ближе. Мы с Аной переглянулись.

– Так положено? – спросила Ана.

– Скажите, что вы мои друзья, – приказал водитель. – Мне не разрешено возить туристов.

Он остановился рядом с солдатом и опустил окно.

Военный вгляделся в нас. На таком расстоянии я увидел, что он всего на год или два старше меня.

– Сегодня Ла-Кабанья закрыта для туристов, – сообщил солдат. – Они снимают ТВ-шоу.

– Все в порядке, – ответил я. – Мы за тем и приехали. Взвизгнули тормоза.

Рядом с нами оказался серый «мицубиси». Дверь распахнулась, и оттуда выскочил Майкел Вальдес.

Солдат сжал оружие:

– Что?..

– Я ими займусь. – Вальдес дрожал, словно едва сдерживался. Он вытащил из кармана пластиковые «корочки» и сунул солдату. – Обыскать машину.

Увидев документы, военный встал по стойке «смирно»:

– Так точно. – И махнул своим напарникам, которые напряженно наблюдали за ситуацией, затем повернулся к водителю: – Открыть багажник. – И нам: – Выйти из машины.

Водитель побелел как молоко. Наверное, гадал, не перевез ли в своей «ладе» двух самых юных рекрутов ЦРУ. Он выбрался из автомобиля.

Мы с Аной переглянулись. Может, нам все-таки не придется танцевать.

Вы вышли и встали рядом с машиной, пока солдат обыскивал багажник.

– В чем дело? – спросил я Вальдеса.

Он лишь кивнул солдату и указал на нас:

– Их тоже проверить.

Охлопывание – это ерунда, АТБ с вами куда меньше церемонится. Солдат порылся у меня в сумке, обнаружил там только танцевальные туфли и покачал головой.

Вальдес мгновение его разглядывал, словно решал, можно ли доверять этому парню. Затем повернулся к нам:

– Я разве не предупреждал вас, чтобы вы вели себя прилично?

– Не понимаю, – не выдержала Ана. – Вы же сами предложили нам идти на пляж и танцевать касино. За тем мы сюда и приехали. Танцевать касино.

Вальдес медленно перевел взгляд с девушки на нее и обратно:

– Вы приехали танцевать? Сегодня в Ла-Кабанье?

– Да, – ответил я. – Для ТВ-шоу. «Касинеро Мундиаль», слышали о таком?

– Вы – на «Касинеро Мундиаль»? – Вальдес стал спокойнее.

– Именно.

– Вы приехали на соревнование? – еще раз уточнил он.

– Нас пригласили после того, как мы выиграли конкурс в «Милочо». – Я достал из кармана пропуск участника, который дал нам Пабло. – Смотрите.

Вальдес взял карточку, долгое время ее изучал.

– Если это какая-то уловка… – наконец сказал он. – Если вы собираетесь устроить сцену на телевидении или что-то в таком духе…

– Мы тут, чтобы танцевать, – заверил я.

– Кроме того, это даже не прямой эфир, – добавила Ана.

Вальдес кивнул. Покачал головой. А потом рассмеялся. По-настоящему рассмеялся и не сразу смог успокоиться.

– Хорошо. Даже замечательно, – приговаривал он. – Вы, двое, танцуете в Ла-Кабанье, причем именно сегодня.

Солдат озадаченно уставился на Вальдеса. Мы с Аной тоже.

– Идите, – сказал Вальдес. – Но я за вами присматриваю. Это ясно?

Мы кивнули.

Тут решил вмешаться наш водитель:

– Я их не знаю. Я еду домой.

Вальдес развернулся и ткнул ему в грудь костлявым пальцем:

– Ты заткнешься и отвезешь их в Ла-Кабанью.

Остаток пути водитель не разговаривал, даже не курил, только все поглядывал в зеркало заднего вида. «Мицубиси» Вальдеса следовал за нами.

Наконец мы достигли внушительных каменных ворот крепости. Через ров тянулся мост, который, как подозреваю, некогда был подъемным, чтобы можно было быстро убрать его в случае атаки. Нынешняя версия моста была статичной, вымощенной кирпичом и с декоративными деревянными перилами. Теперь Ла-Кабанья больше напоминала туристический аттракцион, чем тюрьму, где Че Гевара казнил врагов государства.

Мы вышли. Не успел я вытащить кошелек, как «лада» взвизгнула тормозами, резко развернулась и унеслась прочь.

– Бедняга, – усмехнулась Ана.

– Бессмыслица какая-то, – заметил я. – С чего Вальдес так рассвирепел, что мы выступим на ТВ?

– Может, испугался, что мы устроим что-то вроде политической протестной акции? Но зачем армию сгонять?

Ана указала на парковку у стен крепости. Человек шесть в военной форме устало слонялись вокруг четырех джипов. «Мицубиси» остановился рядом с ними. Солдаты с любопытством глянули на Вальдеса, но никто к нему не двинулся.

Долго размышлять над этой загадкой нам не дали.

– Вот вы где! – послышался знакомый голос. Из ворот выскочил Пабло в ярко-красной рубашке поло, белых слаксах и отполированных до блеска джазовых туфлях. Несмотря на опухшие глаза, его переполняло волнение. – Мы вас ждем.

Я проверил телефон:

– Я думал, у нас еще минут пятнадцать есть.

– Разве нам не надо загримироваться? – спросила Ана.

– Родриго хочет с вами поговорить, – пояснил Пабло.

Мы вошли в крепость. Ла-Кабанья представляла собой обширный комплекс из каменных бараков, разделенных мощеными дорожками. В бараках размещались различные выставки, которые мы с Аной посмотрели во время прошлого, туристического визита. Пабло спешно вел нас дальше.

– Не забывайте улыбаться во время танца, – наказал он нам. – Помните друг о друге и о музыке. Не подведите меня, хорошо?

Кажется, он и правда за нас переживал.

– Мы постараемся, – пообещала Ана.

Пабло отвел нас на широкую площадку на краю крепости. Пушки на стенах целились в сторону канала и самой Гаваны. Вернее, я знал, что они там стоят, сейчас их не было видно за рядами зрителей. Школьники в форме, взрослые в белых футболках и синих джинсах либо красных футболках и белых слаксах. Интересно, их привезли сюда на автобусах? Зрители тихо переговаривались – они вели себя очень дисциплинированно для горластой кубинской толпы.

Посреди площади установили деревянный танцпол. Вокруг расположились трое операторов со старомодными громоздкими телекамерами.

Двадцать пар толпилось у центра площадки. Перед ними топтались несколько мужчин постарше – кажется, руководство. Среди них, с микрофоном в руке и в белом летнем костюме, стоял Родриго, обливавшийся потом.

Он заметил нас и замахал, чтобы мы присоединялись.

– Вы же сказали, что он хочет с нами поговорить, – сказал я.

– Да, – ответил Пабло. – Родриго будет говорить, а вы слушать.

– Еще надо переобуться, – напомнила Ана.

Нам пришлось делать это прямо у площадки, а все на нас смотрели. У меня горело лицо. Я с трудом сумел завязать кроссовки непослушными пальцами.

Наконец мы встали за Родриго. Остальные пары подвинулись, освобождая нам место. Некоторые из танцоров были нашими ровесниками, другие – где-то лет двадцати-тридцати. Многие из них дружелюбно кивнули Ане. Одна высокая белая девушка в переливающемся зеленом платье злобно зыркнула на нас. Ана сделала вид, что не заметила.

Похоже, это и есть печально знаменитая Селия.

Родриго постучал по микрофону, посмотрел на ближайшую камеру, дождался кивка оператора и поднял руку, призывая зрителей к тишине.

– Доброе утро и добро пожаловать на пятый ежегодный конкурс «Касинеро Мундиаль». Сегодня здесь собрались участники со всей Кубы и двое гостей из Нью-Йорка, чтобы отдать дань замечательной кубинской традиции – танцу касино. Аплодисменты!

Толпа захлопала и разразилась приветственными криками. Все смотрели на нас с Аной, гадая, неужто двое «тыждруков» и правда будут для них танцевать.

– Чего-то я начинаю нервничать, – шепнул я Ане.

Танцор позади меня фыркнул:

– Не спеши, парень.

Интересно, о чем он?

А потом Родриго продолжил:

– Прежде чем мы начнем, я хотел бы произнести несколько слов. Однажды собралась группа друзей и придумала касино. Было это в… – Пятнадцать минут спустя, он все еще не замолкал: – Мне так приятно видеть этих чудесных мужчин и женщин, которые сегодня продемонстрируют нам это уникальное кубинское искусство.

Родриго прервался, чтобы набрать воздуха в грудь. В этот момент кто-то начал хлопать. Секунду спустя аплодисменты прокатились по всей площади.

Родриго опешил, потом почесал затылок и кивнул, когда овация стихла:

– Благодарю за внимание.

Снова послышались хлопки.

– А аплодисменты бывают от чувства облегчения? – спросил я Ану. – Или мне кажется?

Она посмотрела на часы:

– Мы даже еще можем начать вовремя.

Родриго, дождавшись тишины, объявил:

– Теперь я передаю слово своему коллеге по судейству, уважаемому Фернандо Ривера.

К чести публики, никто не стал возмущаться. Другой седовласый мужчина взял микрофон.

– У меня уже спина болит стоять, – пожаловался я.

– Наверное, они у Фиделя учились, – предположила Ана. Но все прошло относительно неплохо. Минут десять-пятнадцать, и речь подошла к концу. Судьи ушли с танцпола и заняли места вокруг платформы. Ассистенты кинулись к нам, чтобы прикрепить к нашим спинам белые бумажные таблички. Мы выступали под номером шестнадцать.

Я успел только прикрыть глаза и глубоко вздохнуть, как снова загремел голос Родриго:

– Участники, займите свои позиции.

Мы с Аной оказались ближе к углу сцены. Посмотрели друг на друга. Ана нервно улыбнулась. Я заставил себя растянуть губы в ответ.

А потом заметил что-то краем глаза.

– Вальдес, – тихо сказал я.

Он стоял у самой платформы, скрестив руки и не сводя с нас глаз.

– Не обращай внимания, – посоветовала Ана.

– Ага! – Я обхватил ее одной рукой за талию.

У меня стучали зубы, я не преувеличиваю. Действительно стучали, причем громко, словно у мультяшного персонажа.

И дело не в Вальдесе. Нам предстояло танцевать касино перед всеми кубинцами – людьми, которые не могли смотреть на танцующего иностранца дольше пяти секунд без того, чтобы не дать ему совет.

Но Вальдес… почему он здесь?

Вопрос настолько засел у меня в голове, что я пропустил первый такт, сопровождавшийся громким звуком труб. Ана стиснула мое плечо, и я кинулся танцевать – слишком быстро, невпопад, стараясь поймать ритм. Потом перешел к базовым движениям, пытаясь отдышаться.

Ана улыбалась за двоих. Ее глаза говорили: «Ну же, Рик! Соберись!»

Играли веселую ретропесенку «Ван Ван». Краем глаза я видел, как другие танцоры крутятся, вертятся, выполняют сложные дорожки. Надо продолжать. Но я чувствовал себя как школьник на тесте. Когда зависаешь над первым же вопросом, проходит пятнадцать минут, надо двигаться дальше, но не получается, а потом ты проваливаешься, потому что осталось полчаса, а ты даже одну задачку не решил.

Ана прокрутилась прочь от меня. Я не вел ее, она решила взять дело в свои руки. Поэтому отошла в сторону и стала выделывать сложную, эффектную дорожку.

Я стиснул зубы и принудил тело двигаться. Шаги румбы, из стороны в сторону. Подергивание плечами. Подпрыжки…

Я споткнулся. Взмахнул руками.

Мы с Аной уставились друг на друга и невольно перешли на базовые шаги. Мое лицо горело.

Я споткнулся. Перед телевизионными камерами.

Ана улыбнулась. Не фальшивой улыбкой конкурсантки, а настоящей ухмылкой во все лицо.

Я опешил, обиделся, оскорбился. А потом расхохотался сам. И меня охватило облечение.

Для нас конкурс закончен. У нас и одного шанса не было против людей, которые с детсада танцуют, но теперь все точно кончено. Осталось только повеселиться.

Мы с Аной сошлись и закружились. Потом отстранились друг от друга и выполнили импровизированный пилон – принялись расслабленно притопывать, барабаня руками по воображаемому сахарному тростнику. Потом я развернулся к Ане, закрутил ее, притянул поближе и принялся покачиваться с ней из стороны в сторону.

Простые движения, ничего интересного, однако приятно. Все позади, и можно извлечь из этого урок, как и из всей поездки на Кубу.

Постепенно музыка стихла. Раздались аплодисменты и крики. Мы замерли бок о бок, я так и обнимал Ану за талию. Танцоры улыбались друг другу, вытирали пот с лица и перешептывались.

– Было весело, – сказала Ана.

– Ага.

Я не осмелился взглянуть туда, где стоял Пабло.

Родриго поднялся на сцену, и мы с Аной напряглись.

Я сказал, что конкурс закончен? На самом деле я в это не верил. Нет, даже не так. Я верил одновременно в две вещи. Первое – что конкурс окончен, я могу перестать волноваться и просто танцевать. Второе – может, может, может…

Родриго поднес микрофон к губам. Настал момент истины.

– Помню, когда я начал учиться танцевать касино дождливым летним днем тысяча девятьсот восемьдесят второго года…

Ладно, похоже, десять минут истины.

– Жюри выбрало десять пар, которые проходят во второй раунд, – объявил Родриго несколько позже. – Пары под номером три, шесть, семь, восемь и девять, тринадцать, пятнадцать, шестнадцать, девятнадцать и двадцать.

– Шестнадцать, – повторила Ана. – Он правда сказал «шестнадцать»? – И развернула меня проверить номер на спине.

Я победно вскинул кулак и улыбнулся Ане. Она улыбнулась в ответ.

Насколько же плохо выступили все остальные?

Впрочем, мне было все равно. Теперь я мог танцевать. Мог!

– Участники, на позиции, – провозгласил Родриго.

Снова зазвучала музыка. «Bailalo Hasta Afuera» Папи – быстрая, энергичная со сложным синкопическим ритмом. Я мысленно поблагодарил Пабло за то, что он включал ее на занятиях, и с Аной в руках ринулся в бой.

Во втором туре мы выступили хорошо. Сделали много чувственных акцентов, выполнили сложные дорожки, яркие и быстрые. Может, я держался немного напряженно, излишне много думал о следующем движении, но мы выступили хорошо.

Вот только «хорошо» для победы недостаточно. В спокойные моменты, прижимая к себе Ану, я видел остальные пары. Многие выступали просто убойно. Плавные движения корпусом, идеальные акценты на каждую музыкальную паузу. Селия с партнером выделывали ногами такое, что степист гордился бы. Все выглядели профессионалами. Все, кроме нас.

Когда песня закончилась, публика хлопала долго и громко. Так долго, что мы с Аной успели обменяться впечатлениями.

– Мы выделяемся, как кетчуп на белой футболке, – усмехнулась девушка.

– Интересно, почему они пропустили нас во второй тур? – отозвался я.

В этот момент аплодисменты стихли, и Родриго вышел на сцену. Но не за тем, чтобы объявить результаты.

– Сегодня «Касинеро Мундиаль» оказана огромная честь, – провозгласил он. – Нас почтил своим присутствием совершенно особенный гость.

Публика зашевелилась. Все повернулись в одну сторону и вытянули шеи, чтобы лучше видеть.

Дюжина мужчин вышли на площадь, несколько – в зеленой форме, другие в штанах и футболках. А между ними две фигуры.

Первый, крупный мужчина в спортивных штанах «адидас», вел другого. Высокого, но худого, в серой клетчатой рубашке и с палочкой в руках.

Долговязая фигура. Белая борода. И напряженное лицо, словно его обладатель вслушивается во что-то и не может разобрать…

Я поежился.

– Товарищи, – обратился к нам Родриго. – Посмотреть финальный раунд «Касинеро Мундиаль» пришел легендарный лидер кубинской революции Фидель Кастро Рус.

 

Глава 26

Сальса для Фиделя

Загремели аплодисменты.

– Да ладно, – протянула Ана по-английски.

Я мог лишь молча смотреть. Фидель медленно прошел к ряду пустых стульев недалеко от нашего угла сцены. Все провожали его взглядами. Все, кроме камер. Может, операторам приказали не показывать, как тяжело движется Фидель или как много у него охраны. Только когда он сел, камеры развернулись к нему.

Фидель поднял руку и слегка махнул, ну просто-таки добрый дедушка.

Толпа обезумела.

Теперь все стало понятно. Отсюда и солдаты на дороге. Вылизанная публика, скорее всего, специально отобранная.

Происходящее казалось сном. Я стою в сотне метров от Фиделя. Страшилки из моего детства. Человека из плоти и крови, который, однако, являлся частью моей повседневной жизни не больше, чем Дарт Вейдер.

– Я думала, ему вообще не особенно нравятся танцы, – сказала Ана.

– Это демонстрация. Фиделя вывели на люди, чтобы доказать, что он все еще жив.

– Ха! Тогда я знаю, что случится дальше, – усмехнулась Ана.

Я удивленно посмотрел на нее.

– Мы проходим в следующий тур, – заявила девушка.

– А теперь, в присутствии нашего почетного гостя, я назову участников финала. – Родриго слегка проглатывал слоги, словно взгляд Фиделя его подгонял. – Бороться за титул лучшего касинеро в мире будут пары три, семь, девятнадцать и двадцать. – Он перевел дух. – И конечно, наши друзья из Нью-Йорка, пара под номером шестнадцать.

Зазвучали аплодисменты, и камера повернулась к нам. Ана сжала мою руку. Я прикусил язык, почувствовал медный привкус крови и поморщился. Представил, как буду выглядеть на экранах телевизоров по всей Кубе. И может, еще в какой-нибудь темной комнате в Лэнгли, где какой-нибудь аналитик станет изучать лица двух американцев, стоящих рядом с Фиделем Кастро.

Из нас с Аной сделали сенсацию. Ребята из Нью-Йорка танцуют для Фиделя.

Перед глазами всплыло лицо мамы – перекошенное отвращением, холодное, чужое…

Я поднес руку к лицу, словно закашлялся, а сам тихо заговорил:

– Мы не можем танцевать… для него…

– Знаю. – Губы Аны едва шевелились. – Но как нам уйти? Мои глаза сами по себе принялись обшаривать толпу в поисках хоть кого-то, кто мог бы нас спасти. Сплошь незнакомцы. Люди улыбались, смеялись, кивали. Родриго слез со сцены. Другие финалисты пребывали в восторге, кроме одной пары участников, которые жарко о чем-то спорили.

Может, не мы одни были против.

Пабло явно был «за». Он стоял у края сцены, с нетерпением ожидая нашего танца.

Родриго готовит сюрприз, сказал он. И с каким удовольствием наш учитель это предвкушал.

Мне хотелось перед ним извиниться. Сказать, что мы не можем танцевать. Только не это.

А потом я увидел Вальдеса. Недалеко от того места, где на стуле скрючился Фидель. Вальдес стоял, сунув руки в карманы, и наблюдал за мной.

Наши взгляды встретились. Он едва заметно улыбнулся. Я отвернулся.

Зажужжали динамики. Электрогитары заиграли энергичное вступление – «Me Estan Llamando». Яркое сложное произведение с афрокубинскими ударными и текстом со множеством сантерийских отсылок.

Я повернулся к Ане и обнял ее. Закачался под ритм музыки.

– Мы должны танцевать, – прошептал я.

Остальные пары тоже задвигались, даже та, которая ругалась. Разумеется, у них не было выбора.

Я расслабленно повел плечами, сделав вид, будто это часть выступления.

– Мы можем устроить саботаж, – предложила Ана. – Специально завалить танец.

– Нет. – Я повел Ану в базовых шагах вперед-назад. – Танцуй, Ана. Ради Пабло. Ради Хуаниты и Йоланды. – Я коротко кивнул в сторону Вальдеса. – Ради моей семьи.

Она все поняла. Ее взгляд изменился – так неуловимо и быстро, что никто больше не заметил. Понимание, принятие, решимость.

В этот момент я влюбился в нее так сильно, что в груди заныло. Но на чувства не было времени. Ана расслабилась и улыбнулась – зловеще, с предвкушением, от уха до уха. И мы стали танцевать.

Конечно же стали. Потому что поняли, почему Вальдес рассмеялся на блокпосту. Как только мы сказали, что приехали на конкурс, он стал ждать этого момента. И пришел сюда проследить, чтобы мы не выкинули ничего неожиданного.

Иди речь только о нас двоих, возможно, мы бы рискнули. Но мы не имели права портить жизнь моим родным, только чтобы высказать свое мнение. Мнение, которое в общем-то не значило ничего.

Поэтому мы танцевали от всей души. Как двое ребят, дорвавшихся до любимого танца и не замечающих сурового старика среди зрителей. Как будто нам было все равно, что мы проиграли Вальдесу в этой политической игре.

Музыка жарко пульсировала в моей груди. Ноги двигались в такт конгам, быстро, энергично, неустанно. Духовые завораживали меня настойчивым мамбо, мотив повторялся снова и снова, пока не проник в меня, став моим вторым дыханием.

Ана слилась со мной в единое целое. Двигалась в том же ритме, чувствовала тот же дух танца, отвечала на каждый мой сигнал. Наши тела плыли по воздуху в такой гармонии, что я уже не знал, кто же ведет, я или она. Да это было и не важно.

Мы легко переходили от румбы к мамбо и мозамбику. Движения сами приходили ко мне под экзальтированные крики публики. Мы танцевали, как никогда в жизни. Я готов был ждать вечность, лишь бы еще раз это испытать.

Когда песня закончилась и загрохотали аплодисменты, мы с Аной обнялись. Было жарко, одежда пропиталась потом, и все равно я не мог ее отпустить. Она тоже отчаянно сжимала мои плечи. Мы стояли, словно герои фильма-катастрофы, выжившие после кораблекрушения, цеплялись друг за друга, не в силах заставить себя посмотреть на окружающий мир.

– Что за прекрасное выступление!

Усиленный микрофоном голос Родриго вклинился между нами и развел в стороны. Родриго снова вышел на сцену и махнул участникам, предлагая собраться вокруг. Танцоры выстроились полукругом. Ана отвела меня в дальний конец, прочь от Селии и ее партнера.

Я посмотрел на Фиделя, ожидая, что он не сводит с меня проницательных, безжалостных глаз. Только Кастро вовсе не смотрел на сцену. Он склонился набок и беседовал с каким-то седым мужчиной.

– Что за чудесный день для Гаваны! – провозгласил Родриго. – Как приятно видеть столь талантливых мужчин и женщин со всего нашего острова и из Нью-Йорка! Все они приехали сюда разделить дух добрососедства и дружбы. К сожалению, на каждом конкурсе есть победители и проигравшие, и сегодняшний – не исключение. – Родриго драматично вытащил из кармана конверт и вскрыл его толстыми пальцами. – Итак. Третье место занимает пара под номером семь, Хуан и Лили.

Аплодисменты. Я впился ногтями в ладони.

– Второе место – пара номер три, Юниер и Селия.

Ана застонала и тихо выругалась.

Мое сердце забилось быстрее. Неужели?

Не может быть.

– И первое место занимают победители «Касинеро Мундиаль»… – Родриго выдержал паузу. – Пара номер девятнадцать, Яссер и Анита.

Я покраснел. Мы даже не вошли в первую тройку. Даже не приблизились к пьедесталу.

У меня вырвался смешок.

Победители подошли к Родриго, чтобы принять поздравления и дать интервью. Остальные неловко переминались на заднем плане.

Ана улыбнулась мне:

– Мы хорошо выступили.

Она была права. Мы хорошо выступили. Настолько хорошо, что увидь это прежний Рик – не поверил бы. Но все-таки не настолько, чтобы выиграть. Во всяком случае у таких соперников.

Все-таки я не король сальсы.

Ана сжала мою руку, и я понял, что Родриго в сопровождении операторов идет к нам, сверкая ослепительной улыбкой.

– А теперь отдельно поздравим Рика и Ану, наших нью-йоркских гостей. Какой успех – выйти в финальный тур такого выдающегося конкурса! Как вы себя чувствуете? – Он ткнул в нас микрофоном.

– Гм… – промычал я.

– Ой, замечательно, – прощебетала Ана. – Для нас большая честь выступать вместе с такими прекрасными танцорами.

– И двойная честь выступать перед нашим почетным гостем, – подсказал Родриго.

Я снова посмотрел на Фиделя. Тот все еще разговаривал со своим соседом, и если и слышал Родриго, то не подал виду.

Я открыл рот, чтобы произнести какую-нибудь банальность, но не смог. В этот момент я был не в состоянии выдавить из себя ни слова. Не мог придумать, как выразиться так, чтобы и Фиделя не похвалить, и Вальдеса не спровоцировать.

– О, это такой шанс, – сладко улыбнулась Ана. – Мы прямо как пианист Ван Клиберн, когда он приехал в Москву в разгар холодной войны и принял участие в Конкурсе имени Чайковского.

Родриго открыл рот и снова закрыл. Похоже, думал о том же, что и я: Ван… кто? в каком конкурсе?

– Людям искусства важно стоять выше политических разногласий, – продолжила Ана, – способствовать дружбе между народами.

– Способствовать дружбе между народами, – повторил Родриго, радуясь тому, что вновь слышит знакомые слова. – Да, да, это хорошо. Спасибо, Рик и Ана.

Когда он с операторами ушел, я одобрительно кивнул Ане:

– А ты быстро соображаешь. Так ответила, словно мы за дружбу вообще, безотносительно Фиделя или еще кого-то.

Даже если эту запись отдадут на анализ в ЦРУ, нас не заклеймят как врагов государства.

– Я как будто тухлятины наелась, – усмехнулась Ана. – Пойдем отсюда.

Теперь, после объявления победителей, шоу сворачивалось. Камеры выключили. Публика встала и двинулась к выходу. Когда я оглянулся, Фидель с подчиненными уже ушел, равно как и Вальдес.

Участники толпились на сцене, поздравляли победителей и хлопали друг друга по спине. А потом, пара за парой, смешались с толпой.

За кулисами нас встретил Пабло. Он чуть подпрыгивал на месте, словно выиграл в лотерею. Я вспомнил, как впервые его увидел, большого серьезного мужчину, который считал унизительным нас учить. Скажи мне кто-то, что он будет так нам радоваться, я бы не поверил.

– Ну как вам сюрприз? – спросил Пабло. – Обалденно, да?

– Ага, – ответил я. – Обалденно.

Пабло вроде как не заметил моего сарказма.

– Ребята, вы выступили просто убойно, – ликовал он. – Не могу дождаться, когда моя дочь увидит это по телевизору. Я еще не видел, чтобы приезжие так танцевали.

– Спасибо, – без особого энтузиазма отозвался я.

– Без вас мы бы не справились, – механически ответила Ана.

Пабло ухмыльнулся:

– Надеюсь, вы получили не меньше удовольствия, чем я.

Он ждал ответа. Ждал, что мы разделим его радость.

Я устал, вымотался и замерз. Чувствовал себя использованным и растоптанным. Более того, я чувствовал себя трусом.

И все-таки там, на сцене, я сделал правильный выбор. И не собирался разбазаривать то, чего добился, впустую.

Я представил, как Пабло станет работать в новой танцевальной школе Родриго. Как помирится с Лилианой, вновь обнимет Лало. Мне не пришлось изображать улыбку – она сама появилась на губах.

– Вы прекрасный учитель, – сказал я.

– Рик прав, – согласилась Ана. – Только не останавливайтесь на этом, хорошо? Нам, приезжим, нужен кто-то вроде вас, чтобы указывать верный путь.

А потом мы поймали такси и отправились в Старый город. Угостили Пабло мороженым и кофе, болтали и смеялись. Я предпочел бы спрятаться в своей комнате, Ана тоже. Но в этот день мы жили не для себя.

* * *

Когда мы вернулись домой, взволнованная Йоланда встретила нас на пороге. Завела в дом, захлопнула дверь и прижалась к ней спиной:

– Она на свободе! Они ее отпустили.

– Постой, кого? – переспросил я.

– Миранду? – догадалась Ана.

Йоланда кивнула:

– Да. Мне сказала Лисани. Миранда дома.

– Отлично! – Мне полегчало. Хоть что-то хорошее за сегодня.

– Она в порядке? Можно нам с ней увидеться? – спросила Ана.

Йоланда покачала головой:

– Она потрясена и хочет залечь на дно. Но с ней все в порядке. Паршиво кормили, не давали спать, но не трогали. – Кузина подалась вперед и понизила голос: – Похоже, ее все время расспрашивали о видео. Как оно просочилось в Интернет. Про выпуск новостей BBC.

– Сюжет на BBC? – переспросила Ана. – Серьезно?

– Миранда думает, что именно поэтому ее и отпустили. Испугались огласки.

– Я так рада. – Ана обняла Йоланду.

Я последовал ее примеру.

Сработало. Но не без последствий.

Теперь Вальдес знал об Йоланде. Он станет следить за ней и всей нашей семьей. Из-за него мне в ближайшее время на Кубу уже не вернуться.

Сегодня Вальдес получил красивую картинку: я и Ана танцуем перед Фиделем. Но мы помогли Миранде освободиться. Счет 1:1. Однако игра только началась.

Впервые в жизни я почувствовал, что могу что-то изменить.

Когда Рейчел Шоу назвала меня гиком, то была права. Но в существовании гика есть и свои плюсы.

Я создам новый сайт. Отчасти анонимный блог, отчасти дискуссионный форум. С множеством веселых картинок и видео. И невеселых тоже. Я помещу там видео Миранды Гальвес и инструкцию о том, как грузить подобное с анонимного аккаунта. Сайт станет кубинским «Викиликсом», только веселее, с мемами, клипами и обалденными кошачьими гифками. Назову его «Веселые коты революции».

Пора заслужить свой титул кошачьего короля Гаваны. Даже если придется отправиться ради этого в изгнание.

 

Глава 27

Еще не все

В последнее утро в Гаване я пригласил Хуаниту поесть пиццы вдвоем. Кубинская пицца представляет собой ноздреватую пресную лепешку с коркой из плавленого сыра, но я нашел одно место в отеле, где готовили правильный «Манхэттен» (по нью-йоркским ценам). Хуанита оделась туда более изысканно, чем некоторые нью-йоркцы, собираясь в ресторан: длинное светлое шелковое платье, жемчужное ожерелье и красные серьги, которые выделялись на фоне ее седых волос, точно маленькие ягодки.

Потом мы пешком пошли вдоль Малекона в Старый город.

В небе сияло солнце. Ветер разбивал волны о бетон, и нас обдавало прохладными брызгами.

– Я прочла ту книгу, что ты мне привез, – сказала Хуанита.

Я не сразу вспомнил, о чем речь.

– Про Мариэль?

Тетя кивнула:

– Да. Я не собиралась… Но увидела надпись: «Марии». Почему ты мне ее подарил?

– Решил, вдруг ты захочешь узнать, каково это – покидать родину на корабле.

Хуанита кивнула:

– Удивительно, как эта книга западает в душу. Поначалу героиня тебе не нравится, но ты узнаешь ее мысли и постепенно начинаешь понимать…

Я ждал, что тетя скажет что-нибудь еще, но она замолчала. Тогда заговорил я. И задал тот единственный вопрос, который держал в себе все эти недели:

– Что на самом деле случилось в восьмидесятом?

– С кем, с мамой?

Хуанита споткнулась, но выпрямилась и продолжила молча идти. За темными очками невозможно было разглядеть глаза.

– Ты ведь и сам знаешь, – наконец заговорила тетя. – Мария наверняка тебе рассказала.

– Она мало об этом говорила.

– Тяжелое было время. Может, лучше оставить воспоминания в прошлом?

«Лучше для кого?» – хотел спросить я, но лишь сказал:

– Пожалуйста, тетя Хуанита. Я не хочу ехать домой, так и не получив ответы на свои вопросы.

Тетя долго молчала и наконец спросила:

– Что ты хочешь узнать?

– Мама влюбилась в того поэта, Рикардо. Они собирались сбежать с Кубы, попросить убежища в перуанском посольстве и уехать.

– Он был лоботрясом. Вечно витал в облаках. Понятия не имел, какому риску подвергает Марию. Да и всех нас.

Голос Хуаниты был твердым, хотя и подрагивал. Я старательно смотрел вперед. Вдруг, если повернусь, она передумает и замолчит?

– Он выступал против революции, – сказал я. – Думал, что Фидель разрушает страну.

– Ну разумеется. До революции семья этого парня была богатой и принадлежала к окружению Батисты. – Хуанита фыркнула. – Если бы Фидель не пришел к власти, Рикардо в жизни не пришлось бы работать.

Я мог бы рассказать тете о доме Рикардо в Тринидаде. О ржавых потеках на стенах. О гнилой крыше. О спальне без двери. И спросить, этого ли, по ее мнению, заслужил Рикардо. Я мог бы спросить ее, по-прежнему ли она верит в революцию. Указать, что ее собственная дочь имеет больше общего с Рикардо, чем с ней самой.

Но не стал. Эти слова причинили бы Хуаните боль. Удивительно, как она сама ни разу об этом не подумала.

– Я одного не понимаю. Дедушка посадил Рикардо прежде, чем тот успел встретиться с мамой у посольства. Но как дед узнал? Кто ему сказал?

Лишь сделав несколько шагов, я понял, что Хуанита остановилась. Я обернулся.

Тетя подошла к парапету и облокотилась на него, уставившись на море. А когда заговорила, ее голос был таким тихим, что мне пришлось подойти ближе, чтобы расслышать.

– Тридцать лет я надеялась, что Мария вернется домой. Тридцать лет мечтала увидеть ее, обнять и никогда больше не отпускать. Чтобы сестры Гутьеррес снова были вместе. – Хуанита до боли вцепилась пальцами в бетонный парапет. – Она написала шесть писем. Позвонила всего три раза: первый, когда родилась Йоланда, второй – когда Йосвани, третий – сказать о тебе. Три звонка за тридцать лет. Иногда я подумывала забеременеть еще, лишь бы услышать ее голос. Твоя мать была упрямой женщиной, Рик.

Я вспомнил, как мама садилась со мной за стол, чтобы помочь с математикой. Ничего в ней не понимала, но старалась изо всех сил.

За нашими с Хуанитой спинами проехал свадебный кортеж. Машины гудели. Из какой-то несся веселый вальс Штрауса. Пышнотелая невеста в облаке белых кружев стояла в красном автомобиле с откидным верхом и махала всему Малекону.

– Накануне вечером Мария рассказала мне о своих планах, – призналась Хуанита. – Мы были так близки, как только могут быть сестры. Она знала, что я не поеду с ней, что сердцем я за революцию, да и парень у меня тут был, но Мария хотела попрощаться. В этом-то и была ее ошибка. Она хотела попрощаться.

Я хотел промолчать. Правда. Но тихие слова сами вылетели изо рта:

– А в чем была твоя?

– Что я решила, будто могу ее удержать.

Хуанита замолчала. Я чувствовал, что она не скажет больше ни слова, даже если я надавлю на нее.

Давить я не стал. И так я услышал все, что хотел. Вместо этого я обнял Хуаниту. Так мы и стояли вместе и смотрели через море в сторону Майами.

* * *

В теории сборы домой должны были занять три минуты. Покидать вещи в чемодан и закрыть его – чего уж проще? На практике они превратились в охоту за сокровищами в джунглях. Где же моя бритва – может, под грудой футболок Йосвани? А фонарик? Где-нибудь в той изысканной инсталляции из бумаг, дисков и книг на столе? Комната кузена убедительно доказала, что лучший камуфляж для носков – гора других носков.

Пока я закончил, уже пришло время уезжать. Я как раз пытался закрыть переполненный рюкзак, когда вошел Йосвани. После инцидента с Аной и Селией я не видел кузена – он жил у дяди. Так постановила Хуанита. А теперь Иосвани явился, не постучал, не поздоровался, просто вошел, скинул майку и плюхнулся на кровать, вытянув руки над головой:

– Как же тут воняет!

– Не волнуйся, – успокоил я его. – Скоро ты снова привыкнешь к родному запаху.

Мы долго смотрели друг на друга. Я – на диване, с рюкзаком в руках. Он – лежа на кровати с таким видом, будто ему сам черт не брат, но в то же время не сводя с меня ярких глаз. Я должен был высказать ему все, что о нем думаю: какой он урод, что обидел Ану! Но я ничего бы не добился. Йосвани не из тех, кто станет слушать унылого приезжего кузена. Мы бы только поссорились.

И все-таки он моя родная кровь. После разговора с Хуанитой я не собирался об этом забывать.

И уже открыл рот сказать, что отлично провел лето, как вдруг Йосвани заговорил:

– Не повезло с Аной, а?

– Не повезло? – Родня или не родня, но всему есть предел. – А ты и правда сукин сын, Йосвани. Ты встречался с самой потрясающей девушкой, которую я только встречал, нравился ей. А потом наплевал на ее чувства.

– С девчонками и надо быть козлом, – сообщил Йосвани. – Если корчишь из себя хорошего, то играть в стерв начинают они. Поимей ты или поимеют тебя. Уж поверь, я оба варианта пробовал.

– Значит, ты всю жизнь проживешь козлом, – сказал я. – Никогда никому не будешь верить, и никто никогда не поверит тебе.

– Нельзя доверять женщине, – печально покачал головой Йосвани. – Это все знают. Один известный писатель сказал своей матери: «Я верю тебе как матери, но не как женщине».

Йосвани цитирует писателей. Что-то новенькое.

– Одинокая тебя ждет жизнь, – заметил я.

– А тебя наполненная страданиями, – немедленно парировал кузен.

Я вздохнул:

– Вот что я тебе скажу, Йосвани. Давай отложим эту беседу до следующей встречи. Может, к тому времени выясним, кто прав.

– Может, следующий раз случится уже в Нью-Йорке. – Кузен соскочил с кровати. – Пройдемся по клубам Манхэттена.

Мы ударили по рукам.

– Хорошо, – засмеялся я. – Позаботься о Йоланде и Хуаните.

– Конечно. А ты… – Йосвани отвел взгляд – Ну ты же присмотришь за Аной, да?

Его внезапное смущение меня удивило.

– Вряд ли ей нужна нянька. Но я постараюсь.

– Я пришлю тебе копию нашего нового диска, когда тот выйдет.

– Ладно.

Йосвани улыбнулся:

– Когда-нибудь ты поймешь, чему я научил тебя этим летом, братишка.

– Да уж, учитель из тебя тот еще.

Мы стояли и смотрели друг на друга. Крутой, сексуальный кубинец и его тощий занудный кузен.

Этим летом я не превратился в крутого парня. Если и стал поинтереснее, чем до приезда на Кубу, то все равно вряд ли бы годился для обложки журнала для подростков. И все же наше последнее рукопожатие было увереннее, чем первое.

* * *

В аэропорт нас провожала Йоланда. Хуанита сказала, что ей надо на какое-то местное собрание, но думаю, она просто боялась расплакаться на людях. Тетя накормила нас поздним ланчем, дала по все еще горячему сэндвичу с ветчиной, а сама все болтала, словно слова могли заглушить мысли и чувства.

– Обязательно разминайтесь во время полета, – говорила она, словно мы никогда в жизни в самолет не заходили. – Вспоминайте нас добрым словом в Нью-Йорке. Передай отцу, чтобы в следующий раз приезжал с вами.

У двери Хуанита обнимала нас с Аной, а я гадал, сколько бы она держала меня в объятиях, если бы знала, что следующий раз может не наступить.

На самом деле я и сам не хотел с тетей расставаться.

Йосвани вышел в коридор, но к нам не подошел. Ана его проигнорировала, я помахал на прощание.

Йоланда уже ушла заводить машину. Мы с Аной вытащили чемоданы из квартиры и погрузили в лифт. Последний раз я дернул за рычаг. Металлическая клетка вздрогнула, заскрипела и двинулась вниз. Хуанита все смотрела нам вслед – неподвижная, как статуя, так и держась за дверную ручку.

В темноте шахты я вдруг отчаянно пожелал, чтобы лифт сломался. Но он благополучно доехал вниз.

Мы мчались по Сентро Авана в семейной «ладе» опустив стекла и вдыхая особый гаванский запах – смесь свежего карибского бриза и выхлопных газов. Йоланда вела машину одной рукой, облокотившись на дверцу. Она забрасывала нас вопросами о ТВ-шоу, о предстоящем полете, о том, как мы собираемся провести последнюю неделю каникул. После радостных новостей о Миранде кузина преобразилась – стала свободнее, раскованнее, распрямила плечи.

Мы с Аной тоже преобразились. Постоянно оглядывались, высматривали машины с правительственными номерами. В любой момент я ожидал, что мы наткнемся на блокпост, что выскочит Вальдес, как Фредди в конце «Кошмара на улице Вязов», и утащит в то серое, зарешеченное здание рядом с площадью Революции.

Вальдес не появился. Мы добрались до аэропорта, час отстояли в очереди на регистрацию, но никто и не подумал остановить нас.

Йоланда рассталась с нами перед паспортным контролем. Обняла обоих, попросила писать почаще и ни словом не обмолвилась о том, через что мы прошли этим летом. Только улыбнулась на прощание:

– Спасибо за все.

– Рад, что мы смогли помочь, – ответил я. Это была не совсем правда, если учесть, во что обошлась помощь, но и не совсем ложь.

– Не сдавайтесь, – сказала Ана. – Все наладится.

Йоланда кивнула. Не знаю, поверила ли она. Кузина повернулась и пошла прочь.

Я смотрел ей вслед. Смотрел так долго, что Ана наконец коснулась моего плеча – осторожно, словно боясь напугать:

– Идем?

В очереди на контроль желудок выделывал привычные кульбиты. Офицер в кабинке едва на нас глянул. Проверил паспорта, что-то пробормотал и пропустил.

Позже, ожидая взлета, я понял – это конец. Вальдесу и таким, как он, не нужно было стрелять в нас, мучить или сажать в тюрьму. Только запугать. Заставить бояться за себя и своих родных.

Ну, они так думали.

Когда меня вдавило в кресло, а за окном замелькали серые здания аэропорта, я закрыл глаза. Мне хотелось прочувствовать каждый толчок и кочку взлетно-посадочной полосы. Возможно, это мои последние секунды на кубинской земле на многие годы вперед.

Может, Куба со мной и покончила. Но я не покончил с ней.