В Исфахане имеется площадь, очень большая (9 гектаров), как считается — вторая по размеру в мире (после Тяньаньмынь в Пекине), достойная столичного города, каковым Исфахан являлся раньше. Площадь эта носит имя… правильно, имама Хомейни. По сторонам площади находятся старинные мечети, медресе и торговые лавки. Туда мы и направились.
Но, не успели мы выйти на площадь, нами заинтересовался некий человек, мужчина лет тридцати пяти, чистенький, как и все иранцы, в белой рубашке, да ещё и англоговорящий. Догадавшись, что мы не местные, он тут же захотел нас к себе в гости.
— Сейчас мне нужно отойти в полицию, давайте через полчаса встретимся здесь и поедем ко мне домой! — предложил он. Мы согласились, и человек (звали его Акбар), обрадованный, убежал.
Только мы приблизились к площади, как наше внимание привлекла лавка, где изготовлялись печати и штампы. За небольшие, в московском понимании, деньги вы можете заказать какой-нибудь штамп, например, со своей фамилией.
Влад и Олег тут же решили заказать себе такие штампы (на фарси, естественно). «Печатник», сидя с ногами на небольшом помосте, обещал выполнить заказ завтра, но мои спутники уговорили его (показывая на часы) сделать сегодня к 17.00. Пока заказывали, нами заинтересовался другой человек и захотел нас к себе в гости, но мы заупрямились, ибо уже договорились с первым человеком, Акбаром.
Вышли мы на площадь имама Хомейни — она действительно была велика, со множеством сидящих на ней людей, с красивыми мечетями по сторонам… Но посмотрели на часы: настало уже время встречаться с Акбаром, и мы вернулись на нужное место, куда и Акбар подошёл вскоре.
* * *
Акбар жил на окраине миллионного Исфахана, там, где маленькие одноэтажные домики вплотную подступают к большим коричневым горам. По обыкновению местных жителей, все мы направились туда на такси — автобус в столь отдалённую часть города не ходит. Платить за такси случилось нам (у хозяина не оказалось столько денег, видимо, он планировал возвращаться из центра домой пешком).
Дом Акбара, как и все окружающие дома, был одноэтажным, каменным (деревянные дома в Иране — великая редкость). В доме, по местному обычаю, не было ни стульев, ни столов, люди сидят и едят на полу, покрытом ковром. У окна стоит большой ковроткацкий станок — жена хозяина в свободное время занимается приготовлением очередного ковра; один ковёр делается примерно год. Есть шкафы, телевизор, и даже запрещённый видеомагнитофон. Во дворе — чистенькая будка-туалет с краном и кувшином (в Иране нет туалетной бумаги, вместо неё используют кувшин с длинным носиком). Во дворе мы развесили сушить свои вещи, которые постирали сегодня утром на автовокзале, — и они высохли весьма быстро под палящим солнцем.
Акбар оказался вертолётным механиком. Приятно обнаружить человека, который знает английский язык. Знание его имело такую причину: в вертолётном деле используется международная (англоязычная) терминология, и вертолётчиков обязуют на работе употреблять английский. Мы общались длительное время, пообедали (жена появилась из соседней комнаты, накрыла на «стол», то есть пол, и скрылась, в мужской разговор не вмешиваясь). Влад и сын хозяина играли в какую-то электронную игру при помощи телевизора; хозяин показывал разные фотографии и рассказывал о достопримечательностях своего города. По его словам, в нескольких километрах от города находятся некие качающиеся минареты: башни, которые качаются вручную, и когда качаешь одну, качается и другая. Также он советовал нам посмотреть старинные исфаханские мосты, один из которых, построенный в 17 веке, вошёл во все иранские путеводители. Потом пришёл друг хозяина, который тоже хотел посмотреть на иностранцев.
Спустя долгое время, мы обменялись адресами, я подарил хозяевам открытки, купленные в Нальчике (не догадался взять из дома какие-нибудь московские открытки и сувениры! В следующий раз возьму из дома килограмм металлической мелочи и полкило открыток!) Мы попрощались с гостеприимным хозяином и направились в центр города, чтобы осмотреть мудрейшие мосты, площадь имама Хомейни, а потом, если будет время, качающиеся минареты. Друг хозяина, обладая машиной, вывез нас из отдалённого района к ближайшей автобусной остановке.
…Вот и автобус, забит людьми, как трамвай в час «пик» в каком-нибудь Смоленске. Залезаем в переднюю дверь. Минут через десять, когда уже пора выходить, один человек среди толпы оказывается контролёром.
Вышли вместе с ним из автобуса, и контролёр взял с нас троих бумажку в 200 риалов.
— Такси — expensive (дорого)! Отобус — no expensive (недорого)!
— привлёк контролёр своё знание английского языка, и мы, поблагодарив его, отправились на площадь.
Вот уже и знакомая лавка, где Олегу и Владу изготовили печати с именами их. Но, когда мы пошли через базар на площадь, нами заинтересовались очередные представители иранской молодёжи — они зазвали нас пить чай. Мы поднялись на второй этаж местной чайханы, где пили чай с видами на площадь.
Иранцы пьют чай из маленьких чашечек, а в общественных местах это мелкочашечничество вообще приобретает паталогический характер. В чашечку, как в рюмочку, наливают пятьдесят грамм чая, и ты сидишь и ждёшь, пока хозяин пойдёт по второму кругу и принесёт ещё чай. В мае, в поездке на Салехард, мы с Олегом выпивали по 2 литра чая (8 стаканов) и более зараз, а здесь и поллитра не выпьешь. Зато кусковой сахар здесь лежит на каждом столе, и можно класть его сколько угодно.
Сии новые знакомые отвлекли нас от наблюдения площади ещё на полчаса. Говорили они по-английски, но так быстро, что я не понимал их. Это довольно редкий случай в Иране. Поэтому общался с ними Олег, а я поедал сахар из сахарницы. Наконец, мы освободились и вышли на площадь; уже вечерело. Хотели зайти в мечеть, но она уже закрывалась за поздностью часа.
По сторонам площади находились лавки, в которых продавали открытки, чеканные вазы и прочие сувениры. Больше всего было лавок с чеканкой. Чеканщики сидели в своих лавках и постукивали. Некоторые блюда и вазы были очень велики — в размер человека. Открыток было множество, но довольно дорогих. Несколько открыток я купил, а открытку с портретом имама Хомейни решил украсть, размышляя, какие последствия могут быть. Вариантов было два: 1) иранцы, увидев, что я украл самое святое, портрет имама, погонятся за мной и разорвут в клочья; 2) иранцы, увидев, что я взял самое святое, поймут меня, погонятся и подарят ещё несколько таких же портретов. Размышляя так, я вытащил из большой стопки открытку, как бы рассматривая её, а потом незаметно украл. К моему удивлению, ничего не произошло: открыток было много, и никто этого не заметил.
Продолжая свой путь по площади, мы встретились с молодым человеком лет восемнадцати, который страстно желал с нами познакомиться и зазвал нас на чай.
Человек оказался молодым продавцом ковров. Лавка, где он работал вместе с другими, более взрослыми продавцами, находилась здесь же, на площади. В лавке лежали на полу, на полках, висели на стенах и ткались на станке десятки ковров, от очень больших и дорогих до маленьких. Мы сидели на коврах, пили чай, рассматривали ковры и слушали слова среднекачественного английского языка, при помощи которых молодой человек уговаривал нас купить один из ковров.
— Не думайте о цене, — примерно так говорил он, — вы теперь мои друзья, я вам продам этот ковёр очень дешёво. В странах Запада этот ковёр стоит больше 200 долларов, а может и 300 долларов. А я вам его продам совсем дёшево. Не думайте, что я вас специально зазвал сюда, чтобы продать ковёр. Просто вы мои друзья, и я хочу сделать вам добрую услугу. Этот ковёр очень удобен и дома, и в путешествии (о ужас! таскаться с ковром! — А.К.). Он очень тёплый. Вы сбережёте здоровье, потому что на ковре вы будете спать и не замёрзнете… Он очень дешёвый, потому что это ученический ковёр. Не думайте о цене. Или вот другой ковёр. Если вы купите его здесь, вы сбережёте деньги, потому что иначе вам придётся покупать ковры в других местах, где дорого.
Олег выглядел интересующимся, хотя вряд ли хотел тащиться в Москву с ковром в рюкзаке (в компресспакет его засунуть, что ли?), и юноша доставал всё новые ковры. Я предоставил событиям возможность грести своей чередой: сидел, пил чай, и размышлял, продадут нам ковёр или нет?.. Цена ковра оставалась неизвестной. Наконец, в лавку пришли двое других посетителей-иностранцев.
В Иране вообще редко встретишь иностранцев, но все имеющиеся концентрируются вокруг известных достопримечательностей. Я думаю, что и у нас в Москве на Красной площади вероятность встретить иностранца больше, чем в далёких кварталах Бирюлёво. Новопоявившиеся иностранцы оказались поляками, едущими из Польши в Индию. Мы познакомились; один из них сносно говорил по-русски.
Оказалось, поляки, целая группа, едут в Индию дешёвым способом через Чехию, Венгрию, Болгарию, Турцию, Иран и Пакистан, в основном на автобусах. Индийскую, пакистанские транзитные и иранские транзитные визы они получили в Варшаве, турецкая виза (как известно) ставится при въезде и стоит десять долларов, ну а в упомянутые страны Европы у поляков безвизовый въезд. В пути их руководством была старая-старая книга на польском языке «До Индии за 30 долларов». Книга была написана ещё до Исламской революции; времена были совсем другие, площадь имама Хомейни тогда назвалась Площадь шаха, цены были дешевле, а доллар дороже…Но в компании поляков (которая сейчас остановилась в каком-то дешёвом отеле примерно за 1 доллар) был некий мудрец, который недавно проделал этот путь, через него все знали новые технические подробности.
Так мы отвлеклись от парня, продававшего ковры, а он, слыша слова неизвестного ему русского языка, лишь втайне огорчался, строя, однако, весёлое и оптимистичное лицо.
Обменявшись адресами с индоедущими людьми, мы покинули лавку (так и не купили ковёр! Стоил он, как выяснилось уже «под занавес», около 50 долларов) и оставили продавцов огорчёнными. Вышли на площадь. Темно, звёзды. Поляки пошли в свой отель, а мы — на выезд из города, чтобы наутро поехать автостопом в Шираз.
И вот, мы идём по мосту, построенном в 17 веке, вокруг иранцы, и на мосту целая компания молодых студентов окружает нас, размахивая обыкновенным микрокалькулятором.
«Не работает!» — объясняют они. — «Не можете починить?»
Калькулятор, вроде бы, работал.
«Делить! делить не работает,» — уверяли студенты.
«Делить» тоже работало.
«Здорово! Тогда поехали ночевать к нам!» — и мы, подвергнувшись влечению судьбы, отправляемся с четырьмя студентами ночевать к ним в общагу, расположенную в 40 километрах от Исфахана.
* * *
Так и не удалось досмотреть Площадь имама Хомейни, великий город Исфахан и качающиеся минареты! Сами иранцы не дали нам посмотреть их. Однако мы не печалились, и, влекомые течением событий, не препятствовали этому течению. Я знаю, что ещё посещу Иран вскоре. А сейчас мы идём по вечернему Исфахану, заходим в какую-то лавку, студенты угощают нас мороженым. Чтобы запомнить имена, я рисую на бумаге четыре физиономии и подписываю их: Али, Фархад и т. д… Физиономии приводят наших новых знакомых в восторг.
Небольшой городок рядом с Исфаханом. Разноцветные лампочки, подсвечиваемый фонтан, плакаты, лозунги, редкие машины. Двух- и трёхэтажные каменные дома современного вида. Мы (Олег, Влад, я и ещё несколько человек наших новых друзей) едем в легковой машине отца одного из студентов. Он за рулём, человек лет пятидесяти, знает английский язык и переводит (студенты знают английский не очень хорошо).
И вот мы уже в общежитии. Как оно выглядит? У этих ребят две комнаты, кухня, душ (ура! и горячая вода!); естественно, никаких стульев и столов. Спят на полу, раскладывая тюфяки. Чисто. Все в «развратном» виде — в шортах. На стенах висит местная «порнуха» — фотографии девушек с непокрытыми головами, наверное, вырезаны из каких-нибудь западных журналов. Более крутой порнографии здесь, видимо, не бывает. Книги, тетрадки лежат в основном на полу. Едят тоже на полу, подстелив нечто вроде скатерти. В туалете вместо бумаги — иранский кувшин с длинным носиком. Достаточно чисто, никаких тараканов и объедков, не сравнить с нашими, российскими общагами.
Как и наши соотечественники, ребята любят слушать западную музыку, но здесь это — турецкая музыка. Гитары здесь нет, но есть клавишный аппарат типа синтезатора и каструл типа барабана. Играют местную музыку, мне она кажется пришедшей из каких-то древних столетий… Потом сварился рис, принесли обильное количество бутылок кока-колы, ужинаем.
* * *
Многие иранцы недоумевают, зачем у меня борода. Большая часть иранцев, особенно молодёжи, бреются. В Иране борода может символизировать две вещи: 1) короткая борода = неряшество, 2) длинная борода = признак ортодоксального исламизма. На недоумённые вопросы: что это, мол, у тебя такое? я обычно отвечал: обыкновенная борода, вот у Хомейни тоже борода, ещё больше, ну и что? Но ссылки на имама (да будет Аллах с ним!) не всегда приводили к нужному результату. Так и здесь: в иранских учебниках первое место занимает портрет…, потом мудрые слова…, потом уже сам текст учебника; весёлые студенты быстро придумали мне кликуху, показывали на портрет, на меня и смеялись:
— Имам Хомейни! Имам Хомейни!
Когда мы легли спать, было уже около трёх часов ночи.
31 августа, воскресенье
Утром, после завтрака, мы обменялись адресами, попрощались и продолжили свой путь. Один из наших новых друзей посадил нас в автобус, который и вернул нас на трассу.
Разделившись на два комплекта (Олег + мы с Владом), мы назначили встречу на послезавтра, 2 сентября, в Бушире в центре Meidun-e-Ghods (площади Годс), втайне надеясь, что её не переименовали. По дороге мы посетим Персеполис (древнюю столицу Персии) и Шираз.
Автостоп в Иране несложен. Водители, завидев странных мудрецов, останавливаются с интересом. Ваша цель — лишь отделять деньгопросящих. Денег не просят: а) большинство грузовиков; б) богатые. Прочие, однако, часто ожидают денег за подвоз. Не потому, что они такие плохие или чрезмерно бедные: просто заведено у них так, обычай такой, что пассажиры платят.
— Шома бе Шираз мирид? (едете ли вы в Шираз?)
— Шехреза.
Интересно, где это? Достаю карту на местном языке, водитель показывает. Хорошо, едем. На всякий случай предупреждаем: «No dollar! no
rial!» Едем в Шехрезу — это около часа пути. Затем водитель сворачивает: ему направо, нам — прямо.
— Dollar? — на всякий случай спрашивает он.
— No! — улыбаемся мы. Водитель не огорчён, тоже улыбается; мы расстаёмся.
Шехреза — небольшой иранский городок. Дома, поставленные впритык друг к другу, вокруг коричневые горы. Большая мечеть. Местные жители испытывают к нам неподдельный интерес.
— Hallo! Hallo, mister! What are you from (откуда)? — то и дело раздаются крики в нашу сторону. — Hallo! Чай, чай! — зовут нас совсем близко. Мы заворачиваем: нечто среднее между гаражом и мастерской. Тут же появляется чай, иранцы, человек пять, скапливаются вокруг нас и рассматривают. Один знает несколько слов по-английски — уже хорошо.
Поговорили, угостились чаем, попрощались и пошли дальше, на выезд из города.
* * *
На выезде из Шехрезы ловим грузовик. Трое человек, едущие в кабине, нас с удовольствием подбирают. Они знают, наверное, тридцать английских слов на троих. Грузовик идёт в Шираз (часов шесть езды).
Интересно: на иранских дорогах нет водителей-лихачей. Хотя дороги лучше, чем у нас, водители придерживаются скоростных ограничений. На наших разбитых дорогах (Москва—Питер, например), пиковая скорость 150 км/час — не редкость. Здесь никто так не ездит, даже если машина новая.
Впрочем, новых машин мало. Основной поток — старые западные легковушки, как правило, забитые пассажирами. Больше всего иранцы уважают модели «легковушек с кузовом», куда можно поставить трёхметровый штабель из ящиков или коробок, да ещё и человека посадить сверху. Редко когда увидишь новый, современный джип — это вроде «новых русских», но и они никогда не мчатся так, как некоторые наши соотечественники.
По дороге останавливаемся на обед. Водитель приглашает и нас. Придорожная столовая. Неожиданно чисто, рукомойник с жидким мылом (в Иране наиболее распространено именно жидкое, а не твёрдое мыло). Внутри, на стене, портрет человека, но не Хомейни. Это — отец хозяина столовой. Мы разуваемся, залезаем с ногами на низкий едальный помост, нам приносят яичницу, кока-колу и прочее.
Поехали дальше. В грузовике было две лежанки; нас уложили спать (разговорного толку от нас было мало). Так мы и проспали большую часть пути.
Наконец, стемнело. Персеполис, куда мы хотим попасть, находится километрах в 50 ближе Шираза. Нас привозят к самому Персеполису; уже поздно и темно; мы прощаемся с водителями и выгружаемся из машины. На этот раз нам попались бескорыстные товарищи.
ПЕРСЕПОЛЬ (греч. Персеполис, др. — перс. Парса, перс. Техте-Джемшид), город в древнем Иране, одна из столиц Ахменидов. Основан в конце 6 в. до н. э., в начале правления Дария I. Основные постройки были возведены при Дарии I и Ксерксе I. Захваченный Александром Македонским в 330 г. до н. э., город был сожжён и заброшен. Сейчас раскопки в Персеполисе ведёт иранская археологическая служба.
В настоящее время древняя столица представляет собой большую площадь, занятую руинами. Но руины охраняются. Подойдя ближе, мы увидели стеклянно-металлический запертый вход, яркий свет прожекторов, объяснительные надписи на английском и фарси, а также иранских солдат. «Однако, это всё оцивилизовано!» — удивились мы. Узнав, в какое время завтра откроется сей град, мы выбрали тёмное место около огромной каменной стены и разложили коврики и спальники.
Вокруг ходили какие-то мелкие звери размером с кошку. Но их видно не было. Заметить местоположение зверей можно было лишь тогда, когда они пересекали полоску света от далёких фонарей.
Разложив вокруг себя стойки от палатки, носки, пакет с хлебом и другие предметы рюкзака, мы почувствовали себя в безопасности от зверей и улеглись, смотря в небо.
Бесконечное небо юга посматривало на нас странным узором созвездий. Было тепло и сухо. Завершался последний день лета, тридцать первое августа.
1 сентября, понедельник
Два московских студента встречают утро 1 сентября у стен Персеполиса, древней столицы Ирана. Наши друзья и знакомые сегодня идут в свои учебные заведения, а мы… У нас впереди ещё больше половины пути. С Днём знаний, Владик!
— Влад, ты знаешь, мы уже проехали сорок процентов маршрута! — обрадовал я его.
— После Бухары надо будет лететь не останавливаясь! — отвечал
Влад, и мы стали собирать вещи. Ночные звери нас не тронули, но в пакет с хлебом забралось множество жуков. Оставив хлеб жукам, мы пошли в Персеполис.
* * *
При входе, который уже был открыт, сидел на стульчике контролёр, а рядом работала касса. В кассе висела надпись: билет — 15.000 риалов.
— А для студентов сколько?
— Для студентов тоже 15.000 риалов, — отвечали англоговорящие торговцы билетами.
15.000 риалов (три доллара) — значительная сумма даже в нашей России. Здесь же 43 бутылки кока-колы или 600 лепёшек хлеба показались нам более достойным приобретением за такие деньги. И мы, денег сих не имея, отправились вокруг крутых стен Персеполиса, ожидая обнаружить там дырку. Конечно, есть по сторонам несколько будочек с солдатами, охраняющими Персеполис, но ведь не вылавливать безбилетников они поставлены!
…Вскоре мы уже внутри. Гробница Артаксеркса, старинные колонны и лестницы, клинописные надписи, крылатые кентавры и львы, да и прочие достопримечательности и развалины — не так уж и много их сохранилось, но вот мы увидели основную достопримечательность Персеполиса. Это были стены, исписанные сотнями туристов, посетившими эту местность с древнейших времён.
Рафаэль Шах-Назаров, Рига
PETREZ 1931
М.ВАНЯШИН 1929
СЕРЕЖА 1928 г
1911–1912, 39th K.G.O. CENTRAL INDIA HORSE
D.S.P. E.ANDRE. 1899
H.B.M. CONSUL GENERAL 1898
Stanley. NEW YORK HERALD. 1870
…
Попадались надписи и более древние — например, 1800 г. Большинство надписей было на английском и русском; на фарси — всего несколько. Самая же большая и древняя надпись, выполненная клинописью, находилась выше всех. По аналогии с другими надписями я решил, что там написано (в переводе) примерно следующее:
«Я, ВЕЛИКИЙ ЦАРЬ ДАРИЙ I, ЦАРЬ ЦАРЕЙ, БЫЛ ЗДЕСЬ В 5 ВЕКЕ ДО Н.Э.
КТО СОТРЁТ ЭТУ НАДПИСЬ, БУДЕТ ДУРАК."
Самая новая надпись находилась не на стене, а рядом. Большие чёрные буквы информировали всех, знающих фарси или английский, что дальнейшее оставление надписей на историческом памятнике категорически запрещается.
* * *
Выходить из Персеполиса решили, как все люди, через главные ворота с кассиром. «А что если догадаются, что мы пролезли?» — обеспокоился Влад. «Вот и увидим,» — отвечал я. И мы пошли.
Со спокойным выражением лица мы прошествовали мимо усатого контролёра на свободу и, не успели пройти пятнадцати шагов и подумать: «Ну вот, а мы боялись,» — как услышали окрик догоняющего нас полицейского:
— Where is you ticket? Билет?
— У нас нет билета. Билет очень дорогой. У нас нет столько денег, и мы обошли с другой стороны, — отвечали мы по-английски, указуя на бесплатный путь.
— Ticket! Билет! — и он повёл нас в кассу, предлагая купить билет. Но у нас не было такого количества денег, что мы и объяснили кассирам.
— Police! Police!
Я даже и не подумал, сколько беспокойства могут проявить иранцы из-за каких-то двух билетов по 15.000 риалов!.. Когда же мы твёрдо отказались платить (в подтверждение чего я вытащил из кармана все наличные деньги, их оказалось пять тысяч и металлическая мелочь), полицейский с мрачным лицом повёл нас прочь от Персеполиса.
— И куда вы сейчас собирались? В Шираз? — спросил нас полицейский, когда мы отошли шагов на пятьдесят. В таком туристском месте, как Персеполис, даже полицейские знают английские слова; это радует.
— В Шираз, — отвечали мы.
— Идите в Шираз. Спасибо. — сказал полицейский по-английски и отпустил нас, и мы продолжили научное путешествие.
* * *
Шираз — весьма старинный и интересный город, но мы с Владом лишь быстро прошли по нему пешком. В центре Шираза, около древней крепости, целая улочка была заполнена менялами, пытающимися незаконно приобрести доллары. Клиентов было немного. Влад решил сбыть двадцать долларов, и менялы устроили ожесточённый торг с нами и друг с другом, предлагая разный курс — от 3000 до 4500, а один даже 4700. Влад, одолеваемый мечтами и смущаемый таким разнообразием, думал, что вот-вот за углом ему предложат 5000, а то и больше риалов за доллар, но таких предложений почему-то не поступало. Когда же он решил, наконец, поменять по 4700, продавец денег спокойно отсчитал 92.000, а на вопрос «А ещё 2.000?» достал бумажку в 2.000 риалов, показал на себя и невозмутимо отвечал: «It is for me. Komission!»
По пути к нам присоединился молодой человек, который активно пытался с нами общаться на малопонятном английском языке. Только три километра спустя нам удалось избавиться от него.
* * *
Мы начали стопить на окраине Шираза. Весьма быстро нас подобрала легковушка, следующая в Казерун, на полпути до Бушира. Вопрос оплаты водителя не волновал, поскольку в бардачке у него лежали солидные пачки денег. Устроившись с Владом вдвоём на переднем правом сиденье, мы продолжили путь на юг. Ибо двое на переднем сиденье, и даже двое на водительском сиденье, в Иране не редкость. Вы можете увидеть восемь или даже десять человек, вылезающих из одной легковой машины обыкновенных размеров, и подумать: как они там помещались? Помещаются, однако.
* * *
Большинство встреченных нами иранцев не уважают свою нынешнюю власть. Всем кажется, что когда-то давно, в начале семидесятых, при шахе, была настоящая жизнь, а вот теперь, после революции, стало значительно хуже. Плохими результатами революции считаются: женщины в чёрных одеждах, инфляция, дороговизна, несвобода и проч. «Почему же они поддерживают эту власть, если им она не нравится?» — подумает недогадливый читатель. Но ведь и у нас, в России, большинство людей недовольны своим правительством! И тоже вспоминают, что вот когда-то, в далёких 1970-х всё было хорошо…
Но этот водитель (кстати, хорошо говоривший по-английски) считал иначе. До революции в Иране практически не было собственной промышленности. Машины, телевизоры, всяческую технику привозили с Запада. 80 % товаров были импортными. А из Ирана странам запада продавали за бесценок нефть и прочее сырьё. Теперь наоборот — 80 % товаров отечественного производства. Это хорошо, объяснял водитель, это — экономическая независимость. Иран вполне может обеспечить себя и сырьём и товарами. Да, инфляция, всё дорожает, но кто работает, тот и зарабатывает соответственно.
* * *
Дорога шла по пустынной местности. Коричневые горы, ни одного зелёного пятнышка. Попадались коричневые, как муравейники, деревни из глинобитных домиков. Солнце подогревало. Мы ехали на юг.
…Общаясь с водителем, мы достигли некоего источника, можно сказать — оазиса. Целый ручей вытекал из многочисленных шлангов, воткнутых в подножие горы. На берегах этого ручья, в тени дерев, умывались, сидели, стирали, торговали, пили чай, играли в шахматы, общались местные жители. Источник оказался настоящим культурным центром.
Умывшись из этого источника, мы продолжили путь. Скоро нас выгрузили на повороте на Казерун, где мы были сразу атакованы толпою иранских мальчишек, пытавшихся продать нам какие-то сладости и мороженое.
* * *
Не прошло и нескольких минут, как нас подобрал «новый иранец» на крутом джипе. Внутри работал охлаждающий кондиционер: снаружи +40, в машине +20. Играла музыка (турецкая: иранцы, как и многие наши соотечественники, любят слушать музыку, пришедшую с Запада). Водитель жил в Бушире, занимался бизнесом, а также бодибилдингом. Опаздывая на тренировку, он мчался по трассе с максимально возможной в Иране скоростью — почти 120. Российские водители на наших дурных дорогах выжимают из таких джипов 150–160, но в Иране не принято торопиться сверх меры.
Дорога спускалась вниз. После Исфахана и Шираза, находящихся примерно на 1500 м выше уровня моря, мы попали в прибрежную долину. По сторонам дороги росли финиковые пальмы — целые плантации. Вскоре мы прибыли в Бушир. Водитель отправился на тренировку, а мы — искать берег.
— Бебахшид, sea (море) коджаст?
— ??
— Sea, залив, Persian golf (рисую на бумаге море и теплоходик) — коджаст?
Догадался. Вон туда. Спасибо.
* * *
Густая, влажная темнота. Тепло и сыро. Мы сидим на бетонном парапете набережной. Вдалеке светится тусклыми огоньками теплоход. Шумит море… Интересно, водятся ли здесь большие, толстые рыбы?
Сегодня первое сентября 1997 года. Ровно год назад я покинул на грузовом теплоходе город Магадан, бухту Нагаево и отправился в путь по Охотскому морю (бассейн Тихого океана). За год довелось побывать и на Белом, и на Баренцевом море (бассейн Северного Ледовитого океана), и на Финском заливе (бассейн Атлантики), — можно сказать, за год побывал на водах четырёх океанов планеты.
Сидим на набережной. Тихо, пустынно. Но вот появляются два человека, которые интересуются нами. Эти люди (одного звали Фархад, а другого забыл) по происхождению оказались иранскими азербайджанцами из города Рашт, а служили они на подводной лодке. Объяснялись мы на плохом английском, картинками и жестами.
— А ночевать где будете? — спросили они.
— Да где угодно, в любом парке или на набережной, — отвечали мы.
— Мы бы рады позвать к себе, но нам нельзя: мы живём в военном общежитии, — отвечали они. Но чтобы нас обрадовать, один из них сходил за едой и вскоре принёс нам хлеб, огурцы, помидоры и бутылку «Parsi-Cola».
Обменялись адресами с дружелюбными азербайджанцами и разошлись. У одного из них осталась моя шариковая ручка. «Ничего, куплю новую, не догонять же их,» — подумал я. Но вот случайный похититель ручки догнал нас: извините, мол, ваша ручка! Попрощавшись ещё раз, мы разошлись в разные стороны во влажной темноте.
* * *
Мы шли по берегу Персидского залива и искали место, где лучше заночевать. Редкие фонари освещали набережную, редкие люди проходили по ней. И тут мы увидели удобное место — некое подобие хижины из пальмовых листьев. Туда мы и направились.
Как оказалось утром, вокруг находился старый Буширский порт, а в хижине этой днём, в пекло, солдат-охранник порта прятался от солнца. Сейчас солдата не было, да и то, что мы в порту, тоже не очень было ясно. Но только мы начали раскладываться на песчаном полу хижины, из темноты проявился солдат с винтовкой. Английского он не знал.
«Можно ли здесь переночевать?» — спросили мы, делая лежательные движения и издавая храповые звуки.
«Здесь нельзя ночевать, здесь змеи,» — отвечал солдат, делая прогонятельные движения и изображая рукой змею.
«Спасибо, извините,» — отвечали мы, делая собирательные движения, и действительно, собрались и перешли на другое место.
* * *
Как только мы разложились на набережной, которая была практически пустынна, к нам подошёл другой человек, уже не солдат, просто поздний прогуливающийся.
— No, no! — сказал он.
— Why? — удивились мы. — We want to sleep here! (мы хотим здесь спать!)
— It is danger (опасность)! Danger! It is… it is… it is…
Ali Baba, — предупредил он.
(Для недогадливых. Али Баба — разбойник; имелись в виду разбойники, то есть воры, которые могут украсть наши вещи.)
— No problem, — отвечали мы.
Но человек не успокоился. Сходив куда-то, он принёс и подарил нам пластмассовый кувшин со льдом и водой. Иранцы любят, ложась спать, ставить рядом такие кувшины, чтобы ночью пить. И вот, увидев, что мы не имеем питьевого кувшина, он принёс его.
Поблагодарив человека за его беспокойство, мы улеглись окончательно. Видимо, пригласить нас ему было некуда, или выглядели мы уж слишком удовлетворённо, чтобы куда-нибудь идти. «Хорошо, что туалетного кувшина с длинным носиком не догадался принести,» — думал я, засыпая.
2 сентября, вторник
Мы проснулись на набережной Персидского залива, в отдалённом городе Бушире. Все вещи были при нас, «Али Баба» не появился. Правда, всё отсырело, даже бумаги внутри рюкзака: 100 % влажность.
Солнце тоже проснулось и уже в утренний час температура поднялась примерно до +35.
Мы собрались и отправились искать площадь Годс, где в 10.00 утра хотели встретить Олега Моренкова.
…Вскоре мы нашли площадь Годс, и там, в тени пальм, уселись ждать.
По причине жаркой погоды я одел короткие (по колено) штаны, забыв исламские приличия, и никаких вопросов это не вызывало — по причине отсутствия людей на площади Годс.
* * *
Когда Моренков, по обыкновению своему, не появился, мы с Владом решили найти почту и телефон и позвонить в Москву, ибо давно уже не звонили.
В Бушире, по-видимому, несколько почт («постхуне»), не меньше двух, так как редкие спрошенные нами люди посылали нас по разным направлениям. Наконец, один из людей, проезжавший мимо на мотоцикле, в ответ на наш вопрос предложил нам позвонить у него из дома, активно зазывая нас.
Мы согласились. Пройдя по узким улочкам, мы попали во двор. Во дворе росли финиковые пальмы и стоял одноэтажный дом этого человека. Дома, действительно, был телефон, но позвонить в Москву нам не удалось, так как мы не знали, как выйти из Ирана в международную сеть. Мы пробовали набрать 0, или 9, или 8, и т. д., но эффекта не было. Так мы и не позвонили. Хозяин тоже не знал, как выйти в международную сеть. Решить проблему нам никак не удавалось, потому что мужик не знал ни слова по-английски.
Но сделать что-нибудь хорошее он хотел, и предложил нам поесть. Мы активно отказались: всё же хотелось найти почту и позвонить. Тогда он залез на пальму во дворе, угостил нас финиками, а затем взял свой мотоцикл и пошёл показывать нам истинное направление почты.
Пока мы шли из «телефонного дома» по узкой улочке обратно на большую улицу, нас окликнул другой человек:
— What are you from? (откуда?)
— Russia, Москва!
— Why Iran? (почему?)
— Iran beutiful! (прекрасно!)
— Why beutiful? Not free! Not free! (Почему прекрасно? нет свободы!) — и, сообщив нам это, человек скрылся.
Когда мы вышли на улицу, наш предыдущий знакомый уже стоял там со своим мотоциклом. «Он ещё хочет нас на почту отвезти,» — подумал я. Получилось почти так, как я думал. Вызвав из небытия такси, человек что-то сказал таксисту, дал ему 500 риалов (0.1 доллара), посадил нас в такси, и мы поехали на телефонную станцию. Сам мотоциклист ехал своим ходом рядом.
Телефонная станция и впрямь находилась недалеко. Попрощавшись с благожелательным человеком, мы пошли на телефонную станцию. Перед входом стояла будка, в ней сидел вахтёр-полицейский.
Я показал на пальцах телефонную трубку и спросил «коджаст» (где). Полицейский с неудовольствием показал мне на мои короткие штаны и произнёс нечто, эквивалентное русскому «Вай-вай-вай! Как же так можно!» Пускать на телефон в таком развратном виде он меня не хотел. Пришлось достать из рюкзака оранжевые штаны и надеть их поверх коротких. Теперь всё в порядке, телефон вон в ту дверь.
Телефонистки (как и все женщины, в тёмных покрывалах), хотя и знали английский в среднем иранском объёме, при заказе разговора западные цифры не восприняли. Пришлось написать иранскими цифрами. Я заказал и заплатил за три минуты, но когда меня соединили, проговорил пять, не заметив того. Поэтому на выходе меня остановили и попросили доплатить 10.000 риалов. Я попробовал посопротивляться:
— Я хотел три минуты, и заплатил за три минуты, и говорил три минуты, а почему ещё 10.000 риалов?
— Вы говорили пять минут!
— Я говорил три минуты, а если бы говорил больше, вы бы меня выключили.
— Вы говорили пять минут, как показывает наша аппаратура.
Позвали полицейского, который меня не пускал без штанов. Тут я сдался, с доплатил 10.000 риалов, и мы пошли на набережную.
* * *
На набережной было жарко и пустынно. В середине дня благоразумные иранцы предпочитают сидеть по домам. Тут я опять снял верхние штаны и принял неправильный вид, оказавшись в шортах.
Но долго ходить в таком виде по общественной набережной мне не пришлось. Навстречу ехал мотоциклист. Остановился, что-то говорит.
— Бебахшид, ман фарси баляд нистам (не знаю по-персидски), — говорю я.
— !!! (показывает на мои короткие штаны).
— !!! (показываю на солнце, жарко, мол).
— Полис! полис! (показывает на свои запястья, мол, наручники наденут).
Чтобы не нарушать исламских приличий, я опять надел свои длинные оранжевые штаны и больше иранцев не огорчал.
* * *
Несмотря на такие строгости, в Бушире существует несколько мест неблагочестия, где люди, стыдно сказать, купаются. Это, конечно, не специально отведённые пляжи, а лишь места, где можно спуститься за бетонную ограду набережной вниз, к воде. Купальщиков немного, но имеются. Найдя одно из таких мест, мы с Владом залезли в воды Персидского залива.
— А наши вещи не сопрут? — беспокоился Влад.
— Конечно, нет, кому они нужны! Да и не принято здесь воровать, — отвечал я. Но Влад продолжал пребывать в беспокойстве, пока тёплая вода не разморила его.
Вода у берега была весьма тепла, может быть, +32<198>. В такой воде можно находиться длительное время, пока не растаешь. Очень солёная вода. Сначала мы купались, потом я постирал одежду и разложил её на прибрежных раскалённых камнях и каких-то бетонных плитах. И, о странность! она совершенно не сохла. Камни весьма нагревались, но высушить постиранное даже за час не удалось. Это вызвано большой влажностью воздуха, как на берегу, так и во всём Бушире.
Кое-где виднелись и другие купальщики. В зоне видимости их было человек семь — немного для такой жары. Один мужчина купался в длинных штанах, остальные — как мы. Женщин не было видно. Позже я узнал, что существуют и тайные места, где купаются женщины, но они это делают в одежде.
* * *
В одном мини-парке мы с Владом нашли финиковые пальмы и решили залезть на них, чтобы поесть фиников. Пальмы имели огромные шипы и пытались нас поцарапать, но мудрецы всё же объели большое количество фиников. Пока объедали, вокруг появились какие-то люди; они ничего не говорили, но думали: «Вай, вай, вай! Как же так можно!» Чтобы не смущать их, мы прекратили обжорство и, поцарапанные, слезли вниз.
«Не надо было рвать финики, видишь, как они собрались смотреть на вас, значит, не принято у них это,» — говорили впоследствии мои родители.
«Иностранцы — это всегда интересно, иностранцы на деревьях — ещё интереснее; а финики всё равно потом переспевают и падают на землю,» — отвечал я.
«Вы же не знаете, чьи эти деревья, скажите спасибо, что они не сочли это воровством!» — предупреждают мои родители моих читателей. Читатели, будьте внимательны! Покупайте финики на рынке!
* * *
Над всем Буширом висит тухлый запах. Большинство иранских городов не обладают таким запахом. Но здесь высокая температура и влажность приводят к гниению отходов, вяло протекающих по городским канавам-арыкам. Другое отличие Бушира от городов северного Ирана — малое количество кранов с водой. В Тегеране, Ширазе, Исфахане в центре города краны на каждом шагу, а здесь нужно долго искать. При этом вода здесь не всегда хорошая.
Впрочем, вот способ достать питьевую воду и в Бушире. Взяв бутылку, заходишь в любую контору, учреждение и просишь налить воды. Легко заметить, что в конторах всегда есть железный ящик с крантиком.
Цены в Бушире на хлеб и фрукты незначительны — в 10–15 раз дешевле, чем в Москве. Финики здесь стоят 1000 риалов килограмм; столько же стоит виноград без косточек; ну а хлеб стоит 20–30 риалов за большую (25 на 35 см) сухую лепёшку, тонкую, как блин.
* * *
Когда мы шли на вечернюю встречу на площади Годс, нас окликнул мужчина с визиткой на груди, оказавшийся вахтёром какой-то конторы. Мы остановились, он подошёл к нам. У меня в руках была тетрадка и ручка. Он жестом попросил их, показал на свою визитку, написал у меня в тетрадке корявыми латинскими буквами и прочёл:
— Hooshy Thmtan Zade.
Так он предлагал познакомиться. Мы сказали, как нас зовут, и он поманил нас к себе, говоря:
— Чай, чай!
Мы зашли. Мужик оказался очень общительным, хотя никаких слов по-английски не знал. Мы достали карту и показали наш маршрут. Наш собеседник нашёл на карте Ирак и рассказал нам (ни одного слова не употребляя!) что он воевал с Ираком пять лет и его друга убили на этой войне. Сейчас, впрочем, Иран и Ирак друзья. Многое и другое он рассказал, пока мы пили чай, а потом, когда собрались уходить (пора на встречу!), оставил нам свой телефон, а мы ему свои.
* * *
Вечером на площади Годс мы встретили Олега Моренкова. Как оказалось, на утреннюю встречу он не опаздывал, а просто не прибыл к этому времени в город. Олег рассказал нам о своём посещении Персеполиса. Прибыв в Персеполис вчера утром (видимо, вскоре после нашего отъезда оттуда), Олег прошёл туда также без билета, оставив свой рюкзак в кассе на хранение. Несколько раз он даже выходил из Персеполиса через основной вход, копался в рюкзаке и заходил обратно — никаких последствий не было. Так он даже и не узнал, сколько стоил билет. Зато под землёй Персеполиса он попал в древние тёмные катакомбы, весьма протяжённые, в которых и ходил длительное время. «Почему же аккуратные иранцы не спросили у него билет? За этот день уже привыкли, наверное, к безбилетникам!» — удивлялись мы. Так некоторые россияне повсюду вносят и коварно насаждают свой странный образ поведения.
* * *
Этим вечером я захотел покинуть Бушир по трём причинам. Во-первых, надо было достичь Тегерана и посетить пакистанское посольство, с тем чтобы узнать, как получается пакистанская виза для проезда в Индию. Во-вторых, надо было посетить и наше, российское посольство, чтобы уточнить, действует наша виза 10 дней или 10 суток (а это весьма важно). В-третьих, в Бушире было весьма жарко, и я не хотел проводить долгое время в этой местности в синтетических оранжевых штанах, которые всё время были мокры.
Олег и Влад хотели задержаться в Бушире по такой причине: недалеко от города, как мы узнали ещё в Москве, находится атомная электростанция, которую строят русские строители. Где находится объект, было приблизительно известно. Поэтому они решили посетить атомную станцию, а в Тегеран прибыть позднее.
Как обнаружилось, прямые автобусы Бушир—Тегеран ходят очень редко (раз в неделю), и для достижения Тегерана нужно ехать «на перекладных». Автостопом дорога до Тегерана могла занять ещё более долгое время.
Поэтому я решил применить буржуйство — полететь в Тегеран на самолёте. Предвкушая путешествие на какой-нибудь доисторической летающей стрекозе, я одолжил у Влада 50.000 риалов денег и отправился в аэропорт, а Олег и Влад — на Буширскую атомную станцию. Резко стемнело — был уже вечер.
Договорились встречаться через двое суток, 4 сентября, в Тегеране напротив российского посольства.
* * *
Я нарисовал на бумаге самолётики и вертолётик, и, приговаривая «Аэропорт», искал автобус туда. Автобус нашёлся без труда: водитель сам зазвал меня. Когда автобус завершил свой маршрут и все пассажиры вышли, водитель показал мне, что выходить рано, и довёз меня до аэропорта. Когда же я стал выходить, водитель потребовал 1000 риалов. Это выглядело так:
(Я:) — Мерси, — даю 200 риалов и собираюсь выходить.
(Водитель:) —!!! — достаёт бумажку в 1000 риалов и показывает на неё. Показывает на меня, на себя и на аэропорт: я ведь специально для вас поехал в аэропорт!
— ?!! — показываю на кучу металлической мелочи, лежащую в кассе: мол, стоимость проезда 50 риалов!
— !!! — показывает на аэропорт, на меня, на себя, затем достаёт какой-то официальный бланк с текстом на фарси и тычет мне этот бланк. Там, как я понял, было написано: 1) в аэропорт ни в коем случае не заезжать; 2) если всё-таки заехал в аэропорт, цена заезда 1000 риалов.
Удивлённый неопровержимым аргументом, я расплачиваюсь и выхожу из автобуса. Водитель доволен.
В воздухе, сыром и тёплом, как кисель, высвечивается надпись:
«BUSHEIR INTERNATIONAL AIRPORT»
* * *
Солдаты на входе в «International Airport» понять меня не могли. Я достал картинку с самолётиками и надписью «TEHRAN».
— Я! (показываю на себя!) хочу лететь! (показываю на самолётики!) хочу билет! (Билет на фарси так и будет: «билет».)
Не понимают.
Пришли и другие сотрудники аэропорта. Но понять они меня не могли.
Наконец, восьмой или десятый человек, заинтересованный моим поведением, подошёл поближе. Ура! говорит по-английски!
— Я хочу сейчас улететь в Тегеран, где я могу купить билет?
— Заходите, рейс в 22:55, если будут свободные места, тут же и купите билет.
Ух! наконец-то объяснились. Оказалось, никто не покупает билеты в аэропорту — это обычно делают в билетных агентствах в городе.
Но, в принципе, можно и тут.
Меня тщательно обыскали и просканировали, и вот я внутри, ожидаю рейса на Тегеран.
* * *
В это время Влад и Олег как раз прибыли на местную «Стройку века» — Буширскую атомную. Влад описал этот эпизод так:
«Вечером второго сентября мы с Олегом отправились на Буширскую атомную станцию. На КПП служба охраны в лице двух весёлых парней высадила нас из автобуса и начала предлагать умыться, поесть и рассказать о России, одновременно звоня на станцию Мистеру Сергею. Минут через 30 со станции приехало в срочном порядке трое русских:
— Кто вы такие?
— Мы студенты из Университета. Приехали из Москвы посмотреть на Буширскую атомную станцию…
— …!? Ну а в Москве где живете?
— Я — на Юго-Западной.
— А я на Щёлковской.
Наши посовещались и звонят на станцию: «Слушай, Петрович (отчества конечно не помню), к нам тут ребята из Москвы приехали… Ну да, один со Щелковской, другой с Юго-Западной…»
Потом к нам опять:
— Ну хорошо, а как вы это себе представляете, здесь ведь охрана, внутрь всё равно не пропустят. Где ночевать будете?
— Да ладно, отойдём метров на десять и поставим палатку под ближайшим кустом.
— Да что вы, ребята. Наш главный вас уже пускает, а если иранские кагэбэшники не пропустят, мы вам самую большую дырку в заборе покажем. Конечно проедете, всё сделаем.
Порадовались мы тому, какие наши замечательные: пять минут поговорили, а уже чем-то родным, близким повеяло, — и поехали на станцию."
Буширскую атомную станцию строят уже лет двадцать. Сначала договорились, что построят её немцы. Их было целых 5000 человек — целый городок европейцев, всё своё, даже пивзавод у них был свой. Обещали построить за три года. Но недостроили: где-то сверху правительства разругались, и немцы, обиженные, уехали со всем своим барахлом, с пивзаводом и чертежами. Тогда пригласили русских (тогда ещё советских) специалистов. Их значительно меньше — всего 50 человек инженеров, а строители иранцы. Но как строить, никто не знал, чертежей буржуи не оставили.
А ещё строители-иранцы, как сообщили, народ непонятливый, трудно с ними управляться. Русские специалисты заключают контракт на год, потом его можно продлевать, а всего стройка уже идёт, в лучших российских традициях, 15 лет. А западная общественность беспокоится: не атомные ли бомбы для Ирана там готовят?
Буширская атомная — секретный, закрытый, охраняемый объект, и строители не могут вольно гулять по Ирану, как мудрецы-путешественники. Зарплату платят невысокую, но в Иране (в пересчёте на риалы) жить можно. Олег с Владом переночевали у атомщиков, а на другой день поехали на перекладных автобусах в Тегеран.
* * *
В зале ожидания аэропорта было холодно — мощные кондиционеры. На рейс самолёта было что-то много ожидающих — триста человек. «Что же это за аппарат такой? Как они все поместятся?» — недоумевал я.
Но вот объявили посадку. Билет для перелёта через всю страну стоит 73.000 риалов (почти 15 долларов). Говорят, в некоторые дни, когда действует дотация, цена снижается до 20.000 риалов (4 доллара). Самолёт, неожиданно цивилизованный и огромный аэробус, легко вместил в себя три сотни пассажиров.
В Иране есть две авиакомпании — Iran Air и Iran Asseman. Как мы прочли в путеводителе, Iran Air имеет современные самолёты, в другом случае вы попадаете в «летучий музей». Из Бушира в Тегеран летает два рейса в сутки (разных авиакомпаний); если бы я летел днём, мог бы увидеть нечто интересное, архаическое, летающее.
3 сентября, среда
За бортом было совершенно темно. Самолёт взлетел так мягко, что я даже не заметил этого. Проснулся только тогда, когда стюардесса пошла раздавать пассажирам чай, газеты и конфеты. Чай был вкусным, а в газете — сплошной официоз: портрет Хомейни, речи Хомейни; карикатура на Израиль: стоит президент США Клинтон в длинном пиджаке, который волочится по земле, а по этому пиджаку идёт бородатый очкастый старик со звездой Давида на шляпе и с клюкой. В общем, можно и не читать газету — всё равно по-персидски.
Вскоре я опять уснул, а когда проснулся, пассажиры собирались уже к выходу.
«Тоже мне удовольствие, семьдесят три тысячи риалов и никаких ощущений!» — подумал я и вышел в прохладу ночного Тегерана. Летели не больше полутора часов.
В огромном зале прилёта пятнадцать портретов аятоллы Хомейни смотрели на пассажиров со всех стен. Пассажиры столпились вокруг конвейера, ожидая появления багажа. Вскоре конвейер ожил, и по нему поползли всякие вещи — начиная от цивильных сундучков и кончая мокрыми картонными коробками, сочащимися финиками и виноградом. Вытянув свой нечистый рюкзак, я вышел из аэропорта в поисках ночлега.
На лужайке, в свете прожекторов, всего в тридцати метрах от главного входа, на коротко стриженом газоне опочивали, подстелив под себя газеты, несколько десятков транзитных пассажиров. Уподобившись им, я лёг и уснул там же. Приближалось утро, 3 сентября.
* * *
…Утром я уже сидел на скамейке в Park-e-Lale, ожидая, когда откроется посольство Пакистана. Больше половины скамеек в этот ранний час были заполнены спящими людьми. В одном парке их было не меньше сотни. Они, наверное, тоже ожидали открытия какого-нибудь посольства.
Настало нужное время — и вот, информация для всего прогрессивного человечества: чтобы получить в Тегеране пакистанскую транзитную визу, нужна пара фотографий, 170.000 риалов (примерно 35 долларов) и «рекомендательное письмо» от нашего посольства к их посольству. Виза, неполучаемая в Москве, делается здесь всего 1 день!
Что это означает? То, что дорога на Индию открыта. Реально можно получить иранскую визу, реально можно получить (в Тегеране) пакистанскую визу, ну а индийская виза выдаётся всем желающим даже в Москве без каких-либо особых проблем. От Москвы до индийской границы — чуть больше 6000 километров, и это расстояние может, как обнаружилось, проехать любой человек.
Обрадовавшись полезным сведениям, я пошёл искать другое посольство — Ирака. По адресу, указанному в путеводителе, никакого посольства не было. Местные жители, желая помочь мне в поисках «Ирак сафарат», столпились вокруг меня в большом количестве, что-то крича, но понять их было трудно. Мне написали (на фарси) новый адрес посольства, но показать на моей карте это место никто не мог, на все мои вопросы они отвечали «такси-такси». Так и не выявив, как получить иракскую визу, я прекратил поиски.
* * *
Если вы оказались в одном из иранских городов и желаете пообщаться, попить чай, поесть, переночевать или получить какие-либо другие услуги — метод очень прост. Вы садитесь в любом месте (например, на скамейке в городском парке) и ждёте. Вскоре любопытные иранцы обнаружат вас и будут пытаться общаться с вами. Те из них, кому это удастся (например, знающие английские слова), в процессе общения с вами, рано или поздно, предложат вам чай, еду, вписку и другие блага, которых вы и ожидаете.
Я сидел в парке, поедал хлеб (18 больших лавашей обошлись мне всего в 500 риалов) и ожидал течения событий. Вот подсел какой-то седой, бородатый старик с пачкой печенья.
— What are you from (откуда)?
— Russia, Россия.
— Do you speak english (вы говорите по английски)?
— Yes, — отвечал я, но словарный запас старика уже исчерпался. Чтобы продлить редкостное общение с иностранцем, он стал угощать меня печеньем. Вскоре исчерпалось и печенье, но рядом уже были другие любопытные.
— What are you from?
…
Другой человек оказался более разговорчивым, звали его Джордж. Он сказался христианином и очень сожалел, что здесь, в Иране, женщины ходят закрытые со всех сторон одеждой. А в России тоже так? — Нет, отвечал я, в России не так. — Ясное дело, христианская страна, — отвечал Джордж. (В Иране среди молодых мужиков женская тема — первый предмет разговора; сейчас наверняка спросит, могут ли люди целоваться на улице и сажают ли за это в тюрьму.) — А как насчёт исламской революции? Раньше было лучше или сейчас? — спросил я его, чтобы отвлечь от женской темы. — Ш-ш-ш! Мы не можем говорить об этом. Вокруг много полиции, — отвечал он, — а вы будете чай?
Следующий человек оказался, к моему удивлению, русскоговорящим.
— А по-русски говорить умеете?
— Yes, — отвечал я, несколько удивлённый, — то есть да.
— Откуда приехали?
— Из России, из Москвы. А вы откуда?
— А откуда я, не скажу, потому что вы восемь лет у нас воевали.
— Афганистан?
— Зачем у нас воевали?
…Человека звали Али Гусейн. Родился он в Афганистане, но потом попал с семьёй в Иран и заканчивал школу уже в городе Кум. Надо было поступать в институт, но это сложно сделать, потому что в Иране каждый год полтора миллиона человек заканчивают школу, а мест в институтах всего двести тысяч. И он поехал учиться в Баку. Но учиться в Баку оказалось неинтересно. Например, по его словам, в группе из двадцати человек двое-трое учатся, а остальные только приходят на экзамены и покупают оценки. «Вот у вас, в Москве, сколько стоит, например, пятёрку на экзамене получить, если ничего не знаешь?» Я затруднился ответить. «Ну, а в Баку всё по-другому,» — отвечал Али.
По его словам, Россия, Америка и прочие страны виноваты в том, что до сих пор в Афганистане продолжается война. «Страна бедная, ни танков, ни автоматов мы сами не производим, может где и собирают, но в основном оружие зарубежное. А им выгодно это, чтобы был спрос на оружие. Только Пакистан хочет, чтобы в Афганистане было спокойно.» Далее я узнал, что в Пакистане продукты и вещи ещё дешевле, чем в Иране, но зато там города более грязные.
Впоследствии я узнал, что из всех стран мира больше всего беженцев вышло из Афганистана — 2 миллиона 700 тысяч человек. Из них около 2 миллионов сейчас живут в Иране.
Обменявшись адресами, мы расстались, так как Али спешил по своим делам. Но тут уже появился следующий любопытный человек, звали его Саид Хусини.
* * *
Саиду было лет тридцать. Он учился в некоем «Институте английского языка», но говорил по-английски хуже моего. Однако он так хотел продлить общение на этом необычайном языке, что сначала предложил мне чай, а потом и вписку. Я, разумеется, согласился.
Иранец жил со своей женой на втором этаже небольшого домика в центре Тегерана и работал на фабрике по сбору телевизоров. Мой знакомый оказался очень любопытным, его интересовало всё: какие машины распространены в Москве? сколько у нас телепрограмм? сколько в Москве кинотеатров? почём билет? сколько квадратных метров у нас квартира? Я терпеливо удовлетворял его любопытство.
Когда основное любопытство иранца я удовлетворил, Саид предложил играть в шахматы. «Иран — Ирак,» — пошутил он; Саид был Иран, я, соответственно, Ирак. Иран выиграл 2:0 (я вообще не мудр в шахматах). Затем появилось другое развлечение. Саиду в институте задавали математические примеры. Они были примерно на уровне нашего 11 класса, но выглядели необычно: буквы были арабскими и записывались справа налево, а цифры тоже были местными и записывались слева направо. Перевели два примера в обычную, европейскую запись, и я решил их — это было несложно. Но Саид весьма подивился моей мудрости.
Из соседней комнаты вышла жена, принесла чай и фрукты и скрылась вновь. Мы перекусили, и, ещё пообщавшись, легли спать на тюфяках, которые в изобилии имелись в квартире. Иранцы спят одетыми в пижамы, меня это почему-то удивило.
4 сентября, четверг
Утром, покинув гостеприимного иранца, я направился к российскому посольству. Там я хотел узнать, действует ли наша виза 10 суток или же 10 дней. В первом случае мы могли спокойно ехать автостопом в сторону Горгана и Туркмении; во втором — должны были торопиться и ехать автобусом, чтобы успеть завтра пересечь границу.
Около входа в здание, где выдают визы, уже стояла большая толпа. Это были граждане Ирана (а один даже Афганистана), жаждущие получить российскую визу. Их было человек пятьдесят. Некоторые пытались говорить по-русски. Изредка железная дверь приоткрывалась, чья-то рука (можно сказать, «рука Москвы») забирала у очередного страждущего бумаги, и дверь тут же захлопывалась опять. Иногда эта рука выдавала что-то (видимо, паспорта с визой). Видишь столько желающих получить российскую визу — за державу не обидно. С трудом проник я сквозь эту толпу внутрь здания (там оказалось довольно тихо и спокойно), где в одной из комнат находился человек, способный проконсультировать меня по техническим вопросам.
Выяснилось, что срок действия нашей визы истекает завтра. Если ты просрочишь визу (что выяснится при выезде), тебя вернут в Тегеран, где придётся заплатить штраф, продлить визу и долго объяснять — как, почему и с какой целью ты просрочил визу. Денег потратишь немного, но времени — порядочно.
Узнав сии сведения, я направился прочь, желая найти посольство Индии.
* * *
С посольством Индии («Инд сафарат») получилась та же история, что и накануне с посольством Ирака. На месте, указанном в путеводителе «Middle East», посольства не было; улицу, на которой оно стояло, переименовали; новый адрес хотя и был некоторым жителям (вроде бы) известен, на карте они показать его не могли. Понятное дело: карта была на английском языке. Если бы вам показали карту Москвы на фарси, вы бы тоже испытали проблемы в нахождении нужного переулка. Когда же я зашёл в некую турфирму, где хранился большой атлас Тегерана на фарси, найти индийское посольство и там не удалось. Проведя два с половиной часа в поисках посольства, я прекратил сие бесплодное занятие. Тем более, что пора было идти на встречу с Олегом и Владом.
* * *
Встретившись, мы обсудили новости и решили покидать Исламскую Республику Иран, не дожидаясь завтрашнего вечера, когда срок действия нашей визы истечёт. Тем более, что нам всем нужно было торопиться. Влад уже давно испускал вздохи по поводу начала учебного года. Решили ночью продвинуться на восток от Тегерана на автобусе и отправились на восточный автовокзал.
Я даже и не думал, что в Тегеране имеются троллейбусы. Оказалось, к автовокзалу ведёт настоящая троллейбусная линия! В каждом направлении уходило почему-то две пары проводов — видимо, троллейбусы могут обгонять друг друга. На конечной остановке стояло две очереди — мужчин и женщин. Мужчины садились в переднюю дверь, женщины в заднюю. Пока мы оглядывались по сторонам и узнавали, идёт ли троллейбус на восточную автостанцию («Отобус тёминал»), один из прохожих подарил нам три билетика, и мы погрузились в троллейбус.
Через двадцать минут мы уже были на автостанции. На каждой автостанции, а тем более — в Тегеране, представлено несколько автобусных компаний, предлагающих автобусы в разных направлениях, в разное время и за разную цену. Автобусов на Ашхабад или Баджгиран (ближайший к Ашхабаду иранский городок) мы не нашли; зато три компании предложили нам автобусы на Горган (цена варьировалась от 5500 до 10.000 риалов), а в одной компании нам настойчиво рекомендовали билеты на Гомбад (рядом с Горганом).
Зная, что недалеко от Гомбада находится автопереход с Туркменией, мы купили билеты, погрузились в автобус, и он тут же отошёл, словно поджидал последних пассажиров.
Трасса идёт мимо высшей точки Ирана — вулкана Демавенд (5604 м). Проезжаем его уже ночью, поэтому ничего не видно. Ладно, посмотрим Демавенд в следующий раз.
5 сентября, пятница
Рано утром, ещё затемно, мы выгрузились из автобуса в отдалённом городе Гомбад (Гомбеде-Кабус). Было сыро: впервые за долгое время нашего путешествия мы увидели следы дождя. Через малое время мы стояли на пустынной дороге на выезде из Гомбада. Только тогда мы вспомнили, что забыли в багажнике автобуса коробку с буширскими финиками. Ну и Аллах с ними.
Рассветает. До границы Империи оставалось 75 километров трассы. До Москвы — 5300. Почти дома.
Вскоре нас, всех троих, подобрала старенькая «Mazda» с кузовом. Влад с Олегом залезли в кузов, меня посадили в кабину. Водитель и его друг знали четыре английских слова: bad (плохо), good (хорошо), king (король, шах) и girls (девочки), а также несколько интернациональных слов. Пользуясь этим словарным набором, а также ручкой, бумагой и жестами, водитель сообщил мне, что:
1) иранские girls — bad, потому что ходят все закрытые; в России, соответственно, good;
2) king, то есть шах, был good, а аятолла Хомейни и прочие (с бородой, как у меня) — bad;
3) Россия good, но чтобы получить визу, нужно приглашение, и поэтому он хочет обменяться адресами — на случай, если ему понадобится приглашение;
4) в Гомбаде есть башня, которой 1000 лет;
5) хорошо будет, если мы ему заплатим денег.
Удивительно, как много можно понять, не зная языка. Платить я не захотел, но адрес водителю оставил, и он, обрадованный, довёз нас до самой границы. Расстались мы в самом хорошем настроении; было восемь часов утра.
Довольные иранцы уехали назад — в свой посёлок. Мы же осели в приграничной чайхане, ожидая открытия границы.
* * *
Что представляет собой иранско-туркменская граница? Это стандартная иранская пограничная крепость с башнями, также — заборы из колючей проволоки (ворота были закрыты: по пятницам переход работает с 9.00), также — скопление иранских и турецких грузовиков, также — харчевня-чайхана, магазинчик и будка-туалет. За первым рядом колючей проволоки — обшарпанные здания таможни. Где-то вдалеке — туркменский посёлок Гудролиум.
Смотря на всё сие под мелким туманообразным дождём, испытываешь ощущение провинции.
У таможни произошёл такой случай. Зашли в магазинчик. В крошечном помещении — разнообразие товаров. Висят карты — СНГ и Ирана. Решили купить карту Ирана на память, спрашиваем у продавца:
— Нархе ченд аст? (сколько стоит?) — Продавец не отвечает.
— Хау мач? Ченд е? — не понимает. Показываем на карту, на деньги: риал?
— Три тысячи риалов, — отвечает продавец по-русски — он оказался туркменом, а фарси и английский не знал.
* * *
Пока мы ожидали открытия границы, нами заинтересовался некий иранский господин. Он говорил по-русски.
— Откуда? Из Иран? В Туркменистан? Сейчас граница закрыт, потом будет открыт, потом я вам хочу помогать.
Господин, как оказалось, занимался бизнесом в около-иранских пространствах. Почему-то он захотел помочь нам поскорее пройти таможню. Она сегодня открывалась в девять, и к этому времени здесь скопилось большое количество туркмен, в основном — стариков с какими-то мешками. Наверное, ездили в Иран за покупками. Иранцев, желающих попасть в Туркмению, почти не было.
Когда граница открылась, мы попали в здание таможни. Здание иранской таможни представляет собой большой, с облезлой штукатуркой, зал. На стенах его я насчитал 22 портрета Аятоллы Хомейни. Мудрец был изображаем в анфас, в профиль, с Хоменеем и без него, на фоне народа, на фоне неба, а также без них. Для туркмен, впервые увидевших такое разнообразие, имелись надписи:
«ЫМАМ ХОМЕЙНИ.
YМИДЫМЫЗ ДYНЙЭ ЫСЛАМЫН ДYНЙЭСИНЕ ДЕНYЛЗОР БИЛЕН ЗЗИЖИЛИК ДYНЙЭ ИYЗИНДЕН ГYТАРСЫН."
и:
«АИЕТОЛЛА ХАМЕНЕИ.
ИРАНЫН ГЕЛЕЖЕН ЁЛЫ ЫМАМ. ХОМЕЙНИН ЁЛЫ ЫСЛАМНЫН ЁЛЫ ЗЖИЗЛЕРЕ АРКАЧЫКМАК ВЕЕНЕ ГYДРАТЛАРА ГАРШЫ ДYРМАК."
Наш «гид» подсуетился, и наши вещи оказались первыми в огромной очереди вещей — мешков, коробок и тюков, принесённых к таможенному осмотру жителями Туркмении. Однако таможенных чиновников ещё не было: у них шло совещание, и я довольно долго бродил по залу, созерцая различные изображения Хомейни.
* * *
Наконец, чиновники появились. Таможенники долго рылись в наших вещах, затем наш «русскоговорящий гид» отвёл нас в другое, соседнее здание, где у нас забрали паспорта и долго проверяли. Потом в одной из комнат этого здания мы прошли медкомиссию. Это выглядело так:
(Доктор в белом халате, обращаясь к нам всем четырём, что-то спрашивает по-персидски:) —???
(Наш гид:) — Он спрашивает: здоровье хорошее или здоровье плохое?
(Мы:) — Здоровье хорошее.
(Наш гид — доктору:) —…..
(Доктор что-то записывает:) —…..
(Наш гид:) — Всё, можно идти.
* * *
Наконец, мы прошли все проверки, таможню и медкомиссию, и наши вещи лежат в большой груде туркменских мешков и коробов. Все чего-то ждут.
— Можно идти? Где российская таможня?
— Пешком нельзя. Сейчас автобус, платить 2000 риалов.
Нам не очень хотелось платить 2000 риалов, но гид был убеждён, что пешком от одной таможни до другой дойти невозможно. Мы поверили ему и остались ждать автобуса. Тут гид удивил нас таким неожиданным вопросом:
— Я вам помогать, а вы мне чем будете помогать? Сколько будете платить?
Так мы попались в известную ловушку, именуемую «Навязчивые услуги». В Иране вас, видимо, не будут обсчитывать или обманывать, но могут предложить какую-нибудь услугу, типа: перевозка в аэропорт, и эта услуга потом окажется платной.
— Денег нет, но я могу оставить вам свой адрес. Будете в Москве — заходите, мы и вам поможем чем-нибудь, — отвечал я.
— О! это хорошо! Я вам помогать, вы мне помогать… Хорошо!
Написав иранцу адрес, мы остались близ таможни ожидать столь навязчиво предлагаемый нам автобус.
* * *
А вот и он — запылённый микроавтобус, чуть больше нашего московского «Автолайна». Пассажиры «с той стороны» выгрузились, мы загрузились. Автобус наполнился туркменами и их иранскими покупками. Иранцев, наоборот, было всего несколько человек. Жители имели специальный серый паспорт жителя пограничной зоны, с надписями на фарси и на русском, дающий право на четыре поездки в год на ту сторону границы (в Иран или Туркмению соответственно).
Водитель приготовился собирать деньги.
«Предложим ему 500 риалов на троих, скажем, что больше нет,» — предложил Моренков. Мы так и сделали.
Водитель показал 2000 риалов и один палец: мол, 2000 на одного. По-русски и по-английски он, видимо, не понимал.
Оставалось показать 500 риалов и развести руками. «Мы хотели пойти пешком, но нам сказали: нельзя, нельзя!» Находившийся в автобусе англоговорящий господин перевёл водителю что-то. Собрав со всех остальных по 2000, нашими 500 риалами водитель пренебрёг, и мы поехали бесплатно.
От иранской до туркменской таможни — километра три.
Ещё какие-то проверки, и мы на туркменской таможне. Всего несколько минут — и мы снова в Империи, в бывшем Советском Союзе.
Тут мы разделились. Влад хотел достичь Москвы как можно скорее, мы же с Олегом планировали осмотреть ещё Бухару и Ташкент. Вскоре местный автобусик, курсирующий между Кызыл-Атреком и границей, подобрал нас с Олегом, а Владислав остался — видимо, поджидать прямую и более дальнюю машину. Автобус же, наполняясь по дороге туркменами, миновал Гудролиум и достиг вскоре посёлка Кызыл-Атрек.