А теперь немного загадочности, или мистики, называйте кому как нравится. Это случилось в апреле 1995 года — ехали мы с Джейн из Питера в Москву. Стояла противная погода: холодный дождь, в лесу снег и лужи. Перед Тосно мы ждали минут пятнадцать и уже успели промокнуть, как остановился нам белый «Запорожец». "Можно с вами сколько-нибудь по трассе проехать?" — "Отчего бы и нет? Садитесь…"

Водитель оказался странен и разговорчив: разговаривал как бы с нами, но как бы и сам с собой. Ехал он, как удалось понять, в Тосно.

— …Природа человеку сказала: вот твой уголок. А он что натворил? Человек всё пошёл уничтожать. От мамонтов, и до наших дней, уничтожают даже сами себя. Такая вложена у них программа: на уничтожение, на самоуничтожение. Вы смотрите телевизор? Так вот, вы замечали, как идёт эта программа — через насилие, через боевики. Не смотрите?

Я тоже стараюсь не смотреть.

У гаишников тоже своя программа. Но я стараюсь сбить, нейтрализовать её. Вот останавливает меня гаишник, я выхожу из машины и говорю ему: "Ой, извини, у меня сейчас нету закурить". Он сразу задумывается: гм… закурить — а что, я просил его закурить? гм… Рассеяно посмотрит документы и отпускает. С гаишником только так, хитростью можно справиться. Энергией своей его не пробьёшь, у него скафандр.

Да, эта форма — это самый настоящий скафандр. Иногда, правда, где-то раз в полгода, меня всё же штрафуют. Бывает, еду, а мыслями я не здесь — дома, и тут как раз гаишники тормозят. Выхожу из машины, говорю: "На этот раз вы меня поймали". Правда, теперь я уже этого не говорю, потому что у них сразу программа включается: "Поймали, гм… где поймали? что у него не в порядке?" Начинают искать. А я имел ввиду — поймали меня в тот момент, когда я мысленно был не здесь. Но теперь я этого не говорю — поймали. Плачу им деньги и уезжаю.

Вот, бывает, кошка перебежала дорогу. Это у меня примета. Где она пробежала, столько жизни у меня. Если там, далеко, — всё хорошо, я иду со своей скоростью. Если прямо здесь, чуть не под колёса бросается — это скорость не моя. У животных — у кошек, у собак — нет страха смерти.

Я еду на пятьдесят два, и у меня летом — бабочки пролетают перед стеклом. Я еду, а они пролетают вот здесь и не ударяются. Если хоть одна ударится, — значит, всё, я слишком тороплюсь.

Я ездил на Украину, тогда там ещё напряжёнка с бензином была. Очереди на заправку были дикие. Так вот, когда я подъезжал на заправку, там не было ни одной машины. Заправляюсь, отъезжаю, — а там уже за мной целая очередь.

Я не тороплюсь. Я специально еду под пятьдесят два — вот, помотрите: пятьдесят, пятьдесят с небольшим, — чтобы вам долго потом не мёрзнуть.

За нами пойдёт машина, и она быстро вас возьмёт. Если бы я поехал быстрее, вы бы успели замёрзнуть, а сейчас вам не придётся долго ждать.

Но здесь мы поговорили, а там будете всю дорогу молчать. Ехать будете долго, сможете обдумать всё, что я вам сказал.

Будете ехать и думать. Вас, может быть, для этого и потянуло по трассе — в Москву, чтобы что-то обдумать и понять. В Москве лучше думать, Москва — большой компьютер, всё идёт через Москву. Самый главный компьютер там, в Мавзолее, лежит. В нём уже ничего нет — оболочка одна. Вы думаете, почему его не хоронят?

…Многое и другое странно говорил водитель. Проехали Тосно (как мы поняли, он собирался в Тосно?) и повёз нас ещё километров двадцать — до Любани. Вокруг было очень сыро, шёл дождь, и мы были рады, что едем — хотя и со скоростью 52 километра в час. Водитель заметил про дождь, что не погода управляет человеком, а человек погодой управляет, и скоро выйдет солнце и дождь окончится.

— Всё, Любань, приехали. Сейчас придёт ваша машина. Да, эта дверь тоже открывается. Я тогда только одну дверь открыл, чтобы узнать, что случилось. Счастливо!

…"Запорожец" высаживает нас почему-то в центре Любани, медленно разворачивается и едет обратно — в сторону Тосно.

— Вот странный-то водитель, — говорю я, — высадил нас посреди Любани! Надо пройти до конца посёлка. Сейчас подождём три машины, и, если никто не остановится, пройдёмся.

Сыро. Холодно. Любань. Первая проезжающая машина не остановилась.

За ней — второй — шёл «Камаз». Остановился.

— Здравствуйте! Вы в сторону Москвы?

— Ростов.

— Можно с вами сколько-нибудь проехать?

— Садись.

Водитель оказался крайне молчалив. За всю дорогу до МКАД он произнёс не больше двух слов. Музыки тоже в кабине не было. Мы пробовали спать, читать, но поездка до Москвы (ехали в этом КАМАЗе около двенадцати часов) показалась нам невероятно длинной. Скоро дождь кончился, показалось тёплое апрельское солнце. Водитель то гнал под 100, то ломался и останавливался что-то рассматривать и чинить, то уходил обедать, оставляя нас в машине. Наконец, перед самой Москвой трассу перекрыли (там шёл какой-то ремонт); мы пошли в объезд и потеряли ещё минут пятнадцать.

Наконец, Москва. На развилках МКАД мы попрощались с молчаливым водителем (по-моему, он ничего не сказал в ответ) и вышли. Посмотрели на часы. Наша средняя скорость от Питера до Москвы составила 52.0 километра в час!

Ну и ну! Значит, не простой был чудак, водитель белого «Запорожца». Всё предугадал: и то, что быстро нас догонит следующая машина и что мы уедем (точно попал), что мы всю дорогу будем молчать (это уж вовсе никак нельзя было случайно придумать), что человек управляет погодой и день будет солнечный, и даже скорость указал — 52 километра в час. Мы сразу тогда поняли, что водитель белого «Запорожца» — необычен; при расставании хотели обменяться телефонами; но странный водитель ответил, что если надо будет, мы и так повстречаем его на трассе.