Причал состоял из нескольких соединённых между собою старых барж, имеющих металлические навесы от солнца. Человек двадцать пограничного и портового персонала столпились на причале, встречая единственный в неделю пароход. Причал соединялся мостиком с песчаным берегом. Великой цивилизации не было видно. В пределах видимости — ни грамма асфальта; песок, песок, песок, а также обломки глиняных стен каких-то строений и неясные признаки посёлка на горизонте.

Как только пароход пришвартовался, мы посетили капитана и получили обратно примус. Тотчас после сего всех иностранцев, находившихся на борту, созвали в одну большую каюту-столовую. Нашими паспортами завладели чиновники. Один из них, чёрный суданец лет тридцати, в аккуратных брюках и рубашке с короткими рукавами и очень толстыми венами на руках (наверное, какая-то болезнь), бодро англоговорящий, выполнял функции инструктора. Он подсунул нам анкеты для заполнения.

Когда мы и прочие иностранцы (француз-пенсионер, японец-дизайнер и японские молодожёны) заполнили анкеты, суданские чиновники забрали их и поставили нам в паспорта въездные штампы. Затем «инструктор» обратился к нам с торопливой, как бы заученной речью на английском языке примерно такого содержания:

— Я рад, что вы приехали в нашу страну, и хочу, чтобы у вас было меньше проблем. Поэтому я вам сейчас расскажу и покажу всё, что вам нужно. Вы видите, что на штампе в каждом паспорте написано: зарегистрироваться в течение трёх суток с момента въезда. Это обязательное правило. Если вы едете в Хартум на поезде (поезд будет завтра), вы сможете зарегистрироваться в Хартуме, о'кей? Если же вы не хотите ехать на поезде, то вы поедете по дороге, сперва на Донголу, потом дальше. В этом случае, конечно, за три дня в Хартум не успеете. Тогда вам нужно будет зарегистрироваться в городском отделении милиции в Вади-Халфе. Там же нужно будет получить пермит (разрешение) на перемещение в Хартум. Вы понимаете меня?

— Понимаем. Но а если мы не будем брать пермит, нас посадят в тюрьму?

— Ха-ха-ха. На дороге много проверок, и без пермита вы никуда

не уедете. Если вы поедете по дороге, не торопитесь: машины и грузовики на Донголу пойдут завтра. В Вади-Халфе есть три хотеля, я вам рекомендую один из них. Там вы найдёте меня. Вечером я помогу вам обменять деньги и купить билеты на грузовики. Кстати, об обмене денег: сейчас вы выйдете на причал, вам дадут заполнить декларации. Деньги нужно менять в банке. Можно обменять на чёрном рынке, но это запрещено. Вы понимаете меня? Потом, когда приедете в Хартум, там надо будет опять зарегистрироваться. Сегодня мы все встретимся в хотеле, и я вам подробнее всё объясню. О'кей?

Инструктор продолжал болтать, а нам не терпелось покинуть пароход. Следовать его речам нам не очень хотелось. Хотель, регистрация, билеты на грузовики, декларации, и прочая, и прочая… К счастью, хэлпер вскоре утих, рассчитывая продолжить беседу в гостинице, посещать которую мы и не собирались.

Мы вышли на причал. Египтяне и суданцы уже наполняли его; грузчики носили с борта парохода тюки, мешки и ковры. Важный негр ходил и приклеивал на каждую привезённую вещь, сумку, рюкзак и тюк маленькую наклейку с надписью «Суданская таможня». Разумеется, рюкзаки никто не открывал и не просвечивал, весь процесс таможни заключался в налеплении бирки «Суданская таможня». Мы заполнили декларации о ввозимой в Судан иностранной валюте. Немного было оной — в среднем сто долларов на нос. Один из таможенников, собирая вторые экземпляры декларации, переспросил:

— Сто один доллар?

— Да, — отвечал владелец 101$, — остальное на карточке.

Хорошо, что не попросили показать: деньги у нас были спрятаны в самые надёжные места. А заполнявший декларацию следом за нами толстый араб с важным видом демонстрировал таможенникам свои карманные деньги — 2500$.

Мы вышли на горячий песок Суданской земли. По своему опыту я ожидал, что здесь на нас набросятся многочисленные предлагатели ненужных услуг, хотелей, такси, обменщики денег и продавцы ненужных товаров. Но все местные жители занимались своими делами — одни носили с парохода тяжёлые мешки, другие спокойно ждали нас около двух машин марки «Тойота-хайлюкс», представлявших собой местные такси. Мы прошли мимо них в направлении, указанном «портовым инструктором», где должна была быть городская милиция, и никто (о чудо!) не предложил нам никаких ненужностей.

Первым делом решили-таки зарегистрироваться. Кто его знает, какие порядки в Судане? Может быть, тут за каждым углом притаился негр с автоматом, вылавливающий людей без регистрации?

Вади-Халфа была пустынна. Перед нами расстилалась большая песчаная равнина, прочерченная следами машин там и сям, с несколькими горами вдали и несколькими развалинами глиняных одноэтажных сараев вблизи. Вероятно, не так давно жителей Вади-Халфы постигло наводнение, и воды Нила размыли эти глиняные постройки. Мы прошли около полутора километров, прежде чем наткнулись на железнодорожный вокзал.

Ж.д. вокзал представлял собой длинное пустое одноэтажное здание. Надпись на арабском и английском подтверждала, что мы достигли Вади-Халфы. Перед вокзалом, на песке, стояла одна пустая «Тойота-хайлюкс». Мы вошли в небольшую гулкую внутренность вокзала и вышли с другой стороны. Нашему взору предстало штук десять железнодорожных путей, несколько товарных вагонов там и сям и одна ручная дрезина. Поездов, кассиров, пассажиров, бомжей, полицейских и продавцов на вокзале не было. Не было и обменщиков валюты, хотя здесь они по идее должны были водиться. Только два местных жителя сидели близ вокзала на цементной завалинке и демонстративно не пытались пристать к нам.

— Как насчёт поезда? — обратились мы к ним по-арабски.

— Поезд завтра.

— А где здесь отделение милиции?

— Идите вон туда, — отвечали люди.

Мы удивились пустынности вокзала и направились искать отделение милиции. Вскоре оно было найдено. Одноэтажное, из нескольких комнат, огороженное высоким забором, оно навевало скуку на содержащихся в нём. Мы вошли.

Вскоре, с трудом объяснив свою нужду, мы заполнили анкеты и присоединили к ним свои фотографии. Тут оказалось, что регистрация в Вади-Халфе и пермит на достижение Хартума обойдутся нам в 22000 суданских фунтов на человека (10$). Мы отправились менять деньги и — о чудо! — сделать это мы не смогли. Маленькое здание пропылённого, провяленного на солнце и ветру банка содержало лишь одного тупого клерка, который долго объяснял, что за 50$ на рынке можно получить 125000 фунтов, а в его банке можно получить только 110000 фунтов, но даже их получить нельзя, потому что рабочий день сегодня почему-то уже кончился. Тогда мы пошли на базар и обошли его целиком; но никто из скучающих, разморённых жарою продавцов менять деньги нам не захотел, разве только 100$ обменять на 200000 фунтов, что было явной грабиловкой. Не придя к счастью в обмене денег, мы вернулись в отделение милиции.

Милиционеры брать деньги за пермит в долларах не хотели, смотря на валюту с подозрением и с опаской. Тогда мы аккуратно вырвали свои фотографии из уже заполненных нами анкет, взяли рюкзаки и пошли из отделения милиции вон. Сонные, медленные полицейские так и не поняли, что помешало нам зарегистрироваться, и удивлённо проводили нас взглядом.

«Ну не судьба зарегистрироваться, ну и не будем», — решили мы, и таким образом с делом номер один мы «разобрались». Вторым нашим делом было сообщить по Интернету о том, что мы достигли Судана. Однако вид Вади-Халфы говорил нам о том, что с Интернетом здесь плохо. Тогда мы взялись за третье и последнее дело — надо было достичь конца Вади-Халфы и занять позицию на выезде из неё.

Мы шли по песчаной улице. По обеим сторонам — одинаковые прямоугольные глиняные дома, огороженные двухметровыми заборами из такой же необожжённой глины. Некоторые дома и заборы были побелены, но большинство сохранили свой естественно коричневый цвет. В некоторых дворах росли пальмы и торчали над заборами и плоскими крышами домов. Прохожих почти не было. Но вот нас нагнала машина — легковушка «Тойота-хайлюкс» с кузовом, в котором размещались уже какие-то люди и доски — и затормозила.

— Скажите, где трасса на Донголу?

— Садитесь, подвезу! — отвечал водитель, и мы залезли в кузов.

Вади-Халфа оказалась необычно длинной. Вероятно, порт был лишь её предместьем. Мы впятером ехали в кузове и глазели по сторонам.

— Забыли про деньги сказать, — вспомнил кто-то.

— Ничего, пусть будет тест: первая машина в Судане!

Километра через полтора водитель свернул с основной улицы и высадил нас. Мы поблагодарили его (о деньгах речи не шло) и пошли пешком в указанном водителем направлении. Но тут возникла вторая локальная машина и довезла нас до самого выезда из Вади-Халфы.

* * *

Первая трассовая позиция на выезде из Вади-Халфы, на которой мы пребывали следующие двадцать два с половиной часа, выглядела так.

Справа от нас стоял дом, последний в деревне. Дом имел форму куба; его стены состояли из необожжённых глиняных кирпичей. В верхней части стены, обращенной к нам, имелось окно — незастеклённое отверстие. К дому была пристроена глиняная стена, окружавшая двор, в тени которой мы и сели, употребляя воду (у Вовки Шарлаева хранился в рюкзаке пятилитровый бурдюк с водой) и египетские лепёшки.

Напротив, через дорогу, виднелся ещё один дом такой же конструкции (глиняная коробка). Крыша у обоих состояла из соломы, подпираемой стропилами из пальмовых досок. Так же просто были построены все дома в Вади-Халфе: многоэтажек здесь не было вовсе.

Дорога, близ которой мы сидели, никогда не знала асфальта. Песок, а кое-где камни и глинистая земля, служили ей покрытием. Машин не было видно.

Откуда-то вышли два босоногих суданских ребёнка. Младшему была года три; у него была игрушка — колёсико на длинной проволоке-ручке. Ребёнок возил колёсико по песку и забавлялся этим. Ребёнок постарше считал, вероятно, что уже вышел из игрушечного возраста (ему было лет десять). Дети с интересом осматривали нас издали. Раз или два из ворот дома показывалась женщина и тут же исчезала.

Прошёл час, затем другой и третий. Машин не было. Тень от забора выросла — день склонился к вечеру. Мы просто балдели:

Где толпы любопытных, непременно собирающихся рассматривать всякого иностранца, как в Иране или Пакистане? Где продавцы папирусов, предлагатели хотеля и просто хэлперы, в соседнем Египте доводившие нас до белого каления своими: «Мистер! Что вы желаете?» Где обменщики денег, где таксисты, обильные в приграничных городах? Да, кстати, где, наконец, машины?

Вади-Халфа погрузилась в сумерки. Тут, вероятно, суданцы пробудились от дневной спячки, вытащили на улицу коврик-циновку, неспешно приготовили чай… Три или четыре суданца негритянского цвета (вероятно, жители ближайших домов), одетые в длинные белые халаты и белые шапочки, вынесли нам первую суданскую еду. Мы погрузились в ужин и беседу.

Наших познаний арабского языка хватило на то, чтобы понять следующее:

1. О потоке машин. Сегодня вечером в Вади-Халфу прибудет поезд из Хартума. После прибытия поезда, ранним утром, пойдут машины на юг.

2. О населённых пунктах. Дом, у которого мы сидим, является последним в Вади-Халфе. Дальше простирается пустыня, где нет ни одного дома более чем на сотню километров, до деревни Акаша.

Мы смотрели в чистое, звёздное небо, пили чай с жителями Судана и удивлялись.

Поздно вечером ветер прислал нам далёкий гудок поезда. Вдали, через темноту, поползло маленькое светящееся пятнышко. Это и был поезд; он запаздывал. Суданцы известили нас, что завтра пойдут машины, а сегодня пора спать.

Мы решили спать прямо рядом с трассой, чтобы не пропустить машину. Пока мы объясняли, что коврики, на которых мы сидим, неплохо бы подтащить поближе к дороге, — по трассе, пыля, промчалась перегруженная крытая «Тойота-хайлюкс», чуть не чиркая брюхом о песок. Такая машина (как мы уже поняли, самая распространённая в Судане) называется также у местных «Бокаси». Хоть по асфальту, хоть по песчаной целине, эта машина может развивать скорость до 80 километров в час, и везти при этом в своём кузове до десяти человек народу!

Шарлаев моментально среагировал на явление «Бокаси». и побежал наперерез, но было поздно. Утешая его мыслями, что это была рейсовая машина, мы всё же решили повысить бдительность и перенесли циновки поближе к дороге.

Поток машин не получил своего продолжения. Вскоре после того, как весь чай был выпит, фуль съеден, а слова сказаны, суданцы отправились по домам — спать. Мы остались на трассе проявлять бдительность, но вскоре, конечно же, заснули тоже.

24 марта, среда.

Ночь выдалась прохладной; машин не было. В шесть утра взошло солнце, а к семи Вади-Халфа погрузилась в жару. Лежать под палящими лучами солнца стало неприятно, и мы перебрались в постепенно уменьшающуюся тень, порождаемую вчерашним глиняным забором.

Суданцы проявили благожелательный интерес к нам и угостили чаем. Чай выдавался небольшими порциями (наверное, его кипятили на огне в маленькой ёмкости), был очень густой и сладкий. Одна из женщин оказалась англоговорящей и использовала своё образование для того, чтобы, ссылаясь на бедность, выпросить у нас в подарок фотоаппарат. Вместо этого она получила килограмм риса и была весьма довольна.

Часов в десять утра в нашу сторону запылила вторая машина. Тут уже упустить её было невозможно, и она остановилась. В пассажирской (“рейсовой”) «Тойоте» тряслись по суданским ухабам уже восемь человек, в том числе наши двое буржуазных знакомых: лысый француз-пенсионер и молчаливый японец-дизайнер. Водитель, услышав про нашу бесплатность, отвечал, что машина уже перегружена.

Мы попрощались с буржуинами — как знать, встретимся ли ещё? Интересно, что с обоими мы ещё повстречаемся на просторах Судана… но об этом будет рассказано отдельно.

Машина укатила, а местные жители, издалека смотревшие за процессом автостопа, вероятно, посочувствовали нам.

Солнце вошло в зенит, когда на трассе образовалась третья машина. Огромный запылённый грузовик с металлическими бортами, с кузовом, полным мешков и циновок. Вероятно, это были те самые циновки и мешки, что приехали накануне с пароходом из Египта. Поверх грузов, подпрыгивая на ухабах и защищая от пыли нос и рот головными уборами, ехало человек двадцать пассажиров. Этот-то уже точно не рейсовый! Застопился.

Но, о коварство судьбы! — водитель оказался, как и предыдущий, потенциальным деньгопросом. Узнав про нашу автостопную сущность, грузовик сказался перегруженным, улыбнулся и медленно укатил в Акашу, которая и была его пунктом назначения.

— Развели тут деньгопросов! Нам хотя бы до Акаши добраться, там уже будут нормальные локальные машины, — рассуждали мы. — Надо их заговаривать, более подробно объяснять нашу сущность! Открытки дарить!

Долго ли, коротко ли, но когда на горизонте появился следующий грузовик, именуемый здесь также «Лорри», Костя Шулов (он был у нас самым разговорчивым по-арабски) обратился к водителю с такой подготовленной речью:

— Здравствуйте! Мы путешественники из России, путешественники «отостоп». Мы путешествуем Россия, Грузия, Турция, Сирия, Иордания, Египет, Судан, по дороге. Не в хотеле, не в автобусе, а так: можно подвозиться по дороге? один километр — хорошо, десять километров — совсем хорошо. Египет нехорошая страна, Судан хорошая страна. Это вам подарок: открытки, Россия, Москва. А можно с вами подвозиться по дороге в сторону Акаши, Донголы? Заплатить деньгами нечем будет. Такие уж мы путешественники «отостоп». А это вам ещё одна открытка — русский сувенир.

Несколько суданцев, невзирая на жару, вышли из своих глиняных домов наблюдать за представлением, которое называлось «Сьяха отостоп». Водитель, поражённый говорливостью Шулова, согласился нас подобрать, и мы впятером полезли в кузов, где находилось множество мешков, коробок, чемоданов, тюков, свёртков, а на них — около двадцати человек.

Мы тронулись. Жители глиняных домов Вади-Халфы — женщина, получившая рис вместо фотоаппарата, дети с колёсиком на ручке из проволоки, мужчины, угощавшие нас фулем и чаем, — собрались на дороге и махали нам вслед. Мы удалялись, глиняные строения и далёкие пальмы растворялись вдали… и вскоре мы уже тряслись по ухабам посреди пустыни.

* * *

Суданские дороги оказались, как мы и думали, не из лучших. Нас трясло и било о железные борта; мешки и свёртки перетекали с одной стороны кузова на другую; песчано-каменные пейзажи сменялись на каменно-песчаные и наоборот. За час мы проехали километров двадцать… И уже вечером грузовик высадил нас близ небольшой придорожной харчевни, за которой, вдали, в последних лучах заходящего солнца, на берегу Нила, росли редкие пальмы и торчали глиняные коробочки-домики: это была Акаша.

Видимо, грузовик понял нас слишком буквально (подвозиться в сторону Акаши), брать нас дальше почему-то не захотел и уехал. Мы были рады и тому: первый настоящий суданский автостоп!

Придорожная харчевня представляла собой глиняные стенки и навес из соломы. Рядом стояли два кувшина для воды, литров на сорок каждый. Кухня, точнее — место для огня, — находилась тут же. Мы попросили разрешения сварить наш рис у двух сотрудников сей пустующей едальни.

Последующий час прошёл в следующих занятиях. 1. Мы ходили по окрестностям (вдоль и поперёк «трассы» и вокруг «столовой») и искали веточки, щепочки и иной мусор в качестве дров. (Можно было, конечно, развести возвращённый нам примус, но мы экономили бензин.) 2. Готовили на огне рис и чай, общаясь с обитателями столовой. 3. Ждали машину.

Машин не было видно, и когда совсем стемнело, мы улеглись рядом с трассой, надеясь не проспать, в случае чего. Но что за глюки? Какие-то огоньки вдали, не то фонариком кто-то светит, не то фары… И вот, в сию ночь, нас подобрал второй грузовик, набитый людьми и вещами ещё сильнее, чем предыдущий, едущий в Донголу!!

В тёмном кузове люди стояли вплотную, битком, на различных ящиках и мешках. Я увидел тёмную пустоту между людьми и нырнул туда. Но — о ужас! там оказалось что-то мягкое и живое! Стиснутые мною суданцы засмеялись. Это оказалась овца, которую хозяин вёз куда-то и зачем-то.

Вовка Шарлаев, не обретя места в недрах кузова, сел на его металлический борт. Остальные кто сел, кто втиснулся, кто встал, и грузовик тронулся.

Трасса Акаша—Донгола показалась мне наихудшей в мире. Пассажиров, грузы и овцу кидало туда и сюда, било об обитые металлом стенки кузова. Шарлаеву на бортике, вероятно, надоело подпрыгивать на ухабах и он перебрался в гущу народа. Грузовик то медленно, натужно поднимался в темноте на какую-то невидимую гору (отчего все грузы, люди и овца сваливались в заднюю часть кузова, прижимая там меня), то летел вниз, отчего все только подпрыгивали. Небо в алмазах, засеяное звёздами, покачивалось над нами. На крыше кабины тоже сидели пассажиры, и они тоже подпрыгивали со своими чемоданами.

По сторонам тянулась холмистая пустыня, жидко освещаемая фарами грузовика. Несколько раз мы проезжали через деревни. Тёмные, без фонарей, скопления глиняных дворов-домов, которых было в разных деревнях от десяти до тысячи. Из некоторых дворов торчали пальмы. Редкие люди выходили из этих домов навстречу грузовику. Порой он останавливался, выпускал или подсаживал кого-то или просто гудел, разрушая ночную тишь.

До Донголы — 260 километров… А-а-а-бум! Или 250 километров… Так думали мы, проезжая очередную деревню. Здесь уже не было таких интервалов, как между Вади-Халфой и Акашей — всюду жизнь! В некий момент ночи грузовик остановился в центре какого-то большого посёлка.

— Сейчас спать, ехать завтра, — объяснили нам.

С небольшой радостью (хоть и не доехали до Донголы, но и отдохнуть неплохо после такой мясорубки) мы, вместе с другими людьми, вылезли в какой-то двор, освещённый двумя-тремя хилыми источниками света типа керосиновых ламп. Посреди двора росло большое, могучее дерево.

«Спать, так спать», — подумали мы, расстилаясь под деревом, тем временем как пассажиры разбредались в разные уголки двора и исчезали в ночном мраке. Грузовик наш опустел, и даже овцы там не осталось, только циновки и мешки. Но пока мы раскладывались на земле, к нам подошли двое людей непонятного свойства.

— В хотель идите, в хотель, а тут спать не следует! — вежливо, но настойчиво потребовали они.

Что за египетский синдром?! Где мы — в Египте или Судане?

— Не хотим в хотель, хотим чтобы бесплатно, — отвечали мы.

— Мы полисмены! Идите вон туда, там переночуете, как белые люди. Бесплатно.

Нас отвели в какую-то комнатку, где не было ничего, кроме стен, двери, потолка и циновок на полу. Удивляясь на свойства «хотеля», мы расположились там и заснули.

25 марта, четверг.

Над Нубийской пустыней вставал рассвет. Тусклый свет проникал через незастеклённые окна. Может, ещё поспать? Но вскоре мы почувствовали, что во дворе наблюдается шевеление.

Грузовик уже стоял «под парами». Несколько человек уже разместились в его кузове. Бегом! Стряхивая остатки сна, на ходу запихивая спальные мешки в рюкзаки, мы попрыгали в кузов, ещё окончательно не проснувшись. В тот самый момент, когда мы с Шуловым оказались в кузове, грузовик неожиданно тронулся и разлучил нас с остальными. Мы сильно не расстроились — всё равно мы договаривались встречаться в Хартуме по мере прибытия, да, может быть, трасса и вновь соединит нас. Пока мы с Шуловым заочно ругали наших нерасторопных товарищей, грузовик с нами и ещё с несколькими человеками заехал в соседний квартал деревни и начал разгружать циновки через отворяющийся сзади кузов.

Пока циновки разгружались, наши оставшиеся трое друзей с рюкзаками догнали нас пешком. Тут и оказалось, что грузовик вообще не поедет в Донголу, а будет заниматься дальнейшей разгрузкой. Тревога оказалась ложной. Вылезли из грузовика и направились на южный выезд из деревни.

Ещё раз поясняю, что каждый участник Великой экспедиции, как мы заранее обговорили ещё в Москве, сам несёт ответственность за свою жизнь и передвижение. Поэтому, как вы помните, когда мы с Гришей случайно разлучились в Акабе, или когда мы с Шуловым попрыгали в этот грузовик, бросив остальных, или когда в последующем Шулов отделился от нас четверых и ушёл в ночь, и в других подобных случаях — раскаяние нас не терзало. Каждый из нас заранее знал дату и место очередной встречи и мог при необходимости передвигаться сам, имея всё необходимое снаряжение и информацию для этого.

Итак. Трасса, проходящая через деревню, была оживлена. То и дело (раза три, пока мы шли) нам навстречу проползали машины, полные людей. Вероятно, они были локальными, как и в Вади-Халфе. Дошли до южной окраины деревни и встали у стены последнего глиняного дома. В этой тени термометр, если бы он у нас был, показал бы всего 32–33 градуса, утренняя прохлада, можно сказать. Машины в нужном направлении пока не были видны.

Однако — не помешало бы позавтракать. Местных денег у нас не было (помните, в Вади-Халфе нам не удалось обменять их), рис кончился (один килограмм подарили, другой почти съели). Что ж — пускай один человек останется у рюкзаков, а остальные пойдут по домам и попросят по одному хлебу в подарок.

Я направился в один из ближайших домов. Глиняный дом, как и все остальные, был огорожен глиняным забором метра два высотой. Я постучался в деревянные ворота, которые были приоткрыты.

— Здравствуйте! Подарите, пожалуйста, 1 хлеб!

Высокий чёрный человек в белом халате выглянул ко мне и скрылся во дворе. Ничего не произошло. Минуты через три я подумал, что жители напуганы и нужно идти в другой дом. Но вот вижу через щёлочку: во двор выносят циновку, достают плошку и тонкие сухие лаваши-блины и наливают оранжевую жидкость типа супа. «Ага», — подумал я, — «тут решили меня накормить капитально!» Я объяснил, что задерживаться не могу, взял букет тончайших хлебных листков и вернулся к своим.

Тут возвращаются и другие автостопщики. У всех — похожая ситуация. Вот и разные виды хлеба, вот и финики (почти килограмм), вот уже из соседнего дома спешит к нам негр, неся в подоле ещё большую порцию сушёных фиников. «Так и закормят, — подумали мы, — машину бы скорей!»

Но долго злоупотреблять гостеприимством суданцев в этой деревне нам не пришлось. Некий джип марки «Тойота-хайлюкс» с набитым доверху кузовом увёз нас далее.

Дорога шла вдоль Нила. Справа были видны травы и пальмы на берегу оного; слева — бесконечная пустыня. Несколько раз дорогу пересекали каналы, берега которых состояли из глинистой земли. Каналы проходили заметно выше уровня Нила, вероятно, их наполняли скрытые насосы. Вода из Нила по каналам уходила вглубь пустыни, где, вероятно, большая часть её терялась в песках, а меньшая часть орошала какое-нибудь маленькое поле.

Дорога была плоха, и нас, уцепившихся наверху джипового груза, сильно трясло. На одном из ухабов от джипа отделилось двое существ: курица (она, оказывается, тоже ехала среди всего этого груза) и Вовка Шарлаев со своим рюкзаком, за который он держался. Вовка укатился куда-то по песку, но не пострадал. Курица, обретя нежданную свободу, убежала в пустыню, и водители, да и все мы вместе в Вовкой стали бегать за курой по пустыне и вскоре вернули её.

Трасса, идущая по пустыне, разветвилась на несколько дорог, и какая из них главнее — не было ясно. Посреди пустыни и оставил нас джип, свернувший к берегу Нила. Погибнуть на позиции в пустыне мы не могли (Нил протекал в трёстах метрах), но какая из колей в песке является Трассой? Пошли назад, к месту разветвления дорог, и выбрали позицию для голосования. В этот день мы успели подогреться под солнцем, размышляя о том, что неплохо бы стопить в обе стороны (вперёд в Донголу и назад в деревню).

Но счастье сопутствовало нам. Не успели мы разочароваться в суданском автостопе, как нас подобрал на своей «Тойоте-хайлюкс» новый суданец, едущий в самую Донголу!

Новый суданец знал несколько английских слов. Кузов его «Тойоты» содержал большую бочку бензина, а кроме неё — никаких пассажиров! Сообщение об отсутствии денег он воспринял спокойно, а в одной из притрассовых деревень даже купил нам пепси-колу и печенье. Из всего этого мы и заключили, что это новый суданец. Кстати, египетские водители почти никогда не подкармливают автостопщиков.

Мы ехали в кузове и наслаждались скоростью. Ничего себе! Эта машинка может ехать по песку со скоростью 50–70 км/час! Мы проезжали мимо многочисленных деревень, ослиных повозок, пальм, каналов, глиняных домов и редких соломенных хижин, и чувство настоящей жизни не покидало нас. Машина оставляла за собой шлейф пыли.

Раза два мы останавливались, заезжая в ту или иную деревню, куда водитель передавал приветы и мелкие грузы. Ближе к вечеру мы остановились в придорожной харчевне, и водитель заказал на всех нас местные кушанья. Одно кушанье представляло собой блюдо с пористым хлебным веществом, погружённым в тягучий кисельный суп, который мы назвали «сопли». Вытаскиваешь из блюда кусок этого хлебного вещества, а сопля за ним тянется тончайшей ниточкой до самого рта. Вкус необычный. Другие угощения — фуль, хлеб, чай — были нам уже известны. После ужина и отдыха мы поехали дальше.

Когда же над Суданом сгустился вечер, мы подъехали к Нильскому парому. Сей паром соединял нашу трассу, проходящую по восточному берегу Нила, с городом Донголой, находящимся на западном берегу. Паром являл собой большую, старую, медленную баржу, полностью заполняемую телегами, машинами и людьми.

Вот и Донгола. По сравнению с Вади-Халфой и другими деревнями, это — настоящий город. Несколько главных улиц покрыты — никогда не угадаете! — асфальтом. Кое-где тускло светят электрические лампочки. Город окружён огородами и пальмовыми садами, вдоль улиц растут деревья, и местная машина редко-редко, но проскочит навстречу.

— В Донголе — в какой-нибудь хотель? — обратился к нам водитель.

— Нет, — отвечаем мы, — хотель не хотим, так переночуем, без денег.

— Хорошо, переночуете без денег, — решил водитель и привёз нас к воротам какого-то непонятного, полутёмного двора, — подождите минутку.

Водитель вышел из кабины и зашёл в ворота, а потом вскоре вышел, пригласив нас внутрь. Сам он внутрь больше не пошёл, а попрощался с нами и уехал со словами: «Вы можете спать тут».

Из ворот вышел некий человек и позвал нас во двор. Двор был больше, чем обычный суданский жилой двор, содержал газоны и цветы, а также краны с водой. «Ничего себе, тут есть даже водопровод! — подумали мы. — А есть ли тут Интернет или телефон?»

Пользуясь местными кранами с водой и египетским мылом, мы постирались. Странный местный человек был молчалив, и нас не оставляли сомнения о месте сём. Вскоре он принёс большую тетрадь с записями и изъявил желание посмотреть наши паспорта.

— А что это за место? — спросили мы. — Это гостиница?

— Нет, — отвечал человек с тетрадью.

— Это мечеть?

— Нет.

— А что же это?

— Это секьюрити-дом, — отвечал человек с тетрадью.

— А мы здесь можем спать?

— Нет, мы пойдём в полицию.

Вот те на! Оказывается, наш водитель решил сдать нас в полицию! Вероятно, он почувствовал, что у нас нет пермита или ещё каких документов, и нас сейчас капитально задержат.

Вскоре, оправдывая наше беспокойство, появился ещё один человек и изъял наши паспорта. Затем нас отвели в полицейский участок, находившийся рядом. Наш «проводник» долго общался с полицейскими, показывал наши паспорта (вероятно, открыв отсутствие регистрации)…

— Что, какие-то проблемы? — спрашивали мы.

— Нет проблем, всё в порядке, — отвечали полицейские, но было видно, что они озабочены нашим случаем. Главный полицейский пошёл докладываться о нас по телефону, но, вероятно, не дозвонился. Нас погрузили в кузов полицейской машины и повезли в ночь.

Подъехали к какому-то дому. Полицейский, неся наши паспорта, вышел из кабины и постучался в металлические ворота. Однако нужного ему человека не было и тут. Нас, с нашими рюкзаками, опять свалили в кузов и повезли дальше по ночной Донголе…

Когда найти нужного начальника оказалось невозможным, мы вернулись сперва в «секьюрити офис», а потом снова в полицейский участок. Другой начальник, наши паспорта и наш «проводник» уединились в какой-то комнате участка, освещённой голой электрической лампой. Нам сказали стоять во дворе.

Прошло ещё некоторое время, а наша ночная судьба так и не решалась. Выяснить подробности и причины нашего задержания мы не могли, так как плохо знали язык. Всё же я решил попробовать выяснить нашу судьбу и заглянул в комнату, где два суданца, листая наши паспорта, вели неторопливую беседу. Ну и подставил нас водитель!

К счастью, начальник полицейского участка оказался неожиданно англоговорящим (все остальные таких свойств не проявляли).

— У вас какие-то проблемы? — спросил я его.

— Нет, это ведь у вас проблемы, — ответил начальник.

— ???

— Это же у вас проблемы. У вас нет денег, чтобы заплатить за хотель, и мы вот думаем, как с вами быть.

Я объяснил, что произошла неточность: деньги на хотель у нас есть, но мы не хотим ночевать в хотеле, а переночуем в палатке на берегу Нила.

— Так вы говорите, что хотите переночевать в палатке?

— Да.

— Не замёрзнете?

— Нет, что вы!

Пять паспортов вернулись ко мне, и я, едва сдерживая смех, поблагодарил и попрощался с начальником полиции, проявлявшим такое беспокойство о нашей судьбе. Вновь свободные, мы пошли от полицейского участка куда подальше.

* * *

Было, наверное, часов десять вечера. По тускло освещённым улицам Донголы бродили редкие жители. Работали две или три уличных харчевни. В одном месте продавались местные арбузы удлинённой формы.

Мы уже две недели не звонили в Россию, и о том, что с нами, никто не знал. Надежды на обнаружение интернета в глиняных деревнях по дороге не оправдались. Но в этом цивильном, асфальтовом, электрическом, арбузном городе Донголе должна быть международная телефонная связь!

Этим вопросом мы озаботили подвернувшихся нам местных жителей. Они вызвались нам помочь, гордо заявив, что из Донголы можно позвонить когда угодно и куда угодно. Вскоре привели человека, который оказался заведующим переговорным пунктом. Мы пошли с ним. Переговорный пункт был закрыт — то ли из-за позднего часа, то ли из-за малого спроса на услуги. «Телефонист» отпер маленькую комнату переговорного пункта, ввёл нас в помещение, по размеру немного меньшее гаража, и зажёг три свечки (здесь электрификация ещё не достигла, как в Подмосковье, каждого сарая). Все, кто желал, позвонили в Россию, и, поскольку местной валюты у нас не было, расплатились долларами.

На прощание я обменял у телефониста 10$ по грабительскому курсу, и мы отправились проедать эти деньги. Съели арбуз (1$) и несколько тарелок фуля (по 0.5$). Было уже около полуночи, когда мы наконец вышли на берег Нила и расстелили свои спальники на чьём-то огороде.

26 марта, пятница.

Наутро мы проснулись свободные и счастливые. Решили переправиться на другой берег Нила, туда, где проходит трасса на старинный город Кариму. Собрались и отправились на переправу.

Большая баржа, как и вчера, полная машин, ослов, овец и людей бесплатно перевезла всех на противоположный берег реки. Там находился «маркет» — небольшой базар, где в питии чая и поедании фуля проводили своё время немногие ожидавшие попутного транспорта куда-либо, в основном, вероятно — в Вади-Халфу.

Чем заняться первым делом? Конечно, едой! Так как у нас теперь были деньги, мы уселись в одной из едален и употребили сперва одну, а потом вторую и третью тарелки фуля. А оное кушанье в Судане делается так.

Как и в Египте, фуль (фасоль) живёт и постоянно варится в большом металлическом кувшине на огне или на углях. Порция фасоли выкладывается из этого кувшина в тарелку (миску) длинным половничком. Затем продавец берёт в руки стеклянную бутылку из-под пепси-колы и начинает донышком растирать варёную фасоль в кашицу. Затем к каше сей добавляют растительное масло, тёртый сыр и другие вкусности. К фулю прилагаются две толстые лепёшки хлеба, используемые для еды (ложек там не применяют). Такая порция стоит альф гиней (1000 фунтов, или 100 динаров, а для нас — примерно полдоллара). Из чувства коллективизма суданцы, если едят вместе, не заказывают раздельных тарелок фуля, а едят все вместе из большой миски.

Мы попросили вскипятить нам чай, и повар в харчевне с удовольствием выполнил нашу просьбу (это вам не Египет!). Когда же кипяток поспел, мы начали спорить, кто пойдёт за сахаром, и стоит ли его покупать или просить, и кто непосредственно этим займётся и т. д… Пока спорили, суданцы как-то постигли нашу проблему и подарили нам сахару. Другие суданцы подарили Андрею Петрову 500 фунтов, за которые он на этом же маркете приобрёл небольшой арбуз.

Здесь мы впервые увидели суданские монеты. В обращении ходят два вида монет: 100 и 50 фунтов. Как мы увидели, они тяжеловесны и напечатаны довольно грубо. Невооружённый глаз может заметить, что монеты имеют разную толщину — одни толстые, другие потоньше; попадаются и кривые — толстые только с одного края. Полтора века назад, когда здесь был дефицит разменной монеты, металлических дел мастера имели право чеканить мелочь самостоятельно. За день работы чеканщик изготовлял себе сумму денег, составлявшую его дневной заработок, который потом запускался в оборот. Сейчас деньги печатает государство, но кустарностью от сих денег веет до сих пор.

Солнце подогрело окружающий воздух, и мы вышли с маркета, желая добраться до последнего строения Правобережья и ожидать машину близ него. Вблизи маркета оказалась деревня, расположенная совершенно симметрично основной Донголе относительно Нила. Мы устроились в тени дерева близ последнего дома этой деревни, ожидая машину и радостей от местных жителей.

Радости не заставили себя долго ждать. Жители крайних домов заинтересовались нами. Некий седоусый дед в тюбетейке зазвал нас в свой дом, который был подозрительно безлюден, хотя под навесом стояло немало деревянных кроватей. Пока мы думали — «уж не хотель ли это?» — и пытались вести светскую беседу, из соседнего дома прибыло огромное железное блюдо, на котором стояло блюдо поменьше с фулем, был разложен хлеб и т. п. Мы воспользовались благами суданской земли, а потом вернулись переваривать эти блага под дерево, на трассу.

Наконец, пошла машина и провезла нас по пустыне километров пять. Оказалось, что вопрос с трассой на Кариму совсем не ясен. Через каждые двести метров в пустыне были расставлены железные столбики, отмечающие направление; но следы машин пересекали всю пустыню и близ столбиков совершенно не сгущались. Следующую машину мы ждали под каким-то колючим кустом, но когда она появилась, водитель оной сказал, что трасса на Кариму совсем не там. Мы собрались и вяло пошли по пустыне назад, в сторону Донголы, припоминая, что где-то из песка торчал загадочный, первый увиденный нами в Судане, дорожный указатель.

Там, около указателя, мы и остановились. Андрей Петров, научившийся к тому времени читать арабскую вязь, обнаружил на одной из двух металлических стрелок указателя искомую надпись «Карима». Тут мы и остановились, ожидая машину.

Однако машины исчерпались. Вечером мимо нас началось встречное движение местных жителей, едущих на ослах в свою деревню с полей. Удивляясь на нас, жители выдали нам полтора хлеба. Марутенков и Шарлаев восхотели покататься на ослах. Жители предоставили им такую возможность, и автостопщики удалились в пустыню, поскольку не смогли разобраться, как тормозить и как разворачивать осла. Впрочем, когда ослы заскучали, хозяева оных настигли их пешком, удивляясь на нашу необразованность.

Позиция, на которой мы ожидали машину на Кариму, была такова. Металлический столб с указателями, торчащий из песка, был нам опорой для тента, который защищал нас от солнечного зноя. Трасса представляла собой разрозненные колеи в песке, образованные машинами и ослами.

Вдали виднелись поля и огороды, питаемые, вероятно, водой из глубоких колодцев. Мы пошли к этим полям, желая найти там людей, сахар или другую пищу. К сожалению, две хижины, видневшиеся на полях, оказались нежилыми, и мы смогли лишь пополнить запасы воды из суданских глиняных кувшинов.

Поскольку вечер совсем окутал нас, мы развели костёр из ветвей кустарников, росших рядом. Всё же мы были не в настоящей пустыне — в нескольких километрах от нас протекал Нил, и это дало возможность кустарнику обильно расти в ложбине. Сварили суп из последних остатков египетского риса и картошки, а затем чай. Пока были дрова, мы поддерживали костёр, представляя, какому удивлению подвергнутся водители каримских машин, что проедут мимо нас. Но так как машин не было, мы легли спать.

В самом деле, сегодня был выходной день — пятница. Немудрено, что транспорта было немного. А вот завтра машины пойдут просто нескончаемым потоком с самого утра.

27 марта, суббота.

В пол-седьмого утра мы уже развесили тент от солнца на нашем заветном столбе-указателе. Машин всё не было. К десяти утра проехала одна встречная (но не из Каримы, а из соседней деревушки) и несколько ослов.

Утром я пошёл в нежилой дом за водой и повстречал жука-скарабея. Оказывается, и впрямь существуют они, катящие перед собой шарик. Сахара в доме за ночь так и не возникло.

Солнце стояло в зените, когда нам надоело автостопить. В самом деле, зачем она нам, эта Карима? Наш предыдущий, «новый суданский» водитель обещал на этой трассе пять-шесть-восемь машин в день. А где они? Трасса Донгола — Карима показана на картах на два порядка худшей, чем Вади-Халфа — Донгола. Может, водитель ошибся и имел в виду одну машину в пять-шесть-восемь дней?

Мы решили не посещать Кариму, а направиться прямым путём на юг, в столицу, в Хартум. Уж туда-то точно машины есть! Только теперь нам надо вернуться к Нилу, переправиться в Донголу и приступить к голосованию на южном выезде из неё.

…Встали, лениво собрали тент, нацепили рюкзаки и поплелись обратно. Через три километра мы оказались у того самого дерева на краю деревни, под которым сидели накануне. Мы шли по песчаной улице деревни и вдруг увидели, как под другим большим деревом сидит большая тусовка, человек двадцать, дети и взрослые, и вчерашний дед, водивший нас в гости в пустынный дом, — среди них. Нам предложили присоединиться, и мы сели рядом, надеясь на традиционное суданское гостеприимство.

Пока в недрах одного из домов готовилась предназначенная нам еда, мы рассматривали жителей деревни. Большинство из них были чернолицы и черноволосы, одеты в длинные белые халаты и обуты в шлёпанцы. Один парниша лет восьми был почему-то в костюме, галстуке и ботинках на босу ногу. Несколько человек были в тюбетейковых или чалмоидных головных уборах, но большинство — с непокрытой головой.

Причина нашего неуезда на Кариму была проста. Дело в том, что сегодня, по мнению суданцев, был мусульманский праздник — Курбан-Байрам, отмечаемый здесь, как у нас Новый год. А какой же водитель, и какая же машина поедут в Кариму в праздник? А завтра машин будет немало во всех направлениях. Если Бог даст: букра, иншалла. Но мы решили более не ожидать подарков Аллаха на глухом Каримском хайвее, а поехать по трассе прямо на Хартум. После еды, конечно.

Андрей имел интересную привычку бороться на руках со всеми желающими.

Здесь он опять, как часто бывало, пытался заставить заниматься армрестлингом местную молодёжь, но так как суданцы увиливали, Андрей взялся за нас. Поборов всех согласившихся на сие, он успокоился.

Долго ли, коротко ли, — в Судане не считают время… Поспела и наша еда, на этот раз рисово-мясная. Еду готовят женщины. В Судане принято подавать гостям на большом алюминиевом блюде-подносе, на котором стоят уже тарелки с собственно едой. Эти подносы имеют диаметр не меньше метра, поэтому, в буквальном смысле, не лезут ни в какие ворота. И когда в одном из соседних домов послышался знакомый звук и стук (блюдо пытались вытащить из ворот дома, но, разочаровавшись в сём, пронесли над воротами) — мы поняли, что наша еда готова.

Мы сели за еду (никто больше к ней не прикоснулся), и продолжили разговоры с людьми, совершенствуясь в арабском языке. После еды нам вынесли чай, уже заваренный и круто засахаренный, в китайском термосе. Дети с интересом рассматривали, как белые мистеры едят.

После обеда ещё немножко посидели (не только из вежливости, но и надеясь, что принесут ещё добавку чая), затем поблагодарили суданцев и пошли в сторону «маркета» и переправы.

* * *

Маркет и переправа были совершенно иными, чем вчера. Все лавки и столовые были закрыты. Обе баржи для переправы стояли на приколе и никуда не плыли. Деревянный парусник, старый и облезлый, сделанный, вероятно, из пальмовых досок, пришвартовался к берегу и тоже никуда не направлялся. Не было ни телег с ослами, ни машин с людьми, и лишь маленькая деревянная лодка с навесным мотором качалась на воде у берега.

— Пошли! — воскликнул Вовка, увидев сию возможность для переправы.

— Это же за бобы! — занервничал Шулов, но было поздно: водитель лодки уже подзывал нас. Вовка объяснил нашу сущность, лодочник согласился и даже был доволен, мы погрузились в лодку и отчалили.

Лодочный мотор был, вероятно, стар, и посреди Нила заглох. Лодочник долго и судорожно заводил его, и с десятой попытки мы опять завелись. Встречный лодочник, перевозивший суданцев через великую реку, увидел в лодке мистеров и окликнул нашего «водителя»:

— Много бабок с них срубил?

— Бесплатно! — гордо отвечал наш лодочник, довольный возможностью совершить доброе дело.

Опять Донгола. И здесь сегодня что-то не в порядке. Закрыты лавки, магазины, столовые. А мы-то хотели купить арбуз! Впрочем, вскоре появился усердный помогатель, не поленившийся сходить с нами на базар. Базар был пуст, ни товаров, ни продавцов, ни покупателей, лишь тощие козы со связанными ногами ковыляют и доедают мятые помидоры и другие негодные овощи с земли. Наш хэлпер провёл нас среди пустых рядов, отворил тёмную кладовку и вынул из короба четыре больших грейпфрута.

— Всего 10.000 фунтов, — произнёс он.

Наше выражение лиц видоизменилось (только вчера мы купили небольшой арбуз всего за 500 фунтов), так что фруктовый дилер немного сбавил цену:

— Ладно, 8.000 фунтов. Я же ради вас так далеко ходил!

Пришлось оставить суданца с грейпфрутами наедине. Так и не найдя арбуз или другой фрукт за приемлемую цену, мы нашли-таки выезд из города, который местные жители именовали Дорогой На Хартум. Дорога была асфальтирована, но вела, как оказалось, лишь в аэропорт Донгола, находящийся в километре от города. На полпути, между городом и аэропортом, от неё на юг ответвлялась печальная пыльно-песчаная дорога, которая, по мнению водителей, ездивших в аэропорт и обратно, и была для нас нужной. Раз в день или два аэропорт принимал маленькие самолётики, летящие из Хартума.

Мы заняли место на позиции… Как читатель может догадаться, это было бесполезно: машины ходили очень редко и то только в аэропорт и обратно, а суперпрямая трасса на Хартум осталась до вечера пустынна. Мы лежали на трассе и болтали о различном. Наши губы обветрились и потрескались, мы прокачали сквозь себя уже немало воды, а уехать из Донголы всё никак не удавалось.

Вечером 27 марта мы поняли, что машин сегодня уже, вероятно, не будет, и вновь вернулись в город, ожидая, что кто-нибудь из местных жителей угостит нас.

Так и произошло. На одной из улиц вечерней Донголы нас окликнул мужичок, который оказался… русскоговорящим! Когда-то, давным-давно, он учился в России на тракториста, и теперь его дом наполняли книги на русском языке на тракторно-механическую тему.

…При свете солярковой лампы мы сидели дома у сего человека и беседовали. Судан богатая страна, здесь всё есть, — рассказывал хозяин. — Центральная Африка и Чад гораздо беднее. Вот Судан и оказывает Чаду экономическую помощь. Вот дорогу им построили. (Я подумал, что технология строительства дорог в Судане проста: проехали по пустыне туда-сюда на джипе, вот и дорога.) Но, конечно, в Судане всё дороже, чем в Египте, например. Раньше СССР был самой дешёвой страной. А сейчас правда, что доллар стоит 3000 рублей? (Я ответил, что это было лет пять назад, а сейчас ещё в восемь раз дороже.)

Что на юге Судана делается, никто не знает. А дорог на Хартум имеется целых три. Одна — это здесь, вдоль Нила, между деревнями. Вторая — по пустыне, от аэропорта надо свернуть налево; она идёт в десяти километрах от Нила. И третья — где-то посередине. На ней мы и сидели, но, как предположил хозяин дома, машин сегодня и не должно было быть — ведь нынче праздник!

При свете коптящей солярковой лампы мы записали несколько новых арабских фраз и выражений. От возможности переночевать у русскоговорящего мы отошли в пустыню, понимая, что завтра с утра пойдут машины и не следует их пропускать.

Мы попрощались с русскоговорящим человеком и отправились обратно, по асфальтовой дороге. На выезде из города стояла пустынная, тёмная бензоколонка. «Вот тут неплохо набрать воды на вечер», — подумал я и, оставив друзей и рюкзак на дороге, пошёл с бутылкой к заправке.

В Судане повсюду — на улицах городов и деревень, во дворах, близ мечетей, полицейских участков и заправок, стоят большие глиняные кувшины с водой, литров на тридцать, а то и пятьдесят каждый. Они укреплены на высоте метра от земли, и защищены от солнца сверху навесом из соломы. Вода понемногу просачивается сквозь глиняные стенки кувшинов, кувшин потеет и при ветре охлаждается.

Так вот, иду я в темноте с бутылкой к кувшинам, стоящим подле заправки, как вдруг резко передо мной, метрах в четырёх, вскакивает фигура солдата-негра с автоматом. Он резко направляет автомат в меня и кричит нечто эквивалентное нашему

— Стоо-о-оойй!!

Я испуганно замер (с бутылкой в руке). Замер и солдат (наверное, он тоже был испуган и решил пристрелять меня, если что). Я стою и думаю: если он сейчас будет стрелять, успею я увидеть вспышку из ствола автомата или уже нет? Секунд пять мы так стояли молча и не двигаясь, боясь друг друга. Потом я решил нарушить затянувшееся молчание и спросил по-арабски:

— Мумкен мойя? (Можно воды?)

Солдат показал мне (автоматом) в сторону кувшинов. Я набрал воды и, провожаемый стволом, растворился в темноте, а солдат, вероятно, перевёл дух и пробормотал: сгинь, шайтан…

Я вернулся с водой к друзьям на трассу, и мы пошли подальше от города

и солдат его. Вскоре нас нагнал мотоциклист и предложил подвезти кого-нибудь из нас (подъехать вызвался Шулов), вписать на ночлег и т. п… От ночлега мы отказались, и, догнав пешком проехавшего 500 метров Шулова, удалились ночевать в пустыню.

28 марта, воскресенье.

Мы продолжили ожидание машин, усевшись на том месте, где от асфальтовой дороги Донгола—Аэропорт ответвлялась трасса на Хартум. Машин на

Хартум не было. Изредка проезжали «Тойоты» в аэропорт. В Судане оказалось весьма развитым самолётное сообщение между столицей и несколькими основными городами. Мы сидели, разлагаясь на солнце, и толковали на этот раз о всяких вероучениях: об ивановцах, о секте «Новый акрополь», о кришнаитах и о ментах.

К двум часам дня мы зажарились (тени, воды, людей и благ на нашей позиции не было), и по очереди сходили к аэропорту (договорившись, если что, уезжать по частям). Около аэропорта находилась мечеть. Хотя она была пуста в любое время дня и года, в ней оказалась не только вода, но и душ. Хорошо путешествовать по мусульманской стране! Совершив по очереди омовение и стирку, мы продолжили разлагаться.

Костя Шулов, утомившись от долгого ожидания машин на Хартумской дороге, решил избрать другой путь. Как вы помните, в Хартум можно проехать по нескольким дорогам: 1) вдоль Нила между деревнями; 2) в десяти километрах от Нила по «скоростной» дороге, огибающей деревни; 3) и по какой-то третьей. Ну и через Кариму, конечно, но это мы уже пробовали. Костя решил избрать путь вдоль Нила: там, хотя шансы поймать прямую машину малы, но есть хотя бы транспорт между деревнями, и можно хоть по чуть-чуть, а двигаться вперёд. Итак, мы попрощались с Шуловым, и он в своём жёлтом комбезе растворился среди коричнево-жёлтой пустыне. Но не успели мы привыкнуть к его отсутствию, как он вернулся обратно к нам: ему, видите ли, в городе подарили так много еды, что он решил поделиться с нами.

Съели угощение Шулова. Кроме этого, мы съели специальную концентрированую еду, похожую на смесь печенья и бульонного кубика по цвету и консистенции. Эти кубики Шарлаев получил в Акабе как презент от моряков, и предназначались они для потерпевших крушение. Инструкция, изложенная на восьми языках, гласила:

«Не есть более 8 штук в день. Не пить первые 24 часа. После 24 часов пить не более 0.5 литра воды в сутки, а в случае дефицита воды — по 0.1 литру воды в сутки. Не смешивать с морской водой или мочой…»

Мимо нас проехал вчерашний мотоциклист.

— Это вообще не та дорога, ребята, — объяснил он. — Точнее это тоже та дорога, но мало кто ездит по ней. И вообще сегодня выходной, и машин не будет никуда.

— Так и вчера был выходной, и позавчера!

— Да, конечно, у нас ведь праздник. Но завтра машины пойдут. Обязательно. Вот по той дороге.

Мотоциклист уехал. Вскоре, нарушая его слова, на нашу «не ту дорогу» свернула первая бокаси («Хайлюкс»). Мы судорожно застопили её. Однако, водитель ехал только на 20 км, а вовсе не в Хартум, до коего оставалось 550 км. Перспектива оказаться на «развилке» в глухой пустыне нас не устраивала, и мы расхотели ехать.

— Альйом (сегодня) — объяснил водитель, — мафи сейяра (нет машин). Сейяра букра (машины завтра), иншалла (если Бог даст)! Ведь сегодня праздник!

Окончательно уверовав в неавтостопные свойства праздника, мы решили пойти в город поесть. Собрались, и только пошли в Донголу, как нас подобрала машинка, едущая из аэропорта. Водитель ехал к себе домой и провёз нас метров шестьсот. Мы вылезли из кузова, водитель вышел из кабины, посмотрел на нас и зазвал к себе на обедо-ужин.

Водитель жил весьма цивильно. В доме у него были кровати, столик и даже магнитофон. Мы поставили кассету «Песни нашего века» и кайфовали. Тем паче, что скоро нам принесли огромное алюминевое блюдо, и мы могли наполниться очередным фулем, хлебом, «соплями», мясом, рисом и чаем. Мы слушали знакомые песни и переиначивали их по-своему.

* * *

В шесть вечера мы снова на трассе, и снова встречаем того же мотоциклиста.

— Сходите, может, завтра на толкучку («Сук шаби»), — советует он, — там можно найти машину.

— На толкучке мы найдём платную машину, а здесь бесплатную, — отвечаем мы.

Мотоциклиста это не удивило, и он уехал, пообещав нам, что завтра праздник закончится и машины на Хартум пойдут просто толпами. Шулов решил остаться и на завтра на сей трассе — надо же дать машинам последний шанс увезти нас прямо в Хартум.

Ближе к темноте Андрей Петров отправился в одиночку в город пить чай (очень ему это нравилось). Вернулся он с целым мешком еды. В нём был фуль, хлеб, мясо и другие местные продукты.

Мы просто удивлялись. Почему в Судане полицейские всё время проходят мимо нас, никого не трогая? почему здесь не запрещают автостопить? как здесь сохранился такой добродушный и гостеприимный народ? почему за целых три дня мы никак не уедем из такого крупного города? на вопросы сии у нас не было ответов.

29 марта, понедельник.

Первым, по обычаю своему, проснулся Паша и стал разгонять воздух своей энергетической гимнастикой, которую мы ещё в тюрьме прозвали «лысой». Вскоре проснулись и мы. Было около шести утра, и утренняя прохлада быстро уступала место дневной жаре. Тут, стоило нам обуться, мы увидели паука.

Огромный волосатый паук бежал по своим делам через пустыню, где мы ночевали, и удивился, увидев нас. Мы тоже удивились. Вовка сфотографировал паука, и он убежал. К слову сказать, это был единственный представитель крупной дикой фауны, встреченный нами во всём путешествии.

Теперь, когда мы вернулись домой, многие москвичи спрашивали нас: ну а как там всякие львы, змеи, скорпионы, леопарды и прочие африканские чудовища? Они же там повсюду! Я отвечаю: а часто вы в России видели медведей? У нас тоже говорят, что вот, медведи там, сям, даже такое выражение есть: «русский медведь». Однако, ни я, ни мои друзья медведей в природе не видели — хотя они где-то и есть, в глухих, не посещаемых никем местах. В России так же обстоят дела с медведями, как в Африке — со змеями, львами и крокодилами.

В 6.30 утра мы уже стояли на позиции, ожидая многочисленных машин

в сторону Хартума — хотя бы до городов Габба или Дебба. Мы стояли на самой асфальтовой дороге Донгола—аэропорт, понимая, что машины, сворачивающие на Хартум по двум из трёх левобережных дорог, должны проезжать мимо нас. Мы стопили всё; стопилось всё. Но несколько утренних легковушек ехали исключительно в аэропорт, а грузовиков и вообще гружёных машин не было вовсе.

Вот из города в сторону аэропорта едет велосипедист. Чёрный, с чёрной бородой, в белом халате и чалме, на шее — белый шарф, к рулю велосипеда прицеплены четыре вставленные одна в другую кастрюли (получается такой большой бидон). Велосипедист подъехал к нам и оказался англоговорящим.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте!

— Какие-то проблемы?

— Хотим уехать в сторону Хартума. Машину ждём. Вчера не было.

— Сегодня тоже не будет — сегодня праздник.

— ??? А вчера был тоже праздник??

— И позавчера. У нас выходные. Завтра пойдёт много машин. Грузовики, автобусы, обязательно! Есть хотите?

Мы удивились такому вопросу. Впрочем, это был лишь риторический вопрос, потому как велосипедист, улыбаясь и прямо сияя от счастья, уже расцеплял соединённые друг с другом кастрюли. В одной оказался фуль, в другой — каша из бульона, мяса и риса, в третьей — «сопли», в четвёртой — хлеб. Как неожиданно Бог послал завтрак! Хотя мы должны были уже к этому привыкнуть. Разложились прямо у дороги, на песке. Мы предлагали самому хозяину еды присоединиться к трапезе, но он отказался.

— А вода у вас есть?

Оказалось, что воду мы уже выпили. Тогда бородач сел на велосипед, взял наши торпеды и отправился за водой. Когда он вернулся, кастрюли были наполовину пусты, а мы — под завязку полны.

Привезя нам воду, бородатый человек помог нам помыть руки от жирной еды — у него нашлось даже мыло. Увидев, что мы больше не съедим, суданец собрал кастрюли и подарил нам мыло. Мы обменялись адресами, и велосипедист, совершив все благодеяния, поехал дальше по своим делам. Наверное, он ехал в аэропортовскую мечеть, или в сам аэропорт. И прямо сияние распространялось от него по пустыне: он был искренне, очень рад, что ему представилась возможность совершить доброе дело!

Я вспомню этого человека, ещё и не раз. Когда в сытой, благополучной Москве ко мне заявится какой-нибудь очередной незнакомый гость и вписчик. Когда, заглядывая после тусовки в шкаф, подумаю ненароком: гости весь сахар слопали — как саранча! Когда на улице, в центре города, ко мне подойдёт какой-нибудь попрошайка и попросит рубль или пятёрку.

А бывает ли с нами так, чтобы случайного попутчика, увиденного в метро, на улице или в автобусе, позвать к себе в гости и на ночлег? А когда мы идём из магазина, полны продуктов, часто ли на нас накатывает желание, искреннее желание, подарить их кому-нибудь, местному или приезжему? Так-то оно, полезно порою, очень полезно вспомнить радостных негров!

Когда велосипедист уехал, мы продолжили ожидание машин. И это ожидание не было напрасным. Гудя и пыля, на нашу дорогу выехал — к сожалению, встречный — огромнейший «гобот» (большая, неповоротливая машина). Толстый и гружёный, забитый людьми и мешками, причём на крыше гобота возвышалась ещё целая груда вещей, прибавлявшая ему ещё два с половиной метра высоты. Пока мы фотографировали сие чудище, оно проехало метров триста и остановилось. Над дорогой висел провод, и водитель вышел, чтобы измерить высоту, проверить, пройдёт ли гобот под проводом или провод над гоботом. Пользуясь этой задержкой, мы побежали к нему.

Удивительный вездеход шёл из Ливии. Судя по карте, последние 700 км он ехал по пустыне без населённых пунктов. Через окошки виднелись разморенные жарой люди в креслах и многочисленные вещи. Сегодня гобот ехал ночевать в Донголу, чтобы завтра продолжить путь на Хартум.

Сколько дней шёл сей транспорт от Ливии, мы не успели спросить. Выяснив путём измерений, что гобот не заденет провод, а провод не заденет гобот, водитель сел за руль, и диковинная машина, пыля и урча, поехала в Донголу. Обрадованные тем, что машины на Хартум существуют (завтра, по крайней мере, пойдёт), мы вернулись на позицию.

Однако наше желание уехать по хайвею в Хартум упало до критически низкого уровня. Может, у них тут теперь всегда будет праздник? Ведь ещё на трассе на Кариму нам обещали 5-6-8 машин в день, а потом была суббота, потом праздник — Курбан-Байрам, потом его долгие метастазы, и дальнобойные машины все куда-то делись. Лучше для нас, — решили мы, — отправиться в путь вдоль Нила по деревням. Там, вероятно, и в праздничные дни ездят хоть какие-то машины, хоть на 5-10 километров. А с голоду в Судане мы не умрём.

Так решив, мы вернулись в город, по следам гобота, чтобы оттуда выйти на трассу в южном, вдольнильском, направлении. И впрямь, по самому городу разъезжали редкие «Тойоты». Мы проехали всего два километра в трясучем грузовике, а потом оседлали, было, другой локальный транспорт, но водитель оного зазвал нас к себе в гости. Водитель был чем-то пьян (это был единственный пьяный, встреченный нами в Судане). Вскоре поспела еда, приготовленная руками женщин; как всегда, появилось большое блюдо-поднос, которое не пролазило через ворота… Есть на такой жаре было трудно, одно хорошо: было много чая. Когда же пьяный хозяин уснул, мы решили не обременять его покой и вернулись на дорогу, идущую вдоль всего города на юг.

Локальные машины между деревнями и впрямь существовали. Собственно говоря, вдоль Нила шла одна большая деревня, с полями, хижинами, глиняными кувшинами, огородами. Трасс было столько, сколько рядов домов стояло параллельно Нилу. Какая из дорог является главной, мы не знали, да и водители не знали этого тоже и часто проезжали по параллельным улицам, не замечая нас. Но всё же, сменив несколько машин, мы проехали километров сорок и достигли большой деревни Убри.

Итак, наше великое донгольское сидение закончилось. Итого мы провели в Донголе четверо суток, ежедневно посвящая немало времени добросовестным попыткам уезда из неё, и наконец эти попытки привели нас к успеху.

В Убри нас ожидала, разумеется, вписка на циновках во дворе у гостеприимных местных жителей, которых наше ночное появление нисколько не испугало.

А представьте себе: российское село, скажем, Яжелбицы, и в один из домов, с наступлением темноты, стучатся и просятся на ночлег (на ломаном русском языке) пятеро толстых негров с такими баулами… Недоумение овладеет нашими деревенскими старушками. А здесь — спокойно. Вы постучитесь в дом — вас пустят, а что двигает хозяином? интерес, или искренняя радость, или древний обычай гостеприимства?

За полтора века до нас Альфред Брем, которого я уже цитировал, прошёл практически по нашему маршруту — из Каира через Асуан, Вади-Халфу, Донголу в Хартум. Он тоже отмечал гостеприимство суданцев:

«Если суданец хочет особенно почтить своего гостя, он убивает овцу, или, если он беден, по крайней мере козу, и приготовляет её мясо как особенно лакомый кусок. Обыкновенно же он ест только свои постоянные кушанья ассиеда и люкхмэ. Но он до того гостеприимен, что считает за праздник день, когда чужой или знакомый посетил его хижину, и готов сделать всё от него зависящее, чтобы доставить удовольствие гостю. Если он может, то устраивает пляску перед своим домом и собирает для этого всех своих соседей.

Даже чужих суданец принимает дружески и радушно. Он охотно оделяет подачками странствующих от одного селения к другому пилигримов, идущих на поклонение в Мекку и по дороге занимающихся собиранием милостыни и воровством; вообще суданец приветлив и к темнокожим и к белым. По его мнению, гостеприимство должно простираться даже за гробом. Мне рассказывали, что желающий провести ночь на кладбище, наверное, проведёт её спокойно, если он только ляжет на одну могилу, а не между двумя. Если бы он сделал последнее, то оба покойника стали бы тащить его к себе, чтобы приобрести право гостеприимства. Из-за этого спящий ворочался бы то в ту, то в другую сторону, и видел бы дурные сны."

Мы легли спать под звёздами во дворе, в гостях у жителей деревни Убри, и нам снились машины на Хартум.

30 марта, вторник.

Утром мы имели возможность осмотреть дом, давший нам приют. Это был очень богатый дом. Во дворе — колодец, яма глубиной метров пять и диаметром метра три, на дне колодца стоял насос, работающий, вероятно, на бензине. Во дворе был и отдельный генератор электричества, и осёл с ослёнком, а, возможно, и другой скот. Хозяева угостили нас чаем с молоком, и мы отправились в путь.

Сегодня точно уже никакого Нового года не было, и «Тойоты» разъезжали в разные стороны, не как в Москве конечно, но всё же для Судана очень хорошо. Пейзажи Нильской долины были зелены. Мелкие мошки, зарождающиеся на принудительно орошаемых полях, наполняли воздух, забивались нам в глаза и ноздри на некоторых позициях. (В пустыне этого не было!) Поэтому, пока не было машин, мы принимали смешной вид: я надевал Володину маску для подводничества, Володя — чёрные очки и т. п… Когда появлялась машина, мы снимали сии приспособления.

Вот едет нечто, похожее на «Лорри». Чудеса чудотворные! Это, оказывается, автобус на Хартум! Не тот, ливийский, а местный автобус Донгола—Хартум. Изначально он представлял собой, наверное, грузовик. Только кузов его был закрыт сверху, чтобы людей можно было размещать не только внутри, но и «на втором этаже». Однако водитель автобуса оказался деньгопросом и оставил нас на трассе общаться с мошкой.

Сменили несколько машин. Это всё были «Тойоты», кузова коих были полны местных «автостопщиков». Хотя эта машина относится к классу легковых, в кабине оной едет обычно трое, а в кузове — до десяти и более человек. Мы ехали нераздельной пятёркой, и делиться нам не приходилось. В самом деле, какая разница, 9 человек едет в машине или 14? Местные безмашинные жители, ездящие из одной деревни в другую, тоже голосовали группами — по 3, 4, 5, а то и более человек.

Мы ехали мимо полей, на коих росли маленькие тыквочки и арбузики величиной с куриное яйцо. Андрей попробовал арбузик и долго отплёвывался — оказался горьким и незрелым. Спустя несколько часов мы прибыли в город Хандак, находящийся уже в 80 км южнее Донголы.

Хандак оказался крупным городом, состоящим из тысяч глиняных строений. На въезде в него мы увидали развалины старинной крепости и воспользовались случаем полазить по ней. Сделанная из необожжённой глины, с башнями, стенами и развалинами внутренних помещений, она использовалась для игр местной детворы. Суданские дети с интересом наблюдали за нами.

С вершины одной из башен мы лицезрели изгиб Нила, зелень по берегу его, глиняные коробочки-дома Хандака и возвышающуюся над ними мечеть. Облазили крепость, сфотографировались и спустились вниз, недоумевая, какая из улиц сего города является основной трассой на Габбу, Деббу и Хартум.

Нас всё-таки вывезли из Хандака и мы обрели позицию в тени колючих дерев с мелкими листьями. Но нас постигло недоразумение с трассами. Вдоль Нила всё продолжалась одна сплошная деревня с редкими домами и частыми полями, средняя ширина этой деревни составляла километра полтора. Иногда деревня расширялась до величины городка. Но где, с какой стороны какого дома колея в песке является колеёй машин, едущих в Габбу и Деббу? Мы сидели в тени и поглощали арбузы и помидоры, подареные нам бахчеводами, ездящими вокруг на ослах. Узнать у них направление мы не смогли, так как бахчеводы не делали разницы между одной и другой колеями, ведущими на юг, а машин, чтобы привезти нас на лучший путь, не было.

Долго ли, коротко ли, в какой-то момент на дороге запылило и показалась очередная «Тойота», полная мужчин и женщин. Водитель взял и нас. Развезя по разным уголкам деревни этих людей, водитель со своим братом (или другом) решили отвезти нас к себе в гости. Пользуясь случаем переждать жару и расспросить о трассах, мы согласились. Получилось, что на этой машине мы приблизились к заветной цели на целых два километра, а может, и того меньше.

— Трасса здесь одна, — объяснял водитель на смеси английского и арабского, — и проходит она по пустыне, в стороне от деревни: я покажу вам. Там все ездят на Габбу, Деббу и Хартум. А есть и другая трасса, она идёт вдоль Нила, но не там, где вы сидели, а в другом месте. По ней ездят реже, всё только по соседним деревням. Но и по ней ездят тоже. Больше никаких трасс нет, только ещё одна, вон там, видите? где мечеть! вот там тоже трасса.

Водитель вконец запутал нас, но всё же выявил, что лучшая трасса — это та, что проходит в двух километрах от его дома, близ мечети и колодца. Решили пойти туда, как только спадёт дневная жара, а пока хозяин предложил нам помыться.

«Ванная комната» стояла во дворе и представляла собой крошечный домик из цемента, по величине — деревенского туалета. Для целей мытья нам было предоставлено ведро, которое хозяин, сходив куда-то, наполнил тёплой мутной водой. Был и маленький черпачок, а на полу «ванной комнаты» — слив. Мы по очереди сходили на помывку и истратили на пятерых два ведра воды.

Мылись, обедали, употребили немало чая в ожидании, когда спадёт жара, вспоминали все известные нам арабские слова в неспешной беседе. Когда, наконец, тени начали удлиняться, мы попрощались с хозяином и пошли в указанную нам сторону.

Сперва, однако, мы набрели на кладбище. «Мужик правильно указал дорогу!» — подумали мы. Кладбища в Судане просты и незатейливы; на могиле ставится обычный камень, без имени и дат. Никаких склепов, цветов, оград, изображений. Никто не ходит и не приносит на могилу цветы. Прошли кладбище и увидели лежащий на песке в пустыне пустой чайник и долго смеялись, выдумывая, как он сюда попал. Наконец, мы набрели на колеи в песке. Рядом находились: 1) сооружение, похожее на автобусную остановку, 2) колодец, 3) мечеть, 4) вдали — несколько домов.

Судан…

Красное солнце заходило на западе, как бы проваливаясь в расплавленный им песок. Наши тени протянулись до горизонта, в противоположную сторону, к основной деревне, Нилу и суданским угощениям. Седобородый старик в чалме, выйдя на крыльцо глиняной мечети, взялся за мочки ушей и громко, протяжно запел азан (призыв на молитву):

— Алла-ху акбар, алла-аху акбар!…

Ашхаду-ля-иляху-илля-Лла!…

Спешите на молитву!

Спешите к спасению!…

Никто не откликнулся на призыв одинокого имама, и он, ни капельки не обеспокоенный этим, куда-то скрылся.

К колодцу, находящемуся возле мечети, подошли несколько женщин в разноцветных платьях. Вообще, если мужчина в Судане обычно носит стандартное белое одеяние, то женщины стараются как могут: кто в жёлтом, кто в синем, кто в розовом платье, кое-кто и с кольцом в носу. Женщины принялись извлекать воду из колодца при помощи обрубка белой пластмассовой канистры, привязанной к длиннной верёвке. Нацедив себе воды, женщины ушли.

Вот погонщик верблюдов погнал своё стадо — вероятно, днём он выгуливает его, а к ночи возвращает к себе в загон. Два десятка верблюдов прошествовали перпендикулярно дороге.

Вот к нам подъезжают на ослах три странных типа. Один, грубым и жёстким голосом, что-то требует от нас. Вероятно, это местный полицейский, он даже вооружён (деревянной палкой).

— Это неправильная дорога! Идите в другое место! Ждите машину там, возле полицейского участка! — объяснял он. И впрямь, вдали, там, куда уползли наши тени, поднимая пыль, промчалась вечерняя «Тойота».

— Видишь, я же говорил: мент, — сказал Андрей, — не надо идти к участку, а то зарегистрируют или в такси посадят!

Мы пошли на другую «трассу», но не туда, где был полицейский участок, а на другую позицию, чем вызвали вялое недовольство блюстителя порядка и его сопровождающих на ослах. Гоняться за нами по пустыне на своих быстроходных ослах им было лениво.

Темнело. Мы стояли (вернее — кто сидел, а кто лежал) на очередной «трассе» в пустыне. Где же правильный путь? Где наша «сейяра» (машина) или грузовик-лорри?

Через некоторое время, в вечернем сумраке, в направлении Габбы, Деббы и Хартума поехала ещё одна машина. Она двигалась по «трассе», параллельной нашей, но ещё метрах в трёхстах ближе в сторону Нила. Шарлаев скинул рюкзак и бросился бегом наперерез. Но было поздно. Машина скрылась в сумраке, а Шарлаев, бредя обратно, повстречал в песке скелет верблюда.

— Давай устроим марш-бросок, дойдём за ночь до Деббы! — предложил Шарлаев.

— Да нет, я вообще не понимаю, как так можно! — ругался Шулов, но на этот раз не на Шарлаева, а на проехавшую машину, — как можно было не остановиться?!

— Да ты пойми, — отвечал Шарлаев, — что никто останавливаться нам не обязан. Да и не добежал я — машина проехала по другой колее, метрах в ста в стороне. Давай лучше пешком.

И мы пошли пешком, видоизменяя по дороге «Песни нашего века».

Хождение наше в темноте вскоре напомнило нам о том, что есть такая замечательная штука, как суданское гостеприимство. Мы достигли следующей деревни… Но только мы озаботили одного из местных жителей приготовлением чая, как вдали показался свет фар…

Мы бросились наперерез предполагаемой машине — в разные стороны по пустыне, ибо не знали, какой путь на сей раз эта «Тойота» изберёт. Машина застопилась! Бросив хозяина пить чай самостоятельно (неудобно как-то, но такая возможность…), мы закинули свои рюкзаки и тела в кузов и поехали в Габбу.

Хозяин дома на окраине деревни, так, вероятно, и не понял, кто были таинственные просильщики чая, появившиеся из темноты и вскоре вновь исчезнувшие. Он остался в своём доме под звёздами, посреди густой южной ночи, — и сущность нас, пришельцев с другой планеты, не разгадает он до конца своей жизни.

* * *

Мы ехали в кузове «Тойоты» по ночной пустыне. Нам удивительно повезло! Но жизнь готовила нам явление ещё более удивительное. Неожиданно поперёк пустыни образовался забор из автомобильных покрышек с одним проездом посередине. Это, вероятно, какой-то огромный автостопщик сделал, чтобы соединить все проезжающие по пустыне машины в один поток. Попали в этот въезд и поехали… ПО АСФАЛЬТУ! Чудо чудотворное! Тут же оказалась белая будочка, освещённая электричеством. Мы сначала испугались, думая что это один из чекпостов, коими пугал нас, приплывших в Судан, пароходный хэлпер. Водитель вышел из кабины и вернулся. Ничего, обошлось: вероятно, это был платильник сего автобана.

Водитель довёз нас до пустынной придорожной харчевни, высадил и свернул налево. Видимо, это и была скоростная дорога, что огибала деревни, и Габба была где-то в стороне. Мы заглянули в харчевню.

Место перед харчевней являлось не чем иным, как толкучкой, где цивильный народ ожидает транспорты. Толкучка, называемая по-арабски «сук шаби», а по-английски — people market, является в Судане подобием автовокзала. Такое место существует в любом городе и в каждой крупной деревне. Сюда заходят грузовики в поисках платных пассажиров, сюда же приходят пассажиры и в ожидании грузовиков угощаются платным фулем, арбузами, чаем и другими прелестями земли суданской. Днём здесь, вероятно, весьма многолюдно.

Мы имели стойкое предубеждение против «сук шаби», понимая, что на этой позиции мы имеем шансы найти только платный транспорт. Фуль за 2000 фунтов (вдвое дороже обычного) ещё раз подтвердил наше мнение о корыстности этого места. Но было смешно экономить тогда, когда у нас выпала такая редкая возможность поесть за свои деньги!

И мы съели пару тарелок фуля.

Пока мы сидели и ели фуль, с нами произошло то, что часто происходит в замкнутых коллективах. Один из нас, а именно Шулов, уже не помню почему, решил отделиться от нас и достигать Хартума самостоятельно. Мы назначили встречу в Хартуме напротив российского посольства, и Шулов ушёл во тьму.

Стоило нам только поесть, как к харчевне подъехал грузовик. Это оказался настоящий грузовик, полный не людьми, овцами и чемоданами, а реальным однородным грузом. Грузовик вёз в Хартум мешки с финиками. Интересно, что мы провели в Судане уже больше недели, но ни разу не видели машины, перевозящей какое-нибудь количество однородного груза.

Мы попросились к водителю, объясняя свою сущность. Водитель оказался деньгопросом (наша позиция на «автостанции» способствовало сему) и хотя согласился бесплатно взять нас, но только до Деббы. Это был прекрасный вариант, и вот уже мы вчетвером ехали на мешках с финиками по прекрасной асфальтированой дороге и рассматривали звёздное небо. Шулов не наблюдался.

* * *

Участок асфальта оказался локальным явлением, и вскоре мы опять тряслись по обычному суданскому песку. Посреди ночи водитель разбудил нас.

Мы стояли на большой толкучке в большой деревне, которая оказалась Дебба.

— Ну что, если в Хартум — по 10$, а если нет, то вылезайте, — сообщил водитель. Мы поблагодарили финиковоза и покинули его, а он, вероятно, не особо огорчился и нашёл на толкучке других желающих достичь Хартума за деньги.

Было уже слишком поздно, чтобы проситься на ночлег к местным жителям. Мы пошли вдоль глиняных дворов Деббы и высмотрели один двор, который был пуст. Вместо ворот в заборе была широкая дыра, а вместо дома внутри — глиняные развалины. Мы легли спать, довольные сегодняшним днём.

31 марта, среда.

В 5.45 утра утреннее африканское солнце пробудило нас. Тут-то и оказалось, что ночевали мы в… общественном туалете. Во многих деревнях пустые дворы, когда они образуются, становятся туалетами; песок и жара быстро утилизуют все экскременты, и никакого запаха не остаётся. Удивляясь, куда нас занесло ночью, мы пошли на трассу… гм… на какую-то улицу деревни, которая нам показалась трассой.

Вот мимо проходят суданские дети.

— Заходите к нам пить чай, — предлагают они.

— Нет, мы не можем отойти, — объясняем мы, — вдруг машина пойдёт?

Дети испарились. Мы остались на трассе. Смотрим на часы. Уже шесть минут на деревенской улице. «А где же фуль, рис, хлеб, финики, наконец, с доставкой на позицию? — вопрошали мы друг друга. — Что делается с людьми?!»

Выражение «Что делается с людьми» появилось в нашем лексиконе недавно, из статьи в красивом журнале «Гео»:

«Ночь была классическая — чёрная, без луны, с тяжёлым тропическим ливнем. Я ехал, всматриваясь в пустую лесную дорогу.

Свет фар выхватил силуэт человека на обочине. Он шёл промокший до нитки, не оглядываясь. Странно, подумал я, в такую ночь один в лесу.

Пока размышлял, машина проскочила мимо. На душе стало неуютно, будто совершил неприличный поступок. Развернувшись, поехал обратно. Человек оказался фермером. Его машина сломалась, и он шёл к себе на ферму, расположенную километрах в двадцати. «Почему вы не подняли руку?" — спросил я, когда он сел в машину. «А что — так не ясно? — мрачно ответил он. — Вы первый, кто остановился, хотя до вас прошло машины три. Что делается с людьми?!»

Сол Шульман. «Континент, где верят в удачу». «Гео», N7, 1998.

Прошло ровно 6 (шесть) минут, которые мы провели в таких рассуждениях. Почему мы не попросили фуля? — а что, и так не ясно? что делается с людьми? На седьмой — я повторяю, на седьмой минуте нашего ожидания — из ворот дома (куда скрылись приглашавшие нас дети) вышел пожилой человек и активно позвал нас. Мысленно и внешне улыбаясь, мы приняли приглашение…

* * *

После чая мы просидели на деревенской улице ещё некоторое время. Солнце начало уже жарить, а проезжающие машины останавливались и делали вид, что они местные и идут только по деревне. Судя по карте, от Деббы до Хартума было 386 км. Это расстояние трасса идёт напрямик через пустыню, отдаляясь от Нила, который здесь делает огромный крюк в сотни километров. На участке Дебба-Хартум нас не ожидали населённые пункты, поэтому легко было предполагать, что машины, проезжающие мимо нас, будут либо в Деббу, либо в Хартум; третьего не дано.

Но машины на Хартум не появлялись. Мы решили сходить на «сук шаби», который находился неподалёку. Вчера, помнится, там был наш грузовик и стояло ещё два; возможно, кто-то из них возьмёт нас в столицу. Но оказалось, что финиковый деньгопрос уже уехал (понятное дело, в ночь ехать приятнее), а на толкучке остался лишь один большой лорри, водители которого меняли ему колёса. Менявший колёса лорри тоже оказался платным.

Не найдя счастья на толкучке, мы сели (а точнее, возлегли) опять на песке деревенской улицы. Вскоре мимо нас проехала полицейская машина, и, почти без нашего желания (и даже вопреки ему, ибо у некоторых из нас ещё с Египта осталась аллергия на полицейских) остановилась. Полицейские решили вывезти нас на истинную трассу, до поста ГАИ на выезде из Деббы.

Мы вяло отнекивались, говоря, что нам и тут хорошо, а мысленно опасаясь, что у нас проверят пермит или посадят в платный транспорт, — а полицейские уже так озарились идеей хэлперства, что противостоять им было нельзя. В самом деле, на краю деревни, там, где кончаются дома и начинается реальная бескрайняя пустыня, стоял выездной пост.

Это была будка справа, воинская часть (огороженая низким забором) слева и колея в песке («трасса») посередине. Передав нас с рук на руки местным автоматчикам, полицейские укатили. Кстати, все машины, не желающие проверяться, могли бы спокойно выехать из деревни по соседней улице, и никто бы их не проверил: ведь не оцепишь деревню колючей проволокой! А по пустыне всюду можно проехать.

Солдаты, или полицейские, или гаишники (как их назвать?) занимались тем, что проверяли документы у редких водителей, въезжающих в Деббу. Пока выезжающих не было, и гаишники занялись нами, быстренько выявив, что необходимых пермитов у нас-то и нет.

В рядом находящейся воинской части оказался седобородый негр-командир (ну, таких бы бойцов с автоматами к нам, в Москву! все бы за версту разбегались), говорящий по-английски. Мы, разумеется, объяснили, что вовсе не виноваты в том, что у нас нет пермита. Пока стражи порядка думали, что с нами делать (или делали вид, что думали, потому что реально думать на такой жаре было, вероятно, непросто…) — из Габбы в сторону Хартума поползли два автобуса — точнее, больших, крытых двухэтажных грузовика, подобных тому, что мы видели вчера под Хандаком. Солдаты быстро застопили их и указали нам проваливать с глаз их (паспорта нам отдали). И — о чудо, в первом автобусе, на крыше оного, ехал вчера отделившийся от нас Шулов!

Наша бесплатность удивила, но не огорчила водителя второго автобуса, и я, и Андрей Петров, и Паша Марутенков с радостью прикрепили свои рюкзаки к его крыше. Вовка Шарлаев скорчил недовольную мину («рейсовый«), но, поторапливаемый солдатами, тоже воссел на крышу автобуса, и мы тронулись. Было девять часов утра, когда мы покинули Деббу.

* * *

Суданский автобус был, конечно, комфортабельнее, чем грузовик-лорри.

Кабина его напоминала кабину грузовика, а кузов — как у нашей российской машины-вахтовки. Это был даже не кузов, а салон, с креслами-сиденьями, на которых чинно сидели цивильные суданцы. В проходах между кресел они сидели тоже, среди мешков, коробок и других вещей. Сквозь незастеклённые дырки-окна в металлическом корпусе автобуса на пассажиров веял воздушок пустыни — более согревающий, чем охлаждающий.

Крыша автобуса была полна грузов, ящиков, велосипедов и других людей.

Вещи привязывались верёвками к автобусу и друг к другу, люди держались сами. Сперва некоторые из нас воссели на крышу, но солнце подогревало, и мы воссоединились в «салоне» автобуса, где цивильные пассажиры, увидев редких для них иностранцев, проявляли своё знание английского и даже русского языков и, конечно же, угощали нас.

Снаружи к автобусу был привязан обязательный в пустынях бурдюк с водой, сшитый, вероятно, из цельной шкуры. В эту шкуру помещалось литров пятьдесят воды, а то и более. Шкура потела, слегка протекала, и, овеваемая ветром, охлаждалась. Такие шкуры с водой в Судане — принадлежность любых автобусов и грузовиков.

Проезд в автобусе от Деббы до Хартума был, разумеется, недёшев (долларов десять, а то и поболее). Поэтому ехали здесь люди относительно богатые и образованные. Народ попроще может на толкучке сторговаться с грузовиком похуже за половину автобусной цены. Впрочем, Судан вообще страна дорогая. Большая часть товаров, включая бензин, здесь привозится из-за границы, а местный товар подстраивается по ценам к импортным. Например, килограмм сахара в Судане стоит один доллар (вдвое-втрое дороже средней российской цены). Спасает нас, как вы уже поняли, местное невероятное добродушие и гостеприимство.

Все пассажиры берут с собой в дорогу запасы еды и воды, так как бывает, что автобус ломается и застревает среди пустыни. Направление движения среди бесчисленных следов колёс может определить только опытный водитель. Трасса удаляется от живительного Нила на 100–150 километров, и если автобус или грузовик заблудится или сломается…

Пока местные жители рассказывали нам о том, сколько дней, бывает, приходится добираться до Хартума, как наш мотор заглох. Первый автобус, в котором ехал Шулов, успел раствориться в пустыне, а мы остались в горячем металлическом гробу. Но водители уже знали, как поступать в таких случаях.

Живо была организована работа по запуску мотора: под колёсами грузовика расчистили песок специальными лопатами, и подложили под него специальные металлические лыжи длиной метра три, которые каждый водитель заботливо возит с собой. Все пассажиры мужского пола и дееспособного возраста облепили махину автобуса с разных сторон — рааз-дваа! рааааз-дваааа! рррааааааз-двваааааа! Женщины, старики и дети остались внутри автобуса и качались с ним тоже туда-сюда.

Автобус катался вперёд-назад по металлическим лыжам, но никак не заводился. Перерыв. Пассажиры, обливаясь потом, прячутся в тень машины — непосредственно под брюхо. Других машин, чтобы помочь подтолкнуть-завести, в пределах видимости, разумеется, нет. Водители открыли капот и ковыряются в нём.

Вторая попытка. Железный автобус обжигает ладони. Сколько здесь градусов в тени? 40? 45? Ну, взяли! Раз…два… Ррааазз! дввааа! Ррррааааазззз… дввввааааа! Всё-таки автобус завёлся, водители подобрали металлические

«лыжи», пассажиры заняли свои места и все, урча и подпрыгивая, поехали дальше.

Мы ехали шесть часов, с перерывами на небольшие поломки, и проехали

за это время немало — километров двести. В 15.00 наш автобус остановился посреди пустыни у небольшой харчевни. Вот чудо цивилизации! Впрочем, по трассе здесь обозначены небольшие колодцы, так почему не быть такому микро-оазису?

Суданцы проявили своё непременное гостеприимство и угостили нас местным чаем и печеньем. А сразу после харчевни начался асфальт — гладкий, ровный, мягкий, как шоколад, — и 180 километров, оставшиеся до столицы мы пролетели за каких-нибудь три часа.

* * *

Столица Судана, город Хартум, расположен на месте слияния Белого Нила и Голубого Нила, которые соединяются практически под прямым углом и порождают собственно Нил. Всего эти три водных потока (Белый, Голубой и обычный Нилы) делят окружающую землю на три сектора, в каждом из которых находится крупный город.

Между Белым Нилом и Голубым Нилом находится сам Хартум, основанный англичанами в 1820 году как столица очередной колонии. Здесь вы почти не встретите полей и огородов; в Хартуме практически нет частных глиняных домов, окружённых глиняным забором, содержащим в себе пальму или цветник. Каменно-бетонные дома в центре представяляют собой министерства, банки, магазины и офисы. В центре — несколько настоящих многоэтажных домов, среди которых супернебоскрёб: девятиэтажная (!) гостиница «Меридиан», один номер в которой стоит более 100 долларов в сутки. Близ этих банков и гостиниц вы встретите настоящих нищих и попрошаек, беженцев из южной половины Судана, истощённых черных детей, бродящих по базарам и дворам и выпрашивающих копеечку. Имеется в столице и дипломатический квартал, где представлены посольства многих стран мира — кроме выведенных из Судана по соображениям безопасности посольств «Великого Сатаны» США и бывшей хозяйки, Англии.

На окраинах Хартума есть и частный сектор, эти кварталы — «спальные районы» — протянулись километров на десять-пятнадцать к югу.

Но и в этих районах вам редко будут предлагать ночлег и чай: кушанья здесь не растут из земли, а покупаются за немалые деньги; да и обилие попрошаек и беженцев притупляет тут традиционное суданское гостеприимство.

От Хартума на запад, если перейти через Белый Нил, лежит старинный город Омдурман. Город сей значительно старше «английского» Хартума. В конце прошлого века Омдурман был одним из центров восстания махдистов (1881–1898), его возглавлял человек, объявивший себя махди — мусульманским Мессией. В ходе восстания на огромной территории Судана возникло независимое теократическое государство, по типу современного иранского; в Омдурман перенесли столицу; у англичан в руках остался всего один город — старый порт Суакин. В конце концов англичане вернули себе власть над страной и хозяйничали здесь ещё более полувека, но так и не смогли уничтожить мечту Махди об исламском государстве.

От Хартума на север, если перейти через Голубой Нил, — город-спутник Хартума, относительно молодой город Северный Хартум. Здесь находятся резиденции российского и иных послов, богатые дома.

Все эти три города соединены почти современными мостами; в каждом из городов живёт, вероятно, не менее миллиона человек; вместе они образуют единую столичную агломерацию. Здесь вы увидите почти каждый день электрический свет и централизованный водопровод. По улицам мегаполиса ездит тридцать, а то и все пятьдесят тысяч автомашин, что заведомо превышает их количество во всей остальной стране, но составляет один-два процента от московского их числа.

* * *

…Последние километров сто до Хартума дорога шла не по пустыне, а по саванне. Здесь не так сухо, как в районе Асуана или Донголы, существует и такое понятие, как сезон дождей. (А, кстати, в районе Сахары «воды с неба» почти не бывает; в каком-то египетском городке нам даже похвастались, что последний дождь у них прошёл 15 лет назад.) По сторонам асфальтовой трассы — какое наслаждение ехать по асфальту! — тянулись просторы, покрытые жухлыми, жёлтыми травами; стояли небольшие кривые деревца; там и сям — большие бесформенные кучи: вероятно, термитники.

На въездном посту ГАИ, перед самой столицей, автобус остановился.

Это был могучий пост — не объехать, не обойти. Вероятно, солдаты спросили водителя, содержатся ли в его автобусе какие-нибудь подозрительные личности. Нас позвали на выход.

Гаишник, увидев нас, потребовал документы. Мы достали паспорта. Наличие суданской визы не удовлетворило его — он продолжал чего-то хотеть.

Мы, разумеется, делали вид, что не понимаем. Видя, что мы тупые, он покинул нас и вскоре вынес из будки ксерокопию пермита — большую бумагу с фотографией, штампом и текстом на английском языке — и показал нам её.

«А, так вы хотите бумагу с фотографией и печатью и текстом на неведомом языке», — подумали мы и достали наши удостоверения великих путешественников АВП. Как нарочно, они тоже имели фотографию в левом верхнем углу, непонятный (для гаишника) текст и печать. «Хорошо, можете ехать!» Гаишник отпустил нас, и мы забрались в автобус, который немедленно тронулся.

Вот и приехали. Конечная станция автобуса — Омдурманский «сук шаби» — находилась на самом краю города. О, какой пейзаж!

В свете заходящего солнца (а было уже 18.00) нашему взору предстала огромная свалка, в которой копошились мухи, овцы и местные жители.

Поблагодарили водителя. Другого автобуса, равно как и Шулова, ехавшего в нём, сейчас не было видно. Решили дойти до Нила и переночевать на его берегах, а наутро отправиться к российскому посольству, где была назначена наша с Шуловым встреча.

Как уже упоминалось, в Омдурмане, как и в самом Хартуме, живёт около миллиона человек. Хартум — относительно современный город, где наука, техника, градостроительство и уровень жизни достигли, в среднем, уровня наших 1930-х годов. А Омдурман — город старый, и миллион его жителей в глиняных кварталах живут так же, как и в остальных городах страны.

Мы шли довольно долго по вечерним улицам Омдурмана и радовались. Неужели мы здесь? Прошло всего лишь восемь с половиной дней, с тех пор как мы сошли с борта парохода в Вади-Халфе, а позади уже 950 километров! Да здравствует Африка!

Все опасности, которыми нас пугали ранее, не оказали на нас никакого воздействия. А ведь…

Вот цитата из пособия на английском языке, висящего в Интернете и предупреждающего путешественников о различных опасностях в сей стране:

«СУДАН — ОПАСНЫЕ МЕСТА

1. Повсюду в Судане. Путешествия во всех районах Судана опасны.

2. Иракские военные базы. Иракские бомбардировщики и военные

самолёты дислоцируются в Судане, нацеленные на Асуанскую плотину и

саудовский порт Джидду.

3. Хартум. Западные представительства в Хартуме неоднократно

были объектами террористических актов.

4. Юг Судана. В трёх южных провинциях Судана идёт гражданская

война. 259.000 человек погибло и 3 миллиона лишились своих жилищ за

последние годы.

5. Бандиты. Бандитизм распространён в западном Судане, вдоль

ливийской и чадской границ и в западном Кордофане.

СУДАН — ОПАСНЫЕ ВЕЩИ

1. Комендантский час. Правительство Судана вводит комендантский

час, который строго соблюдается. Люди, обнаруженные на улицах в течение комендантского часа, подлежат аресту. Время комендантского часа периодически изменяется.

2. В Судане запрещено законом собираться более чем четырём

людям одновременно. Поэтому, например, играть в баскетбол здесь проблематично.

3. Проблемы с местными полицейскими. Путешественники должны зарегистрироваться в полиции в течение трёх дней после прибытия. Перед тем, как переехать в другое место, вы должны получить разрешение на это. На новом месте в течение 24 часов необходимо зарегистрироваться вновь. За этим строго следят. Но даже с правильными документами, очень вероятно, что вас задержат в пути.

4. Террористические тренировочные лагеря. Судан считается

очень опасным для западных путешественников из-за большого числа тренировочных баз террористов и исламских фундаменталистов. Они расположены в окрестностях Хартума, вдоль побережья и в других безымянных местах."

Да и другие люди, даже наши соотечественники, с которыми мы общались, предостерегали нас от поездки в Судан.

— Нашли куда ехать! В Судан?! Это же страна беззакония! Даже наши самолёты её облетают! — так восклицал уважаемый доктор из Института тропической медицины.

— В Судане много лет идёт гражданская война. На юге свирепствуют люди полковника Гаранга, вас они просто кастрируют; на севере — войска генерала аль-Башира. Здесь с вас будут срезать кожу лоскутками и заставят её есть, — утверждал другой авторитетный источник.

Суданский климат и болезни издревле отпугивали путешественников. Брэм писал:

«Климат Хартума несомненно один из самых нездоровых на свете. Было вычислено, что 80 процентов европейцев, вынужденных жить много лет сряду в Хартуме, умирают в течение этого времени… Климат Судана губителен для всех: неграм он так же мало подходит, как и белым, туземца умерщвляет так же легко, как и пришельца. Болезни в Судане развиваются так быстро, что часто в несколько часов кончаются смертью.»

Мы же, со справками АВП в кармане и оптимизмом в голове, на шестидесятый день путешествия шли по темнеющим улицам Омдурмана и искали место для ночлега. Какая регистрация, какие пермиты, где комендантский час? Где террористические лагеря? Да и угощали нас все последние дни не собственной кожей, а чем-то более вкусным.

Андрей, увидев группу молодых людей у каких-то ворот, решил попросить у них чай. Молодые люди, разумеется, не бросились нас кастрировать или отрезать кожу, а с удовольствием пригласили во двор, освещённый тусклым электрическим светом. Там стояло несколько деревянных лежаков, мы присели. Ребят было человек десять, им было, вероятно, по 18–20 лет. Один из них носил зелёную тюбетейку; как нам объяснили, он был молодым муэдзином. Вероятно, все тусующиеся в этом дворе были учащимися медресе, и поэтому они завели с нами беседу на мусульманскую тему.

«Вот, видишь, я Black (чёрный) — показывал нам свою руку один из ребят. А ты Blue (голубой; он имел в виду белый). А Аллах — он показал на небо — один для всех, для тебя и для меня.»

«Иса (Иисус) — Мессия, святой, но не Аллах. Аллах — один. Для меня и для тебя, один и тот же.»

Пока нас просвещали, оказалось, что во дворе имеется душ. Мы сходили и помылись — по очереди, пока прочие беседовали. Хорошо в цивилизованном городе! Принесли чай.

«Тут рядом есть мечеть. Хотите переночевать в мечети?» — спросили нас.

Мы согласились, и после чая нас повели на ночлег в мечеть, которая оказалась больше, чем мечетью, — настоящим мусульманским монастырём. Его здания выделялись на фоне одноэтажного глиняного Омдурмана, напоминая чем-то Андрею космический корабль.

* * *

Мусульманский монастырь в Омдурмане принадлежал, по всей видимости, тем самым махдистам, что в прошлом веке отвоевали страну у англичан на целое десятилетие. Монастырь содержал в себе мечеть с огромным яйцеобразным куполом и другие здания, обнесённые большой капитальной стеной. Нас привели внутрь и ввели в одно из строений. В комнате, на полу, устланном коврами, сидели человек пятнадцать с бубнами, барабанами и другими музыкальными инструментами; они играли и пели свой религиозный гимн радости. Мне почему-то пришло на ум сравнение (прости, Аллах!) с кришнаитами. По сторонам комнаты стояли диванчики; мы разулись и сели. Люди продолжали играть и петь. Жаркий африканский воздух разгоняли вентиляторы под потолком. Комната была электрически освещена. Меня удивил такой синтез древнего и современного. Когда песни кончились, один из жителей этого монастыря занялся нами. Он был лет тридцати, высокого роста, в зелёном халате и тюбетейке, и, ко всем этим свойствам, оказался англоговорящим.

Перешли в другое помещение, расселись на коврах, и вскоре перед нами образовалось, конечно же, большое блюдо-поднос, заставленный мясным, бульонным, «сопливым», тыквенным и, вероятно, соевым кушаньями, хлебом и запивательной водой.

Из разговора выяснилось, что люди и впрямь уходят в этот монастырь навсегда, посвящая жизнь Богу. Способами приближения к Богу здесь служат молитвы, игра на музыкальных инструментах, танец, проповедничество и благотворительная деятельность по подкормке и вписке всяческих, подобных нам, автостопщиков.

Укормленные буквально до отвала, мы помышляли о сне. Комната, в которой мы легли спать, была, как и пищевая комната, снабжена коврами и вентиляторами. Сии вентиляторы вяло перемешивали воздух в комнате; нам было непривычно жарко и душно после свежего воздуха пустыни. Всю ночь в комнате, где мы спали, шелестел какой-то человек, бормотал свои молитвы и перебирал чётки.

1 апреля, четверг.

Мы поднялись, по привычке, с рассветом. Наших друзей, вчера приведших нас в монастырь, не было видно; вчерашний человек в зелёном халате тоже был не знаю где. Умылись и, не задерживаясь, отправились в Хартум — ведь именно там, у стен российского посольства, должна была произойти наша встреча с Шуловым, а до посольства ещё дойти надо.

Потихоньку глиняные кварталы и пыльные улочки сменились более современными домами и асфальтовой дорогой. Мы шли и шли, а на вопросы «где Нил?» или «Где Хартум?» нам непременно показывали вперёд. Под руководством Вовки мы занялись городским автостопом. Первая же застопленная нами «бокаси» повезла нас четверых, безо всяких денег. Омдурман оказался немаленьким городом: а что вы хотите, если миллион человек живут здесь в одноэтажных домах?

Вот и мост через Белый Нил. Капитальный, четырёхрядный. Нил такой же широкий, как и в Каире. Вдали строится новый автомобильный мост с изгибом. Кстати: помимо столицы, нигде в Судане мостов через главную реку пока нет.

Хартум — пустынный и бедный город — предстал перед нами. Наполненный обшарпанными бетонными зданиями, как правило, в 1-2-3 этажа, возможно, ещё английской постройки. Пока шли через центр города, успели наворчать друг на друга. Следуя карте, пересекли железную дорогу и легко уехали автостопом в нужный квартал Аль-Амарат.

— Мумкен ат-тахузни ат-тарик иля Аль-Амарат, шарья хамса? (Можно подвозиться по дороге в сторону Аль-Амарата, 5-й улицы?)

— Сафара русие? (русское посольство?) — угадал водитель.

Нас довезли до самых ворот российского посольства, которое оказалось совсем маленьким. Термометр на воротах посольства в этот утренний час показывал +36 в тени.

Пока мы вчетвером сидели и ожидали Костю Шулова (он опоздал на 23 минуты, ибо вписался у русскоговорящих суданцев в удалённом районе), сотрудники посольства уже заинтересовались нами. Из ворот вышли двое — Валерий Иванович Кузьмин, посол России в Судане, консул (его звали Рашид Измайлов). Нас интересовало несколько важных для нас вещей: каков курс денег и где их менять; существует ли комендантский час; нужно ли регистрироваться в столице, проверяют ли это, и что бывает за отсутствие регистрации; опасны ли в этих местах малярия, жёлтая лихорадка и трасса Хартум — Кассала — Порт-Судан; и др.

Выяснилось следующее. Жёлтая лихорадка и малярия в стране не представляют большой опасности (по крайней мере, посольщики этим не болеют, хотя и не предохраняются). Трасса через Кассалу более опасна, т. к. там, вблизи Эритрейской границы, периодически возникают беспорядки. Регистрация, возможно, нужна, но что бывает за её отстуствие, никто не знал. Обменять деньги в Хартуме можно легально в многочисленных банках по курсу 2470 фунтов за доллар. Узнали мы и то, что российского культурного центра, или торгпредства, или представительства Морфлота, или российских рабочих ныне в Судане нет. Нет и консульства в Порт-Судане, хотя было в незапамятные времена. Позвонить из Хартума в Москву нетрудно, а стоит это 5000–6000 фунтов за минуту.

Мы оставили рюкзаки в посольстве и отправились в город. Навстречу нам по улице посольского квартала показались японцы-молодожёны, которых мы угощали чечевицей на египетском пароходе. Они уже окончательно узнали, что граница с Эфиопией закрыта, и решили поехать через Чад, из посольства которого и шли ныне.

* * *

Aliens Registration Office находился в центре города. Все желающие зарегистрироваться в Хартуме должны заполнить там стандартную анкету, прицепить пару фотографий, приложить ксерокопии загранпаспорта (его первого разворота, а также того разворота, где расположена суданская виза) и заплатить около десяти долларов на человека. Желающие получить пермит-разрешение на проезд куда-либо должны заплатить ещё около 10$.

Решили всё же зарегистрироваться (на всякий случай), но пермит не получать. Однако, мы ещё не обменяли деньги, а Aliens Registration Office уже закрывался. Четверг — укороченный день. Нет денег — приходите послезавтра. Мы поняли, что регистрация — дело не очень спешное, хотя и предупреждали нас странички из путеводителя и хэлпер на пароходе, что зарегистрироваться необходимо в течение 24 часов с момента прибытия. Обменники в это время также уже не работали, и мы отложили обмен денег и регистрацию до субботы.

Посетили ещё два посольства — йеменское и иранское. Йеменцы обещали работать «бад букра» (послезавтра). Иранское, особо интересовавшее Костю Шулова (он, торопясь на учёбу, размышлял о том, что неплохо бы упароходиться сразу в Иран), сказалось также закрытым до «бад букра». Попутно в Хартуме обнаружился иранский культурный центр, что укрепило нашу теорию о дружбе двух сих стран и возможностях сквозного пароходства.

Костя Шулов, известный своей любовью к электронным средствам связи, отправил из Хартума E_mail следующего содержания:

«1 апреля 1999; 16.19

У нас всё о'кей! Люди в Судане очень дружелюбны и гостеприимство суданского народа безгранично.

Мы имели некоторые проблемы с дорогой от Вади-Халфы до Хартума. Она заняла у нас 8 дней (1000 км).

Может быть, через 4–5 дней мы поедем в Порт Судан и Кротов отправится в Йемен; а я — прямо в Россию (может быть через Турцию или Иран) на грузовом судне.

О Египте: это нехорошая страна, мы имели некоторые проблемы на юге Египта с полицейскими и с людьми. Поэтому я не посмотрел достопримечательностей на юге Египта: я хотел уехать оттуда куда угодно.

У меня не очень хорошее финансовое положение: пароход от Асуана до Вади Халфы оказался очень дорог. У меня только 80$ наличных и 50$ на карточке.

Но я рад посетить Судан, это замечательная страна!

К.Шулов ."

* * *

…Мы стояли у небольшой лавки и пили спрайт, фанту и пепси-колу из стеклянных бутылочек. Пластиковых бутылок в Судане практически нет. Их не производят. Стеклянные же бутылки с лимонадом привозят на пароходах из Саудовской Аравии, потом пустые бутылки собирают и отправляют обратно в Саудию, где опять наполняют и т. д. Это и определяет высокую цену газировки — 0.2$ за бутылку 0.33 литра при условии сдачи бутылки.

Для сравнения: в Иране это же удовольствие стоит втрое дешевле — 0.07$.

Пока мы угощались газировкой и радовались благополучному приезду, к нам подошёл мальчик лет семи и, улыбаясь, попросил копеечку, бормоча что-то. Я тоже, улыбаясь, протянул руку и что-то забормотал. Мальчик развеселился и дал мне монетку, которую я тут же забрал, но потом, по настойчивым просьбам шутника, вернул ему обратно. Мальчик понял нашу сущность и перестал приставать.

К слову сказать, это был первый попрошайка, встреченый нами в Судане. Но стоило нам только выйти на одну из центральных городских площадей, как мы увидели целую выставку-ярмарку бомжей, нищих и калек. Дети, женщины, старики и инвалиды собрались сюда, казалось, со всей страны (в деревнях нищих не было). Большинство из них были совсем черны и кудрявы — вероятно, жители южных провинций, где уже много лет шла неторопливая гражданская война.

К сожалению, мы, «белые мистеры», не проявили способностей раздавать деньги всем желающим, а Андрей даже наоборот — «стрельнул» у богатого «чёрного мистера», проходящего мимо, бумажку в альф гиней (1000 фунтов).

На центральном базаре Хартума продавалось всё, начиная от бананов и кончая фотоплёнками (дороже, чем в России, но дешевле, чем в Египте).

— Мумкен уахед банан хадия? (Можно один банан в подарок?) — спросил я у торговца бананами.

— Судан мафи хадия! (в Судане ничего не дарят), — отвечал он глупому белому мистеру. Впрочем, в соседней лавке банан мне всё-таки подарили. Но я уже понял, что в столице жизнь совсем не такова, как в провинции.

Поиски чая, такие простые в деревнях, здесь долго не приводили нас к успеху. Частных домов в центре было мало, всё какие-то лавки, магазины, министерства, к тому же закрытые, потому что завтра ожидался выходной и все спешили отдыхать.

Главпочтамт на набережной Голубого Нила являл собой чудо запустения. Построеный ещё англичанами, он давненько не чинился. Вход в главный почтовый узел страны загромождали камни, щебень и другой мусор. Телеграммы за рубеж оказались баснословно дороги, а желающие отправить письмо должны были купить марки на улице. Там, в тени почтамта, сидел за деревянным столиком очкастый перекупщик и продавал 1000-фунтовые марки за 2000 фунтов. Поскольку других возможностей купить марку не было, пришлось воспользоваться его услугами (а вообще, вокруг почтамта было так пустынно, что я решил, что являюсь единственным его клиентом на сегодня). Перекупщик так отчаяно усердно слюнил и приклеивал марки к моему письму, что мне стало его жалко. Тут оказалось, что он приклеил что-то лишнее и стал отдирать марки обратно, те самые, которые так активно слюнил. После всех этих процедур он проводил меня до почтового ящика и собственноручно опустил туда моё письмо. После всех этих процедур он попросил с меня ещё дополнительный бакшиш, которого я ему уже не дал.

Если уж зашёл разговор о почтовой системе в Судане, сообщу, что разноска писем по домам здесь не производится. Если ты такой грамотный, то можешь завести абонентский ящик на почтамте в своём райцентре, и получать почту в него. Даже крупные фирмы и посольства имеют своим адресом п/я номер такой-то. Что же касается моего послания, оно добралось до Москвы всего за месяц, что является неплохим результатом.

Андрей прибыл в Хартум, имея проблему с обувкой. Ботинки «Экспериментальной фабрики спортивной обуви» у него развалились ещё в Сирии. У этих ботинок всегда отваливается подошва, и ровно такие же «вибрамы» я выкинул в прошлом году на пакистано-индийской границе, да и ту пару, в которой я ходил сейчас, приходилось периодически чинить. Андрей в Сирии получил в подарок обувку Гриши Кубатьяна (тот имел запасную). Но теперь и она почти разрушилась, и Андрей озаботился покупкой шлёпанцев.

В центре Хартума вам предложат свои услуги обувных дел мастера. Каждый из них сидит на обочине, охраняя большую кучу старой обуви и её частей (подошв, ремешков…). Вам выберут подошвы на ваш размер, после чего за двадцать-тридцать минут продавец пришьёт к ней стельку, ремешки и верх. Через некоторое время Андрей уже примерял суданские шлёпанцы, а зимние полусапоги Гриши Кубатьяна полетели в канаву. Кстати, зря: нужно было их разорвать на запчасти и подарить местным сапожникам.

К вечеру мы направились к посольству, суммируя итоги сегодняшнего дня: мы встретились; познакомились с нашими посольщиками; разведали, где находятся Aliens Registration Office и посольства Ирана и Йемена; обменяли деньги; отправили письмо; изучили возможности внутригородского автостопа. Хартум, со своими асфальтироваными улицами и перпендикулярной планировкой, удобен для ориентировки, а здешние водители ещё не открыли, что можно требовать деньги за проезд не только по трассе, но и по городу. Даже местные жители зачастую ездят по городу на попутках, запрыгивая в их кузова на перекрёстках и выпрыгивая на других. Можно даже не объяснять водителю, что мы такие путешественники, что нас надо подвезти без денег и т. п. Только с наступлением темноты эффективность городского автостопа снижается.

Вечером мы вернулись в российское посольство. Так как нам не удалось зарегистрироваться в сей день, равно как и подать документы в рано закрывающиеся посольства, мы попросили приютить нас до субботы. И нам повезло — нас на две ночи согласился приютить посол в своей резиденции, находящейся в Северном Хартуме.

* * *

Во многих дальних странах всем нам, а также и другим путешественникам, часто оказывали помощь и давали приют наши соотечественники за рубежом. Работники российских посольств и консульств, торгпредств, культурных центров, российские рабочие за границей часто с большой радостью помогали нам, путешествующим. И эта радость тем больше, чем дальше и необычней была посещаемая нами страна.

Вы помните, что в Алеппо мы ночевали в палатках у стен российского консульства, и его сотрудники угощали нас местными вкусностями и даже деньгами; в Дамаске мы жили в российском культурном центре; в таком же центре в Каире нас вообще осчастливили всеми благами гостеприимства; в Судане (как читатель сегодня прочитает) дело обстояло не хуже. Да и в прошлом году нас, ездивших в Индию, целую неделю принимали в Российском посольстве в Дели, а до того автостопщики вписались в Иране на Буширской АЭС, строящейся российскими специалистами. Да мало ли таких примеров! Причина ясна — россияне, живущие вдали от дома, скучают по свежим людям. Но и не только это: говорят, что в старое, советское время на работу в посольствах в дальних, малоцивилизованных странах отправляли свободомыслящих людей, опасных для правящего режима; а в цивилизованные, богатые страны отправляли на почётную работу людей лояльных. Поэтому там, в парижах-лондонах и даже в Анкаре, всё более официально и ночлег автостопщиков в стенах посольств затруднён.

Резиденция посла, куда нас доставили на машине, представляла собой этакую большую дачу. Вся в зелени и цветах, окружённая высоким забором. Здесь жил сам посол, его жена и сын Андрей (двенадцати лет), а также собака. В нашем распоряжении на две ночи была комнатка с электроплиткой и туалет-помывочная — всё, что нужно для счастья.

Вечером нас позвали пить чай на веранде. Валерий Иванович оказался разговорчив и подробно рассказал нам о ситуации в стране.

Противоборство между северной и южной половинами Судана длится издревле. Мусульманский север веками пытался подчинить себе христианско-языческий юг. Но в явной форме война идёт всего лишь около двадцати лет. Особенные трудности начались с приходом к власти в Хартуме генерала аль-Башира, который попытался ввести на территории всей страны исламский закон — шариат.

Города на юге страны — Джубу, Малакаль, Вау — контролирует центральное правительство. А в джунглях юга обитают «полевые командиры», вернее лесные, под руководством Джона Гаранга. Иногда ему удаётся захватить тот или иной город, но ненадолго.

Южные повстанцы не имеют достаточно сил, чтобы совершенно отделить южную половину страны, но ими умело пользуются Уганда, Израиль и некоторые страны Запада. Они не желают усиления режима исламистов, и стараются поддержать их противников, снабжая их гуманитарной помощью и оружием.

В Судане весьма дороги нефть и нефтепродукты, их везут по морю через Порт-Судан, где находится единственный в стране нефтеперерабатывающий завод. На закупку нефтепродуктов правительство тратит 450–600 миллионов долларов в год. Это при том, что годовой экспорт Судана, всё, вместе взятое, даёт казне всего 700 миллионов. Выходит, что огромная часть валютных поступлений расходуется на импорт топлива, а ведь в Судане открыты огромные нефтяные месторождения. Но находятся они в глубине страны, на юго-западной окраине, и финансовые и политические проблемы до последнего времени не давали возможность разрабатывать их. Сейчас за дело взялись китайцы; они согласились построить 1500-километровый нефтепровод от этих месторождений до Порт-Судана. Китайцы строят в долг — в стране нет денег, — заработают тогда, когда заработает труба.

Однако, южные повстанцы стремятся уничтожить трубу и хартумское правительство вместе с ней. Охранять 1500-километровый нефтепровод на всём протяжении немыслимо, хотя власти уже сосредоточили две дивизии войск для охраны трубы. Осенью 1999 года обещали запустить трубу, но в это слабо верится: ведь стоит подложить бомбу под какую-нибудь компрессорную станцию, и всё.

Если же случится невозможное, и труба всё же заработает, — Судан станет не только самообеспеченной, но и экспортирующей нефть страной. Это принесёт казне экономию и прибыль, правительство сможет купить ещё несколько вертолётов и победить, наконец, Гаранга.

Такова ситуация на юге страны. Понятно, что в Заир, Уганду и Кению, граничащие с Суданом с юга, проехать автостопом сейчас нельзя. Схожая ситуация на востоке, где границы Эфиопии и Эритрии. Официально эти границы закрыты. Но как реально закрыть тысячу километров пустынь, гор и джунглей? Конечно, люди ходят. Ходят контрабандисты. Ходят беженцы. Ходят диверсанты, каждый против соседней страны, поэтому в прифронтовой город Кассала (расположеный в 20 км от Эритрейской границы) лучше автостопом не ездить, там военное положение. Недавно там были очередные волнения и беспорядки.

Вообще говоря, военное положение здесь всюду, но существует разумный риск и риск неразумный. Не стоит, например, фотографировать в столице и в крупных городах. Не стоит соваться на юг страны. А так, вообще, жить можно.

Мы с превеликим интересом слушали рассказ, задавали вопросы и выпили большое количество чая. Когда же над столицей Судана сгустилась ночь, мы занялись помывкой, стиркой и сладким сном.

2 апреля, пятница.

Многие народы мира следуют библейской заповеди, на один день в неделю прекращая полезную деятельность. Христиане почитают воскресенье, иудеи субботу, мусульмане пятницу. На сей раз мы последовали мусульманской традиции и целый день отдыхали.

Стирка, починка, еда, дневник, общение с Андреем (сыном посла) и его собакой наполнили целый длинный день. Только А.Петров не поленился съездить в центр. Хартум как будто вымер; лавки и базары были закрыты; у редких прохожих Андрей «настрелял» шесть тысячефунтовых бумажек.

Резиденция посла оказалась удобно расположенной, с точки зрения путешествий автостопом. Совсем недалеко было шоссе, ведущее на мост через Голубой Нил и далее в Хартум. По сторонам шоссе находились лавки, где можно было купить хлеб и сахар — а что ещё нужно для счастья? В восемь вечера на веранде посол опять позвал нас на чай, и его очередной рассказ о международном положении оказался, как и вчера, чрезвычайно интересным.

3 апреля, суббота.

Встали в шесть утра. Неожиданная прохлада: всего +22. Сегодня, о счастье, рабочий день! Уже в 7.30 мы стояли у ворот Aliens Registration Office и угощались уличным чаем, который продавали хартумские разноцветные тётушки.

На улицах любого большого города в Судане можно встретить тётушек в разноцветных халатах-сарафанах, имеющих металлическую коробку-таганок, где постоянно, на углях, подогревается чайник. По вашему желанию вам заварят чёрный чай, каркаде (местный чай из лепестков суданской розы) или кофе. Стоит удовольствие две монетки за стакан, но, если вы особо понравитесь чайной тётушке, то уплаты можно избежать.

Когда открылись первые обменники, мы сходили и обменяли деньги. Здесь это попроще, чем в Вади-Халфе, но требует всё равно изрядного терпения. Пока тебе поставят штамп в твою декларацию о валютах и пока вручную отсчитают большую, мягкую, липкую пачку мятых, клееных, рваных, старых 1000-фунтовых купюр, проходит минут десять. Впрочем, в Судане не торопятся.

Мы заполнили анкеты для регистрации, но вот незадача — нужно было поставить на анкетах штамп какого-нибудь хотеля, где мы (якобы) живём. Разделились на две группы. Паша и я поехали в одну сторону, а прочие — в другую. Мы с Пашей обошли несколько хотелей, но нам не везло: никто не брал на себя ответственность виртуально подселить нас. Шулов, Шарлаев и Андрей тем временем достигли счастья в «Меридиане». Встретив их у Al.Reg.Ofice, мы узнали об этом и тоже побежали (точнее, поехали городским автостопом) в «Меридиан», где нам оказали ту же услугу. Наконец, мы сдали паспорта, анкеты и деньги; потянулось утомительное время ожидания (ну и бюрократы!), и, наконец, регистрационные штампы поселились в наших паспортах.

Российские автостопщики оказались не единственными посетителями Al.Reg.Ofice, но почему-то большинство желающих зарегистрироваться были неграми. Посему, когда вошли два белых человека, меня это очень заинтересовало. Двое парней, кажется, ЮАРского гражданства, ехали из своего родного ЮАР через Мозамбик, Танзанию, Кению, Эфиопию, Судан в Египет, Иорданию…, Европу.

Я был удивлён: ведь граница Судана с Эфиопией в те дни была официально закрыта. Но ребята сказали, что в обратном направлении, из Эфиопии в Судан, проехать можно. Единственная неприятность — где-то в приграничье, по-моему, в Гедарефе, суданские власти заставили их зарегистрироваться, что стоило 20$ на человека. Я расспросил путешественников о сущности посещённых ими стран, и, пополнив так свои знания, был весьма доволен.

(Кстати, интересно, что уже после нашего возвращения домой, на новый 2000 год, пришло известие, что Судан с Эфиопией в очередной раз вновь подружились и решили открыть дорогу через Гедареф, связующую эти страны. Однако и до сего дня нам так и не удалось узнать со 100 %-й достоверностью, действует ли этот загадочный переход? Кто узнает — сообщите!)

Далее нам нужно было посетить йеменское и иранское посольства. Вновь разделились: Костя Шулов поехал автостопом в иранское, а остальные — в йеменское. Йеменцы обещали выдать нам туристскую месячную визу в течение суток, если мы принесём им примерно 20$ и рекомендательное письмо. Иранцы хотели получить с Шулова аж 80$ (плюс письмо) за транзитную однодневную (!) визу. Костя, как мог, очаровал их, и иранский консул пообещал подумать в смысле удешевления цены и продления срока потенциальной визы. Как только нам стало ясно всё сие, мы сразу направились в российское посольство с просьбой о рекомендательных письмах. Письма обещали нам приготовить к завтрашнему дню.

Параллельно зашли в эфиопское посольство. Надписи на нём гласили, что виза выдаётся только имеющим авиабилет, стоит около 50 долларов, действует месяц, а делается неделю. Посольство работает по воскресеньям.

Обойдя таким образом разные заведения, мы вернулись в резиденцию посла в Северном Хартуме, забрали вещи, попрощались с сыном посла Андреем (самого посла в тот момент в резиденции не было) и отправились на вписку, на которой уже проживал товарищ Шулов.

* * *

Как уже упоминалось, Костя Шулов обрёл вписку в чрезвычайно удалённом месте, в микрорайоне Аль-Калякля. Подробной карты Хартума ни у кого не было, так что большое спасибо следует сказать хартумским водителям, которые всегда помогали нам добираться в нужное место совершенно бескорыстно, иногда даже делая ради нас немалый крюк.

Сущность же этой вписки была такова. Ещё в тот день, когда мы уплывали из Египта в Судан, когда с нас совершенно неожиданно пытались взять дополнительный побор в размере 2 фунта на человека, — за эти два фунта нам выдали какие-то зелёные бумажки.

— Для чего эти бумажки? — удивлялись мы.

— For nothing. Можно бросить, — ответила некая суданская женщина; оказалось, что её зовут Саха, училась в России и посему знает русский язык. Саха и дала Шулову этот адрес в Хартуме, куда сейчас переселялись мы.

Самой Сахи не было на вписке, но нас принял другой русскоговорящий человек лет тридцати пяти, тоже учившийся в России на доктора. Он жил в довольно цивильном частном бетонном (не глиняном) доме, где было электричество и даже водопровод. Во дворе стояло несколько кроватей под навесом; в комнате находились (о порождение европейской цивилизации) стол и стулья; а вот телевизоров или компьютеров не было видно. Ходили на базар, варили ужин, записывали со слов хозяина новые арабские слова и выражения, спорили о разном.

4 апреля, воскресенье.

Сегодня мы должны были провести несколько важных дел. Обменять огромную сумму денег — 115 долларов, чтобы снабдить получеными деньгами йеменское посольство и купить себе пропитание. Сходить в российское посольство за рекомендательными письмами, сдать их: всем — в Йеменское посольство; Шулову — ещё и в Иранское посольство. Наконец, найти банкомат, ибо двое из нас, Костя Шулов и Паша Марутенков, имели желание снять деньги со своих кредитных карточек VISA.

Трое из нас отправились в центр города менять деньги, другие двое — в российское посольство за письмами. Несколько хрустящих долларовых бумажек после долгих хождений по банкам всё же превратились в 284 мятые, липкие, старые тысячефунтовые банкноты (более крупные деньги здесь большая редкость). Другие двое навестили посольство РФ и благополучно взяли там рекомендательные письма в иранское и йеменское посольства примерно такого содержания:

«Посольство Российской Федерации в Судане выражает своё почтение Республике Йемен и имеет честь просить уважаемое посольство выдать визы гражданам Российской федерации (таким-то).»

Шулов отправился в иранское посольство, а остальные — в йеменское, но вот незадача: йеменский чиновник нашёл, что в письме, процитированном выше, не было упомянуто, что мы едем в Йемен «for tourism». Из-за этого он не хотел давать нам даже анкеты для заполнения; наши дорожные грамоты не убеждали его. Мы сбегали к российскому посольству, но наш консул уже куда-то ушёл. Нам пришлось сделать вид, что всё в порядке, и принести йеменцам ксерокопию второго письма, которое, вообще-то, было предназначено для упарохоживания:

«Посольство Российской Федерации в Республике Судан удостоверяет, что группа российских граждан, чьи данные приведены ниже, являются известными путешественниками-автостопщиками и не имеют политических, военных или криминальных намерений. Просим не создавать им препятствий на маршруте. Возможная помощь будет принята с благодарностью…»

Йеменцы долго изучали и это письмо, пытаясь найти там заветное слово tourism. Только наши горячие объяснения, что travellers (путешественники) = tourists (туристы), убедили их, и нам всё же позволили заполнить соответствующие анкеты и сдать на поддержку экономики Йемена большую пачку мелких купюр. Сдали все паспорта, включая паспорт отсутствующего Шулова, и поползли (медленно, чтобы не растечься на жаре) на почтамт, дабы в этом месте встретиться с ним.

Костя Шулов, вероятно, поразил всех в иранском посольстве своими познаниями в арабском и персидском языках, так что визу ему пообещали сделать «всего» за 38 долларов — транзитную, на «целых» двое суток — и будет она готова «букра, иншалла» (завтра, если Бог даст).

— Так «букра» или «иншалла»? — спросил он.

— Букра… Иншалла.

Расходы на визы оскудили нас. У меня, да и у Шулова, оставалось примерно по сорок долларов. У Андрея и Паши — и того меньше. Шарлаев, как всегда, был при деньгах, но и он не против был найти в Хартуме банкомат.

Ещё в большей мере это желали сделать Шулов и Марутенков.

Ещё в Москве, рассуждая о поездке, Шулов пугал всех, говоря, что надо всем положить, как минимум, по $50 на карточку. А то мало ли что — обворуют, или сами растратимся, а надо будет срочно эвакуировать кого-нибудь куда-нибудь. Тогда можно будет снять деньги с карточки, а если их не хватит, позвонить в Россию богатым папам-мамам, как в анекдоте, когда у студента остались деньги только на одно слово телеграммы, и он телеграфирует домой: «Пятидесятирублируйте». Паша, Вова и Костя образовали племя «карточников» и положили на общий заветный счёт в банке по 50$ на человека, надеясь, что даже в Судане, в случае нужды, найдётся хотя бы один банкомат.

BANK OF SUDAN. Стоят арифмометры и печатные машинки. Нет, ребята, банкоматов у нас нет. Где есть? Не знаем. Наверное, нигде.

AGRICULTURAL BANK. Что это такое? А, это кредитная карточка. Получить с неё наличные деньги? Нет, невозможно.

HOTEL-небоскрёб MERIDIAN. Нет, у нас в Судане сейчас вообще такого нет. Раньше? Да и раньше нигде не было.

Обойдя ещё несколько мест, где по всем признакам должны быть банкоматы, Костя с Пашей несколько приуныли и начали раскручивать Вову Шарлаева, чтобы он одолжил им денег. Рассуждая о деньгах, мы направились на базар, а потом поехали на вписку, в микрорайон Аль-Калякля, где варили рис, картошку, каркаде и рассуждали о различном. Завтра мы покинем Хартум — и в путь!

5 апреля, понедельник.

Утром — ой, неохота поначалу куда-то ехать, когда уже привык, что на вписке есть душ и кухня под боком, базар рядом и спать можно сколько угодно… — утром лениво собрались, попрощались с хозяином и отправились в путь вчетвером. Костя Шулов собирался чуть задержаться, чтобы навестить днём иранское посольство — узнать, не поспела ли его вожделенная иранская виза. Встречаться мы намеревались в Порт-Судане у главпочтамта.

Пока шли в город, вспоминали, что забыли на вписке: тетрадь-дневник Вовки Шарлаева, ностальгическую кассету «Песни нашего века» — и вроде всё. В путешествии мы часто что-то теряем, но также часто и находим, и долгая дорога учит не привязываться к вещам. Легко и привычно, автостопя, выбрались из отдалённого южного микрорайона Калякля (это у них, наверное, типа нашего Солнцево), заехали в посольский квартал, получили йеменские визы, попрощались с нашими посольщиками, пересекли Хартум, попутно «стрельнув» по одному банану в том самом месте, где три дня назад нам говорили «Судан: мафи хадия!», и перебрались через мост в Хартум-Северный. Так привыкли к городскому автостопу в столице, что это стало для нас рутинной процедурой. Сейчас даже не могу вспомнить никаких подробностей — что за машины нас везли, что при этом мы говорили… Мумкен? мумкен!

На выезде из Северного Хартума мы проходили через толкучку (Сук шаби), и некоторые водители уже бросились нам наперерез, пытаясь узнать, куда мы идём и сколько за это заплатим. Но нам хотелось выехать из столичной агломерации не на автобусе и не на каком-нибудь другом рейсовом транспорте: ведь на выезде на трассу здесь, как и в Омдурмане, стоит будка ГАИ с проверяльщиками пермитов, а если мы проедем с местными, никто и не догадается.

Так оно и вышло. Трасса на Атбару была оживлена и покрыта асфальтом. Если карту Судана, крупнейшей страны Африки, наложить на карту бывшего СССР, то он займёт кучу места — от Севастополя на юге до Вологды на севере, от Риги на западе до Нижнего Новгорода на востоке. И вот на всей этой громадной территории имеется примерно 2000 км асфальтовых дорог, раз в пятьдесят меньше, чем на такой же территории у нас. Итак, по одной из них, по трассе Хартум—Атбара (312 км) мы сейчас и ехали.

По дороге нас завезли в некий «Итальянский колхоз». Итальянцы поставили в Судан технику, трактора всякие и комбайны в качестве экономической помощи, прожили здесь весь 1991 год, а потом уехали. Суданцы потихоньку добивали сию технику и поили нас, разумеется, чаем.

Некоторое расстояние мы проехали на лорри, а потом нас подобрала странная машина. В кузове «Тойоты-хайлюкс» стоял большой металлический ящик-куб, величиной метра полтора, запертый снаружи на замок. Водитель долго изучал наши документы и дорожные грамоты, затем, убедившись в нашей благонадёжности, вышел из машины, отпер замок и отворил железный ящик, в котором на подушках сидели два мужика с автоматами. Нас плотно заперли в этом ящике и мы поехали. Окон ящик не имел, и содержались мы в полутьме, а на мир могли смотреть через маленькую щёлочку. Вот неожиданность! Интересно, что это? Может, какая-нибудь инкассаторская машина едет в Атбару за деньгами? Или везут секретные документы?

Автоматчики, стеснённые столь неожиданным добавком, были молчаливы. Один из них всю дорогу сидя дремал. По дороге мы проезжали Королевский город Мероэ, но так как мы были заперты в ящике, то увидеть его не могли, да особо и не старались.

Часов в восемь (уже стемнело) наша скорость снизилась, нас начало трясти, снаружи послышался базарный шум, и мы поняли, что приехали в крупный город Атбару. Вскоре мы уже боялись, что водитель нас везёт в какую-нибудь милицию — ментофобия у нас ещё держалась. Но, попетляв по улицам Атбары, водитель вспомнил про содержимое железного куба, остановился и выпустил нас.

Вечерняя Атбара. Крупный торговый город — здесь живёт, наверное, тысяч сто народу. В таком городе не так просто получить ночлег, как в маленьких деревнях. Решили действовать опосредовано — ходить и спрашивать чай; а если уж кто захочет оставить нас на ночлег, то так тому и быть. В трёх домах нас угостили чаем, но ночлег не предложили. После третьего чая мы утомились и рухнулись спать вчетвером на каком-то пустынном дворе, под навесом, рядом с суданскими питьевыми кувшинами, расстелив там свои спальники и коврики (палаток мы не доставали уже с месяц). Место, где мы ночевали, было школьным двором, чего мы пока не знали.

6 апреля, вторник.

Наутро нас принудительно разбудили трое. Местная учительница, полицеский лет восемнадцати и англоговорящий человек-"переводчик" обнаружили нас ночующими во дворе школы и на всякий случай отвели в участок. Впрочем, старшие полицейские, не найдя в наших действиях ничего противозаконного, проверили наши паспорта и дорожные грамоты и отпустили, на будущее посоветовав ночевать в хотеле. Мы поблагодарили полицейских за совет и пошли на трассу.

Атбара кончилась. В одном из последних домов мы получили чай и выбрались на дорогу. Трасса, или, вернее, следы машин, шли вдоль железнодорожной насыпи на восток. Песчаный ветер нёс песок из пустыни, уменьшал видимость, залезал в глаза и ноздри. Машин не было.

Когда ветер усилился, наполнил воздух песком и сделал его тяжёлым, горячим и непрозрачным, мы поняли, что водители сейчас отсиживаются по домам, а кто и едет, может просто не увидеть нас (особенно если поедет не по нашей, а по какой-нибудь параллельной колее, коих в пустыне немало). Попытка застопить разгоняющийся с Атбары товарняк успехом не увенчалась.

В моменты затишья ветра сквозь горячий воздух проступали очертания небольшой деревеньки восточнее Атбары, населённой, в основном, бедняками, нищими кудрявыми неграми, беженцами с Юга. Жили там самые бедные и неустроенные люди. Огородов у них не было, зачастую не было и домов, а только хижины из соломы или пальмовых ветвей. Редкий богатей имел загон для овец, ограждением которого служили охапки светлой, выцветшей на солнце верблюжьей колючки высотой по колено.

В этот-то город бедняков, в коем жило человек триста, мы и направились, чтобы спастись от песчаного ветра, а заодно и получить чай. Однако, люди здесь были менее расположены к нам, чем в изобильных деревнях вдоль Нила. Даже англоговорящие, они отвечали примерно так:

— Здесь чая нет, это хаус (дом)! Идите на базар!

Вскоре мы поняли, что нищета сего населённого пункта не позволяет его жителям кормить жирных белых мистеров, и решили возвращаться туда, откуда пришли, — в Атбару. Но пока мы шли, нас настигли бегом два рослых негра в шортах и майках (а не в халатах и тюбетейках, как коренные северные суданцы). Один из них оказался англоговорящим.

— Что вы ищете? — спросил он нас.

— Мы ищем чай и хлеб, — отвечали мы честно.

Англоговорящий негр и его друг оказались зажиточными и позвали нас к себе в гости. Там мы, наконец, протёрли уши и глаза от пыли и песка, наполнивших их. Хозяин дома ранее работал в суданской пароходной компании Sudan Shipping Line. В те дни, когда он работал в Порт-Судане, каждый день туда прибывало 7–8 новых судов, а у причалов стояло по 30. Методов уплытия он не знал, но такое большое число судов поддержало наш оптимизм. Нас угощали чаем, хлебом и плохой, мутной водой с высокой концентрацией песчаной пыли; приятные девушки ходили и здоровались с нами за руку, как обычно; в общем, мы достигли успеха и пересидели пыльный ветер с удовольствием для местных жителей и для себя.

Мы узнали также, что сегодня вечером, в 16 часов, со станции Атбара отправится пассажирский поезд до Порт-Судана. Решили прекратить глупые попытки уехать на несуществующих машинах, попрощались с угощавшими нас людями и отправились на вокзал, благо ветер уже затих.

Станция Атбара — крупнейший в Судане железнодорожный узел. Во все стороны станции тянутся по песку металлические проволочные тросы, с помощью которых дежурный из своей будки переключает стрелки и семафоры по всей станции. Там, в будке — набор огромных рычагов в рост человека, а прицепленные к ним стальные тросы с помощью хитроумной системы блоков и колёсиков тянутся во все стороны метров на сто-двести. Электрической системы, подобной нашей, здесь не было — но и не надо, ибо механическая система, вероятно ещё английской постройки, действовала исправно. На станции Атбара мы увидели стоящий, готовый к отправлению товарняк.

Товарняк шёл в Порт-Судан. Мы обратились к машинисту с просьбой взять нас в локомотив или в вагон, но он что-то засмущался и показал жестами, что нам надо идти в конец поезда. И впрямь, в хвосте товарняка ехала будка с автоматчиками. Один из них был в каком-то нелепом пальто, с автоматом за плечом и с мечом на поясе. Меч был длинён и чуть не доставал земли. Мы попросились, показали паспорта и дорожные грамоты, но они оказались строгими приверженцами езды только на пассажирских поездах. Сфотографировать автоматчика с мечом нам тоже не позволили. Товарняк вскоре укатил, а мы остались на станции.

Не прошло долгого времени, как в сторону Порт-Судана сформировался ещё один товарняк. Там произошло то же самое. Жители последнего вагона сказали нам, что взять нас в поезд они могут только с позволения начальника станции, которого зовут Сыр Бабыкер.

Начальствующий Сыр Бабыкер был обнаружен нами в большой полупустой комнате близ вокзала. Её наполнял лишь стол, пара стульев и ёмкость с «питьевой» (по местным меркам) водой. Мы представились, показали свои документы и объяснили свою сущность, благо Сыр был англоговорящим.

— Сегодня на товарняках ездить нельзя: сегодня пойдёт «сьюпер». На нём и поезжайте, — посоветовал он.

— А можно поехать в сьюпере на крыше? это очень интересно! и к тому же бесплатно! — сказали мы.

— Нет, на крыше вагона ехать нельзя, это опасно, — отвечал Сыр. — Иногда бывает, люди падают, калечатся, и потом даже требуют компенсацию от железной дороги… Недавно у нас было очередное крушение, и сколько людей попадало… Так что езжайте внутри поезда.

Примерно такой (правда, более длинной) была наша беседа с Сыр Бабыкером. Поняв, что разрешение на проезд в товарняке или на крыше мы у него не получим, мы решили дождаться «сьюпера», который, хотя уже опаздывал на час, но уже должен был прибыть с минуты на минуту.

* * *

Тем временем высокая платформа наполнялась людьми, едущими в Порт-Судан. Среди них были и цивильные суданцы в ботинках, с чемоданами и с коричневым цветом лица (как бы местные белые мистеры), и бедные негры в шлёпанцах с какими-то мешками или вообще без вещей. На станции началась оживлённая торговля бананами, фулем, финиками, египетскими конфетами и другой пищей. Если вся эта толпа сядет в один поезд, там будет довольно тесно, — думали мы.

Нас всё ещё было четверо. Интересно, куда же подевался Костя Шулов?

Если он опоздает на поезд, ему трудно будет проехать по трассе, ибо она пустынна.

…Поезд опоздал почти на семь часов. (Как он умудрился так отстать на участке в триста километров?) В вечерней темноте платформу, на которой стояли, сидели и лежали сотни ожидающих, озарили фары локомотива, и вскоре «сьюпер» из десяти пассажирских и двух багажных вагонов был атакован народом. Мы влезли в первый попавшийся вагон и отдышались. Внутри он напоминал вагон нашей электрички. Деревянные скамьи (правда, рассчитанные на двух человек, а не на трёх, как у нас), торчали справа и слева. Окна, закрытые решётками, но не застеклённые, пропускали ночной прохладный воздух. Народ устроился сидеть, стоять, лежать на лавках, между лавками, в проходе, в тамбурах и других местах.

Было 22.50, когда поезд наконец тронулся и повлёк нас мимо ночной Атбары, мимо её базаров и полей, мимо пустыни и деревеньки кудрявых негров-бедняков, где мы пили чай — в непролазную тьму.

7 апреля, среда.

Как мы вычислили, одна суданская минута соответствует шести-семи нашим. Если кто-нибудь говорит: подождите пять минут, ждать придётся не меньше получаса. Поезд, опаздывающий на час, опаздает на семь часов; а если вам говорят, что машины будут завтра («букра, иншалла»), то это значит, вероятно, что дней несколько вам придётся на трассе просидеть.

Поезд внутри был не очень наполнен — мы готовились к худшему. Интересно, куда подевались все многочисленные пассажиры, которые сидели на станции в Атбаре в ожидании «сьюпера»? Да и на каждой промежуточной станции шум-гам снаружи стоял неимоверный. Это, что ли, провожающие? Только потом до нас дошло, что половина пассажиров поезда едет на крышах вагонов, на каждом — по 30–40 человек! На станциях они спускаются вниз, но как только поезд даёт свисток, быстро залезают обратно на вагоны. Вскоре мы заметили, как один из «внутренних» пассажиров переговаривается со своим «наружным» другом через вентиляционное отверстие в крыше вагона. Ну и дела!

На остановках, на которых, казалось бы, до приезда поезда было тихо и пусто, возникал базар-вокзал. В ночном полумраке были видны красные угли в металлических ящичках, на коих стояли, греясь к приходу поезда, чайники с чаем. Тётушки в разноцветных платьях наливали чай страждущим, протягивавшим свои руки из окон поезда. Бедные тётушки — ведь поезд опаздывал на семь часов! Сколько времени им пришлось поддерживать чай в горячем состоянии!

Ранним утром мы проехали станцию Мусмар, где стояли целый час. Мы дремали, сидя на рюкзаках. После Мусмара пошли контролёры, двое, и солдат. Андрей назвал их «люди-пауки»: как аккуратно они ходили по головам! Вот они узрели и нас.

— Ticket (Билет)!

Я предъявляю две бумажки: справку из посольства в Хартуме и справку-письмо от АВП из Москвы.

— Where is ticket (Где билет)?

Я медленно-раздельно отвечаю на арабском:

— Атбара, Сыр Бабыкер, калям: тамам, мумкен. (Сказал: хорошо, можно).

Отвязались.

Утро. Станция Хайя. Пыльный ветер. Люди, вышедшие из вагона и спрыгнувшие с крыши, образовали большую толпу на станции. Шулова не было видно.

Мы выделились из толпы и пошли на трассу.

Хайя — большая деревня, выросшая на пересечении железной дороги с трассой, бедная по суданским понятиям. Половина домов — просто хижины, покрытые циновками. Ветер дует очень сильно, песчинки врезаются в кожу лица и рук, временами ничего не видно даже в пяти метрах. Ну и погодка, прямо буря! Разбившись на две пары, стоим на трассе (о чудо! асфальт), замотав головы от пыли и песка.

Говорят, что автодорога Хартум—Порт-Судан была заасфальтирована на средства Бен Ладена, саудовского миллионера, по совместительству ещё и международного террориста. В общем, благодаря Бен Ладену, а может быть и не ему вовсе, огромные грузовики с прицепами, полные доверху каких-то мешков, медленно тащились по трассе в направлении Порт-Судана. Нам с Андреем попался один из них. Мы были рады и сему в этом море песка и пыли (а Паше с Володей вскоре после этого застопился скоростной джип). Через 75 километров машину остановили полицейские, извлекли оттуда нас и долго изучали документы, после чего посадили в ещё более медленный грузовик, скорость которого порой не превышала 10 километров в час. Мы опасались опоздать на стрелку, но не хотелось бросать водителя, явно довольного нашей компанией и угощавшего нас по дороге финиками.

Пока мы медленно переваливали, нас обогнал более быстрый грузовик, из него высунулся Костя Шулов и помахал нам. Ура! Значит, наука победила, и Костя тоже будет в Порт-Судане вовремя. Интересно, как он доехал — автостопом или на поезде? А если на поезде, почему мы не узрели его?

Наконец, перевалили горы и выехали к сине-зелёному Красному морю.

Здесь, в приморском городке Суакин, водитель супермедленного грузовика завершил свой путь, а нам подвернулось нечто более скороходное.

…А вот и Порт-Судан. Сильно отличается от мелких суданских городов-деревень, что мы видели ранее, и немножко напоминает Хартум. Весь центр — старой, ещё английской постройки. Всё старое и облезлое. Частных домов мало. В основном — двухэтажные дома с арками, с облупленными вывесками типа «OLYMPIA PARK HOTEL». В поисках почтамта мы остановили облупленного, как и весь город, таксиста, и он бесплатно отвёз нас в центр города. А вот и старый почтамт. Время ещё есть, поэтому мы пошли в соседнюю харчевню за чаем, который нам и приготовили в нашем котелке.

А вот идёт европеец. О! Да это же тот француз, Раймонд Жорэ! Тот самый пенсионер, едущий из Франции через Ливию, Египет и Судан в Эфиопию, Кению и т. д. до Южной Африки! Оказывается, француз приехал в Порт-Судан на этом же поезде, с которого в Хайе сошли мы. Здесь он мечтает выявить судно на Джибути, чтобы оттуда проехать в Эфиопию.

Мы весело расстались с французом (он ушёл устраиваться в гостиницу) и вскоре обрели Шулова — он даже не опоздал. И он ехал с Атбары до Хайи в этом же поезде, что и мы, вернее НА нём (на крыше вагона). Почему-то мы с ним разминулись в толпе. В Хартуме заказанная им на «букра иншалла» иранская виза ещё не была готова, и он был даже доволен этим, так как сэкономил немалую сумму (а в случае обнаружения парохода, идущего в Иран, собирался сгонять в Хартум за нею). Из Порт-Судана он уже успел позвонить домой, в Питер, и узнать, что Гриша Кубатьян улетел в Россию из Египта всего за 70$, при помощи посольства РФ в Каире. Костя нашёл вписку у русскоговорящих врачей, но пока не знал, могут ли там вписать нас всех.

Радуясь, мы продолжили ожидание оставшихся друзей, которые запаздывали.

Через сорок минут прибежали Шарлаев и Марутенков. Судьба их была такова.

Они достигли Порт-Судана быстрее нас и сразу направились в порт. Их по ошибке пропустили внутрь. В порту оказалось несколько теплоходов, идущих на Акабу, Роттердам и Джидду. Не успели они узнать что-либо, как внутри порта вскоре их задержали, так как у них не было пропусков.

Шарлаева сперва приняли за шпиона, потому что он рассматривал теплоходы в зрительную трубу. Маленькая труба напоминала половинку театрального бинокля, но полицейские подумали, что это видеокамера. Изучив её, Вовку простили.

Решили разделиться в поисках еды и ночлега, а утром встретиться, добыть пропуск в порт и заняться научным упарохоживанием. В случае, если будет пароход, могущий взять одного или двух человек, решили, что первыми уплывут Шулов (торопящийся на учёбу) и Марутенков (истощившийся в деньгах).

* * *

Андрей, конечно, великий инициатор получения всяких благ. Вот мы напросились на ужин к одному из местных жителей. Второй этаж старого дома английской постройки, со скрипучей деревянной лестницей. Электрическая лампочка под потолком. Доска, исписанная математическими примерами на арабском языке (хозяин — учитель). Жена и дети подглядывают из-за занавески, как мы употребляем фуль, а также арахисовую кашу, простоквашу, хлеб и чай. А напросились очень просто — постучались со словами: мумкен уахед хубз? (можно один хлеб?). Расчёт простой: если человек захочет нас подкормить, он подкормит, а если не захочет, просто даст одну лепёшку или скажет: извините, нету.

Учитель сносно говорит по-английски. Он работает не только в школе, но и дома по вечерам натаскивает нерадивых учеников. Ровно половина заработанных денег (немалых, по суданским меркам) уходит у него на квартплату. Учитель очкаст и стар (ему лет пятьдесят пять), у него дрожат руки, он сыплет сахар и просыпает половину мимо чая.

Поблагодарив и попрощавшись с учителем, мы направляемся в отдалённые районы города искать ночлег. Две попытки были неудачны. В одном месте нам открыли женщины, и — перепугано завизжали, захлопывая ворота. Может быть, приняли нас за иностранных моряков, ходящих по городу с нечестивым желанием… В другом месте так же испугали мужика. Что делается с людьми? Наконец, в третьем месте нам открыли опять две женщины (мужчин дома не было). Мы подумали, что опять начнут визжать. Но всё оказалось легче — радостно приняли, напоили чаем и уложили спать на крыше дома, постелив нам две аккуратные кровати.

Да, — рассуждали мы, засыпая на крыше, — в Порт-Судане люди не так просты, как в деревнях. Кричат, боятся чего-то. В деревнях ничего не боятся. Но какое отличие от другого портового города — Асуана! Такси по городу сегодня везло нас бесплатно; у продавца попросили два банана в подарок, а он дал нам четыре; просили вскипятить чай и дать немножко фуля в харчевне — тоже дали без проблем; поужинали; заночевали всего с третьей попытки. В соседнем Египте всё было совсем по-другому…

В Судане почти все, даже бедняки, спят на кроватях, сделанных из пальмовых досок и ветвей (а не на полу, как в Сирии). Причина проста: в Судане днём жарко, ночью холодно, и хорошо, что воздух проникает в тебя не только сверху, но и снизу, сквозь сетчатую-дырчатую кровать.

Порт-Судан — ключевой пункт нашего путешествия. Или мы уплываем отсюда на попутном пароходе в Йемен, или же в Иран, или в Иорданию, Турцию, Россию, Египет или иные страны, более близкие к дому. Или мы не уплываем, и тогда… и тогда… Ладно, давай спать.

Сыро. Пыль улеглась. Добрая южная ночь.

Мы в самой дальней точке нашего маршрута. Позади 11.000 километров.

Мы у порога.

8 апреля, четверг.

Утром мы впятером встретились на вчерашнем месте и забросили рюкзаки в пыльный чулан на Костиной вписке. Посещавшие порт вчера узнали, что можно раздобыть пропуск через морские агентства, наполняющие город.

Морских агентств, или агентов, оказалось в городе штук двадцать. Это были скучные, пыльные конторы, порою на каких-то задворках, на вторых этажах старых бетонных домов, или даже на первых этажах, но всё равно ужасною скукою веяло от них. Мы говорили, что нам нужен пропуск в порт, и что нам нужно уплыть в Йемен. Нам отвечали, что в Йемен ничего нет, и вообще ничего нет, и вообще теплоходы все грузовые и плавать на них нельзя. В общем, проходили мы по этим агентствам часа два, так ничего не узнали и решили идти непосредственно в порт.

Городской автостоп в маленьком Порт-Судане оказался не хуже, чем в огромном Хартуме. В городе было два порта — «шамаль», северный (сухогрузный) и «жануб», южный (контейнерный). Нас быстро довезли до северного, сухогрузного, который нам казался основным.

Порт — рельсы — старые вагоны — море — дамба — солнце — старой постройки каменные амбары — старые грузовики — море.

Большое здание полицейского портового управления стояло прямо на морском берегу. Большой полицейский начальник с большими звёздами на погонах, выслушав нас, согласился выдать пропуск в порт на три дня. Он достал большой, формата А4, бланк с пространным текстом на арабском и что-то дописал на нём. Потом позвал солдатика, который взял эту бумагу и повёл нас с нею, но не в порт, а в какое-то другое управление, где нужно было поставить печать.

В соседнем управлении (это, наверное, был аналог нашего КГБ) к нам отнеслись доброжелательно, но… нужного человека нет на месте, а завтра выходной, приходите послезавтра — бад букра — в 8.00, вам выдаст ваш пропуск человек по имени Ахмад Авад.

Мысленно проклиная бюрократию, мы вышли из здания портового КГБ и вернулись автостопом в город.

* * *

В вечернем городе царило оживление, светились большие фонари местного стадиона. Там проходил исторический матч между командами Порт-Судана и Вад-Медани. Мы не были увлечены футболом и ходили по городу с котелком, желая сварить свой рисовый суп у кого-либо. Сперва лысый человек, лицом более похожий на таджика, чем на негра, предоставил нам таганок с углями, на котором мы пытались вскипятить наш котелок в течение целого часа. Затем мы перебрались в другое место, и некая женщина доварила наш суп у себя дома. Затем мы пошли в третье место и одолжили там ложек и соли. В общем, быстрее было попросить еды у мирных жителей, чем готовить её таким образом.

* * *

В поздний час Костя повёл нас в госпиталь, к русскоговорящей врачихе,

по имени Заафарана. У Кости было мнение, полезное для общества, гласящее: русскоговорящие суданцы помогут нам. Заафарана обещала что-нибудь придумать для нашей компании в плане ночлега. Вскоре проявился и другой русскоговорящий суданец — доктор Мохамед Том, работавший в этом же госпитале. Совместными мысленными усилиями суданцев нам отвели комнату в общежитии врачей, где уже вписался Костя Шулов. Комната с тремя кроватями пустовала; Мохамед Том, «прописанный» в ней, проживал ныне в другом месте; двое других врачей тоже отсутствовали. В общежитии был газ, туалет, душ и другие необычайные блага. Так, благодаря Косте Шулову и русскоговорящим врачам, мы заселились на постоянную вписку.

9 апреля, пятница.

Сегодня в Судане, как и во всех мусульманских странах, выходной. Производственная деятельность в этот день сведена к минимуму. Утром Мохамед Том зашёл за нами, чтобы отвести нас на торжественный обед, посвящённый вчерашнему футбольному матчу.

У Мохамед Тома много занятий. Он преподаёт в медицинском колледже, работает в госпитале, он также является руководителем антиспидовской программы целого штата, а также врачом футбольной команды, той самой, которая вчера при большом стечении народа сыграла с командой города Вад-Медани 1:1.

Такое важное событие, разумеется, нужно было отметить. Был организован супер-обед, на котором присутствовали не только футболисты и связанные с ними люди, но даже губернатор штата и пятеро российских автостопщиков, отличавшихся известной прожорливостью.

Обед проходил на открытой веранде второго этажа большого двухэтажного дома. Едящих было человек сто, и размещались они за двумя длиннющими столами, составленными из многих обычных столов. Стулья для такого случая организаторы взяли в пункте проката — оказывается, есть в Порт-Судане и такой. Расселись; разносчики еды разложили по столам сотни две хлебных лепёшек («хм, это всё?» — подумал я), затем всевозможные яства: фуль, салаты, мясо шашлыкового типа, джем, халву, сладкую кашу с изюмом и многое другое, едомое руками и хлебом. Каждой еды было по нескольку больших тарелок на каждом столе, и каждый тянул свои руки и ел оттуда, откуда хотел. Разносчики еды, красивые, чёрные люди в белых халатах, добавляли кушанья в те тарелки, где они кончались. Один из разносчиков был очень толстым, килограммов 120 (первый толстяк, встреченный нами в Судане; обычные суданцы все стройные, высушенные солнцем и жарой). Мы представили, что пятеро таких мужиков в своих тюбетейках и с чемоданами в руках поедут по Москве городским автостопом. Быстро они будут ездить или медленно? Наверное, не быстро, но первая же машина, которая возьмёт их, довезёт бесплатно до места, из удивления.

Важные, солидные люди присутствовали исключительно в халатах и тюбетейках. Некоторые носили белую чалму. У нас сложилось впечатление, что ни один взрослый человек не наденет добровольно брюки и тесную рубашку. А вот среди молодёжи, в том числе среди тех же футболистов, были «прозападно» одетые люди, например в рубашке, или в футболке, со штанами. В рубашке, брюках и без тюбетейки был также наш друг Мохамед Том — как и подобает человеку, получившему образование на Западе (т. е. в России).

Вскоре все суданцы насытились, только голодные мы продолжали есть. Мохамед Том продолжал есть с нами, чтобы мы не смутились, оставшись за столом одни. Тем временем разносчики еды, и толстяк среди них, не теряли времени зря, деловито собирали остатки еды вокруг нас (о ужас, её осталось так много!) и уносили. Мы сидели одни за огромным столом, как голодающие Поволжья, дорвавшиеся наконец-то до пищи. Все же прочие суданцы столпились вокруг двух пластмассовых ёмкостей с холодной водой, и, по очереди пользуясь металлическими стаканами, пили. Вскоре нам стало неудобно, и мы тоже отвалились от стола, только Шулов, не обращая внимания на сие, подъедал оставшийся джем, халву, изюм и т. д., а Мохамед Том сидел рядом и деликатно делал вид, что он тоже последний месяц был не евший. Наконец Шулов тоже насытился.

Завершив еду, мы, подобно суданцам, перешли в стадию наполнения сырой водой (презрев страхи пред амёбой и другими заразами). Думали, что ещё будет чай, но он никак не возникал. Спросили Мохамед Тома; вскоре суданцы организовали чай специально для нас. В банкете он не был предусмотрен, но, чтобы нас не огорчить, его заварили. За чаем Мохамед Том поведал нам некоторые подробности о жизни суданского народа.

Например, о том, как неграмотные суданцы голосуют на выборах. Каждый кандидат имеет свой символ: скажем, самолёт, или дом, или верблюда и т. п… Так, текущий президент генерал Омар Хасан Ахмад аль-Башир имел свой символ — вентилятор. В избирательных бюллетенях нарисованы эти символы, и неграмотные люди могут выбирать: кому вентилятор, а кому дом и т. д… Любителей вентиляторов в Судане около 75 %.

Неграмотные суданцы, живущие в деревнях, обычно не имеют паспортов. Да они и не нужны им. Ведь паспорт пригождается только для поездок за границу, а внутри страны он не нужен, документы у местных никто не проверяет. Сам Мохамед Том переехал когда-то в Порт-Судан из Хартума, где и забыл свой паспорт. Но паспорт ему и не требуется.

Жители Судана, хотя и живут годами в удушливой жаре, почти никогда не купаются в природных водоёмах. Живя в Хартуме, Мохамед Том ни разу не купался в Ниле, хотя там он чист и крокодилов мало. Живя в Порт-Судане, он ни разу не погружался в море. Да и пляжа нет в городе, он никому не нужен, а редкие энтузиасты плавания ездят далеко за город, где есть удобные для этого места. (Мы пока не бывали там.)

Мохамед Том, как оказалось, знает почти всех выдающихся людей города, занимающих хоть какую-то должность. Ахмад Авад — человек, который должен был завтра выдать нам пропуск в порт — был тоже другом Мохамед Тома и даже дальним родственником. Костя Шулов понял, что это судьбоносное знакомство поможет нам завтра получить пропуск, и попросил Мохамед Тома пойти завтра в порт вместе. Тот согласился.

Пока мы пили чай, суданцы собирали многочисленные пластмассовые стулья, атрибут буржуазии, и относили их в кузов стоящей на улице «Тойоты», чтобы увезти стулья обратно в пункт проката, откуда они были взяты.

* * *

Выпив несколько стаканов чая, мы поблагодарили хозяев за вкусный приём, попрощались с Мохамед Томом и, отягощённые пищей, побрели на вписку.

Общежитие докторов, где находилась наша вписка на эту неделю, представляло собой городской суданский двор, огороженный забором, с деревянными воротами на улицу. Внутри находилось несколько одноэтажных домиков.

В этих домиках были представлены жилые комнатки, душевые, «кают-компания» и кухня. Из каждого помещения можно было выйти во двор, а внутренних помещений не было. Наша комнатка содержала три кровати, окна с деревянными ставнями, шкаф, красный сундук непонятно с чем, всякий мусор, пыль, вентилятор, мух и комаров, прилетающих к нам из соседней туалетно-душевой комнаты, где царила влажная, тёплая атмосфера. Обычно вентилятор отгонял от нас этих насекомых, но по ночам, когда электричество отключали, они обсиживали нас.

Во дворе у докторов паслись овцы, временами уходившие в город и возвращавшиеся обратно по своим овечьим делам. Висело, сушась, обильное бельё и росло несколько несъедобных деревьев. На кухне, которая почему-то запиралась на замок, находилась газовая плита, работавшая от баллона, и все обычные цивилизованные кухонные вещи: кастрюли и т. п..

В общем, вписка была совершенно райская, можно было ежедневно и неоднократно мыться в душе, стираться, валяться на кроватях и т. п… Днём доктора нас позвали на общий обед, так что мы нашли здесь все блага этого материального мира.

Теперь, когда читатель представил себе общежитие докторов, где мы жили, — опишу и сам город.

Выходящий из ворот общежития на улицу сразу видит справа от себя сидящую на обочине чайную тётушку, разноцветно одетую женщину средних лет с чайником, непрерывно греющимся на углях. Два-три стакана, канистра воды и препараты сахара, чая и каркаде — вот и весь арсенал предметов, нужных ей для работы. Чайная тётушка, целый день торгуя чаем по две монетки за стакан, зарабатывает себе на простую суданскую жизнь.

Если мы идём дальше по улице, справа будет большая мечеть, а слева — кварталы с облупленной «колоннадой», устроенной ещё англичанами. Под сводами оной расположены производители (они же продавцы) всяческих товаров и услуг. Вот квартал портных, непрерывно по заказам трудящихся шьющих и чинящих (на швейных машинках с ножным приводом) суданские белые халаты. Вот пекарня, откуда хлеб на телегах, влекомых ослами, доставляется на базар для дальнейшей продажи там. Вот продавец вентиляторов — вероятно, продать один «президентский прибор» в неделю считается хорошей торговлей. Вот харчевня, где на углях стоит и непрерывно варится целый день один металлический кувшин. За столиками вокруг сидят потребители фуля. Вот продавец сыпкостей — сахар, чечевица, рис, каркаде и т. п. выставлены в больших металлических мисках. А вот, наконец, и настоящий базар.

— Салям алейкум! Ана сьяха мен Русия. Мумкен уахед хадия? (Здравствуйте, я путешественник из России. Можно один в подарок?) — с такими словами мы бродили по базару, получая от торговцев в подарок то банан, то манго, то яйцо, и т. д..

Городские торговцы быстро привыкли к ежедневным попрошайкам. Интересно, что никакой неприязни у них к нам не выработалось. Напротив, бродя по базару, мы частенько встречали уже знакомых торговцев, которые торжественно вручали нам манго, яйцо или банан:

— Хаваджи! Хадия! (Иностранец! Подарок!)

* * *

В Порт-Судане немного высотных ориентиров. Большая мечеть, телевышка, христианский храм, пара облезлых банков — вот, пожалуй, и все здания, выделяющиеся из стандартной двух-трёхэтажной застройки. Дома не нумерованы, улицы не надписаны, но зато на основных перекрёстках города стоят небольшие памятники на постаментах. Вот памятник колесу, точнее, шине; вот пароходик; вот двухметровая бутылка кока-колы; вот кофейник с чашечками, каждая чашечка с ведро величиной; вот памятник самолёту; а вот вообще какой-то сюрреализм. Суданцы любят памятники типа «объект»: так, в Хартуме мы видели памятник кукурузному початку, а в Атбаре — переносному фонарю. Все предметы-памятники в Судане имеют величину 1–2 метра и служат, скорее всего, в качестве ориентиров: поедешь прямо, за бутылкой повернёшь налево…

10 апреля, суббота.

Утром Бог послал шоколадки, целую коробку — примерно 28 шоколадок типа «Сникерса». Представителем Бога на этот раз оказался русскоговорящий помощник капитана парома Суакин—Джидда. Шоколадки были саудовского производства. Съев часть даров, мы поехали автостопом в колледж Мохамед Тома, который находился в районе «Транзит» (вблизи трассы на Суакин).

Позвали Мохамед Тома. Он принимал экзамены, поэтому долго не появлялся. Наконец пришёл. Мы напомнили ему вчерашний разговор — надо было поехать вместе в порт к Ахмад Аваду, чтобы тот выдал нам пропуск без проблем и надолго. Сперва мы, правда, позвонили для проверки по известному нам телефону на работу Ахмад Аваду; было 8.20 утра, но его не было на месте, обещали, что скоро подойдёт.

Но зная уже, что такое суданское «скоро», мы решили сегодня не дёргать Мохамед Тома и поехать в порт самим.

* * *

Пока мы ехали в порт, сменив три или четыре машины, там уже образовался и Ахмад Авад. Он передал через вахтёра, чтобы я прошёл к нему один. Начальник непонятно чего, Ахмад Авад, плотный негр лет тридцати, сидел за столиком и смотрел телевизор. Комната была обставлена по-судански просто: кроме столика Ахмад Авада, трёх стульев и подставки под телевизор и телефона, в ней ничего не было, даже никаких бумаг на столе, портретов на стене и т. п… Кроме того, в комнате находился более тощий суданец (вероятно, секретерь), который при виде меня удивлённо заметил:

— Хаваджи!

— Быр, быр, быр, — пробормотал Ахмад Авад, и, уже обращаясь ко мне по-английски, добавил: — Не обижайтесь. Это у нас так раньше называли англичан. А вы — почему не пришли в восемь?

Я попытался отговориться тем, что в восемь не было и самого Ахмад Авада; но это было лишь предлогом к началу неспешной беседы. Ахмад Авад долго расспрашивал меня про мою сущность, про наше путешествие, про Россию, про войну в Чечне, периодически отвлекаясь на телевизор, на чай и на телефонные звонки. Несколько раз я старался напомнить ему о цели нашего визита. Он достал из ящика стола наш пропуск и продолжал ничего не делать. Наконец его заинтересовало, где мы остановились в Порт-Судане. Я, как назло, забыл название места, и был позван Шулов, который всё подробно и объяснил.

В общем, Ахмад Авад тянул с выдачей пропуска, сколько мог. Наконец, он приложил печать, написал что-то и объявил, что пойти в порт мы сможем только один раз, на один час и в сопровождении местного чекиста, который тут же и образовался среди нас.

Мысленно и вслух ругаясь, мы пошли в порт. В задачу чёрного чекиста (туповатого мужика лет тридцати) входило: 1) носить при себе наш пропуск, 2) ходить с нами по пароходам, разговаривать с капитанами и всячески «помогать» нам, а, вероятно, шпионить за нами, по указанию Ахмад Авада, 3) не понимать английского языка, а также нашей цели и сущности.

В общем, мы пошли осматривать пароходы. Их оказалось шесть.

Первый, индонезиец, стоял здесь издревле, быв арестован за какую-то неуплату и почти не подавал признаков жизни. Идти куда-либо он не мог.

Второй, облезлый зелёный пароход местной фирмы «Sudan Shipping Line», грузили почти вручную какими-то мешками. Многочисленные грузчики на берегу вытаскивали мешки из грузовиков и переносили их в огромные авоськи, прицепленные к пароходным погрузочным кранам. Время от времени эти сетки с мешками посредством крана переползали в трюм судна, где другие грузчики их распаковывали и раскладывали мешки ровными рядами по 50-метровому трюму. На погрузке работало более сотни человек, из которых половина были при деле, а другие увиливали от работы из-за дурацкой организации труда.

Пройдя среди сих пыльных людей (ну и работа на жаре!), мы поднялись на борт. Сей пароход, именуемый «Blue Nile», намеревался везти свои мешки в Объединённые Арабские Эмираты, город Дубай. Нам, вероятно, он был мало чем полезен. Только Шулов, уже весь в мечтах о родине, видел и в этом пароходе путь к своему возвращению.

Когда мы спустились с дубайского мешковоза и отправились дальше, наш «сторож» отстал. Оказалось, он умудрился уронить в воду наш всеобщий пропуск, без которого нас не выпустят из этого порта и не пустят во второй, контейнерный порт. Мысленно проклиная судьбу и тяжёлую свою работу, чекист попытался спасти утопающий пропуск и, свесившись с причала, чуть не рухнул сам.

Ругаясь друг на друга и на Ахмад Авада, мы продолжили путь среди пароходов. Ещё один стоял на ремонте. Следующий шёл сперва в Роттердам, потом в Ходейду (обидно, что не наоборот). Пятый шёл в Суэц. Шестой и последний не захотел разговаривать с нами. Возможно, их напугала физиономия сопровождающего.

В общем, несолоно хлебавши, мы вшестером пошли на выход из порта. После сего мы разделились. Несчастный чекист отстал от нас, вернул нам мокрый пропуск и разрешил сходить в контейнерный порт самостоятельно. Шулов отправился в город, в компанию «Sudan Shipping Line», договариваться об уплытии в Дубай. По его мнению, это было бы неплохо: из Дубая можно будет переплыть в соседний Иран, а тут и Россия под боком. Но несколько трудностей: во-первых, за иранской визой нужно было сгонять в Хартум и обратно, а это 3000 км по суданским дорогам (правда, самым лучшим); во-вторых, виза Эмиратов, выдающаяся всем желающим за 33$ по прилёту в Дубайский аэропорт, совершенно не обязательно выдавалась всем по приплыву. Но Костя, торопящийся на учёбу в свой институт, решил разведать и этот шанс.

Мы с Вовкой поехали в контейнерный порт, а Андрей с Пашей пошли на главную набережную, в так называемую диспетчерскую, посмотреть портовую книгу и проверить, насколько её записи сходны с нашими объективными наблюдениями.

* * *

Когда мы с Шарлаевым пришли в контейнерный порт, полиция на входе долго изучала наш пропуск.

— А знаете ли вы, что здесь написано? — спросил самый англоговорящий из них, и прочёл:

«Этот пропуск выдан Антону Кротову в количестве пяти человек (кстати, а почему вас только двое?), пойти в порт 10 апреля сего года, не более чем на один час, при выполнении следующих условий: 1) запрещается фотографировать, 2) только при наличии сопровождающего из секретной полиции, 3) можно подниматься только на суда, принадлежащие компании «Sudan Shipping Line", 4) мы должны осуществлять посещение только с 15.00 до 17.00, 5) наши проблемы — это наши проблемы."

Прочитав сие, он отдал нам пропуск и выделил «сопровождающего из секретной полиции», с которым мы вошли в контейнерный порт. Как оказалось, в этот момент там стояло всего два судна, одно из которых оказалось на Джидду, а на второе нас не пустил лупоглазый матрос, принявший нас за суданских террористов или ещё за кого.

Виною сему, вероятно, был немудрый сопровождающий. И где таких берут? Суданцы — такой милый народ, но с чиновниками лучше не иметь дела. Неторопливые, словно в голове у них не мозги, а фуль! Недогадливые, от них только потеря времени, и редко наблюдается польза. Ну а самые тупые отправляются служить в секретную полицию.

После пароходов мы хотели пойти на элеватор, стоявший в этом же порту: ещё в Москве мы узнали, что директор элеватора в Порт-Судане — русскоговорящий человек, а жена его совсем русская. Найти его было полезно: вдруг он поможет с пропуском в порт или ещё как-нибудь? Но, как только мы решили подойти к элеватору, как соглядатай из секретной полиции начал бурно хватать нас, орать и ругаться, делая вид, что это супер-запрещено. Видя сие, мы, не очень радостные, вышли из порта и попрощались с немудрым сопровождающим и охраной на входе.

По счастью, для гостей и работников элеватора в порту были ещё одни ворота. Мы направились туда. Нас легко пустили, секретная полиция нас уже не сопровождала. Где, интересно, может быть офис директора элеватора? Внизу его не было. Мы из любопытства пошли наверх и поднялись, наверное, на уровень 15-этажного дома (элеватор был самым высоким зданием не только в Порт-Судане, но и во всей стране). Лестница была пыльна и пустынна, ни людей, ни офисов не было; вероятно, по ней ходили очень редко. Выглянув в окно и увидев блестящее море и портовые краны с высоты птичьего полёта, мы спустились вниз и вскоре обрели маленький домик-контору у подножья элеватора. Директор отсутствовал ныне из-за вечернего часа, но нам сообщили его телефон.

С такими достижениями мы вернулись на вписку. Достижения остальных тоже были невелики. Шулова не очень захотели брать в попутчики до Дубая: визы-то Эмиратов он не имел. Однако, окончательное решение вопроса отложилось на завтра. Андрея с Пашей не пустили посмотреть книгу прибывших пароходов, мотивируя это тем, что мы смотрели её вчера. Сошлись на том, что во всём виноват Ахмад Авад.

Пошли на базар; получили несколько бананов в подарок; купили чечевицы и сварили ужин. Вечером Костя пошёл звонить директору элеватора. Оказалось, что это какой-то другой директор, не русскоговорящий, но он знает того, «русского» и завтра отвезёт нас на машине к нему. Договорились встретиться напротив почтамта завтра, в 7.00.

11 апреля, воскресенье.

Утром, обсиженые мухами, мы поднялись и поспешили на заявленное место встречи. Ровно в 7.00 подъехала машина с молодым (лет тридцати) англоговорящим человеком. Он и сказался новым директором элеватора, так как первый, русскоговорящий, уже на пенсии. Он повёз нас на городскую окраину, в район «Матар» (рядом наблюдался старый военный аэропорт), где и находился супер-коттедж перводиректора.

Ворота открыл объёмный, русскоговорящий суданец лет шестидесяти (второй толстый человек, виденный нами в стране). Молодой директор уехал по своим делам, а мы прошли внутрь. Во дворе, среди сада, стоял действительно шикарный дом, необычно богато обставленный. Западная мебель, мягкие кресла… Видимо, директор элеватора — очень хлебная должность. Только вот электричества и водопровода в доме не было.

Элеватор в Порт-Судане был построен Советским Союзом лет сорок тому назад, в качестве очередной помощи братским развивающимся странам.

Раньше в Судане работало много советских специалистов, но затем они уступили место специалистам суданским, среди коих был и сей директор элеватора, получивший образование в СССР. Несколько лет назад он вышел на пенсию, и недавно летал в Россию — белорусская жена его и дочери в данный момент были на своей северной Родине.

Экс-директор элеватора поругал правительство Аль-Башира, запустившее экономику Судана и разваливающее страну. С пропусками в порт он не мог помочь, так как получить пропуск, по его словам, очень непросто. «Вот и приехали», — подумали мы, ибо больше всего надеялись, что сей важный человек, знающий в порту всех и вся, поможет нам с пропуском. Ну да ладно. Он, конечно, обещал нам помочь и даже заехать к нам на вписку, но мы поняли, что это всё ещё «иншалла» (так оно и оказалось). Попили кофе, обменялись адресами, попрощались и разъехались по делам.

Кстати, сколько во всех путешествиях я не раздавал свой адрес всем желающим, в Иране, Пакистане, Индии, в арабских странах, на Кавказе и в нашей Средней Азии — ни разу никто не только не приехал ко мне в гости, но даже и письма не написал. Не удивительно: абсолютное большинство людей не может так запросто, как мы, поехать в другую страну. У меня в подъезде никогда не бывает тусовок арабов, негров и индусов; раздача адресов — это лишь ритуал, не имеющий никаких последствий.

Андрей пошёл пить чай у местных жителей, Шулов с Пашей — в «Sudan Shipping Line» (по вопросу уплытия в Эмираты, ибо вчера, из-за суданской тягучей неторопливости, вопрос так и не был решён), а мы с Шарлаевым — на набережную, с которой были видны различные суда в обоих портах. Был выявлен один новый пароход.

Поскольку внутрь порта мы с Вовкой проникнуть не могли (пропуск наш уже истёк), мы прошлись по нескольким морским агентам. Пыльные, провяленные солнцем улицы. Морские агентства — однообразные комнаты в старых английских домах, с чёрными досками на стене, на которых мелом отмечалось прибытие и отбытие судов. Агенты не знали, кому принадлежит новоприбывший пароход, и перефутболивали нас друг к другу. Наконец, нам предложили обратиться к очередному агенту, который назывался «Baasher Barwil», и мы вяло, как сонные мухи, пошли искать его.

«Baasher Barwil» оказался неожиданно современной конторой, в специальном домике, окружённом забором и садиком, с несколькими комнатками. Вместо грифельной доски там стоял компьютер, даже не один. Заправлял всем — вы не поверите! — настоящий белый человек! Генеральный менеджер был, как выяснилось, норвежец, именовался он Pal Arne Jannang, бегло говорил по-английски и имел в подчинении несколько сотрудников из числа образованных местных. Правда, в Йемен он не плавал и к новоприбывшему судну отношения не имел.

Мы рассказали о своём мудрейшем путешествии, попили чай и, пользуясь компьютером, отправили на родину электронные письма следующего содержания:

«Привет! Сейчас мы пытаемся уплыть из Порт-Судана в сторону Йемена. Наблюдаются некоторые проблемы, потому что нет кораблей. Пропуск в порт выдаётся не очень просто. Шулов пробует уплыть в любую сторону. В городе имеем постоянную вписку в общежитии врачей. В Порт-Судане много русскоговорящих, кто учился в России. Возможно, придётся возвращаться через Египет, если в ближайшее время не будет выявлено нужных кораблей. У нас всё нормально. Позвоните, пожалуйста, мне домой и сообщите эту информацию. Также сообщите Шулову и Кротову.

Владимир Шарлаев, ПЛАС 81.

“Судан — самая классная страна из всех, какие я видел.

Самая добрая и ненапряжная. Менты спокойны и безвредны. Люди добродушны и невероятно гостеприимны. Дороги плохие и транспорта мало. Погода хорошая. Йеменскую визу получили в Хартуме. Однако, если в ближайшее время не будет пароходов, нам придётся возвращаться в Египет, пока наша суданская виза не кончилась. В любом случае, вернёмся домой в районе 15 мая 1999. Пожалуйста, позвоните моим родителям в Москве.

Антон Кротов.

P.S. Приглашаю всех желающих летом в Среднюю Азию (Таджикистан), старт около 15 июля 1999. Это будет девятое супер-путешествие АВП."

В дополнение к этим текстам отправилась по E_mail наша фотография, сделанная норвежцем тут же при помощи цифрового фотоаппарата.

…Вернулись на вписку и тут же озарились идеей изготовления большого супа. Продавцы на базаре подарили нам картошку, бананы, рис, лук, морковку, чечевицу, огурцы, хлеб и многие другие продукты, так что мы приготовили не только суп, но и салат. Вечером долго разговаривали о методах возможного возвращения через Египет, о зарабатывании денег по дороге, о продлении визы и о других возможностях, предстоящих нам.

Когда вечером Мохамед Том навестил нас, договорились вместе поехать завтра утром к Ахмад Аваду за пропуском.

12 апреля, понедельник.

Утром первые проснувшиеся (ими оказались Паша и я) отправились смотреть «пароходную книгу» в диспетчерской. Книга, да и вся диспетчерская, была заперта. Улицы пусты. Праздник? Пятница? Новый год? В контейнерном порту, как нам было видно с набережной, возникло три новых судна; в сухогрузном порту стояло два старых (Роттердам и Суэц), два новых да никуда не плывущие «арестанты». Мы ещё раз наведались в диспетчерскую. Никого! Город как будто вымер.

К 10.20 утра, как и договорились заранее, мы прибыли в колледж к Мохамеду Тому. Он-то и сказал, что сегодня праздник — Пасха, и никто не работает, да и в порту никого не будет. Сам колледж работал чисто по ошибке — составители расписания забыли про Пасху.

Так вновь разрушилась мечта Шулова пойти вместе с Мохамедом Томом к другу оного Ахмад Аваду и наконец получить у него более длительный пропуск. Андрей и Паша пошли пить чай у местных жителей, а мы втроём (Шулов, Шарлаев и я) пошли наудачу в контейнерный порт, желая пройти в него по позавчерашнему пропуску.

Охранники на входе просекли обман и не пустили нас. Шулов, вконец расстроеный, вернулся в город, а мы с Шарлаевым поехали, наудачу, в сухогрузный порт.

На входе в сухогрузку внимательно изучили наш мятый, покоробленный водой, позавчерашний пропуск, и вновь нас не пустили. Впрочем, посоветовали обратиться в полицейское управление неподалёку. Мы пошли. Это было вовсе не то здание на морском берегу, где четыре дня назад большой босс выписывал нам пропуск и послал затем к Ахмад Аваду, и не здание КГБ, а какое-то иное здание с внутренним двориком.

Удивляясь, сколько же здесь чиновников, заведующих входом в порт, мы прошли во двор. Довольно быстро мы отыскали местного начальника полиции, по счастью, англоговорящего. Несмотря на общий суданский выходной, он находился при делах, вернее, в традиционном суданском полубездействии. Начальник выслушал нас, неожиданно не стал отнекиваться, лишь спросил: на три дня вам хватит? — Мы набрались наглости и попросили на неделю. «Три дня хватит, — подумав, отвечал начальник, — потом продлите, если что.» Он взял наш пропуск и надписал на нём: Разрешаю три дня. Дата. Подпись.

Мы поблагодарили полицейского начальника, покинули его, и тотчас поспешили в сухогрузный порт проверять нашу удачу. Посмотрев на закорючку начальника, нас тут же пропустили, и мы растворились среди портовых ящиков и складов, осознавая случившееся.

О, счастье! о, свобода! никакой представитель секретной полиции не сопровождал нас. Вскоре мы разведали сущность обоих появившихся сегодня судов. Первым оказался паром на Джидду, который активно разгружался; из чрева его выползали грузовики. Второе судно, под сирийским флагом, было овцевозкой. Суровые погонщики загоняли на борт судна по трапу огромное стадо овец. Овцы ехали в Джидду, чтобы попасть в Мекку и там погибнуть в процессе совершающихся там обильных жертвоприношений.

— O! How many sheeps on this ship (как много овец на этом судне)! — удивились мы, намекая на сходство слов sheep (овца) и ship (судно).

Как нам сказали загонщики, овец было 4000. Некоторые овцы пытались спасти свою жизнь и разбредались по порту. Несколько овец пересиживали тяжёлые времена между больших ящиков, труб и контейнеров, живущих в порту. На одной овце висел здоровый такой ксивник (тряпичный мешочек с документами или ещё с чем).

Мы посмеялись над величием цивилизации овец, создавшей даже ксивники, и покинули сухогрузный порт. Никто не помешал нам это сделать. Победа!..

Пропуск действует!..

На первой же машине мы приехали на вписку.

— Костя! Мы совершили страшную ошибку! Мы забыли сказать в порту, что Мохамед Том лучший друг Ахмад Авада… и получили пропуск в порт… и даже туда ходили… и даже к нам забыли приставить вчерашнего шпиона… — покаялись мы.

Мы вслух недоумевали: в чём же истинная сущность Ахмад Авада? зачем он был нужен? каковы функции трёх различных полицейских зданий близ порта?

* * *

Уже втроём (Костя, Вовка и я), мы поехали в контейнерный порт, где нас беспрепятственно пустили внутрь. В порту стояло три теплохода.

Первый активно разгружался, принадлежал известной европейской компании P&O Nedlloyd и шёл (ура!) в йеменский порт Ходейду. Мы поднялись на борт поговорить с его обитателями. Но они нас огорошили: сказали, что взять нас не смогут, а капитан спит.

Второй — танкер, хоть и ходил под мальтийским флагом, оказался населён преимущественно… грузинами. Мы сообщили всем свою путешественническую сущность и получили сразу порцию настоящего грузинского (не аджарского) гостеприимства. Нам подарили несколько пакетов сока, полтора килограмма колбасы, несколько консервов, а самое главное — буханку буханочного (а не лепёшечного) хлеба! К сожалению, теплоход уже вскоре отходил, и мы, пообщавшись с капитаном и другими «советскими» людьми, сошли на берег. «Грузинский» теплоход шёл в Индию и помочь нам ничем не мог.

Третий теплоход, облезлый контейнеровоз, направлялся в Эритрию, а затем в Кению. Не найдя пользы в нём, мы вернулись на вписку, неся большой пакет грузинских подарков. Андрей и Паша удивились.

Вечером ещё раз сходили в порт, проверить, не проснулся ли капитан Nedlloyd'овского теплохода, плывущего в Йемен. Капитана мы так и не увидели — он всё ещё спал. Временный капитанозаменитель сказал нам, что взять он нас не сможет, и вообще он плывёт сперва в Джидду, а потом уже в Ходейду. Мы не стали настаивать и вернулись домой.

На обратном пути встретился нам опять француз-пенсионер, Раймонд Жоре. Он тоже пытался всячески уплыть, но иным методом: ходил не в порт, а к морским агентам. Обойдя их всех, он понял, что уплыть в безвизовую для него Джибути невозможно, и завтра в четыре утра срочно возвращался в Хартум, чтобы оттуда лететь дальше на самолёте (кончалась эфиопская виза). Мы пожелали французу удачи.

13 апреля, вторник.

Сегодня с самого утра в Порт-Судане — необычная жара.

Мы с Костей пошли на базар за яйцами для омлета: ходили и просили там и сям «хадию» (подарок). Однако, чтобы не смущать торговцев и не смущаться самим, просили по одному яйцу в удалённых друг от друга местах. Набрав яиц, под палящим солнцем вернулись домой. Я пошёл в душ и тут же выскочил из него: вода в трубах нагрелась до +50 и стоять под таким душем было невозможно! Оставил душ включёным, самая горячая вода прошла и потекла «холодная» — всего +30.

Когда стали разбивать яйца для омлета — одно из них оказалось варёным! Читатель может усомниться, но каждый из нас подтвердит: яйцо оказалось варёным вкрутую! ну и погодка! (Не исключено, правда, что продавцы подсунули нам уже варёное яйцо.)

Сегодня в контейнерном порту появилось два новых теплохода. И, о неожиданность — это оказались наши, русские люди!

Пароход с умным латинским названием «Sovgavan» (Совгавань) (флаг мальтийский, порт приписки — Valetta) шёл в Джидду, а затем — в Ходейду. Увы, и соотечественники переправить нас не могли, оправдывались строгими порядками в Саудовской Аравии. Эх, жаль, что не плыли они в нашу родную Sovgavan!

Другой пароход, и тоже с русской командой, также шёл в Джидду, а затем — в Акабу. И здесь неудача! И по той же причине.

Удивляясь на крутизну этой самой Джидды — ну прямо пуп земли! — мы вышли из порта. Неподалёку покачивались на воде три или четыре яхты. Володя с Андреем отправились узнавать сущность этих яхт, а мы с Костей — в северный порт. Изменений в нём не было видно, но мы хотели поговорить с теплоходом «Trust», идущим в Суэц (Костя уже готов был уплыть куда угодно, хоть в «нехороший» Египет, а остальные пока надеялись на Йемен).

В северный порт нас пускать опять не захотели, ссылаясь на то, что пропуск действует только до 17.00 каждого дня, а было уже 18.00. С большим скрипом удалось уговорить охранников, которые повели нас к своему начальнику, а тот спросил у другого начальника и т. д.. В общем, бюрократ — он и в Африке бюрократ. Через некоторое время всё же нам разрешили сходить на теплоход «Trust», но «секретный охранник» на велосипеде сопровождал нас, чтобы мы не заблудились в порту в темноте и куда-нибудь ненароком не уплыли.

Однако, все наши усилия имели небольшую отдачу. Сонные матросы «Trust'а» сослались на отсутствие капитана и посоветовали приходить завтра.

Было уже совсем по-судански поздно, машин на дороге, ведущей в город, не было видно. Мы побрели пешком, и нас нагнало вечернее такси.

— Мумкен бедуни фулюс (можно без денег)? — спросили мы по-арабски.

— Impossible (Невозможно), — ответил таксист по-английски.

Проехал два метра, передумал и открыл дверь: ладно, садитесь. Мы сели.

— Do you have nationality (Есть ли у вас национальность)? — спросил водитель. Мы улыбнулись. — Yes, конечно!

Когда мы с Костей пришли домой, мы обнаружили, что весь хлеб на вписке съеден. Базар был уже закрыт, и мы пошли на добычу хлеба при помощи науки.

Стучимся в ворота какого-то богатого дома. Открывает дядька. Мы ему:

— Салям алейкум! Ана сьяха мен руссия. Мумкен уахед хубз хадия?

(Здравствуйте. Я путешественник из России. Можно один хлеб в подарок?)

Молча ушёл в дом и через минуту вернулся с чёрным полиэтиленовым пакетом.

Оказалось — четыре хлеба и 6000 суданских фунтов. Ну и подарок!

Живём! Горячо поблагодарили щедрого хозяина дома и вернулись домой, удивляясь на все наши приключения.

Вечером пили чай с сахаром и хлебом и трепались. В очередной раз обсуждали слово «бахлюль». В Египте кто-то из нас, по-моему, Шулов, от кого-то узнал, что «клоун» по-арабски — «бахлюль». Мы пытались разгонять приставучих египтян разными выражениями, называя их бахлюлями и т. п., но слово не действовало. Вероятно, у нас было неверное произношение, или мы его не так записали… Позднее от обсуждения клоунов плавно перешли к В.И.Ленину.

— Вот было бы интересно, если бы Ленин взял себе фамилию не «Ленин», а «Клоун», — предположил кто-то. — Было бы учение марксизма-клоунизма. И город Питер назывался бы Клоунград. И на трассе было бы видно: номера 47RUS — клоунградская область.

Долго обсуждали вопрос возможного возвращения. Когда мы из России стартовали в великий путь, то даже и не знали, сколь загадочным может оказаться пароходство. Неудачи в Акабском порту насторожили нас, а сейчас перед нами уже реально замаячила возможность неуплытия. Что же тогда?

Случаи успешного морского гидростопа, известные нам, можно было пересчитать по пальцам. Три года назад я в паре с Андреем Винокуровым уплыл из Магадана в порт Ванино — но это были наши, российские порты. Семь лет назад петербуржцы Алексей Воров и Михаил Дуткевич, совершая кругосветное путешествие автостопом, пересекли по диагонали Атлантику — из Аргентины в Португалию — но это было наше, российское судно. Несколько десятилетий назад известный кришнаитский гуру Шрила Прабхупада уплыл на попутном судне из Бомбея в Нью-Йорк, но это был великий человек.

А вот нам в 1998 году в Бомбее фортуна не улыбнулась — в порт проходили легко, а суда шли всё не туда: то в Эмираты, то в Южную Африку, то на Цейлон.

Если мы не уплывём в Йемен за неделю-другую, нам придётся ехать обратно домой через Египет. Интересно, а дадут ли египтяне нам визу на въезде, на пароме в Асуан? Чтобы проверить это, мы решили завтра попросить Мохамед Тома позвонить в Хартум, в посольство Египта, чтобы точно разузнать этот вопрос.

14 апреля, среда.

К утру выключили электричество, затих вентилятор, и жара и мухи рано разбудили нас. Сходили на набережную — о радость! и в северном, и в южном порту стояли уже новые суда.

Но сначала нам нужно было навестить Мохамеда Тома.

Мохамед Том позвонил в Хартум, в посольство Египта (телефон мы нашли в путеводителе от «Lonely Planet») и обрисовал ситуацию. Египтяне обещали дать нам визу по факту прибытия (это очень важно), причём бесплатно (а в это мы не очень-то поверили).

Поблагодарив Мохамеда Тома за помощь, мы поехали по портам. В южном стоял ржавый контейнеровоз на Джидду. Стояли также вчерашние филлипинский танкер и «Sovgavan». Пользы от них не просматривалось.

В северном порту стояло сразу несколько новых для нас теплоходов:

1) «White Nile», облезлый зелёный пароход от «Sudan Shipping Line», идущий в Акабу, точная копия мешковоза «Blue Nile», ушедшего недавно в Дубай;

2) большой теплоход, идущий в Хорватию; капитан спал;

3) паром на Джидду и…

4) настоящая парусная фелюка, деревянный кораблик, гружёный какими-то мешками! Первым делом мы пошли на фелюку.

«Фелюкамен», точнее, капитан этой небольшой посудинки, пригласил нас на чай. Фелюка оказалась египетская и направлялась в Суэц. Капитан, улыбчиый египтянин, был несведущ в английском языке, но сущность нашу уловил. Взять даже одного из нас он не мог. Зато угостил чаем. Как оказалось, посудинка ходит по всему Красному морю, ходит под парусом, но есть также и мотор. Жаль, что нельзя на ней уплыть.

Рядом с огромным, стометровым «White Nile» парусная фелюка казалась бумажным корабликом. Ничего себе! Оказывается, ходят по морям до сих пор и такие!

Мы поднялись на борт «White Nile». Вокруг него кипела работа: десятки пропылённых грузчиков носили туда-сюда тяжёлые мешки, подъезжали и уезжали грузовички-развалюхи… Капитан отсутствовал. Помощник капитана благожелательно отнёсся к идее упарохоживания, сказал, что этот вопрос надо решать с руководством компании «Sudan Shipping Line» и даже выписал нам письмо в эту компанию.

Хорваты не испытывали желания взять нас в свою Хорватию, мотивируя это тем, что нужно сперва получить разрешение owner'а (владельца). Капитан всё ещё спал, и мы решили наведаться в порт вечером.

Уже у самого дома нам попалось на улице настоящее чудо — импортный, с европейскими номерами джип! Костя быстро среагировал и застопил его. Оказалось, трое молодых французов (чуть старше нас), едут из Франции через Италию, Тунис, Ливию, Нигер, Чад, Судан, в Южную Африку! Поскольку юг Судана, по их мнению, непроходим, они собирались переправить машину в Танзанию по морю, и именно с этой целью и приехали в Порт-Судан. Жили они в молодёжном хостеле (дешёвой гостинице) на окраине города.

Мы позвали французов в гости на вписку к 18.00, поскольку сейчас и мы, и они куда-то торопились. Ну и дела! ну и мудрецы!

* * *

Французы оказались точны и подъехали к воротам нашего общежития, как и обещали, в 18.00. Мы приготовили чай на своём примусе (баллонный газ на кухне сегодня кончился) и принялись расспрашивать мудрецов. Вот что узнали мы от них.

Трое французов стартовали из дома, как и мы, в феврале. Все необходимые визы до Танзании сделали в Париже, остальные намеревались получить по дороге. Суданская виза во Франции делается быстрее, чем у нас (всего неделю), но стоит 50$. Из цивилизованной Италии на пароме (заплатив за джип 500$) французы переплыли в Африку, а с юга Ливии началось самое интересное.

Север Ливии тоже цивилизован, асфальтовые дороги… А вот дальше, на юг, начинается Сахара. Граница Ливии и Нигера проходит по абсолютной пустыне. Между пограничными постами этих стран — 700 (семьсот!) километров. Дороги нет, можно легко сбиться с курса, но им повезло: из Ливии в Нигер шли два бензовоза, и французы пристроились за ними. 700 километров ехали три дня. Стационарных пограничных застав не видели, но много проверок: выезжает «Тойота» из пустыни: стоять! ваши документы! — Всё в порядке, можете ехать.

Нигер оказался нормальной страной, с обилием безвредных военных постов, только люди были чуть менее гостеприимны, чем в соседних странах.

Из Нигера в Чад ехали по «дороге» вокруг озера Чад. Здесь то пустыня, то саванна. Но тоже легко заблудиться, много старых следов от машин, которые проезжают там пять-десять раз в неделю — и то хорошо.

Народ в Чаде хороший, гостеприиимный, живут просто, беднее, чем в Судане, но не голодают. Много кочевников сохранилось там до сих пор, а вот в Ливии их совсем нет. Провизия и бензин в Чаде дороже, чем в Судане. Нджамена — большой город, где можно найти все блага цивилизации, включая душ, телефон и E_mail. Народ знает французский язык. А в деревнях часто нет электричества, и язык больше арабский. Полиции мало, и никаких специальных пермитов (разрешений) не требуется.

Из Чада в Судан и обратно наблюдается большой, по африканским меркам, поток машин — порядка десяти встречных в день. В Судане получили пермит, который неоднократно приходилось показывать. В районе Эль-Обейда имеется (о чудо!) асфальт.

Французы первоначально хотели получить в Хартуме эфиопскую визу. Но, когда они пошли за нею, их французское посольство в Хартуме дало им «антирекомендательное» письмо (видимо, исходя из той теории, что в Эфиопии очень опасно и нечего цивильным людям туда ездить). Посему в Эфиопию они не попадут, а полетят из Хартума сразу в Кению. Машина их отправится отдельно на пароходе (это стоит 1000$). Как объяснили им во всех морских агенствах, грузовые суда, к сожалению, не предназначены для перевозки людей. Собственно, отправка машины и являлась целью их пребывания в Порт-Судане.

По плану сих французов, их путешествие займёт около полугода. Завершив путь по Африке через Ботсвану, Намибию и ЮАР, они переправят машину на теплоходе домой (это будет стоить 1500$) и в Европе продадут её.

В разгар беседы появился доктор Мохамед Том — узнать, как успехи с пароходством. Обрадовался, увидев столько иностранцев, и плавно присоединился к общей беседе — Том говорит по-русски, по-английски, по-немецки и по-арабски.

* * *

Только в поздний час мы расстались с французами и с Мохамед Томом.

Том обещал зайти завтра в 8.20, чтобы пойти вместе с нами в «Sudan Shipping Line». Он раньше работал в сей компании, всех там знал и обещал нам помочь. Оставшись без гостей, мы начали свои традиционные ночные разговоры.

Во-первых, странная вещь случилась с карточкой, на которую Шулов возлагал такие надежды. Первый дефект карточки выявился ещё в Хартуме: невозможно снять с неё деньги в этой стране, ибо нет банкоматов! Кстати, нет их и в Сирии. Второй дефект объяснил Шулову г-н Шарлаев: оказалось, родители Шулова не могут пойти в Питере в банк и положить на неё дополнительные деньги! Доложить на эту карточку деньги может только сам владелец её, причём делать это надо в Москве. Это обстоятельство Костю сильно опечалило, странно, что он не узнал об этом раньше. Третья же проблема карточки Шулову ещё не была известна (только позже, в Египте Костя достал свою карточку и узрел, что она разломалась на мелкие кусочки). Но хватало и этих двух проблем, и Шулов с Шарлаевым, главные инициаторы карточек, ежевечерне и даже несколько раз за вечер спорили на эту тему между собой.

Также обсуждали проблемы пароходства. Многие неудобства, о коих раньше мы и не думали, стали ныне нам видны. Например, ясно, что удобно уплывать из крупного портового города, где имеются посольства (консульства) разных стран: например, из Адена или Маската. Здесь же, например, если обнаружится судно, идущее в какую-либо удобную страну (Оман, Иран, Эмираты, и т. п.), поездка за визой в Хартум займёт не менее четырёх суток, а судно за это время уплывёт.

Другое неудобство было тоже очевидно: как уже стало ясно, иностранные суда для того, чтобы взять тебя в путь, должны получить разрешение оунера (владельца) парохода, а все оунеры сидят в цивилизованном мире. Можно, конечно, слать туда факсы и звонить, но бюрократия сильна повсюду, и шансы того, что на другом конце земли какой-нибудь босс прочитает этот факс и проникнется идеей гидростопа… причём сделает это оперативно, пока пароход стоит у суданского причала, и пришлёт свой положительный ответ… Получается, что самый реальный оунер — только единственный: «Sudan Shipping Line», который находится, можно сказать, под боком.

Третью интересную тему поднял Марутенков. Паша вычитал из арабско-русского словаря, что глаголы арабского языка могут иметь прошедшее или настояще-будущее время. Это настояще-будущее время есть неотъемлемое свойство всех южных жителей, суданцев в частности. Сегодня. А может, букра (завтра). Букра, иншалла. Никто не торопится, не спешит. Все дни похожи, что было сегодня, что будет завтра — какая разница? Мы усвоили, что завтра будет никогда.

Наш торопливый западный народ повадился вечно куда-то спешить.

А здесь нет такого. Что будет сегодня, что будет завтра… одно большое БУКРА. Настояще-будущее время.

15 апреля, четверг.

Ровно в 8.20 утра за нами зашёл Мохамед Том, и мы направились в «Sudan Shipping Line». Вероятность уплыть на судне этой компании была, по нашим оценкам, весьма велика. Во-первых, эта компания является одновременно и агентом, и владельцем нескольких обшарпаных судов; таким образом, капитану не нужно посылать международные факсы заморским owner'ам (владельцам). Все менеджеры сидят тут же, в Судане, и можно просто пойти и объяснить им свою сущность. Во-вторых, доктор Мохамед Том, знающий здесь всех и вся, обещал поспособствовать нам, а лучшего помощника (причём русскоговорящего!) и представить было нельзя.

Однако, нас ожидала неудача.

Во-первых, у нас не было иорданской визы. Уверения в том, что иорданская виза ставится при въезде в страну, на менеджеров не подействовали. Если иорданцы не дадут нам визу в порту, мы окажемся «подвешены» и должны будем плавать с пароходом всю жизнь туда-сюда (суданская-то виза у нас к тому времени кончится), пока пароход волею судеб не забредёт в какой-нибудь безвизовый для нас порт.

Бежать же в Хартум за иорданской визой было бесполезно, так как завтра была пятница, послезавтра какой-то праздник (и посольства закрыты), а через три дня теплоход уже отправлялся, да и до Хартума тысяча вёрст.

Во-вторых, перевозка людей вне каюты запрещена, а плыть в каюте можно только за определённую плату, которая составит в нашем случае… 250 долларов на человека, а на пятерых 1250$.

Конечно, пароходные менеджеры не были против нашего уплытия и послали факсы-запросы: 1) своему агенту в Акабе, чтобы узнать, могут ли русские путешественники получить визу по прибытию в грузовой порт и 2) своему начальнику в Хартуме, чтобы получить разрешение на нашу перевозку. Однако, дешевле 250$ достичь Акабы на их пароходе мы всё равно не могли даже при наличии всех положительных ответов, поэтому мы, подумав, вежливо отказались от услуг пароходства. Откровенно говоря, даже не у всех нас нашлись бы те самые 37$, которые нужно было бы заплатить иорданцам за визу на въезде.

Мы покинули офисы «Sudan Shipping Line», поблагодарили Мохамед Тома за посредничество и переводчество и отправились в другую компанию — уже известный нам «Basheer Barwil», отправить домой E_mail с рассуждениями о пароходстве. Но Barwil был закрыт, и мы, несолоно хлебавши, опять поехали в порт.

В северном порту образовался норвежский теплоход, идущий в Суэц. Брать он нас не захотел, «отфутболил» к агенту, которым оказался всё тот же Barwil. В южном порту стоял греческий пароход, идущий прямо в Индию.

На обратном пути из южного порта мы проходили мимо торговца фруктами. Это был тот самый торговец, к которому мы с Андреем подошли в первый день нашего приезда в Порт-Судан и попросили два банана, а он дал нам тогда четыре. Решили укрепить традицию и попросили три банана.

Результат превзошёл все ожидания. У торговца было немало переспелых бананов, которые к завтрашнему утру могли утратить товарный вид. Он взял большой пакет и наполнил его этими переспелыми, медово-вкусными бананами, а также прекрасными манго и грушами. Полные счастья и фруктов, мы поехали домой, неся огромный пакет подарков и разъедая содержимое его.

Когда пришли домой и пересчитали оставшееся — оказалось 37 бананов, 5 манго и куча груш.

На ужин — чай, бананы и разговоры.

16 апреля, пятница.

Люди во всех странах склонны подкармливать путников и даже получать

от этого удовольствие — если, конечно, они живут вдали от туристских центров и столиц. Путешественник не умрёт с голода ни на Колымской трассе, ни в отдалённых уголках Ирана или Армении. Но стоит лишь какому-нибудь краю планеты приобрести славу туристской Мекки, как туда устремляются толпы, принося с собой столь нужные всем деньги, — но унося навеки первобытное очарование этих мест. Если бы в Порт-Судане стояли небоскрёбы международных торговых центров, вода и свет подавались бы бесперебойно, море кишело бы туристами-дайверами, а базары — дешёвым ширпотребом, — вписки и подарочные манго исчезли бы навсегда, и мы оказались бы в очередной Хургаде.

…Ночью, по обыкновению, отключилось электричество в городе, остановился вентилятор, разгонявший насекомых, и к утру нас обсели мухи и комары. Мы вдвоём с Шуловым перебрались спать из комнаты на улицу. Марутенков встал и выпустил из туалета очередную порцию живущих там комаров. Воды в кранах не оказалось.

К девяти утра появился свет, закрутился вентилятор и пошла вода. Впрочем, спать уже не хотелось из-за жары. Шулов, Шарлаев и я вновь хотели зайти в агенство «Basheer Barwil», желая отправить E_mail. Однако, агенство встретило нас закрытыми дверями по причине пятницы. Интересно, что они делают, если в пятницу придёт их судно? Или суда в море бросают якорь и стоят на месте в те дни, которые считаются в близлежащих странах как выходные?

Впрочем, мы так уже вошли в суданский темп жизни, что удивлялись очень вяло. А ведь мы уже целую неделю в Порт-Судане. Не так давно, в Сирии, мы ехали неделю от Алеппо до Дамаска, но какая насыщенная была эта неделя! Древние крепости Расафа, Халябия, развалины Мари, Маядин, Пальмира, Хомс, Хама, две цитадели крестоносцев, Средиземное море, интересные встречи и ночёвки — то в пожарной части, то в заброшеном «хотеле», то в сарае, то у гостеприимных сирийцев, то в Российском культурном центре… Столько всего повидали в таком темпе, что дух захватывало, а теперь неделю сидим в самой дальней части маршрута, где — ничего не происходит!

А ведь, с другой стороны, грех жаловаться: эта неделя не из худших!

Неделя в батумском заточении прошла куда медленнее, чем эта. Здесь, в Судане, мы почётные гости, а не пленники. Где, в какой стране, где ещё осталось такое состояние детства человечества, где ещё не все выучили, что такое «деньги» и что такое «время», где все живут одинаково просто, а солце одинаково жарко смотрит на всех.

Когда мы вернулись, Паша делал «лысую» гимнастику, а Андрей пил бульон (оказалось, появился газ).

— Люблю бульон в конце весны я, — продекламировал я (долгое путешествие, как вы помните, превратило нас в графоманов).

— …Его напьюсь и вижу сны я, — завершил Шулов, и мы принялись за бульон.

Пока мы бульонствовали, зашёл местный житель и сообщил, что двое людей, живущих в этой комнате (не Мохамед Том, а другие), завтра вернутся; поэтому нам надо будет переезжать отсюда. Мы приняли к сведению, и житель ушёл.

Мы захотели изготовить прощальный суп, но повар на кухне пол-дня готовил свой фуль в двух огромных кастрюлях, а потом запер кухню под предлогом «мафи газ» (нет газа). Мы восприняли это как сигнал к уходу и сварили суп в комнате на двух примусах.

Ещё немного времени… мы собрали рюкзаки; желающие съездили автостопом на море и искупались в третий раз за время нашего пребывания в стране. Желающие выпили чай, и наконец в 17.30 было объявлено возвращение. Это произошло через два месяца и один день после нашего воссоединения в Алеппо и через два с половиной месяца от начала нашей экспедиции.

* * *

И тогда, и сейчас нелегко с определённостью ответить на вопрос: а стоило ли возвращаться? Может быть, нужно было продлить суданскую визу, посидеть в Порт-Судане, повысиживать-таки теплоходы хотя бы до начала мая, пока действует наша йеменская виза?

На одной чаше весов — дорога через Йемен, Оман, Иран, Азербайджан. Одна виза (Йемен) уже есть, ещё две визы — долларов по двадцать каждая, ещё паром — вероятно, $50, которые можно заработать в «до неприличия» богатом Омане. Мудрейшее завершение намеченной экспедиции «Аравийское кольцо», всенародная автостопная слава…

На другой — отступление назад, через («счастливый») Египет, Иорданию, Сирию, Турцию, Румынию, Болгарию, Молдавию, Украину. Четыре визы и два парома (итого не меньше $127). Виртуальная возможность дёшево улететь из Египта и сэкономить время. Денежные проблемы (четыре участника из пяти не имеют и половины необходимой суммы), и, в общем, все прелести обратного пути.

Однако, сравнивающий две эти возможности забывает и о третьей. А что если мы просидим в Порт-Судане ещё неделю-другую, но так и не уплывём? Вот тогда точно будут прелести обратного пути, по майской жаре, опять через Египет и т. д… Вот этого никто точно не хотел.

* * *

Мы попрощались друг с другом, ибо разделялись на два комплекта. Двойка (Андрей Петров и я) собирались проехать через Хайю—Мусмар—Атбару, попутно желая раздобыть денег в Атбаре. Тройка (Вовка Шарлаев, Костя Шулов и Паша Марутенков) избрали более оживлённый, по их мнению, но длинный путь, на Кассалу—Хартум—Атбару. Хотя последний маршрут на тысячу километров длиннее первого, а Кассала находится всего в 15 километрах от беспокойной Эритрейской границы, — учение спортивного автостопа не позволяло им сомневаться в успехе.

Я сделал последние снимки на свой фотоаппарат ФЭД, вынул из него тринадцатую плёнку, выдул из фотоаппарата пыль и песок и мысленно приготовил его к продаже. Грустно, конечно, будет расставаться с ФЭДом, ну да ладно.

Как только мы с Андреем вышли в вечерний город (наши друзья ещё собирали рюкзаки на вписке), навстречу нам попался русскоговорящий помощник капитана саудовского парома:

— Всё? Уже уезжаете?

Огорчился, что не успел нас накормить, и купил нам мангового сока в том же месте, где нас вчера угощали им бесплатно. Угостив нас соком, поторопился в общежитие докторов, желая застать там наших спутников и накормить их.

17.55. Темнеет. Мы с Андреем стоим на выезде из города. Грустно…

Прощай, Порт-Судан! Мы прожили здесь всего неделю, но получили столько благ, сколько и не могли предположить. Прощайте, жители Порт-Судана! Вернёмся ли?

* * *

На ж.д. станции Хайя стоял, светясь огнями, пассажирский поезд. Мы подошли. Поезд следовал в Порт-Судан. Завтра в 6 часов он собирался идти обратно, на Атбару. Пока мы пытались выяснить, в 6 утра или вечера будет поезд на Атбару, к нам подошёл молодой человек, вероятно, станционный рабочий.

— Маши уэйн? (Куда едете?)

— Атбара.

— Атбара сьюпер букра, ситта саа (завтра в шесть часов), — и поманил за собой. — Бэт (дом).

Мы пошли за человеком (попутно опасаясь, как бы он не отвёл нас в полицию — египетский синдром). Но он и впрямь привёл нас в некоторый дом. Дом представлял собой цилиндр диаметром 2.5 метра и высотой 2 м., сложенный из местного кирпича. В конусообразной крыше было отверстие в самой середине, и в этой дырке завывал ветер. Человек открыл дверь, включил свет (о цивилизация! в доме была лампочка) и показал нам внутреннее устройство его (внутри жили две кровати и несколько кур). Видя, что мы удовлетворены, станционный рабочий покинул нас.

Раз уж все люди обещают нам назавтра «сьюпер» (пассажирский поезд), решили не искать товарняки, и не продолжать путь по трассе, а спокойно отоспаться.

Всю ночь ветер завывал в верхнем отверстии дома.

17 апреля, суббота.

К утру в доме стало прохладно (около +20) — виноваты были ветер и горная местность. В шесть утра в дом наведались местные жители, подкормить кур. А вскоре появился и вчерашний человек. Он опять пообещал нам поезд «сьюпер», но уже не в 6 утра и не в 6 вечера, а в час ночи. В день ожидания «сьюпера» товарняками пользоваться запрещалось, так что торопиться нам уже было некуда. Человек отвёл нас на «маркет» (базар), где и оставил нас, заказав нам чай.

Поскольку к чаю ничего не прилагалось, мы с Андреем пошли по деревне, в поисках человека, который предложит нам чай с какими-нибудь вкусностями.

Вскоре образовался ещё один благодетель, он отвёл нас опять же на маркет и опять заказал нам чай.

На маркете мы постепенно стали центром внимания. Дети, а вслед за ними и взрослые, проявили египетскую и даже пакистанскую стадность: собралось (я считал) 46 зрителей! Время от времени некоторые, кто постарше, пытались войти с нами в контакт и заказывали нам ещё чай. Раз или два деревенский полицейский, боясь уронить честь суданского народа, угрожая палкой, разгонял толпу, но она собиралась вновь.

Зрелище было не только для них, но и для нас. Вот чёрные, босоногие дети в белых «пижамах» до щиколоток. Вот старик с длинным мечом в кожаных ножнах, прикреплённым к поясу. Вот местный юродивый в рваном халате и с клочковатой бородой, протиснувшись сквозь толпу, увидел нас, и, размахивая руками в нашу сторону, нервно закричал:

— Бис-сми л-лахи р-рахмани р-рахим!! (Во имя Аллаха, милостивого, милоспедного!) — И начал бушевать, непрерывно махая руками на нас. Впрочем, юродивый был безвреден, и его пространную речь (из которой мы разобрали только первое предложение) никто не прерывал.

Потом юродивый ушёл, опираясь на палку и продолжая испускать какие-то словеса. («Он читал очень много книг», — прокомментировал нам сие явление тут же случившийся англоговорящий «переводчик», не то жалеючи, не то с уважением.) Затем в толпе образовалась старуха, в разноцветном тряпье, с кольцом в носу, желающая получить подаяние. Получив монетку, старуха скрылась. После этого мы вспомнили, что неплохо и нам получить подаяние, и попытались обменять монеты России на монеты Судана. Суданцы вяло по очереди рассматривали российские монеты и присвоили несколько из них, но вызвать обменный ажиотаж нам не удалось. Исчерпав на этом интерес к толпе зрителей, мы решили покинуть сие место и направиться в другой конец деревни за очередной порцией чая.

С полсотни человек, молодых и старых, смотрели на нас, а мы смотрели на них и думали, что здесь, в окружающем нас пейзаже, ничто не изменилось за последние 100 лет. Пыльные узкие улочки среди глиняных домов, старая железная дорога со столетними семафорами, люди в сандалиях и белых халатах, ослы, запряжённые в телеги, чай, подогреваемый на углях, и редкие проблески электричества по ночам — здесь не было ничего из того, что стало достоянием цивилизации за последнее столетие!

Асфальтовые дороги и бетонные дома, электрические семафоры и стрелки на железной дороге, огни реклам на городских улицах, плейеры, телевизоры и сотовые телефоны, вездесущие пластиковые бутылки с газировкой и глянцевые журналы, стёкла в окнах домов… вокруг нас не было ничего этого! Сотня лет прошла здесь, как один день, и не принесла в обиход этих людей ничего из того, чем так привычно пользуемся мы.

* * *

Человеку, ставшему очередным объектом нашего чайного покушения, было уже 55 лет. Из разговора мы поняли, что он был учителем; в большом, просторном доме обитали несколько десятков книг и сын 9 лет. Старший, 25-летний сын отсутствовал. Неплохо поговорили, обсудили даже чеченскую войну. Во всех мусульманских странах любят её обсуждать, а в последние времена к этой любимой теме добавилась и вторая: события в Югославии.

К чеченцам в Судане отношение двойственное. Во-первых, это всё-таки братья по вере, мусульмане, вступившие в священную войну («Джихад») с неверными. С другой стороны, суданцы имеют свою вечную проблему партизанской войны с сепаратистами на юге, и наши проблемы им близки. Но тут ещё Балканский конфликт — тоже ведь воюют христиане и мусульмане, — так и не знаешь, кого поддерживать. Не Америку же!

Когда мы шли обратно на станцию, навстречу показался грузовик, типичный лорри, забитый каким-то грузом, на котором возлежали и восседали старики с мечами в белых халатах и женщины в разноцветных одеяниях. Мы застопили это чудо; оказалось, грузовик едет на 30 км в направлении Мусмара—Атбары. Взгромоздились (ну и горячие же борта!) и поехали, трясясь.

Едем. Пустыня, кое-где торчат хилые кусты, похожие на гербарии. Дорога — колеи в песке. Вдалеке идёт насыпь железной дороги. Вдруг — остановка. Две тётки слезли с грузовика и сели под кустом в ожидании неизвестно чего. К нашему лорри подъехал невесть откуда взявшийся человек на осле; за ним, привязанный уздечкой, шёл верблюд. С грузовика слез другой человек, они поговорили и разошлись: верблюдовод ушёл вдаль по пустыне, грузовик и мы остальные уехали, тётки остались под кустом. Что они здесь будут делать? Где они живут? В тени жиденького кустика — не менее +4 °C.

Вторая остановка: хижина. Здесь живёт продавец дров. Дрова разложены ровными кучками на песке вокруг хижины. Кому он их продаёт? Где собирает? Из кузова выгрузили пять неполных мешков с какими-то сыпкостями, килограмм по двадцать. Пассажиры грузовика помогают жителю хижины перетащить мешки к себе.

Опять поехали. Вот из пыли позади показалась и вскоре обогнала нас пустая «Тойота». Решили не заморачиваться и не стопить её.

Но когда через полчаса вдали запылилась другая, мы с Андреем решили не упускать шанса. К удивлению всех пассажиров лорри, я перебрался в заднюю часть кузова. В то время как «Тойота» пыталась нас обогнать, я застопил её, выпрыгнул из грузовика на горячий песок, подбежал к остановившейся «Тойоте» и напросился в попутчики (машина шла в Мусмар). Андрей тем временем, поколотив кулаком по крыше кабины, остановил лорри и уже выгружал наши рюкзаки. Пассажиры обоих транспортных средств удивлённо наблюдали комбинацию.

В небольшом кузове «Тойоты» уже ехали: пять человек на матрасе; три большие канистры с водой; пластмассовый термос величиной с ведро, полный льда; железный баллон с газом; большая канистра бензина и железная труба. В кабине ехали ещё трое. Теперь сюда прибавились мы с Андреем и двумя рюкзаками. Типичная загрузка для суданской пустыни.

* * *

Поехали.

Вскоре обогнали грузовик.

Через некоторое время мы доехали до дерева, растущего в пустыне. Под деревом сидели двое. Как они образовались здесь? Неясно. Наверное, они были всегда.

Под этим же деревом встала и наша «Тойота». Водитель чинил колесо, не выключая мотора; двое молились; мы с Андреем ели бананы, презентованные водителем. Остальные просто отдыхали под деревом.

Мимо, метрах в пятидесяти, пропылил грузовик. Старики с мечами смеялись и махали нам из облака пыли. Н-да, никогда не знаешь, где обгонишь, а где застрянешь. Но вскоре водитель починился, мы поехали и опять были впереди.

Пустыня. Колючки. Вдалеке идёт железная дорога. Едем по пустыне; трассой это можно назвать лишь с большой натяжкой. Нас трясёт и бьёт об газовый баллон, он подпрыгивает и попадает время от времени мне на ногу, металлическая труба тоже движется и пытается продырявить наши коврики и рюкзаки. Из-под колёс летит великая, горячая пыль и оседает на нас. Мы завернули баллон в коврик-пенку.

Вот железнодорожная станция-разъезд. Несколько круглых домов (типа того, где мы ночевали в Хайе), стрелочная будка. В стрелочной будке — старинные рычаги (made in London), отсюда с помощью цепей, тросов и рычагов производится управление стрелками и семафорами. Остановка: очередная починка.

— Эй, путешественники, посидите в тени! — зовёт, почти приказным тоном, сухой лысый старичок, видимо, самый главный пассажир в машине.

— Нет проблем (мафи мушкеле), на солнышке тоже хорошо, — отзываемся мы. Я ездил с непокрытой головой по многим южным странам и притерпелся.

— Есть проблемы (фи мушкеле)! Даже нам, арабам, жарко, а вам тем более! Идите в тень!

Мы подчиняемся указаниям старичка и прячемся в тень стрелочной будки.

Здесь воздух нагрет «всего» до +40. Ремонт машины затягивается, но альтернативы нет, ждём. Но вот, наконец, готово!

Ещё час езды по пустыне — и мы, покрытые потом и пылью, приезжаем в Мусмар.

* * *

Городок Мусмар расположен в ста километрах от Хайи и в двухстах километрах от Атбары и течения Нила, посреди пустыни, близ железной дороги.

Городок состоит из пары сотен глиняных кубиков-домов, крытых соломой, заключённых в паре сотен глиняных квадратиков-дворов. Улицы Мусмара, никогда не знавшие асфальта, покрыты мельчайшим песком. Этот песок таскает туда-сюда по бескрайней пустыне ветер. Встретив неровности на своём пути, потоки воздуха завихряются, и мириады песчинок оседают на домах, на людях, на ослах, во дворах, на улицах городка — каждый день, каждый год.

Люди стряхивают этот песок с себя, со своих домов, собирают в своих дворах и выкидывают за ворота. Поэтому уровень улиц выше дворов. Люди, идущие по улицам Мусмара, где на полметра, а где и на полтора метра выше людей, сидящих во дворах, и могут кое-где заглядывать друг другу во дворы.

А что мы можем увидеть во дворах? Почти ничего. Дом. Навес и глиняные кувшины с водой. Телегу и загон для осла, а иногда и самого осла.

Пару кроватей, выставленных на ночь из раскалённого дома в прохладный вечерний двор. Темнокожих людей в белых одеждах. Песок.

Мы с Андреем, пропылённые и зажаренные, вылезаем из кузова машины у ворот одного из домов. Хозяин, лысый пожилой человечек, говоривший нам «фи мушкеле», оставляет нас у себя на подкормку. Возможно, он был здесь вроде деревенского старосты: все его слушались. Вскоре двор, где мы оказались, наполнился людьми, их было человек пятнадцать. Не прошло и часа, как появились хлеб, фуль, чай и другая еда. Старичок посадил нас рядом с собой на почётное обеденное место.

Поезд на Атбару ожидался не скоро, часа в четыре утра. Люди поели, посмотрели на нас и разошлись. Старичок сказал нам, что мы можем пребывать у него в гостях сколько угодно и делать всё, что хотим, и тоже ушёл. Остался лишь один человек, да и тот появлялся изредка и исчезал, это был молодой подливатель чая. Видимо, старшие указали ему заботиться о гостях. Он изредка появлялся во дворе, приносил китайский термос с чаем, и вновь удалялся на часок, а мы с Андреем распивали густой, сладкий чай. У моего напарника был счастливый день — чая можно было пить до отвала.

* * *

Солнце завечерело. Тени удлинились. Мы с Андреем были одни и лежали на двух деревянных кроватях, выставленных во двор.

Через открытые ворота во двор въехал осёл с двумя бурдюками по бокам. Погонщик подвёл «танкер» к глиняным кувшинам, стоящим во дворе, и пополнил их водой из ослиных бурдюков. Так же молча, не удивившись на нас, он завершил своё дело и ушёл.

Муэдзин пропел азан (призыв на молитву) — настоящим живым голосом, безо всякого микрофона, но слышно его было на весь Мусмар.

Когда муэдзин замолк, опять воцарилась тишь. Ни шум машин, ни пение телевизоров, ни базарный гомон не вкрадывались в эту тишину. За воротами по улице прошли четыре нарядных женщины — по росту, возрасту и плотности совершенно одинаковые, но разные по цвету: одна в зелёном наряде, другая в жёлтом, третья была красная, четвёртая синяя.

Стемнело. Воздух и почва пустыни охлаждались. Только под нашими кроватями, на коих валялись мы с Андреем, песок был ещё горяч, сохранив дневной жар.

Тишина.

Темнота.

Я поднялся с кровати и вышел босиком на улицу. Ноги ласкал мельчайший песок, как в песочных часах. Песчаные надувы сделали улицу волнистой; я поднялся на одну из песчаных куч и оглядел Мусмар с высоты своего роста.

Темнота. Ни огонька!

Электричества здесь не было вообще. Не тарахтел ни один генератор.

Не светилось ни одно окно. Не работал ни один телевизор во всём белом свете.

Тысяча лет как один день сменилась вдруг — и где я?

Глиняный город был построен так же, как строили города пять тысяч лет назад, как древние сирийские Мари. Осёл-водовоз и чай на углях, глиняные кувшины для воды и соломенные крыши от солнца. А песок, песок, мелкий песок, как песочные часы, заносил город бесконечно мелкими песчинками. Вот оно — время!

Вот оно — время! Неторопливо и неспешно, оно засыпало Мари, сорок веков спустя засыпет Мусмар, и не будет никакого отличия между ними. Где оно — вчера? Где оно — завтра? Настояще-будущее время?

18 апреля, воскресенье.

В нужный час ночи мы покинули дом старосты и пошли на железнодорожную станцию, единственное проявление цивилизации в этих местах. Электричества на станции не было, вокзала тоже. В ожидании поезда мы с Андреем легли спать на песке у «железки». Вскоре нас разбудил встречный товарняк. Станционный обходчик, вооружившись тусклой, не то масляной, не то керосиновой лампой (даже электрического фонарика у него не было) прошёл вдоль всего товарняка, позванивая молоточком по колёсам.

Когда же ночная прохлада достигла своего предела (было +20), появился

и наш пассажирский «сьюпер». Мы дополнили компанию его пассажиров и покинули волшебный городок Мусмар.

* * *

Сегодняшний день мы с Андреем решили посвятить зарабатыванию денег на паром Вади-Халфа — Асуан. Задавшись этой целью, мы сошли с поезда и направились в город с намерением продать мой фотоаппарат ФЭД б/у. Год назад, в маленькой индийской деревушке близ Бангалора, подобный сему, только ещё на двадцать лет старше, был продан мною почти за 1800 рупий — более 45 долларов США. Воодушевляясь этим случаем, мы пошли продавать ФЭД в Атбаре. Однако суданцы оказались значительно меньшими любителями фотоаппаратов, чем индусы, и сей чудесный агрегат не только не был нами продан, но и чудом избежал поломки в руках любопытствующих.

Так как ФЭД продать не удалось, нам оставалось последнее средство — съесть арбуз, а затем разделить город на две части — «сферы влияния», пройти по лавкам и…

— Салям алейкум, ана сьяха мен Русия (путешественник из России). Ана фулюс мушкеле (проблемы с деньгами). Ана саусауферу Маср (еду в Египет), сефина Маср гали, кабир фулюс (пароход очень дорогой), ана калиля фулюс. Аттани, менфазолек, альф гиней (дайте мне, пожалуйста, 1000 фунтов)! Шукран (спасибо).

Мне самому это очень напоминало попрошаек в метро: «Добрый день, уважаемые пассажиры! Мы сами не местные, приехали из далёкого Таджикистана…»

Однако, результат превзошёл все наши ожидания. Большинство лавочников удивлённо доставали и давали требуемый «альф гиней». Люди победнее извинялись и давали половину, 50 динаров. И только один из десяти уклонялся от пожертвования, мотивируя это либо отсутствием денег, либо другой причиной (типа «Бог подаст»).

Через сорок минут «плодотворной работы» я удалился от базарных мест, сел в тенёчке и пересчитал выручку — 22.800 фунтов. Почти десять долларов! в стране глиняных домов и соломенных хижин! Мне стало стыдно, и я прекратил сие занятие, и больше с суданцев денег не собирал.

В назначенный час я воссоединился с Андреем. Его успехи были вдвое лучше моих. Вместе мы решили вернуться на базар и дополнить сегодняшнее счастье ещё одним арбузом, который гордо приобрели за «альф гиней» (1000 фунтов).

Вот как много значит религия. Все мы ещё до старта знали «пять столпов мусульманства»: вера (нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — Его посланник), молитва (пять раз в день), рамадан (пост в светлое время суток в определённый месяц года), хадж (паломничество в Мекку для тех, кто может его совершить) и закят (милостыня). Право на получения закята имеют нетрудоспособные, престарелые, несостоятельные должники, а также путники, не имеющие средств для возвращения домой. Вот почему так низок был процент отказов.

Конечно, мы сами были виноваты, не предусмотрев заранее возможность неуплытия в Йемен. Потратившись на йеменскую визу (даже дважды — в Дамаске и в Хартуме!), планируя легко и бесплатно перевалить на тот берег Красного моря, надеясь продать в богатом Омане килограмм металлической российской мелочи, — мы оказались почти без денег в самой нищей стране нашего маршрута. К счастью, местные жители оказали нам бескорыстную помощь.

* * *

Проходя по базару, мы увидели странного мужичка. В тюбетейке и сером замызганом халате, в сандалиях и с бородой, он напоминал восточного человека, но что-то светленький был он.

Пока я думал, что это за человек, он сам первый поздоровался с нами по-английски.

— Здравствуйте! Мы из России, — ответили мы тюбетеечному человеку, — а вы откуда?

— О, Россия, вы приехали из Порт-Судана? А где остальные трое? — оживился он, и, видя наше удивление, добавил: — Помните: трое французов с машиной? Они мне рассказали о вас. А моё имя Измаил.

Мы перекинулись ещё парой слов; Измаил, как и мы, недавно приехализ Порт-Судана, откуда он безуспешно пытался уплыть в Египет; не найдя пароходного счастья, он решил поехать по земле и сейчас ждал поезда на Вади-Халфу.

— А вы где ночуете сегодня? — заинтересовался он.

— Да так, на земле, или кто-нибудь из местных жителей приглашает нас, — отвечали мы.

— А я остановился в локанде. Это местная дешёвая гостиница. Я тоже люблю спать на земле, но мне сегодня нужен свет и чистое место для работы: я пишу на рисовых зёрнах.

Мы удивились столь необычной деятельности нашего нового знакомого, но вынуждены были расстаться (мы торопились), намереваясь встретиться и поговорить завтра в ожидании поезда.

— Увидимся завтра, на станции, — сказали мы.

— Увидимся, иншалла, — отвечал Измаил и исчез в базарной толпе.

19 апреля, понедельник.

Ночь мы провели в гостях у одного из местных жителей. Наутро Андрей вновь побудил меня искать чай. Атбара большой, по суданским меркам, город, и мы стучались в ворота домов по случайном принципу. Так вышло, что случилось пить чай в гостях у человека, который работал машинистом поезда; звали его Абдурахман. Именно он должен был повести наш поезд до Вади-Халфы. Вот совпадение! Но до отправления поезда было ещё много времени, и мы с Андреем опять разбрелись по Атбаре: он продолжил поиск мелких спонсоров, а я сидел на ж.д. станции и писал дневник.

Днём вернулся Андрей, довольный успешной работой: в сумме, за сегодняшний и вчерашний день, он собрал тридцать долларов на паром. Цена парома была точно неизвестна, люди называли разную: от 15 до 40 долларов, но мы порешили, что нам теперь хватит. Пока сидели на платформе в ожидании поезда, на этой же платформе образовался вчерашний Измаил. По нашей просьбе он рассказал нам о своей сущности.

* * *

Измаил начал путешествовать двадцать лет назад. Когда ему исполнилось девятнадцать лет, он покинул Францию, где родился и жил, и поехал на велосипеде в Индию. Проехал через Европу, Турцию; в Тебризе долго работал, зарабатывал на дальнейшее путешествие. Тогда интересное было время: ни шаха, ни Хомейни. Заработал денег, поехал дальше, в Индию, а потом так и не вернулся домой.

За двадцать лет Измаил побывал во многих странах, сменил восемь паспортов, объездил всю Африку, Южную и Латинскую Америку, был и в Азии, и в Европе, и объехал вокруг всей Земли. Как только не зарабатывал — был рыбаком, водителем, строителем, и т. д., и т. п. Работал даже в таких странах, как Камерун и Центрально-африканская республика. В северные страны, типа России, он не ездил — холодно там. Измаил говорит на пяти языках — на французском, английском, испанском, итальянском и немного на арабском.

Живя среди всех народов, разных языков, наций и религий, Измаил нашёл свою религию — ислам. Он прочитал Коран и убедился, что именно ислам — та самая вера, которой учили народ все пророки, Авраам, Моисей, Иисус, Мухаммед… Все мировые религии — одна и та же суть, по-своему дополненная, где-то искажённая. Мухаммед — последний великий пророк, ислам — последняя вера, она же — самая первая. Четыре года назад Измаил принял мусульманство и даже съездил в паломничество в Саудовскую Аравию.

Человек, который хочет путешествовать по миру, должен работать, чтобы зарабатывать деньги. Когда четыре года назад он стал мусульманином, ему явился некий человек. Он сказал: «Измаил! прекращай работать. Пиши на рисе.» И это оказался хороший заработок. Он пишет на зёрнышках риса: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Аллаха», делает кулончики на шею и продаёт местным жителям за гроши. В Южной Америке очень мало мусульман, но там можно рисовать знаки зодиака. В Иордании можно писать: «I love Petra», «I love Aqaba» и т. д. и сдавать в магазины по пять, по десять штук.

Измаил показал нам большую связку кулончиков. Они были сделаны довольно хитро: каждоё зёрнышко риса с мелкими надписями было заключено в маленькую пластмассовую трубочку, где плавало в глицерине. Трубочка была заткнута с обоих стророн маленькими металлическими пробочками, за которые держалась нитка. Здесь, в Атбаре, Измаил пытался продать свою работу, всего по 2000 фунтов (менее 1$) — бесполезно, у людей нет денег. Зарабатывать на паром Измаил собирался в Вади-Халфе — надо только пройти по отелям, где останавливаются иностранцы, ждущие парома. Была у него и другая связка — продавать на пароме, чтобы обзавестись египетскими деньгами. Иншалла.

Мы с интересом слушали рассказ Измаила и рассматривали его поделки.

— Как и вы, я тоже пытался уплыть из Порт-Судана, хотя бы в Египет. Но сейчас это стало невозможно. То ли дело, лет двадцать назад! Многие люди пересекали океаны за работу на судне. Но теперь капитан не решает ничего. Всё связано со страховкой, с безопасностью. Суда принадлежат компаниям, а капитан — не более чем наёмный работник. Я не ходил в сам порт, я старался выйти на капитанов через их знакомых. Там я и повстречался с французами, они переправляли машину в Танзанию. Так им тоже сказали: машину можно, людей — нет. Эти французы и рассказали мне о вас. В общем, так никуда я и не уплыл. Поехал автостопом в Суакин, оттуда на грузовике в Хартум через Кассалу. В Кассале — беспорядки, войска… Видел много огня. Солдаты везде. Но мне попался хороший водитель. Полицейские свистят, грузовик не останавливается. Так и приехал в Хартум, без денег, потом — в Атбару.

И я вам напоследок, ребята, советую: прочитайте Коран. Сейчас, правда, появились мусульмане, которые, прикрываясь исламом, делают деньги или играют в политику. Не смотрите на них — общайтесь с простыми людьми. Ведь ислам не для политики, а для сердца. Читайте Коран. Ещё увидимся. Иншалла.

Неожиданно появился поезд. Интересно, куда же подевались наши трое спутников? Не задержались ли они в Кассале? Удивляясь, мы с Андреем забрались в «сьюпер». Случайно мы оказались в том же вагоне, что и Измаил, только он был с билетом, а мы — без оного.

20 апреля, вторник.

Утром, от резкого толчка поезда, с багажной полки сверху слетел картонный короб с фруктами, и прямо мне на ногу. От удивления я проснулся. На часах — половина восьмого.

Поезд шёл напрямик через песчаную пустыню. Горячий ветер сыпал песок и пыль через решётки окон. Пассажиры, лёжа на коротких лавках головой к проходу, торчали босыми ногами из окон с обоих сторон поезда. Становилось заметно жарко. Проснулся и Измаил.

— Ислам не какая-то новая вера, — рассказывал он, — её проповедовали все пророки: Авраам, Моисей, Иисус. Все они учили одному и тому же закону, но люди потом отклонялись от истины. Кстати, Иисус не умер на кресте, это евреям только показалось. А последним пророком был Мухаммед. После явится антихрист, он будет одноглазым, и часть верующих увлечёт за собой. А после него вновь явится Иисус и скажет: халас! (хватит!) И тогда все люди, которые жили на Земле во все времена, воскреснут, их тела соберутся со всего мира из атомов и молекул, из которых они когда-то состояли, и соберутся на суд. Когда это будет, никто не знает. Некоторые говорят, что конец света настанет в 2000 году. Они, конечно, врут, хотя и впрямь в 2000 году грядут большие потрясения и катастрофы. Многие компьютеры испортятся. Я, когда буду во Франции, скажу своим родителям, чтобы они уехали на время из страны. Из-за компьютерных сбоев может пострадать экономика многих стран, так как компьютер не умеет думать. Но это ещё не означает конец мира.

(Интересно, что предчувствие Измаила было верным. Хотя в ночь на 1 января 2000 года компьютеры во Фрации не взорвались, — всю страну в новогодние дни охватил величайший ураган, какого не было в уходящем столетии. Рушились здания и деревья, гибли люди… Так что если Измаилу удалось уговорить своих родителей покинуть Францию, они были ему, наверное, благодарны.)

Через некоторое время поезд остановился на безымянной станции, именуемой Станция Номер Шесть. Пассажиры, утомлённые ездой, высыпались на песок. «Станционный посёлок» включал несколько круглых кирпичных хижин (в таком же строении мы с Андреем ночевали в Хайе), колонку с непрозрачной, вкусной водой и нескольких продавцов чая и конфет.

Среди пассажиров оказалось немало иностранцев, ехавших отдельно от нас в первом классе. Целая команда белых мистеров перемещались таким маршрутом: Южная Африка — Намибия — Замбия — Малави — Танзания — Кения — Эфиопия — самолётом в Хартум. Далее они ехали в Египет, затем в Грецию и т. д. Интернациональная тусовка «трансафрикаторов» состояла примерно из десяти человек, происходивших из разных стран: Англии, Австралии, Канады, Японии. Все, как один, цивильные, бритые, в тёмных очках. По какому признаку они собрались вместе, я так и не спросил. Были среди них и две девушки.

Трансафриканское путешествие занимало у мистеров примерно по полгода.

Я расспрашивал их о разных странах; про Эфиопию они сказали, что страна бедная, но люди там, как и везде, не голодают.

Стоимость парома из Вади-Халфы до Асуана белые мистеры не знали, а это весьма занимало нас. Только один сделал предположение, что паром стоит 40.000 фунтов (шестнадцать долларов). Измаил рассчитывал примерно на столько же (в пароходном офисе в Хартуме ему назвали цену 42.000). Некоторые местные жители, однако, оценивали паром в 50–70 или даже 100 тысяч фунтов.

Пока мы стояли на песке станции и расспрашивали белых мистеров, приблизился какой-то суданец, чьё лицо было нам смутно знакомо.

— Здравствуйте! Вспомнили меня?

Оказалось — тот самый Абдурахман, машинист поезда, у которого мы вчера пили чай в Атбаре! Вот и встреча! Была бы у меня фотоплёнка — обязательно бы напросился к нему в кабину тепловоза, поснимал бы, как три года назад из кабины локомотива на БАМе. Абдурахман купил нам чая и печенья, пообщался с нами и потом пошёл обратно в тепловоз.

Поезд предупредительно свистнул. Пассажиры завершили свои чаи и стали протискиваться обратно в пыльные вагоны. Шулова, Шарлаева и Марутенкова нигде не было видно. Куда же они пропали? Как умудрились опоздать на поезд? Ведь следующий поезд и паром только через неделю! Удивляясь на их опоздание, мы тоже залезли в поезд. Он ещё раз засвистел и медленно тронулся, на долгое время оставляя пустынную Станцию Номер Шесть.

* * *

Вскоре после станции по поезду пошли контролёры-билетёры. Долго не могли разобраться с нашим «билетом», пытались прочесть текст его, но не могли. А было написано там по-английски, как вы помните, вот что:

«Посольство Российской Федерации в Республике Судан удостоверяет, что группа российских граждан, чьи данные приведены ниже, являются известными путешественниками-автостопщиками и не имеют политических, военных или криминальных намерений. Просим не создавать им препятствий на маршруте. Возможная помощь будет принята с благодарностью…»

Даже унесли его в тамбур и там, вероятно, обсуждали между собой, что же делать с нами, и что это за билет такой. Я испугался, что документ пропадёт, протиснулся в тамбур и вытянул из рук контролёров полезную бумагу.

— Сыр Бабыкер, Атбара, калям: тамам, мумкен, — произнёс я вновь волшебную фразу и растворился с бумагой в руках среди толпящихся пассажиров. Больше контролёры не беспокоили.

В час дня вдали показались строения Вади-Халфы. Многие пассажиры потащили свои вещи к выходу, среди них был и короб, упавший на меня утром, как оказалось, полный апельсинов. Я попросил один апельсин в качестве моральной компенсации, и мне подарили его.

Но это ещё была не конечная остановка, а то, что мы бы назвали Вади-Халфа-сортировочная. Высадив половину людей, поезд вновь тронулся и провёз нас ещё несколько километров до основного вокзала.

Это был тот самый пустынный вокзал, который мы рассматривали четыре недели назад, высадившись с парома. Но теперь здесь кипела жизнь. На «привокзальной площади» (песчано-пустом пространстве перед станцией) ожидали клиентов 15–20 грузовых такси, имеющих вид ослов с тележками. Кроме этих такси, стояло две или три «Тойоты» (это — для новых суданцев или иностранцев). Мы быстро покинули суетливую толпу приехавших и встречающих: пошли искать пароходную кассу.

Билет на паром из Вади-Халфы до Асуана стоил (о радость!) всего 41.000 фунтов (16$), почти вдвое дешевле, чем в обратном направлении. Но, к сожалению, билеты пока не продавались — приходите букра (завтра) с утра.

По заветам Андрея, любителя чая, постучались в одни из ближайших ворот. Открылась дверь во двор, и содержавшийся там парень лет семнадцати пригласил нас внутрь. Дом и двор напоминали локханду (деревенскую гостиницу): во дворе, и под навесом, стояло много кроватей, штук десять. Интересно, можно ли здесь помыться? Оказалось, есть и ванная комната в виде будки, где мы могли помыть себя, беря черпаком воду из ведра. Одного ведра воды не только хватило нам обоим на помывку, но я ещё и начерно постирался.

Пока я стирался, мне почти в ванную комнату принесли чай. Мы уже забеспокоились, не хотель ли это, но, оказалось, нет: просто живёт большая семья, десять человек, посему так много кроватей, а услужливое отношение к гостям и старшим воспитывается здесь с детства. В доме обнаружились вскоре и две женщины, принесшие нам угощение — варёную картошку, хлеб, оливки; они любопытствовали и расспрашивали нас о жизни.

Женщины в Судане вообще достаточно активны. Они имеют право разговаривать с незнакомыми мужчинами, здороваться с ними за руку, носить разноцветные наряды и кольца, ходить по городу без мужского сопровождения. Это отличает суданский закон-шариат от, например, иранского, где женщина носит лишь чёрные длинные свободные одежды, с чужими мужчинами не разговаривает, одна по улице не ходит и вообще старается не показываться на глаза.

Поблагодарили хозяев, отдохнули и решили искупаться в Ниле. Берега Нила-водохранилища были весьма пологими; по берегам зеленели поля. Влажность полей и наличие глиняных развалин на берегу говорили нам о том, что вода здесь порой поднимается. Пока шли к Нилу, некий крестьянин заметил нас и закричал нам с своего поля:

— Не купайтесь! Крокодилы!

Мы не знали ранее смысла этих слов, но крестьянин таким голосом их произнёс, что нам сразу расхотелось приближаться к воде. Хотя крокодилов там было не больше, чем в России медведей. Но что купаться в этом болоте: мелко и грязно. Вернулись обратно в деревню, и, пока мы шли мимо одного из дворов, нас зазвали на чай.

Двор, вероятно, когда-то пострадал от наводнения, и глиняные стены его по форме своей походили на подтаявшее мороженое. Никто не жил здесь постоянно, но, как мы догадались, двор сей использовался для тусовок, общения, питья чая и иного культурного досуга местных жителей из соседних дворов.

Да, Вади-Халфа, всего лишь пограничный посёлок в Судане, обладает всеми суданскими гостеприимными свойствами! Даже не хотелось ехать в Египет. Напились ещё раз чаю, рассказали всем о своём путешествии на ломаном арабском языке и перебрались на соседнюю улицу.

* * *

Вот мы сидим на завалинке у ворот какого-то дома, на одной из центральных песчаных улиц Вади-Халфы.

Вот мимо нас проходит старуха в цветастом, развевающемся платье и в шлёпанцах, неся на голове бревно. Кстати, в южных странах, даже в бедных, типа Судана или Индии, босиком почти не ходят: песок и земля слишком горячи.

Вот проходят девушки и, завидев нас, начинают с нами здороваться за руку. Относительно светлые, почти розовые ладони их покрыты чёрными узорами, сделанными не то краской, не то татуировкой.

Вот недалеко от нас расположен туалетный двор — такой же, как и остальные, огороженный высоким глиняным забором, только дома внутри нет. Мы успешно посетили его.

Вот из ворот, у которых мы сидим, выглядывает человек, и видя нас, восклицает:

— О! Фадыр, фадыр! (Заходите, заходите!)

Хозяин оказался англоговорящим. В его доме мы, второй раз за сегодняшний день, помылись и постирались. Мокрое бельё сразу надевали на себя, и оно очень быстро высыхало: Африка всё-таки.

— После помывки — стаканчик чая — хорошо! — предлагает хозяин. Мы не отказываемся.

Зазвавший нас человек оказался ещё и грамотеем. У него дома была книжка с картинками и чёрно-белыми фотографиями, описывающая историю Нубии.

Из картинок и рассказов хозяина мы узнали, что тридцать лет назад почти все нубийские деревни в долине Нила, от Вади-Халфы на севере до Делго на юге (это на полдороги до Донголы) были затоплены водохранилищем, в связи со строительством Асуанской плотины. Акаша и Вади-Халфа имели тогда более городской вид: крупные мечети, базары, водоподъёмные колёса… Глиняные постройки перенести было невозможно, и пришлось почти всё строить заново. Под воду ушли и многие плодородные земли. Вот поэтому между Вади-Халфой и Акашей на протяжении 115 километров не осталось ни одного дома: они все ушли под воду, а жители переселились. Сие затопление явилось одной из причин недружеских отношений между Суданом и Египтом.

Уже завечерело, и, проведя сей исторический экскурс, хозяин решил также поводить нас по деревне, гордясь перед соотечественниками, какие гости у него остановились. Внешне это было оформлено как поход в магазин. Хозяин повёл нас в одну лавку, перед которой на скамеечке сидело несколько пожилых суданцев, поздоровался с ними, что-то им сказал, старички все поздоровались с нами, и мы пошли в другую лавку и т. д… Показав нас всем своим соседям, хозяин купил в одной из лавок египетскую банку рыбных консервов, после чего вернулись домой.

Кстати, торгуют в Вади-Халфе, помимо арбузов, бананов, каркаде и иных местных товаров, — многочисленными товарами египетскими. Вероятно, их привозят на том самом пароходе, на коем мы завтра поплывём. Из Египта в Судан везут всё, а обратно — почти ничего.

21 апреля, среда.

Утром распрощались с гостеприимным хозяином и пошли за билетами на паром. Хотя было ещё только семь утра, уже некоторые ранние пташки ожидали открытия билетной кассы. Тут среди ожидающих появился наш старый знакомый переводчик-хэлпер, с расширенными венами на руках, говорливый, как и в прошлый раз, когда давал нам советы по прибытии в Судан.

— А, вот и вы! Помните меня? Я вас помню! Это вы тогда — кстати, вы были впятером! а где остальные трое? — пошли регистрироваться в Вади-Халфе, а потом так и не зарегистрировались, а потом пошли на дорогу и мои друзья видели вас там вечером в конце деревни, и так и не пошли в хотель, а я вас там ждал, а потом поехали в Акашу, а я так беспокоился из-за вас, потому что у вас при себе была только одна бутылка воды (пятилитровый бурдюк В.Шарлаева никто не видел, ибо был он у него в рюкзаке — прим. автора), а в пустыне так жарко, а потом вас видели в Донголе, и мне сказали, что… — он так тараторил, что мы едва поспевали следить за его мыслью. Он продолжал:

— Сейчас, в семь утра откроется билетная касса; но вам сперва нужно зайти в полицейское отделение, заполнить анкеты, написать, где были, затем они вам дадут талон, и с ним вы пойдёте покупать билет, он стоит 47.000 фунтов, потом подождёте меня, я приведу из хотеля всех остальных иностранцев — кстати, где вы ночевали? я вас не видел! хотя я встречал всех иностранцев у поезда! — и мы вместе пойдём в другое отделение полиции, где с вас должны взять плату в 30.000 фунтов за выезд из Судана, и мы постараемся, повторяю, постараемся избежать этой уплаты. После этого…

Что-то он нам не понравился. Мы вспомнили, как он месяц назад пытался продать нам билеты на грузовики, поселить в гостиницу, заставить получить пермит, и ничего из этого в конечном счёте нам не потребовалось. Поэтому мы прервали хэлпера на полуслове.

— Извините, мы постараемся обойтись без вашей помощи. Мы боимся, как бы ваша помощь не ввела нас в излишние расходы!

Хэлпер замолк и хотел покраснеть, но негры не краснеют, и лишь бросил резко:

— Что ж! Вы думаете, я работаю за деньги? Я солдат ислама, и хотел, как и в тот раз, оказать вам бескорыстную помощь! Вы ещё пожалеете об этом!

И хэлпер удалился. А мы остались в недоумени. Почему билет, по словам хэлпера, стоит не 41, а 47 тысяч фунтов? Что это за побор в 30 тысяч фунтов, за которым нам следовало идти в полицейский участок? Странно всё это и загадочно.

* * *

Оказалось, как и в Асуане, что к основной цене билета прибавляется цена питания на пароходе. Нам с Андреем удалось уговорить кассиров продать нам «голодный» билет по 41.000 фунтов на человека. Как раз хватило денег, полученных в Атбаре, и даже ещё осталось несколько тысячных бумажек. Пошли на базар и купили хлеба, мыла и арбуз.

Разъевши арбуз, мы шли по базару и вдруг видим, как люди под навесом пересыпают суданский чай-каркаде из большой кучи в мешки.

— Можно купить каркаде?

Люди задумались.

— Нет, сходите на базар, — показали они в неопределённую сторону.

— А может, просто подарите каркаде? — спросили мы, доставая

полиэтиленовый пакет с ручками.

— Подарить? Конечно! — обрадовались пересыпщики каркаде и наполнили нам пакет доверху. Спасибо суданцам! Всю дорогу до Москвы я употреблял сие каркаде, и потом, дома, много раз для гостей своих заваривал его, и осталось немного этого каркаде даже до сего дня.

Мы пошли на пристань. Пароход стоял, пришвартованный к плавучему причалу (он пришёл ещё вчера). Грузчики продолжали носить с него тюки, мешки и циновки. Как много на нём было грузов! Или, вернее, как мало: вероятно, этим еженедельным пароходиком и ограничиваются все экспортно-импортные операции в этом направлении.

Около пристани уже образовался небольшой базар. Продавалась рыба, каркаде, чай, бананы. Сидели многочисленные ожидающие. Крепкие суданские дети носились, играя, вокруг. На посадку никого не пропускали. Андрей получил в подарок жареную рыбью голову, и мы занимали время поиском в ней съедобных частей.

* * *

В пол-второго дня объявили посадку. Мы поднялись на плавучий причал, созданный, как вы помните, из нескольких старых барж, соединённых между собою. Суданский таможенный чиновник аккуратно приклеил к нашим рюкзакам бирочки «Sudan customs» (копаться в вещах было ниже его достоинства). Вот уже рядом заветный пароход…

— Где выездной штамп? — вывел меня из состояния эйфории голос суданского пограничника. — Где штамп??

Оказалось, неожиданно для нас, что выездные штампы должны были нам поставить не в порту, а в самой Вади-Халфе, в том самом полицейском участке, где мы злостно уклонились от получения пермита месяц назад.

— Я же говорил, я же говорил, — неожиданно возник вчерашний болтливый «солдат ислама», ведя за собой колонну уже проштампелёванных иностранцев, — я же говорил, что хочу вам помочь! А вы не послушали меня! Теперь бегите живо в город, в полицейский участок! И торопитесь — пароход отходит очень скоро! Я вас предупреждал!

Мы покинули пограничников, бросили рюкзаки на плавучем причале и быстрым шагом отправились в «город». До полицейского участка было, как минимум, два с половиной километра, а на часах было 13.39. Тут в нашу сторону запылило по песку такси (не ослиное). Водитель, познав нашу нужду, подвёз нас на полкилометра и по дороге сломался. Покинули его, пошли дальше и вскоре нас подобрала уже другая машина, и вот мы заходим в ворота полицейского участка.

Мы объяснили, что нам от них нужен выездной штамп.

Полицейские, вялые и сонные, заявили, что им от нас нужно 30.000 фунтов. Мы поинтересовались, за что. Пораскинув мозгами, посмотрев наши паспорта и неожиданно вспомнив, что 30.000 фунтов платят только те граждане, кто просрочил свою месячную визу (видимо, просрочки бывают здесь чаще, чем выезд в срок), полицейские тиснули нам вожделенные штампы, и мы побежали обратно.

Занятия бегом в жарком климате очень полезны, особенно для желающих похудеть. Но нам опять повезло — в порт, пыля, торопились какие-то военные, тоже спешащие на пароход. Ещё стоит, не уплыл! Мы забежали на причал, подхватили рюкзаки и в числе последних забежали на палубу. Было 14.20 — вся поездка за штампом чудесным образом заняла всего 41 минуту. Ух! Наши паспорта проверили, отобрали и бросили в картонный ящик, уже полный других паспортов всех пассажиров, плывущих на пароходе.

* * *

Последними на пароход поднялись необычные люди: белый муж и белая жена несли на руках белого ребёнка. Их сопровождал «солдат ислама». Видимо, это были его последние клиенты на сегодня. Надо будет подойти, узнать откуда!

Пароход медленно отшвартовался. На баржах, служащих причалом, собрались таможенники, пограничники, провожающие и «солдат ислама» среди них. Все они махали вслед уходящему пароходу. На обоих палубах парохода столпились чёрные и белые мистеры, человек триста, кричали, махали руками… Прощай, Судан!

Но тут оказалось, что ещё не всё завершилось. Вдруг крики с той и с другой стороны из радостных и протяжных стали отрывистыми и беспокойными. Что-то забыли!

Пароход прекратил своё движение. От причала Вади-Халфы в нашу сторону поплыла старая, утлая лодочка из пальмовых досок; вёслами-кочерыжками маленький негр хлопал по воде, как бы перемешивая её. В лодке, у ног гребца, лежал белый мешок с чем-то.

— Забыли мешок, — предположил один из иностранцев.

— Забыли наши паспорта, — предположил Андрей.

Гребец, мокрый от пота и брызг, приближался к пароходу, а огромный пароход от него удалялся, влекомый течением. Под удаляющиеся крики провожающих мы выплыли чуть ни на середину водных просторов.

— Быстрее! Греби! — кричали на всех языках два десятка иностранцев, столпившихся на палубе. По-своему, наперебой кричали и местные.

Человек уже почти пригрёб. С носа лодки свешивалась верёвка. Кому-то из стоящих на нижней палубе парохода надо было ухватить за эту верёвку и причалить отважного гребца. Но никто не догадался это сделать, и течение вновь разделило пароход и лодочку. Человек на лодке упал духом, но, подгоняемый криками с парохода и пристани, опять взялся за эти вёсла-дрова и опять, весь мокрый от пота, достиг парохода.

Но здесь никто не мог достать до верёвки и пришвартовать гребца. Пока гребец пытался кинуть конец верёвки, течение вновь унесло его. Что же это за ценный мешок, который так нужно доставить в Египет? И почему во всей Вади-Халфе, в международном порту, не нашлось ни одной моторной лодки?

Наконец лодочка пришвартовалась. Триста человек с интересом свесились с обеих палуб, наблюдая, что за нужда подвигла сего отважного гребца пуститься вдогонку за пароходом на утлой лодочке, по водам, полным крокодилов?

…С борта парохода, аккуратно задрав ногу, в лодку сию залез толстый, счастливый таможенник. Оказалось, именно его забыли на пароходе, а мешок, лежащий в лодочке, был здесь и вовсе ни при чём.

Капитан запустил мотор, и с каждой минутой удалялись от нас, сливаясь в точки, и лодочка с гребцом и толстым чёрным таможенником, сидящим на белом мешке;

и плавучий причал, на котором стояли солдаты, офицеры и помогающий иностранцам говорливый подсказчик;

и маленькие домики, далёкие пальмы и близкие развалины такого далёкого и близкого городка Вади-Халфа;

и вскоре всё это видение исчезло, как мираж, и вокруг — лишь водная гладь, а по обоим берегам — лишь безжизненные коричневые горы, круто обрывающиеся в воду.

* * *

«Вечный странник» Измаил сидел на верхней палубе — на том самом месте, где мы месяц назад варили на примусе кашу, пока капитан нас не обнаружил. Измаил расстелил перед собой сложенное вчетверо коричневое одеяло и достал приспособления для своей работы. Увидел нас.

— Всё в порядке? Я видел, как эти идиоты вас вернули с парохода в город. У вас не было бумажки от шайтана. Ну и у меня тоже всё в порядке, в Вади-Халфе я продал всё своё рукоделие, и сейчас опять буду работать. Чтобы путешествовать по всему миру, нужно работать в пути, чтобы зарабатывать на хлеб. Сейчас увидите, как я пишу на рисе.

Помолясь, Измаил начал работу. Вокруг собралась целая куча любопытных. Отборные, желтоватые рисовые зёрнышки хранились в пластмассовой пробирочке. Круглая железная плоская банка, заполненная пластилином, служила рабочим столом. Измаил достал десять рисовых зёрен и вмял их в банку с пластилином, чтобы они не выскальзывали из рук. Затем достал тушь и тончайшей волосяной кисточкой, прищурившись, написал на каждом зерне по-арабски:

НЕТ БОГА, КРОМЕ АЛЛАХА

достал другой флакончик, с прозрачным лаком, и покрыл лаком каждую рисинку. Дунул, подождал чуть, пока лак затвердеет, и перевернул каждую. На обратной стороне написал:

И МУХАММЕД — ПОСЛАННИК АЛЛАХА

И с этой стороны покрыл каждую лаком. Теперь достал длинную пластмассовую гибкую трубочку и нарезал её на маленькие кусочки сантиметра в полтора каждый.

— Это трубочка от капельницы. Их можно найти бесплатно в любом большом городе, в больнице.

Каждую трубочку заткнул с одной стороны металлической пробочкой. Положил в каждую по рисовому зёрнышку. Достал другой флакончик с прозрачной жидкостью и шприц.

— Это глицерин. Даже в Африке всюду можно купить.

При помощи шприца наполнил каждую трубочку глицерином, каждую заткнул второй пробочкой с другой стороны, прицепил ниточку. Получилось десять аккуратных кулончиков.

Люди на палубе теснились, отталкивая друг друга.

— Кам (почём)? — спросил самый смелый.

— Тлята гиней (три египетских фунта), — отвечал Измаил.

Три фунта (менее одного доллара) — небольшие деньги за такой сувенир. Начали покупать.

— А моё имя можешь написать? — спросил один из пассажиров.

— Могу, тлята гиней, — отвечал Измаил. Заказчик написал своё имя на клочке бумаги, а Измаил перенёс его на рис.

— Судан дорого обошёлся мне, — рассказывал Измаил, — коррупция! За визу с меня взяли шестьдесят долларов. Сейчас вообще путешествует не человек. Путешествует его паспорт. Бюрократия, коррупция кругом, бумаги, бумаги, бумаги. Бумага важнее человека!

Конечно, удобно иметь такую универсальную работу. Неплохо и нам чему-нибудь научиться — может, хотя бы рисовать или песни петь. Всё лучше, чем «стрелять» деньги на базаре. К следующей поездке нужно основательнее подготовиться.