Подобно тому, как Санкт-Петербург считается Северной столицей России, — город Мазари-Шариф (в просторечии Мазар) можно назвать Северной столицей Афганистана. Население Мазара и его бесконечных предместий я оцениваю в пол-миллиона человек. Большая часть здешних военных и начальников владеет русским языком. Когда-то это был самый про-советский город Афганистана.
Центром Мазари-Шарифа является собственно «мазар», или «зьярат». В данном случае этим словом именуется древняя Голубая мечеть, место паломничества. Местное предание гласит, что тут похоронен Али, четвёртый праведный халиф, племянник Пророка Мухаммеда. Правда, официальная гробница Али — в Неджефе (Ирак), за 1000 километров отсюда; но в исламском мире имеется несколько местных гробниц Али, и здесь перед нами — одна из них.
Голубая мечеть, с окружающими её постройками, минаретами и т. п., занимает целый квартал, а по сторонам мы видим разных продавцов, менял, харчевни, ковровые магазины, телеги, кареты, старые горбатые советские машины, везущие по пятнадцать и даже двадцать пассажиров, и все прочие атрибуты афганского города.
С восточной стороны главной мечети мы видим Главпочтамт, он же и переговорный пункт (всё уже было закрыто), отделение МИДа, где нам позже настоятельно (и безуспешно) рекомендовали зарегистрироваться, Барак-хотель, около которого мы сейчас стояли, и большое кафе-мороженое со столиками внутри и снаружи заведения. Из всего, что мы могли увидеть, самое желанное было, конечно, кафе-мороженое.
Мороженое в Афганистане делается так. Есть высокая, узкая кастрюля, похожая на перевёрнутую шляпу-цилиндр, почти пустая. У мороженщика есть стол, и там выемка, заполненная кусками битого льда — брусковый лёд продаётся в каждом афганском городе, его ежедневно покупают и измельчают. Кастрюля-цилиндр опускается в лёд, и, что главное, её непрерывно надо крутить. Целый день. Трм-трм, трм-трм, трм-трм. Целый день на жаре мороженщик крутит-вертит эту кастрюлю, потеет, греется, парится, зато кастрюля охлаждается, и на стенках её тонким слоем конденсируется мороженое. Не помню, откуда оно берётся, но оно собирается на стенках, и вот мороженщик берёт ложку и накладывает мороженое в вафельный стаканчик. Порция готова. Самый дешёвый стаканчик стоит в Мазаре всего 1000 джумбаши — это 40 копеек, или $0.012, ну а мы попросили королевскую порцию, и нам её несут на блюдечках. Целая куча мороженого, украшенная шоколадными застывшими капельками.
Вокруг нас скопилась толпа. Человек тридцать бездельников, вероятно, никогда не видели, как иностранцы едят мороженое. Тут же появились и попрошайки, в надежде поправить своё материальное положение. Как ни старался официант разогнать любопытных и нищих, но они тут же собирались вновь.
Не успели мы доесть мороженое, как вопрос о вписке решился сам собой. Один из зрителей, бородатый мужик в чалме, лет тридцати, оказался немного англоговорящим и пригласил нас к себе в гости. Мы тут же согласились, доели мороженое, расплатились и последовали за мужиком, провожаемые взглядами десятков изумлённых людей.
Мужик же, приватизировав нас, посадил нас и себя в микроавтобус к своему другу, и мы поехали к нему домой. Жил он в западной части города, и пока мы ехали, мы оценили, как город велик. Мы проехали километров десять от центра по асфальтовой дороге, потом свернули в пыльные тёмные переулки, и оказались (как и вчера) в спальном районе, где были поля, а электричества не было. Дома были большие, в два, а то и в три этажа — и всё это из необожжённой глины! Во многих домах были большие ворота, гаражи; а помимо домов — поля, поля (что росло на них, не было видно из-за темноты). Богатый район, по сравнению с Кундузом. Вот мы и приехали.
Микроавтобус укатил по своим делам, а мы с Книжником остались во дворе и огляделись. Было темно, и полностью устройство двора я изучил наутро; но опишу его сейчас. Итак, посреди — бассейн, или, вернее, пруд, глубиной примерно метр, а длиной метров пять. Вероятно, служит хранилищем воды, питьевой, умывальной, поливочной. Рядом с прудом — трава, деревья и возвышение из сухой глины, куда стелят подстилки, где обедают, ужинают, спят на свежем воздухе. Вот уже появились тюфяки для почётных гостей, то есть нас, и керосиновая лампа; скоро появится еда. Справа проходит маленький канал, по нему, вероятно, воду нагоняют в пруд.
Один из членов большой семьи, парень лет двадцати, слегка бородатый, оказался работником мечети. Выйдя в середину тёмного двора, он стал издавать звуки азана. Я пошёл на звук и приготовился к молитве, но имам почему-то испугался и исчез. Вскоре старше члены семьи, человек восемь бородатых людей в халатах, чалмах и сандалиях, поспешили на молитву в мечеть. Оказалось, что здесь маленькая, семейная глиняная мечеть, она находилась справа, за каналом. В тёплое время молитва происходит снаружи мечети, и там специальное место, постелены циновки. Имам принёс керосиновую лампу и все вместе совершили ночную молитву. Потом мы, один за другим, перепрыгнули канал и вернулись к остальным: некоторые члены семьи (преимущественно молодые) молитву не совершали. Среди них был и Книжник.
Как мне объяснили, молодой имам обучает детей чтению Корана и арабскому языку. Но поговорить по-арабски с ним мне не удалось: стеснительный парень избежал разговора и углубился в темноту. Единственным светом была керосиновая лампа, поэтому спрятаться от меня было очень легко.
Тут пришёл ужин. Женщины готовят еду, но на глаза не показываются: из дома еду выносят дети мужского пола. Сели за ужин; опять рис, салат, арбуз, лепёшки, чай, — стандартный афганский проднабор. После ужина разложились спать; хозяева спрятались в дом, а мы с Книжником остались спать, так сказать, на обеденном столе.
29 июля 2002 / 7 асада 1381
Наутро хозяин предложил экскурсию по округе. Я с большим интересом пошёл фотографировать сельский афганский быт.
Дома большие, я уже вчера заметил, что у них здесь по два-три этажа. Судя по площади домов, семьи тут огромные. Поля-огороды орошаются каналами, вода регулируется заслонками из земли: переложили кусок дёрна — вода пошла на другое поле. Тут же рядом и водяная мельница: река сгустилась в водопад двухметровой высоты, и вращает колесо. Провели в домик: там находились большие жернова, молодой мельник следил за тем, как зерно тонкой струйкой сыплется в центр одного из жерновов, и собирал создающуюся мелкую белую муку. Потом показали кладбище, с глиняными и каменными простыми надгробиями, кое-где — с зелёными флагами. Потом предложили посидеть на лошади, я с опаской сел и сфотографировался в таком виде. Потом увидел крестьян с лопатами, сфотографировал и их. Таким образом мы проделали круг и вернулись в наш двор, где застали занятия в медресе.
Маленькая мечеть у канала оказалась также и учебным заведением; мальчики и девочки из этого и соседних домов приходили сюда и учили Коран под руководством вчерашнего стеснительного муллы. Вся учебная площадь была меньше городской московской кухни; детей было человек десять, но они были маленькие и неплохо там помещались, сидя на циновках. На деревянной доске мелом были написаны арабские слова; учебники были очень ветхие, но по содержанию обычные — сначала буквы, потом слоги, потом слова, потом суры из Корана. Я прочитал одну из сур, чем обрадовал детей, а потом сфотографировал их. Дети знали слово «акс» (фотография) и не боялись сниматься, были даже рады.
Тем временем один из людей, живших в доме (я так понимаю, что все жильцы были братьями между собой или иными родственниками) заводил свою старую машину с жёлтой полосой «такси», ехал в город «бомбить». Никак не мог завести. Наконец сели в машину: мы с Книжником, наши рюкзаки, наш англоговорящий друг и сам водитель. Попрощались со всеми остальными, и, задвинув стёкла, тарахтя и поднимая тучи пыли, поехали в город.
* * *
Перед расставанием наш друг сказал, что хочет нам кое-что подарить. В одном месте он вышел, забежал в каккую-то лавку и с гордым видом вернулся оттуда. Сел в машину и презентовал мне книжку. На обложке было написано:
"АКИДА и ХАНАФИТСКИЙ ФИКХ. Издание Исламско-Независимого издательства, Пакистан. Перевод: Инженер М.Якуб."
Это оказалась исламская книга по основам веры, с текстом по-русски, но какой это был весёлый текст! Переводчик Якуб был явно не русским, а пакистанским инженером. К сожалению, сейчас у меня нет под рукой этой книги, поэтому приведу некоторые изречения по памяти.
"Ангел Исрафил. Назначение: свистеть в трубу Сур.
Труба Сур. Назначение: При первом звуке трубы Сур умирают все оживлённые существа и изчезаются все существующие устройства. При втором звуке трубы Сур оживляются все оживлённые существа."
Другие изречения цитировать не буду, чтобы не получилось насмехательства над религиозными вещами. Книга была очень забавная, и я искренне поблагодарил за неё. Вскоре мы оказались на прежнем месте, вблизи Главпочтамта и кафе-мороженое. Попрощались с нашим новым другом и с таксистом, после чего пошли на почтамт.
* * *
Почта работала только с восьми утра, так что нам пришлось ещё дожидаться открытия. Но мы не теряли времени, и пошли гулять по базару.
Базар уже раскладывался. Чего тут только не было! Целые женские ряды, где продавалось нижнее бельё, а также обычные юбки, платья и т. д… По этим развалам бродили женщины в белых и синих чадрах, зачехлённые с головы до пят, и выбирали себе наряды, в которых будут красоваться дома, в тех помещениях, куда посторонним вход строго воспрещён! Были и мужские одеяния — очевидно западный сэконд-хэнд, целыми кучами наваленный. Книжник нашёл себе джинсы большого размера всего за 90 тысяч джумбаши — доллар с небольшим. А вот и распродажа, напоминающая наши московские лотки "всё по десять рублей": пластмассовое и стеклянное, китайское и иранское. Вот часовщики, а вот целый ряд продавцов изображений.
Изображения тут пяти основных видов.
1). Эротические фото. То есть портреты женщин без чадры, с открытыми лицами и волосами. Я думаю, это актрисы из индийских фильмов. А также фото мужчины с женщиной, обнимающихся. Вся эта порнография пакистанского производства.
Помимо женщин, имеются в продаже портреты четырёх вождей:
2). Вечно живой герой Афганистана шахид (мученик) Ахмад Шах Масуд. "Панджшерский лев" Масуд (1952–2001) был известным полевым командиром, родился и жил в Пандшерском ущелье в горах северного Афганистана и когда-то воевал, при помощи будущих талибов, против русских. После победы «Талибана» и развала СССР он стал воевать, при помощи русских, против талибов; 9 сентября 2001 года его взорвали наёмные убийцы-камикадзе.
Гибель военного лидера "Северного альянса" могла стать роковой для этого хрупкого альянса, но тут же произошло неожиданное: взрывы Нью-Йоркских небоскрёбов, американская война; преемники и друзья Масуда чудесно для себя вошли в Кабул, а сам Масуд стал иконой. Он теперь — непременный атрибут государственных учреждений; встречается и у частных лиц, на лобовых стёклах машин, в лавках и магазинах. Масуд представлен в тридцати разных видах, фазах и позах, разного формата, с подписями и без. На лошади, пешком, с телефоном, с автоматом, с книгой; одним лицом, в полный рост, сидя, стоя, лёжа на траве, на коленях в молитве, в компании соратников и т. д… В общем, налицо попытки создания культа.
3). Генерал Дустум, узбек по национальности, губернатор про-советского Мазари-Шарифа; полевой командир и финансист (именно он распорядился напечатать запасные деньги для покрытия бюджетных дыр). Во времена талибов жил то в Узбекистане, то в Иране; затем снова проявил себя как полевой командир, отобрал у талибов Мазар и воцарился в нём. Парадный портрет Дустума (без бороды, но в генеральском мундире) украшает многие государственные учреждения, реже — магазины.
4). Старый король Захир Шах. Он родился в 1914 году и правил страной четыре десятилетия, с 1933 по 1973 год. Затем он был свергнут с престола своим двоюродным братом, и доживал свой век в холодной Европе. Тем временем брат объявил страну республикой, себя — президентом, и вскоре сам был свергнут. Началось "смутное время": почти тридцать лет войны; перевороты и бесконечные правители сменяли друг друга. Новые власти извлекли из забвения 88-летнего старика, и вернули его в страну, на сей раз не как короля, а в роли почётного символа нации.
5). Новый вождь Хамид Карзай. Здесь этот портрет редко; основной спрос на него — на юге страны, ибо Карзай оттуда родом.
Бывают и комбинированные портреты. "4+5": Захир Шах, здоровающийся с Карзаем и как бы тем самым признающий в нём своего «преемника». "3+5": Дустум в орденах и Карзай в папахе на каком-нибудь заседании, как бы расписываются в вечной дружбе и делят сферы влияния. Есть также календари с произвольной комбинацией вождей, но больше всего изображений Масуда.
Есть и настоящие произведения искусства. Вот, например, рисунок на календаре: слева, на заднем плане, Голубая мечеть, а впереди, на площади перед ней, на коленях в молитве стоит Масуд (фотомонтаж), а вокруг птицы, птицы, белые птицы, взмывающие к небу. Афганцы вообще, как я заметил, любят птиц, и в некоторых лавках живут птички в клетке — не на продажу, а так, для радости. Хотя птичкам, возможно, и не радостно. А вокруг мечети в Мазаре, действительно, тусуются птицы, и через несколько дней мы в Кабуле увидели старинную мечеть, всю облепленную птицами. Голубая мечеть с птицами изображена также на деньгах в 1000 афгани.
* * *
Дальше по базару — фрукты, овощи, картошка, виноград, помидоры, персики, мухи (не на продажу, а так летают), лепёшки, мороженое опять, перец, дыни, арбузы. Обычный среднеазиатский базар. Но арбузы больши-ие! И длинные, по форме как кабачки, и не полосатые, а однотонные. И по весу почти однотонные. Пятнадцать, двадцать килограмм, а то и под тридцать — вот такие арбузы вырастают на полях афганских! Стоит один арбуз примерно пол-доллара; здесь их продают поштучно, не на вес. Из Мазара везут арбузы в Кабул, и там уже продают на вес; взвешивают арбузы и в других провинциях, к югу, где они не такие огромные.
Дёшевы и другие фрукты. Картошка, лук уже идут на вес, гирями служат камни разных размеров, иногда старые детали от машин. Продают на вес и дрова. По сравнению с российскими это не дрова, а кочерыжки: какие-то коряги, огрызки дерева, ни одного прямого нет. И вот почему: дерево вообще дефицит, все прямые палки и стволы идут в строительстве на стропила, на каркасы глиняных домов и перекрытий.
А вот гончарные лавки здесь продают кувшины, чаши, посуду и большие ёмкости типа амфор. И трубы глиняные, для водопроводов. Дальше — жестянщики, изготовители самоваров, резинщики, вырезающие из старых автомобильных шин резиновые вёдра для воды и сколачивающие их гвоздями; в других углах базара есть и книжники, и фотографы с огромными ящиками-фотокамерами. В этой камере и проявитель, и фиксаж, и выдержка ручная: фотограф залезает под чёрное одеяло, оп! что-то химичит там, у себя в фотоаппарате, — как в XIX веке. Впрочем, не забываем, что у нас не XXI и не XIX век — у нас XIV век, 1381 год, так что эти фотографы даже обогнали своё время!
За время путешествия по стране мы видели многих фотографов, сидящих в ожидании возле своих фотокамер, но ни разу не наблюдали сам процесс съёмки. В следующий раз попробуем воспользоваться их услугами, пока конкуренция не вытеснила их древнее ремесло. Ведь появляются уже и современные фотостудии. Я даже проявил и напечатал в Мазаре одну из фотоплёнок — быстро (полчаса), качественно и ненамного дороже, чем в России.
Пока смотрели базар, фотографировали продавцов и любопытных детей, скапливающихся вокруг, пришло время возвращаться на почтамт. Телефон уже открылся. Позвонили домой — здесь это дёшево и просто. А вот из Москвы в Афганистан уже много лет вообще невозможно позвонить: нет, якобы, с Афганистаном никакой связи!
Обрадовал (и огорчил) родителей: они только что получили мою телеграмму из Дусти, отправленную три дня назад, — и втайне надеялись, что нас не пустят в Афганистан и в Пяндже, так что мы благополучно вернёмся домой. Ну, в общем, проинформировал. И отправил письмо. За время путешествия по Афганистану я отправил домой несколько писем (из Мазара, Кабула, Герата и через посольство), и не дошло ни одно из них! Из других стран мира письма за месяц-полтора доходили все.
Никаких следов наших друзей на почтамте Мазари-Шарифа не было, и мы окончательно убедились, что их, как и нас, не пропустили в Термезе через "Мост Дружбы", а значит, они вслед за нами поехали на Нижний Пяндж и задержались там из-за выходного дня на переправе. Сегодня понедельник, должны как раз переправляться с первым катером.
* * *
Солнце прогревало город. Я побывал в святой мечети, где был задержан бдительными полицейскими, настоятельно рекомендовавшими мне пойти скорее в отделение МИДа (близ почтамта) и зарегистрироваться. Я соврал, что сейчас же туда и отправлюсь, но не пошёл, опасаясь, что за совершенно ненужную нам регистрацию попробуют содрать денег.
(Кстати, так потом оно и оказалось. Просят по пять долларов; но вместо квитанций об оплате у них — дурацкие рекламные визитки. Платная регистрация в Мазари-Шарифе — местная незаконная самодеятельность. Нигде её не спрашивают, она не нужна. В других городах никого из нас не пытались платно зарегистрировать или оштрафовать.)
Вокруг мечети обнаружились нумизматы. Развалив на тротуаре монеты всех времён и народов, они ожидали редких покупателей. Российских и советских монет у них не было вообще. Я воспользовался этим и превратил несколько десятков заранее взятых из Москвы советских монет в старые местные монеты, номиналом в 1, 2 и 5 афгани. На некоторых был изображён их старый король Захир Шах в те времена, когда он был ещё молодым; на других — колосья, орлы и звёзды. Нетрудно догадаться, к какому периоду относились те и другие монеты.
После меня Книжник также навестил нумизматов и впарил им билеты МММ в обмен на такие же бесконечно мало стоящие монеты. Билетов МММ нумизматы не видели никогда в жизни и были очень рады обрести их — хотя Сергей и предупреждал, что билеты эти «old» (старые).
Старое не значит «плохое», — так рассуждают многие афганцы. В этой стране очень много того, что нам кажется старым, устаревшим, ненужным. Взять, например, автомобили. Советские старые «Волги», «Жигули», «Кразы», «Уазы», «Газы» и прочие, попав в эту страну — в этот автомобильный рай — живут тут вечно. Действительно, Афганистан можно назвать автомобильным раем. Если какая-нибудь старая, добрая машина отжила свой век в так называемом "цивилизованном мире" — сделайте ей радость, не отправляйте её на свалку! Отправьте её в Афганистан, и там, за волшебной рекой Пяндж, ей обеспечена активная, не ограниченная никакими годами жизнь!
Конечно, для жизни в автомобильном раю машины проходят некоторую подготовку. У легковушек выдирают крышку багажника, чтобы сажать туда людей и ставить грузы. Да, люди здесь ездят и внутри, и снаружи, и сверху, и в багажниках, причём четверо взрослых или шестеро подростков, стоящих в багажнике и держащихся за крышу — это ещё нормально, это ещё не предел. В крайнем случае можно не выдирать крышку, а поставить деревянную палку-распорку. На крыше легковушки должна быть железная решётка — верхний багажник, вернее пассажирник, чтобы сажать людей и туда. Если машина — «Газик» или «Уазик», люди садятся и на фары, по одному на каждую фару; в случае «Волги» или «Жигулей» это, к сожалению, невозможно. И вот, одна старая горбатая машинка образца 1960 года, мятая, осевшая на задние колёса, везёт довольно шустро по улицам древнего Мазара десять, пятнадцать, а то и восемнадцать человек! Если понадобится, то и двадцать, особенно если это «Волга-универсал». Бывает, что на машинах даже написано: "Old is gold": старое — золото!
А грузовики! Да, грузовик — это вообще машина бесконечная, ведь нет ни одного грузовика, в который не поместился бы ещё хотя бы один пассажир. Действительно, невозможно представить полностью забитый «Камаз» или грузовой «Уазик», а раз так — любое, любое число людей возможно! Российский гаишник схватился бы за сердце, упал и умер, окажись он на десять минут в центре Мазари-Шарифа или любого афганского города.
Есть и телеги, и кареты. Особенно много карет было в Кундузе, где они выполняли роль городских маршруток. Но здесь город поцивильнее, и разнаряженные, украшенные по-свадебному кареты, тоже двигались по городу, но всё же проигрывали в конкурентной борьбе с вездесущими жёлтыми такси.
Мы зашли в одну из городских харчевен. Заказали стандартное афганское питание — рис, лепёшку, чай. Поели. Книжник по просьбам трудящихся сыграл на гитаре. Вообще ходить с гитарой по Афганистану — тяжко: всё время люди интересуются: что это? тындыр? гитар? трынь-трынь-трынь! сыграй, сыграй, а? Эти люди знают, что на гитарах играют, но никогда в жизни живого гитариста не видели. И вот Книжник каждый день подвергался таким просьбам, и всё время приходилось ему играть, каждые два часа услаждать местных жителей.
Один из посетителей харчевни оказался англоговорящим. Жил он в соседнем старинном городке Балх и сейчас направлялся туда. Мы напросились с ним в Балх, тайно ожидая, что он предложит вписку. Ну, а не предложит — посмотрим Балх и найдём ночлег у кого-нибудь другого. Вместе с этим мужиком мы пошли на стоянку такси, где и нашли такси в Балх. Конечно, таксист может ехать и по спец. заказу, но пустые машины "с зелёным огоньком" в Мазаре редки: все едут по своим определённым маршрутам, забивая в машину сколько можно людей. Это и дешевле: проезд из Мазара до Балха обходится внутренним пассажирам всего в 20,000 «джумбаши» (8 рублей, или $0.25), а жителям багажника и сидящим на крыше — ещё вдвое дешевле.
Мы ехали внутри.
Древний Балх.
Когда-то Балх был одним из величайших, славных и богатых городов древнего мира. Здесь Зороастр проповедовал свою религию; здесь родился Джалаладин Руми, персидский учёный и поэт; здесь соединялись торговые пути, ведущие из Китая и Индии в Персию и далёкий западный мир. Но в 1220 году войска Чингисхана разрушили город; потом прошло ещё несколько разрушительных войн, последняя завершилась полгода назад. Северная область Афганистана, где находится и Мазари-Шариф, называется провинцией Балх — по имени этого небольшого, с древней историей городка. Нашему взору предстали остатки глиняной городской стены неопределённого возраста, обломки когда-то роскошной мечети и объедки больших каменных ворот, ведущих ныне в довольно пыльный парк. Кроме этого в Балхе имеются небольшие чайно-рисочные заведения, стоянка такси, магазин археологических сувениров и довольно много любопытных жителей. Как только мы сели на одну из сохранившихся бетонных скамеек в парке, дети и взрослые обступили нас плотной толпой.
Да, кстати, наш англоговорящий попутчик сразу при въезде в город испарился: видимо вести нас к себе домой он не захотел.
Я отошёл, чтобы сфотографировать оставшиеся древности, а когда вернулся через пять минут — Книжника уже не было видно из-за всезаполняющей толпы. Опять он играл что-то на гитаре и пел (по-русски), а вокруг, в сумрачном парке, стояло шестьдесят семь человек! Дети с вёдрами, солдаты с автоматами и просто молодые бездельники — у всех у них на лицах было написано радостное изумление: цирк приехал!
Книжник закончил петь, мы покинули парк и пошли по одной из улиц. И тут же нам предложили чай работники одной из мастерских. Вокруг столпились любопытные взрослые и дети. Кто-то начал овевать Книжника, спасая от жары, соломенным опахалом. Принесли чай, конфеты, но на вписку не звали (может, время было ещё неподходящее, слишком рано). Мы выпили по три стакана чая, надеясь, что кто-нибудь позовёт в гости, но все смотрели на нас, как на слонов в зоопарке; а кто позовёт в гости слона из зоопарка? Мы решили вернуться ночевать обратно в Мазар.
Мы шли по дороге, и зрители временно рассеялись; только два пацана верно сопровождали нас. Даже вызвались нести наши рюкзаки. У Книжника рюкзак лёгкий, у меня — относительно тяжёлый (20 килограммов), но бодрые 11-12-летние дети в порыве энтузиазма убежали с ними далеко вперёд, и мы едва убедили их в том, что со своими рюкзаками справимся сами. Тем более, что подвернулся попутный транспорт — ослиная телега. На ней уже ехал хозяин телеги и какой-то груз. Сели и мы, а сзади прицепились дети. Бедный ослик, не привычный катить 500-килограммовые телеги, замедлился. Хозяин телеги слез и пошёл рядом, но даже эта мера не позволила транспорту развить хотя бы пешеходную скорость. Проехали метров двадцать, спешились и направились дальше, в сопровождении детей и прочих иногда возникающих любопытных. По пути залезли на остатки крепостной стены и сфотографировались с солдатами, до сих пор охраняющими эту "цитадель".
На выездном посту ГАИ полицейские удивлённо встретили двух бородатых людей с рюкзаками во главе демонстрации поклонников. Нас (и гаишников) обступили, даже облепили со всех сторон, и работа поста ГАИ была нарушена. Но больше всего нами заинтересовался бородатый в полураспахнутом халате местный «девона» (юродивый), на вид — лет сорока пяти; по местным меркам — уже дедушка. (Средняя продолжительность жизни в Афганистане — меньше пятидесяти. Всем людям, поименованным в этой книге как «дедушки», лет сорок пять-пятьдесят. Старше пятидесяти — совсем старики.)
— О, ас-саламу алейкум, ва рахматулла, ва баракяту!.. — Мир вам, благодать и милосердие Аллаха! — радостно воскликнул дедушка, как будто узнав нас, старых знакомых. Был он без головного убора (в отличие от обычных афганцев), с редкими седеющими волосами и зарождающейся лысиной.
Протиснувшись к нам, он достал из кармана бумагу, испещрённую какими-то каракулями. Я так понял, что он хочет автограф, и дополнил каракули своим росчерком. Странный дедушка возрадовался, спрятал автограф в нагрудный карман и тут же протянул мне деньги — 6000 афгани. Я вежливо отказался, про себя заметив, что это первый случай в моей жизни, когда мне предлагают деньги за автограф.
Гаишники были немного напуганы: человек восемьдесят толпились вокруг, желая поближе рассмотреть нас. Такая толпа! А вдруг прилетят американцы, примут за восстание и разбомбят? К счастью, тут проезжал грузовичок. Нас тут же сплавили. Мы залезли в кузов и отправились в Мазари-Шариф, оставив позади возбуждённую толпу. Бурубахайр! Поехали!
Но не вся толпа осталась позади! Юродивый дедушка успел запрыгнуть в кузов вслед за нами. Очень довольный, он провожал взглядом удаляющуюся толпу сородичей, прижимая к груди карман с моим автографом. Так втроём мы и поехали (водитель, наверное, подумал, что так и надо, что нас и должно быть трое).
Дорога шла мимо полей, крестьянских домов и кладбищ. Время от времени, увидев вдалеке кладбище и полукруглую гробницу-мечеть какого-нибудь местного святого, дедушка гладил бороду, и, указывая на гробницу, говорил нам:
— Зьярат! Зьярат!
— Ага, зьярат, — соглашался я, догадываясь, что эти кладбищенские сооружения и есть зьяраты.
Потом опять поля, огороды, арбузы, и вот опять кладбище — где-то далеко, на горизонте. Наш спутник, наверное, уже заранее знал расположение всех кладбищ в округе; как только мы проезжали очередное, он, поглаживая бороду и указуя нам на маленький холмик на горизонте, гордо повторял:
— Зьярат! Зьяра-ат!
— Да, точно зьярат, — отвечал я.
Мы уже немного обеспокоились, что юродивый будет искать вписку в Мазари-Шарифе вместе с нами и затруднит наше путешествие, как машина затормозила перед въездным постом ГАИ. Воспользовавшись моментом, наш странный попутчик резво выскочил из кузова и тут же переключил своё внимание на стоящую рядом легковушку. Нагнувшись к водителю и поглаживая бороду, он что-то бойко начал объяснять ему. Тем временем наш грузовик пропустили, и мы, проводив взглядом необычного попутчика, вернулись в наш знакомый Мазар.
* * *
Вчера мы вписались в западной части города; теперь можно пойти в восточную. Как и в Кундузе, мы шли по шоссе, ожидая, что нас кто-нибудь позовёт в гости, или же мы выйдем за город и заночуем на воздухе. Но пока мы шли по главному шоссе, полезные люди к нам не подходили. Несколько англоговорящих взрослых и детей ходили и ездили на велосипедах вокруг нас, но толку от них не было.
— Дай мне один доллар, — просил по-английски какой-то ребёнок лет десяти. Выучил в школе язык и теперь тоже хочет извлечь из него выгоду.
— Зачем тебе доллар? — удивился я.
— Я бедный. Дай мне доллар!
— Нет. Лучше ты нам дай доллар! Мы тоже бедные, — улыбались мы.
— Нет, это я бедный. Помогите мне, я бедный маленький ребёнок, — нахально приставал ребёнок. Как раз мы проходили мимо большого здания гуманитарной миссии с надписью по-английски "SOS Children Organisation".
— Вот как раз организация по спасению детей, — я показал на вывеску, — пойди к ним, они как раз хотят помочь бедным маленьким детям!
Но мальчишка почему-то не обратился в спасительную организацию за долларом и продолжал домогаться у нас. С трудом мы спровадили его. Доллар не дали.
Проезжали мимо на велосипедах и замедляли темп другие англоговорящие афганцы. Молодые и безбородые.
— Привет! Как дела? Откуда вы? Говорите ли вы по-английски? Куда вы идёте, друзья мои? Чем я вам могу помочь? — по-английски спрашивали они.
— Дела хорошо, мы из России, ищем где переночевать, так что можешь нам помочь, зови в гости, — стандартно отвечали мы. Но велосипедисты не клевали и задавали опять те же вопросы вторично.
Через полчаса мы решили свернуть с магистральной улицы в переулок и тут же обрели счастье. Очередной афганец обратился к нам с вопросом:
— Привет, как дела, откуда, говорите ли вы по английски, куда вы идёте?
— Идём, ищем место для ночлега!
— А к кому вы идёте, есть ли у вас адрес?
— Если бы мы знали адрес или человека, к которому идём, мы бы уже пришли, — честно отвечали мы, — а так мы не знаем. Мы можем пойти в гости к тебе, если ты нас позовёшь!
Парень был удивлён, но не показал виду и отвёл нас на ночлег. Это было некое двухэтажное здание: возможно, воинская часть или, скорее, общежитие какого-то госучреждения, где жили человек двадцать афганцев, в среднем лет двадцати пяти, в большинстве своём — без бород. Во дворе был туалет, вода и душевая комната, в комнатах — ковры и тюфяки. Население дома дружелюбно встретило нас, мы рассказали о себе; афганцы угостили нас весьма обильным ужином: рис с мясом, салат, лепёшки, арбуз, чай. Во всём здании только один, приведший нас, проявлял знание английского языка; с остальными мы общались как могли. Мы показали фотографии Москвы и открытки. Все были довольны, а когда вечером электричество в районе отключили, мы залегли спать в одной из комнат. Было довольно жарко, душно, но что ещё ожидать, приехав сюда в середине лета?
30 июля 2002 / 8 асада 1381
Наутро попрощались с вписавшими нас людьми, помылись и вернулись на почтамт. Там мы базировались всё утро, поджидая, не появятся ли наши товарищи: В.Шарлаев, К.Степанов, С.Лекай или ещё кто-нибудь неожиданный.
По всем признакам они должны были появиться. Переправа на Пяндже в воскресенье не работает, но в понедельник с утра должен пойти катер или баржа — это, значит, вчера. От границы до Мазари-Шарифа 350 километров; стало быть, по всем признакам они должны быть вчера вечером здесь, ну максимум сейчас, утром.
Пока товарищей не было, мы по очереди выползали в город: один сторожил рюкзаки и возможное появление друзей, другой ходил по округе. Когда я делал очередную вылазку и случайно проходил мимо городских нумизматов, они, увидев меня, обрадовались. Доставая из потайных мест драгоценные билеты МММ, они совали их мне в лицо и кричали наперебой:
— Ченд афгани? ченд? ченд?
Я отвечал туманно, сравнив короля на монетах и Мавроди на билетах: всё это, мол, деятели прошлого, и стоимость обоих стремится к нулю. Но слово «сефр» (ноль) я не стал произносить, чтобы не уронить достоинство короля, да и Мавроди заодно. Нумизматы хотели узнать именно цифровое значение мавродика, но так и не узнали его. Отдаляясь от них, я, как вчера Книжник, повторял магическое слово: «old». Так что не удивляйтесь, если к вам на улицах афганского города подойдёт афганец, и, тыча в нос билет МММ, будет выпытывать:
— Ченд афгани? ченд? ченд?
* * *
В условленное время — 10:00 — друзья наши не появились. Если их нет, возможно, они не поехали в Мазар, а направились прямиком в Кабул? — Так размышляя, мы передали двум русскоговорящим сотрудникам почтамта мои визитки с записками для мудрецов и направились на выезд из города. Было 10:30 утра.
Идти пешком нам не пришлось: русскоговорящий таксист, проживший десять лет в Иваново, довёз нас до конца города. Недавно он вернулся на свою родину, но она не впечатлила его, и он жил ожиданием возможности опять сделать визу и вернуться в Россию. Там, в Иваново, много лет жил и брат его, уже со своей русской женой и детьми. Да, многие афганцы здесь знают русский язык, учились или работали в России, а некоторые и насовсем перебрались к нам.
На выезде из города нас подобрал религиозный фанат, водитель грузовика.
— Вы мусульмане? — первым делом поинтересовался он.
— Я мусульманин, а мой друг христианин, — отвечал я.
— Из какой вы страны?
— Из России.
— В России веры нет! — уверенно произнёс водитель. — Руссия дин надори!
Неизвестно, удалось бы мне разубедить водителя или нет, — но его надолго задержали на первом же посту ГАИ. Минут двадцать мы подождали, не разрешится ли проблема, а потом вытащили рюкзаки и покинули религиозную машину.
Наш путь лежал обратно, по той дороге, по которой мы ехали позавчера — обратно, через расщелину в горах, где продают «гнёзда» с фигами, через пустыню, через поля, — на развилку, где течёт река и находится город Пули-Хумри.
* * *
Не доезжая моста, реки и города, мы расстались с Сергеем Книжником, а произошло это следующим образом. Мы ехали вдвоём в грузовике; Книжник в кабине, а я снаружи, чтобы лучше наблюдать местную жизнь и фотографировать, если нужно. Пустыня кончилась, начались поля, огороды, крестьянские дома, домищи в три этажа из глины, окружённые заборами, а за заборами — это я видел свысока, сидя на крыше кабины — находились дети, куры, коровы и женщины без чадры, в красивых платьях, бусах и украшениях.
И опять поля, каналы, зелень кругом… Дети, видя меня на кузове, радостно машут вслед; встречные пассажиры ослов, работники полей, замечая меня, машут руками, и я тоже машу и улыбаюсь. Старый крестьянин, собравший урожай баклажанов, неожиданно видит меня, проплывающего над ним, и с улыбкой показывает и приглашает меня присоединиться — вероятно, к употреблению продукции полей. Опять дома, плантации помидоров, крестьяне с лопатами, подростки с вилами, дети… И так мне понравился этот сельский уголок, что я решил остаться здесь, если не навсегда, то хотя бы на эту ночь, в какой-нибудь крестьянской семье в долине близ города Пули-Хумри.
Как только грузовик остановился на въездном блокпосту, я спустился в кабину и сообщил Книжнику о своих намерениях. Сказал, что в субботу утром буду в Кабуле на Главпочтамте в 10.00 по афганскому времени. Взял рюкзак и пошёл назад, не обращая внимания на удивлённые взгляды простых афганцев и полицейских.
* * *
Вечер.
Тишина и покой!
Я иду по дороге на запад. Уже отклонил два приглашения на вписку — меня приглашали ремесленники и хозяева автозаправки на окраине города. Но почему-то мне было интересно попасть именно в настоящую сельскую местность, ибо на окраинах городов мы уже ночевали три ночи подряд.
Жалко, что солнце садится слишком быстро: труженики села уже ушли с полей в свои огромные дома к своим семьям. Но ничего! У меня полная свобода. Интересно, какие приключения меня ожидают на афганской земле?
Следы города закончились.
Тишина.
Вдруг мимо меня в сторону заходящего солнца проехала гора людей на колёсах. Увидев меня, остановилась. Под людьми оказалась легковушка, настолько облепленная пассажирами, что её почти не было видно.
Помощник водителя, он же кассир, спрыгнул с машины и за рюкзак потащил меня к машине.
— Нет, спасибо, я пешком, — пытался отказываться я.
— Матар, матар! — приговаривал помощник, — машина, машина! Пешком нет, нет!..
Пассажиры с интересом глазели на меня. Я решил следовать течению событий и залез с рюкзаком на помятую кучу металлолома, лет тридцать назад бывшую (как оказалось) советской «Волгой». Уцепился за других пассажиров, и мы тронулись, чуть не продавливая тёплый асфальт.
Проехали километров пять. Путь машины завершался, и пассажиры, как муравьи, выползли из салона, из багажника и спустились с крыши «Волги» и расползались пешком по своим деревням. Я поблагодарил водителя и пошёл дальше на запад; а пустая «Волга» возвратилась в город за новыми людьми.
Но далеко уйти назад в одиночестве мне не пришлось: некий пассажир, мужчина лет тридцати, в белом халате, без бороды (бритый), обратил на меня своё пристальное и назойливое внимание.
— Кожда мирид? (Куда идёшь?) — спросил он меня.
— Мирид мустоким (прямо), — честно отвечал я.
— Ну пошли вместе, я тоже мустоким, — отвечал он.
И мы пошли по вечерней дороге, но чем дальше, тем меньше мне нравился мой новый попутчик. Ни на каких языках, кроме дари, он не говорил. Но был убеждён, что все люди в мире тоже обязаны говорить на дари. Если же я его не понимаю, это оттого, что я страдаю тугоухостью. И он тянул меня за руки и кричал в ухо долгие тирады на языке дари, которые я, чаще всего, не понимал. Он думал, что моя тугоухость далеко зашла, и кричал ещё громче.
Через пару километров я решил свернуть с дороги, отделиться от кричащего безбородого человека и скрыться в одной из видневшихся в сторонке деревень.
— Нет! туда нельзя! Кишлак талибан!! — испуганно закричал мой сопровождающий, хватая меня за руки и за рюкзак. — Кишлак талибан!!
Пришлось продолжить путь по дороге, чтобы не затевать драку. Вскоре навстречу показался бородатый старик-крестьянин.
— Дехкан! — проинформировал меня мой странный спутник, — крестьянин!
— Дехкан хуб, крестьянин — хорошо, — отвечал я и поздоровался с крестьянином. Старик улыбнулся и продолжил путь; я развернулся назад и пошёл вслед за стариком.
— Нет! нельзя! С ним нельзя! Дехкан талибан!! — вновь испугался мужик,
— Крестьянин талибан!!
…Мы шли уже километра три, и периодически мой попутчик останавливался посреди дороги и громко взывал:
— Такси!! такси!! матар!!
Впервые я наблюдал технику автостопа голосом, но никакой попутный матар не появлялся. Я был бы рад сплавить попутчика, но он боялся, что, оставшись один, с наступлением темноты я немедленно попаду в лапы «Талибана». Но всё же мы достигли той деревни, которая и была целью этого странного человека.
— Моя деревня!! — закричал он мне в ухо.
— Шома кишлак талибан? — спросил я его, — твоя деревня талибан?
— Не-ет!! Моя деревня не талибан!! Талибан нет!! — вновь заорал он мне в ухо.
На крики мужика собрались жители деревни. Он, вероятно, объяснил, что подобрал по дороге иностранца, страдающего глухотой (некоторые слова слышит, а некоторые — нет), и что он спас иностранца от всех талибов на свете. К счастью, в собравшейся толпе оказался англоговорящий человек. Моя глухота сразу прошла, и я напросился на ночлег к этому человеку, а громкоголосый цепкий мужик, спасавший меня от «Талибана», растворился в наступившей темноте.
* * *
Это была большая фермерская семья. Глиняный дом и забор двора имели солидные размеры, а возле дома стоял настоящий трактор с тележкой. На большом столе-пьедестале, вне дома, тусовалась мужская половина семьи — человек двадцать пять, молодые люди, парни и совсем ещё мальчики.
Вероятно, такая же тусовка женщин находилась внутри двора и дома. Глава семьи — дед примерно 50-летнего возраста в чалме, бороде и халате — вышел мне навстречу. Приведший меня человек приходился, вероятно, ему сыном, а все прочие люди были также дети и внуки этого деда.
Мне срочно принесли специальный стол и стул и посадили, как короля. На плечи мне накинули всякие платки: частично от комаров, частично для того, чтобы нагота моих рук не смущала хозяев. (Я был в футболке, а здесь такая одежда считается неприличной, особенно в сельской местности. За всю поездку я видел двух афганцев с короткими рукавами, и оба были городскими жителями, большими начальниками и говорили по-русски.)
Где-то достали керосиновую лампу, якобы чтобы мне было светло. Реально для того, чтобы подсветить меня и невзначай разглядывать. Я, как мог, объяснил свою сущность. Ужин ожидался, но пока не прибыл.
В некоторый момент дед, глава семьи, удалился к ручью. Ручей, он же канал, протекал рядом с домом и орошал сельхозугодья. Совершив омовение, дед расстелил на земле платок и встал на молитву. Я воспользовался случаем и присоединился к деду.
И тут произошло необычное! Все двадцать пять человек, до сего спокойно сидящие как попало и разглядывающие меня, — все они, укоряемые совестью, тут же встали на намаз в тех местах, в которых находились. Один человек, застигнутый врасплох в кузове трактора, прямо в тракторе совершил намаз. Вот такова сила общественного примера.
После намаза в доме зародились кушанья, и их вынесли на улицу. Как всегда, рис, салат из помидоров с луком, арбуз, лепёшки и зелёный чай стали нашим ужином. При свете керосинки все подглядывали, как питается незнакомый пришелец.
Комары здесь, в полях, водились мелкие, но довольно противные. Я достал из рюкзака палатку и поставил её, поразив всех присутствующих. Слово «палатка» на дари было мне неизвестно, и я назвал её «паша-хана» — "комариный дом". Вернее было её назвать "паша-нист! — хана" (безкомар-дом), но слово «паша-хана» оказалось очень удобным обозначением палатки, и впоследствии я всегда именно так называл её. В одном городе меня даже спросили (на полном серьёзе): а в России это тоже называется паша-хана?
Когда же я извлёк фонарик «жучок», работающий без батареек, от сжимания ручки, — удивлению афганцев не было предела. Я спрятался в паша-хану и лёг спать, а хозяева ещё долго ходили вокруг с керосиновой лампой, удивлялись и шушукались.
31 июля 2002 / 9 асада 1381
Наутро «паша-хана» была собрана, к восторгу и некоторой грусти хозяев.
Им втайне хотелось, чтобы палатка осталась тут навсегда. Я и сам хотел бы задержаться в Афганистане на подольше… Но, наверное, не здесь. Ведь меня ждут такие просторы страны!
Опять я на дороге, и вот на пули-хумрической реке опять я купаюсь в штанах, которые опять довольно быстро на мне высыхают. Меня немного тяготило купание в штанах, но не из-за самих штанов, а вот почему: в штаны я зашил доллары и рубли, предварительно завернув в полиэтилен, и теперь беспокоился за их сохранность. Но, конечно, опасения были пустыми: вся валюта надёжно сохранилась и даже частично вернулась потом в Москву.
Город Пули-Хумри я решил пройти пешком, фотографируя всё подряд. Город оказался длинным, километров на десять он растянулся вдоль дороги и реки. Когда-то советские строители построили здесь завод; сейчас он не работал и навевал местным жителям воспоминания о былом. Для кого светлые, для кого не очень.
Седобородый продавец «Кока-колы» оказался русскоговорящим и ностальгирующим. Угостил меня чаем с иранскими конфетами, и лепёшкой. Расспрашивал, как дела в Москве. Собираемся ли мы вновь ввести войска. И отремонтировать завод. Пока я думал, что ему ответить, собрались зрители. Когда число их превысило 20 человек, я отделился и продолжил путь.
Вот и базар Пули-Хумри, куда караваны верблюдов доставляют фрукты. Интересно, что все караваны выходят из Мазара утром, чтобы прийти сюда на следующее утро: то есть существует определённая волна. И обратно тоже они выходят в одно время, кажется, вечером. Желающие застопить караван — учтите.
Пока шёл через город, подумал о его бесконечности и уже размышлял, как бы найти попутный транспорт дальше на юг. И вот удача — некий грузовичок, полный мешков, коробок, тюков и людей, стоял лицом на юг, с понятной целью. Я подошёл к водителю, спросил разрешения, залез.
И точно — я выехал из города на юг, правда, недалеко. Но далеко и не нужно было. Горы, речка, оросительный канал, я умылся, постирал кое-что и вернулся на дорогу. Машины на дороге есть всегда, это вам не Эфиопия и не Судан. Вот два «Краза» — оп, и остановились мне! Отлично, отлично, отлично, едем на Саланг, едем в Кабул!