…В Тайшете мы решили потратить деньги, подаренные нам добрыми железнодорожниками. Мы закупили несколько буханок хлеба и сгущёнку. Давно мы не лакомились такими веществами! Товарняки решили не искать: довольно уж напрыгались по шпалам в прошлый раз, когда, едучи на восток, разыскивали поезда на Иркутск и были обнаружены ВОХРами.
Первый поезд, в который мы попросились, оказался почтово-багажным и брать нас не захотел. Других поездов на запад пока не ожидалось, ближайшая электричка — часа через четыре.
Мы пришли в вокзальный ресторан Тайшета. В нём было пустовато — только один безногий инвалид, подсчитывая выручку от попрошайничества, катался на инвалидной коляске и издавал странные звуки: «э! э!» Это был местный нищий, он не умел говорить членораздельно и таковыми звуками привлекал к себе внимание. Ресторанные официантки скоро заметили и обслужили клиента. Мы же, достав нашу почерневшую кастрюльку, попросили сварить нам суп (из наших материалов), а пока он варился, достали сгущёнку и поглощали её.
Когда поели, выпили на двоих два литра чая, переписали служебное расписание в справочном бюро — настало время готовиться к штурму очередного поезда: Лена—Москва. Решили проситься до Уяра, километров на триста: самое главное — не наглеть!
ОБМЕН ОПЫТОМ
Начальник поезда Лена—Москва оказался добрым. Без лишних рассуждений он отвечал:
— Ну, пока не будет контролёров, пожалуйста; до Уяра, а если повезёт, до Красноярска поедете. Идите в такой-то вагон.
Проводник плацкартного вагона нас впустил, и мы поехали дальше на запад.
В вагоне, в котором мы ехали, я подарил проводнику свою книжку. Книжка сразу стала объектом изучения — не только его, но и других проводников.
— Да, в рундуке, в гробу, как ты называешь, мы знаем, ездить можно.
Но неужели можно ездить в стояке? А вот в ящике для белья, конечно, можно ездить, но не рекомендуется. У N. в бригаде был случай: везли они «зайца». Ну, как пошли контролёры, они его и спрятали в ящик для белья, снизу который. Прошло часа два, контролёры ушли, поднимают крышку — ни ящика, ни человека! Отвалился ящик, не выдержал.
Так ехали, обмениваясь научным опытом. Даже телефонами обменялись — бригада была московская, и проводник моего вагона, молоденький парень, высказывал желание прийти к нам, на Академию вольных путешествий. Но не пришёл и не позвонил. Может, прочёл в книжке нечто, для проводников весьма обидное?
Уважаемые г-да проводники! Читая сию книгу, не обижайтесь. Заходите лучше в гости! Опытом обменяемся.
Пользуясь случаем, позову я и читателя — особенно, если вы живёте в Москве — к нам, на Академию вольных путешествий. Если вы ещё не достигли мастерства в вольных путешествиях, вам расскажут и покажут многие способы, а если вы — человек опытный, то с удовольствием выслушаем ваши рассказы и советы. Обращаться ко мне, Антону Кротову (адрес и телефон в конце книги).
Перед Красноярском нас решили высадить.
— Вы, мужики, извините. Сам бы рад. Но… у нашего начальника поезда есть небольшая особенность. Он пускает контролёров.
— А разве есть, которые не пускают?
— Конечно. Платят им, и они тот поезд не трогают. А наш не платит. Говорит — ну, пожалуйста. Так что в Красноярске они сядут.
Попрощавшись с проводниками, читающими мою книжку, мы вышли в Красноярске.
СТРАННАЯ ПРОСЬБА
Красноярск! Где-то здесь на почтамте лежит пачка моих книжек. Очень бы кстати. И бандероль с «Вольным ветром». Но уже поздний вечер, почтамт наверняка закрыт, а к утру мы, несомненно, уедем отсюда. Итак — бежим на вокзал переписывать расписание.
О! На центральных улицах и площадях — рекламные щиты. Ура! Мы попали в первый суперцивилизованный город: от самого Тихого океана рекламные щиты в городах и в деревнях не попадались.
На вокзале Красноярска ко мне подбежал суетливый, мужчина средних лет, несколько смущённый.
— Это Вы? Да, это Вы? Я Вас видел… по телевизору… и так мечтал… увидеться с Вами… Вот так и встретились… А я смотрю… Вы, наверное, путешествуете? Из Москвы? да… У меня есть дело к Вам, очень серьёзное… поговорить хочу… я тоже иногда путешествую… Книжку Вашу тоже очень хочу… да…
«Вы» он произносил с большой буквы, с каким-то суеверным трепетом.
Я отвечал:
— Мы сейчас едем на запад, сейчас поезд пойдёт: Красноярск—Шира, мы туда будем проситься. А если не получится уехать, вернёмся сюда, поговорим. Лучше купите мою книжку, с автографом можно. Если будут вопросы — пишите, в книжке адрес есть.
Мужчина достал деньги, я быстро надписал книгу, и мы убежали. До отправления очередного поезда (который мог нас провезти километров 200, а дальше сворачивал) оставалось минут десять.
…Уже по возвращении домой я получил от странного незнакомца письмо следующего содержания:
«Антон, здравствуй!
Это пишет Игорь, Вы мне 13 сентября 96 г. на ж/д вокзале в Красноярске подписали свою книжечку, я смотрел передачу с Вашим участием по TV-6. Я поддерживаю Ваше хобби, я могу дать Вам несколько ценных советов, как можно путешествовать по России и СНГ на самолётах и вертолётах (бесплатно), но об этом в другом письме.
О себе: бывший авиатор, пока без работы; в 1986 году окончил в г. Выборге авиационное училище, отработал в Якутии 8 лет, сейчас живу в Хакасии, в г. Саяногорске. Здесь у меня есть 2-х-комнатная квартира улучшенной планировки, на 2 этаже новой панельной 9-этажки, большой балкон, общая — 55 м, жилая — 35 м, красивая отделка. Не могли бы Вы, Антон, помочь мне, меня берут в Москве, везде, в любом аэропорту на работу, но нет жилья и прописки. А в Москве наверняка есть одинокие, которые хотели бы уехать доживать свой век в хорошие места.
В Саяногорске все фрукты растут, я отдам, т. е. обменяю эту 2-х-комнатную квартиру на 1-комнатную в любом районе Москвы, отдам впридачу земельный участок под коттедж, обработанный, огорожен, 15 соток; Антон, мне нужна любая 1-комнатная квартира, прошу Вас, Антон, помочь мне в этом вопросе.
(Следующая часть письма была посвящена описанию благоприятного климата г. Саяногорска.)
…И ещё, найдите мне через горсправку адрес в Москве одного моего друга: зовут его Ежов А.Н., 1966 г.р., проживает в г. Москве. Сообщите, если можете, в долгу не останусь.
Если сможете, вышлите мне газету, 1–2 экземпляра, «Всё для Вас», я потом рассчитаюсь, хочу с Вами переписываться, просто дружить, жду ответ, помогите с обменом, очень вас прошу."
Вот побочный продукт известности — обращаются с такими вот просьбами. Уважаемые читатели! Кто хочет «доживать свой век» в Саяногорске? Адрес и телефон имеется.
СЛУЧАЙНОЕ ПРОНИКНОВЕНИЕ В ПОЕЗД
…Но, ещё не зная проблем г-на Игоря, мы бежали по переходному мосту туда, где уже производилась посадка на местный поезд Красноярск—Шира.
— Добрый день! Не подскажете, где начальник поезда?
— Она занята, там, в вагоне. Можете пройти, — разрешила проводница.
Мы зашли в вагон. Весь проход купейного вагона был занят людьми — человек тридцать. Как оказалось, все они ждали аудиенции у начальницы поезда. Поезд отправлялся вот-вот, и люди, боясь, что в кассах не успеют обилетиться, стремились обилетиться на месте.
«Этак поезд тронется, а очередь ещё не пройдёт,» — решили мы и продолжали стоять.
Вскоре подбежали ещё люди — тоже без билета, в очередь к начальнице. Поезд уже тронулся, и Красноярск, в котором мы провели 22 минуты, огнями реклам и уличных фонарей уползал назад. Но вот город кончился, и за окнами вагона — чернота.
«Этак мы одну-две остановки проедем, а очередь ещё не подойдёт,» — думали мы, наблюдая, как медленно проходит очередь, как медленно в одном из купе выписывает билеты начальница поезда.
— Так! Кто до Ачинска? — на одной из остановок воскликнула она.
До Ачинска было человек семь, в том числе и мы. В Ачинске поезд сворачивал с Транссиба на юг, в сторону Абакана. Нас всех посадили в одно купе. Проводницы, бегая из вагона в вагон, засуетились. Оказалось, что на одной из станций сядут контролёры, и процесс порождения билетов надо было ускорить любыми средствами. Пассажиры, сидючи в купе, дремали, только мы с Андреем сквозь закрытую дверь купе слушали переговоры проводниц и размышляли: какой будет у них облом, когда… (Мы проехали уже 2/3 расстояния до Ачинска.)
Вдруг дверь купе распахнулась, на пороге стояла железнодорожная женщина. Она была проводницей. Начальница поезда в это время выписывала билеты другим пассажирам.
— Все до Ачинска? Быстро, фамилии ваши. Сейчас один на всех билет будем оформлять.
— Иванов, Петров и т. д., — проснулись пассажиры. — Кротов, Винокуров, — продолжали мы. — Только вы, конечно, записывайте, но мы люди бедные, поэтому билет у вас купить не сможем.
— КАК? КАК ЭТО ТАК???
Мы объяснили, что возвращаемся домой, в Москву, из Магадана, и что пошли к начальнице поезда попроситься, как обычно, проехать без билета, да все что-то задерживали, поезд взял и поехал.
— Так… Сколько у вас денег? Червонец? О, Боже мой… Сейчас будут контролёры, если сядут, делайте вид, что садились здесь, в Чернореченской, идите к начальнице поезда, и если надо будет заплатить, я вам деньги раздам, вы заплатите.
Мы согласились (мысленно пожертвовав десятку проводникам). Нам совершенно не жалко было 10 — как мы выяснили позже, 16 — тысяч, оставшихся у нас от тех денег, что подарили нам в Северобайкальске. Как с водителями в Бурятии: один подарил 100 тысяч, другому на следующий день отдали 14 тысяч; здесь одни железнодорожники подарили около 30 тысяч (а в сумме с железнодорожным милиционером Максимом, тысяч 45), а другим вскоре отдадим остатки. Если судьба делает нас орудием перераспределения материальных благ, и за это ещё оставляет нам значительный процент (от 65 % до 86 %), — мы только благодарны. И рука дающего не оскудеет. Так размышляли мы, выгребая из кармана все присутствовавшие там деньги.
Денег оказалось 16 с чем-то тысяч. Мы их отдали все, до рубля (10 магаданских копеек остались при нас), зная, что ни в чём никогда не будем иметь нужды, но при этом, если тебя просят, дай. И тебе дадут. Всегда.
Было неудобно, что могут войти контролёры и причинят проводницам неприятности.
Контролёров, по счастию, не оказалось, и концерт с раздачей денег не произошёл («раздам деньги, а вы заплатите» — вот был бы прикол!) Пассажиры одного с нами купе, злодейски познав, что Ачинск скоро и высадить их уже некуда, тоже не все хотели платить 40 тысяч на человека — один дал 30, другой — 20, ссылаясь на безденежье, другие заплатили нормально. Как только все заплатили, колёса загрохотали на стыках и мы подъехали к Ачинску.
— Вот этот юноша, — удивлялись проводники, разговаривая друг с другом, за 20 тысяч до Ачинска доехал. А эти двое — вообще за 16 на двоих. Хорошо, что контролёров не было.
АЧИНСК
В Ачинске нам предстояло освободиться и от последних денег — 10 копеек — при следующих обстоятельствах. На ночном вокзале подошёл дядька и попросил 10 копеек — позвонить. Оказалось, что здесь это, как и в Магадане, телефонный жетон. Мы отдали его с радостью.
Ачинск — один из крупных городов Красноярского края. Вокзал тоже велик. Нам предстояло провести здесь часа два, прежде чем появится следующий поезд на запад — Красноярск — Алма-Ата.
Андрей остался на вокзале с рюкзаками, а я пошёл искать кипяток. Кипятка нигде не было. На привокзальной площади, довольно цивильной, светилось несколько коммерческих ларьков. Но и там кипятка не было.
— Я тебе адын совет хочу дать, — ответил один из продавцов, щетинистый дядька южного происхождения. — Возьми бумажка. Возьми спычка. Возьми котелок, набэри вода. Зажги бумажка и вскыпети воду. Только осторожно — борода не подожги.
Поблагодарив за совет, я прошёл по другим ларькам, но кипятка не было нигде. Пришлось налить воды обыкновенной, и мы сели в вокзальном буфете и поглотили оставшийся у нас с Тайшета хлеб и сгущёнку.
Прошло ещё около часа, и мы узнали, что скоро прибудет поезд Красноярск—Алма-Ата, идущий, видимо, через Новосибирск. Неудобством было то, что поезда в Ачинске стоят по две-три минуты, и можно не успеть за это время найти начальника поезда и уговорить его. Но всё оказалось проще, чем мы думали.
ИНОЗЕМНЫЙ ПОЕЗД
Как мы уже знали, «иноземные поезда» являются бесплатными на территории России. Точнее: поезда, приписанные к какой-нибудь казахской, или узбекской, или украинской станции, являются движущимися территориями этих, соответственно, стран и не проверяются нашими ревизорами на территории России. Начальник такого поезда — сам себе хозяин, ничего не боится, и, стало быть, имеет полное моральное право провозить кого угодно и что угодно; в частности, нас.
Мы не знали, к какому государству относится этот поезд. Но когда к перрону подошёл грязный состав, с замызганными окнами и открытыми дверями, и в двух-трёх дверях показались загорелые и заспанные физиономии проводников, мы поняли, что нам определённо везёт. Поезд был казахским.
— Начальник отдыхает. А что вам надо?
— Мы путешественники, — отвечали мы. — Хотели попроситься, хотя бы до Мариинска доехать.
— Идите вон туда — в плацкартный вагон. Там и договаривайтесь.
В плацкартном вагоне проводника не было видно. Вагон выглядел бомжово. В полутьме и в холоде (не топили) виднелись многочисленные солдаты, занимавшие полок тридцать. Каждый солдат спал на тюфяке, укрываясь другим тюфяком по причине холода. Других пассажиров, помимо солдат, в вагоне не было. На третьих полках стояли пустые картонные короба в большом количестве. Некоторые из них были сложены и перевязаны в пачки.
Размышляя о том, где же проводник, мы нашли пустую полку (без солдат и коробов) и только уселись, как появился усатый, неряшливо одетый казах-проводник. Мы робко попросились доехать до Мариинска (это километров двести). Казах что-то проворчал и ушёл. Поезд тронулся.
Мы расстелили спальники, и, скрывшись от холода, задремали. По вагону гулял ветер, хлопали двери, пол не мыли лет пять, некоторые солдаты в полупьяном виде, просыпаясь, изредка циркулировали в туалет и обратно.
Наконец, проводник разбудил нас. В предрассветном тумане поезд подъезжал к Мариинску. Мы попытались объяснить, что хорошо бы и дальше, мол, проехать, но он попросту нас не понял.
Собрали вещи и вышли из вагона. Вокзал Мариинска был хорош: красиво облицован красно-розовым камнем, отполированным до блеска. Многие станции московского метро позавидуют такой отделке.
Мы переписали расписание электричек. Ближайшая была ещё не скоро. Обшарпанный поезд Красноярск — Алма-Ата мирно стоял у перрона.
Решили попытать счастья ещё раз и направились к поезду. Уже не разыскивая начальника, мы спокойно зашли в незапертую дверь другого плацкартного вагона.
В этом не было солдат и вообще почти не было людей. Только картонные коробки и несколько груш на полу. Мы их заботливо подняли — еда. Перед отправкой поезда по полутёмному вагону прошёл проводник.
Мы попросились проехать километров 300 — до Болотной. Проводник спокойно принял это к сведению и, пробурчав что-то про контролёров, ушёл в самый последний плацкартный отсек, где, как потом выяснилось, три или четыре проводника распивали, греясь, крепкий чай, закусывая его помидорами и говоря по-ненашему.
— А где он в Казахстан сворачивает? — обеспокоился Андрей, залезая в спальник.
— Не волнуйся, не скоро ещё, — отвечал я, сам не очень-то хорошо представляя этот вопрос.
…Уже на рассвете нас разбудили отдалённые крики:
— Персики, персики кому! Груши, груши, ха-рошие груши! Картошку сюда, сюда картошку!
Андрей нацепил очки и забеспокоился:
— Антон, мы ночью, по-моему, свернули. Послушай сам.
Где-то на перроне шла бойкая восточная торговля с южным акцентом. Но быть такого не могло! А названия станции не было видно.
— Андрей, сымай очки и спи. Всё нормально.
На одной из станций в вагон вошёл, о чудо, пассажир с билетом. Он стоял и, недоумевая, осматривал пустой вагон в поисках своего места. Тут его и увидел проводник. Пассажир был до самой Алма-Аты.
— До конца едете? Купини хотите?
— Купейный? А там тепло?
— Да-да, купини! тепло, тепло!
— Сколько будет стоить?
— Пошли, пошли, договоримся, — проводник буквально схапал цивильного пассажира и увёл в купейный вагон. Поезд тронулся, и персики рекламировать перестали.
Недоумевая, как в Кемеровской области растут «пэрсики», я уснул. Перед Болотным проводник разбудил нас.
— Вставайте, путешественники!
Мы наскоро собрались. Было утро. Поезд подъехал к станции Болотная.
И тут перед нами раскрылась тайна явлений.
МАЛЕНЬКИЙ СЕКРЕТ ПОЕЗДА КРАСНОЯРСК — АЛМА-АТА
В поезде каждый проводник сам себе хозяин. Он заботится только о своей прибыли, он — вроде коммивояжера. Из Алма-Аты в Красноярск поезд идёт, битком набитый фруктами. Это из-под фруктов были картонные ящики, в изобилии стоящие, уже пустыми, на третьих полках всех вагонов. Но часть фруктов не успевают или не могут продать. И, проезжая по России обратно в Казахстан, проводники меняют персики, груши и иные южные фрукты на картошку, огурцы и иные северные овощи. Есть свой «обменный курс» — так, 10 кг персиков меняют на 1 кг картошки, чуть дешевле идут груши, и т. д. Местные торговки знают время прохождения «торгового» поезда и собираются на перроне. За две-три минуты происходит множество сделок, и все довольны.
Так активно занимаясь торговлей, казахи не обращают внимания на пассажиров. Точнее, пассажир полезен только как источник денег. Если он — цивил, то его можно перевести в купейный вагон и под этим соусом растрясти на деньги. Если пассажир — бич, путешественник или солдат, то растрясти его на деньги нельзя и проводник просто утрачивает к нему интерес.
Никаким проверкам, видимо, поезд не подвергается.
Я отнюдь не хочу обидеть жителей свободного Казахстана таким описанием поезда. Напротив! России стоит равняться на Казахстан!
…В Болотном проводники получили в обмен на «пэрсики» целую кучу картошки. Мы вышли — до Новосибирска осталось всего 130 км, и решили в третий раз в этот же поезд не проситься. Поехали на электричке (она отправлялась через 5 минут после поезда).
НОВОСИБИРСК
У нас оставалось ещё штук двадцать книг «Практики путешествий», которые с нами, потихоньку промокая, сминаясь и сгнивая, ехали 12 000 км от самого Иркутска (через Читу, Якутск и Магадан). Самое время было их продать. За последний месяц мы впервые пользовались обыкновенной электричкой. Итак, мы проехали часа полтора, электричка наполнилась народом, мы встали, прошли четыре вагона и продали десяток книжек, заработав на этом колоссальные деньги — 27 тысяч (стоимость 10 буханок хлеба в Новосибе).
А вот и Новосибирск!
Уже как домой вернулись. Невероятно здорово. Спасибо Богу за всё. Да и мы тоже молодцы.
В Новосибирске было три дела. Первое — позвонить Асе. Уже два месяца, как я забыл у неё свою куртку-штормовку. Сохранилась ли? Но Аси не было дома. Второе дело — отправить телеграммы родителям. Это нам удалось. И третье — потратить деньги на еду, а это вовсе не сложно.
Бородинский хлеб! Майонез! Горячий (и бесплатный) чай! Какую радость может доставить совокупность таких простых продуктов! Радуясь, мы наполняли полости в наших телах и даже угостили чаем местного замёрзшего бомжа.
Поезда, попадавшиеся нам в Новосибирске, отличались особой цивильностью. Один поезд нас не взял, другой тоже, машинист электровоза, осаждаемый также, кроме нас, ещё двумя «зайцами», сослался на забитость задней кабины уже другими «зайцами». «Ну и ну! — удивлялись мы. — Такой цивильный, огромный город, великий вокзал, и так много безбилетствующих, едущих в пассажирских электровозах!»
Только с третьим поездом нам удалось уехать — в задней кабине электровоза. С нами в кабине ехала симпатичная девушка лет двадцати трёх, из Куйбышева Новосибирской области, ездившая в Новосиб в командировку. Ехали мы до Барабинска (330 км).
Попутчица рассказывала нам о жизни в Новосибирской области. Люди, особенно в сельской местности, жили там, мягко говоря, небогато. Колхозникам год подряд не платили никаких денег, и они все жили естественной жизнью. Цены в регионе низкие — продукты дешевле московских раза в два, и они могли быть ещё ниже, если бы не местная мафия. Приехал человек на базар, из деревни, продаёт мясо вдвое дешевле, чем все продают. Подошли «хозяева»: продавай по столько-то, плати нам столько-то. Он: не буду. Они — хлоп! соляркой весь товар облили, и ещё пригрозили, чтобы прочь убирался. И на всех крупных базарах мафия устанавливает свою цену.
Пенсии и зарплаты задерживают, есть и другие проблемы, но земля там хлебная, лето жаркое, овощи созревают всякие, и голод деревням не грозит. Попутчица была — о, редкий случай, — не в обиде на Б.Ельцина и верила в то, что скоро всё будет хорошо.
Поезд ехал с невероятно большой скоростью — 80, 90 км/час — со скоростью, невозможной для БАМа — там просто взлетишь на такой скорости, — а здесь эта скорость вполне естественна. Но всё равно уже вечерело, и в Барабинск мы прибыли затемно.
НА ОМСК!
Барабинск — небольшой городок между Омском и Новосибирском. А вокзал там велик и огромен, буквы «БАРАБИНСК», сделанные из лампочек, светятся в темноте, переходные мосты над путями застеклены — в общем, опять цивилизация. Мы никак не привыкнем!
Попросившись в локомотив до Омска, мы были обломаны. В Барабинске машинист меняется, и новый был не расположен к автостопщикам. Начальник поезда — тоже. Так поезд и уехал. Вслед пришёл почтово-багажный поезд, тот самый, который нам попался ещё в Тайшете. Тогда мы не смогли в него попасть. Но почтово-багажный идёт медленно, и где-то в Красноярске мы его обогнали, а вот он опять, уже удлинившийся обросший в Красноярске и Новосибе дополнительными вагонами.
— Мужики! Я, конечно, вас понимаю, и одного из вас даже по телевизору видел, — но, извините, груз везём, аппаратура очень дорогая, и подсаживать нам никого нельзя — объяснял один из тамошних проводников.
— Мужики, вы уже второй раз пристаёте, — объяснял второй. — В Тайшете подходили уже. Нет, нельзя нам.
Только третий по счёту поезд согласился нас подобрать. Мы просили самую малость — довезти нас 150 км до Татарска. (К утру мы хотели прибыть в Татарск, оттуда первой электричкой в Омск.) Всё вышло, как мы и предполагали, — часа в два ночи мы выгрузились на вокзале Татарска, выбрали уголок поудобнее и заснули — часа на три.
Можно было, конечно, проситься и в другие поезда, которые в изобилии проходили Татарск этой ночью. Но 3500 км круглосуточной езды — с самой Новой Чары, как нас посадил в поезд с сопровождением милиционер Саша, и до Татарска, мы ехали, стараясь не пропускать ни одного состава на запад. Андрей ещё что-то соображал, а я ужасно хотел поспать в стационарном состоянии и ни на что не был способен.
В таком же сонном состоянии я сел (а, вернее, лёг) в электричку на Омск, где мы оказались часов в девять утра.
* * *
В Омске нам было нужно зайти на главпочтамт. Там лежали, до востребования на моё имя, письма, телеграммы, бандероли, и даже, как потом выяснилось, деньги, которые прислали родители. Мы же совершенно забыли об этом, продолжая своё возвращение домой. Собственно говоря, и хорошо, что не зашли на почтамт — для чистоты эксперимента не хотелось пользоваться деньгами от родителей. Но телеграммы жалко… Вспомнили мы о почтамте уже потом, когда ехали в электричке из Омска на Исилькуль.
В Исилькуле дождя и ветра на этот раз не было.
В электричке на Петропавловск неутомимая билетёрша долго угрожала нам милицией, ОМОНом и штрафом.
В Петропавловске мы, начистив картошки и помыв крупу, зашли в ресторан и попросили нам сварить этакий суп. Нам сварили.
Начальник межгосударственного, но местного поезда Петропавловск—Челябинск долго смеялся, узнав, что мы путешественники, и отвёл нас в общий вагон, где прочие пассажиры курили, пили и кушали торт, а мы спали.
На рассвете 16 сентября (бедный Андреев институт!) мы вышли на вокзале Челябинска. Было часов шесть утра.
ОПЯТЬ НА ТРАССЕ
За 9 ходовых дней мы проехали 7000 км от Тихого Океана до Челябинска. Включая двое суток отдыха, в Тынде (мылись) и в Чаре (задержались), дорога заняла 11 дней. Всё это расстояние мы ехали по железной дороге, стараясь никого ни разу не обмануть, и ехали быстрее, чем если бы мы покупали билет на одну остановку, проникали в поезда через вагон-ресторан или через другие отверстия. Правда — величайший двигатель!
Для сравнения скажу: если бы некий цивильный человек попал бы в порт Ванино одновременно с нами, желая цивильно, но не моясь и не арестуясь, доехать до Москвы, он бы обязательно сел в поезд Сов. Гавань—Комсомольск, в котором ехали и мы, потом — Комсомольск—Тында, в тепловозах коего ехали и мы, потом — Тында—Москва, который мы упустили, и потратил бы, от выезда из Ванино или Сов. Гавани до прибытия в Москву, 9 дней, 5 часов и около 650 тыс. руб. (плацкарт). Мы же, на момент прибытия в Челябинск, отставали от этого теоретического пассажира на сутки с небольшим.
Тут-то мы и допустили первую стратегическую ошибку.
«О! Теперь! в Челябинске! начинается нормальная трасса!» — мысленно восклицали мы. «Вот сейчас полетим со свистом!» — мечтали Антон и Андрей, выбираясь на магистральную дорогу М5 хмурым сентябрьским утром.
Машины проезжали мимо, словно нас не замечали. Транспорта действительно было много, но останавливать их мы почему-то разучились. Я смеялся, что когда машины проезжают чаще, чем раз в четыре часа, мы просто не успеваем вовремя поднимать руку. То ли вид у нас был несколько усталым и бомжовым, то ли и впрямь мы разучились ездить автостопом, — но продвигались мы куда медленнее, чем ожидалось.
— Сегодня вечером будем в Москве, — мечтал Андрей.
— Ага, телепортироваться собрался? Завтра поздно вечером, — отвечал я.
Но к вечеру мы едва миновали Уфу (проехав 400 км из 1800, остававшихся от Челябинска до Москвы). Там, на поле, переночевали в стогу сена и промокли. Весь следующий день ехали тоже медленно и вечером оказались только в Сызрани (это ещё километров 550).
По дороге было несколько интересных случаев. Один из них такой. Мы стояли на каком-то грязном месте, в районе посёлка Кандры, по-моему, и нам остановилась машина, в которой ехал… священник. Водитель, молодой парень, сначала не хотел брать стопщиков, но батюшка, ехавший на заднем сиденье, сказал остановиться. Батюшка, настоятель одного из башкирских храмов в районе Стерлитамака, звал нас помогать в реставрации храма. Всю дорогу он пел акафист святому Николаю и требовал подпевать «радуйся, Николае великий чудотворче!» Водитель, видимо, за час такого пения, совсем освятился, и когда проскакивали очередных гаишников, мысленно повторял:
«Радуйся, Николае великий чудотворче!»
Зависнув ночью у поворота на Сызрань, мы решили не махать руками на ночной дороге: ездить ночью мы фактически не умели, батарейки налобных фонариков у нас сели и вид мы имели непрезентабельный. Мы отправились на вокзал, чтобы за ночь доехать хотя бы до Пензы.
Сызрань — большой город, мы добирались до вокзала длительное время. На вокзале просились в поезд, и хотя нас не взяли, но во тьме ночи это имело совсем неожиданный эффект. Один из цивильных пассажиров узнал меня по голосу (смотрел телевизор) и мечтал приобрести мою книгу. Я сказал: три тысячи. Пассажир скрылся в вагоне, принёс три тысячи, я надписал книгу, протянул её пассажиру, и поезд уехал. Три тысячи мы тут же потратили, обменяв их на полведра вкусных красных яблок у одной из местных бабушек-торговок.
Не достигнув успеха с пассажирским поездом, мы нашли товарняк. Машинист брать нас в кабину опасался, но насчёт нашего проезда в вагоне ничего против не имел. Мы залезли в самый неудобный вагон — контейнеровоз, и, расстелив коврики и мокрые спальники (фи! мы сильно промокли, ночуя в стогу башкирского сена), улеглись спать на ветру, пронизывающем вагон и приносящем холод.
Какое наслаждение, после грязного башкирского утра, когда мы вылезли, ругаясь, из залитого водой стога и с отвращением вставляли ноги в чвякающие ботинки, после длительного стояния на трассе, когда высохнуть нельзя, а вымокнуть — пожалуйста, после долгого полуночного блуждания по деревне-городу Сызрани, после обломов с поездами и разрушения розовых мечтаний сегодня, или вчера, или месяц назад приехать уже в Москву, — проникнуть ночью в товарный вагон, и, ввернув грязный туристский коврик в узкую щель между контейнером и железной стенкой вагона, и справив тут же, в этой щели, большую и малую нужду, — какое наслаждение залезть в грязных и мокрых штанах в грязный и мокрый спальник, закрыть глаза и спокойно уснуть, ни о чём не думая, и видеть приятные и спокойные сны, пока товарняк везёт тебя домой!
* * *
До Пензы дорога не дальняя. Часа в четыре утра нас извлёк из остановившегося товарняка на станции Пенза-III местный путейский рабочий. К этому времени мы уже проснулись и сидели в боевой готовности, ожидая, не захочет ли товарняк ехать ещё куда-либо, в Москву, например. Но он не ехал, и путейцы осматривали его. Тот, что заглянул в наш вагон, ругаясь, отвёл нас в милицию.
Милиционеры, вместо того, чтобы нас накормить, провели шмон, изучая, не провозим ли мы наркотики, холодное или горячее оружие. Шмонали внимательно, даже когда в коробке спичек нашли кусочек ткани (чтобы спички не шуршали одна об другую), — этот кусочек ткани даже нюхали. Не найдя ничего наркотического, запретив нам ездить на товарняках и объяснив дорогу на вокзал Пенза-I, милиционеры нас отпустили.
В том, что долго шмонали, был свой смысл: я, замёрзнув в вагоне, согрелся в ментовке.
Мы отправились на вокзал — не для того, чтобы ехать на электричке, а для того, чтобы выехать на трассу. Грузовая станция Пенза-III находится на окраине города, причём не на той окраине, на которую нам было нужно. Итак, мы пошли на вокзал, где переписали расписание и даже вздремнули минут тридцать, а также доели яблоки. Полведра яблок на двоих — довольно много.
Первым утренним автобусом мы выбрались на окраину города Пензы. И поехали дальше — автостопом. Это была наша вторая стратегическая ошибка. Как упоминалось, автостопом мы ездить разучились, и примерно полдня у нас ушло на то, чтобы проехать 225 км до Беднодемьяновска.
По дороге произошёл следующий случай. Стоя у какой-то деревни, я промок, раскис и предложил Андрею уйти с трассы и затусоваться к местным жителям. Андрей не поддался на мою провокацию и заметил, что мы проехали уже 21 000 км и не резон на последних 500 км терять оптимизм и уходить с трассы. Тут подъехал и остановился автобус. Водитель вышел покурить, но брать нас отказался: а вдруг, мол, контролёры, как я вас возьму? Так и не уговорили мы его. Зато один из пассажиров, обыкновенный дяденька лет 30, тоже вышедший покурить, подарил нам пять тысяч рублей — стоимость двух буханок хлеба!
Автобус уехал, а через двадцать минут на машине уехали и мы. Доехали до поворота на Нижний Ломов. Вдруг оттуда выворачивает наш автобус — тот самый, Пенза—Беднодемьяновск, который отказался нас везти, — и останавливается. Водитель очень злой. Во-первых, мы его обогнали, во-вторых, в городе с мудрым названием Ломов он сломался и простоял целый час.
— Проходите. Быстро, назад проходите.
Там мы вновь увидели человека, подарившего нам 5000 руб., и вручили ему книгу «Практика вольных путешествий», чем его удивили. Это оказался журналист одной из Пензенских газет, едущий в Беднодемьяновск в командировку. В этом городе он ни разу не был и сразу побежал выяснять, где находится какое-то учреждение. А мы отправились дальше.
* * *
В Беднодемьяновске посетили местную столовую, попросили кипятка, купили две буханки хлеба и долго, с аппетитом, питались. Затем на автобусе доехали до Зубовой Поляны.
Зубова Поляна — это уже Мордовия, и некоторые люди там говорят по-мордовски. Что-то нам везло на автобусы — это был уже седьмой рейсовый автобус, если считать от Челябинска. Приятно пользоваться автобусами, когда непонятные явления природы препятствуют нормальному автостопу.
В Зубовой Поляне проторчали на трассе часа два, теряя все шансы на прибытие в Москву и этим вечером. В 450 км от Москвы природа устраивала нам испытания, желая продлить наше замечательное путешествие. Шёл дождь, был холодный ветер, прекрасную позицию для автостопа — железнодорожный переезд в Зубовой Поляне — зачем-то заменили мостом недели три назад, специально к нашему приезду. В феврале, я помню, стопил на переезде, ночью, и уехал за считанные минуты. Теперь машины несутся быстро, съезжая с моста, и преспокойно проскакивают мимо нас.
Наверное, посмеётся над нами великий вождь и учитель всех автостопщиков, Алексей Воров, проехавший более 1 миллиона километров автостопом. Уповаю на то, что он не дочитает до этого места и поэтому смеяться не будет.
Понимая, что скоро вечер, в Москву мы не попадаем, а через два часа будет поезд (в З.Поляне есть железная дорога, и можно доехать до Москвы через Кустарёвку, Сасово и Рязань), мы отправились назад, распевая песни Высоцкого — весьма громко, на весь окружающий лес.
Завтра мы будем в Москве! Ура!
ПОСЛЕДНИЙ ВАГОН НА ЗАПАД
Нам удалось согреться, обсушиться, сварить чай и пообщаться в будке тетушки-стрелочницы. Это обыкновенная будка, из которой, в момент прохождения поезда, выходит тётушка с небольшой жёлтой палкой. Она была весёлой и непрерывно курила. У неё тоже был знакомый автостопщик, ездивший стопом в Москву, Пензу и иные города. Сама же она никуда не ездила и вопросов не задавала. В будке было тепло и нашлась плитка, на которой мы приготовили чай и еду.
Затем мы отправились на вокзал станции Зубова Поляна.
Это был небольшой чистенький вокзальчик, с пятью милиционерами на пятьдесят ожидающих пассажиров. Довольно шумно, речь русская и мордовская, перронные торговки, скрываясь в вокзале от дождя, тоже ждут поездов. Зубова Поляна — не город, а большая деревня, и поезда там стоят всего по 2–3 минуты. Нам предстояло найти и уговорить начальника поезда за столь короткий срок, что трудно.
Нужно было проехать всего километров 60 — до Сасово. От Сасово можно было легко доехать до Москвы двумя электричками (до Рязани, а потом до Москвы). Вечером по станции проходило четыре поезда, потом наступал ночной перерыв, а утром шёл рабочий поезд Ковылкино—Пичкиряево—Рузаевка, не указанный в расписаниях, но пригодный для бесплатного проезда. В любом случае мы бы достигли Москвы в день завтрашний, но нам не хотелось ночевать в Мордовии — хотелось за ночь добраться в Сасово. Итак, мы ожидали поездов.
Два поезда с интервалом десять минут прошли, нас не взявши. До Сасово недалеко, но на расстоянии 450 км от Москвы проводники более строго относятся к «научным» путешественникам. Да и за 3 минуты — кого уговоришь?
— Путешественники? Идите пешком.
— Я вас не возьму, мне моя работа дороже.
Та же ситуация, что и с локомотивами: чем больше цивилизации, тем реже берут.
Дежурная по станции, тётушка в железнодорожной форме, наблюдала наши попытки и решила нам помочь.
— Мальчики, сейчас пойдёт поезд Ташкент—Москва, вот контролёры сидят, попросимся у них.
На вокзале Зубовой Поляны за полчаса до этого появились два полных, хорошо одетых мужчины узбекского вида, в пиджаках, галстуках и чистых ботинках. Эти господа сошли с поезда Москва—Ташкент. «Ну и цивилы, — подумали мы, — что им надо в этой дыре?» Но оказалось, что это узбекские контролёры, проверяющие узбекские поезда.
Контролёры ничего против нашей подсадки не имели.
Подошёл поезд Ташкент-Москва, и мы с дежурной по станции бросились искать начальника поезда. В нашем распоряжении было 2 минуты.
— Вот, пустите ребят до Сасово, они без денег, контролёры разрешили, хотя бы немножко проехать, из Магадана ребята едут, в Москву, — быстро-быстро заговорила она, указывая на толстых контролёров, неторопливо плывуших в сторону поезда. Начальник тоже ничего против не имел, и направил нас в плацкартный вагон.
Теперь мы — бегом — направились в плацкартный, указанный начальником вагон, где дежурная по станции провела такую же процедуру заговаривания. Проводник, худощавый щетинистый узбек, даже не пытался возражать.
Мы поднялись в тамбур, и вовремя: поезд уже свистел, собираясь отправляться. Мы даже не успели поблагодарить дежурную по станции, как поезд тронулся.
* * *
Поезд Ташкент—Москва был обыкновенным торговым поездом. Он был подобен поезду Красноярск—Алма-Ата, только народу было побольше, поезд был очень цивильный и богатый. Соответственно, продавал он не фрукты-овощи, а шмотки. Продавали как «на улицу» (когда поезд останавливался), так и многочисленным пассажирам.
Пока ехали в Сасово (мы стояли в тамбуре, решив не смущать цивильных пассажиров нашим грязным видом), нам около двадцати раз предложили различные шмотки, полотенца, колбасы… Ничего мы, конечно, не купили.
Уже на подходе к Сасово в тамбуре появился проводник.
— Эй, а платить-то будем?
— Нет, не будем, мы уже с начальником поезда договорились.
— Какой начальник поезда! Я начальник вагона!
— Мы же говорили: у нас денег нет.
— Ну, мужики, только без обид. — И он ушёл.
Эти две фразы сказанные им («Какой начальник поезда! я начальник вагона!» и — на «нет денег» — «ну только без обид») ясно передают сущность всех поездов такого иноземного, южного рода. Каждый проводник делает свой бизнес; интерес проводника только денежный; если с пассажира можно стрясти деньги, это хорошо; если нет — интерес проводника утрачивается.
Так мы доехали до Сасово. Решили не наглеть и в другие вагоны не проситься. Была полночь, кончилось 18-е сентября — 75-й день нашего путешествия.
В Сасово переночевали на вокзале. Электричка на Рязань. Электричка на Москву…
Рязань.
Москва.
Дома!