«Бассейн для плавания» состоял из вкопанных в землю необъятных бочек, хорошо просмоленных и потому водонепроницаемых. Каждая была четыре фута глубиной и восемь футов в диаметре. Бочки находились в крытом дворе игорного дома «Бумеранг» и отделялись друг от друга сплошными брезентовыми занавесками, укрепленными на толстых круговых прутах. В углу стояла громадная плита для подогрева воды, заготовленной в обычных бочках, выстроенных вдоль стены.

В отличие от удушливой послеполуденной жары снаружи на крытом дворе было прохладно и как-то особенно уютно — возможно, потому, что чисто. Здесь был даже дощатый, старательно выскобленный пол. Француз де Белль — лысеющий и сильно побитый оспой — принял требуемую сумму и расплылся в улыбке, когда Пирс прибавил немного сверху.

— Днем сюда мало кто заглядывает, так что весь двор в вашем распоряжении, мистер, — сказал он, подавая душистое французское мыло, мочалку и полотенце. — На всякий случай займите самую дальнюю бочку — если кто еще появится, то не побеспокоит. Для постоянных клиентов сейчас слишком ранний час. Не волнуйтесь, леди, здесь не бывает тех, кто докучает другим.

Жоржетта не могла не улыбнуться в ответ на такое внимание, а Пирс сказал:

— Если нам понравится, мы заглянем еще не раз.

— Приличным людям немного роскоши не повредит, жаль только, что таких тут нечасто встретишь.

Француз удалился, и Пирс повел Жоржетту в дальний угол двора. Внутри «кабинки» оказалась скамья для купальных принадлежностей и вешалка для одежды. Пока Пирс наглухо зашторивал «кабинку», Жоржетта подошла к громадной бочке. Та была наполнена прохладной чистой водой. В жаркий день трудно вообразить себе что-нибудь более соблазнительное.

Жоржетта сняла шляпку, повесила на один из четырех рожков вешалки, потом принялась расшнуровывать ботинки. Она не могла дождаться, когда наконец освободится от одежды, особенно от тисков проклятого корсета.

— Ты не торопишься, — сказала она, заметив неспешные движения мужа. — А вода такая чудесная!

Пирс зацепил края брезента с помощью нескольких крючков и наконец повернулся, улыбаясь.

— Похоже, все вернулось на круги своя, — со смешком произнес он, развязывая черный шейный платок.

— Что ты этим хочешь сказать? — рассеянно осведомилась Жоржетта, сбрасывая ботинки.

— С той самой минуты, как я попросил тебя не вмешиваться, ты вела себя кротко, как ягненок. — Пирс пристроил платок на вешалке и начал расстегивать запонки. — Я даже забеспокоился.

— Забеспокоился, вот как? Неужели так просто напугать большого, сильного, храброго рыцаря по имени Пирс Кингстон?

Жоржетта произнесла все это с сильным южным акцентом, с удовольствием шагая в одних чулках по прохладным доскам пола.

Ее воркующий, томный голос заставил Пирса с подозрением сузить глаза, но когда Жоржетта приблизилась и обвила его шею руками, он смягчился.

— Храбрый рыцарь спас свою прекрасную даму от дьявола в человеческом обличье, и за это она готова представить ему любые знаки своего расположения, — продолжала она, запрокинув голову и глядя на него снизу вверх. — Да, да, любые! — Она помолчала и невинно добавила: — Впрочем, возможно, все наоборот. Рыцарь должен вознаградить прекрасную даму за то, что она вырвала его из лап дракона.

— Я уже сказал, что об этом думаю, но могу повторить, — отрезал Пирс, перестав улыбаться. — Впредь не смей подвергать себя такой опасности! Если бы с тобой что-нибудь случилось…

— Ребенок пострадал бы, — уныло закончила за него Жоржетта. — Не волнуйся, дорогой супруг, с этого дня…

— Нет! — Теперь уже Пирс перебил ее. — Я хотел сказать другое. Если бы с тобой что-нибудь случилось, я бы себе этого не простил, потому что… черт возьми, Ласточка, ты не только в моей жизни, но и в моем сердце! Уж не знаю, как тебе удалось туда пробраться. Ты разыгрываешь из себя леди только тогда, когда тебе это выгодно, ты прирожденная интриганка и к тому же лгунья! Еще вчера я думал, что все это стоит между нами и будет стоять всегда, но когда в тебя попала пуля Блэквелла, я… Ласточка! Жорж! Дьявольщина, как же мне тебя все-таки называть? Как тебе больше нравится?

— Мне все равно, называешь ты меня Жоржем или Ласточкой — главное, чтобы ты помнил, что во мне живет и твоя прекрасная леди, и настоящий сорванец.

— Интересно знать, как я могу об этом забыть, если ты меняешься по десять раз на дню!

Пирс наклонился, но Жоржетта увернулась от его губ.

— Значит, ты не жалеешь, что взял меня в жены? И не прочь сохранить наш брак?

— Думаю, я понял сегодня кое-что важное: малыш Жорж и есть та изюминка, которая придает законченность моей Ласточке.

Неужели он и в самом деле научился любить ее, настоящую Жоржетту, а не выдуманную красотку южанку?

— В таком случае я, пожалуй, останусь… Сдается мне, за тобой надо присматривать так же, как за папой, а кто сделает это лучше, чем я, с моим-то опытом?

Пирс собрался было возразить, но Жоржетта перебила его:

— И не спорь! Папа по крайней мере знает, когда нужно спасаться бегством, а ты… Боже мой, неужели ты и в самом деле надеялся договориться с Блэквеллом! Ума не приложу, как тебе удалось стать шу… игроком, с такой-то наивностью. Но хватит об этом! — Она повернулась спиной. — Расстегни платье. Если я еще минуту пробуду в корсете, то просто умру.

— Если я наивен, дорогая, — сказал Пирс, берясь за верхнюю пуговку, — то тебя в этом трудно обвинить. Ты так привыкла громоздить одну ложь на другую…

— Что это станет проблемой.

— Станет?!

— Да, станет. Потому что я дала себе зарок больше никогда не лгать. Только представь себе, как это будет нелегко! Надеюсь, праведницей я тебе не наскучу уже через неделю.

Пирс только усмехнулся, стягивая расстегнутое платье с ее плеч. Губы его коснулись обнаженной спины жены повыше лопаток, и Жоржетта непроизвольно застонала.

— Это невозможно, — прошептал Пирс, развязав шнурок нижних юбок.

При этом он пощипывал губами мочку уха Жоржетты. Эти упоительные авансы заставили ее забыть, о чем шла речь, и потому она невнятно спросила: «Что?» — и завела руки за спину, к шнуровке корсета. Пирс мягко отвел ее руки:

— Ты не можешь наскучить, милая.

Шнуровка ослабела, корсет соскользнул на пол следом за кринолином со всеми его обручами. Со вздохом облегчения она переступила через груду одежды, повернулась и увидела, что муж все еще одет.

— Ты что, еще только рубашку расстегнул?

— Если помнишь, я был занят, помогая тебе, — засмеялся Пирс, берясь за брюки. — Не терпится забраться в воду с жалким, ничтожным шулером? И ты готова прожить жизнь с таким, как я? Впрочем, ты только что сказала, что, возможно, останешься ненадолго.

— Я не знаю… это зависит от одной вещи.

— От какой?

— Как ты ко мне относишься.

— А ты ко мне? Помни, ты дала зарок говорить только правду!

— Я… как бы это… ну хорошо, хорошо! Я люблю тебя, Пирс Кингстон! Доволен?

Он привлек Жоржетту к себе и наклонился к ее лицу. Светлые глаза его потемнели.

— Повтори!

Это было непросто произнести и в первый раз. Ее сердце забилось чаще, в горле пересохло.

— Я люблю тебя… — совсем тихо произнесла она.

— Я тоже люблю тебя, — сказал Пирс. — Люблю за все, понимаешь: за цвет твоих волос и глаз, такой особенный, такой неповторимый, и за твой невозможный характер, но больше всего за то, что ты носишь моего ребенка.

— Ну, конечно! — воскликнула Жоржетта с горечью, вырываясь. — Из-за ребенка и только из-за ребенка! Все остальное во мне к этому просто прилагается! Ты никогда обо мне не думал, а я… я так хочу в Луизиану! Мне туда нужно, пойми! Там мой дом!

— В Луизиану мы вернуться не можем. Никогда не могли, а теперь, когда ты ждешь ребенка, особенно, — ответил Пирс с неожиданным отчуждением.

Жоржетта схватила с пола платье, намереваясь одеться. На минуту она позволила себе вообразить общее будущее с этим человеком! Она лгала, верно, зато он умалчивает!

— Ладно, — решительно сказал Пирс, выдергивая платье у нее из рук. — Твоя взяла. Я расскажу тебе все, хотя надеялся обойтись без этого. Я ублюдок, дорогая женушка.

— Тоже мне, новость!

— Я ублюдок в буквальном смысле, а не в переносном, — с горькой иронией продолжал Пирс. — Мой отец — Уилтон Чейз Ланж, владелец плантации к северу от Батон-Руж.

— Что? Ты сын самого Ланжа? — изумилась Жоржетта.

— Позволь мне продолжать. Моя мать была не женой его, а всего лишь любовницей. До определенного возраста я понятия не имел о своем происхождении, а то, что отец никогда не навещал меня, списывал на его занятость и суровый характер. Когда мне было шесть, законная супруга отца, урожденная Моро — ты знаешь, конечно, что это одно из самых влиятельных семейств на Юге, — впервые узнала о нас с матерью. Отец ее побаивался. Желая защитить нас… или, может быть, себя самого, он отослал меня в закрытую школу для мальчиков, в Пенсильванию. Я ненавидел и школу, и город, а главное — разлуку с матерью, и так горевал, что ученики постарше писали ей за меня письма, когда я еще не умел. Я передавал в них просьбу вернуться домой, однако мать не позволяла. Она отвечала, что однажды я скажу ей за это спасибо. Тогда я не понимал, что она имеет в виду, но лет через десять понял! Меня вызвали к директору и поставили в известность, что отец мой скончался и что его фамилия оказалась вовсе не Кингстон, а Ланж. И еще: что его вдова Симона Ланж отказывается в дальнейшем платить за мое обучение.

— Ну и что же? — сочувственно заметила Жоржетта. — Не ты один столкнулся с этим. Есть люди, пережившие крах всех своих надежд и все же сумевшие начать жизнь сначала. Значит, ты боишься вернуться потому, что на тебя могут косо посмотреть? Подумаешь! Они того не стоят, эти снобы!

— Это еще не все.

Пирс произнес это ровным тоном, но у нее почему-то оледенели руки.

— Сейчас ты узнаешь то, что может разрушить наш брак. Постой, выслушай! Когда я вернулся в Новый Орлеан, то узнал, что моя нежная, изящная, образованная мать служит во французском борделе. Потому-то она и не позволяла мне приехать.

Эта новость и в самом деле поразила Жоржетту. Первой ее мыслью было: бедный, бедный Пирс! Она сделала попытку взять его за руку, но он резко отдернул ее.

— Если ты думаешь, что я виню мать за это, ты ошибаешься. У нее не было выбора, разве что умереть с голоду. Даже перестав быть рабыней, она все равно осталась квартеронкой.

Кровь бросилась Жоржетте в лицо, потом отхлынула так резко, что она едва не потеряла сознания. К счастью, Пирс стоял спиной к ней и не видел ее потрясения.

— Ты сказал… квартеронкой?

— Вдова отца сделала все, чтобы этот факт стал достоянием всех и каждого. Да, моя мать квартеронка, а это значит, что и во мне течет негритянская кровь. Как ни мала ее доля, для южан я «с дегтем». Меня подвергли остракизму, перестали принимать, друзья отвернулись. Пришлось зарабатывать себе на жизнь за карточным столом… для начала в том же борделе, где служила мать. — Не поворачиваясь, он издал едкий смешок: — Ну что? В твоей душе я низвержен с пьедестала? Поначалу я пытался уговорить мать уехать со мной. Но она отказалась наотрез. По ее мнению, в этом не было смысла. «Все кончено, — сказала она мне, — все кончено…»

Он повернулся, бросил короткий взгляд на расстроенное лицо Жоржетты и снова уставился на брезент занавески. У него был такой потерянный вид, что Ласточка постаралась встряхнуться. Это удалось не сразу.

— Когда понял, что все уговоры бесполезны, я не мог больше оставаться в Новом Орлеане, где моя мать ублажала любого, у кого водились деньги. Я покинул город и перебрался на речные пароходы. Сначала все шло неплохо. Никто уже не смотрел на меня сверху вниз, и я даже завел новых друзей. Но Симона Ланж пустила по моим следам ищеек, и, как только они меня выследили, все было кончено. В то время я собирался жениться, но моей избраннице запретили даже разговаривать со мной и закрыли для меня двери дома. Так и пошло: куда бы я ни шел, нить из Нового Орлеана тянулась за мной повсюду. Эта женщина поставила целью своей жизни погубить меня, оповещать любого, что он имеет дело с полукровкой, с ублюдком.

Пирс умолк и молчал так долго, словно все было сказано. Однако когда Жоржетта шевельнулась, он заговорил снова:

— Но свет не без добрых людей, и несколько джентльменов решили взять меня в свое маклерское дело, тем более что к тому времени я кое-что скопил. Еще в Филадельфии я интересовался этим и был полезен компаньонам, пока мы вместе вели дела. Когда на руках у меня собралась изрядная сумма, я покинул те места и дал себе клятву никогда больше туда не возвращаться. — Он снова посмотрел на Жоржетту, и та заметила, что горькие складки у его рта разгладились, лицо снова обрело обычную невозмутимость. — Еще меньше мне этого хочется теперь, ради будущего ребенка. Луизиана больше не существует для меня, жаль только, что мать отказалась уехать со мной. Теперь ты знаешь обо мне все и можешь решать, как поступить в дальнейшем. Если захочешь вернуться, я не стану тебя удерживать, но ребенка взять с собой не позволю. Моя плоть и кровь не узнает того, что пришлось вынести мне.

Наступило молчание. Жоржетта пыталась осмыслить услышанное, раздираемая противоречиями.

Она стала женой полукровки, человека с долей негритянской крови, сына бывшей рабыни. Для южанки это все равно что стать женой чистокровного негра. Так ее учили в пансионе мисс Причард, так считалось в Луизиане испокон веков. Но этот человек, ее муж, разве он изменился хоть сколько-нибудь от того, что раскрыл ей свою постыдную тайну? Он был все тот же Пирс Кингстон, которого она успела полюбить всем сердцем. Все: и душа, и тело, и чувства его — осталось прежним. Жоржетта представила себе, как они занимаются любовью, и прислушалась к тому, что чувствует. Никакой антипатии, только желание.

Но как могла она, южанка, желать человека «с дегтем»? Почему она не бросалась прочь от него, не думала о разрыве? Потому, быть может, что была все-таки другой. Когда-то ее мать, дочка человека строгих правил и пресвитерианской веры, бежала с нищим католиком. Отец так и не простил ее, не примирился с союзом, который считал жизнью во грехе. Зять для него был хуже грязи под ногами, но не за какие-то свои качества, а просто потому, что не посещал протестантскую церковь. Вопреки этому… а возможно, как раз поэтому мать Жоржетты любила мужа всем сердцем. Пока она была жива, он вел себя безупречно, да и после смерти не перестал боготворить жену, хотя и сбился с пути.

Ни один из них не жалел о том, что они связали свои жизни.

Наконец Жоржетта почувствовала, что способна посмотреть в глаза мужу, и подняла взгляд. Пирс крутил пуговицу на рубашке. На нее он не смотрел и, видимо, не сомневался, что будет отвергнут. Неужели он думает, что после всего пережитого она уступит предрассудкам? Выходит, он так и не поверил в ее любовь!

«Ничего, — подумала Жоржетта, — с этим мы разберемся позже, а пока есть вещи поважнее».

— Пирс! — окликнула она.

Тот вздрогнул и хмуро посмотрел на нее.

— Почему ты до сих пор одет? Мы оплатили всего один час, не хватало еще, чтобы мсье Белль явился не вовремя!

Она поспешно сняла сорочку, чулки и панталоны, а когда с этим было покончено, оказалось, что муж так и стоит со сдвинутыми бровями, не сводя с нее взгляда.

— Погоди, — произнес он. — И это все, что ты можешь сказать в ответ на мой рассказ?

— Если бы твой рассказ прозвучал хотя бы на день раньше — вчера, например, — мы уже давно были бы в воде, а пока мы только теряем время.

Жоржетта стянула рубашку с плеч Пирса и бросила на ворох своей одежды, потом с помощью стула поднялась на край гигантской бочки и соскользнула в нее. Вода была как прохладный шелк, она ласкала и освежала разгоряченное, усталое тело. С довольным вздохом Жоржетта погрузилась по плечи, при этом вспоминая, как Пирс отпустил на волю своего жокея и как в Сан-Франциско пытался выкупить у китайца его «девственницу».

Теперь многое становилось понятным, и с пониманием пришла глубочайшая нежность. Жоржетта уже не оспаривала намерений мужа никогда больше не ступать ногой на землю Луизианы, она могла представить себя на его месте. Более того, тоска по Югу быстро таяла, сменяясь сознанием того, что и сама она никогда больше не захочет оказаться там. В ее ребенке тоже будет доля «черной» крови, достаточная, чтобы и на него обрушилась вся сила тамошних предрассудков.

Орегон — вот штат, где им стоит начать все заново. Даже если сюда дотянутся цепкие руки Симоны Ланж, на этой земле найдется немало тех, кто судит по делам, а не по происхождению.

И Жоржетта дала себе слово, что будет врачевать душевные раны мужа своей любовью.

Она сделала несколько кругов в воде, потом вернулась к тому борту, с которого спустилась, и глянула поверх него. Пирс раздевался. Без всякого смущения, с наслаждением она следила за тем, как обнажается его великолепное тело.

— Я уже когда-нибудь упоминала, что без одежды ты выглядишь еще лучше, хотя это и кажется невозможным?

Она ожидала улыбки, но муж остался серьезным, хотя видно было, что он доволен.

— Думаю, что слышу это от тебя впервые.

— Какое досадное упущение! Иди сюда, ко мне, и я расскажу все, что думаю о твоей внешности.

Пирс вскоре присоединился к Жоржетте, но по-прежнему оставался серьезным.

— Сначала мне нужно знать главное: наш брак сохранится или распадется? Сможешь ты прожить жизнь с полукровкой, незаконнорожденным сыном неверного мужа и… и моей матери?

Жоржетта встала в бочке. Так вода достигала ей до плеч, и она положила прохладную ладонь на горячую щеку мужа.

— Я буду твоей женой, Пирс Кингстон, пока смерть не разлучит нас. И уж поверь мне, если кто и пострадает от этого решения, то только ты сам, потому что твои худшие изъяны — не твоя вина, а потому как муж ты совсем неплох. Иное дело я. У меня слишком длинный язык, и я не настоящая леди. Подумай, нужен ли тебе такой союз, и если да, то немедленно поцелуй меня!

Пирс последовал ее совету с поразительной быстротой: через мгновение Жоржетта уже была в его объятиях. Во время поцелуя он прижал ее к себе, так что она ощутила, как напрягается его мужская плоть. Жоржетта чувствовала сильный стук сердца Пирса, но ее собственное билось еще быстрее. Она ощущала что-то сродни жажде или голоду, что требовало немедленного утоления.

Поцелуй был так долог, так неистов! Пальцы Жоржетты блуждали в волосах мужа, и она ничего не сознавала, пока не ощутила, как уплывает сознание.

— Постой! — прошептала она, упираясь ладонью в грудь Пирса и отстраняясь. — Не так пылко!

— Прости, — с раскаянием произнес он. — Это все оттого, что я слишком счастлив. Обещаю впредь не спешить. Иди ко мне, давай просто поплаваем.

Оба откинулись на спины и некоторое время лежали на воде с закрытыми глазами, а вода поплескивала со всех сторон, расслабляя и успокаивая. Потом Пирс погрузился в воду и всплыл снова уже под Жоржеттой, так что она оказалась лежащей на его груди, как на живом плоту.

— Так еще лучше, правда? — прошептал он ей на ухо.

Лучше, да, но расслабиться так уже не получится, подумала она, ощущая под собой его напряженную плоть. Нет, только не сегодня! Довольно и того, что однажды она уже теряла сознание в самый неподходящий момент!

Она попыталась отвлечься. Вот они дрейфуют на воде, как лодка… парусники тоже могут дрейфовать, а пароходы не могут… пароходы…

Пароходы!

Жоржетта соскользнула с Пирса и встала в бочке.

— Послушай, у меня появилась отличная идея!

— Думаю, она ничем не отличается от моей, — многозначительно произнес Пирс.

— Наверняка отличается. Послушай! Если Пегас сделает несколько забегов и мы поставим на него все деньги, которые остались, то сможем сделать большой заказ на запасные части для пароходных двигателей. Ведь перевезти сюда любой товар стоит недешево из-за расстояния, так что это мало кому по карману. Представляешь, сколько мы сможем на этом заработать? Целое состояние! А потом мы купим пароход… нет, три парохода! Ты видел, как быстро растут города в этой части континента? Если так и дальше пойдет, скоро здесь повсюду будут обжитые районы и население увеличится. Тот, кто первым догадается прибрать к рукам перевозки по воде, будет некоронованным королем! Только представь себе — «Пароходные перевозки Кингстона», целая империя! Если ты прославишь свое имя, мать не сможет больше противиться и переберется к тебе… особенно если папа с ней поговорит по душам. Знаешь, мама не раз говорила, что он и птичку из гнезда выманит. Ты просто не знаешь, не имел возможности узнать, какой он обаятельный. Я его попрошу, и он, конечно, уговорит твою мать. Сказать по правде, нам без папы просто не обойтись, ведь никто не разбирается в пароходах лучше его.

Жоржетта перевела дух. К ее удивлению, муж закрыл глаза и медленно погрузился на дно.

— Господи, что это с тобой? — испугалась Ласточка, нащупывая под водой его руку и дергая за нее. — Милый, что?

Пирс всплыл так же медленно, но теперь на лице его сияла широкая улыбка.

— Ты назвала меня милым или мне послышалось?

— Не помню. Может, и назвала, но речь не об этом. Как ты думаешь, сколько нужно забегов, чтобы собрать требуемую сумму? Я хочу сегодня же написать папе и посвятить его в наши планы.

— Вижу, есть только один способ заставить тебя замолчать.

Пирс привлек ее к себе и наклонился, чтобы поцеловать.

— Скажи сначала: как тебе мой план?

— А конеферма в него укладывается?

— Вполне!

— Ну, тогда поговорим об этом завтра. Да, завтра будет в самый раз. — Пирс приподнял Жоржетту за ягодицы, и она обвила его бедра ногами. — Вот так-то лучше. У меня тоже есть кое-какие планы на ближайшее время. Думаю, тебе понравится.

Жоржетта живо представила себе, что это за планы. Впадинка между ключицами Пирса была как раз в поле ее зрения, поэтому она наклонилась и коснулась ее кончиком языка.

Пирс шумно вздохнул и приподнял ее лицо за подбородок. Он явно собирался воплотить все свои мечты в жизнь, причем незамедлительно.

Если он обещал, значит, так оно и будет, счастливо подумала Жоржетта. Потому что он никогда не лжет, ее Пирс.