Ник Элбет уехал, но не был забыт. На следующий день газеты обсуждали две истории: веселый пикник в честь Дня Независимости, данный леди Джорджиной Крейн и ее американскими гостьями, и побег богатейшей наследницы из высшего общества Роксаны Д'Орсанвиль с бывшим гвардейским офицером Николасом Элбетом.
Газетные сообщения об этих событиях варьировались в соответствии с политикой редакции и уровнем читателей. Репортажи имели мало общего с действительностью. В светской жизни наблюдалось общее затишье, и газетчики с Флит-стрит накинулись на историю о побеге с неистовостью, обычно приберегаемой для сплетен о королевских эскападах, рок-звездах и членах Парламента.
Когда Вильям Хики из «Дейли Экспресс» заметил, что редакционный фотограф в начале вечера снял Ника Элбета жующим сосиску в восхитительной компании Джорджины, Моны и Эми, а потом сфотографировал его и Роксану, поднимающимися на борт ее двухместного спортивного самолета в аэропорту «Гэтвик», он поместил снимки рядом и снабдил подписью: «Он успевает везде».
«Дейли Мейл» напечатала заслуживающие сравнения кадры под заголовком «Попался!», радостно сообщив, что в день побега с Роксаной его застукали заигрывающим с трагической леди Джорджиной, чьи родители недавно погибли в автомобильной катастрофе, и с ее прелестными американскими гостьями.
Дневные газеты продолжили разоблачение роли Ника Элбета в трех, по крайней мере, случаях измены молодым девицам. Мать одной заявила, что он больше не допускается в приличное общество и на танцы. Некий аноним заклеймил Ника, как «хама и домашнего мародера», и пожалел, что дуэли запрещены законом, не то он проткнул бы Ника шпагой.
Не желая, чтобы скандал затих, корреспонденты в Париже, Каннах и Монте-Карло пробирались по дымоходам, переодевались официантами и наводили подзорные трубы на те места, где по слухам могла появиться беглая парочка. Сообщалось, что оскорбленный отец Роксаны, барон Д'Орсанвиль, лишил ее наследства и приостановил выплату денежного содержания, составлявшего сто тысяч фунтов в год. В другой статье говорилось, что мать Роксаны, английская барменша, теперь вышедшая замуж за арабского князя, подарила молодоженам квартиру на острове Сен-Луи, яхту, которой не пользовалась, и сто тысяч фунтов, чтобы компенсировать жестокость барона.
Обитательницы маленького дома в Челси Мьюз жадно читали каждое слово в каждой статье. В последующие дни они сами стали в некоторой степени знамениты. Репортеры снова и снова приходили в особняк, фотографировали их и писали всяческие инсинуации, предполагая, что девушки знают продолжение истории, но поклялись хранить секрет.
Внимание прессы обернулось выгодой для всех троих. Джорджина любезно объявила о планах открытия лавки «Лучшее из британской старины» на Портобелло Роуд, а в газете написали, будто она сказала, что все ее друзья ищут старинные буфеты и сундуки. Мона назвала себя представительницей нового поколения американских актрис. Обращена к классике, но стремится к современному воплощению. Ее мечта? Сыграть Порцию в мини-юбке, с музыкой «Битлз» и «Роллинг Стоунз» для оформления спектакля. Вдохновленная собственным остроумием, она заявила: «Возьмите Шейлока. В рок-версии «Купца» он сможет исполнить одну из песен Леннона».
Эми удовлетворилась высказыванием, что восхищена английской историей и архитектурой, пояснив, почему это важно для американцев. Разочарованный репортер решил, что это слишком скучно и написал, будто девушка упрекает британцев в разрешении Америке отделиться в 1776 году.
В следующее воскресенье история Ника и Роксаны достигла головокружительного успеха с появлением снимков, на которых молодожены загорают обнаженными на палубе яхты, а апофеозом стали свадебные фотографии любовников, одетых в соответствующие белые платье и смокинг, когда они обмениваются клятвами перед мэром Кап-Ферре.
– Хватит уже! Я опаздываю на занятия, – Мона словно случайно уронила бутерброд маслом на газету. – Извините за это.
Фраза становилась самой любимой в британском лексиконе Моны. Англичане так умны, одна фраза на все случаи жизни. Извините за это. Она войдет в обиход в Нью-Йорке.
– Не о чем беспокоиться, – заверила Джорджина. – Думаю, мы все на грани того же.
В доказательство она достала серебряную ложечку из вазочки с апельсиновым джемом и размазала липкую массу по ухмыляющимся самодовольным рожам свеже-поженившейся парочки. – Действительно, соответствующие белые наряды.
– Один парень на семинаре сказал, что слышал, будто они родные брат и сестра, – сказала Эми.
– Может, Роксана и его «сестра» по блату! – Мона подхватила идею. – Это все равно инцест, Джорджина?
– Идите к черту обе! Не видите, пытаюсь подготовиться к встрече с управляющим моего банка. Попытаемся единственный раз поговорить без упоминания о Нике Элбете?
Перед этим, наливая кофе, она сказала, что долго размышляла о Нике и всех газетных статьях.
– Мне пришла мысль, я должна поблагодарить Ника. Если бы не он, у меня не было бы таких подруг, как вы, и банковский управляющий не ждал бы меня сегодня утром.
Газетные сообщения о «Лучшем из британской старины» раздули до невероятных размеров еще не осуществленную идею. Женские журналы просили провести выставку. Позвонила дама из Сиренчестера и рассказала, что делает недорогие копии драгоценностей викторианской эпохи и нуждается в торговой точке в Лондоне. Управляющий из универмага Харродза предложил встречу, чтобы обсудить возможность преобразования «Лавки старины», в «Отдел подарков».
Подготовка к беседе в банке потребовала всей энергии и самообладания Джорджины. Дополнительной поддержкой в прошении о займе и большом превышении кредита служила комбинация из ее имени, ее идеи и внимания прессы после дезертирства Ника Элбета. Мона и Эми проследили за ее представительским имиджем: чудесные волосы, которые Ник так любил видеть распущенными, собраны в тугой узел, кремовое шелковое платье, тупоносые туфли в тон, жемчуг ее матери и изящные золотые серьги. Она готова представить красно-бело-синюю папку, красиво разрисованную Эми в стиле британского флага с черной надписью: «Лучшее из британской старины, владелица леди Джорджина Крейн». Внутри – простое заявление о намерениях, раскрывающее ее скромные для начала планы о продаже вещей других эпох.
– Не подержанных! – предостерегла Мона. – Вещей других эпох!
Управляющему банком не требовалось долгих убеждений. Когда доложили о ее приходе, он вышел, чтобы лично проводить Джорджину в кабинет. Газетные вырезки о ней были нарочито разложены на столе так, что девушка сразу же их увидела.
– «Лучшее из британской старины», э? Очень забавно. А теперь, что могу сделать для вас?
Оказалось, он встречался с ее родителями много лет назад, и был действительно очень опечален этой трагедией. Сострадательно положив руку на колено Джорджины, он с заиканием признался, что был безумно влюблен в ее мать.
Вечером, когда Мона и Эми вернулись с занятий, Джорджина вышла к ним со счастливой новостью.
– Беспроцентный заем на две тысячи фунтов, деньги на бочке! И еще тысяча фунтов кредита!
Но она не раскрыла причину этого удивительного везения. Когда банкир послал за ее финансовыми документами, Джорджина была уверена, что на счету не более сорока или пятидесяти фунтов, это удерживало ее от пользования кредитной карточкой.
– М-м-м, понятно. Как интересно.
Недоумевая о причине его удивления, и в уверенности, что не получит разрешения превысить кредит, она задержала дыхание и ждала полного провала.
– Персона, назвавшаяся Николасом Элбетом…
Пресвятой Боже, Ник! Что могло случиться? Он нашел ее чековую книжку и скомпрометировал ее имя? Мерзавец! Устроить полуночную шутку – одно дело, но если он испортил ее репутацию перед банком, она самолично поймает и убьет его.
Аи contraire, mon cher, согласно сообщению, на ее счет был осуществлен международный банковский перевод на сумму пятьсот фунтов из бюро «Америкэн Экспресс» в Монте-Карло.
– Не тот ли самый, – управляющий порылся среди вырезок на столе, – сбежавший малый?
В поисках оправдания Джорджина сказала:
– Как любезно с его стороны. Среди всех волнений он вспомнил свое обещание помочь моему новому предприятию.
Адрес, куда она могла бы написать Нику Элбету, не сообщался. Информацию о пяти сотнях фунтов Джорджина оставила при себе.
Мона и Эми поздравили ее и, подкрепившись черным кофе с шоколадным печеньем, принялись за устройство в следующую субботу дебюта Джорджины в качестве торгового дилера на Портобелло Роуд.
У обоих девушек тоже был свой собственный секрет. Когда Мона приехала на занятия, Билл отдал письмо, адресованное ей через него. Бегло просмотрев написанное, словно все это представляло незначительный интерес, она ждала момента остаться одной, чтобы жадно изучить каждое слово. Суть письма состояла в том, что Ник буквально скучает по ней, и что ей нужно напряженно работать и стать знаменитой актрисой. Билл Нел говорил ему, что у нее есть соответствующие задатки. Последняя фраза бросалась в глаза: «Пожалуйста, не выбрасывай меня из своей жизни, пришли мне нью-йоркский адрес!» Для уверенности, что письмо не потеряется или не попадет по ошибке в чужие руки, она засунула его под резинку колготок, где кожей ощущала драгоценную бумагу.
Эми получила телефонное сообщение из американского посольства. Адресованное ей письмо прибыло с дипломатической почтой из Парижа с указанием вручить его мисс Дин лично. Ник чувствовал себя жутко виноватым, но считал необходимым рассказать ей, что таблетки, которые он дал, были простым аспирином. Ник надеялся, что сила ее убежденности сработала, и она будет держать с ним связь.
– Новое домашнее правило, – возвестила Джорджина. – Имя Ника Элбета с этого времени и впредь находится под запретом! Согласны?
Она протянула вперед правую руку. Мона накрыла ее своей ладонью.
– Согласна!
Эми положила наверх свою и отозвалась эхом:
– Согласна!
Мона добавила цветистый поскриптум:
– Один за всех и все за одного! И никто за Николаса Элбета!
В соблюдение клятвы имя Ника Элбета никогда не упоминалось в течение оставшихся недель их совместного лета. Но его влияние на их жизнь продолжалось. Реклама, порожденная побегом, не только способствовала новой карьере Джорджины, но и освещала отраженным светом Мону и Эми.
Билл Нел опасался, что его подпольный драматический курс будет разоблачен, и его вышвырнут из Академии. Но после разговора с Ником, решил больше не быть заложником консервативных устоев., Он молод, талантлив. Преодолел путь из Австралии. Теперь пришло время двигаться в Нью-Йорк. Актерская работа как таковая потеряла свою привлекательность. Занимаясь со студентами в течение многих недель, Билл увидел свое будущее в качестве агента, менеджера и, со временем, продюсера. Он мог распознать талант, развить его. Например, Мона Девидсон. Девушка явно имела врожденные способности. Нечто, чему нельзя выучиться.
Благодаря австралийскому другу в лондонском рекламном агентстве, он организовал прослушивание для коммерческого кофейного ролика. Теперь друга переводили в нью-йоркский офис агентства, и он предложил, чтобы Билл оторвал наконец-то свою задницу и тоже поехал.
Между Биллом и Моной развивалась особая близость, основанная на взаимном восхищении и эмоциональной потребности. Они могли позволить себе, склонившись друг к другу, раскрыть сердечные тайны: он – о гомосексуальных похождениях в районе станции метро «Покадилли», она – о страстном желании тела Ника Элбета и разнообразных ужасных несчастьях, которые, по ее мнению, должны свалиться на Роксану.
– Не думай о Роксане. Он женился на ней ради денег. Ты будешь звездой. Ник еще пожалеет. Он бросит ее и на коленях приползет к тебе.
Образ Ника Элбета, на коленях молящего о потерянной любви, утешил Мону. Она обнаружила, что может бесконечно говорить о нем Биллу, обсуждать вещи, о которых было бы неловко рассказать женщинам, тем более, Джорджине и Эми. Мона предполагала, что они обе знают о ее любовной связи с Ником. Чтобы пощадить чувства Джорджины, она подбросила идею, будто так же, как и Эми, втюрилась в него, поэтому и пришла на встречу у Альберт Мемориала.
У Моны не было абсолютной уверенности, знает ли Джорджина правду. Ник предал всех трех девушек. Сейчас не время для взаимных обвинений. Пришла пора сплотиться, сомкнуть ряды и окопаться. Для Моны любое обсуждение Ника в доме в Челси Мьюз было рискованным. Она беспокоилась, что может забыться и выдать себя.
Беседы с Биллом Нелом стали отдушиной, единственной возможностью сохранить в глубине ее сознания ощущения о прикосновении, вкусе и запахе Ника до того дня в конце июля, когда она поднялась на борт самолета, летящего в Нью-Йорк.
Мужчина в соседнем кресле являлся физическим антиподом Ника. Когда она пришла, он уже почти заснул, привалившись к окну. Густые темные волосы обрамляли дубленое загорелое лицо. В сравнении со скульптурной элегантностью Ника, его черты были почти примитивны: широкие брови, горбатый нос, большие губы. Ему бы не мешало побриться. От него исходил соленый запах. Не сексуально соленый – запах океана. Вяжущий, как от анчоусов или супа из моллюсков.
Отпуск под парусами, предположила Мона. Он возвращался домой с греческих островов или откуда-нибудь еще в этом же роде, а в аэропорту «Хитроу» у него была пересадка. Закатанные рукава поношенной хлопчатобумажной рубашки открывали мускулистые коричневые предплечья и на удивление тонкие, красивой формы кисти. Концертирующий пианист или хирург, по крайней мере, ее матери понравится это. Белые парусиновые брюки выглядели так, словно он прыгнул в них в воду, а потом они высохли прямо на теле, приведя бедра в напряженное положение. Его щиколотки были голыми, ремешки сандалий развязаны.
Она устроилась в кресле, плотно прижав свою руку к его на общем подлокотнике. Не пробуждаясь, он вытянулся и скинул узкие сандалии. Ступни незнакомца оказались такими же длинными, загорелыми и красиво худыми, как и его кисти. Другим движением он перебросил ногу за ногу, коснувшись ее своей пяткой. Мона почувствовала внезапное непреодолимое желание пощекотать языком ступню незнакомца.
Этот порыв испугал ее. Она чокнутая, что ли? Правильно, именно это она должна делать – начать лизать пятки мужчине! Нику Элбету нравилось это. Но он ведь был ее любовником и мог попросить сделать все, чего хотел. Этот мужчина – незнакомец. У него закрыты глаза, и Мона даже не знает, какого они цвета, хотя можно предположить, что карие. Или национальность.
Только потому, что самолет американский, нельзя считать его американцем, верно? Именно это она должна делать – лизать пятки какому-то иностранцу. Пошлите за парнем с привычками шлюхи!
Чтобы развлечься, она посмотрела на тяжелый золотой браслет. На пластине гравировка: Б-Р-Е-Н-Т. Это имя или фамилия? Если фамилия, то с таким носом он должен быть евреем, чья семья поменяла фамилию, приехав в Штаты. А если это имя, он мог оказаться кем угодно. Мужчины, имеющие имена, звучащие как фамилии, или дополнительные словечки типа «младший» и порядковые номера, представляли угрозу.
Когда даже при взлете он не проснулся, любопытство взяло в ней верх. Уголок его вещевого мешка торчал из-под переднего сидения. Она наклонилась, умело притворяясь ищущей что-то в собственной сумке, и подтолкнула рюкзак, чтобы увидеть багажный ярлык.
– Имя – Брент Вильсон. О'кей? Сукин сын! Она попыталась выкрутиться.
– Я… я просто кое-что ищу. Извините, что разбудила вас.
– Я не спал. Я всегда притворяюсь спящим, пока не пойму, кто сидит рядом. Я наблюдал за вами с момента вашего прихода.
Некоторым людям весьма везет.
– И…?
Он повернулся к ней и улыбнулся, сверкнули поразительно карие глаза с янтарными крапинками.
И ожидается долгое путешествие через Атлантику.
– Ну и..?
– Ну и мы, наверное, познакомимся.
Перед отъездом в Нью-Йорк Мона чувствовала моральную обязанность помочь Эми выбраться из депрессии. Она не сознавала глубину влюбленности Эми в Ника. Бедный ребенок был полностью опустошен. Ощущая ответственность за привод Эми в Челси Мьюз в тот первый день, Мона старалась походить на старшую сестру. Эми юна, Эми красива, Эми слишком хороша, чтобы позволить какой-то крысе, типа Ника Элбета, проглотить ее.
Жизнь коротка. В море еще великое множество рыбок. Например, парень, который ведет семинар. Вильям, так что ли? «Я видела его на пикнике. Он, определенно, неравнодушен к тебе».
Если призадуматься, кажется, сэр Вильям, действительно обращает на Эми слишком много внимания. На самом деле, однажды он спросил, не хочет ли Эми посмотреть его архитектурные руины.
– Где?
– Фактически, в моей квартире. Тяжкий вздох.
Все знали, что он женат и живет с супругой и детьми в деревне. Он говорил об этом достаточно часто. Она отклонила приглашение, если это приглашение. Английское чувство юмора от нее ускользало. Возможно, он просто старается быть милым. Он, по меньшей мере, вдвое старше, а может, и больше. Возможно, ему сорок пять.
– Я не интересуюсь другими мужчинами. Я помолвлена или, во всяком случае, получила предложение о помолвке от Лу Хамфриза.
Мона не собиралась отступать.
– Когда ты последний раз слышала о нем? Я что-то не видела писем от Лу. И не слышала телефонных звонков, правильно?
– Это не твое дело, Мона! У нас с Лу взаимопонимание. Мы официально объявим о помолвке на Рождество, и точка.
– Тогда почему же он не пишет и не звонит? Какая-то нестыковочка, правильно?
Вступилась Джорджина.
– Оставь ее, Мона. Она поступает, как считает нужным.
– А я думаю, что ей нужно завести связь с Вильямом. Любая связь с англичанином дает хороший опыт.
Он был не тем англичанином. Ника Элбета, вот кого она хотела.
– Мне не интересно, ты, слышишь? Я люблю Лу.
Мы собираемся пожениться. Думаю, что могу позвонить ему прямо сейчас. А вы обе, любопытные варвары, можете послушать, если хотите.
Раздалось несколько гудков перед тем, как сняли трубку. Девичий голос сказал:
– Убежище Лу Хамфриза. Говорит секретарь. Могу я узнать, кто звонит?
Рядом с наблюдающими Джорджиной и Моной, Эми разыграла спокойствие.
– Это Эми Дин из Лондона.
После взрыва хохота голос проговорил:
– Я передам ему сообщение, как только он застегнет штаны!
Отбой. Эми призвала все свое самообладание и продолжила разговор.
– В отъезде до следующей недели? Какая досада. Пожалуйста, передайте, что я звонила.
Несколько дней спустя она приняла приглашение сэра Вильяма. Квартира совершенно не отражала его вкусов в архитектуре и дизайне. Это была бедная квадратная комната, минимально меблированная потертой софой и двумя стульями, обитыми индийским ситцем. Единственное окно занавешено темной шторой, торшер опасно наклонился, на полке стоял электрический чайник. Через открытую дверь были видны унитаз и раковина.
– Добро пожаловать в западню страсти, моя дорогая.
Хорошие манеры удержали ее от мгновенного ухода. В конце концов, этот мужчина был знаменитым специалистом, по крайней мере, так говорилось в брошюре. День близится к вечеру. Она взрослая женщина. Она согласилась с предложением о дружеской выпивке. И сможет контролировать ситуацию. Или надо было оставаться дома в Провиденсе. Западня страсти? До какой банальности можно дойти? Ему бы еще начать теребить напомаженные усики.
Приход сюда – явная ошибка. Эми чувствовала себя очень неудобно. Квартира крайне безобразна. У нее предчувствие трудного разговора. Она выпьет только один бокал и уйдет.
– Яблочного сидра?
На кувшине приклеена фотография огромного красного яблока.
– Он крепкий? Предпочитаю что-нибудь безалкогольное.
Вильям заверил, что это свежий деревенский продукт, всего лишь сок, выжатый из свежих яблок.
Очень вкусно. Она хотела пить. За время, меньшее, чем она могла предположить, хозяин повалил ее на софу, но даже во внезапном состоянии опьянения, Эми чувствовала отвратительный запах. Так мог вонять гниющий мусор. Или дохлая кошка.
– Я хочу тебя! Я хочу тебя!
– Ну, а я не хочу вас!
Она хотела лишь выбраться отсюда. Чтобы кто-нибудь спас ее. Ник Элбет? У него медовый месяц. Лу Хамфриз? Все это случилось из-за Лу. Из-за злости, что он позволил какой-то девице отвечать по телефону, когда почти помолвлен с ней.
– Я знаю, ты хочешь меня! Отвечай! Я чувствую, как ты хочешь меня! Скажи, что хочешь меня, скажи!
С силой настоящего атлета Эми оттолкнула его и вскочила на ноги. Сидр ударил в голову. Вильям наступал на нее, держа в руках свой галстук.
– Я привяжу тебя и заставлю, заставлю выполнять мои приказания! Это то, чего хотят женщины, то, чего они заслуживают, мерзкие маленькие создания!
Каким-то образом ему удалось связать ее запястья галстуком, но потом, после глубокого вдоха, который прояснил ее создание, Эми ударила обезумевшего насильника в пах коленом и стукнула связанными руками по колену.
В такси она размышляла, как быстро удастся улететь в Бостон. Ник Элбет прав. Она, на самом деле, птенец. Она еще не готова к большим полетам. Ей нужна безопасность гнезда и постоянное ощущение семейного единства, заботы и любви.
Она не должна винить Лу за его поведение, это ее ошибка. Она покинула жениха ради какой-то романтической мечты о карьере по британской истории и архитектуре. Эми ждала, что каждый, включая сэра Вильяма, будет предан этому предмету, и страстно желала, чтобы ее приняли в их веселую компанию. А ей, всего лишь показали несколько исторических домов, которые можно было прекрасно осмотреть самой, прочитали несколько лекций по уже известному ей материалу, и продемонстрировали старый галстук, которым она предпочла бы лишить чувств обнаглевшего хозяина.
Она принадлежит Лу. Ее будущее рядом с ним. Эми так и скажет ему, как только самолет доставит ее к нему. А если девица откроет дверь, она позаботится и об этом.
Джорджине по-настоящему недоставало ее американок. Дом в Челси Мьюз стал без них таким пустым и тихим. С деньгами, полученными от выручки в лавке, и планами усовершенствования дела, она открыла в себе врожденный коммерческий талант. Она была рада Моне и Эми не только из-за составленной ими товарищеской компании, но и за возможность обсудить приемлемые для американских туристов условия отдыха.
Тем не менее, одним сентябрьским днем, когда Ник Элбет заглянул на огонек, Джорджина отметила, что жизнь в доме без гостей имеет очевидные преимущества.