Прежде, чем мы продолжим, — сказал Сирил Грей, — я хотел бы все-таки выразить свои сомнения в целесообразности нашей затеи. У нас и так достаточно врагов, желающих помешать нашим планам; и мне лично кажется, что не стоит или, во всяком случае, было бы безопаснее не строить новых. Лиза обернулась к нему разъяренной тигрицей: —Это тебе не стоит! Твои планы меня не интересуют. Впрочем, я и не надеялась, что ты вспомнишь о моих!

— Экзальтированные барышни, — мрачно возразил Сирил, — всегда лезут туда, куда даже ангелы опасаются ступить.

— Я избрала свой путь, — отозвалась Лиза. — И мне остается только пожалеть обо всем, что было между нами — обо всем, ты слышишь? — добавила она, меряя своего возлюбленного взглядом, полным невыразимого презрения.

— Брату Сирилу все равно некуда отступать, даже если бы он захотел, — заявила сестра Кибела. — Он ведь связан Клятвой — так же, как и ты будешь связана в самом скором времени.

Взглянув на нее, Лиза увидела в ее лице нечто, показавшееся ей признаком злорадства. Это расстроило ее гораздо больше, чем замечание Сирила. Неужели она и в самом деле попала в ловушку? Вполне возможно; но тогда и Сирил, пытавшийся спасти ее, тоже в ловушке. И ей тоже было некуда отступать, хотя бы потому, что только таким образом она могла бы спасти его, когда возникнет возможность. Сейчас же ей приходилось пробираться ощупью в темноте. Она ощущала тонкое, но мощное давление со стороны неведомых ей сил Бездны, на путь через которую по лезвию бритвы она вступила с завязанными глазами, на поддержку этих сил не рассчитывая; однако это вызывало у нес лишь душевный подъем, и она чувствовала, что сейчас именно для этого и живет. Если бы она хоть немного лучше знала самое себя, то поняла бы, что ее любовь к Сирилу есть нечто большее, чем просто тяга к неведомому. Однако в этот момент она ощущала себя Жанной д' Арк и Джульеттой одновременно. Кроме того, у нее было инстинктивное ощущение, что, куда бы ни шли эти люди, они твердо держались избранного пути. Это были инженеры, строившие мост в страну Неведомого, и делавшие это так же планомерно и методично, как обычные инженеры сооружают земные мосты. Сомневаться в их знаниях и способностях не приходилось. Она видела, что лорд Боулинг тратит жизнь на изучение разрозненных, случайных кусочков информации, да и те по большей части оказывались обманом, в то время как буквально у него под носом братья Ордена занимались каким-то no-настоящему необыкновенным делом, ничуть не стремясь сделать из него сенсацию; и она догадывалась, почему это так и иначе быть не может. Они не желали вступать в бесполезную полемику с невеждами. В этот момент в разговор вступил Саймон Ифф, и слова его были созвучны мыслям Лизы:

— Мы не станем требовать от вас обета молчания, — начал он, — потому что стоит вам сказать хоть слово о том, что вы здесь увидите и услышите, как вас тут же поднимут на смех как самую бессовестную лгунью. Если эта наша встреча станет последней, у нас не будет к вам претензий. Сейчас вас проводят в небольшую часовню, примыкающую к этой комнате. Там на полу очерчен круг; вам нужно будет войти в него, однако осторожно, чтобы не наступить на сам круг и не задеть его платьем. В этом круге вы должны будете оставаться до тех пор, пока мы не пришлем за вами — разве только если вам захочется уйти; тогда вам достаточно будет лишь пройти через дверь за белыми занавесями в северной стене, и вы окажетесь на улице, где шофер в моем автомобиле будет ждать ваших распоряжений. Это, разумеется, будет означать для вас конец всяких занятий Магикой, однако мы с вами останемся друзьями (по крайней мере я на это надеюсь). Но подобных приглашений с нашей стороны больше не последует.

— Я подожду, пока вы за мной пришлете! — твердо произнесла Лиза. — Клянусь вам! Саймон Ифф мягко коснулся рукой ее лба и вышел из комнаты. Сестра Кибела поднялась на ноги и взяла Лизу за руку.

— Пошли! — сказала она, — но прежде попрощайся со своим любовником. Так будет лучше.

В ее голосе девушке снова послышалась нотка злорадства. Однако Сирил нежно обнял ее и притянул к себе.

— О отважное, чистое сердечко! — промолвил он. — Завтра, уже завтра мы будем вместе. Одни! Лиза, дрожа, вернулась к сестре Кибеле и последовала за ней в часовню. Оглянувшись напоследок, она с изумлением увидела усмешку на губах Сирила. Сердце у нее упало; но тут она ощутила железную хватку сестры Кибелы, неумолимо тянувшей ее за собой.

Дверь захлопнулась с пугающим стуком, и Лиза очутилась в темном и страшном помещении.

Почему они называли его «часовней», понять нельзя было. Оно походило на колоколо-образную пещеру. В глубине неясно виднелись белые занавеси, о которых говорил Саймон Ифф; больше там не было ничего, кроме небольшого квадратного алтаря, покрытого полированным серебром; вокруг него в пол была вделана довольно широкая полоса меди — очевидно, тот самый круг. В маленькие железные звезды были вделаны десять ламп, дававших неяркий голубоватый свет.

Сама пещера казалась целиком выдолбленной в скале. Пол был настлан только вне пределов круга, внутренняя же его часть и стены, сходившиеся кверху, были один сплошной камень. Лиза осторожно ступила в круг, подняв подол платья. Сестра Кибела недоверчиво наблюдала за ней. В ее лице Лизе увиделись сотни дьявольских намерений; серые глаза пылали жестокостью так же, как сияли холодом глаза Сирила, и Лиза ощутила себя отданной во власть каких-то ужасных, безжалостных тварей. Разразившись резким, коротким смехом, сестра Кибела отступила назад, и Лиза, обернувшись, успела лишь заметить, как за той закрылась дверь. Повинуясь импульсу самозащиты, Лиза неосторожно кинулась ей вслед, но дверь с этой стороны оказалась совершенно гладкой, и открыть ее нельзя было. Она громко вскрикнула от страха, но ответом ей была лишь тишина.

Импульс прошел так же быстро, как и возник. Лиза машинально вернулась в круг. Сделав это, она подумала о Саймоне Иффе, и эта мысль успокоила ее. Пусть другие сговорились свести ее с ума, но Ифф никогда не допустит, чтобы ей причинили зло, она знала это. Во время обеда она восхищенным взглядом смотрела на Махатхера Пханга. Ей было известно, что он более чем сочувственно относился к Ордену, хотя и не состоял в нем; его лицо, в том числе и потому, что в ее присутствии он не произнес ни слова, также вселяло в нее доверие.

Когда глаза постепенно привыкли к полутьме, она увидела возле алтаря странной формы лежанку, обтянутую кожей. Забравшись на нее, она почувствовала райское блаженство: это был настоящий отдых! И тогда она поняла, что от нее пока требуется только одно: ждать. Ждать!

Не было ни звуков, ни движений, которые могли бы привлечь ее внимание; она попыталась развлечься тем, что стала воображать себе разные лица, отражающиеся в полированном серебре алтаря. Но вскоре устала и опять принялась ждать. Ее воображение быстро населило пещеру разнообразными фантомами; вспомнилась и тварь в саду. И вновь ей помогла мысль о Саймоне Иффе. Она вспомнила, что это всего лишь игра воображения, и что даже если бы эти образы вдруг ожили, они не смогли бы повредить ей. В ее ушах вновь раздались слова старого мистика: «Потому что в нем нет места Смерти».

Лиза совершенно успокоилась; некоторое время она занималась своими мыслями.

Внезапно они исчезли, и ей показалось, что она сидит в утлом челноке, одна, без всяких припасов, посреди бескрайнего океана скуки. Ее охватило нервическое беспокойство; но вот прошло и оно, наступило безразличие, и она лишь молила о сне.

Потом она заметила, что под сходящимся «потолком» пещеры появился квадрат света, отблеск которого засиял на поверхности алтаря. Быстро поднявшись на ноги, она удивленно вгляделась: там, на серебряной поверхности, была комната, и в ней двигались фигурки!

Вот через комнату прошли трое мужчин со странными музыкальными инструментами, похожими на флейту, скрипку и барабан. Сама комната была задрапирована розовым, освещали же ее свечи в серебряных канделябрах. В дальнем конце ее находилось нечто вроде сцены, где музыканты и расселись. Они начали настраивать инструменты, и воображение Лизы разыгралось настолько, что ей даже послышалась музыка. Они играли какой-то зажигательный восточный танец; в комнату вошел мальчик-негр в желтой накидке и широких шароварах бледно-голубого цвета, завязанных под коленями. В руках он нес поднос, на котором стояли кувшин с вином и два золотых бокала. Затем в комнату, к величайшему удивлению Лизы, вошли Сирил Грей и сестра Кибела. Положив левую руку на левое же плечу другого, они взяли бокалы с подноса и опустошили их, запрокинув головы. Забрав пустые бокалы, мальчик ушел.

Лиза увидела, как Сирил и Кибела подходят друг к другу, смеясь чему-то; она могла бы поклясться, что слышит этот смех, и он показался ей демоническим. Еще мгновение — и их уста слились в поцелуе. Лиза почувствовала, что у нее подгибаются колени: Она оперлась на алтарь, чтобы не упасть, однако на какое-то время, видимо, все же была без чувств, потому что следующим, что она увидела, был их танец — обнаженными, без хитонов. Танец был дик и страшен, он превосходил всякое ее воображение; танцоры так тесно сплелись друг с другом, что походили на чудовище из древнегреческой басни, двуглавое и четвероногое, вертевшееся и содрогавшееся в мерзком экстазе.

Лиза была так потрясена, что даже не спрашивала себя, был ли этот танец сном, галлюцинацией, картиной прошлого или реальностью. Эта грубая вакханалия совершенно подавила се. Она пыталась отвести глаза, но они всякий раз возвращались к этому видению, и каждое движение танцоров отзывалось в ее душе невыносимой болью. Она поняла, сколь многолик был ее возлюбленный, странности в его поведении теперь казались ей открытой книгой, а коварство сестры Кибелы, ее загадочный смех, ее дьявольские насмешки заставляли сердце Лизы кипеть и мучиться, словно ее облили кислотой.

Меж тем веселье не утихало, принимая все новые, все более гротескные формы. Все представления Лизы о том, что такое порок и похоть, были превзойдены многократно. Мерзость принимала все более утонченные формы, сочетаясь с такой циничной грубостью, которая заставила бы онеметь даже Жорж Санд. И тут свет погас.

Бежать из этой мерзкой часовни Лизе ни разу не пришло в голову. Ведь это же был Сирил, — человек, которому она целиком доверилась с первой же минуты, и который теперь отравленным кинжалом пронзал ее сердце. А она не могла даже умереть, чувствуя, как зарождаются в ней ненависть и безумие. Нет, она дождется утра, а там уж найдет способ отомстить. Однако Лиза чувствовала, что силы ее на исходе; временами ей казалось, что она не доживет до утра. Во всяком случае, она не сможет больше взглянуть Сирилу в лицо — так велико было чувство стыда, испытывать который, казалось, придется ей одной. Тут она громко вскрикнула: на ее плечо мягко легла чья-то рука.

— Тише, тише! — послышался нежный голос.

Это была девушка, прислуживавшая ей за обедом. Лиза еще тогда заметила, что та отличается от прочих; их лица сияли радостью, а у этой девушки глаза были красны от слез.

— Давай убежим! — прошептала девушка. — Бежим отсюда, пока еще есть время. Я давно хотела, но такая возможность представилась только сегодня: меня назначили следить за тобой сегодня ночью, и я поняла, как это можно сделать. Прошу тебя, сестра, пожалуйста! Без тебя мне далеко не уйти: шофер автомобиля меня задержит. А вместе с тобой не посмеет! Выход там совсем близко. О Боже, будь я на твоем месте, так только меня бы и видели!

Сострадание к этому несчастному существу переполняло душу Лизы.

— Взгляни, что со мной сделали! — продолжала та. — Пощупай мою спину!

Пока тонкие Лизины пальцы ощупывали спину девушки, та поминутно вздрагивала от боли. Спина была покрыта узловатыми рубцами; вероятно, ее варварски избивали бичом или плетью.

— А мои бедные руки! — Девушка подняла руки, и широкие рукава хитона скользнули вниз. От запястий до локтей руки были сплошь покрыты шрамами от надрезов.

— Я не хотела делать то, что они велели, — жаловалась девушка, — это был настоящий кошмар! Ты бы никогда не подумала, что женщина способна на такое, но это так! Сестра Кибела — самая жестокая из всех. Послушай меня, бежим! Прочь из этого мерзкого дома! То, что происходило при этом с Лизой, было больше, чем истерика. Она не могла выразить своих чувств; ей внезапно открылся мир, более глубокий, чем любые чувства. И это был ее мир, ее собственное внутреннее «Я», до сих пор от нее скрытое. Пытаясь выразить его волю, она заговорила, и ее слова были полны самого безысходного отчаяния:

— Я не могу бросить Сирила Грея.

— Его-то я и боюсь больше всех! — призналась девушка. — Я тоже любила его. Но два дня назад, когда я, думая, что он все еще меня любит, подошла к нему, он рассмеялся и велел выгнать меня плетьми! Я прошу тебя, давай убежим!

— Не могу, — с трудом выговорила Лиза, — беги одна. Возьми мое платье и дай мне свой хитон. Шофер примет тебя за меня. Вели ему ехать в «Гранд-отель», там спросишь Лавинию Кинг; завтра я пришлю тебе записку и не много денег, если у тебя нет. Но я — я не могу. Последние слова упали, как тяжелые талые капли с заиндевевших кинжалов души Лизы.

Девушка быстро переоделась в ее платье, затем набросила на неё свой белый хитон; Лиза даже не заметила этого символического акта, готовая скорее предстать обнаженной перед тысячей МУЖЧИН, чем выйти в этом наряде позора.

Нежно поцеловав Лизу в лоб, девушка исчезла за белой занавесью. Лиза слышала, как хлопнула дверь, и ощутила ток холодного воздуха, проникшего в часовню. Она вдруг почувствовала слабость, как после выпитого вина; дальше она ничего не помнила, возможно, потому, что заснула. Придя в себя из какого-то сумеречного состояния между сном и явью, она почувствовала необычный запах, чем-то напоминавший о море. С удивлением она обнаружила, что физически чувствует себя неплохо; душа, правда, по-прежнему была пуста, однако окружающая обстановка больше не удивляла ее. Она выпрямилась и начала разводить руками, припоминая одно за другим упражнения физической гимнастики. И вот, когда она в десятый раз дотянулась руками до пальцев ног из положения стоя, дверь за ее спиной открылась, и вошла сестра Кибела.

— Пора, сестрица, — объявила она, — через три минуты начнет светать; нам надо проделать солнечный ритуал, а потом можно идти завтракать!

К Лизе немедленно вернулись все ночные страхи. Однако ее истинное «Я» уже было укрыто он них в самой глубине ее существа; и даже вопрос, как ей следует реагировать на это, едва возникнув, показался малозначащим и далеким. Лиза вдруг подумала, что она просто-напросто умерла этой ночью. Она молча последовала за сестрой Кибелой, как приговоренный к казни следует за своим палачом.

Вдвоем они поднялись по винтовой лестнице и попали в просторный зал округлой формы; там собралось несколько десятков членов Ордена в разноцветных хитонах. У восточной стены, в которой было устроено окно-эркер, ловившее первые лучи Солнца, Лиза разглядела Саймона Иффа; он стоял, обратив взор к Восходу, ожидая появления Солнца.

Вот луч Солнца коснулся его лица, и он начал:

Лизе почудилось, что все собрание, слившись в едином жесте, которым Саймон Ифф сопроводил свои последние слова, вдруг воспарило в какие-то невидимые сферы, недоступные се пониманию. Все это показалось ей массовым психозом, и она даже зубами заскрипела при мысли о том, какими же лицемерами должны быть эти пособники дьявола.

Но в тот же миг царившее в зале напряжение схлынуло, как морская волна, набежавшая на песчаный берег. Лиза увидела спешащую к ней девушку.

— Ты была великолепна, сестра! — сказала та, кладя исполосованные шрамами руки ей на плечи. Это была та самая девушка, с которой она говорила ночью.

— Тебе не удалось бежать? — недоуменно пробормотала Лиза.

Ее прервал веселый смех девушки.

— Я прощаю тебе, что ты помешала мне выполнить план — весело сказала та. — Да-да, мне дают план: я должна отваживать пятерых из шести.

Лиза все еще ничего не понимала. Но тут подошла сестра Кибела и поцеловала ее, и Сирил Грей уже был рядом, сообщая ночной девушке, что вообще-то право поцеловать Лизу первым принадлежит ему…

И тут весь мир вокруг нее будто растаял.

Подошел Саймон Ифф, и руки его были раскрыты.

— Поздравляю тебя, сестра, — торжественно произнес он — Со вступлением в наш священный Орден. Ты вполне заслужила этот хитон, который надет на тебе, потому что сполна за него заплатила — помогла другому человеку, не думая, чем это могло обойтись тебе самой. А теперь пора и разговеться!

И, взяв Лизу за руку, он повел ее в трапезную. Все снова расселись по местам, точно в пустом зеркале повторяя вчерашнюю сцену. И, прежде чем Лиза сумела до конца осознать переворот, свершившийся в ее жизни, сестра Кибела поднялась на ноги и провозгласила:

— Что Хочешь, То Делай: вот весь Закон.

Этот завтрак показался Лизе самым вкусным из всего, что она когда-либо ела.

Ее внутреннее напряжение спало; события последних двадцати четырех часов дали мощную реакцию. За эти сутки она успела прожить целую жизнь; можно было и вправду сказать, что она умерла — и родилась заново. Она чувство вала себя маленьким ребенком. Ей хотелось забраться к каждому на колени и прижаться к нему. Детская, чистая вера в человека вдруг вернулась к ней; мир виделся ей таким же простым, каким он видится великим поэтам — ведь в каждом из них живет и радуется вечное дитя. Но больше всего ее удивляло собственное прекрасное самочувствие и энергия. Она пережила трудный, страшный день и ночь, полную адских мучений; и все же она была поразительно бодра, весела, настроение было ровным, а в каждом движении, от улыбки при произнесении слов до глотка кофе из чашки, чувствовались ловкость и легкость.

За этим завтраком все приводило ее в восторг. Она никогда раньше не думала, что даже бутерброд, если воспринимать его правильно, бодрит лучше любого бренди.

После завтрака она не могла передвигаться иначе, как танцуя: ноги сами несли ее. «Танец — или ничего!» — говорила она себе.

Потом она каким-то образом снова очутилась в «часовне ужасов». На алтаре лежал пучок можжевельника, и солнечный свет, проникавший через вершину свода, окрашивал пламенеющие колючки в цвета дня.

За алтарем стоял Саймон Ифф. Сирил Грей стоял по правую, сестра Кибела — по левую руку от Лизы. Они сомкнули над ней свои руки.

— Сейчас мы завершим формальную часть твоего посвящения, — сказал старый маг. — Повторяй за мной: «Я, имярек…»

— Я, Лиза Ла Джуффриа…

— "Торжественно клянусь посвятить себя…»

Лиза повторила.

— «Поиску своего истинного Я в этой жизни».

Точно эхо, отозвался на это голос Лизы.

— Да будет так! — заключили трое остальных.

— Принимаю тебя в Орден, — проговорил Саймон Ифф. — Утверждаю тебя в праве ношения этого хитона, которое ты заслужила; приветствую тебя десницей, положенной свите, и ввожу тебя во врата Великого Делания.

Взяв Лизу за руку и не отпуская, он вывел ее из часовни.

Они прошли через трапезную и вошли в еще не знакомое Лизе помещение. Оно было оборудовано как библиотека, и ничто в нем не напоминало о Магике.

— Это Зал Учебы, — сказал Саймон Ифф, — здесь начинается работа. И, хоть он и выглядит сравнительно безобидно, этот зал в тысячу раз опаснее, чем та часовня, испытание которой ты выдержала с честью.

Лиза села и приготовилась слушать наставление, которое, как она полагала, должно определить всю ее последующую жизнь.

— Брат Сирил! — произнес тогда старый мистик очень серьезно, — я решил продолжать эту работу, и мои меры предосторожности будут во сто крат строже обычного, как если бы мы и вправду могли рассчитывать на поражение, а не на победу.

Но имей в виду, что все, что ты делаешь, не будет иметь смысла до тех пор, пока ты будешь делать это только ради себя самого или ради любящих тебя женщин. Это — победа над тобой не женщины даже, а того эмоционального Хаоса, которому легче всего проникнуть в тебя именно через нее. Пойми, что женщина есть лишь моментальная радость, это даже не поэзия; она — лишь женское начало в приправе к Бытию; и я не собираюсь облегчать тебе жизнь, соглашаясь, что это верно для всех мужчин, а не для одного тебя, слишком увлекшегося этой приправой!

— Неужели женщины все так мерзки? Ради чего же они тогда были созданы? — возмущенно вопросил Сирил. В тот момент он не понимал, что его реакция обусловлена чисто подсознательными влечениями. Однако Саймон Ифф ответил ему точно отмеренной насмешкой:

— Я не настолько образован, чтобы уметь таким образом разрешать тайны Вселенной. Однако я, тем не менее, как и сэр Исаак Ньютон…

Взглянув на Сирила и увидев в его глазах с трудом сдерживаемый гнев, старый маг решил не продолжать.