Всю неделю я в смятении: думаю о Рэйчел и жду возвращения Эми. Рэйчел то и дело успокаивает меня. Говорит, это дело времени.
– Поцелуй подействует, Генри. Вот увидишь.
Вообще-то уже подействовал. На меня. Чтобы отвлечься, расспрашиваю Мартина, как у него дела с Джордж.
– Ничего особенного, – постоянно отмахивается он, но это неправда.
«Особенного» как раз много: ухаживают друг за другом, письма пишут.
– Ей по-прежнему нравится тот парень, – говорит Мартин, присев на корточки у полки с научно-популярной литературой. – Мы только о нем и говорим.
– Хреново, – замечаю я.
– Хреново, ты прав.
Ключи к разгадке тайны того парня я ищу в «Библиотеке писем», но ничего не нахожу. Работа над каталогом продвигается. Во вторник просматриваю базу данных Рэйчел. Как много людей оставили в «Библиотеке» свои мысли… «Вы – везде и во всем, что я с тех пор видел: на реке, в парусах кораблей, на болотах, в облаках…» – читаю слова Пипа, обращенные к Эстелле. Рэйчел говорит, что папа подчеркнул эти строчки и посвятил маме. Вижу его почерк на титульном листе.
– Пип говорит о своей любви, правда? – спрашивает Рэйчел. – Эстелла – будто часть его самого.
– Но папа любит иначе. Мама отдельно от него, – возражаю я.
А Рэйчел говорит, что не это имела в виду.
– То, как человек любит, многое говорит о нем самом, так ведь? – уточняю я.
– Возможно. Хотя лучше было бы наоборот.
– Вот любовь Эми вертится только вокруг нее, а я и не возражаю.
– А стоило бы, – вздыхает Рэйчел, продолжая работать.
Пока я пытаюсь не думать об Эми, меня одолевают другие мысли – о Рэйчел, например. Пишу ей и снова вспоминаю поцелуй. Так с ума можно сойти.
В среду, в попытке забыть об Эми, Рэйчел, Мартине, Джордж и папиных несбывшихся «Больших надеждах», я решил сыграть с Фредериком и Фридой партию в «Скрэббл». Они вдвоем против меня. Сели за прилавком – на случай, если зайдут покупатели.
– Целоваться иногда можно просто для удовольствия, – говорит Фрида, – при этом поцелуи ничего не значат.
Фредерик изучает взятые с поля буквы.
– Да. Но Генри знает Рэйчел очень давно.
После обсуждения вполголоса они ставят на поле слово «октава».
– Но мне нравится Эми, – напоминаю я.
– А мне нет, – заявляет Фрида.
Фредерик молчит. Оглядываюсь на Рэйчел. Не поцелуй она меня, все было бы как прежде. Нужно забыть об этом вечере. Спрашиваю Фредерика, не рассказывал ли ему отец что-либо о продаже. Они близкие друзья, вполне возможно, папа поделится сначала с ним и только потом с нами.
– Покупатели есть. Но, мне кажется, твои родители пока не могут договориться.
– Цена низкая? – спрашиваю я, подбирая буквы для нового слова.
– Точно не знаю. Думаю, папа не хочет связываться с застройщиками.
– Да и мама таким людям магазин не продаст, – уверенно говорю я, но тут появляются покупатели, и я отрываюсь от «Скрэббла».
Фредерик и Фрида продолжают играть друг против друга. К тому времени, как я закончил с покупателями, они ушли в сад. За прилавком сидела Лола. Я не видел ее с тех пор, как в воскресенье утром отвез домой. Она почти ничего не рассказывала о вечере субботы – была с похмелья. Знаю только, что они с Хироко поссорились. Наверное, перед тем как попросить Хироко остаться, Лола выдала монолог в стиле «ты ломаешь мне жизнь и без меня ничего не добьешься».
– Ты с ней говорила после этого? – спрашиваю я.
Лола мотает головой:
– Знаю, ты на ее стороне. Если бы это касалось не меня, тогда и я была бы на ее стороне. Она считает, я думаю только о музыке. Упрекает, что я ни разу не подумала о ней… Я и правда забочусь только о The Hollows. Я даже в университет не стала поступать, а если бы Хироко мне сказала, что уедет, я, может, пошла бы учиться.
– Ты же никогда не хотела учиться музыке в университете, – напоминаю я. Всю жизнь Лола мечтала исполнять свои песни. – Так у вас будет последний концерт четырнадцатого февраля?
– Не знаю, захочет ли Хироко выступать.
Пытаюсь отвлечь Лолу от проблем с Хироко и рассказываю о своих.
– Ты знаешь, что Рэйчел меня поцеловала?
– Нет! – Лола едва не подпрыгивает на месте.
– Ты ничего не видела в субботу?
– Я вообще плохо помню тот вечер. Почему Рэйчел мне ничего не сказала?
Хороший вопрос. Скорее всего, Рэйчел просто равнодушна ко мне и ей не о чем было рассказывать Лоле. Смотрю, как Рэйчел работает, и очень хочу снова ее поцеловать.
– Она объяснила, что хочет помочь мне – заставить Эми ревновать.
– Ага! А ты, дурак, поверил. Да ты ей нравишься!
Облачный атлас
Дэвид Митчелл
Письма оставлены между с. 6 и 7
10 февраля 2016 года
Дорогая Рэйчел!
Думаю, я недостаточно поблагодарил тебя за поцелуй. Это била приятная помощь.
Продолжаю искать в интернете Дерека Уолкотта для Фредерика. Заказал пару экземпляров, но, скорее всего, напрасно. Я сейчас читаю сборник пьес Теннесси Уильямса. Вчера закончил «Трамвай "Желание"». Очень чувственная и печальная история. Мне теперь кажется, что любовь может развалиться буквально на глазах, при этом желание как было, так и есть. Впрочем, тебя ведь все это не интересует, твои чувства мертвы, как ты однажды сказала. Но знаешь, я думаю, это не так. Ты пытаешься избавиться от эмоций, чтобы не думать о Кэле. Ведь поэтому ты еще никому не сказала о его смерти?
Генри
Дорогой Генри!
Мне кажется, я выразилась неправильно: не все мои чувства умерли.
Не знаю, почему я никому, кроме тебя, не сказала о Кэле. Точно не для того, чтобы не думать о нем. Вот сейчас я прокручиваю в голове последнюю неделю перед его смертью. Мы сидели на пляже. Съели рыбу с картошкой фри и облизывали соленые пальцы. Вдруг прилетела огромная птица и села прямо напротив Кэла. Он протянул ей последний кусочек картошки, но она не взяла. Смотрела на него в упор – не так, как обычные птицы. Мне не понравился ее взгляд, не понравилось, что она летит за нами серой тенью. Когда мы пришли домой, она была уже там.
Мама обожает птиц – просто настоящий орнитолог-любитель. Она выбежала на улицу с книгами, пытаясь выяснить, что это за вид. Рассматривала глаза, клюв и когти, но безуспешно. Крылья ее светились в темноте, будто жемчужины, отливая то голубым, то зеленым.
Накануне смерти Кэла я видела, как во дворе он гладит ее пальцем по грудке, а она даже не шевелилась. Брат пошел к берегу, и было что-то необычное в его тени на траве, в летящей над ним птице. Казалось, Кэл тонет в голубых и фиолетовых красках ночи. Теперь, вспоминая это, я во всем вижу знаки, предвестники смерти. Но тогда я не обращала на них внимания.
Может быть, будущее намеками готовит нас к печальным событиям, чтобы скорбь нас потом не убила.
Рэйчел
Дорогая Рэйчел!
Я в отличие от тебя суеверен. Но я не верю, что будущее подает нам знаки. Я думаю, оглядываясь, ми видим прошлое сквозь призму настоящего. Вот как ты сейчас. Может быть, лучше смотреть вперед?
Генри
После ужина я пишу Рэйчел эсэмэс – хочу узнать, все ли у нее в порядке. Сегодняшние письма были очень важными. Я бы позвонил, как в старые времена, но уже слишком поздно. Наверняка Роуз спит и услышит звонок через тонкие стены.
Я: Чем занимаешься?
Рэйчел: Дочитываю «Облачный атлас». Хорошая книга, но я не все поняла.
Я: Не ты одна.
Рэйчел: Все-таки это роман. Повести связаны между собой. У всех героев – родинка в форме кометы. Кто-то здесь оставил запись о переселении душ. Ты в это веришь?
Я: Что значит переселение?
Рэйчел: Переход души после смерти в другое тело.
Я: Не знаю. А ты?
Рэйчел: Нет, но это интересная теория.
Я: У тебя всегда все определенно. Каково это?
Рэйчел: Ты тоже уверен в некоторых вещах: в чувствах к Эми, в продаже магазина.
Я: Продажа – это просто выгодно.
Вместо очередного сообщения Рэйчел звонит и, не здороваясь, продолжает разговор:
– Генри, это важно. Просто представь, что «Книжного зова» больше нет. И ты каждое утро идешь на работу. На обычную работу – с девяти до пяти. Там нет ни Фредерика, ни Фриды. Нет Джордж, Мартина, Майкла, книг.
– Ну?
– Как ты себе это представляешь?
– Я сижу за столом, печатаю.
– Что печатаешь?
– Письмо тебе.
– Нельзя! На обычной работе нельзя заниматься своими делами. Теперь представь, что у тебя неплохая зарплата. Дома ждет Эми. Ты живешь в квартире, спишь на нормальной кровати.
Я прекращаю фантазировать.
– Рэйчел, я знаю, без магазина будет плохо. Но он не вечен. С будущим не поспоришь.
– Будущее пока не настало.