Темный вечер сменил достопамятный день казни Анны Болейн.
В большом старинном доме, недалеко от особняка, в котором жила леди Уотстон, сидели у давно погасшего камина двое пожилых бледных и угрюмых людей. Это были надменный, суровый граф Уилширский и графиня Уилширская.
– Огонь угас, как угас и мой род! – сказал старый вельможа глухим и хриплым голосом. – Мое древнее имя некому передать. Мои дети, надежда и гордость моей старости, лежат в сырой земле! Графиня! – продолжал он после короткой паузы. – У вас нет дочери!.. Да, ее у вас нет! Было бы, конечно, лучше для вас и для меня, если бы Господь Бог не дал нам детей!.. Тех, кого мы нянчили, поили и кормили, нет больше!.. Чужие люди закроют нам глаза.
Графиня отвечала на эти слова только неудержимыми, судорожными рыданиями.
– Джордж! Анна! – продолжал с суровой скорбью граф. – Вы уже не откликнетесь на свои имена! Они казнили вас, прелестных, молодых, едва начавших жить!
Каждое слово графа вонзалось острым кинжалом в сердце несчастной матери.
– Милорд, вы беспощадны! – воскликнула она. – У вас нет сострадания; вам как будто приятно растравлять мои раны!
Прощальное письмо молодой королевы лежало перед ней – оно было мокрым от слез.
Глаза старой графини приковались к нему.
– Анна написала правду! – произнесла она с тоской и упреком. – Ваше адское честолюбие погубило всех нас; она была кроткой и прелестной, как ангел, но вы подогревали в ней любовь к роскоши!.. Джордж был честен, правдив, но вы старались склонить его к притворству; ваши советы сделали его надменным и заносчивым!
– Замолчите ли вы? – воскликнул граф Уилширский, побагровев от гнева. – Спрашиваю опять, замолчите ли вы? Каждое ваше слово то же, что острый нож! Неужели я буду до конца дней моих слушать ваши упреки и обвинения? Или мало вам моих страданий? Молчите же, графиня! Ваш голос вызывает у меня припадки бешенства… ваша роль уже сыграна, ваша жизнь прожита точно так же, как и моя!.. У меня и у вас не осталось отныне ничего, а сознание этого убийственно для тех, кто, заботясь о материальных благах, забыл о вечности.