В поезде едет Рубиха — тяжелый глаз, белый подбородок. Поезд зголодный. зверем дорог, чуя добычу, брюхо несет — ра-ва-ща. Ры-вы-щы! На площадке Рубиха глазом дерет: — Миленький, тепленький, солнышко в кудрях, на губах кровь… Ох загляделся как! — С нижней ступеньки ворохнулся под откос паренек, кости треск, кости хруст, дробь… не знают пассажиры какую шпалу перепрыгнули!.. — Из под вагона затянул кто-й тебя? Ох, недогадливая, за рукав не удержала. Расстроилась я!.. — . . . . . . . . . . . . . . . Зверь усмирился, чугунный устал, на полустанции  отдых   три часа… Сутки  сутулясь   ис-те-ка-а-а-ают Лязг болтов. Как моток старых обоев сворачивается путь  Много раз,  сотни раз,  синий лес  из-за насыпей  приподнимался  и опускался, Пыхтит упаханное брюхо узлового полустанка Поезда зык с гулом обшарп, сермяжьи вагоны застряли  в щель. Прохор — лихач — ватный буфет — вагонной нудотцею стоя в окно: — Эх, экипаж неспешной, задрючит нас — растелефикация! — продувной вагонец, костодав. Тут бы на дутиках. — Я вас катаю   на резвой!   Эх-ма,   Тетке в глаз! Жонка, Дуняша, гляди! — А из окна чухломские метелки-ветлы пятиверстной зевотой растянуты виснут в глаза. — Эх, замурошка-дорожка! Втянула в тоску, теткин кисель… Ну-у-у, трохнулись, про-о-о-дави тебя! — …Плесенью станция  глаза вылупила,  известью поползла…  Красный петух семафора  хлопает по затылку,  расшвыривая по местам  узловых дежурных… Дунько трудненко: — Чтой-то в сон меня тянет болотом илью липучей подбирается… Марево  черные   муравьи    копошатся… — Дунька в подушку, в туман канула…

Рубиха дремлет на низкой полке. Прослоенный ватный зипун, над головою шаль… жестко… полно сапог… Прохор, затылком об полку, спит, сквозь сон погладит Дунькину ногу… полушелковые чулки, сапожки с ушками вздрагивают. Глаз фонаря занавешен желтком Дунька стонет на сером мешке: — Ох, не души меня, Гриша! Нет ни души кругом, (отдушника рта молода)! Гришка-скокарь, — третий! Нет, Петя, Петя третий, Сеня четвертый ох, перепутала! Ох, сколько их! Только я не душила Утюгом легонько гладила, Да я же любила Я же жалела. Скажи, Петенька, ведь, правда жалела?.. …Ох, Прохор, Прохор, пойдешь и ты прахом! Родненький, прости!  Эх, да ведь не удушила,  легонько уморила,  а все лезут, вяжутся,  между снегами кажутся.  О-ох! — Прохор спросонок из под узла вывалился бормотом:  — Дунька, ы!  Кого загубила?  Кого придушила?  Жена?.. Сам испугался. Дуньку затряс: — Что ты, что ты, моя белюха? Дунька, что ты клеплешь? Проснись! — Что трясешь меня? Покою не даешь? Бес!.. — Открыла глаза:  — Прохор, чего пристал,  А?  Свят, свят, свят!..  Глаза испуганно круглятся.  — Разбудить бы жонку надобно  Что ты несла?  Что за Петя?  Каков Гриша?  Кого убивала-морила, а? Мерзнет баба со страху ночного, а сме-е-ется змеется губами ледяными синими — Ш-ш-ш-с! Ишь, сумашедший Я убивала, Я? Это, я-то, я, твоя Дунюшка убивица? Иль из-под вагона что увидел? Ох, дружочек, душно в дороге, полки низки, стекла да чашки бренчат, ну ее к ляду, только расстроилась вся! Вот вернемся домой хорошо в садочке: близкое солнышко поблескивают, сыплет охрец. Там  подвал   большой    хороший, снеди всякой полным-полнехонько! Улыбкой по Прохору лазала, шарила, засыпляла… Прохор прокис: — Я ж тебе говорил: перенудься, не езди к старухе в логово — хуже будет! —

Холод… свежинь… Глаз приоткрыл рабочий барак, сверчки сторожей жуют небесынь, клокоча, звунчат — жох, цок! Палисадник-платок утыкан росистыми бархатцами, Дунька сидит на заваленке черной  как гриб деревной Свист… Дунька скок вертячком. — Заходите, Григорий Палыч! — А где твой? — На базар пошел   позаране   масло закупать топленое   да сливочное… Гришка глухо: — Дуняшка,   Когда же можно? — Тише ты… Да сегодня в одиннадцать ночи. Посвистишь тогда. Муж до завтра уедет… Ну чего ж ты уставился? Бельма бестыжие шилами из лица  по-вы-лезли… —  — Уу! Всю тебя просверкаю! Прокушу на всю жизнь! Никому не отдам ни одной завитушки! Режь мою душу сердце шилом коли! — Ну уж и выпьешь, бешеный! Рано хозяином стал! Погоди  до одиннадцати… Прощевайте, Григорий Палыч!.. И шопотом вслед: — Кандидатик мой тепленький, язви тебя!.. — А припрятавшись в тень прикрывшись платком замурлыкала: Излюбилось сердце, кровью изошло, Раздражает меня темная ночь, Задрожали мои руки убивать, Ляжет муж на подушку в черный гроб.    Разгуляется Рубихин топор,    Не блазни меня каратиками вор!    Харкнешь рыжиками прахом, хрыч,    Не ходи в подвал, собак не клич!.. Ох, и наскучило мне любить, Ох, и губить надоело мне, А живым мне не в мочь его отпустить, Сам топор в мои рученки падает…    За что судьба меня сгубила    К восьмому гробу привела,    Позор Рубихе подарила,    Топор железный подала!.. Ох, помру я, бедная, в этот год; похоронят Дунюшку под сугроб, под сугроб меня зароют   в белый снег У-ух, да эх,   покружиться не грех!.. Заплясала, пошла   помешанная: Ши-та-та Ши-та-та… — А! Вот и муженек дорогой! Что принес в подарок своей Дунечке? Да не торопись разворачивать, чайку попей, винца подлей. Мое винцо пьяное, оно пьяное, кровяное…   Укорябнет за душу   нежное и сонное… — Эх, задирушка, хохочешь, дразнишь! Может мужей других ты поила таким вином? — Что миленький, что ты славненький! — Уж не это ли вино ты в подвале держишь собак дразнишь? Что то неспокойно у нас — землю роют псы морды жалобно вверх — завывают… Всю ночь спать не дают… — Что ты крупу мелешь? Пей вино, не скули. Устал должно… — Ах, Дунька, Дунька лукавица! А не для Петеньки ли бочка в подвале стоит для того, что ку-у-да то уехал? ха-ха! Дунька остужилася. — Ох, не дразни меня без толку! Видишь — толку сухари посыпать пироги, видишь — пестик тяжел… ну, чего щиплешься, как гусь. Украшенье — бусинку на шею прилепил! — Знаю, знаю вожжа по тебе плачет! — А-а! Николи того не слышала По мне вожжа, по тебе тюрьма! Откуда у тебя червонцы-рыжики, в шубу зашиты каратики полный сундук вспух? — Это ж чужие, на сохранку дадены, сама знаешь!.. — Ну, не сердись… я запамятовала, нездорова ж я, вот и в хозяйстве все недосмотр!.. Отвернулась в тень пошуршала. — Ишь ты, вот и у тебя копоть на вороте… Точно копоть! На затылке сажа… наклони, оботру!  … Гых …  В пузырчатом зеркале  пестик брысь  ноги врозь!..  Xляк задержи мозг кол в поясницу  бежит мороз. Насмешкой ежится кровь через копчик на зуб, медянки в глазу…   Дэынь, зудеж,   стынь, студежь! Беленится лицо болесницей зоб Выперр!..  А там  напевает в трактире  орган,  друг смоляной  подымает стакан… Дунька молчит… Стоймя крапивой взъерошанной прижахнулась, а ведь не впервой! — И за что это всех уколачиваю?.. Что это под руку безудержку подкатывает… Эх да… поздно… Сударики-суженные, сугробами сумраком   проросли!.. Усмехнулася вбок передернулась.

Ox, и труд! Изломаешь все руки уминать сырое теплое тело в ящик от мыла, кровь замывать!   По шесту зари   молотки стучат     звучат… А Дунька тихонько шильцом   да коготочком шарит в ящике… с половицы мыльцем да паклицей хлюпкую пакость стирает… Соком в височках стучит:  — Я свово да милого  из могилы вырыла,  вырыла, обмыла  глянула — зарыла!.. — Ох поскорее в подвал! Потной светлой лопатой быстренько   глину рыхлит,   ящик сует (Сквозь дверку    щель —    день    стань!) Чулками утоптывала, нашептывая:  — Ах ты, милый мерин,   лезь    туда же под бочку дышать! Ох, не заперла двери… Ктой-то шумит на дворе? —  (Ты бы свово милого  из могилы вырыла…  …Ты не должна любить друго  Ох, не должна!  Ты мертвяку тяжелым словом  обручена… Выручу, обмою, Погляжу, зарою…  Ну, каков ты милый стал,  неужели с тела спал?..  Долго спал —  спи, спи, спи!..) Заступом глухо застукивала Дунька топтала — утаптывала: — Семеро тут    Восьмого ждут туп  туп   туп!.. Лопатой глухо Дунька пристукивала:  (Стеклышком ясь,   светышком    в камень     дзень      день!) — Ох, не очкнись! Теплый тулуп Мягок не груб Меня не забудь — бут, бут, бут! — Любовников семеро тут Восьмого мужа ждут! (Зубами стук, стук!..)  Труп   туп    туп! — И опять заскакала, заегозила утоптывая…  Расплетается  коса рассыпчатая.  Ух, и тошно плясать, коли-ежели знать  под ногой кто лежит  глиной давится!.. В зябкий рассвет пошатнулась скрипучая дверь — Дунька   в ледышку,     в мел! Проявился девятый Гришка — муркун кому — обещалась, кого зазвала.  — Ага, топочешь!  Чего топочешь?  Свежую рыхлядь затаптываешь? — Ох, Гришка, в душу кольнуло — ты отколь?  — Одиночкой в подвале,  а дом пустой,  бурчит корыто на полу…  жена моя прочу-у-яла!  уже по соседям  ищут тебя! — Дунька шопотком:  — Ты не знал?  люблю скакать  по ночам,  а тут потьма,  холодок  (щип коготком —    ага,  ржавый топор!) — А ты, Гришенька,  что так скоро?  Я ведь сказала —  в одиннадцать! Гришка глазом порск:  — Нет, ты скажи;  отчего у тебя платок в грязи? — — Что «скажи» да «скажи»!  Не будь дурачком,  золотенький, —  жалею тебя!  Мое сердце не сарай  на запоре не держу.  Ах, мне запрету нет,  я все расскажу.  Милый… дурачок…  лучше не спра-а-шивай! — Гришка глянул в упор:  — Убивица,    стерва!  Ищут тебя…  где мужья? —    Платок с клубничкой крапинкой  тянет на себя. Рубиха,  слабея,  смеется, топор стяжелел скользит за спиной. Искосью Дунька к парню  прикланивается  — Кто мне говорил:  не руби, не губи  супружника.  Ты меня вразумлял…  пойдем, Гришенька…  тут плесенью тянет,  пойдем наверх!.. — Но как град, пулемет,  тарабанит в дверь  Гришкина жена, — вопит:  — Где мой муж?  где Гриша?  живой-ли ты? — Дунька дверь приоткрыла, в щель косноязычит:  Не бойся, голубушка,  не пришитый,  здесь он, твой Гришенька!     А мой дурень запакован в ящик  киснет! — — Что ты несешь! Гришка, где ты? В каком ящике? — — Отстань, не вяжись! Зздесь я, здесь! На бочке сижу! — Даша расшатнулась:  — Ох, окаянная,  порешила его!  Ой, ратуйте! — Дробью по ступенькам  вдарила во двор. Дунька к бочке прижалась,  рот рыбьим  душным хватком: — Кто довел, Гришенька? Успокой меня, Только скажи — не ты? Я лягавых не боюсь, только бы не через тебя, Гришенька! Ноги не держат меня окаянную, всю то жизнь трясухою, над каждым маячила  мачихой, скрытцею в пальцы  плакала… — Дунька осела  вся пустырьем…  …Круги по болоту…  Замутилась кругом  народищем  улица вздулась… Свистки, словно соловьи предсмертные, по всему переулку раздробляются…

В подвале Дуньку застали приутомленную в Гришкиных белых руках Открыли ящик: — Эх, да эх! — и еще в рогоже!.. Народ котлом кипит!  А Дунька бледна, как лысь,  сухим языком  суконкой поворачивает   — Какой? Ванька?   Четвертый, седьмой?   Ух, спутала!.. — Вспенился рот, Рубиха скоробленной рыбой на ящике рвется — Дрз-з… — Всем просверлил уши  близкий свист — Зы-ы-ы! — В подвале работа: третий труп из земли выкорчевывают, — глаза глиной засыпаны черною… — У-о-о-о-х! Из толпы баба вывалилась  Голошенная: — Мой! Убей бог, мой! — На земь брякнулась. — Муженек мой, горемычненький! Запихнула тебя  ведьма колотушная Вот и глазеньки тебе  не закрыла!.. — Жарким привскоком:  — Ох сдохни,   стервячка… Свист в дверях — врзи-и-и! — Именем закона  вы арестованы!  Ай!.. вой: — мой-то — и мой! и мой!  Ой!.. — Дуньку ведут Туп туп бут — В Бутырки… затопали…