Алессьер
Никогда не стоит доверять охранному артефакту, особенно подстраивающемуся к характеру своего владельца, тем более когда этот владелец – я. Интересно, когда я привыкну относиться к Фэю не как к успешному заменителю моего внутреннего голоса, а как к зловредному прибору, собранному руками последнего из д’эссайнов? Наверное, после сей «замечательной» ночи, которую мне устроил этот паразит.
Я как раз успела купить на рынке новую одежду взамен испорченной, затратив на это несколько золотых из стремительно скудеющего аванса, выделенного Джерайном, и уже направлялась к гостинице, когда Фэй радостно заявил, что нашел способ вывести яд неизвестных растений из моей крови так, чтобы мне не пришлось остаток вечера сидеть в отхожем месте. На вопрос о побочных эффектах Фэй замялся и честно ответил, что не знает. Скорее всего, будет ощущение, как при простуде, но насколько сильной, он сам не знал. По его словам, он еще не настолько адаптировался к моему метаболизму, чтобы утверждать абсолютно точно.
Подумав, я дала добро – до Вересковой Заросли, где живет Эрин, полтора дня неспешным конным ходом, а показываться перед приемной дочерью ожившим кошмаром с истончившейся кожей и сильно выступающими сосудами я не имела никакого желания. Девочка и так видит меня раз в полгода по большому одолжению, не хотелось бы портить встречу...
И вот с того момента, как я разрешила Фэю начинать эксперимент, у меня появились проблемы. Я успела купить подарок для Эрин – маленькую серебряную монетку с выгравированным изображением мотылька, висевшую на тонком кожаном шнурке, как вдруг меня начало шатать. Ощущения действительно были как при очень сильной простуде – жар, головная боль и общее недомогание. Давать втык Фэю было поздно – процесс очищения крови уже шел полным ходом и остановить его не представлялось возможным. Н-да, если бы в тот момент мне не посчастливилось встретиться с кем-нибудь, кто хотел моей смерти, он бы ее получил, потому как я с подачи Фэя не то что сражаться – двигаться нормально не могла, разве что по стеночке...
До гостиницы я не дошла какой-то переулочек...
Очнулась я в какой-то незнакомой комнате. Под потолком висели пучки душистых трав, а в небольшое оконце пробивался скупой солнечный свет, в котором танцевали пылинки.
Фэй?
В ответ тишина. Вот те на, не ожидала.
Я вытащила руку из-под цветастого лоскутного одеяла и взглянула на запястье. Браслет «порадовал» меня закрытым рубиновым глазом и ощущался как обыкновенная, пусть и очень дорогая, безделушка. Ну совсем замечательно. Либо Фэй выдохся, либо я все-таки вчера обругала его настолько, что он завис и сейчас медленно переваривает полученную информацию. Ну и пусть – в кои-то веки я останусь наедине со своими мыслями, не беспокоясь о том, что в них пролезет некая ехидная зараза и начнет комментировать.
Морок, разумеется, исчез вместе с задремавшим Фэем, так что на разворошенной лежанке я сидела в своем настоящем облике. Я перевела взгляд на свои руки – кожа как кожа, только не белая, как обычно, а более голубоватая, напоминающая особый сорт мрамора, из которого построены ступеньки Опаленного трона в сидхийской Столице. Была бы я человеком – про меня сказали бы, что я совсем как огурчик. То есть зелененькая, хоть и без пупырышков. З-замечательно. Но хоть теперь меня можно не пугаться.
Дверь тихо скрипнула, и в нее бочком протиснулся согбенный временем низенький старичок, державший в руках простой деревянный поднос со стоящей на нем глиняной кружкой, над которой поднимался пар. Слепые глаза на изрезанном шрамами лице смотрели прямо на меня, и от этого «взгляда» я невольно поежилась, машинально коснувшись запястья, на котором обычно носила наруч с метательными треугольниками. Наруча, естественно, не было – он мирно лежал на лавке у окна, как, впрочем, и все мое барахло.
– Вы уже проснулись, госпожа? – Старик поставил поднос на лавку между свертками с вещами и моим оружием, да так ловко, что я поневоле задумалась, а действительно ли он слепой.– Вы были больны, всю ночь вас колотило в лихорадке.
– Меня, по-видимому, отравили,– уклончиво ответила я и, откинув одеяло в сторону, обнаружила, что сижу в одной нижней рубашке и белье.
Старик вздохнул:
– Значит, правильно я сделал, что не стал лечить вас от лихоманки. К сожалению, я не сумел распознать, каким ядом была отравлена ваша кровь, госпожа, поэтому понадеялся, что вы выдержите. Сидхе ведь живучи, как кошки.
Вот, значит, как. Фэ-э-э-эй, чтоб тебя крайн побрал вместе с твоим создателем, отзывайся!
«Ты сама приказала мне заткнуться и не возникать, пока сама не позовешь»,– с неохотой отозвался браслет, рубиновый глаз на котором слегка приоткрылся, глядя, как мне почудилось, с легкой укоризной.
Я прям так и сказала?
«Нет, но воспроизвести цитату я смогу разве что в записи, поскольку половина слов мне были совершенно непонятны. Даже в моем обширном словаре таких нету».
У тебя только матерных слов нет.
«Именно».
Я что, даже не повторилась ни разу?!
Фэй глубокомысленно промолчал, а я посмотрела на старика, который забрал с подноса глиняную кружку и сейчас протягивал ее мне.
– Выпейте, госпожа. Это просто настой, восстанавливающий силы.
«Подтверждаю. Просто тонизирующий напиток».
– Спасибо.– Я взяла кружку обеими руками.– А как я здесь оказалась?
– Я на вас наткнулся в переулке, когда вы уже почти не стояли на ногах. У вас был очень сильный жар. К счастью, моя лавка находилась неподалеку, и я смог помочь вам до нее добраться. Я лекарь-травник, и мой долг – помогать всем, кто нуждается в моей помощи. Даже если этот кто-то – сидхе, носящая с собой клинки Танцующих.
Я медленно опустила кружку с приятным на вкус горьковатым отваром и пристально посмотрела в спокойное лицо травника. Тот, словно ощутив на себе этот взгляд, пожал плечами и сел на лавку, положив руки себе на колени.
– Не мое это дело, но на базаре много слухов ходит. А когда ты слеп, то почему-то тебя не видят, считая, что ты еще и глухой. Я слышал, что в Гранце сидхе ищут кого-то из своих преступников. Женщину, укравшую именные клинки сидхийского аристократа.– Знахарь вздохнул.– За клинки большие деньги сулят, а если вместе с воровкой – то вдвое больше.
«Хорошую же они тебе легенду придумали. Что-то у меня сомнения возникли в разумности твоих соплеменников».
Это для черни история. Простой народ и такую сказочку проглотит, особенно если еще и денег приплатить. Поймать, конечно, не поймают, но жизнь осложнить могут.
Я осторожно отпила из кружки, ожидая продолжения, но знахарь, по-видимому, решил предложить слово мне.
– И что из всего вышесказанного следует?
– Совершенно ничего, кроме того, что вам следовало бы покинуть этот город. Насколько я знаю, сидхе-одиночку да еще и с клинками Танцующих за спиной нечасто встретишь.– Старик вздохнул и машинально провел ладонью по израненному когда-то давно лицу.– Может, и не вас тут ищут, но я провел всю свою жизнь на пограничных землях и знаю, что украсть квэли у его владельца невозможно. Разве что отобрать у трупа. А клинки, которые были у вас, сделаны под вашу руку.
«Лесс, а он точно слепой?»
Уже и не знаю.
– Почему вы помогли мне? – Я допила отвар и сейчас машинально крутила в руках опустевшую кружку.– Ведь могли спокойно пройти мимо...
– Мог бы, разумеется. Но мой долг – помогать всем, кому нужна моя помощь. Вам она была нужна.
Ясно все.
Есть еще такой орден лекарей, который помогает всем. Философия у него такая – помоги каждому, кто в этом нуждается. Частенько в доме у такого лекаря можно увидеть и орка с располосованным животом, и человека с пробитой головой, а в другом крыле – больного воспалением легких гнома, перекупавшегося в ледяной воде. Лекари Безмолвия готовы оказать медицинскую помощь всем и каждому, не требуя ничего взамен. В этот орден обычно вступают те, кто хочет исправить грехи бурной молодости, а также все, кто после исцеления захочет остаться и помогать.
«Судя по шрамам на лице этого человека, он как раз из последней категории».
Наверняка.
Я оделась, вооружилась и подхватила с лавки свертки с купленными накануне вечером вещами. Даже проверять не стала. И, уже уходя, оставила на лавке три золотые монеты.
Лекари Безмолвия славны еще тем, что никогда и ни при каких обстоятельствах не рассказывают о своих пациентах. Никому. Подозреваю, что они научились как можно быстрее забывать даже их лица, не говоря уже о том, что имен они тоже не спрашивали. И это молчание имело свою цену. Нет, никто бы не стал требовать денег, но каждый приключенец, каждый «романтик с большой дороги» и каждый беглец знает: сегодня ты не оставишь лекарю Безмолвия хотя бы серебряной монеты – завтра или послезавтра тебя некому будет лечить, как-никак есть и пить надо всем...
Я уже удалялась от лавки знахаря, когда Фэй задумчиво спросил:
«А он не боится, что к нему придут враги тех, кого он штопал накануне, и убьют его самого, а дом сожгут?»
Не боится. Потому что тем, которые враги, тоже может понадобиться помощь. А лекари Безмолвия нейтральны ко всем, их уничтожать – себе дороже в дальнейшем. Хотя я согласна, что люди они более чем странные. Когда я попадала к ним, то иногда видела, что на соседних койках лежат те, кто едва не поубивал друг друга в пьяной драке. И обоим оказывается помощь. Пусть даже завтра они захотят закончить начатое.
«Сумасшедшие они какие-то».
Как и весь этот мир.
Я, откровенно позевывая и удерживая в одной руке авоську с одеждой, медленно поднималась вверх по лестнице к занимаемому номеру. Ключ нашелся не сразу, и, только вставляя его в замок, я поняла, что меня насторожило – за дверью стояла тишина.
«А ты рассчитывала на томные вздохи или шум драки?» – невинным голосочком поинтересовался Фэй, уже обретший утерянную было язвительность.
Знает ведь, гад, что я уже перестала на него злиться за столь жесткую очистку крови от яда растений. Сказал бы заранее о последствиях – ни за что не согласилась бы.
«Я ведь уже извинился...»
Ладно, проехали. Но на будущее – сообщай мне метод лечения и последствия лично для меня, понял? Исключение – когда я настолько труп, что адекватно не соображаю.
«Принято».
Ключ повернулся в замке с едва слышным скрежетом, и я бесшумно вошла в комнату. Джерайн спал, облокотившись на небольшой столик в углу, на котором в художественном беспорядке были разбросаны какие-то непонятные миниатюрные инструменты – что-то вроде деталек, мелкие полупрозрачные камешки и прочая дребедень.
«Рабочее место артефактора, что ты хотела».
И что, так всегда?
«Нет, сейчас даже весьма аккуратно. Обычно все намного хуже, на этот раз творческий бардак хотя бы на столе поместился...»
Я только вздохнула, глядя на хмурое, так и не разгладившееся даже во сне лицо д’эссайна, с которого уже давно соскользнул морок. Протянула руку, чтобы погладить по отливающим рубином растрепавшимся волосам, но в последний момент удержалась, и ладонь так и не коснулась блестящих прядей. Джер, будто что-то почувствовав, настороженно замер на мгновение, но затем черты лица его снова расслабились, и он продолжил спокойно сопеть. Прямо-таки умилительное зрелище!
Я еле заметно улыбнулась, все же осторожно касаясь самыми кончиками пальцев волос спящего д’эссайна, хотя тот наверняка уже проснулся и сейчас просто пребывает в настороженной полудреме. Убрала красноватые прядки, занавесившие лицо. Тот, все так же упорно не просыпаясь, застонал, затем пробормотал что-то неразборчивое и повернулся так, чтобы мне было проще к нему прикасаться.
«Ему определенно нравится,– хихикнул Фэй, а через несколько секунд выдал задумчивым голосом: – Да и тебе, похоже, тоже».
Ты еще скажи, что погладить человека... то есть д’эссайна, по голове – неприлично.
Неизвестно, сколько времени я еще разбирала бы шелковистые рубиновые волосы, которые, по самым скромным прикидкам, должны были доходить Джеру уже до поясницы, если бы желудок не напомнил о себе. Н-да, после устроенной Фэем экстренной очистки организма есть хотелось попросту жутко. Поэтому я с неохотой скользнула ладонью к плечу Джерайна и легонько его сжала.
– Просыпайся, соня, завтрак ждет.
Джер тут же содрогнулся всем телом, не открывая, впрочем, глаз.
– Ка-акой за-автрак? – зевнул он во весь рот, блеснув острыми зубами.
– Подозреваю, что горячий. Надеюсь, что в этой гостинице умеют такой делать, иначе им придется быстро научиться. Так ты встаешь? – улыбнулась я, ощутимо царапнув его ногтями по плечу.– Ты что, всю ночь тут мастерил?
Д’эссайн лениво приоткрыл левый глаз и внимательно посмотрел на меня.
– Для начала я просыпаюсь. Благо большую часть ночи я как работал, так и ждал одну пропавшую неизвестно куда сидхе. Что с тобой было? – Он окинул меня оценивающим взглядом.
Я неопределенно пожала плечами, прекрасно зная, что вид у меня сейчас – краше в гроб кладут.
– У меня была просто незабываемая ночь, которая меня совершенно вымотала,– честно призналась я, пряча улыбку в уголках губ.
«О да-а-а. Лесс, тебе не было бы цены, как дипломату. Сказать чистую правду, при этом вложив в фразу совершенно другой смысл. Это уметь надо».
В сидхийской Столице подобная дипломатия – вопрос выживания.
Джерайн широко зевнул и разлепил второй глаз, неторопливо поднимаясь со стула.
– Надеюсь, это не означает, что ты настолько обессилела, что не в состоянии продолжать дальнейший путь? А то после незабываемой ночи следует обычно не менее незабываемое утро. И утро в отличие от ночи ничем прервать не удастся.– Произнеся последнюю фразу, он потянулся, зевнул, встал на мостик и из него переступил на ноги.
Эх, завидую. Мне бы такую пластику движений. Нет, конечно, я способна на подобные трюки, но у Джерайна это все выходило настолько естественно и непринужденно, что оставалось только завистливо вздыхать.
– С тобой снова делиться стимулятором или достаточно вчерашнего инцидента?
– А тебе что, хочется выслушивать по второму кругу мои дурацкие шуточки и смешки? – вздохнула я, с неохотой приказывая Фэю восстановить мою человеческую внешность.– Нет? Тогда не надо...
«Мне кажется или ты расстроилась?»
Не думаю. Через пару дней я с дочкой увижусь...
«Тогда почему ты не радуешься?»
Я только пожала плечами, не находя даже мысленного ответа.
– Шуточки я слушать не против, дорогая моя.– Джер легким движением скользнул мимо меня, попутно взъерошив мои волосы.– Просто мне не очень нравится становиться их объектом.– Он обернулся ко мне, на глазах превращаясь в Джерину.– А иногда бывает просто не до шуток,– закончил он совершенно серьезным тоном и глотнул пару глотков из какой-то бутыли.
– Слушай, что пьешь и почему не делишься? – Я ловко выхватила у него из рук бутылку и с подозрением принюхалась к плещущейся в ней жидкости.
Фэй пробормотал что-то неодобрительное насчет «шаманских штучек», а я озадаченно приподняла бровь.
– То, что я пью, тебе пить не рекомендую. Рога на лбу вырастут,– сурово ответил Джер и, глядя на выражение моего лица, широко и довольно улыбнулся, как кот, дорвавшийся до сметаны.– Нет, конечно, все не настолько серьезно. Просто фиксатор личины.
– Рога растут, когда муж изменяет,– фыркнула я, возвращая ему бутыль, и, дойдя до двери, уже от порога обернулась.– Ну мы как, идем или нет? Все же одному... то есть одной, тебе лучше не спускаться – твой вчерашний воздыхатель уже вовсю у стойки кружит.
– Крайн...– пробормотала Джерина себе под нос, после чего подхватила меня под локоть и яростно прошептала: – Только можно сегодня без вчерашних шуточек? Этот воздыхатель мне весь вечер испортил. Правда. Все, молчу, помню, немая.
Не знаю, как на Джера подействовал оный фиксатор личины, но я почему-то вместо ощущаемых вчера крепких, но все ж таки женских узких пальцев чувствовала плотную мужскую ладонь.
– Э-э-э...– Я недоверчиво потыкала пальцем пышную грудь и удивленно приподняла бровь, осознав, что морок я почему-то не ощущаю. Жесткие мышцы – да, но не ожидаемую мягкость.– Джер, один вопрос: а ты уверен, что это фиксатор личины? Тогда почему я на ощупь чувствую настоящего тебя, если вчера осязание тоже обманывалось иллюзией?
– Потому что ты – это ты, на тебе Фэй и его защита. Он чужую магию не любит. И, увы, то, что он творит, не выдерживает многочисленных прикосновений. Да, понимаю, иллюзия, смываемая дождем, выглядит красиво, но для того, кто от этого страдает,– прискорбно. Теперь же даже мой вчерашний ухажер не заметит разницы между мной и женщиной... Если я ему сам на нее не... укажу. Так что претензии предъявляй своему браслету.
– Честно говоря, я уже устала ему претензии предъявлять,– вздохнула я, с ощутимой неохотой убирая руку и выходя за дверь.
Обсуждаемый браслет честно молчал.
– Тогда приказывай,– шепнул Джер мне на ухо и вновь прикинулся немым.
Мило, очень мило.
Мы спустились вниз по лестнице, настолько мрачные и ушедшие в себя, что даже хозяин гостиницы, тот самый эльф, что вчера радостно осыпал Джерину комплиментами, поумерил свой пыл и вежливо поинтересовался, как мы отдохнули. Видимо, вопрос был настолько неуместным, да и выражения лиц у нас оказались столь красноречивыми, что эльф перестал пытаться нас разговорить, ограничившись тем, что вежливо проводил нас к свободному угловому столику недалеко от стойки. Горячий завтрак в этом заведении действительно оказался выше всяких похвал, правда, заметила я это только после того, как сжевала примерно половину содержимого тарелки. Скосив глаза на Джера, я поняла, что у него дела обстоят примерно так же – д’эссайн механически поглощал свою порцию, не реагируя на внешние раздражители.
«Это так кажется. На самом деле – попробуй к нему в таком состоянии со спины подкрасться, и он весьма недвусмысленно тебе объяснит, почему этого делать не стоило».
Я что, похожа на самоубийцу?
«Это был риторический вопрос или на него можно ответить честно и откровенно?»
Лучше не надо, и так ответ знаю.
Я вздохнула и, расправившись с завтраком на своей тарелке, почувствовала себя несколько лучше. Ну что ж, осталось только купить лошадь и проваливать отсюда на все четыре стороны. Если лекарь Безмолвия сказал правду, а врать он не стал бы принципиально, то на меня в Гранце объявлена охота. Не совсем на меня, конечно. Сидхе просто столько сил положили, чтобы извести д’эссайнов, столько радости было, когда они наконец-то исчезли, а сейчас – вот он, последний выживший. Я прекрасно представляла ход мыслей короля, сидящего на Опаленном троне: д’эссайны размножаются, почти как тараканы, а на фертильность и потенцию они первые лет двести не жалуются совершенно, и, значит, чем дольше живет оный опасный хищник, тем больше вероятность, что после него останется немало полукровок. А кровь д’эссайнов настолько сильная, что полукровки практически от любой расы наследуют все способности этих хищников. То есть фактически возможно возрождение д’эссайнов.
«Лесс, я бы сказал, что возможности д’эссайнов к продолжению рода не настолько велики, как твой народ предполагает. Честное слово. Полукровки всегда полукровки. Так что восстановления народа д’эссайнов не получится – скорее будет выведена новая раса полукровок, и неизвестно еще, на что она окажется способной».
Фэй, будем считать, что ты мне этого не говорил, а то я Джерайна сама прибью в темном переулке.
«Думаешь, получится?»
– Нет, но попробовать как-нибудь стоит. Особенно если он чересчур меня достанет.
Я оставила на столике пару серебряных монет и направилась к выходу, предварительно шепнув Джеру на ухо, что пойду подбирать себе лошадь. Тот, разумеется, ничего не ответил, но челюстями заработал активнее, явно не намереваясь долго тут задерживаться после моего ухода. К сожалению или к счастью, но разыгрывать с утра пьяную ему было не с руки, так что на этот раз за меня никто не цеплялся – и то хорошо. Я преувеличенно радостно сделала ему ручкой и скрылась за дверью.
Насколько я помнила, конные ряды располагались слева, чуть в стороне от Базарной площади. В прошлом году я вывозила Эрин сюда на ярмарку и как раз приводила ее, чтобы посмотреть на лошадей Приграничья. В тот раз действительно было на что посмотреть – частенько в конных рядах Гранца продавали скакунов, которые к лошадям имели весьма посредственное отношение. Что поделать, лошади не всегда полностью оправдывали себя и свою стоимость при объезде пограничных земель. Слишком уж много сторожевой нежити мои сородичи напустили в узкую лесополосу шириной, быть может, верст в пять, наложив на Приграничный Лес два десятка охранных заклинаний, которые не давали нежити вылезать за пределы этого леса, и проигнорировав хоть одно контролирующее.
То есть получалось, что каждый, кто рискнет пересечь границу в неположенном месте – один-единственный тракт, ведущий из людских земель в сидхийские, который тщательно охранялся не только таможней с обеих сторон, но и рядом заклинаний,– мог быть запросто съеден нежитью Приграничного Леса. Таким образом, проблема нелегальных мигрантов была разрешена радикальным способом. Тем же счастливчикам, которые умудрялись-таки проскочить сквозь Приграничный Лес целыми и невредимыми, «радовались» в одном из приграничных сидхийских городов – одиночек могли пропустить, а вот группу безжалостно расстреливали еще с крепостных стен...
«А группу-то почему?» – удивился Фэй, внимательно слушавший мои мысленные рассуждения.
Потому что одиночка может быть полезен, такого у нас сразу в оборот берут, а вот группа может оказаться проблемой. И не смейся, такие случаи уже были: после того как кучка приключенцев едва не обнаружила вход в Seith’der’Estell, сидхе перестали пускать кроме как по одному – по два. Для тех, кто прошел официальным путем, разумеется, никаких проблем не было – торговля, она и в сидхийских землях торговля.
Фэй что-то пробормотал про «длинноухих, которые со своей секретностью только проблем себе создали», но тему для обсуждения поднимать не стал. И на том спасибо. Я как раз вошла в конные ряды, внимательно глядя по сторонам.
При самом входе обычно располагались стойла породистых жеребцов, идущих за баснословные деньги, великолепно выезженных, быстрых, выносливых, но, к сожалению, неприспособленных к полевой жизни в приграничье. Таких коней обычно покупали местные мелкие аристократы, предкам которых король когда-то пожаловал здесь земли, а на деле – выгнал подальше от людской столицы, чтобы не мешались со своими интригами.
Я недолго полюбовалась на красавцев-коней, горделиво изгибающих шеи, и со вздохом прошла мимо. Для того чтобы протащить д’эссайна через Приграничный Лес, нужно что-то менее прихотливое, чем породистый жеребец, и более выносливое, чем простая лошадь. Да и денег у меня если и хватит на такого красавца, в чем я сильно сомневалась, то на дорогу совсем ничего не останется.
Чем дальше, тем дешевле – закон конных рядов. Только вот предлагаемые тяжеловозы, лошади похуже и жеребята меня тем более не устраивали. Я потолкалась немного в толпе потенциальных покупателей, состоящей наполовину из крестьян из ближайших деревень, чуть не сломала пальцы воришке, пытавшемуся незаметно выудить у меня кошелек из кармана куртки, и в конце концов плюнула на все и пошла к самым дальним загонам, где обычно продавали ездовых животных «не для людей».
Именно ездовых животных, потому что тролли из-за своей массы не могут ездить на обычных лошадях, и специально для них предлагались странные существа, больше всего похожие на гибрид лошади и быка,– ройоны. Эти парнокопытные создания, покрытые шерстью с ног до головы, на спину представителя которых я без небольшой стремянки вообще не влезу, являются всеядными, довольно мирными существами, правда, все зависит от того, как ройона выдрессировать.
Сам по себе ройон – довольно жутковатого вида: длинные, чуть изогнутые вперед рога на широкой морде, больше напоминающей бычью, чем лошадиную, зубы острые настолько, что перекусывают человеческую руку, не особо напрягаясь, рост... Ну спина этой твари как раз на уровне моей макушки. И при всем при этом ройоны поначалу очень ласковые. Если жеребенка ройона с малолетства приучать есть траву и овощи, обращаться с ним хорошо, то в результате получается весьма милая тварюшка, с которой могут безбоязненно играть соседские дети. Она ни разу в жизни никого не укусит, не причинит ни малейшего вреда. Но если ройона натаскивать, как цепного пса, то можно получить на редкость злопамятного и свирепого скакуна, признающего только своего хозяина и клацающего зубами на всех остальных.
Нет, пожалуй, у меня нет желания несколько лет возиться с жеребенком ройона, а взрослого купить не решусь – не зная, как именно его дрессировали, ни в чем нельзя быть уверенной.
«И правильно, вон как те из-за ограды зыркают».
Я пригляделась к угольно-черным ройонам у дальней ограды загона и мысленно согласилась с Фэем. Похоже, этих обучали как раз как боевых скакунов, мне с таким не управиться. По крайней мере, нет желания тратить время и силы на то, чтобы с ним совладать.
Тут откуда-то справа раздалось настолько пронзительное, звонкое ржание, что я недовольно вздрогнула и стремительно обернулась, не веря своим ушам. Из крайнего справа загона, который обступила толпа любопытных, слышалось ржание сидхийского наймара!
– Не верю, как они его сюда затащили,– пробормотала я, бегом устремляясь к загону и расталкивая возмущавшихся на все лады зевак для того, чтобы увидеть, как рослый антрацитово-черный наймар с ярко-алой, переливающейся на солнце всеми цветами пламени гривой таскает за собой упрямо не желающего отпускать поводья полуорка.
Я пригляделась – наймара явно поймали, а не вырастили, у выращенного животного вряд ли будут шрамы от плети на гладкой шкуре и отметины на шее от прочной петли. И немудрено – сидхийские наймары только сидхе и слушаются, мы знаем к ним подход, а без него взрослых наймаров попросту не приручить. Этот же, скорее всего, лишился своего хозяина где-нибудь в Приграничье и наверняка слонялся по окрестностям, мешая жить местному населению, пока его не изловили.
«Лесс, только не говори мне, что ты собралась приобрести себе эту зверюгу!»
А почему нет?
Я огляделась, высматривая хозяина наймара. Кажется, вон тот человек с явной примесью орочьей и еще непонятно чьей крови, с ухмылкой стоящий у края загона, и есть хозяин. Кое-как протолкавшись к нему, я поинтересовалась:
– Уважаемый, не подскажете, чей это конь?
– Мой, разумеется.– Он окинул меня сальным взглядом и криво усмехнулся.– А тебе что, купить хочется? Да не оседлаешь ты его, сбросит сразу же. Приходи лучше ко мне вечерком, я себя оседлать дам, сбрасывать не буду. Прокатишься так, что вовек не забудешь.
Меня перекосило, но яростно ржущий наймар с огненной гривой уже полностью завладел моим вниманием. Видно было, что скакуна уже достало все, что наверняка ему не дают устроить хороший забег, который необходим ему, как воздух. Что держат в тесном помещении. Даже в сидхийской Столице, под землей, у наших наймаров были просторнейшие конюшни...
– Сколько? – ледяным тоном поинтересовалась я.
– Пятьдесят золотых, и это только для тебя, красотка,– хохотнул продавец, краем глаза наблюдая за тем, как потерявшего сознание орка оттаскивают в сторону помощники.
Наймар в напряжении застыл посреди вытоптанного загона, тяжело дыша. Похоже, уже не первого седока скинул.
– Пятьдеся-а-а-ат? – протянула я, оценивающе глядя на отливающую багровым черную шкуру наймара.– Да кто его у тебя за пятьдесят золотых купит, если никто оседлать не может?! Тридцать, не больше! На живодерне все равно меньше получишь.
– По рукам,– хохотнул тот. Что-то он подозрительно быстро согласился.– Только учти, деньги вперед, а потом можешь его забирать. Если сумеешь. Получится – твой. Нет – деньги обратно не верну, и коня не получишь.
– Крайн с тобой, согласна.– Я отсыпала в подставленную ладонь требуемую сумму и, перемахнув через ограду загона, неторопливо направилась к напряженно подобравшемуся наймару.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что седло на нем надето кое-как, видно, что надевали, пока удерживали силой. Ох идиоты... Наймар вообще седла не терпит, если узду – хоть более-менее, то вот седло ненавидит. Немудрено, что он обозлился и никого к себе не подпускает...
Фэй благоразумно молчал, не вмешиваясь в процесс, а я медленно подходила к храпящему скакуну, негромко с ним разговаривая и стараясь не отвлекаться на выкрики зевак. Сейчас главное – освободить наймара от ненавистной ему сбруи, тогда, быть может, он пойдет на контакт.
– Ну-ну, хороший... Не дергайся, я только седло это дурацкое сниму...– Я осторожно подошла к наймару вплотную и взялась за ремень подпруги.
Наймар предупреждающе заржал, но не шелохнулся. Темно-бордовый глаз с подозрением уставился на меня, ловя каждое мое движение.
Наймар из тех существ, которые чуют магию и умеют видеть сквозь иллюзии. Вернее не совсем так – иллюзию эти животные вообще не замечают, так что подобраться к ним под личиной любимого хозяина не удастся. Может, сейчас этот скакун не дергается только потому, что видит не человеческую женщину с наполовину заплетенной каштановой косой, а сидхе. К нам наймары относятся гораздо более благосклонно. Конечно, не так, как единороги к пресловутым девственницам, но хотя бы не бросаются первыми.
Я наконец-то расстегнула ремень подпруги и с усилием скинула со спины наймара тяжелое и неудобное седло, ласково проведя ладонью по черной шкуре. К счастью, растереть седлом ему спину до крови эти сволочи не успели, значит, есть все шансы приручить.
Мы с наймаром переглянулись, и оба вздохнули посвободнее – конь потому, что с него наконец-то сняли вконец его доставшее седло, а я из-за того, что раз мне за попытку погладить не наподдали копытом, то дела обстоят лучше, чем мне казалось поначалу.
– Ну что, малыш, пойдешь со мной? – тихонько проговорила я ему, осторожно гладя огненно-красную гриву наймара.
Тот подумал, потом чуть повернулся ко мне боком так, чтобы было удобнее залезать на него. Ох, совсем отпустило. Похоже, он все-таки согласен. Ладно, тогда...
– Как тебя назвать? К сожалению, не знаю, как называл тебя прежний хозяин, но, может, подойдет Флайм?
Наймар, разумеется, не ответил, но и не шелохнулся, все еще позволяя мне сесть на него.
– Ладно, тогда договорились.
Я подпрыгнула и оказалась на спине наймара. Но стоило мне только подобрать поводья и выпрямиться, как тот сделал лихую свечку, да так неожиданно, что я едва успела ухватиться за алую гриву и сжать его бока коленями, чтобы не навернуться, и с места пошел в галоп, явно намереваясь перемахнуть через высокую ограду. Народ едва успел разбежаться с матерками в разные стороны, когда наймар взвился в воздух, перемахивая через покосившееся в одном месте ограждение. Я успела услышать проклятия продавца, осознавшего, что еще раз продать чудо-коня не удастся, а Флайм уже уносился с явно надоевшего ему до крайна базара. Что могу сказать – это было взаимно.
Далеко мы, впрочем, уехать не успели, потому что у самых ворот к нам подлетел Джерайн на вороном коне. Флайм заржал и попытался тяпнуть конкурента за бок, но я вовремя осадила наймара, заставив его чуть развернуться и поглаживая нервно подрагивающего скакуна по шее. Видимо, совсем его прежние хозяева доконали, раз он такой дерганый. Ну ничего, по счастью, это вроде как еще лечится...
– Флайм, не дергайся, свои это.– Наймар недоверчиво покосился на меня гранатовым глазом и фыркнул, тряхнув алой гривой. Я же покосилась на Джера, который прятал улыбку в глазах, и вздохнула.– С приобретением тебя.
– Тебя тоже. Думаю, что он очень тебе... идет.– Джер отсалютовал.– Теперь за вещами – и из города, так?
Мы с наймаром переглянулись, а потом окатили д’эссайна несколько пренебрежительными взглядами. Я потрепала Флайма по холке и чуть тронула его бока каблуками. Эх, отвыкла я без седла ездить, но ради наймара можно и не на такие жертвы пойти. В конце концов, если будет совсем уж неуютно, приспособлю какое-нибудь одеяло или попону куплю, против этого сидхийские скакуны совершенно ничего против не имеют.
– Ага, именно что. Кстати, ничего, если мы заедем в одну небольшую деревеньку, которая несколько в стороне от основного тракта? – поинтересовалась я, направляя Флайма по мощенной булыжником улице.
«Не думал, что тебе требуется официальное разрешение твоего работодателя».
Не требуется вообще-то, но если он согласится, то можно будет без лишних препирательств хотя бы на день остановиться в Вересковой Заросли.
– Рискнуть можно.– Конь Джера последовал за Флаймом.– Тем более что ночевка под крышей может того стоить. А может и не стоить... В любом случае я предпочту побыстрее покинуть этот город, во-первых – до того как начнут проверять, что это за сидхе под личиной купила себе наймара, а во-вторых – чтобы иметь возможность полюбоваться тем зрелищем, которые вы должны представлять.
– Зрелищем? – Я удивленно приподняла правую бровь.
«Удивительно, но он даже не поинтересовался, какая деревня и зачем туда ехать».
Так привык, может быть.
«Скорее доверяет. Хотя обычно он поначалу раз десять перепроверит, а уже потом поверит. Возможно».
– Это, должно быть, красиво...– протянул Джер.– Тем более что сидхе на наймаре я еще ни разу не видел...
– Значит, у тебя будет возможность посмотреть на это до того, как ты доберешься до сидхийского королевства,– улыбнулась я, пуская Флайма вскачь.
Надо все-таки отдать должное наймару – он постепенно приходил в себя, если можно так выразиться, и, готова поспорить, что после дня, проведенного в забеге по тракту, он совсем, так сказать, обретет себя. В неволе он бы зачах через несколько месяцев...
Для того чтобы собраться, много времени не потребовалось. Правда, пришлось оставить Джерайна с лошадьми, иначе от его воздыхателя мы отбивались бы не один час. Мне и так нелегко пришлось – когда я, благополучно сбросив поджидавшему под окнами д’эссайну его объемистое барахло, спустилась вниз, чтобы сдать ключ от комнаты, эльф поймал меня у двери и начал выпытывать, куда мы едем и как нас можно будет найти. Ну не нас, конечно, а Джера в его женском обличье. Действо затянулось почти на четверть часа, после чего я благополучно послала эльфа к крайну максимально нецензурными выражениями и попросту сбежала туда, где меня ждал д’эссайн.
И только когда ворота Гранца остались далеко позади, я наконец-то стряхнула с себя уже успевший осточертеть морок и, сдернув с кончика косы кожаный шнурок, позволила черным с синеватым отливом прядям плескаться на встречном ветру. Флайм без понукания перешел на галоп, и какое-то время мы с ним мчались по пустынному тракту так быстро, как только мог бежать наймар. Джерайн почти сразу остался где-то далеко позади, и только через несколько минут я пригасила галоп наймара, чтобы дождаться отставшего спутника. Эх, хорошо все же! Я уже и забыла, каково это – мчаться во весь опор на сидхийском скакуне...
Джерайн догонял меня стоя в седле – и при том пустив лошадь в галоп. Не то он приклеил себя к седлу, не то изобрел новый способ удерживаться на лошади, но скорее всего, этому паразиту просто лучше всего удавалось то, чем частенько хвастаются лесные эльфы. Подъехав ко мне, он снова сел в седло, продемонстрировав неверность первого предположения.
– Прости, не мог удержаться. Стоя видится дальше, а оторвать свой взор от того потрясающего зрелища, которое ты мне устроила, я не мог, увы.– Джер задорно улыбнулся.
– Спешу тебя разочаровать, но лично я тебе ничего не устраивала. Это Флайму надо было несколько встряхнуться, что он и сделал без малейшей инициативы с моей стороны.– Чтобы можно было разговаривать на ходу, я, чуть тронув каблуками наймара, пустила его плавной рысью и одновременно попыталась хоть как-то собрать слегка спутанные встречным ветром волосы.– Кстати, ты не представляешь, насколько мне приятнее видеть твою почти родную, наглую, ухмыляющуюся рожу вместо личика вечно насупленной мрачной девицы.
– Если честно, то под насупленным ликом той девицы мое лицо было настолько же насупленным, так как поводов для особой радости я рядом не наблюдал. Сейчас же я могу видеть как твое лицо, так и прелесть твоей фигуры, особенно в сочетании с этой жертвой мясника. Знаешь ли, вместе вы смотритесь просто потрясающе, особенно во время безумной скачки, по чьей бы инициативе она ни началась!
Флайм, до того спокойно рысивший бок о бок с конем Джера, нервно дернул ухом и, повернув голову, вдруг так клацнул зубами у самой морды вороного, что тот шарахнулся на добрую сажень в сторону, едва не сбросив седока. Я усмехнулась и легонько потрепала даже не сбившегося с плавной рыси наймара по огненной гриве.
– К твоему сведению, наймар понимает все или почти все. Он разве что разговаривать не умеет. И мне кажется, что обзывать такого красавца «жертвой мясника» не очень хорошо, что он тебе только что продемонстрировал.
– О, что ты,– Джер оскалился,– я прекрасно знаю, что наймары все, что могут, понимают. А что не могут, принимают на свой счет – и упорно мстят. Более позитивное отношение к жизни увеличило бы ее продолжительность, но, увы, перестроиться им обычно сложновато. Впрочем, если противник заведомо сильнее их – и не угрожает ни им, ни тем, о ком они так или иначе заботятся, то злить их можно почти безбоязненно. Они не злопамятные. Просто злые и память хорошая.– Джер рассмеялся.– Только в «жертве мясника» не было никаких оскорблений, а одна лишь констатация того факта, что его содержали в довольно плохих условиях. И сочувствие конечно же.
Флайм только всхрапнул. Фэй вел себя непривычно тихо, радуя меня невмешательством в мои мысли. А я лишь плечами пожала, склоняя голову набок и машинально поправляя перевязь квэлей. Я не могла сказать, что привыкла к д’эссайну, с которым пикировалась изо дня в день вот уже почти три недели. Но что-то в нем неуловимо изменилось. После чаролета, даже после Гранца. Я не знала, кого он мог встретить в этом городе, но он больше не вел себя, как мальчишка, впервые вырвавшийся в большой мир. Он начинал мне нравиться не только как кто-то, с кем можно бесконечно спорить, перебрасываться шпильками, а иногда и метательными треугольниками. Я уже видела в нем не только нанимателя, не только хищника-д’эссайна, которого по идее я должна была попытаться убить в первую же минуту нашей встречи.
Что-то неуловимо изменилось, как и мое отношение к Джерайну Тени.
Д’эссайн тоже замолчал, задумчиво перебирая что-то на пальцах, будто считая. Затем встрепенулся и окинул меня внимательным взглядом. Снова взгляд, только какой-то... оценивающий. Прищурился – и посмотрел на меня сквозь опущенные ресницы.
– Начинаю сожалеть о том, что не являюсь большим знатоком орочьей поэзии.– Джер притворно вздохнул.
Я озадаченно приподняла бровь:
– Что, навалился приступ вдохновения, и ничто, кроме орочьей поэзии, это выразить не может?
– О, сразу видно, что с ты с этим творчеством вовсе не знакома. Дело в том, что орочий словарь страдает недостатком слов. Собственно, потому они и знают общий почти поголовно. В то же время орочья поэзия строится на сравнении объектов с известными понятиями. Так, колодец может быть «слезой земли, жизнь дающей, о тех, кто сюда не дошел». Это так, к примеру. Но, увы, найти адекватного сравнения для твоей красоты у меня не получится – не хватает знания некоторых слов.
– Ты просто издеваешься,– вздохнула я, направляя наймара на небольшую дорожку, ведущую на запад, в сторону от основного тракта.– Верст через пятнадцать будет небольшая река, сможем остановиться там, если захочешь. А оттуда до Вересковой Заросли уже рукой подать.
– Я совершенно серьезен.– Джер чуть расправил плечи.– А сколько времени до этой деревеньки ехать, а?
– Я тебе лучше в расстоянии скажу. От реки, если перебраться через брод, а не ехать до моста, верст десять напрямик.– Я чуть улыбнулась. Если все пойдет хорошо, то к вечеру я уже увижу Эрин... Все-таки я скучаю по ней...– Думаю, что на закате мы уже будем на месте, может раньше, если не будем долго задерживаться у реки.
– А коли не напрямик, то верст сорок, да? – Джер ухмыльнулся.– Если не секрет: а почему ты туда рвешься?
Я невольно улыбнулась. Так что даже не сразу смогла скрыть эту нежную улыбку.
– У меня там ребенок. Дочь.– Улыбка погасла так же неожиданно, как и появилась.– Только о ней мало кто знает. Из посторонних – лишь Тираэль и теперь ты. Тира я предупредила, скажу и тебе. Если Эрин пострадает из-за того, что ты будешь трепаться о ней с кем не следует, то я тебя разыщу даже на том свете, и, поверь мне, лучше тебе в таком случае будет самоуничтожиться, а не ждать, пока я до тебя доберусь.
Д’эссайн невольно присвистнул:
– Знаешь, глядя на тебя, поверить, что у тебя есть дочь, практически невозможно. И... мне было бы интересно с ней познакомиться. Честно.
– Она вся в отца,– улыбнулась я, что действительно было правдой. От своего отца она взяла все или почти все: будь Эрин мальчиком, то могла бы стать точной копией Альена, и только жизнерадостность у нее была материнская.– Но ты намекаешь на то, что не нашлось бы такого идиота, который рискнул бы сделать мне ребенка и остаться при этом в живых?
– Интересно, откуда у тебя возникла мысль, что я мог подобное подумать? – Джер сделал большие глаза и невинно похлопал ресницами.– Тем более что я сомневаюсь, что встретил бы тебя, если бы он был в живых...– Д’эссайн осекся.– Прости...
Я ничего не ответила, только одарила его взглядом, которым ясно показала, какой же из Джерайна отвратительный дипломат и как именно у него дела обстоят с умственным развитием, с чувством такта и так далее, после чего пришпорила наймара, стремясь добраться до реки как можно быстрее...
Джерайн Тень
Иногда невольно вырвавшееся слово способно разрушить магию момента лучше, чем удар тарана – крепостную стену. И кто, спрашивается, меня за язык тянул? Никто, если быть честным. Сам кашу заварил, самому и расхлебывать придется. Бедная Лесс... Иначе и сказать нельзя.
Конечно, я хотел «всего лишь» сказать, что она бы не оставалась наемницей, если бы в этом мире был кто-то способный заботиться о ней... И о ее дочери. Интересно, сколько времени теперь мне придется привыкать к тому, что у Лесс есть дочь? Так вот, если бы у нее была возможность зарабатывать чем-то, кроме наемничества, столько, сколько хватало бы ей хотя бы на подобие той жизни, к которой она привыкла в Столице, а также на то, чтобы обеспечить хорошее детство дочери,– она наверняка предпочла бы другую работу. Хотя опять же загадка – что это за странная деревенька, жителям которой Лесс настолько доверяет, что не боится оставить там свою дочку одну...
Потому что никого, кроме дочки, у Лесс точно нет. Простите, где-то еще путешествует ее драгоценнейший любовник-эльф. Есть ли у нее кто-нибудь, кроме него? Хороший вопрос, но, судя по тому, как она себя ведет,– нету. А еще – если судить по тому, насколько серьезно она себя ведет сейчас, все прочие связи носят еще более эпизодический характер, чем мои. Хотя я и допускаю, что количество тут компенсируется качеством. По крайней мере, с эльфом она... Крайн, как только я вспоминаю о том, что слышал и что после этого видел, организм не может не отреагировать. В седле ехать неудобно! Переключаюсь обратно.
Итак. По пунктам. У Лесс есть дочка. Это раз. Еще у нее был любимый. Это два. Он умер или погиб – это три. Так... Любимый, скорее всего, был человеком. Почему не сидхе – потому что она сама говорила, что ее не особо братья по крови любят. Эльф... Вряд ли. Тогда бы она не относилась к Тираэлю так спокойно – он наверняка регулярно напоминал бы ей о ее ушедшей любви. Хотя тут я, может, и ошибаюсь, это для меня все эльфы если и не на одно лицо, то кажутся похожими, как братья. Зеленорожих, каменнозадых и двухголовых можно опустить. О коротышках же и детях крови также лучше и не предполагать – себе дороже выйдет. Опять же флирт с Дрейком тогда был бы исключен. Значит, человек...
Наверняка он все-таки погиб. Потому что иначе мои года не были бы обозваны «детским возрастом» – если любимый умирает от старости, то учишься ценить каждую минуту, проведенную вместе, и ценить чужой возраст.
Итого: у Лесс был человек-любовник-муж (выяснить по возможности), которого она любила настолько, что у них оказалась дочка. Сей человек погиб в самом расцвете сил, скорее всего потому, что был наемником или солдатом... Какая разница! Так... Еще раз. Близкий человек. Самый дорогой. Гнев и ненависть... Да, сложить один и один бывает нелегко. Зато теперь я прекрасно понимаю, почему Лесс так на меня разозлилась в Иррестане. Шепчущие, Шепчущие, вы носите с собой чужую боль и чужую радость, не имея с этого ничего для себя. Парадокс вашей смерти, не так ли? Но звать я вас сейчас не буду. Потому что вины моей перед Алессьер это не искупит, напротив, усугубит.
Вот только как извиниться, если она до сих пор не проронила ни слова и сидит мрачнее тучи? Думаю, что и отвечать будет сухо и только по делу... Были бы мы в городе – я мог бы купить цветов, сластей у кондитера, какую-нибудь дорогую безделушку, а то и сделать что-нибудь самостоятельно, но... Думаю, что время года, когда цветы растут в лесу, уже прошло. Или нет и стоит попытаться поискать? Хороший вопрос. А еще молчание нужно прекращать, и как можно быстрее, иначе... Да. Я ненавижу быть виноватым.
– Лесс, прости за нескромный вопрос – а привал на перекус мы когда делать будем?
– Минут через пять покажется излучина реки. Мы сможем сделать привал, искупать лошадей и искупаться сами.– Сидхе выудила из кармана тонкий кожаный шнурок и принялась переплетать косу, отпустив поводья.
Потенциальная конская колбаса даже ухом не повела на такую беспечность хозяйки, продолжая плавно рысить по узенькой дорожке. Хвалю.
Мысль о том, чтобы искупаться самому... Даже если вычеркнуть возможность хотя бы полюбоваться красотой Лесс, не то что сделать с ней что-либо еще, все равно – купания однозначно не хватит моим расшатанным нервам. Полежать в прохладной воде, успокоиться... Здорово.
– По крайней мере, твой конь по купанию явно соскучился.
– Согласна...– Она отпустила аккуратно заплетенную косу, а впереди как раз показалась река и берег, усыпанный мелкой галькой.
Речная вода блестела в солнечном свете, как чешуя гигантской змеи. Хотя я и не знаю, встречаются ли в природе серебристые змеи метров этак тридцати в поперечнике. Надеюсь, что нет, ибо проверять свои надежды как-то не хочется. Берег был усеян мелкой галькой и камнями, а частые сосенки создавали впечатление зеленой стены, за которой может прятаться что угодно... Или кто угодно. Дорога шла дальше вдоль берега, но в месте поворота была премилая полянка, на которой мы и расположились.
Сидхе, недолго думая, соскользнула со спины наймара. Сдернула с него одеяло, временно заменившее попону, сбросив на землю. Туда же отправился рюкзак, и я не успел опомниться, как сидхе принялась расшнуровывать высокие сапоги.
– Привал у нас на этом берегу? – уточнил я, стягивая с ног свои сапоги.– Или на тот все же переберемся?
Согласен, глупое предложение – наверняка дорога доведет нас до брода, а затем и до той странной деревеньки. Но должен же я сказать еще какую-нибудь глупость, чтобы хотя бы постепенно снять напряжение?
– Если у тебя есть желание переплывать реку в самом глубоком месте, останавливать не буду,– отрезала сидхе, даже не съязвив по поводу моих слов. А жаль.
Она скинула сначала куртку, потом брюки и, оставшись в одной коротенькой рубашке, опускавшейся на ладонь ниже ягодиц, подхватила своего скакуна под уздцы и пошла к воде. Похоже, она полностью выздоровела – по крайней мере, цвет ее кожи уже не был голубоватым, принимая прежнюю жемчужную белизну.
Я честно старался не особенно отвлекаться на ее длинные и стройные ноги и упругий зад, лишь слегка прикрытый тонкой тканью. У меня честно не получилось... Но разгрузке и расседлыванию коня это все-таки не помешало. Я выудил из рюкзака полосу ткани, в которую раньше были уложены мои инструменты, и, раздевшись догола, обмотал ее вокруг своих бедер. Не хотелось ни мочить одежду, ни злить Лесс своим обнаженным видом. А так – и волки сыты, и овцы целы. Надеюсь... Я повел своего скакуна в воду, возобновляя диалог:
– Что, тут настолько глубоко?
– Если есть настроение проверить, то доплыви до той стороны реки и попробуй нырнуть. До дна вряд ли достанешь. А еще тут омут на омуте... И живность всякая водится. Под воду, конечно, не утащит, но укусить может. И откусить что-нибудь – тоже.
Алессьер отпустила повод, и Флайм забежал в воду, остановившись, лишь когда она достигла его шеи, и выжидающе посмотрел на хозяйку. Та только вздохнула, заходя в воду так, что подол рубашки едва-едва касался воды, и начала подзывать эту жертву селекции. Честно говоря, у нее получилось, хоть и не сразу.
– Открою тебе маленькую тайну. Водные хищники всегда крупнее хищников земных, и, если бы ты видела, что порой плавает в ваших морях, ты бы поразилась самоубийственной храбрости моряков.– Я завел своего коня в воду по брюхо и принялся старательно его мыть. Хорошо хоть, что мне не только продали средства по уходу за этим животным, но и объяснили, как ими пользоваться, иначе никакого купания и не вышло бы.
– О, да ты прямо светоч разума для таких, как я,– негромко отозвалась сидхе, растирая шкуру наймара захваченной из рюкзака щеткой.– Думаю, ты не будешь возражать, если мыться я удалюсь немного выше по течению? Река большая, полагаю, что уединения для нас двоих как-нибудь наберется.
– Не буду,– отрезал я, дочищая несчастную животину и выводя ее на берег. Все же моему коню сейчас требовалось меньше ухода, чем наймару сидхе, ибо он был в гораздо лучшем состоянии. По крайней мере, по его виду нельзя было сказать, что из него пытались заживо сделать отбивную.
Я поправил слегка сбившуюся полоску ткани и снова вошел в чуть прохладную воду. Уже просто поплавать.
Алессьер еще какое-то время возилась со своей потенциальной колбасой, но через несколько минут она все же вывела его поближе к вещам и, что-то негромко сказав ему на ухо, вытащила из рюкзака полотенце, подобрала квэли и скрылась где-то в зарослях.
Я напоследок окинул взглядом, как намокшая рубашка облепила ее формы,– и тут же нырнул в воду. Чтобы остудиться. Помогло, хоть и не сразу. Все-таки приятно свободно бултыхаться в воде, плыть против слабого речного течения, а затем, расслабившись, позволить реке нести себя прочь... От всего.
Я чувствовал себя безумно усталым. Да, конечно, порефлексирую – и отпустит. Все-таки путь еще только начинается. Закрыть глаза... Расслабиться... Все равно сейчас рядом нет никого из тех, кто был бы счастлив заграбастать мою голову в свои цепкие ручонки. Конечно же – отдельно от всего остального... Прочувствовать, как вода держит безвольно лежащее тело... Интересно, а как я выглядел, лежа в своем уютном гробике, пока меня всюду искали? Полцарства бы отдал, чтобы увидеть лица своих «кредиторов», если бы они вдруг узнали, где я нахожусь... сейчас. Как же я рад, что все задуманное удалось, пусть и ценой одной, чрезмерно болтливой одухотворенной железяки.
И как же я рад, что мой дневник вернулся ко мне. С одной стороны, я думал, что спрятал его в своей лаборатории. С другой – если Шепчущие решили поделиться им с орками, то они в своем праве. Право, право...
Наверняка ведь все было бы по-другому, не вздумай я отыскивать свод правил крови, да если бы не отыскал, надеюсь – случайно, один из самых полных, доступных для непосвященных. Да, даже там было вырвано несколько страниц, причем так качественно, что я так и не смог полностью восстановить содержимое. Все равно только в нем я смог прочитать о кодексах памяти и времени. А получив информацию об их содержании – бросить пару камней...
Я нырнул ко дну речки и поднял оттуда горсть камушков. Были среди них и плоские, как раз такие, какие я искал. Синхронное движение пальцами кисти – и два камня отправляются в полет, отскакивая за счет вращения от поверхности воды. И от каждого удара по воде расходятся круги. И, встречаясь, волны смешиваются, нет... Как же термин?.. Да. Интерферируют. А волн много, и думаю, что если бы у меня была возможность взглянуть на речку сверху, то картина бы меня заворожила... Потому что перед своей «смертью» – я, образно выражаясь, именно это и сделал. Бросил пару камней...
А сейчас я всего лишь качаюсь на волнах, которые возникли после того, как мои камушки столкнулись с жизнью... Охота сидхе – волна. Пусть их и интересует только моя голова, как последнего д’эссайна, но они и сами не знают, к чему их могут привести непомерные амбиции.
Дрейк с его заклятым бароном – волна. Да, когда-то я развивал новое направление боевых чаролетов... Давно это было... Для всех. А для меня – как вчера. И «Птица» до сих пор как новенькая... Ну почти как новенькая. Интересно, до чего дошел ее разум, если она, в отличие от браслета,– просто обязана была развиваться?
Жаль, что конструкцию полноценного Орудия Сорсовой Мощности я так и не успел доделать. Пусть. Зато возможности хорошо защищенного чаролета, рассчитанного на дальние рейды, за прошедшее время были продемонстрированы на всю катушку, и думаю, что хотя бы прототипы дальнейшего как мирного, так и военного развития этой идеи они могли сделать! Хотя... могли и не сделать... Будет возможность – выясню.
Кстати, Дрейк с его абордажной командой – это тоже волна! Цунами маленькое, не меньше. Малыш, малыш Эдгар... Ты, кажется, за это время не только вырос, но и заматерел изрядно. По крайней мере, на двух смертничках твой прикус различим. Интересно, мог ли ты, младший отпрыск бедного дворянского семейства, представить тем промозглым вечером, когда тебя познакомили с широко известным в узких кругах ученым, что через месяц список живых уже не будет содержать твоего имени? А через полтора – ты станешь полноценным и самостоятельным вампиром, кровным должником того ученого...
Думаю, что история, как мы добывали тебе стартовый капитал, достойна отдельного освещения... Как и история постройки и сборки ВБП. Да... Добрые старые времена... Хотя даже когда я все рассчитал – я бы ни за что не поверил, что под твои знамена встанет сам «зло во плоти». Риго. Легенда при человеке, вампир – при легенде... И если он сейчас предпочитает называться Риго, это его право.
Я не смогу вспомнить точно, сколько ему лет,– помню лишь, что он был одним из тех, кем пугали непослушных детей во времена моего детства. Один из величайших воинов своего времени, автор трактата «Искусство применения ножа», однажды он влюбился. К сожалению, кем была она, сейчас сказать нельзя, и вообще ныне про нее ничего не известно, за исключением разве того, что Риго влюбился в нее без памяти. И отдал себя ей с тем же старанием, с которым ранее отдавался любимому делу – войне.
Он ушел на покой, спрятавшись от мира в хорошо скрытом жилище. Пять лет он отшельничал вместе с любимой женщиной, возделывая землю и разводя скот – это не так уж и много... Но это – целая жизнь. И, как и всякая жизнь, однажды она закончилась.
Найти их дом, надежно укрытый от любого взгляда, закрытый сферами ловушек, было практически невозможно. Никакой магии – только хитрость и коварство. И в центре этих колец – рай на двоих. Маленький домик, птицы, козы и пара коров... Но однажды у Риго объявились гости.
Первый пришел еще до полудня. Он был высоким и худощавым. Он упивался звуками своего голоса и совершенно не слушал никого, кроме себя. Он звал Риго военачальником – и напоминал ему про старые победы, воинскую добычу и о кровавых битвах прошлого. Он невидящим взором смотрел на дом Риго и говорил о прелестях походной жизни. Ушел он столь же спокойно, как и пришел, не оглядываясь. На раздумья он дал неделю.
Второй пришел в самое время дневного жара. Он был невысок и тучен и чуть что принимался смеяться, и многочисленные подбородки его тряслись и подпрыгивали, как тряслось и подпрыгивало его брюхо, подобное бочонку дрянного, кислого пива, безбожно разбавленного и столь же безбожно дешевого. Он звал Риго воевать под своим началом и обещал ему почести, достойные такого воина. Он гоготал, как гусь, говоря, что хорошие, значит, деньки настали для Риго, что он воюет только с навозом. Он смеялся все время, за исключением того мига, когда взглянул на ту женщину... Но затем его смех стал лишь злораднее. На размышления был дан день.
Оба совершили одну и ту же ошибку – они говорили с Риго с позиции силы, намекая, что он не сможет защитить от них свою женщину и свой дом. В этом они были правы. Убийца – плохой защитник. И Риго, даже находясь в своем доме, не смог бы защитить свою женщину. Поэтому он убил свою любимую. Быстро и безболезненно, прежде чем она поняла, что к чему. Сжег свой дом и ушел, стирая свои следы.
Война началась без его участия. Мир, казалось, позабыл о безумном воине до того момента, как оба царства не задохнулись в пламени пожаров и в смраде чумы. Риго оказался единственным победителем в срежиссированной им бойне.
Казалось бы, как можно выиграть войну при помощи ножа? Никак – ответите вы, и будете правы. В одиночку победить армию невозможно. Но когда стороны две... Убей вестового – и отряд не получит подкрепления, и враг не сможет вовремя обнаружить неприятельский отряд. Убей офицеров перед боем – и пехота побежит, не выдержав натиска противника, не зная, кому подчиняться и что делать. Для того чтобы эти события следовали наиболее разрушительно, нужно всего лишь вовремя чередовать стороны – и не оставлять свидетелей.
Странные убийства обратили на себя внимание слишком поздно и были необъяснимы, пока стороны не договорились о «поединке, который решит все». Конечно, обе стороны, пожимая руки и скрепляя этим договор, сжимали в руках отточенные мечи, но нож быстрее меча...
Риго возник в середине поединка, когда усталость поединщиков, да и легкие ранения, полученные во время боя, уже сказывались. Он в красочных и шикарных выражениях расписал свою роль в учиненном им беспорядке, а когда гости-поединщики в гневе кинулись на него, он зарезал обоих. Высокому – вспорол брюхо, жирному – перерезал горло.
После этого победитель Войны Ножа счел свою месть завершенной и ушел, проклинаемый и ненавидимый людьми и гномами, вздрагивающими при звуках его имени... И разыскиваемый вампирами и д’эссайнами – чтобы так или иначе, но найти применение его талантам. Вампиры, на свою беду, успели раньше. Об этом я могу судить по тому, что наткнулся на упоминание этого голубоглазого деятеля в кодексе крови. Просто короткая рекомендация не пытаться обратить тех, кто может оказаться сильнее тебя,– с отсылкой к истории о новорожденном вампире, осушившем своего «хозяина» сразу же после обращения.
Предаваясь подобным воспоминаниям, я дрейфовал по течению, время от времени делая несколько сильных гребков и возвращаясь обратно к месту нашей стоянки. На шестом подобном возвращении я плюнул на все рассуждения и просто всласть побултыхался, чувствуя, как проточная вода уносит с собой все горести и печали...
За своим купанием я умудрился пропустить тот момент, когда купленная Лесс пародия на нормальную бессловесную лошадь умудрилась тихо сняться с места нашей стоянки и отчалить в направлении своей новой хозяйки. Завидую – будет нагло любоваться ее купанием и делать вид, что ему это ну совершенно неинтересно. Нет, виды разные, так что у него, может, и физиологической реакции не будет... Но эстетическая...
Я и сам-то до сих пор вспоминаю ее публичное купание, пусть из публики была только моя несчастная персона. Несчастная – из-за дикой гормональной бури, вызванной пробуждением, а также тем, что Лесс демонстративно не обращала на меня внимания. Будто я предмет мебели – или не отношусь к мужскому полу. Да, вид другой... Но это вовсе не мешало мне восхищаться ею!
Хотя... Как я выглядел после пробуждения? В гроб кладут краше. Я точно помню. Как помню и то, что возбуждение, накопившееся за время сна и за время вольных и невольных наблюдений за сей прекрасной белокожей наемницей, требовало выхода. Как и обида, перемешанная с легким укором моему самолюбию. Вылилось это в обладание женщиной, готовой отдаваться за деньги. Причем столь успешное, что оно невольно стало показательным. Когда Лесс вошла, я совершенно не мог остановиться... Да и не хотелось, если честно, после ее демонстраций.
Глупо. Даже очень. И с чего я настолько потерял самообладание? И вообще регулярно теряю его, если не полностью, то как минимум частично, в ее компании, а уж тем более – в ее обществе. Язва она. Редкая. Хоть и имеет на это полное право, поскольку за свои слова может ответить, да так, что мало не покажется. Подготовка Танцующих за эти годы не стала хуже – и то хлеб. Тьфу, снова померил их человеческими мерками – у них же не так много поколений сменилось, чтобы были заметны какие-либо потери. Опять же никаких катаклизмов, спокойная и сытая жизнь. По крайней мере на их территории.
Ничего, это скоро изменится, готов поспорить. Да так, что веселья хватит всем, а синеухим – в особенности. Хотя дети песка тоже заявили, что им не хватает опыта, получаемого от большого количества пинков по седалищу.
За этими размышлениями я не забыл развести костер, высушиться и одеться. Что-то Лесс давно не слышно... Она что, так далеко от меня ушла? Неужели настолько не доверяет? Или... Интересно, неужели я где-то напутал и мозги у меня все-таки немного испортились? Или я не рассчитал пределов собственной впечатлительности... Ладно. Отругаю себя позже, а пока время включить наконец-то доделанное и исправленное устройство для приема той белиберды, которой мой браслетик заполняет мировой эфир. Хорошо хоть, что он не знает, какое громкое эхо бывает у его слов... Да и не только у слов.
За что я всегда любил Фэя, так это за то, что он, в отличие от меня, обладает не полной информацией о собственных действиях. Так, реальность, данная ему в ощущениях, скрывает, что в случае опасности его носителю он испускает сигнал тревоги. Да, только на определенной частоте и сравнительно малой мощности – так, чтобы можно было оказать содействие только в том случае, когда находишься в радиусе полукилометра и имеешь очень точно откалиброванный приемник. Орет на ухо хозяину он куда как громче. Так... Проверка частоты... Да. Так и есть.
Истошные вопли об опасности я все-таки услышал. Как всегда, не можем отдохнуть без приключений, ну что же это такое?! Пришлось срочно хватать оружие и мчаться промеж деревьев подобно разъяренной обезьяне. Раскачиваясь – и с ветки на ветку. Так быстрее, чем ломиться через кустарник и бурелом. Намного. Самое обидное выяснилось по дороге – то, что напало на Лесс, как и я, баловалось вытягиванием маны, причем делало это в заметно больших масштабах, чем те же дибоги. Мерзость. Похоже, мне уготована роль зрителя и потенциального приза победителю. Всей душой надеюсь, что это будет сидхе...
Где-то совсем рядом раздалось истошное ржание наймара, звон клинков и нечто, больше всего похожее на шипение разъяренной змеи. Увидев картину боя, я чуть не сверзился с ветки – от изумления конечно же. И совершенно неподдельного восхищения...
Прошло уже достаточно много времени с тех пор, как я в первый и последний раз видел Лесс в серьезном бою. Впрочем, в тот раз она выжила только благодаря моему вмешательству и своевременному появлению птенчика. Сейчас же она могла рассчитывать только на себя, и ей приходилось действительно раскрываться на всю катушку... И это было потрясающе!
Алессьер, сражающаяся с речным змеем. Здоровенным – я бы с трудом смог обхватить его руками. Уродливым, с непропорционально широкими челюстями, особенно если разглядывать его маленькую голову, в которой, казалось, совсем не было мозга. Не влез бы. Чешуя невнятно переливалась между коричневым и сине-зеленым цветами, позволяя змею спокойно прятаться на дне, поджидая добычу. Интересно, с чего он на Лесс позарился? Оголодал сильно?
И Алессьер. Обнаженная и прекрасная в своей наготе, с рассыпавшимися по плечам мокрыми волосами, стройная, кромсающая эту тушу своими квэлями, с трудом балансируя на скользкой от воды и крови чешуе. Секунда – и она оказывается под водой. Змей хлестнул кончиком массивного хвоста по тому месту, где только что скрылась Лесс. Вода вспенилась, раздался резкий звук, как от удара кнутом. По реке пошли волны, наймар бешено заржал, вбегая в воду по грудь и явно собираясь идти дальше, стремясь выудить свою безбашенную хозяйку поскорее, пока она окончательно не потеряла башню.
Речной змей повернул к добыче покрупнее узкую голову, покрытую зеленовато-бурой чешуей, и зашипел. Сидхе так и не появлялась на поверхности, но наймар остановился, не рискуя заходить дальше, а может, просто чего-то ждал...
Такими темпами я могу остаться и без проводницы-телохранительницы. Если уже не остался, хотя... Фэй удар должен был смягчить, сил у него хватило бы. Скорее ее свежеобретенная конская колбаса таки исполнит свое истинное предназначение и пойдет на корм речному змею. Обидно, что я не могу подойти близко, а никакого стрелкового орудия у меня нет и не предвидится. Даже в проекте – у меня уже элементарно не хватит материалов ни на что сложнее пращи. Праща... Спрыгнуть с дерева вниз, подобрать несколько камушков и запрыгнуть обратно – это дело секунды.
Уцепиться получше и, повиснув на одной руке и упершись обеими ногами, прицелиться... Пошли! Я кинул пару камней в глаз змея. Естественно, он моргнул – и первый камень отскочил. Зато второй, летевший с некоторой задержкой, все-таки попал. Глаз, конечно, выдержал, но змея это ненадолго отвлечет. Надеюсь, что Лесс эти секунды помогут. Иначе... Будет обидно. Очень.
Из воды показалась бледная рука, ухватившаяся за алую гриву наймара, и через пару секунд сидхе уже устраивалась на черной спине Флайма, встряхивая клинками. Змей недовольно зашипел и устремился за ними, но девушка ударила скакуна пятками, и тот успел-таки выбраться на относительное мелководье, где змею было сложнее передвигаться. Отъел он себе брюхо, нечего сказать...
Алессьер подняла один из клинков к небу, что-то крича на родном наречии, а потом вскочила на круп наймара, балансируя на нем стоя, ожидая. Шкура змея при внимательном рассмотрении оказалась уже изрядно подпорченной изогнутыми клинками Лесс, но и самой сидхе досталось: на спине темнела здоровенная ссадина от лопатки почти до копчика – похоже, что девушку все же задело хвостом змея. Гад подколодный... то есть подводный.
Секундная задержка перед тем, как змей метнулся к ней, стремясь схватить и перекусить пополам, дала ей достаточно времени, чтобы подготовиться и ответить.
Танцующая успела отскочить в сторону, одновременно вонзая клинок в глазницу речного гада почти по рукоять... Тот зашипел и, отпрянув, резко ушел под воду, унося с собой сидхе, так и не выпустившую клинка, застрявшего в черепе противника. Танцующие никогда не бросают оружие – оно им слишком дорого обходится... Иногда – оно стоит им жизни. Очень надеюсь, что не в этот раз.
Также я очень надеюсь, что мозг у этого земноводного располагается в голове, а не в брюхе, что Лесс успела вдохнуть достаточно воздуха, что змей сдохнет достаточно быстро... Короче говоря, меня снедало множество надежд на благоприятный исход дела. Судя по ощущениям, змей или уплывал, или умирал. Судя по взвизгам браслета – Лесс была жива. Пока жива... Но, если она не выплывет, мне придется нырять за ней и надеяться, что змей не успеет выкачать меня настолько, чтобы ожить и съесть нас обоих.
Я спрыгнул с дерева и вышел на берег. Забрел в воду по колено. Теперь я буду ждать. Минуту, может, две – а затем нырну. И будь что будет. Но... Лесс воистину потрясающе выглядела... Несмотря и вопреки... Просто... Буду счастлив этим, даже если это и последнее, чему удастся порадоваться.
Я вздрогнул, когда в нескольких саженях от меня на поверхность выскользнула часть длинного гибкого тела, покрытого чешуей... и стало медленно погружаться обратно в воду, уходя на глубину. А потом раздался плеск воды, и, обернувшись, я увидел, что Лесс выбирается на берег, покрытая ссадинами и неглубокими ранами, затягивающимися на глазах. Судя по всему, браслет компенсировал вынужденное бездействие усиленными лечебными заклинаниями, в то время как Алессьер медленно поднималась на ноги на гальке, окрашенной кровью, по-прежнему не выпуская из рук квэли и совершенно не реагируя на окружающую обстановку. Пальцы на рукоятках были сжаты до меловой белизны.
Я пошел навстречу ей, искренне радуясь, что она в порядке. Вот только... Что-то с ней точно не так... Надеюсь, это никак не повлияет на ее реакцию?
– Лесс, ты... в порядке?
Девушка резко обернулась на звук голоса, так и не опустив мечей, с которых капала кровь. Казалось, она меня совершенно не узнавала – настолько чужим был ее взгляд, в котором осталось только желание выжить любой ценой. За ее спиной речная вода постепенно приобретала цвет крови. Удивительно, что я не замечал этого во время схватки,– и страшно представить, что вообразят себе те, кто живет ниже по течению... У Лесс был такой вид, будто она совершенно не верит, что вышла из этой схватки НАСТОЛЬКО живой...
Я медленно и спокойно подошел к ней, почти касаясь ее мечей. Надеюсь, от звуков моего голоса она не будет дергаться. Не хотелось бы сейчас с ней драться. Совсем не хотелось бы.
– Лесс... Алессьер, с тобой все нормально? Ты не представляешь себе, как я рад, как я счастлив, что ты жива, что ты все-таки победила...
Действительно не представляет. Глаза – словно два до блеска отшлифованных куска агата, совершенно не отражают эмоций. Как там в кличе? «Слушай, император! Идущие на смерть приветствуют тебя!» Взгляд до костей пробирает.
Квэли выпали из побелевших от напряжения пальцев сидхе, окрашенных кровью, тихо звякнув лезвиями о прибрежную гальку. Девушка моргнула, и из глаз ее постепенно исчезало выражение идущей на смерть. Зато появлялось другое... По-прежнему не говоря ни слова, Лесс шагнула вперед и, резко притянув меня к себе, впилась в мои губы крепким, но не болезненным поцелуем, в котором ощущался вкус крови. И от волос сидхе шел странный запах – ее обычный, смешанный с тем же запахом крови и еще с чем-то сладковатым...
Крайн! Я... Я мог ожидать чего угодно, но только не этого... Или нет, наоборот, этого я не мог ожидать вообще, никак. Просто... Крайн! Я не представляю, что и как перемкнуло в ее голове, но от этого поцелуя... от ее запаха... вспомнилось все, что я невольно слышал или видел. Крайн... И от этого потока воспоминаний перемкнуло уже у меня. Совершенно.
Поскольку на этот давно желанный поцелуй, пусть и желалось по-другому... но так же ярко... я ответил со всей страстью, на которую только был способен, а затем принялся слизывать не успевшую свернуться кровь с ее тела, перемежая касания губами с касаниями языком... и чувствуя, как постепенно расслабляются окаменевшие в горячке боя мышцы, как гнев уходит окончательно...
Сидхе только сдавленно охнула и, коснувшись ладонью моего затылка, сгребла в горсть прядь рубиново-красных волос и потянула, заставляя меня откинуть голову. Не для того чтобы причинить вред – а чтобы коснуться, подобно вампирше, поцелуем открывшейся шеи, возможно несколько жестко, но приятно... Донельзя приятно...
Интересно, останется след от этого поцелуя или нет? Наверняка – останется. Только и я перед подобным обращением пасовать не намерен! Пока она впилась в меня губами – и несколько чувствительно вцепилась ногтями, мои руки исследовали ее тело. Я наслаждался ею – как поцелуем, так и ее телом, столь податливым под ласками...
Алессьер тихо охнула, осыпая мое лицо поцелуями и что-то неразборчиво шепча на родном языке, так быстро и неразборчиво, что казалось, будто она совершенно забыла единый язык, будто стресс стер ее память и сейчас она живет не сознанием, а подсознанием, которому плевать на все, кроме пьянящего ощущения жизни, бурлящего в венах... Все же колени ее подогнулись, и она соскользнула на галечную отмель, словно не в силах снова подняться.
Я аккуратно зажал рукояти квэлей между пальцами противостоящих ладоней, после чего поднял девушку на руки и отнес к костру, покрывая поцелуями ее лицо... высокую грудь... даже руку с наручем, который она не сняла на время купания.
Флайм неторопливо брел за нами следом, не вмешиваясь и совершенно не выказывая своего отношения к тому, что происходило. После того как мы дошли и я уложил Лесс на расстеленное одеяло, он почти демонстративно удалился, никак не реагируя на то, что я покрываю горячими поцелуями его хозяйку... Впрочем, мне было плевать на чье-либо мнение, я просто наслаждался моментом, как путник в пустыне наслаждается оазисом, его влагой...
Сидхе приподнялась с одеяла каким-то текучим движением и, выдернув из широкого кожаного наруча на левой руке тонкое лезвие, моментально разрезала рубашку на груди, разделив ее пополам.
– Sie’qellie...
Нож, блеснув лезвием в свете костра, скрылся в наруче, а Лесс, стянув остатки рубашки с моих плеч, принялась покрывать их поцелуями. Запах лунной ночи, исходящий от нее, стал совсем каким-то сумасшедшим и почти осязаемым... настолько, что заглушил собой запах леса и дыма костра.
Я одной рукой расстегнул пояс так, что штаны спали, другой – подтолкнул сидхе, укладывая ее на одеяло. Голова была потеряна где-то по дороге, так же как и остатки самоконтроля. Я уже не мог контролировать свое возбуждение, я сходил с ума от ее запаха, от ее глаз, ставших глубже самого глубокого океана, от ее нежной, несмотря на все походы, кожи... Поэтому, когда наконец случилось то, чего я ждал с момента, как увидел Лесс во время ее демонстративного купания, я не смог сдержать победного рыка.
У меня было ощущение, что повторилась ночь нашего знакомства, когда я мог слышать приглушенные стоны Алессьер через дверь. Только сейчас все было... несколько иначе. И Лесс вела себя не настолько спокойно, как тогда, по крайней мере, она даже и не пыталась как-то сдерживать свои вскрики. Волосы девушки растрепались, черные пряди с синеватым отливом перемешивались с рубиновыми, сидхе прижимала меня к себе, вжимая в себя, впиваясь ногтями в мою кожу, наверняка оставляя заметные следы, которые тут же затягивались – и сменялись новыми царапинами... Балансирование на грани безумного наслаждения и острой, почти режущей боли... И, как ни странно, даже самые сильные и резкие движения не причиняли боли сидхе – скорее только распаляли...
Я сходил с ума от страсти и наслаждения. Я обладал ею. Я отдавался ей. Она обладала мною. Она отдавалась мне. Вся. Целиком. Без остатка...
Лесс вздрогнула, ее вскрики на миг захлебнулись, а в уголках глаз блеснули слезы... не прозрачные, как у человека... а голубоватые, отчего казалось, что ее глаза на миг затянулись блестящей голубой пленкой... Она вцепилась пальцами в мою ладонь, как в свои квэли часом ранее, как утопающий хватается за доску, или не в силах удержаться на скале...
Я в ответ крепко ухватил ее ладонь и сам дошел до пика наслаждения... заполняя ее окончательно... чувствуя слияние... Я прорычал что-то сквозь сжатые зубы и, обессилевший, опустился рядом с девушкой.
Она несколько секунд смотрела затянутыми голубоватой пленкой слез глазами куда-то в небо, словно ища там не то невидимую пока звезду, не то еще что, а потом попросту отключилась, будто бы окончательно истратив все свои силы. Голубые слезы скатились из-под опущенных ресниц по щекам, оставляя чуть заметные следы на белой коже. Рубиновый глаз браслета загорелся ярче, помогая владелице восстановиться. Но даже в состоянии, близком к сну-смерти, она не отпустила мою ладонь.
Я поцелуями собрал слезы с ее лица и, не выпуская ее из объятий, с трудом дотянулся до второго одеяла, которым и укрыл нас, после чего обнял ее и постепенно заснул сам. Просто уже и не хотелось выбираться из ее накрепко сцепившихся пальцев, да и... Не хотелось даже продолжать заниматься сборкой недостающих мне предметов... и деталей лишних почти не осталось... Да, до конца дня еще куча времени, но сегодня Лесс уже никуда не поедет. Потому что не проснется – слишком уж она устала. А если даже и проснется, то я ее точно никуда не отпущу. Совсем никуда.
Утро конечно же предстоит тяжелое, вот только... Я к нему уже готов. И к тому, что Лесс пожалеет обо всем, что случилось, просто с момента пробуждения, и к тому, как она будет злиться... Интересно, она сразу схватится за мечи или потерпит немного? И как она к произошедшему будет относиться, если вычесть ее... социальное состояние? Не знаю, право слово, совершенно не знаю.
Я же... просто буду хранить все это в памяти. До самой смерти. Сколь бы скорой или поздней она ни была.