Трусляк вышел погулять в городской парк.

Нашел самый удаленный уголок. Лег в траву. Гладил листочки цветов, смотрел в небо. Думал о том, как причудлив и необычен мир, в коем мы все живем.

Вот люди. Мы – трусляки, балбеи и бывалые – так похожи на людей. Почти во всем. И неплохо уживаемся вместе. Откуда люди взялись? Люди произошли от обезьяны «проконсул». Вернее, от ее потомка – водяной обезьяны. Как и дельфины. Один предок, а потомки – такие разные.

А откуда взялись мы – трусляки и наши братья – бывалые и балбеи? Мы все гораздо более древнего рода. Произошли от бабочек, которые жили на Земле, когда никаких животных и птиц и в помине не было. Тоже удивительно. Предки у нас и у людей совсем разные, а получились мы почти одинаковыми. Кто не знает, ни за что нас от людей не отличит.

Рядом с трусляком на травинку садится большая бабочка – бражник «мертвая голова». У нее на животике и крыльях черным на желтом фоне нарисован череп со скрещенными костями. Страшноватая бабочка.

Ну что молчишь, бражник? Не узнаешь своего потомка? Как так получилось, что мы почти ничего от тебя не унаследовали? Крыльев у нас нет. Говорят, что лопатки – атавизм крыльев. Конечностей у нас не шесть, а четыре. Говорят, что ключицы – атавизм недостающих конечностей.

Ну, легкие, глаза и другие органы чувств появились у нас за сотни миллионов лет эволюции бабочек. У трусляка все это – как у людей. Говорят, что наш мозг по форме отличается от человеческого, – очень уж крылья бабочки напоминает. Потому-то, видимо, эти удаленные части мозга, которые крылья напоминают, иногда работают не очень хорошо. Из-за этого и получаются грубоватые, нетактичные бывалые и недалекие балбеи. Я-то на свою голову никак жаловаться не могу. И музыкальные способности, и аналитические у меня повыше многих людей будут. Потому мне и проблемы доверяют такие значительные – гравитационная пространственно-временная решетка, единая лингвистическая константа. Единственное, что точно от вас, бабочек, сохранилось у нас, так это споры и инфузории-туфельки, которыми мы обмениваемся друг с другом. Ты, бражник, я вижу, парень, и хранишь свои споры для какой-нибудь девушки-бражницы. У той девушки ее инфузории-туфельки припрятаны внутри брюшка. Встретитесь и начнете обмениваться. Дальше все идет не совсем как у нас. Вы деток в животе не вынашиваете как мы. Вот играют друг с другом при обмене ваши споры и инфузории-туфельки. Известно, что споры или спорозавры, как теперь любят говорить, не такие ответственные существа, как довольно-таки беззаботные и игривые с виду инфузории-туфельки. Эти последние твердо знают, что именно от них зависит продолжение рода. Они все наблюдают друг за другом, играя со спорозверьками. И вот одна из них видит, что никто из ее подружек инфузорий пока не хочет брать на себя ответственность. Ну что ж, видно, настал мой черед, думает она и принимает решение. А как только примет ответственное решение, так сразу и перестает летать, играть, глубоко задумается и присядет где-нибудь тихонько в уголочке. Бремя ответственности этой такое тяжелое, что у туфельки тут же повышается аппетит. И начинает она есть что ни попадя – и травинки, и зеленые листочки, и цветы, да и корой дерева, если надо, не побрезгует. Очень быстро растет она и превращается в большую зеленую пушистую гусеницу. У гусеницы все – как у бабочки, только ножек много, а крылышек нет, и, конечно, нет ни спор, ни инфузорий-туфелек, потому как она еще не взрослое существо, а просто деточка. А наступит пора – сделает кокон, закуклится, а потом из куколки вылезет взрослая бабочка, то ли мальчик, то ли девочка. Вот так вот. Да ты это и сам знаешь. Что молчишь? Не умеешь говорить?

Все время, пока трусляк рассуждал, бражник, казалось, внимательно слушал. А тут вдруг как закричит. Трусляк даже вздрогнул от неожиданности. Бражник, оказывается, может звуки издавать. И очень пронзительные притом. Да не один-единственный звук, который он испускает ртом, сжимая зоб в животе, а много разных звуков. У бражника – десять пар стигм вдоль брюшка, через которые он воздух для дыхания гоняет. Вот он всеми стигмами создает разные звуки. Да еще крыльями машет с очень большой частотой, создавая ультразвуковые колебания. Трусляк понимает, что это не просто набор разных звуков. Бражник с помощью этих звуков говорит что-то трусляку. Это была не обычная, привычная нам речь. Это была речь на языке свиста, используемом повсеместно людьми и животными когда-то давно, еще до появления фонетических языков. Единый праязык. Трусляк никогда не знал праязыка, но сразу понял его. Древнее знание само поднялось из глубин его подсознания.

Бражник рассказывал трусляку о жизни древнего мира. О тропических лесах из гигантских древовидных плющей и папоротников, заполненных огромными ящерами. О появлении умных, говорящих на языке свиста животных: лошадей, земляных ленивцев, пещерных медведей и волков. О появлении первых людей. О том, что все тогда понимали друг друга, потому что говорили на одном языке. О том, как появились дальние потомки бабочек, ставшие потом трусляками, бывалыми и балбеями. Звали их тогда по-другому: правдолюбы, везуны и беззаботники. А еще – хронопы, фамы и надейки. Хронопы – потому что умели путешествовать во времени, фамы – потому что очень любили известность и популярность, надейки – потому что характер у них был всегда легкий, и они надеялись на авось, да небось. Фамы уже тогда были солидняки и изрядные авторитеты, хронопы – зеленые влажные пушистые фитюльки, а надейки – симпатичные поблескивающие крохотные существа, вечно кружащие в воздухе в сопровождении своих беспокойных маленьких копий – инфузорий-туфелек. Все эти существа понимали, что люди – будущие хозяева Земли. Потомки бабочек старались во всем подражать людям и со временем стали такими, как сейчас, почти неотличимыми от людей. Рассказывал бражник и о том, как однажды люди решили построить башню до небес. Как стали появляться фонетические языки. Каждый народ при этом считал, что его язык лучший, и поэтому вскоре все перестали понимать друг друга и рассеялись по миру. Потомки бабочек смешались с разными народами и стали почти неотличимыми от них. Вспоминай свой родной язык, трусляк, – сказал бражник, вспорхнул и улетел.

– Вот, оказывается, что у нас осталось от бабочек, – знание единого праязыка. Теперь можно определить и искомую единую лингвистическую константу, которая поможет нам установить мир во всем мире. Как это было при строительстве Вавилонской башни, – подумал трусляк и проснулся. Оглянулся по сторонам, но нигде бабочки не обнаружил.