31 декабря 2006 года Леша Болгарин переехал в новую трехкомнатную квартиру своего друга Артура в центре Киева. «Перебирайся ко мне, – сказал Артур, чемпион Украины по армрестлингу. Поживешь здесь, места хватает, семьи пока нет, потренируемся вместе, приведешь себя в порядок – совсем доходягой стал. Осмотрись, поднакопи денег, а потом снимешь жилье».

31 декабря. Как заманчиво в Новом Году начать новую жизнь. Алеше – тридцать пять. Когда еще, если не сейчас?

Рано утром привез свои вещи. А вещей-то этих… С воробьиный нос. Диски с фотографиями – Алеше нравилось фотографироваться. Шмоток совсем мало – Леша любил и умел одеваться, но одежды не накопил, все, что было, растерял из-за своей постоянной кочевой жизни; одежды, обуви – самый минимум.

Крестик золотой. Еще один крестик, выведенный двумя лаконичными рисками на маленькой стальной полированной бляшке, со стальной же цепочкой, подаренные ему другарем из зоны в Кременчуге, положенцем Антимозом, известным вором в законе, в благодарность за борьбу с чеченами, пытавшимися перекроить сферы влияния на зоне.

«Перспективный парнишка», – говорил тогда о Леше Антимоз. Там, в зоне, Леша получил кликуху «Болгарин». Сам же и рассказал братанам, что Алешей его назвали, потому что его мать, красавица Жанна, незадолго до рождения сына пела на сцене популярную тогда песню «Стоит над горою Алеша – Болгарии русский солдат». Вот и стал «Болгарином».

Сколько воды утекло с тех пор, сколько лет минуло. Теперь уже не упомнишь, когда это случилось. Десять лет назад, двенадцать? Еще Алеша привез на новое место компьютер и установку для тату. Несколько лет назад он стал одним из лучших на чемпионате Украины по тату, и до сих пор известен в Киеве как татуировщик с твердой рукой, владеющий популярным в среде молодежи готическим стилем. В его арсенале были замки, кинжалы с кровью, оскаленные морды волков и всякой нечисти, черепа, жестокие красавицы-киллерши, цепи, да мало ли чего там не было. В общем, Леша считался модным мастером татуировки, его приглашали в разные салоны, да и собственной клиентуры у него было предостаточно.

Планшеты, мольберты, краски, кисти, эскизы новых дизайнерских проектов – все осталось у Ирины. Она оплачивала, пусть ей и достаётся. Успею еще обзавестись всем этим. Может, найду работу в каком-нибудь другом дизайнерском бюро, там все и дадут. Или потом у Ирины заберу. Сейчас ему хотелось поменьше ее видеть. Забыть, как страшный сон. Вместе с работой в ее дизайнерской шарашке. Вместе со всей его прошлой никчемной, постыдной, сумбурной жизнью, наполненной легкомысленными порывами, пустыми надеждами, безнадежными авантюрами, опасными срывами и тяжелыми падениями.

Если начинать заново, – когда, если не сейчас? Во-первых, об этом говорят цифры. Леша любил рассуждать о влиянии цифр на жизнь человека. «666» – число дьявола. Просто «6» – трудное начало. «4» – самое плохое число. «9» – божественное число, символ совершенства и гармонии. На новом месте встречу новый 2007 год, «два» плюс «семь» – «девять». В 2007-ом мне будет 36, «три» плюс «шесть» – «девять», куда ни посмотри – везде знаки свершения и перемен к лучшему. Да и пора уже. Тридцать пять лет жизни коту под хвост. Сколько раз пытался начать заново, жить по-настоящему, всерьез, набело, все что-то мешало.

Кременчуг. Game 1

Алеша воспринимал жизнь как некую компьютерную игру. Игра эта начиналась так легко и хорошо. Почти все детство и юность он провел в Кременчуге, в доме деда с бабкой по материнской линии. Мать тоже жила в Кременчуге, отдельно от них, появлялась редко. Придет, поиграет с ребенком, посмеется и исчезнет. У нее своя жизнь, свои дела.

Кременчуг. Сцена для комедии Гоголя «Ревизор». Каким видел Гоголь «уездный город N»? «На зеркало неча пенять, коли рожа крива». Правда, все правда, совсем кривой была «рожа» «уездного города N». Глубинка. «Хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь». Чиновники: судьи, попечители богоугодных заведений, смотритель училищ, почтмейстер. А над ними – городничий, маленький царек.

Узнаём у Гоголя о такой важной детали уездного города – о мосте через Днепр. И сейчас, в наше время, мост этот – по-прежнему средоточие всех движений: из центра «на ту сторону», где заводы и сады, «с той стороны» – в центр. Где местную власть олицетворяют заштатные низенькие здания, окрашенные в невыразительные тона, где вольготно раскинулся приднепровский парк с нелепыми статуями.

Старый «забор возле сапожника». Боже мой, забор сохранился, 150-ти летний, никак не меньше. Как раз рядом с «Домом обуви». Как и раньше, возле забора «навалено много всякой дряни». Есть и «будка, где продаются пироги». Училище тоже есть. Сохранилось, черт побери. Педагогическое теперь, имени Макаренко, во как! И больница, и почта, и присутственные места. Что за присутственные места? Да много их, этих мест. Обком партии, например, вот уж где всегда кто-нибудь да присутствует, и точно, что не последние люди. И всё это, конечно же, – и больница, и училище, и почта – всё в плачевном состоянии. Потому что чиновникам наплевать. Городничий и чиновники делают в городе, что хотят. Живут для своего интереса. Как во времена Гоголя, так и во времена юного Алексея.

Городничий, как и его семья, мечтает о Петербурге: «Вот где настоящая жизнь!» В семье такого городничего и вырос маленький Алеша. Не самого большого, главного городничего. Городничего поменьше.

Рос он в трехкомнатной квартире в самом центре Кременчуга, с окнами на центральную площадь, в доме на улице Ленина, естественно. Это квартира отца его матери, деда Толи. Харизматичный, властный мужчина, еще в силе. Когда-то полковник военной авиации. Теперь – замдиректора огромного вагоностроительного завода. По кадрам, конечно. Стоял на страже, чтобы в руководящие должности завода не затесались всякие там космополиты безродные. А если уж есть такие, Косыгин сказал: «Старых не выдергивать, новых не вставлять». Пусть ведут себя подобающим образом – тише воды, ниже травы, пусть вкалывают, приносят пользу советской родине, и пусть не претендуют на должности и оклады.

Дед Толя – член бюро обкома и дружен со всеми «отцами города». Да и сам он был, конечно же, настоящим «отцом города».

Этим «отцам» совсем незачем было красть или брать взятки, как в стародавние времена. В эпоху «развитого социализма» отцы города распоряжались по своему усмотрению государственной, то есть общенародной собственностью. Распоряжались как своей. Квартиру в центре деду выделили. «Волгу» последней модели выделили. Катер, причал, да что там причал. Дед ощущал заядлым охотником и рыболовом. А заодно числился инспектором охоты и рыболовства. Так что отцы города выделили ему в надел за особые заслуги перед советской властью кусок Днепра ниже плотины Кременчугской ГЭС, на несколько километров вниз, вместе с плавнями и многочисленными островами, самый богатый рыбой участок реки, а также и дубраву с плавнями в ста километрах от Кременчуга, где, будьте уверены, и птица водится, и кабанчик пасется. Дед Толя мог там и охотиться, и рыбу ловить. Другим же мог запретить промысел – тем, кто без спроса, без его, Толиного разрешения, то есть тем, кто браконьерит; а кому-то, наоборот, – разрешить от широты душевной, под настроение, например, своей царской милостью.

Дом у деда Толи – полная чаша. Баба Надя, скромной красоткой когда-то привезенная им из Белоруссии, – тогда он был еще бравым летчиком, и все молодухи для него были «чего изволите, Анатолий Петрович?» – круглый день занималась хозяйством, домом, двумя дочерьми, чтобы все были обшиты, накормлены и обласканы. Да и деду все подай, да принеси. А домработница? Да вы что, мы не буржуи какие-нибудь, а Надюшка-то моя – шустрая, все сделает. Надя, принеси мне другой мундштук. Этот короткий, да прогорел. Да, да, подлиннее. А, и сигареты кончились. Сбегай-ка в магазин. И смотри на фабрику. Чтоб не получилось, как в тот раз.

В общем, Алеша рос аккурат в доме государева городничего. И знал, что вся эта сказочная, офигенно богатая земля ждет того часа, когда он вырастет, осмотрит, обведет ее орлиным взором, развернется богатырским плечом, да и станет ею «володеть» по праву любимого внука комгородничего. А земля, надо сказать, действительно была бесподобной. Климат нехолодный – нежаркий, сухой, Полтавщина, почитай. Цветы. Батюшка Днепр теплый, да ласковый. Пройдут Алеша с дедом на моторке два круга. Первый круг – возьмут «на проводку» судачка, посуше рыба будет. Второй круг – жерех, а то и сомик, пожирнее рыба, да на острова, уха на костерке, две разные рыбы – в самый раз уха получится. Дед решил, к примеру, остаться, переночевать в палатке до утреннего клева; Алеша связал одежду в узел, и айда вплавь, вместе с друзьями, узлы над головой, обратно с острова на берег, домой, под заботливое крылышко бабы Нади. Такая вот щедрая да любящая, ласковая к детям и внукам важняков советская Родина.

С матерью редко виделся – что с того? С матери что возьмешь? Разве что посмеяться, пошутить… Алеша понял – мать не надо принимать всерьез. В свое время Жанна сделала отличную партию. Появился у порога их квартиры, откуда взялся неизвестно, высокий, сильный парень из Ленинграда. Из Ленинграда! Мечта городничего и всей его семьи. Ленинград – почти Петербург, почти столица. Да еще и толковый, не Хлестаков какой-нибудь. Диссертации защищает, научные статьи пишет. Главное, что зарабатывает неплохо. Городничий Толя надувался от важности, ханжеским тоном объяснял «недотепе» из Ленинграда, что тот должен быть особо тактичен и аккуратен с его дочкой Жанной, поскольку она еще девушка, никем не тронута и не знала прикосновения мужчины. Когда Алеша вырос, его отец со смехом вспоминал об этом, он и тогда понимал, что не первый у Жанны, что она до него и замужем успела уже побывать. Но объяснять Алешиному деду ничего не стал. Аккуратней – так аккуратней. Поездили взад-вперед, да и поженились.

Тогда и появился Алеша. Прожили недолго. Почему-то быстро развелись. Мать Алеши, видимо, любила отца. Но говорила о нем с легким пренебрежением: «Твой отец – такой весь из себя правильный, никогда налево не смотрел. Странный парень». Вот уж совсем разными людьми были его родители.

Алеша был еще совсем малышом, когда мать вместе с ним устраивала вояжи по городам. Какое-то время жили в Куйбышеве. Уехали туда вместе с маминым врачом. Он мать боготворил, а Алешу никак, кроме как «мелкой мразью» и «выродком» не называл. Сейчас Алеше трудно оценить, что там между ними вышло. Знает только, что мать прямо на его глазах разбила бутылку о голову своего «дружка». Тот долго лечился. Потом опухоль. Когда «дружок» стал совсем уже никаким, они вернулись в гнездышко бабы Нади. И больше уже никуда не летали. Здесь и началась счастливая кременчугская жизнь юного Алеши.

Запомнились вечера, которые они проводили всей семьей, вместе с маминой сестрой тетей Нонной, младшей любимой дочкой деда, в сельском доме в поселке Крюково на правом берегу Днепра, у родителей деда, то есть у прабабки и прадеда. От этих вечеров оставались самые лучшие воспоминания. Дед играл на баяне, пел приятным с хрипотцой голосом советские и украинские песни. Скидывал личину государственного мужа, отягощенного полномочиями и думами о судьбах Родины, и становился, видимо, тем самым летчиком Толей с очаровательной улыбкой, на которого в Кременчуге когда-то заглядывались все дивчины с соседних улиц. Мать, с ее грудным сильным голосом, вообще пела классно, она в то время еще выступала иногда, принимала участие в концертах. Объявляли ее так: «Лауреат и победитель конкурса «Весенний ключ» неподражаемая…». Это лауреатство она привезла из Ленинграда. А вот прабабка Наталья, огромная толстая старуха, – это просто фантастика – у нее был феноменальный голос. Когда она пела, стеклянные подвески люстры в гостиной начинали звенеть и жалобно дребезжать. Леша не пел. Не унаследовал от матери ни голоса, ни слуха. Зато прекрасно рисовал, ходил заниматься в художественную школу.

В Ленинград Алеша ездил каждый год. Иногда – два раза в год. Отец забирал его на каникулы. Когда Алеша подрос, ездил сам. Две ночи и один день в поезде – и вот он в Ленинграде. У «воскресного папы». Отец проводил с ним все дни каникул, с утра до вечера. Даже, когда у отца появилась новая семья и второй сын. Много говорили, гуляли по городу. Ходили на выставки, в музеи. Это всегда превращалось в праздник. Ходили в лес, на озеро. Запускали воздушного змея. Запомнилась соседская девочка Элла, младше Алеши на два года. Живая как ртуть, быстрая, веселая. С огромными черными глазами и длинными ресницами. Они иногда играли вместе в палисаднике на Малой Охте, рядом с домом отца. «Лезем на дерево», – кричала Элла, и пока Алеша забирался на нижнюю ветку, она оказывалась наверху. «Вниз, вниз!». Алеша примеривается, куда поставить ногу, а она – вжиххх, прыжок с самой верхотуры – и уже на земле. Огонь, а не девочка.

Алеше было хорошо в доме отца. Рядом с отцом все предельно ясно. Определенно. Спокойно. Маленькие командировки в Эдем. Конечно, он никогда так не формулировал, не думал. Просто чувствовал себя в доме отца почти как в раю. В жизни все вставало на свои места. «Там для меня горит очаг, как вечный знак забытых истин».

Забытые истины… Забытые… Но ведь они существуют. Доброта, сила, открытость. Спокойствие, честность. Потом Алексей возвращался в Кременчуг. Там до поры тоже был рай. Советский лживый рай. Созданный для важняков. Рай за счет других. Алеша был тогда мал и многого не понимал. Ему просто было скучно. И подростком, и юношей у него не было представления, чем ему в жизни придется заниматься. «Володеть землей малороссийской», так ему казалось. И об этом он тоже не думал именно так, в таких терминах. Чувствовал и все.

Тоска. Закончил ПТУ, стал столяром. В характеристике записано: «ленив, пассивен, безразличен, хотя способностей и сообразительности не лишен». А зачем быть активным? Ему в этой жизни и так все разрешено, все сходит с рук. Плюс хороший, мягкий характер, незлобивость, доброжелательность. Друзья по уличным проказам любят его. Вот такой иллюзион. Такова компьютерная игра. Что ты ни сделаешь, как ни поступишь, все имеет положительный ответ, все неплохо. Ни наказаний, ни поражений, ни неудач! Солнце светит. Фрукты растут. Каждый день несколько свиданий. Девочки любят его, в голове все перемешалось от множества имен, адресов и телефонов. Приходит с новой знакомой в кафе. Посидели, девушка не понравилась – плохо говорит, глупая, попа вислая, ногти неухожены – извини, мне в туалет, и уходит, не прощаясь. Бывало иногда – во второй раз знакомился с уже знакомой девушкой. Ах, что за жизнь! Совковый рай.

Рухнул совок, рухнула, казалось бы, нерушимая семья. Скончались прадед и прабабка. С небольшим разрывом во времени. Дом с вишневым садом в Крюково поменяли на квартиру в центре для матери. Жанне сделали операцию на сердце. Она, еще молодая, а уже почти инвалид. С тех пор Алеша совсем редко видит ее. Чужой человек. С глаз долой – из сердца вон. Пришла – хорошо, поцелуемся; не пришла, не звонит, – ну и ладушки. Не вспоминал, не беспокоился.

Милая тетушка Нонна давно уже вышла замуж за вертолетчика Витю, уехала с ним в Ужгород, по месту работы мужа. Жанна фыркала: «Нашла, за кого замуж выходить. Витя, конечно, смазливый, но тупой, наглый, два слова связать не может, и весь в псориазе». «Молчи уж. У тебя и вообще мужа нет, кто с тобой уживется?». У Нонны с Витей два сына, Алешкины братья, Сашка и Максим, младше Леши на год и на три года соответственно. На лето их привозят к бабе Наде. Братья дружили, в те времена они еще дружили. Алеша особенно любил веселого, жизнерадостного Максимку.

Наступила черная пора. Девяностые. Рухнул Союз. Распалась Советская империя. Разгул бандитского рынка, беспредел. Неожиданно пропадает дед. Уехал по делам и не вернулся. Ищут все. Милиция, госбезопасность. Через два месяца находят в степи брошенную «Волгу». Только автомобиль. О судьбе деда так ничего и не удалось выяснить. Бабушка Надя стала сама не своя. Для кого жить, если нет Толи? Болела сильно. Нашли онкологию. Уехала к дочери в Ужгород. Настало время, чтобы уже ей помогали. На Жанну надежды никакой. Ни мать поддержать, ни сыну умное слово молвить. Сама больная. Голова у нее поехала. Связалась с сектантами. Большая семья мгновенно рассеялась как дым. Алеша остался один. Один, как перст.

Съездил к отцу в Ленинград. Что отец может сказать? Небожитель. Похвалил футболку, шузы. Спрашиваю: «Товар загнал в Москву, как деньги получить? Не хотят платить». Советы его известны. «Учиться надо. Поступать на экономический факультет». Сейчас Алеша понимает. Тогда еще был шанс поставить жизнь на правильные рельсы. Поступить в военно-строительное училище в Пушкине под Ленинградом. Остаться под крылышком у отца. Так ведь это военное училище. Бегать по морозу. Учить математику. Плыл Алешенька по воздушным волнам словно бумажная птичка. Куда ветерок понесет. А куда ветер понес? Остался один – одинешенек в пустой квартире. С кучей дворовых друзей-недоумков. Такая компьютерная игра. Все шаги правильные. Нет риска потери компьютерной жизни. А жизней этих навалом. Гуляй – не хочу.

Алеша просматривает фотографии тех лет. Его свадьба. Лялягуль (лилия, тюльпан) – маленькая татарочка, шестнадцатилетняя красотка из Казахстана, младше его на два года. Лицо глупое. У него, Алексея, на фото – тоже довольно глупое лицо. Дворовые другари, веселые хлопцы, смеются, хохочут, лица глупые… Сколько ума, такова и судьба их. И моя тоже. Бесцельная жизнь. От деда остались деньги. Бабы Нади нет. Сашки с Максимом нет. Матери, считай, тоже нет. Отец далеко. Со своими постными советами. Один как перст. Только вот эта маленькая дура рядом под одеялом. Зачем надо было жениться? Переспать – и так жили вместе, Ляля не возражала. Вокруг бушует бизнес. Бизнес во всем. Бригаду я собрал. Мальчишки мне в рот смотрят. Крышуем ларьки, магазины. Мелочь, а не бизнес.

Гринберги из квартиры снизу, друзья деда и бабули, они меня сызмальства знают, сказали, что их родственники, тоже из Кременчуга, отъехали на полгода к детям в Америку. Семья богатая. Вещей, драгоценностей, видимо, немало. Тогда мы и взяли их квартиру. Чемоданы ночью занесли ко мне. Я думал, полгода никто не хватится, мы тихонечко все реализуем.

Оказалось, по-другому. К ним приехал племянник. Обнаружил, что двери взломаны, что многое пропало. Короче, меня забрали на третий день. Так называемая жена тут же сбежала к родителям в Казахстан.

Мать нашла тетку-адвоката из Киева, раньше здесь в Кременчуге жила. Звонит отцу – выручай сына. Отец встретился с адвокатшей. Оплатил ее работу. Короче, получил я по минимуму. Потом та же адвокат пробила УДО – условно досрочное. Вышел, встретился с коллективом. Пацаны «работали» все это время. Собрали деньги мне на «Мерседес». Отметили освобождение. Пошли ночью в парк, пострелять по скульптурам, боевыми, конечно. Менты уже пасли меня. Что-то мне приписали. Пришли домой арестовывать. Я не открываю. Они знают меня, вместе на Днепр бегали когда-то. Получается, что тоже приятели. Ломают двери. Кричат: «Не стреляй, сдавайся, Леха!». Как весело! И пошло, поехало. Короче, к 25 годам у меня было уже три ходки.

Я будто спал. Словно цирковая лошадь шел по заранее кем-то намеченному маршруту. Будто это все давно уже расписано. И изменить я ничего не могу. Компьютерная игра без разветвлений. Что-то происходит. Но пока ничего страшного. Все как-то разрешается. Более или менее благополучно.

Не переживал, что каждый раз оказывался в зоне. Там тоже люди. И ВОХРа меня уважала, и зэки. Устраивался каждый раз неплохо. Даже не прилагал особых усилий. Как-то само собой. Тогда-то я и стал Болгарином. Жизнь будто остановилась. Все потеряло смысл. Для чего жить? Мне ничем не хотелось заниматься. Ни с кем говорить. Папка, ты зачем меня на свет родил?

Подумывал о том, что пора уже что-то менять. А все считали меня человеком на своем месте. Меня выделял Антимос. Авторитет, уважаемый положенец, смотрящий по Украине. Говорят, что коронован самим дедом Хасаном. Дядей его матери был Мелитон Кантария, водрузивший вместе с Егоровым Знамя Победы над рейхстагом. Блатные уважали Кантарию, державшего, как они считали, сухумский рынок, а заодно уважали и Антимоса, державшего общак. Я не испытывал ни малейшего страха, когда встречался с чеченами по делам зоны. У меня были шестерки. Я имел на зоне все, что хотел – хорошую одежду, курево, лучшую хавку. Но именно тогда я и записал в дневник: «Отец, почему ты меня покинул? Почему я один, папа? Почему ты не со мной? Мне так плохо».

Там, в зоне, Алексей и стал рисовать готические символы. Тогда же он стал делать татуировки. Оказалось, что у Алеши твердая рука и понимание востребованного стиля. Вся зона стояла к нему в очередь. Почему он все время обращался к отцу? Почему не к матери? Между второй и третьей ходкой Алексей навестил мать. Грязь, жуткие рахитичные ободранные кошки, ползающие по столам в комнате и кухне между немытыми тарелками с остатками пищи и муравьями, помойные ведра, которые давно не выносились. Какие-то недоделанные подруги-малолетки со смазанными, невыразительными лицами. Странная, полубезумная мать, сектантка-иеговистка, будто бы обратившаяся к богу. Вроде миловидная, моложавая, несмотря на перенесенные операцию на сердце и инсульт. Речь возвратилась к ней. Она останавливалась перед каждым встречным, кланялась в пояс и говорила громко на всю улицу бархатным, певучим голосом: «Будьте благословенны». «Мама, что с тобой?» «Со мной все в порядке, Алешенька. Господь мне многое открыл, и мне теперь стало легче жить».

После гибели деда прошло всего несколько лет. Жизнь захлопнула шторы перед Алексеем. Из света он попал во тьму. Из окружения близких и родных – в изоляцию. Из свободы – в зону, в черную тьму. Из солнца – в дождь и мрак.

Отец, ты один у меня остался. Неужели ты не понимаешь, что я брошен всеми?

Ребята из моей бригады, Антимос тоже поучаствовал, сговорились с ментами – могу получить УДО. Очень скоро. Этой весной. Просто надо деньги. Кому-то сделать ремонт, поклеить обои. Мать, хоть и чокнутая, но голова еще работает, вызывает отца. Тот бросает дела, приезжает в Кременчуг, встречается с «моими» ребятишками. Видит, что они не оставят меня без помощи, что пацаны меня любят. Передает им деньги. Приходит ко мне на встречу. Ему 55. Еще крепкий как дуб. Такси не может доехать до входа в колонию. Почти километр несет в руках килограммов тридцать разных продуктов. Многие виды харчей не разрешается передавать в зону. Половину приходится оставить охране. Все равно получается много всего.

Мы говорим через стекло. Отец – существо из другого мира. Куда мне не суждено попасть. Куда нет доступа для таких, как я. «Хорошо выглядишь», – говорит отец.

«Ты тоже, даже очень». «Как ты приготовишь эту прорву продуктов?». «У меня есть для этого специальные люди». «Алеша, я могу сказать тебе только одно. Надо все менять, надо уходить от всех этих связей, от этих «твоих» людей, что тебя окружают, от этой жизни. Выход есть, выход один: работать и учиться. Только один. Сумеешь найти силы – спасешься. Работать надо, как все, и учиться. Я помогу» «Папа, возьми меня к себе». «Это бесполезно. Будешь работать и учиться – это тебя изменит. Получишь специальность, я соглашусь на твой переезд в Петербург (теперь это уже не Ленинград, а Петербург)».

Меня держала надежда. Но до освобождения я получил еще один удар. Приехал Витька-вертолетчик. Конечно, не оттого что соскучился по мне. Хотел продать квартиру и получить деньги. Якобы, чтобы купить в Ужгороде жилплощадь для бабы Нади. В этой кременчугской квартире моя четверть. Он говорит – напиши отказную. Нонна и Жанна уже написали. Ты же хочешь, чтобы у бабушки была своя жилплощадь. А я, что я буду делать? Приедешь в Ужгород. Он уговаривал, ругался, врал, клялся, божился. Ходил каждый день. Угрожал. У тебя есть квартира Жанны.

Мне все стало безразлично. Я не мог больше видеть эту рожу. Не ходи. Сгинь, нечистая сила. Пропади оно все пропадом. Веди нотариуса, я подпишу эту чертову бумагу. Когда откинулся, мне некуда было идти. Квартиры нет. Мать скончалась. Свою квартиру и все имущество, да что там за имущество, перед смертью отписала иеговистам. Братьям и сестрам, так сказать. Я – лицо без определенного места жительства. Бомж. Из имущества – только «Мерседес». Не жить же в автомобиле.

Так закончилась моя Кременчугская эпопея. В любом случае там нельзя было оставаться. Менты пасли меня. Вызвали и сказали: «Уезжай подобру-поздорову. Будь спок, мы навесим на тебя столько, что закроем до конца жизни». Пришлось уехать. Куда? В Ужгород. Бабушка умерла. Никто, конечно, и не думал покупать ей квартиру. Но там же тетя. Братья.

Тетя Нонна в дом не пустила. Ты зачем приехал? Чтобы ты больше у нас не появлялся. Выгнала, пригрозила милицией. Как жить, где жить? Виктор забурел. Он приватизировал аэродром, к нему теперь ни подойти, ни подъехать. Скор был на обещания, когда Лешка нужен был. С братом Сашкой дружба не получилась – Сашка стал пить. Алкоголик. Максимки нет. Разбился на мотоцикле солнечный мальчик. Лихой был. Спасти не смогли.

Ну что, Алексей? Руки опускаются? Что-то надо делать. Документы оформить я не успел, надо бы вернуться в Кременчуг, а там сразу арестуют. Папка хоть не бросает, время от времени деньги шлет. На душе дождь, снег, темнота. Каждый должен где-то жить. А если жить негде?

Первая партия уже сыграна. Game over. Одну компьютерную жизнь я потерял. Отец прислал деньги. Дает мне другую жизнь. Но здесь уже совсем другие правила. За каждым ходом игрока подстерегает компьютерная смерть. Как удержаться, кто поможет? Крутись, Болгарин. Вспомни все, что умеешь. Что тебе дала мать-природа – обаяние, внешность, умение строить доверительные отношения, сметка, изворотливость. И даже беспринципность, она тоже может пригодиться. А удача? Тебе раньше всегда сопутствовала удача. Делал такие глупости и не пропал ведь. Удача придет. Ты ведь удачливый парень, Болгарин. И отец тебя не оставит. Он только говорит строго, а все равно, помогает. И теперь поможет.

Ищи свой город, Алексей. Ищи город, которого нет. Одиссея твоя только начинается. Ничего не хочу. Ничего не хочу делать. Ни о чем не могу думать. Меня ждут только там, на зоне. Меня любят только паханы. Не хочу туда. Обратно в зону – ни за что! Я молодой, я еще совсем молодой. Хочу солнца, света, объятий, любви.

Воспоминания Алексея прерывает звонок в дверь. Артур открывает: «Алексей, к тебе, Ирина, – пустить?» «Ну, что с ней делать? Пусть заходит. Что ты хочешь, Ира?»

Приход Ирины, эпизод 1

В двери появляется Ирина, некрасивая мужеподобная женщина лет сорока. Лицо опухшее, испитое.

– Фу-у-у, нашла, наконец… Везде тебя ищу… Лешка, ты почему мобилу не берешь?

– Зачем?

– Зачем, зачем… Домой пойдем.

– Зачем, я спрашиваю?

– Леша, ну почему ты ушел?

– Ира, ты ведь неделю не просыхала…

– Можно подумать, ты ангел.

– Не ангел, конечно, могу выпить… Но не до поросячьего же визга…

– Тоже мне агнец божий.

– Послушай, Ира, зачем я тебе вообще нужен?

– Болгарин, ты забыл, наверное, каким я тебя подобрала? Ты до бюро еле-еле дошел, хорошо, что Артур помог. Руки тряслись, голова тряслась. Один глаз почти не видел. Ты плакал через каждые полчаса.

– Не плакал я.

– Ну, не плакал, не плакал… Вид у тебя был совсем жалкий. А я работу тебе дала. Отогрела. Ты снова стал жить. Врачи зрение вернули.

– Это правда. Хорошее я помню. Но так, как сейчас… я больше так не хочу. И не буду. Сколько раз ты зарекалась от водки… И все повторяется, все одно и то же.

– Лёшенька, ты забыл, как мы осенью в Крым ездили? Бродили по интересным местам. Как ты писал этюды в Балаклаве.

– Я писал этюды, а ты… Нажиралась, как последняя свинья.

– Будто ты не пил со мной.

– Пил иногда. Даже кокаин нюхал. Я – подонок, жалкий, ничтожный, битый – перебитый зэк, а веду себя достойней… Ты не понимаешь, что ты женщина.

– Лешка, забудь все это, прости. Я хочу быть с тобой. Ради тебя я перестану. Пойдем домой. Сегодня Новый Год. Давай встретим вместе. Дочку позовем.

– Только этого мне и не хватало. Слушай сюда. Ты лежишь в бесчувствии на кровати. А лахудра эта – выходит из ванной в халатике на голо тело и тащит меня в постель, прямо рядом с тобой. Уже и руку в штаны мне запустила. Я, конечно, быдло, изгой, отброс общества, но трахаться с твоей дочерью рядом с тобой, напившейся до бесчувствия, даже мне это кажется диким. Нет, не нужны вы мне, обе не нужны, ни ты, ни Лера. Это невыносимо. Хочу НОРМАЛЬНОЙ жизни. А это, оказывается, так легко. Вот она, рядом. Стоит только руку протянуть. Как я раньше этого не замечал? Пора мне уже начинать жить достойно. А значит, без вас с Лерой. Иди, Ира, иди. Отоспись, помойся, приведи себя в порядок. Ты знаешь… Я не люблю, когда ты такая. Вспоминай, хоть иногда, что ты женщина. В Новом Году встретимся, поговорим. Мы ведь были вместе полтора года. Обсудим, если есть, что обсуждать. А нечего будет обсуждать, так и не будем. Я уже принял решение, иди себе с богом.

– А не то? А не то – побьешь, врежешь?

– Не говори глупости, я никогда не поднимал на тебя руку.

– Ты пропадешь без меня, Лешка.

– А если и так, что с того? Не строй иллюзий. Меня больше нет. Меня нет! Да и не пропаду я. Заработать – я заработаю. В Киеве знают и ценят Леху Болгарина. Поживу пока здесь. Скоплю денег – и айда в Питер. Хочу жить в городе, которого нет.

Алексей разворачивает Иру за плечи и тихонько подталкивает к двери.

– Нет, нет, я не хочу, – она бьет его кулаками в грудь. – Предатель. Блатная сволочь, мерзавец, браток, зэк, выродок. Бросаешь меня, когда мне так плохо.

– Чего тебе плохо? О твоих запоях знает весь Киев. Никто из заказчиков не хочет иметь с тобой дел. Бросишь пить, все у тебя наладится. Иди уже. Я хочу с друзьями спокойно встретить Новый Год.

Ужгород. Game 2

Ужгород. Какой прелестный город. Старый замок XVI века. Крестовоздвиженский греко-католический кафедральный собор с двумя башнями-колокольнями. Кирилло-Мефодиевский православный собор, очень древний костел Святого Юрия. Старинная улица Корзо. Детская железная дорога. Самая длинная в Европе липовая аллея вдоль реки Уж и Старого города. Предгорья Карпат. Через которые можно без документов перебраться в Словакию. Изумительное весеннее цветение сакуры.

Алексей вспоминает, что в Ужгороде как-то все стало налаживаться. С тетей Нонной и Сашкой не виделся. Работал в салоне тату. Съездил в Киев на конкурс художников-татуировщиков, получил какой-то приз. Не чемпион, но что-то вроде этого. Завел знакомства.

Купил гриль-автомат, чтобы денег подзаработать. Снял комнату. Потом переехал к Юле. Молоденькая девушка. Хорошенькая, неплохая. Училась на медсестру. Жила одна в огромной квартире своей матери, мать – с мужем в Германии. Складывалось все неплохо. Алеша ездил в горы на этюды. Даже пытался учиться.

Конечно, все время «был на подсосе», испытывал материальные трудности, говоря человеческим языком. Звонил отцу: «Папа, перезвони, у меня нет денег на телефоне». «Я в лесу, грибы собираю». «Позвони срочно». Отец понимает, что нужны деньги. «Опять деньги?» «Папа, ты же хочешь, чтобы я учился. Я в универе, на юрфаке». «Почему юридический?» «Да поднабрался, нахватался в местах, не столь отдаленных. Каждый день, поди, уголовный кодекс читал. Я на заочном. Сейчас платить надо. А то, что присылал прошлый раз, – это за прошлый семестр. Как экзамены? Сейчас экзаменов нет. «Начитка»…» Сам удивляюсь, откуда взял это слово, приятель-юрист сказал что-то похожее. В другой раз: «Папа, надо же зарабатывать как-то. Хочу купить две установки для куры-гриль. Поставлю – деньги пойдут. Полторы тысячи баксов надо. Можешь только тысячу? Папа, я уже обещал. Папа, ты, что не понимаешь, меня на счетчик поставят». «Папа, представляешь, доверил приятелю привезти на машине два гриля. Менты взяли его. Оказалось, что провозил контрабандой. Его забрали. Грили забрали. Машину арестовали. А там – мои документы. Я опять без паспорта. Нет, к ним, к ментам, я сам не попрусь. Зачем подставляться? Надо срочно деньги, сделать новый паспорт». «Папа, у меня проблемы. Я понимаю, что у тебя нет денег. Папа, ну ты же можешь. Нет, половина никак не устроит. А где я остальное возьму?»

Фантазия у меня работала. Иногда говорил правду. Иногда придумывал. А чаще – полуправду говорил. Врал вдохновенно. Конечно, отец понимал, что обманываю. Вешал трубку. Отказывался присылать деньги. А я знал: все равно вышлет. Пожалеет сына. Найдет денег и вышлет. Это как в компьютерной игре. Надо быть настойчивым. Жать на педаль. Нажал – отказ, мимо, нажал – мимо. Жми почаще, в конце концов, попадешь.

Про учебу не совсем врал. Вначале поступил на заочный. Оплатил первый семестр. Поучился немного. Пришла пора оплачивать учебу дальше. Выбил у отца деньги. А требовалось совсем на другое. Подвернулась заманчивая поездка в Германию. Истратил на поездку. Потом еще на что-то. С учебой все остановилось само собой. А отцу говорил – надо деньги на универ. Почему не получать деньги, если есть возможность? Деньги идут из блистательного таинственного города. Они идут из Петербурга. Есть этот город на самом деле или нет его? Неизвестно. Один звоночек. Ну, иногда и не один. И денежки тут как тут. Сказочный, волшебный северный город. Там все, как по мановению волшебной палочки. Отец – счастливец. Он там живет. Хлопнул в ладоши – деньги и появились. А есть ли этот отец? Звоню – он отвечает. Может, и не он вовсе. Автоответчик. Компьютерная игра такая. Но я ведь ездил туда. С отцом встречался. Наяву. А вернулся на Украину, думаю – было ли все это? Может, приснилось? Во сне тоже бывает так. Кажется, что наяву. А проснешься и понимаешь – сон, ничего такого и не было. Один только мираж. Так и Петербург с отцом. Компьютерная игра. Игра хорошая. И очень полезная. Фантазию развивает. И всегда остаешься в выигрыше. Надо только жать на педальку почаще.

В этот период Алеша ездил в Германию. Украинская хард-рокгруппа Хорс, постоянно работающая в ФРГ, пригласила Алексея к себе. Сделать дизайн группы. Музыкантам нравился его творческий почерк, его самопальная готика. Оплатили поездку. Выезжал Алексей через Словакию, без документов, естественно. Разработал для Хорс фирменный стиль, футболки, эмблемы, да все, что им нужно. Немного порезвился. В концертах участвовала заезжая знаменитость из Киева Аня Сенякова из группы «Вука Вука». Однажды, во время ее выступления Алеша в полном экстазе сорвал с себя футболку, выскочил на сцену с голым торсом, танцевал… Не вспомнить уже, как так получилось? Порошка нанюхался, что ли? Потом что было? Не помнит уже Алексей. Бюст Сеняковой помнит, шикарный бюст. А было с ней что-то или нет – не помнит.

Однажды поехал в Питер с Юлей. Вроде как невеста. Такая игра. Юля миленькая. Даже красивая. Натуральная блондинка, белая светящаяся кожа, зеленые глаза. Неглупая. С ней не стыдно появиться.

В квартире отца утром вставал пораньше. Делал завтрак для себя, Юли, иногда к ним присоединялся отец.

– Папа, да у нас всегда так. Все время спорим, кто будет делать завтрак, каждый хочет сделать завтрак для другого… Пап, я прошлый раз снял тебя на видео. Все друзья сказали: фигура, походка, посадка головы – мы с тобой как один человек.

– Так ты мой сын, не сомневайся. Что тут удивительного?

Отца зовут Феликс. Аппетит у него – будь здоров. Алеша дразнит его: «Феникс Пеникс Барабек скушал сорок человек, и корову, и быка, и кривого мясника, а потом и говорит: «У меня живот болит!»».

– Папа, а как там Элла?

– Элла давно в Германии, работала с 18-ти лет, училась, окончила университет, она хороший дизайнер. Сын у нее, ему уже лет семь – восемь.

– Ты еще ходишь в зал, папа? Ничего себе. Тебе под шестьдесят. Так ты единоборствами занимаешься больше 30-ти, круто! Все равно, ты со мной не совладаешь. Я в форме, много времени провожу в тренажерке, качаюсь. На мешке работаю. Не, папа, тебе со мной не справиться. Я бью так, как принято в зоне. Один раз ударить, и все. Мы бьем жестко. Меня на концерт Сеняковой не пускал охранник. Мол, зрачки расширенные. Зрачки, вишь, мои не понравились. Получи слева, справа – а теперь, полежи, голубчик, отдохни.

– Да нет, Алеша, боевые единоборства вовсе не для того, чтобы кого-то лицом в асфальт.

– А для чего?

– Это твои взаимоотношения с окружающим миром. Ты и все остальное. Разве можно победить весь мир? Мы ведь тоже часть этого мира. Надо уметь жить с ним в гармонии. Вот этому и учат единоборства. Будешь жить в гармонии с миром, включая твоего противника. И тогда, что бы ты ни делал, – никакого урона тебе не будет. И сам старайся уважать противника, думай, как действовать, чтобы не нанести ему урон.

«Странный человек отец, – думал Алексей. – Небожитель какой-то. Ну, ничего в жизни не понимает. Удивляет только одно – за что бы отец ни брался, все у него получается, получается, да ладится. Город такой. И игра такая. У меня в Питере тоже все получается. Будто я – не я, а совсем другой человек».

– Алеша, я разговаривал с твоим другом. Ну, этот, юрист. Он говорит, что ты вовсе не учишься нигде.

– Да врет он, папа. Алкоголик. Не слушай его. Он завидует мне. Что у меня лучшие девушки и деньги всегда есть.

– И этот звонил. У которого машину конфисковали. Говорит, что из-за тебя. Еще и наркотики нашли. А ты его не предупредил, что в машине наркотики.

– Не слушай его, папа. Наркоман. Сам не понимает, что говорит. Откуда у меня могут быть наркотики? Я этим давно не балуюсь. Вот из-за него машину свою потерял. И документы. Да все у меня в порядке, папа, не парься. Ты видишь, какая красотка со мной. Юлька учится. Кончает медучилище, хочет в мединститут пойти. Может, и поженимся. Не знаю. Не время сейчас. Ты бы видел, какая у нее тетка. Молодая, ядреная. Думаю, надо бы с ней покувыркаться.

Вот и ужгородский гейм заканчивается. Ищут Алешу менты, машина – его, документы – его, в машине – наркотики. Всем все ясно, ничего доказывать не надо. Да еще Юлькина мать возвратилась из Германии. Ну-ка, живо отсюда, прыщ земли малоросской. Чтобы духу твоего… Пожил за счет моей глупышки и хватит. Не надо ничего объяснять, красиво говоришь, я вашего брата альфонса издалека чую. Увижу вблизи Юльки – будешь с милицией разбираться.

Game over. А так все хорошо начиналось. Придется податься в другие края. Все равно я найду свой путь. Поеду пока в Николаев, там у меня дружок есть, давно зовет. И брат у него, Артур, чемпион по армрестлингу. А до Питера я все равно доберусь когда-нибудь. Отец, срочно пришли денег. Мне очень плохо. Надо начинать новую игру. Отец поможет, он даст мне еще одну жизнь.

Появляется Ирина. Ее не узнать – привела себя в порядок, переоделась. Сменила джинсы, свитер. Вроде, ничего не изменилось. Но ведь совсем другая женщина.

Приход Ирины, эпизод 2

– Ира, ты чего? Дай человеку отдохнуть.

– Пусти, Артур. Не твое дело. Мне нужно с Болгарином поговорить.

– Пусти ее, Артур. Ну что опять, Ира?

– Лёш, мы же взрослые люди, давай спокойно поговорим. Ты тридцать пять лет мыкался. Весь ломаный-переломанный, битый-перебитый. Тебе доставалось. И у меня, Леша, судьба такая же, как у тебя. Меня били, мной помыкали. Прошла через все, через бандитов, сутенеров. Всю жизнь, блин, мужики использовали. Им все время было что-то надо. А я оставалась одна, и, конечно, пила, как все вокруг. Меня за волосы таскали, лицом по асфальту, бутылками били, насиловали. Совсем одна и одна поднимала ребенка. Ребенка надо было поднимать – ты понимаешь? И это меня держало. Сама сделала предприятие. Из ничего. Из воздуха. Без образования. Не умея рисовать. У меня чутье на заказчика, ты же знаешь. На стиль. На одаренных людей. Когда бюро стало успешным, сколько наведывалось доброхотов, желающих нас крышевать. Как ни странно, остались ребята из славянских группировок, которые помогли мне. Я всегда держала слово, никого не подводила. Счеты не сводила ни с кем. Леру сама подняла.

А что толку? Что в результате? Лерка по рукам пошла. Спрашивается, для чего я билась? Для чего, блин, были эти мои страдания? Все прахом, все впустую.

Мне казалось, жизнь кончилась. И тогда появился ты. Я сразу тебя «увидела». Лешка, ты был весь искалечен. Руки тряслись, губы тряслись. Жить негде. Срочно надо было лечиться. Ни друзей, ни родственников, ни денег. Такой же, как я, вот что я подумала. Дрожащей рукой ты сделал какие-то наброски. Я «увидела» – талантлив, блин. И подумала: «Вот шанс для тебя, Ирина. Спаси, блин, этого мальчика. Помоги ему. Будешь жить для него. Чтобы спасти его. Чтобы он был счастлив. Для чего-то и ты, старая кобыла, можешь еще пригодиться». Ты ведь потянулся ко мне, Болгарин, разве нет? Тебе было хорошо со мной. Ты же плакал, когда я тебя обнимала. Я знаю: тебе было хорошо со мной. Я некрасивая, но мужчинам всегда нравилась. Многие говорили, что им хорошо в моих объятиях. Тебе ведь было хорошо, Леша? Ну, скажи правду, ведь так? Тебе было хорошо. А я просто была на седьмом небе. Такой умный, талантливый. Такой несчастный. И красавчик. Ты ведь красавчик, Болгарин. И добрый. Прошел, блин, все. Ни разу я не слышала от тебя бранного слова. Ты не орал, не грубил, никогда руку на меня не поднял. И я сказала себе: «Ира, живи для него. Пусть этот мальчик найдет себе пристанище рядом с тобой». Я отыскивала для тебя лучшие заказы. У тебя все получалось. И тату. И костюмы. И плакаты. И дизайн района. Ведь тебе было интересно со мной, Лешка. Некоторое время я была счастлива.

А потом вдруг поняла: ты меня не любишь. Стал встречаться с другими. Ты, конечно, возвращался. Но я поняла. Женщину трудно обмануть. Я почувствовала – не любишь. Я не нужна тебе. Просто терпишь. Потому что удобно. Потому что у меня деньги. Потому что проблемы снимаю. На стрелки хожу. Вопросы решаю у ментов.

Мы поехали в Крым. Чтобы отдохнуть. Там я окончательно поняла – ты тяготишься мной. И тогда снова стала пить. Вспомнила свою тоску. Она вернулась ко мне, давняя подруга. Будто и не уходила. Тоска. Удушающее одиночество. Вспомнила всю свою беспросветную жизнь.

Лешка, ты мой последний шанс. Для чего мне жить? Леша, Лешенька, вернись ко мне, умираю без тебя. Вспомни, ведь нам было хорошо. Я не претендую на твою свободу, блин. Делай, что хочешь. Закрою глаза, когда ты будешь ходить к другим теткам. Только будь со мной. Не бросай меня.

– Ну, хватит меня лапать, Ира. Я помню все, что было. Ты умеешь, ты можешь дать мужчине то, что ему надо. Да, нам когда-то было хорошо вместе. Но это в прошлом. Ты все испортила. Напивалась до бесчувствия. Не могу этого забыть и не смогу. Как посмотрю на тебя, тут же вспоминаю другое: как ты лежишь без памяти, с опухшим лицом, вся в синяках, с запахом перегара изо рта. Ты забыла, что ты женщина. Уходи. Не могу больше тебя видеть. Меня все в тебе бесит.

– Леша, ты когда-нибудь любил? Думаю, у тебя никогда не было привязанности. Ни к кому… Ни к женщине, ни к матери.

– Это правда, Ира. Никому не говорил, а тебе скажу: не могу вспомнить, чтобы у меня была женщина, о которой я бы подумал: «Вот с ней хочу прожить всю свою жизнь». Не повезло мне, Ира. Ни с женщинами. Ни с матерью, ни с отцом. Отец – неплохой человек, но где он? Есть ли он? Фу-у-у… Так, один воздух. Но зато я – хороший друг. Друзей не сдаю. У меня всегда было много друзей. Которые были преданы мне. И сейчас. Артур, его брат. Да мало ли. А любить? Я умею любить только фантазию, воздух. Больше всего я люблю город, которого нет.

Уходи, Ирина. Ну как тебе объяснить? – все кончено! Ничего больше не будет. Да и не было. Как мне заставить тебя поверить? Больше ни-че-го не будет! И не было. Пойми ты, не было. Я НИКОГДА тебя не любил. Я тебя ис-поль-зо-вал! Мне было удобно с тобой. И ты НИКОГДА не нравилась мне как женщина. Да не маши ты кулаками. Что ты пялишь на меня глаза, совсем озверела. О-о-о! Нож, кухонный нож. Напугала… Ой, как ты меня напугала. Не пугайте бабу членом. Ножичков я насмотрелся в своей жизни.

– Сволочь, сволочь, как же я тебя ненавижу…

– Вот это совсем другое дело, совсем другой разговор. Теперь с твоей любовью все понятно.

Алексей держит Ирину за руки, в одной из них – нож. Осторожно разворачивает ее в сторону двери.

– Тихонечко, тихонечко, вот так, вот так. Мы на лестнице. Вызываем лифт. Иди себе, Ирочка, в лифт. Ну что ж, что с ножичком. Иди, удавись, стерва. Сделай себе харакири. Ищи другого дурака, который согласится с тобой покувыркаться.

Нажимает кнопку первого этажа в кабине лифта. Двери закрываются. Кричит вслед уходящему лифту.

– С Новым Годом, Ирочка! Лучших тебе дизайнеров в Новом Году! На улице лед, не поскользнись. Будь осторожна, ведь у тебя нож. И выпей шампанского за здоровье неблагодарного, отвратительного Болгарина.

Николаев. Game 3

Николаев – большой портовый город. Там было плохо с самого начала. Жил в какой-то дыре. Проблемы с документами. С большим трудом привез несколько установок гриля. С трудом выбивал деньги у отца.

Папа, у меня грыжа межпозвоночных дисков. Требуется операция. Папа, это очень дорого. Я тебя прошу, к кому мне обратиться, ты хочешь, чтобы сын остался инвалидом? Папа, я тебя и обрадую, и огорчу. Ты стал дедушкой. Да, Юля родила. У нас замечательный мальчик. Ему уже месяц. Беда, папа. У него врожденный порок сердца. Как у матери, у моей матери. Требуется срочная операция. Юля с ребенком уже в Германии. Папа, если не сделать срочной операции, ребенок погибнет. Ну, почему ты мне не веришь? Я же выслал тебе свидетельство о рождении. Какая липа? Ну, я не виноват, что они разные части печатали на разных машинках. Ты с Юлей говорил? Звонил в Ужгород? Ты не мог с ней говорить, она в Германии. Ну, значит, уже вернулась. И что она сказала? Что не видела меня полгода, даже больше? Это правильно. Я пока работаю в Николаеве. Что у нее нет никакого ребенка, тем более от меня? Что я вру по инерции, даже тогда, когда это совсем не нужно? Пап, ты ее не слушай. Мы вчера поссорились из-за того, что я мало бываю в Ужгороде. Вот она тебе и наговорила, специально, чтобы мне досадить. Пап, я тебе не вру. Мы встретимся, и я все объясню. Да, хочу срочно приехать, чтобы ты все знал. У меня столько событий. Можешь выслать деньги на дорогу? Ну, хорошо, займу у знакомых, ты сможешь мне в Питере дать денег туда и обратно? Чтобы я долг вернул за билеты. Хорошо, буду через неделю.

С этой поездкой все получилось неважно. Поехал с сестрой приятеля, Людкой. Людка, Юля – какая разница, отцу объясню как-нибудь, да он и так все про меня понимает, про меня, да про мое поганое нутро. Людка – ничего себе, стройненькая, но та еще шалава. Довольно-таки простенькая девчонка. И русский язык у нее плохой. Мы с мамой никогда не любили, если у кого украинский акцент. Мать вообще отменно говорила. Не скажешь, что с Украины. Конечно, у нее был абсолютный слух. У меня есть акцент, совсем чуть-чуть, можно сказать – почти нет. А Людка – это просто ужас. Продавщица, что с нее взять. Совсем ты низко пал, Болгарин. В общем, с Людкой у меня кое-что было. Пришлось взять ее в Питер, потому что ейный брат дал мне денег на поездку, ну и Людке, конечно.

Ехали у знакомого проводника. Он все Людку пытался в свое купе затащить. Ну, выпили по дороге. Ему тоже налили. Я объясняю: Людка со мной, и нечего ремешок на ее джинсах расстегивать. А он разозлился и в каком-то городе, это уже когда поезд прибыл в Россию, милицию вызвал, мол, тут едет один, пьяный и хулиганит. Милиция пришла – я выпивший, раздет до пояса. Накинь курточку, поговорить надо. Я кожанку – на голо тело, вышел в тамбур, а они – под белы руки, даром, что зима, на станцию и в обезьянник. Административное нарушение, суд, двое суток.

Как добираться без денег, без документов, да еще в таком виде? Потом я узнал, что отец встречал меня, как договорились, встречал, но не встретил. Людка почему-то тоже не приехала. Позвонила отцу через сутки, мычала, блеяла что-то невнятное. До сих пор не знаю, где пропадала. Да мне-то какое дело, шалава, она и есть шалава.

Добирался зайцем до Бологое, там взял такси. Позвонил отцу с заправки на Московском шоссе. Отец приехал на машине, расплатился с бомбилой, посмотрел на мой внешний вид, хмыкнул. Зима, наполовину голый. Людка тоже приехала, вещи мои привезла. Поехали к отцу – обогрел, накормил. Людка ему не понравилась. Сегодня отдыхайте, а завтра, вот вам адресок, я отвезу, денег дам, гостиницу оплатил уже, езжайте покупать билеты, вы мне здесь не нужны. Встретились через пару дней: «Папа, дай денег». Так я же давал. А что я скажу? Мы с Людкой все пропили. Конечно, встречались еще, гуляли по городу, по музеям, я врал, изворачивался. Когда прощались, отец сказал грустно: «Совсем ты, Алеша, на братка стал похож. Что дальше-то будет, сынок?».

Дальше было совсем плохо. Вернулся в Николаев. Наехали на меня цыгане. Предложили, чтобы я гриль-автоматы им отдал за бесценок или уматывал отсюда. Типа «гони ловэ». Произносится через «о», цыгане не акают. Это, мол, их бизнес. Буду я еще каждого цыгана слушать. Я им так и сказал: «Пшли вон, вонючие аморы». А они подстерегли. Поехал к приятелям в деревню, там и поймали. Кастетом голову проломили. Рядом с глазом удар пришелся. Друзья нашли меня в снегу, в город, в больницу. Я дал им телефон отца, они и звонили, чтобы отец прислал денег на операцию. Потом он с Людкой все время созванивался, узнавал, как я там в больнице.

Глаз мне сохранили. А в голове дырка. Долго зарастала. Я еле говорил, еле двигался. Артур с братом отвезли меня в Киев. Чтобы там светилам показать. В общем, когда я вышел из больницы… Потерял половину веса. Руки тряслись, голова тряслась. Ирка вон сейчас говорит, что я тогда плакал каждые полчаса. Может быть. Наверное, так оно и было. Читать не мог. Буквы не складывались в слова. Постоянно бил озноб. И все было безразлично. Но надо же было как-то жить.

Артур взял меня в охапку. Повез к Ирке, в ее дизайнерское бюро. Вот, Ирина, знакомься – мой друг, дизайнер от бога. Смотри, не пропусти удачу, к тебе первой привел. Другие с руками оторвут. Она пожалела меня. Попросила что-то нарисовать. А я не могу карандаш удержать в руке. Короче, это уже совсем другая история. А николаевская история – тю-тю. Быстро отыграл я этот гейм. Совсем плохо было мое дело. Новую жизнь для компьютерной игры дали мне Артур и Ирка. И, конечно, отец. Правда, потом, когда я оправился, стабильно работал, он сказал мне: «Послушай меня, Алексей. Это было ошибкой, что я постоянно посылал тебе деньги. Не посылал бы, так ты давно уже на ноги встал бы. Сейчас у тебя есть работа. Справляйся сам. Захочешь сделать какое-то толковое дело – я помогу. А так, звони, не пропадай». Звонил ему из Крыма. Он радовался, что я живу нормальной жизнью. Но вот, увы, с Ириной тоже ничего не получилось. Хотел, чтобы получилось. Пытался заставить себя. Но не мог. Не хочу больше с ней, не могу притворяться.

Она ни в чем не виновата. Она – добрая и, наверное, любит меня. Неплохая, в общем. Все дело во мне. Это я – дрянь неблагодарная. Вот и сейчас специально наговорил гадостей, чтобы выпроводить ее.

Нигде не нахожу себе места. Живу не так и не там. А я хочу жить в городе, которого нет. В городе, которым грежу, в городе, который мне снится.

Но теперь во мне спокойствие и мир. Теперь совсем другое дело. Я уже не думаю о том, когда я буду там наяву и как это будет. Пусть будет так, как этому суждено сложиться. Может быть, меня коснулась, наконец, мудрость хоть в одном вопросе моей суетливой жизни. Так купальщик, тянущийся к теплому морю в пыльном автобусе, спокойно ждет ласки любимой стихии, не думая о том, как он пойдет по каменистому берегу и как он войдет в воду. И так же, как и мне, не дано ему знать заранее, что ждет его: нежданная непогода, пересадка на автобус другого маршрута, нелепая вывеска «море закрыто на ремонт», а может быть, и долгожданное купание.

Приход Ирины, эпизод 3

Десять вечера накануне Нового Года. Гости Артура собрались. Звонок в дверь. «Это, наверное, опять Ира. Я сам открою, Артур. Что она мотается взад-вперед по городу? Пусть уж встретит с нами праздник, настырная какая…»

Алексей открывает дверь: «С наступающим Новым Годом, Ирочка!»

На пороге действительно Ирина, что с ней? Одежда расстегнута, лицо измазано, волосы всклокочены, глаза бешеные… вращаются, вот-вот из орбит выскочат… в одной руке – начатая бутылка водки, в другой – нож, тот самый, кухонный.

С размаху бьет Алексея… В живот…

Смотрит на торчащий из живого тела нож, на кровь, стекающую по брюкам…

Рука разжимается, бутылка падает… Осколки с хрустальным звоном медленно прыгают по метлахской плитке лестничной площадки.

Время замедляется. Бежать, скорее исчезнуть, чтобы не видеть этого кошмара; ноги не слушаются, ноги будто ватные, идут еле-еле, вообще не идут… И двери лифта… Открываются медленно, совсем, совсем медленно; жми же на кнопку, старая кобыла, скорее жми, что ты наделала, манда вонючая, курва непотребная, ты убила… Лёшку убила… Лёшу, Лёшеньку… И его убила, и себя заодно…

Киев. Game 4

Новая игра, совсем короткая игра. Самая безжалостная игра.

– Вот это поздравление… Ты не знаешь, Ирочка, как больно… Спасибо, дорогая, ты помогла мне, вот и конец моим мучениям. Артур, зачем ты выдернул нож? Нельзя же трогать, надо было ждать врачей. Мне конец, Артур, я истеку кровью. Не кричи, ты не виноват, ты не знал… Не надо за Ириной, черт с ней, вызывай скорую… Понимаю, понимаю, все перекрыто. Праздничное шествие, скорой не проехать. Киев провожает меня в последний путь. Какие почести для блатного Болгарина, кто бы мог подумать! Не плачь, Артур, может, скорая и успеет, на час меня хватит, кровь не остановить, но, может, на час меня и хватит.

А если не успеет… Улечу туда, где родился. Я ведь в Питере родился, Артур. Тогда еще Ленинград. Ты бы знал, Артур, что это за город. Улечу туда, где мне хорошо. Моя душа упокоится там… В городе, которого нет.

Почему все так потемнело? Электричество отключили? Украина так и осталась совком, подумать только – отключить свет на Новый Год.

Как это, я снова стал маленьким? Ну, не совсем – лет десять – одиннадцать. С дерева прыгает черноглазая – Эллочка, ты, что ли? Падаю спиной в снег. «Поцелуй меня, Алешенька». Я пытаюсь… Смеется, убегает, почему все так неясно, будто в тумане?

Мама, это ты? Почему с бутылкой? Ты что, хочешь меня ударить? Мне и так совсем плохо. Мама, остановись, это же я, Алексей, твой сын! Ты перепутала меня со своим недоумком-врачом. Мама, почему ты превратилась в Ирину? Ира, ты снова здесь? Опять с бутылкой… Пьешь из горла, за мое здоровье, что ли? Поздно, слишком поздно, Ирочка… Мне уже все равно… «С Новым Годом, Болгарин! За меня не беспокойся, я не одна, со мной оста-а-анется буты-ы-ылочка бе-е-еленького».

Ты улыбаешься мне, Ира? Какая у тебя улыбка… Да ты просто красавица, почему я раньше не замечал? Почему я заметил это так поздно? Нет, Ирочка, ничего не изменить, поздно… Конечно, шанс есть, шанс всегда есть.

Звонят, это скорая, я ничего не вижу, вокруг темнота… Да несите вы осторожней, черти, я же сползаю… Лечу в какую-то черную трубу… Гони машину, водила… Артурчик, не плачь, положи рядом телефон, не могу нашарить его, дай в руку мобилу. Не узнаю, это не мой… не разглядеть циферблат. И клавиш нет. Надо позвонить… Обязательно, последний звонок… Не понимаю, как набирать, ничего не вижу… И телефон не вспомнить… Как же так, я же знаю номер… Код Петербурга. Неужели не смогу позвонить, как страшно, вдруг я не смогу позвонить… Артур, Артур, помоги, да ты ведь не знаешь номер… Никак не вспомню…

Артур, телефон звонит, видишь, экран зажегся, поднеси к моему уху… Папа, ты почувствовал. «Алеша, я решил, тебе надо перебираться в Петербург. Хватит болтаться по чужим людям». Папа, у меня проблемы. Нет, ты не думай… Денег не надо. Мне плохо, папа. Но я выкарабкаюсь, я выкарабкаюсь обязательно. Меня спасут, и я приеду. Ребята, оперируйте меня, зашивайте, делайте что хотите, мне нужно сделать этот шаг. Спасите меня, братцы, дайте последний шанс несчастному Болгарину.

Вроде я поправляюсь. Слишком медленно. Почему не выписывают? Слабый, ну и что? Ходить могу, голова в порядке. Невозможно больше ждать. Верните паспорт, мне ехать надо. Нет подходящих поездов. Но я должен… В общем вагоне, с пересадками. Не могу дождаться…

Отец, почему ты не отвечаешь? Я уже в Питере. Знакомый вокзал. Ну, не дозвонился, так не дозвонился – будет сюрприз. Знакомая дорога к знакомой квартире. Звоню. Что за черт! – никто не отворяет. Из соседней двери… Пожилая женщина с добрым лицом, Людмила Ивановна, вы меня узнаете? Алексей, Феликса Петровича сын. Его нет, где он? На даче, в Рощино? Знаю, я там бывал. Ну да, зимние каникулы. А телефон, сменил номер мобильного? Не знаете? Ну, ничего, я же решил, пусть будет сюрприз.

Финляндский вокзал, электричка. Все, уже почти ночь. Автобусы не ходят. Как же холодно. Пойду пешком. Бреду, полночи бреду. Поселок, плотина, замерзшее озеро. Дорога лесом. Ночь на исходе. Зима, холод. Почему лес зеленый? Ну да, это не Украина, здесь ели и сосны, вот и зеленое все. Конечно, это ели, стоят сплошными отвесными стенами вдоль широкой аллеи. Сходятся в одной точке, как на чертеже. Почему трава – совсем свежая, зеленая трава? Такая тонкая, длинная, мягкая, будто нездешняя, не нашей планеты трава. А звезды, какие большие! Огромные, мерцающие, совсем чужие, соединяются в странные рисунки. Ну да, это мои готические рисунки тату. Что за звуки диковинные, чей это шепот, почему язык мне не знаком?

Наверное, ранение еще не прошло. Очень болит. Все распухло, будто только сейчас зашили.

Я, видно, уснул на ходу. Все вокруг так переменилось.

Вот и полянка знакомая – там, на той стороне, дощатый домик среди деревьев. Луч солнца, рассвет. Дверь открывается… Отец потягивается спросонья… Нет сил идти. Отец, неужели ты не видишь меня? Конец скитаниям. Блудный сын возвращается. Отец, посмотри, это я. Почему голос не слушается? Хочу крикнуть, а голоса нет. Неужели не заметит? Отец!

Слева из кустов… Мать в легком летнем платье, откуда она взялась? Дед Толя и баба Надя, тоже по-летнему.

Все улыбаются. Мать – сильным певучим голосом: «Будьте благословенны!» Кланяется в пояс. Почему у нее такое лицо? Взгляд злобный, в руке бутылка, идет ко мне. Замахивается… Сейчас ударит. Мама, ты меня убиваешь. Задумчивая фигура отца. Ну конечно, он видит меня. Протягивает руки, улыбается. Мне до него – последний шаг… И этот шаг длиннее жизни…

Еще бы только один гейм, всего один гейм.

Яростный удар обрушивается на голову Болгарина. Что-то с грохотом взрывается – ослепительная вспышка, безмолвие и темнота.

Квартира Артура. Звонок в дверь. Наконец-то… Вот он раненный, пульс пока есть… Как же долго вы добирались. Праздник… У кого-то праздник. Пульс нитевидный – скорее, санитары, скорее.

Возле операционной.

Еще пять минут, и было бы поздно. Доктор, он будет жить? Шанс есть, пока что шанс есть. Носилки, закатывайте бегом. Готовьте операционную, переливание крови, искусственное дыхание… Зажим. Тампон… Загорается табло «Идет операция». У двери операционной на холодном полу лежит мужчина, ему – лет сорок, кожаная куртка – на голое тело, это Артур, он плачет, обхватив бритую голову могучими руками.