Юность Ганса

Ганс вырос на рабочей окраине Петромории в переулке Тихой Сапы. Когда он был маленьким, его звали Гензелем (маленьким Гансом) или Гансиком. Родители Ганса – простые морийцы, отец – рабочий, мать – медсестра. В те времена все жили очень тесно. Жили в коммунальных квартирах, ютились, как сельди в бочке. Родители Ганса имели одну комнату. С наступлением весны и до осени окна в доме распахнуты настежь. Всё видно. Во дворе все знали, что делается в каждой семье. Каждая семья – как на ладони. Днём дети рассказывали друг другу о том, как взрослые занимаются любовью. Горячей воды и ванных не было. Раз в неделю маленького Ганса водили мыться в Стефановские бани. Дом, где жила семья ГАНСов, был наполовину разрушен. Говорят, что часть его рухнула несколько лет назад, когда к Петромории подходила эскадра вражеских кораблей. Они обстреливали жилые районы, и один снаряд попал в это здание. Рухнувшую часть дома никто не восстанавливал. Власти Петромории даже не думали об этом. Среди чудом уцелевших стен и качающихся перекрытий руин детвора с удовольствием играла в прятки.

Недалеко от их дома находился Стефановский продуктовый рынок, названый в память о Себастьяне Бранте. Во дворе этого здания было место тусовок местной шпаны, уличных банд приблатнённых. Здесь готовились и отсюда совершались набеги на Стефановский рынок. Украв кусок мяса или что-то другое, шпана убегала в этот двор, из него – во второй двор, оттуда уходила в длинные, тёмные подвалы, цепочку полузатопленных трюмов, имеющую в конце слуховое окно с выходом на улицу Ржавой пушки.

Дети весь день проводили во дворе. Детвора ежедневно видела быт воровского сообщества. Усваивала его язык. И его правила. Жила по дворовым законам. Мальчишеский мир был разделён по возрастному признаку. Жёсткая иерархия. Верхний слой – старшие, пятнадцати-шестнадцатилетние ребята, заставшие времена обстрелов с моря вражеской эскадрой. Малыши не могли войти в этот круг.

Волчьи законы. Старшие верховодили над младшими. Как на зоне – паханы и слуги. Малыши должны были делать всё, что скажут старшие. Жёсткие правила. Если ослушался – накажут. Если наказали, побили, родителям – ни-ни. Пожалуешься – будешь вечным изгоем. Гансик, он был из младших, не сразу принял и понял законы дворового мира. Однажды, когда его поколотили старшие, позвал отца, крутого мужика. Отец заступился за Гансика, наказал старших мальчишек. Потом сказал: «В следующий раз меня не зови, разбирайся сам». Правила жизни и язык дворовых банд усваивались и старшими, и младшими мальчишками. Они часто видели настоящих блатных, просто приблатнённых, паханов – может быть, и редко, но настоящих братанов, правильных пацанов – чаще частого. Поэтому и старшие, и младшие, которые называли себя обычно как все: рёба, хлопцы, мальчишки, чаще все-таки говорили «пацаны», как взрослая шпана, подражая им и вдохновляясь примерами их жизни. Взрослые, родители мальчишек, старшие братья и сёстры, занятые тяжёлой работой, жили бедно, беспросветно и не задумывались над тем, что происходит в дворовом мире: «пацаны» так «пацаны», так и есть «пацаны». А что детям тяжело живётся во дворах, так кому сейчас легко живётся? Мальчишки закалялись в трудностях. Пусть, говорили их родные, пусть растут настоящими мужиками. Не понимали, что говорили больше, чем думали в тот момент. «Мужики» – так определяли они место своим ребятам в воровской иерархии, складывающейся не только во дворе, во всей стране. Ведь в те годы до четверти населения было в тюрьмах и на зонах. И в каждой семье был кто-то, кто ещё отбывал наказание или уже освободился и вернулся. Тюремные понятия постепенно входили в каждую семью. А кто такой «мужик»? По воровской, преступной иерархии – обычный человек, работяга, который никогда не станет рядом с настоящими «пацанами». Вот так и получалось, будто взрослые хотели, чтобы их мальчишки выросли настоящими «мужиками».

Мальчишки, брошенные на произвол улицы, думали, как выживать. Кучковались в свои группки. Конечно, они были просто детьми. И, как все дети, придумывали себе разные забавы. Мастерили из досок и железок самокаты. Бродили по неопрятным берегам своей окраины, рядом с набережными и старыми разломанными изгородями. Собирали обрывки отслуживших свой век сетей, ржавые крючки, пеньку, канаты, огромные корабельные гвозди. Обломки бортов и мачт. Кому-то удавалось найти старый наконечник гарпуна или осколок снаряда, обломок якоря.

Кому-то повезло найти старый ржавый пистолет. У мальчишек полны карманы всякого барахла. Свисток. Шило. Деревянная дудка. Старый собачий ошейник. Фантики от конфет – большая ценность. Играли в фантики. В биту. Обменивались своими сокровищами. Строили плоты. Плавали на них в затопленных подвалах. Отправлялись на плотах вдоль берегов Петромории. Ночевали в кустарнике на берегу. Иногда только через два-три дня удавалось найти «путешественников» и с позором переправить заплаканным матерям.

Гансик с малых лет стремился стать более независимым. Он был главарём в их «тайной компании». «Мы должны закаляться», говорил он закадычному другу. Преданному другу Богдану (Богом данному). Мальчишки ложились раздетыми в снег. Или катались зимой в одних трусах на льдинах. «Гонки на выживание». Многие простужались и надолго заболевали.

Гансик был классическим непоседой. Часто хулиганил. На уроках постоянно крутился, вертелся, не слушал учителей, плевался через трубочку жёваной промокашкой, лез под парту за упавшей ручкой, карандашом, пеналом. Прерывал учителей. Дети, допишите фразу: «Царь сидел на балконе и смотрел на закат». Гансик тянет руку. Говори, Гансик. «Он сидел и смотрел. А солнце садилось всё ниже и ниже. И чем ниже садилось солнце, тем больше волос падало с головы царя. Когда солнце село, весь балкон был покрыт волосами царя. Вот и сказочке конец, а кто лысый – молодец». Ха-ха-ха – смеётся весь класс. Учительница юмора не понимает. Злится. Опять Гансик срывает урок. Садись, Гансик. Очень плохо. Двойка. Родителей вызывают в школу. Гансик очень доволен. Он может стать лидером. И он будет лидером.

Однажды в полузатопленном трюме мальчишки нашли неразорвавшийся снаряд, оставшийся со времён обстрела Мории. Гансик схватил тяжёлый снаряд, принёс его в полицию и бухнул на стол оторопевшему и потерявшему от страха дар речи полицейскому начальнику. «Хочу, чтоб обо мне написали в газете». «Ах ты хулиган этакий-разэтакий! – кричал пришедший в себя пузатый полицай. – Вон отсюда, иди, пока цел!»

Гансик ходит в секцию боевых единоборств. Мальчишки зовут его, если старшие ребята обижают. Гансик уже может постоять за себя. И за своих друзей. Но он не может победить всех. Не может в одиночку одолеть весь этот мир шпаны. Время от времени старшие пацаны, и Косырь, и Лобан, и Сидор, нет-нет да и поколотят его.

Гансик с Богданом ищут в книжках решения проблем. Марк Твен. Их идеалы: Том и Геккльберри. Книгу «Том Сойер» зачитывали до дыр. Гансик с Богданом всегда будут вместе. Как Том и Гек. Но ни Том, ни Геккельбери не сломали мир взрослых.

Гансик упорно тренируется. Осваивает всё новые и новые боевые приёмы. Постепенно и старшие ребята начинают его опасаться.

Уличная шпана постоянно выясняла отношения с соседями. Стефановская банда ходила биться с Лиговскими. Петровские ходили на Ваську. С Васьки ходили биться с Заставскими. Особенно почётно было драться на масленицу. Жгли соломенные чучела. На прудах у Заставы, на льду, сходились стенка на стенку. Все придерживались кодекса чести. Ногами не били. Упавшего не били, давали встать. Не били того, кого вышибали из стенки. Бойцы стояли плечо к плечу. И молотили друг друга без пощады. Подросший Гансик тоже встаёт в шеренгу. Кто-нибудь из могучих бойцов ударом вышибает его – Гансик вылетает спиной вперёд, летит по скользкому льду до ближайшего сугроба. Падает, вскакивает и снова бросается на обидчика. Крики бойцов, треск горящей соломы, разбитые кулаки и носы. А в воздухе, поднимающемся горячей волной к небесам, носятся древние валькирии. Чувствуют прилив молодой крови, поют боевые песни, полные устрашающего воя и неземной тоски.

А над всей этой печальной картиной горящей соломы, копающегося в грязи, неизвестно что выясняющего друг с другом молодняка грешной расы людей, над стаей дряхлых уже валькирий, взбодрившихся видом ратной битвы, несутся мерные звуки колокола из ближайшей церкви. Праздник, чай, на дворе. Больно уж грустны эти удары, будто на кладбище отпевают жизнь и свободу великого морийского народа.

Гансик с Богданом любят играть в разведчиков. Зачитываются книгами о разведчиках. «Щит о щит», «Меч современного крестоносца», «Майор Вихрастый», «Подвиг лазутчика», «Действуй по обстановке». По прошествии многих лет Богдан, немолодой уже, как впрочем, и Ганс, его друг, говорит, что остались у него на всю жизнь светлые воспоминания о детстве, пусть и нелёгком, и о дружбе с Гансиком.

А у Гансика в голове мысли разные роятся. Эх, кабы в разведчики всамделе податься!

Ему видится, как на утлой лодочке подплывает он к вражескому кораблю. «Помогите, дяденьки, сбился с пути. Замёрз. Поесть, попить дайте». Уговаривает оставить его на корабле. Становится матросом. Доверенным лицом капитана. Узнаёт о планах. И сообщает на Родину о будущем нападении. Флажками. Морским телеграфом.

Эх, кабы он был агентом могучего Ведомства. Созданного ещё Великим Кифой. Тайного политического сыска (Тайного Писка). Никто об этом ведомстве на Мории не знал. Но знали о нем все. С незапамятных времен власти относились к Ведомству с особым уважением. А сыск всегда держал руку на пульсе власти. Да и всего населения Мории.

– А как же Тайная Канцелярия?

– ТАК-это так, для бутафории. Для демократического прикрытия. Все важные дела решались Писком.

Никто никогда не слышал Писка. Но все его очень боялись. Никто никогда не видел того, кто уже слышал этот Писк. Услышал Писк – верный признак того, что тебя уже больше никто не увидит, верный признак, что тебя ждут очень большие неприятности, а то и конец всех возможных неприятностей и приятностей. Серьёзное ведомство.

Работать бы в этом ведомстве. Не то, что биться стенка на стенку. Пора уже тебе, Гансик, учиться жить по-взрослому. Вот к кому можно было бы прислониться.

Если бы Ведомство направило его на этот корабль, у него был бы с собой волшебный зонтик. На конце зонтика – игла, на конце иглы – капсула, меньше булавочной головки. Случайно, как бы случайно, коснётся Гансик щиколотки вражеского капитана. Тот не почувствует даже микроскопического укола. Содержимое капсулы попадёт в кровь. Сердечный приступ. Внезапная смерть – никто не установит, в результате чего. Или в амулете порошок. Перетёртая в пыль ядовитая медуза с крестом на спине. Чуть посыпать этот порошок на карту, что рассматривает капитан… День пройдёт. Неделя. Месяц. С каждым днём чувствует себя капитан всё хуже и хуже. Никакие лекарства, никакие доктора не помогают. Высыхает он… Выпадают волосы. Вылезают из орбит глаза. Никто не спасёт врага Великой Мории. Так одинокий герой может защитить свой народ и изменить судьбу всей страны.

Ну, погоди, Косырь, ну, погоди, Лобан, ну, погоди, Сидор. Вы ещё пожалеете, что давали зуботычины маленькому Гансу! И вас, и других – всех отправим в лагеря. Закроем в трюмах. Будете работать на благо Великой Мории. А не захотите – заживо там и сгниёте. Мы, новое поколение, станем настоящими пацанами, чёткими Братанами. И не только по названию. Братаны руководят жизнью. А вам, Косырь, Лобан, Сидор, и таким, как вы, и «мужиками»-то стать не позволим. Будете опущенными. И других опустим. Кто не хочет жить по понятиям. Не знал тогда юный Гансик, что значит «жить по понятиям». Только слова такие знал. Но ничего. Придет ещё его час. Всё узнает. Всё постигнет. Всё освоит. А пока живёт он своими детскими мечтами в своём детском мире.

Идет отважный школьник Гансик в огромное каменное здание у набережной с тёмными зашторенными окнами и чёрными каретами у входа. Что в этом доме? Может, здесь и есть Тайный Писк? Никто не знает, но все боятся этого здания. Называют Большим домом. Гансик идёт туда. Стучит в дверь. Что нужно, чтобы работать у вас? Что нужно, что нужно? Сами решим, кому у нас работать. А тебе учиться надо, вот что. Не пить, не курить, не хулиганить. Многое поменялось в жизни Ганса. До этого он много времени проводил с дворовой шпаной, которая курит, матерится, пьёт пиво. Редко теперь его можно было увидеть в их компании. Время проводит только с близкими друзьями. Из своего круга. Любит общение, песни у костра. Становится справным хлопчиком. Учиться стал прилично. В скауты был принят, с запозданием, правда, на три года. Играл на баяне, хоть и слуха не было. Настырный парень, говорил о нём учитель музыки, всё осилит. Боролся отлично. Друзьям помогал. Слепых котят однажды спас. Не позволил утопить. Подрабатывал на стройке. С первой зарплаты купил маме торт, учительнице кольцо подарил и серьги с яшмой.

Время шло. Мальчишки оканчивали школу. Интересы менялись. Каждый выбирал свой путь. Гансик казался друзьям инфантильным – надолго задержался в детстве. Упрямо грезил о разведке. Постоянно носил военную шапку-ушанку и старый отцовский китель. Не уставал повторять, что непременно станет разведчиком. Не получилось Тома и Гека из закадычных друзей Ганса и Богдана. Гансик избрал путь одиночки. В голове у Гансика всё перемешалось: и Великая Мория под тяжёлой пятой государя Кифы Первого, и несчастная Мория под пятой беспощадной Диктатуры Трудящихся, гроза и пугало всех стран свободного мира. Время от времени ощущал он себя маленьким товарищем Чугуниным, который усмехается в усы и думает: «Давайте, давайте, Вары. Я поучусь. В школе. Может быть, в университете. Всё равно потом двадцатилетним планом Мории буду заниматься лично я».

Окончил школу – опять в Большой дом. Мечтаю помочь Мории снова стать великой. Знаю, кто создавал Писк. И о великом товарище Чугунине знаю. Его портрет у меня дома висит. И о товарище Железном. Учись, учись. Там посмотрим. Языки надо знать. Право – и гражданское, и богословское. Как, ты ещё не крещен? Ай-ай-ай. Да и ругаться не пристало, коли работать в Большом доме хочешь. Многое, многое ещё придется тебе изучить. И борьба у тебя не та. Как это, не та? Самооборона без оружия. Думай, думай. Другая борьба нужна. А врага как обхитрить собираешься? Хитрость военная нужна. Понты называется. Что с того, что это оружие блатных? Подрастёшь – узнаешь. Блатные нам социально близкие. Не то, что всякие там чистенькие да гладенькие, да правильные. Эти умные-то, они нам страшней и опасней во сто крат. Не забывай, в какой стране живёшь. В стране дураков. Правильно. Так что не будь самым умным. Умных у нас не любят. И нигде не любят. Вот и получается: безоружный ты, некрещёный, да ещё и беспонтовый. Зачем ты нам нужен? Больше к нам не приходи. Сами решим, нужен ты нам или нет. Но надежду все-таки оставили.

Задумался Гансик о жизни своей. Больно уж хочется ему и разведчиком стать, и страну свою прославить.

Ну, креститься – дело нехитрое. Хоть креститься, хоть в мусульманство податься, хоть в иудейство, если Родине нужно. Эка невидаль – креститься. Вот крёстная моя будет тётя Маруся, она крещёная. Так что, она лучше меня? И я теперь тоже крещёный. Учиться буду. И право освою, и языки. А вот про борьбу какую такую они говорят? И Понты какие-то. Это что понтоны, на которых мосты стоят, что ли? Надо бы у авторитетов узнать. У паханов. Придётся на поклон к Косырю да Сидору, да Лобану. Говорят, они теперь в законе. А ругаться? Так кто обходится без фени да без мата? Конечно, не всегда. А по случаю. А они там, в Большом доме, сами-то? Такие уж чистенькие? И папаша мой, и братья Богдановы насмотрелись в местах, не столь отдалённых, вертухаев всяких. Так они всё языком Пушкина да Агнии Барто выражаются, что ли? Не смешите меня. Да и эти, начальники главные, по кабинетам что сидят, сами-то друг друга только матюгами-то и кроют да по фене величают. Сами-то – паханы, они и есть паханы.

Настанет моё время, ждите. Приду к вам. И буду ещё учить вас, как по фене ботать да посылать на ЁПРСТ, да к Ёшкину коту, да к ЁКЛМН, да к Ёкарному Бабаю. А сейчас ты, товарищ начальник, кто? Конь в пальто. Так он говорил про себя, мысленно споря с начальниками из Большого дома.

Да, кончилось детство мальчика Гансика. В жизнь окунулся. И на всех людей, на страну, на историю, да и на себя самого другими глазами начинает он смотреть. Нет, не пропадут его лучшие качества, обнаружившиеся с детства: непоседливость, непризнание авторитетов, напористость, умение за себя постоять, за товарищей постоять. И другие-то качества, быть может, и не самые лучшие, тоже не пропадут: злопамятность, желание получить своё, наказать противника по полной программе. Всё, всё, и то, и другое, послужит ему в великой цели постоять за величие отечества своего. Всё смешалось в не до конца оформившейся, не до конца образованной, не до конца тронутой цивилизацией голове, голове недолюбленного мальчи-ка-волчонка с узко поставленными глазами, выросшего в среде коммунальных квартир, вблизи развалин, мокрых подвалов, мелкого ворья, помоек, бьющихся в кровь аристократов мелких уличных банд. Идёт он во взрослую жизнь. Большой путь пройдёт он. Много узнает, перетерпит, испытает. Пробьётся на самый верх. Поднимет гордо голову маленький Гансик. Станет выше всех в этой стране. Сам аристократом станет. Друзей своих не бросит. Шобла Гансика, которую он сколотит по пути наверх, станет новый аристократией страны. Но сумеют ли они полностью расстаться с тем, что впитывалось в их кровь и плоть с детства: грязная вода окраин и подвалов, грязный воздух, отравленный помоями и помойками, обстановка задавленной народной жизни и разгула мелких банд, обстановка рынка, воровства, блатного жаргона и непонятой в тот момент до конца жизни по понятиям?

Не упрекнёшь теперь этих ребят из шоблы Ганса в отсутствии знаний и налёта культуры. Отметим их ум, умение добиваться своего, личную чистоплотность. Но не течёт ли в их крови отрава детских лет, грязь двора и грязь душевная? Не осталась ли в голове доминанта – волчья хватка? Волчья мстительность. Ненасытность. Нежелание уступать ни в чём. Аристократия помойки. Но рано об этом. В нашем рассказе ещё не дожил Гансик до этих времён. Ещё не знает он, что доведётся ему занять самые высшие места, места, кои уготованы были природой и Господом для самых лучших, самых достойных представителей рода человеческого. Тех, с кем так и не сравниться Гансику ни по человеческим качествам, ни по деловым качествам государственного деятеля. Волею провидения, а вернее, силою мо1ущественного Ведомства, привечающего многие мелкие душонки, будет он вознесён на самый верх, как всплывают пузыри, если бросить дрожжи в помои, или всплывает дерьмо, залитое водой. Никогда не возникнут у него мысли, что не на своём он месте. Так и будет играть он на огромном баяне величественной и блистательной Мории, так и будет играть – и без музыкального образования, и без слуха. Мы не осуждаем его. Он дитя своего времени. Он такой, какой он есть. Не лучше. Но и не хуже. Проследим дальше за его жизнью в студенческие годы.

А может, оно и хорошо, что к власти придут люди, которые вышли из низов и знают жизнь с её изнанки, с обратной стороны, которые знают жизнь народа, испытав её на своей шкуре. Придут простые люди, такие, каких большинство. Возможно, именно такие будут ближе сердцу и понятней простому морийцу. Быть может, в этом и есть высшая справедливость. Недаром говорят, каждый народ заслуживает своих правителей. А других, умных, честных, идеальных, небожителей, одним словом, где возьмёшь? Да и не любят в Мории небожителей-то. Не верят им. Пусть уж не небожитель, а кто-то похуже, такой, как мы, пусть с недостатками, недостатки-то все человеческие. Сказано: «Кто сам без греха – пусть бросит в него камень». Ну, не так точно сказано, но похоже. Такие, как он, наши, грешные, понятней и ближе нам. Пусть будут такие. А аристократы они или не аристократы, какая разница?

Звезда Мории и борьба Нельзя

Ганс уже не Гансик. Взрослый. Молодой человек изучает оба права. Что им там нужно, в этом Большом доме? Борьба, значит, не та? И какая ещё нужна? Без оружия – мало, без чего ещё? Ну ладно, раз им так надо, буду заниматься другой борьбой. Попробую японскую борьбу древнюю. «До-до» называется. Так же, как птица с острова Маврикий. Огромный земляной голубь До до. Вряд ли японцы знали в те времена о Маврикии. До-до – что бы это значило? Говорят, «мягкий путь». «До» – понятно, что перед чем-то. Второе «до» – дорога, наверное. До пути, перед путём. Может быть, и мягкий путь. Возможно, это как раз и надо задавакам из Большого дома. Всей страстью своей молодой души, своего ненасытного сердца, окунается молодой Ганс в этот вид восточных единоборств. Учителя по борьбе не нарадуются ему. Ганс очень вынослив, очень настырен, очень изобретателен. У всех борцов два-три излюбленных приёма. А Ганс пользуется всем арсеналом, с равным успехом применяет их и слева, и справа. Он и проигрывает, он и выигрывает, но всегда борется до конца. Все силы отдаёт схватке до последнего мгновенья. Будто каждый раз решается вопрос, возьмут его в Большой дом или нет. Успехи приходят. Становится Ганс классным борцом. Становится чемпионом Мории. Не загордился Ганс. Маме подарки приносит. Учительницу, крёстную тоже не забывает. Всё ждёт, когда же приметят его в Тайном Писке. Молодым борцам говорит: «До-до – не просто единоборство, это целый мир, это путь, это образ жизни». Путь мужчины, путь воина. Путь искренности, путь благородства. До-до развивает лучшие человеческие качества: дух сотрудничества, уважение к спарринг-партнеру, уверенность в себе, решительность, целеустремлённость. Это мягкий путь, потому что не надо ломать партнера, противодействовать ему грубой силой. До-до позволяет перехитрить любого противника, даже редкостного силача. Если партнёр тянет к себе – на это есть задняя подножка, толкает от себя – бросок через голову, давит сверху – бросок через спину. Надо помочь партнёру вовремя – вот он и упадёт. Что за чудесные принципы! Не противодействовать, но побеждать. Не только это, конечно, не только мягкость пути До-до нравится Гансу. Каждый бросок заканчивается грозной финальной развязкой: болевым приёмом на локоть, на плечо, на колено, на стопу. Или ещё того лучше – удушением. Вот это да! Вот это восторг! Мягко подстелить, другом милым подкатиться да и придушить под конец. Чемпионом становится Ганс в этой, с виду такой милой, но жестокой по существу, иезуитской забаве. Что ни говори, прав Ганс, лучшие качества человека развивает и оттачивает до совершенства борьба угрюмых самураев. Как я уже силён! Что же не зовут меня и не зовут?

В небе над Петроморией в те времена звезда поднималась, особенная, яркая. Такая яркая, что была видна даже днём. Звездой Мории называли её. Сейчас неизвестно точно, что это была за звезда. Одни говорили о соединении Сатурна с Юпитером, к которым позже Марс присоединился. Соединились эти планеты в созвездии Рыб, которое считали знаком Мории. Это понятно, Мория ведь – морская страна. Какое же созвездие укажет на неё, как не созвездие Рыб? До нас дошли и другие объяснения: звезда была одной из великих комет XIX века. Нет, не та комета, о которой писал А.С. Пушкин: «вина кометы брызнул ток». Скорее всего, это была великая комета марта 1843 года. Как раз тогда она появилась в созвездии Рыб, и её яркость в тот момент была в 60 раз больше яркости полной луны. Так или иначе, но появление звезды предвидели великие астрологи того времени. Заранее просчитали, когда она появится. А как появится, тогда, они сказали, и сбудется предсказание провидца: звезда укажет место появления великого царя морийского.

Задолго до появления звезды вышли из своих стран предсказатели, великие маги-астрологи, чтобы приветствовать появление будущего царя Мории. Год добирались они до Мории. Нубуки Ватанабе – из Японии, Закадычный – из Московии. Шли они туда, где, как они знали, должна появиться звезда. Преодолевали огромные пространства каким-то образом, то ли посуху, то ли по морю. И прибыли вовремя в Морию. В Петроморию же вместе с ними, не сговариваясь, прибыл на поиски царя морийского другой астролог-предсказатель, волхв по-морийскому, из офеней родом, Швецом звали его. Пришли они в одну точку одновременно. Вошли в спортзал, где в этот момент Ганс занимался. Как раз в тот самый момент, когда звезда Мории стояла ровно над ними. Вошли в зал, узнали Ганса, и низко поклонились ему все трое. Приветствуем тебя, Великий Царь морийский.

Весть о приходе магов-волхвов в Петроморию распространилась по всей земле, далеко за пределами Мории. В греческом поверье этих магов звали Авемилех, Охозат и Фикол, а в сирийском – Гомизд, Яздегерд, Пероз. Очень удивлён был Ганс, увидев троих коленопреклонённых величественных старцев. Мы дары тебе принесли, о великий царь. Прими от нас борцовку, золотом шитую, – дань правителю, ладан – символ поклонения и смирну – символ жертвенности и уколов жизни. Жертвенность-то зачем, кому и что жертвовать надобно? Что беспокоит тебя, царь Мории? – спрашивают. Мы здесь, чтобы помочь тебе. А беспокоит меня, говорит им Ганс, выйдя понемногу из состояния полного оторопения, что не призывают меня из дома Большого да таинственного. Больше всего хотел бы я разведчиком стать. Да не знаю я, что им в доме том от меня надобно. Борьба моя их не устраивает. Сменил борьбу обыкновенную на до-до, единоборство восточное. Не знаю, правильно ли сделал? Ты всегда поступаешь правильно, отвечают. А о Тайном Писке не беспокойся. Помнят они о тебе и следят за тобой. Но борьба им другая нуж-на-надобна. И без оружия, и без контакта борьба нужна.

Возможно ли это? Да, это возможно – боец набирает энергию и перемещает сознание противника внутрь себя. Примеры борьбы такой показывают нам японец Кано, сенег-колдун Сиди Мансур, прорицатель с берега Слоновой Кости Мустафа Диаби, африканцы племени Вуду. И мы можем показать.

Вперед выходит старец Закадычный. Ничего себе особенного: невысоконький, сухонький, совсем не гигант. С ним – группа громил из спецназа. Окружили Закадычного. Кто с пустыми руками, кто со стулом, кто с палкой, а кто и с ножом. Бросаются громилы на старца. Тот не смотрит на них почти, кричит страшно. Добегают до него громилы. Каждый пытается дотянуться до мастера, кто ногой, кто кулаком, кто палкой, а кто и ножом. И каждый чуть-чуть не дотягивается. Кажется, вот толика маленькая – и поражён будет дед, неуязвимый мастер. Каждый тянется, и так неудобно ему… Падают они, один за другим, как подрезанные, во все стороны летят стулья, палки, ножи. Как в театральной постановке. Встают богатыри спецназа с пола в полном конфузе. Ничего понять не могут. Что-то тут не так… Тяжело отдувается дед. Минут пятнадцать-двадцать не может прийти в себя, хоть и не дотрагивался ни до кого. Много энергии, видать, истратил.

Следующим выходит – тоже немолодой уже – японец Нубуки Ватанабе. Окружают его железные самураи. Кто с палкой, кто с копьём, у кого – меч самурайский. На головах – шлемы. На груди, на плечах – доспехи. Ни звука не произносит Нубуки. Лишь руки его и грудь движутся медленно, жёстко, словно набирая энергию в концы рук и низ живота. С жутким воем, рёвом, рыканьем и свистом бросаются на него самураи. Медленно и незаметно движется Ватанабе. Все орудия самураев находят только пустое пространство, всё быстрее и быстрее движутся самураи, пытаясь догнать незаметные движения великого учителя из Японии, проваливаются всё дальше и дальше и разлетаются в конце концов в разные стороны, теряя оружие, вылетающее как из пушки во все стороны зала, но мимо Ватанабе.

Как вы это делаете? Надо подготовить противника. Психотропное воздействие – половина успеха. Все нападавшие говорят, что чувствовали себя во время боя не в своей тарелке. Будто помутнение в голове. Элемент запугивания. У первого – крики. У второго – жёсткий цигун с включением в движение мощных масс тела. Для психического воздействия можно произносить тексты, содержащие сильные эмоции или несущие тяжёлую, впечатляющую смысловую нагрузку.

Конечно, для бесконтактной борьбы есть и другие средства: дать напиточек особенный, поставить тяжёлый рок, обогащённый вибрацией сильнейшей на низких частотах, использовать запахи одурманивающие. Это хорошо. Это нравится Гансу. Тогда возможность достижения необходимого результата повышается с пятидесяти процентов до почти стопроцентной. Если противник знает, что ты бесконтактный боец, победить его будет труднее. Что тогда делать? Перейти к обычным жёстким методам борьбы. Но лучше побеждать без контакта. Побеждает без контакта тот, кто победил до встречи. А у вас, уважаемый мастер, какая техника? – спрашивает Ганс у Швеца. Из офеней я, отвечает тот. Наша методика «накат». Что-то типа цигуна у Ватанабе. Но только у противника «крышу» снести может. А занятия у нас – Любки. Никто никому не противодействует. Движутся два бойца согласно, кто кого переиграет. Вроде и борьба. Но выходить из Любок нельзя. Когда бойцы в Любках – весь мир в гармонии. И взаимное уважение. «Да нет, это и не поединок вовсе. Что ж, что старинный обычай офеней. Где здесь победа? И не борьба это вовсе», – так возражал Ганс.

Да нет, всё это борьба. И первое, и второе, и третье. «Нельзя» называется. Борьба Нельзя. А, я слышал. У вас в Японии были такие непобедимые воины – черепашки Нельзи. Ну ладно, давайте будем учиться, раз так нужно для дела. А почему борьба называется Нельзя?

Нельзя:

тянуть – толкать,

хватать – бросать,

бить – душить,

касаться – кусаться.

Как же можно в этой борьбе победить? Бойцы Нельзи побеждают противников, управляя потоками энергии Че, которая пронизывает весь наш мир.

Ну что делать, стал заниматься Нельзей Ганс. Да не особо он в это верил. Спектакль показывали старики. Просто постановка такая. Ослушаться, однако, не решился. Вдруг стариков прислал Тайный Писк? С Большим домом шутить не следует. Чтоб старые навыки не забывать, продолжал Ганс заниматься До-до. Вот радость-то. И руку открутить можно, и ногу, и придушить клиента малёхо. Не то, что эти: «ни-ни, не-не, нельзя-нельзя». Ничего. Придёт моё время. Будет: «но-но, ну-ну, можно-можно». Всё, что захочу. Раз уж эти тронутые признали меня Царём морийским. Что я, отказываться буду, что ли?

На этом мы закончим рассказ об обучении Ганса тайным видам борьбы Нельзя и проследим, куда ведёт его дальнейший жизненный путь.

Тихая жизнь

С того момента вокруг бедного Ганса началась всяческая чехарда. Новые лица появлялись неизвестно откуда, непонятно зачем. Исчезали они потом также неожиданно. На смену приходили другие лица. Во всей этой неразберихе можно было уловить некоторую систему, некий замысел, но какой и чей – непонятно.

Началось с того, что в скромной комнатке семьи ГАНСОВ как раз в тот момент, когда юный Ганс был дома, а родители его – на работе, появился высокий, респектабельный, элегантный чиновник. Представился: Иаков из мэрии. Да, заместитель. Отвечаю за трубы, воду, фонари. Инспектирую ваш дом. Зашёл посмотреть, как живет наш чемпион. Прозрачные водянистые глаза смотрят ласково. Толстые губы шепчут доверительно. Да, потолочек у вас весь в протечках. Вон кусок штукатурки отвалился. Нет, не бойтесь. Дальше падать не будет. Драночка-то у вас ещё не гнилая. Кранчики текут. Трубы ржавые. Пол дубовый, да, да – весь прогнил. И скрипит, и играет. Наверное, много воды льёте, когда пол моете. Прогнулся дугой к середине комнаты. Лаги-то разрушаются, видимо. Рамы тоже совсем гнилые, ветхие. Дует, поди, зимой? А печечка-то дровяная, совсем недурственная. Где дрова храните? В подвальчике. Сухой подвальчик, сухой, я знаю. Низко там, меньше двух метров потолочек. Трудно дрова колоть, я знаю. Да и сам-то ты росточком так себе. Ничего-ничего. Колтд пока. Сам и носишь. В мешочке. Носи, носи. Да, четвёртый этаж без лифта. Ну ничего, ты ведь спортсмен. И топишь сам. А кто потопит-то? Родители, поди, на работе. А ты уже из университета вернулся. Так-так. Отремонтируем ли? Да нет, вряд ли. Хватает забот у города и без этого. Потерпите пока. Зачем заходил? Чемпиона повидать чтоб, я же сказал. Слушай, всё у тебя будет. И дворцы будут, и хоромы. Потерпи ужо. Откуда знаю? Так маленькая совсем Петромория-то наша. Всё друг о друге известно. А ты, это, знаком ли с Трамблёром? Кто это? Илия из Малиновых. Нет-нет, я советую. Зайди к нему. Непременно. Просил ли он? Нет, не просил. Но рад будет. Зайди, зайди, полезный человек. Ну, засиделся я у тебя. Будь здоров, чемпион.

Идет Ганс к дому, где Трамблёр живет. Дом большой, мрачный, старого кирпича. Окна металлом зарешёчены. Большие кованые ворота. Над входом – надпись витиеватыми буквами: «Мир входящему». Охранники – крутые ребята. Выслушали Ганса. Что-то пошептали друг другу на ухо. Один убежал куда-то. Вернулся. Опять шепчутся. Ваши документы. Смотрят документы, потом в лицо, опять в документы. Ворота отворяются. Ганса ведут по парадной мраморной лестнице на второй этаж. Дом отделан, как дворец. Классика и ампир. Картины. Сдержанно, под старину.

Выходит, Трамблёр. Обнимает за плечи. Илия зовут меня. Прикасается щекой к щеке. Чёрный, небритый, наглый, крикливый. Матюки на матюках. Иаков, старый козёл, говорил, так перетак, етитская сила. Да рад я тебе! Хороших людей в лицо надо знать, ёшкина качель. Что делать-то думаешь, мать твою? Ах, учишься, растуды твою учёбу. А лавэ? Ладно-ладно, кто ж лавэ не любит… Неужто не знаешь меня, етит твою? Илия при диктатуре всеми пивными на Рейнском командовал, так твою четырежды ети. А сейчас искусством занимаюсь. Дык не хуже китового золота лавэ даёт, ёшь твою двадцать!

Не нравится, что говорю? Ты что, не мориец, что ли, по-морийски не понимаешь? Наш это язык, твою. И не леера отказываться от него. Сам-то я не мориец. Из хазов я, разве не видишь? Да мне, твою, всё равно, ети, – хазы, морийцы, так твою, лишь бы лавэ было, так твою сбоку. Кто же страну свою не любит, ети ее в качель? Она, твою, и друзей даёт, и лавэ.

Вот с человеком тебя, лядь, полезным познакомлю, лядь твою. Только из зоны вышел. Чемпионом тюрьмы по шахматам был. Боксёром кличут. За столом сидел маленький незаметный человечек. Рассматривал шахматную позицию. Стрижка короткая. Лицо серенькое. Глазки маленькие. Нос сломан и провален в переносице.

А имя его Василёк. Базилевс – правильно говорить: царь по-гречески. Неслабо, твою мать? Я ещё Серым зову, Сердюком. Ты тоже можешь Серым звать, так-перетак. Базилевсом не любит, скромный, твою. Будешь работать с ним. Да я почти и не работаю, замечает Ганс. Как же так, твою? Что, иногда вагоны разгружаешь, твою четырежды качель? Помогать будет. Да не разгружать же, через пень-колоду ети. От где тебя волхвы ятские подобрали такого? Крышевать тебя будет. Мы бережём лучших людей, твою в дышло. Ты, грят, царём станешь, верь не верь своим отсосам. А поберечь-то тебя нам след, твою сверху и снизу. Дык, гришь, никто не нападает? Хочешь стать царём? А нападут-то один только раз, твою. И не будет, етит твою, царя. А чё, Серденько? Ить грохну-ка я его для забавы прям щас, твою? И не будет, твою, царя!

Ты, слышь-ка, Иленька, шути, да меру знай. Жути нагоняешь. Пальцы аж на ногах растопырил, не жмут ботинки? Не пугай мне Гансика. Смотри, он совсем посерел со страху, такой серый, того гляди обсерется… Аки вошка белая. Ан и не видно уже на фоне белой стены. Да ты не бойся, малой, эт мы шуткуем так. Гансик ишо пригодится до мэни.

Серденько поднялся, пальчики свои поломатые веером разобрал. Хоть и люблю я больше хазиков, дык и с Гансиком дружить будем. Так, Гансик? А станет Гансик царём морийским, дык, мож, вспомнит Серденьку. Кры-шевать-то буду – никто тебя не тронет. Скаэшь толь – Ба-зилевсков я, кто не поймёт – ко мне посылай. У меня коллектив. Коллектив-то завсегда разберётся.

Ты меня лучше, Илию, послушай. Серденько-то, друг мой лучший, твою, непростой человек. В диктатуру все наши, и чёрной масти, и малиновые пиджаки – все под ним ходили. И напёрсточники. И картёжники. И сутенёры. И фарца. И валютчики. А уж воры и щипачи – то, так твою, перетак, в Босфор так, в Дарданеллы твою, сам бог велел. Да христиане мы, свят истинный крест. Все носили ему. Все дороги, твою, вокзалы схвачены были, так твою. Ан в зону попал. Ты чёрной масти теперь, Сердёнь, али нет? Молчит, твою. Как Горби закрыл Диктатуру, так-пе-ретак, освободился Сердёня. Вчера шёл он по Рейнскому, мимо Горби в пролётке мчался, твою. Так остановился, лядь твою, вышел и лично Сердёне руку пожал, твою. Уважает, четырежды ети. Вот Сердёня, твою, работать, твою, будет. Коллектив есть у него, через Босфор его четырежды качель. Как же ты без крыши, вошка ты белая? Без крыши как? Горби – нет, не имеет, твою, так он и не при делах сейчас. А кто в законе… Чобак, мэр Петромории, – с Малышом, Иаков, что к тебе приходил, твою, – с Могилой, Валюта – с Кумом, я, твою, – сам себе крыша, у каждого крышняк есть. Все под нами ходят, а для тебя бы Сердёня – солидняк будет. Да что тебе стоить-то будет, так твою через качель, да ничего, по дружбе только. Сам-то с ним и сговаривайся, лядь твою. Правда, Сердёня? Будешь, твою, с ним – будет у тебя тихая, четырежды твою, жизнь.

Не смотри, твою, что Сердёня – сердечный, тихий с виду, твою. Калликтифф-то у него самый крутой будет, твою. Никого не бьют, твою, никого не калечат. Кто против них, твою, в подвальчике, в укромном местечке, твою, к кроватке привяжут, думай, так твою сбоку. Ищут его, привязанного, все евонные дружбаны, четырежды ети, упрашивают коллектифф, выведывают, что хотят от них? Сами думайте, в Дарданеллы. И то предлагают, ети, и это, а как договорятся, выпустят субчика, бледненького, ети, да как шёлкового, в качель. Дык учти ещё, Серденько-то на перевалке сидит, твою, весь жидкий поток золотой, лядь его, через калликтифф его, твою, идёт, твою.

А братьёв-то у Серденьки аж трое. Все один к одному, етит твою, рядом поставишь – не отличишь, ёшкина сила. Но никогда вместе не появляются, в дышло. Будет к тебе Серденько приходить, в лядь, а ты и не узнаешь, он ли, брат ли его, етитская сила. Да ты и не думай. Они всё друг про друга-лядь знают. Будешь, вошь ты белёсая, за Сердёней, как за каменой стеной.

Ты не боись, слышь-ка, вошка белая, говорит ему Серденько. Я следить-то буду да наведываться. Люблю я таких молоденьких да перспективных. Профессором ещё наук наших паханских станешь. Да забудь ты про шпану дворовую. Не чета они те.

Выходит Ганс из дома Трамблёрова. Оглядывается. Надпись над входом: «Мир входящему». Мурашки по спине.

Ну, раз денег брать не будут, думает Ганс, так пусть так и будет, как говорено. Базилевс-то с братьями вроде в авторитете.

И стал Серденько наведываться к Гансу. Видит как-то Ганс, въезжает в маленький дворик дома его карета агромадная. Вся обвешанная по бортам быками могучими, охранниками-громилами – да кто там разберёт их. Еле поместилась карета в дворике. Как выбираться станут? Не развернуться ведь. Смотрит Гансик из окна – никто, вроде, не выходил из кареты. Вдруг дверь комнаты открывается – Сердёня на пороге. Как прошмыгнул? Никто и не заметил. Да и я такой же, подумал Ганс, тоже незаметный да неприметный. Что-то у нас общее есть.

Сидят, беседуют. Всё в порядке? Да. Ничего подозрительного. Ты за Илюшу не расстраивайся. Не всё у него с головой-то в порядке. Гнилой человек. Несёт незнамо что. Держись от него подальше. Что за борьба-то у тебя? Бесконтактному стилю учат? Хорошее дело. Физическая сила мало что стоит, главное – сила внутренняя. Да нет, я только так в зал хожу. Побегать. Размяться. В баскет поиграть. Для мужского здоровья. Чтоб хотелось и моглось, моглось, моглось, моглось. Борьба всем нужна. Да она у меня уж и совсем бесконтактная. Яды, психотропники? Окстись, чур меня, чур. Надо, чтоб человек сам делал то, что тебе нужно. Поучить тебя? Хорошо, буду рассказывать. Искусство это. А для искусства тишина нужна. Расти, всё тебе будет дадено. Серденько исчез так же незаметно, как и появился. Когда проскочил обратно в карету с тёмными окнами? – никто не заметил. Только быки встали вдруг на подножки, и карета задним ходом тихонечко двор и покинула.

Стали Ганса навещать то дома, то в зале и другие авторитеты. Друзья друзьями.

Петруша приехал. Познакомиться хочу. Только что из мест заключения. Чобак посоветовал. Работать теперь с тобой буду. Так я ж почти не работаю. Не волнуйся. Помогать буду во всём. Ах, в этом смысле? Дык я уже работаю с братьями. Базилевсами, что ли? Ну да. Поверь, я не против – работать с тобой. Но ты с ним договорись сперва. Согласится он не работать со мной – так я с тобой буду. А точно, что с Базилевсами? Да, не сомневайся. Не обманываешь? Я проверю. Потом вернусь, если что не так. Хорошо, до встречи, Петруша. И нет Петруши. Будто и не приходил. Не шутил, видать, Серденько.

Потом Колёсико приходил. Далась тебе учёба эта – банком руководить будешь. Много лавэ. С ним весельчак Андр приходил. Двуручником звали. Хвастался – стреляю, мол, по-македонски, с двух рук, в прыжке, в падении, не глядя. Соблазняли Ганса гости, Колёсико с Андром. Приглашали отобедать у них. Ресторан «Тихая жизнь». Рядом с башней полицейского общежития. Тишина в «Тихой жизни». Спокойствие. Кормят хорошо. Хорошие вы ребята. Очень нравитесь мне. Да не со мной решать нужно дело это. Да с Базилевсами. Ушли и не вернулись. Узнает Гансик через некоторое время, что пришли неизвестные в «Тихую жизнь» среди бела дня, подошли к столику, где Андр, искусник стрельбы по-македонски, вкушал в тот момент из ассортимента «Тихой жизни», и в упор расстреляли двуручника. Так же тихо ушли. Не хвастайся, Андр, впредь. Такова вот «тихая жизнь».

И другие приходили. Бывало, что и порохом попахивало. Бывало так, что и уходить Гансику приходилось дворами, аккуратненько, чтобы ненужных встреч избежать. Всегда, правда, заканчивалось всё благополучно для Ганса, слава Всевышнему.

Шутник бритоголовый приходил, в прошлом советник Чобака. Спутник его вовсе без волос на голове, лице и бровях. Спутник – лютый, всё молчит и молчит. Смотрит на Ганса в упор: сейчас тебя придушить, «царь морийский», или чуть позже? Предложение то же. Развод тот же. Уходят, не возвращаются.

Приглашает Серденько Ганса домой к себе. Сам-то одет простенько. Костюмчик спортивный. Колени на штанах вытянуты. Люблю, чтобы удобно было. Да и питаюсь я обыкновенно. Сухофрукты, орехи. Чайку хочешь?

Особняк шикарный. Раньше эмир Катарский жил здесь, объясняет. Вот посмотри, как отделал тут всё. Музей, знамо. Золото, шёлк, росписи венецианские, росписи мавританские, люблю это. Один раз живём на свете. Вот тронный зал. Вензель над головой SB, Сердюк Базилевс, значит. В имении своём семейном дворец заложил на берегу, там зал приёмов, рыцарский зал, церковь придомная, кладбище семейное. Ну, в подвальчиках камеры-то есть, конечно. Для тех, кто не согласен, знамо.

Историю люблю семейства Господ Всея Мории. Книги о них собираю. На захоронения в Иоанновском соборе люблю приходить. Сам-то я из простых буду. Да и не стремлюсь никуда. Сколько нам отмерено. Живу в свое удовольствие. Лавэ? – конечно. Здесь всё в порядке. Чай, на перевалке сижу. У тебя другой путь. Откуда знаю? Все говорят. Думай. Уму-разуму набирайся.

Заходит жена тихо. Красивая, молодая, высокая, лицо строгое. Серденько ей чуть выше плеча будет. Люблю таких, говорит, чтоб стать была видна. О чём-то шепчутся в сторонке.

Жена уходит. Серденько возвращается к гостю. Лицо недовольное. Кривится. Опять деньги ей надобны. В магазин хочет съездить. Есть кучер, охрана. Деньги, деньги. Дал ей, конечно. Пусть привезёт хоть продукты в дом. Сапоги ей, вишь, надо по такой погоде! Не любит, видать, Серденько с деньгами расставаться, подумал Гансик.

Так о чём это я? А, да. Ты с волхвами-то поговорил? Как о чём? К тебе наведывались? Шутник, Колёсико, Петруша. А потом, гришь, не появлялись? Вот так-то, милок. Калликтифф-то работал, знамо. Конечно, платить надо. У них тоже жёны, дети. Кушать-то всем хотца. Вот и скажи волхвам-то. Так и так. Да нет, это постоянно требуется. А как же? Да ты объясни всё, так, мол, и так. Я с тебя, друг сердешный, и не возьму-то почти ничего. Раз в месяц два кило золотых монет. Разве это деньги для такого человека, как ты? Ничего. Ерунда сущая. Волхвы-то поймут. Нужно будет, и с ними поговорят. Лучше не доводить до этого. Калликтифф-то у меня, сам знаешь, – горячие ребята. Да зачем я об этом. Мы же с тобой, сам знаешь. Близкие мы. Обнимает. Подталкивает к выходу. Ну, иди-иди. С Богом! Дай я тя перекрещу на дорожку, сердечный. Был бы ты хаз, що больше любил бы. Пальцы веером. Да и так сгодишься.

Идёт бедный Гансик к волхвам. Снова почувствовал он себя маленьким мальчиком. Лицом побелел. Совсем прозрачным стал. Идёт тихонечко вдоль стены. Посмотришь на него – вроде и не видно почти. Может, тень заметишь. А может, ничего и не заметишь. В голове шурум-бурум. На душе кошки скребут. Мама, зачем ты родила меня? Мама, роди меня обратно. Эти-то, сорвиголовы такие, чего доброго, и грохнуть могут. Хотел в Большой дом.

А развели меня, как последнего дурака. Как это у них? Лохи, что ли? Развели, словно лоха.

Встречается Гансик с волхвами. Так, мол, и так. Совсем он волхвов ничем не удивил, оказывается. Поморщились только: многовато твой Серденько забирает. Да ладно. Решим вопрос. А нужен ли мне Серденько-то, Базилевс этот? Ничего в мире подлунном просто так не происходит, милок. На всё причины есть свои и резоны. Просто так, что ли, выпускали Серденько из тюрьмы-то? Знать, нужно было кому. И к тебе приставили его не просто так. Конечно, сотрудничает. С Большим домом. Но как бы никто не знает. Мы не знаем. Он не знает. Да и ты, считай, не знаешь. Наблюдает он за Малиновыми. Вроде, свой среди них. Чтоб в Писке всё о них известно было. Малиновые-то – народ ненадёжный. Пригляд за ними, след да пригляд. Да ты не думай об этом. Ты птица другого полёта. А от Серденько не отмахивайся. Вот кто мастер бесконтактного боя. Людей насквозь видит. Как увидит человека – так и понимает его сразу. Учись. Впитывай. В жизни ан пригодится.

И стал Гансик почаще видеться с Серденько да узнавать у него, как жизнь в Мории устроена на самом деле, а не с виду, как кажется. Понял Гансик, что друг-то его новый, он и покровитель, и защитник от охламонов разных, авторитетов, быков, приблатнённых, да и от вельможных наездов, да наскоков всяких, коими жизнь морийская вельми богата, не говоря уже о всякой шушере, шпане, да и от канцев недорезанных. А славен Серденько не столь этим. Жизнь всю морийскую проницает и умом предвосхищает. Даром что простой с виду. Понимает он мироустройство. Как сложилось оно с тех времён, когда Бог землю и человека создал, и как поведано было нам об этом мудростью древних Офеней. Из самой гущи «тихой жизни» вышел Серденько, кровь от крови, плоть от плоти мира Братанов авторитетных. Так вот и Гансику довелось окунуться в эту «тихую жизнь» с головой. Полную внутренней борьбы и смертельных опасностей. Боже, если бы бедная мама моя знала, чем я занимаюсь!

Вначале было понятие

И вот в который уже раз Ганс снова становится Гансиком. Для той новой жизни, которую он теперь узнавал, был он пока ещё просто птенчиком желторотым. Маленьким испуганным мальчиком. Учился Гансик в универе. В соревнованиях участвовал. На стройки ездил. Подрабатывал помаленьку. Всё ждал, позовут ли его тайно из Тайного Писка. И окунался всё больше и больше в настоящую пацанскую жизнь. Серденько не любил поучать да объяснять подолгу. Но из их дружеских бесед складывалась у Ганса картина реального мира, так необходимая человеку, если он хочет жить в этом, действительно реальном мире, а не в том иллюзорном, о котором говорят в семье, в универе, говорят учителя, препы, студенты у костра, о чём в «вумных» книжках пишут.

Узнал Гансик, почему бытие морийского человека и его речь так обильно украшены символами Матери и Отца. Да почему ж морийского только человека? Везде и всегда. Пришло это из древних языческих верований, задолго до христианства появившихся.

Ты, Гансик, на Илию-то не серчай. Ну недалёкий он человек. Все знают, как дети получаются, десятки тысяч лет ужо. Дети только этого не знают, поди, пока совсем ещё малые и неразумные. Да и те знают: у мальчиков перчик есть, у девочек – нет… А он, Илюша наш, всё про то и талдычит, и талдычит через слово, никак забыть не может. Конечно, очень важная сторона жизни. Никак нельзя забывать об этом. Вон я, немолодой, поди. Правильной жизнью живу. Потому и торчу орлом без передыха от зари до зари. Но чё ж об ентом говорить-то всё? А бояться слов таких тоже не надобно. На енто язык. И образы материнского плодородия и мужеской силы натуральной имеют место быть в жизни нашей. Ан и утончённые-то, интеллигенция всяка – туда же. В Лондоне-он построили башню саму высокую в виде огромного огурца фаллического. В России, грят, поэт-то Барков Иван чем прославился? – только об ентом и писал. Таки классиком стал. Луку Мудищева, его пера книгу, грят, на морийский перевели. Да собираются памятник Болту его, Луки то бишь, плешивому да краснорожему, в Петромории поставить. Как символ мужеского творческого начала и силы созидательной. Не западло нам будет. А и то – есть ли на свете что лучше и естественней, чем муждгцины с жентсчиной отношения, чем соединение любовное, соитие, так сказать? Кому не вжилу, это их дело, пусть на Миконас, остров грецский, катят, там и мужескую любовь подадут, и козочек для утех. Никаких секретов. Ни у нас, ни у их сословия. А и такие есть, что жизнь посвящают богу плодородия, Приапу уродскому, сыну Диониса и нимфы, Елде греческой: жрицы шоссейные дурнопахнущие, стриптизёрши и стриптизёры гламурные клубные, модели драные, девушки и юноши по вызову безмозглые, сутенёры безбашенные. Ну, а нам шарманку крутить «мать-перемать», как Илюша-то, достойно ли? Нам с тобой думать следует, как мир устроён, и откуда лавэ происходит.

А мир как устроён – от офеней мы узнали. А они откуда? Дык важно ли, что до появления Мории было? Морийцы мы. А что до того было, пусть другие думают. «Вначале было слово» – писано. Так-то оно так, да не совсем.

Вначале было понятие. А не слово. Пацанский быт существует в правильном мире высокой чёткости. Этот мир пронизан вечным сиянием Абсолюта. И правит там, в этом вечном сиянии, Вечный и Справедливый Пахан. Живущий по законам непреложных Понятий. Здесь и сейчас (эти «здесь и сейчас» ничего тебе не напоминают из эпохи Кифы Великого?). Ниспадающие потоки Вечного Ништяка услаждают там путь. В союзе и на пересечении этих могущественных сил и существует пацанчик, реальный, чёткий, ровный и здравый.

Слово большую силу имеет. Слово – камень в руке. Может бить, наказывать, уничтожать, мять, кромсать, резать. Однако слово – это всего лишь слово, звук.

Понятие – это совсем другое дело, оно тяжёлое, неподвижное. Понятия непреложны – они всегда есть, были и будут быть. Понятия идут от Верховного Пахана. Понятия – грубая основа мира, сермяга. Слово – лишь средство для выражения сермяги. Понятие – палец, нажимающий на курок. Рука, бросающая камень. Сила, управляющая миром. Инстинкт. Животные не знают слов. Но знают, что такое инстинкт. Живут по понятиям. Пацан знает правильный язык, феню и понятия знает.

Мудрецу даны знания, мужику – умения, пацану – понятия.

Понятия пришли от блатных. При Диктатуре до четверти морийцев на зоне были. Блатные говорили «по фене». В стародавние времена офени говорили на фене, чтобы скрыть содержание разговора. Блатным это не нужно. Феня выдаёт блатных. Феню, наоборот, используют, чтобы показать своим, кто ты. Феня подтверждает статус блатного.

Тебе, наверное, известно, что в стародавние времена люди делились на группы, занимающиеся разными видами деятельности – касты. По индусски – варны. Вона я – простой человек – а слова ваши учёные очень-на хорошо знаю и понимаю.

Шаг за шагом много нового узнаёт Гансик от Серденько. «Варна» переводится как «цвет». На западнославянских языках – «барва» (краска, цвет). Высшая каста в Индии – брахманы, учёные, мыслители. Говорят, что делать, куда идти. Потом – кшатрии (воины, управленцы), они говорят, как делать, как двигаться по этому пути. Третья каста – шудры (работяги). Эти и идут, и делают, и кормят всех. Кто не входил ни в одну из каст – неприкасаемые, изгои.

У блатных, что захватили Морию в мутной воде перемен, такое же деление. Брахманам, высшей касте, соответствуют воры в законе, паханы. Среди них авторитеты, свояки, смотрящие, положенцы. Их авторитет непререкаем. Они неподсудны, вечны на своих местах и в своей правоте. Их масть – чёрная.

Кшатриям, воинам, соответствуют обычные блатные – пацаны, братаны (козырные фраеры), приблатнённые (фраеры), а также всякая мелкая шушера – бойцы, быки, которых паханы не очень-то жалуют. Тоже чёрной масти.

Кшатриев отличает кодекс чести. Их интересует просто жизнь, воинская честь, им не нужна сытая, безбедная старость, не нужны сомнительные способы удовлетворения сиюминутной похоти. Из них вышли аферисты, преступники, авантюристы, наёмники; в их характере – пренебрежение всем материальным, достатком, комфортом, стремление к лихой удаче, безрассудство, обострённое чувство собственного достоинства и справедливости. Правильные пацаны, в основном, унаследовали подобные ценности.

Шудрам соответствуют мужики. Честные работяги, врачи, учителя. Синей масти. Низшая группа мужиков – черти, неавторитетные, неуважаемые мужики. Так же, как от шудров отделились вайшьи, торговцы, так от мужиков отделились барыги. Вначале это были цыгане, врождённые барыги, обманщики, воры, кидалы. Наихудшие из них – обычные бродяги. Их место – между пацанами и мужиками. Основной ценностью для них становятся деньги. Барыги поднимаются фактически с самого низа, проходя путь от неприкасаемых, изгоев, до самого верха, захватывая лучшие места в обществе, в морийском обществе времен посещения Мории капитаном Александром. Лавэ, золотой телец – вот их царь и бог.

Неприкасаемым соответствуют серый и красный цвета. Серые – чушки, морально опустившиеся, безвольные, потерявшие человеческий облик. Пенсы, учителя, врачи, интеллигенция. Шестёрки на побегушках. Красные – петухи, обиженные, опущенные. Между синими и красными – козлы, ссучившиеся, сотрудничающие с администрацией, стукачи, докладывающие всё начальству, доносящие куму на мужиков и братву.

Так видел устройство общества мудрец мира братанов, тайный агент Тайного Писка, профессор по распоняткам, пахан, братан, барыга и козёл, Большого дома стукачок – всё в одном лице. Четырёхликий Янус, показывающий каждому только одно лицо, то лицо, которое нужно показать соответственно обстоятельствам здесь и сейчас. Да четырёхликий ли только? Он и государей, что правили до Диктатуры, поклонник, и святой христианской церкви послушник, так, во всяком случае, говорить любит, и нравственности да чистой жизни блюститель, и любитель женскими прелестями лакомиться без разбора, павший ниц пред золотого тельца и воинствующего лавэ алтарём. Он и блюститель правильной открытой жизни в честном «коллективе», проповедник «тихой жизни» и мастер бесконтактного боя, уничтожающий противников неизвестно почему сваливающимися на них несчастьями разными, проблемами, неизвестно откуда прилетающими шальными пулями. Красивый человек, сложная личность. Какая глубина! Мыслитель с тяжёлыми кулаками, которых никто не видел. Восточный мудрец, который будет ласково улыбаться заклятому врагу. Всё сделает, чтобы похоронить его. Дождётся, когда тело врага земле предадут. Бросит вслед ему последнюю горсть земли. Скажет слова скорбные и проронит слезу скупую, провожая в последний путь, ни разу так и не высказав своего настоящего к нему отношения.

Воровские понятия, объяснял он Гансу, базируются на людских. Людские – на понятиях благородства. Многие любят говорить, что блатные и братва живут не по людским понятиям. Братва не меньше вашего о чести и о людских понятиях печётся, не дает сердцу зачерстветь. Братанские понятия – закон и моральная сила. Они направлены против господствующей в обществе «правильной морали». Морали тех, кто лучше вылижет начальнику одно место и достигнет в результате вершины общественной пирамиды. Морали общества, в котором за бортом оказываются говорящие правду. Понятия братанов – против общества, где властвуют хитрые, беспринципные, подлые.

Понятия, как воровские, так и людские, бывают положительные и отрицательные. Порядочные и гадские. Порядочные понятия, отношения – порядочные люди. Мужики и братва. Барыги. Непорядочные понятия, ментовские и гадские – чушки (морально опустившиеся), петухи (обиженные) менты, козлы. Гады против людских понятий – это крысы, крадущие у своих братанов, курицы, что стучат клювиком, беспределыцики. Гадский поступок – красть у членов коллектива, воровать у мужиков, стучать, провоцировать ментов на пресс всей хаты, беспредельничать – отнимать, бить без основания, насиловать женщин, детей. Гадский, нелюдской поступок – такой, который причиняет вред кому-либо или коллективу. То, что положительно для ментов, отрицательно для братанов. За гадский поступок могут опустить символически или реально. Могут спросить. Это предъява. Обвиняемый, как и в людском суде, имеет право на защиту, может пригласить очевидцев.

Короче, Гансик: людское – взаимопомощь, взаимопонимание, сочувствие, самопожертвование. Гадское – поставить личные интересы выше общественных, желание получить что-то за счёт других и в ущерб другим. Сердёня рассказывал всё так, чтобы создать иллюзию благородства братанской жизни и братанских понятий. Братаны, мол, не хотят душу погубить. Но жестокость братанов проступала из рассказов. По людским понятиям можно простить человека. По блатным – нет. Отказал в просьбе авторитету, взял без спросу конфету, хоть ты мужик, хоть пацан – пятнадцать лет тебе парашу мыть, ни садиться за стол со всеми, ни словом перечить, с тобой нельзя ни разговаривать, ни здороваться за руку, к тебе нельзя прикасаться – гадом становишься навсегда, бесповоротно, без права возвращения. Это называется «опустить». В касту презираемых. А то и опустить всамделе, петухом сделать. Презираемым существом. Перевести в камеру в самом нижнем трюме. Без права возврата. Это как решат. С пацана, братана могут спросить не по гадски, а «по-братски». Не будет впоследствии «косяков» – восстановят обычные «отношения».

Понятия блатные, воровские принимаются добровольно. Понятия ментовские – тоже.

Надобно по понятиям жить, чтобы стать правильным пацаном, конкретным пацаном. Правильный пацан поступает правильно. «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу», – правильный пацан не любит трепаться. Пацану трудиться западло. Пацан слово держит. Знаменитое правило ПСПС – Пацан Сказал, Пацан Сделал. Нарушил закон – придётся проотвечаться. По понятиям – нельзя забирать последнее. Бить по лицу – беспредел. Нарушишь – даже маститого опустят. Братан – от слова братство. Коллектив – превыше всего. Помогай общаку. Сдавай деньги в общак. Для помощи авторитетам и братанам в беде. Для подкупа ментов. Мужики тоже должны деньги сдавать. Пацан справедлив. Не оскорбляет, не отнимает. Продуманно говорит. Осторожен в словах. Пацан не будет шерстяным (шестёркой), не будет выдавать себя за авторитета. Если поручено верховодить – будет держать масть.

Пацан знает, как держать базар. Базар может продолжаться до истощения гнилых пацанов, если есть такие, или до прихода поддержки (мазы). В случае косяка – базар, тёрки. За базар могут притянуть по понятиям. Если виноват, пацан признает косяк, признает себя неправым. Судьи на тёрках – опытные пацаны, «смотрящие», положенцы.

Пацан знает, как разложить по понятиям.

Как залечить тему.

Как задвинуть постановку.

Не верь, не бойся, не проси.

Фильтруй базар.

Подумай, прежде чем подумать.

Не оправдывайся.

Не жалуйся.

Не хвастай.

Не обсуждай других.

Не ври самому себе.

Оставайся самим собой, не подстраивайся ни под кого: «Да, я такой!».

Пацана узнаешь по наколкам, по одежде, по походке, по жестикуляции, по корточной позе. По речи. Речь изобличает «своего». Позорно сказать что-нибудь неправильно. Феню-то гцас все знают. Правильный пацан и говорит, и думает на фене. Многие слова фени пришли из других языков.

Греческий: кимальница – кровать, манатка – рубашка, травьяк – обед, хирки – руки, декан – десятка.

Польский: шпаргалка – исписанная бумага, коцать – бить, резать.

Тюркские языки: бирять – платить, сарынь – деньги, яман – плохо, башлять – выплачивать (баш – голова скота)

Немецкий, идиш: фраер – свободный, вольный.

Талмуд: мусор – предатель, доносчик (мосер).

Многим обычным словам феня дала расширительное, изменённое толкование. Решка – решётка; акула – ножовочное полотно; барыга – скупщик, коммерсант; беспредел – беззаконие; западло – стыдно, унизительно; заточка – тюремный нож; следить за базаром – следить за словами; подмотать вату – собрать вещи; гнать – переживать; не в тему – невпопад; опустить, обидеть – изнасиловать; мацан – мужик; общак – воровская касса, котёл; кум – опер; дермоха – драка; солоха – баба; хилять – течь, идти; мона-стырить – строить, делать; ботать – болтать; бухать – пить спиртное; клёво – удачно, здорово; паханя – хозяин.

Феня широко использует имена животных: козёл (рогатый), олень, петух, курица, наседка (стучат), бык, конь, конячить, кобыла, крыса (ворующий у своих), гад.

Пацан живёт по понятиям.

А если кто не понимает? Да, лохи они, те, кто не понимает. Для них есть Понты. Кто это лохи? Что это – Понты? Да не что это – Понты, а для чего Понты!

Учитель Понты

Наконец, подходим мы, милок, к главному. Так говорил Серденько Гансику. Для чего Понты? Вот в чём вопрос. Понты – закон природы. Понты существуют, когда кто-то «ведётся». Когда ты один – Понты не нужны. А среди людей без Понтов не проживёшь. Понты – это главный механизм. Понты осуществляют жизнь людскую, двигающуюся по пищевой цепочке. Как в природе. Наверху – Авторитеты. Ниже – обычные блатные. Ещё ниже – всяка мелка шушера. Все – блатные. Может, это и не видно, но мы-то всегда сверху. Даже когда в лагере. Даже когда в тюрьме. Все остальные – под нами ходят. Даже охрана. Даже начальник тюрьмы. Остальные, все без исключения, нас как раз обеспечивают. Лохи, одним словом. И мужики, и барыги, и обиженные, конечно, тоже. И начальники всякие, и канцы, и военные, и боссы, и коммерсы, и олигархи. Массы, короче. Население морийское. Я бы даже сказал – электорат.

Им кажется – они живут и работают для себя. Да у природы свой замысел имеется. Они есть и существуют только для нас, высшей касты. Для тех, кто понимает понятия, живёт – по понятиям, думает – по понятиям, говорит – по понятиям. Так и коровки с бычками, кто же их не любит? Милые, живут счастливо. Травку едят. Теляток делают. Мычат аж от удовольствия. Вот, думают, человеки-то всё стараются, чтоб нам, коровкам, хорошо было. Не понимают бурёнки, что существуют они только для того, чтоб человекам-то этим было что покушать. Так же и с лохами. Пыжатся. Надуваются. Ан все под нами ходят. Всех крышуют скромненькие пареньки из честных коллективов. Так всё объяснял-разобъяснял Серденько Гансику о жизни правильной пацанской.

– Ты же говорил, Серденько, что негоже отнимать у честного мужика, да и опущенного даже обижать – это не по понятиям. Это ведь косяк будет.

Экой ты смешной, вошка ты бледненькая. Понятия, как и закон, – куда хочешь, туда и повернёшь. Кто сильнее, тот и прав. Так же, как в природе. Идёшь к положенцу – он и трактует закон. Имеет право. Человек – мерило всему. Вот он и мерит. Вначале по себе. Потом по свояку. А лохи, они для того и есть, чтобы их разводили по понятиям. Правильный пацан всегда над лохом верх возьмёт. У него свет Верховного Пахана. У него Ништяк. У него Понты на все случаи жизни припасёны. Ничего не ясно? Дык Верховный Пахан – чай, объяснял уже. Ништяк. Лох. Понты. Ну серый ты, Гансик, будто не на Мории родился!

Значит, Ништяк. Верховный Пацанский бог расслабления. Проявление Высшего Пацанского блага. Полное спокойствие, присущее разве лишь Рекам Мёртвых. Покой странника, вернувшегося домой. Опыт и матёрость пацанчика, только что «откинувшегося с кичи»! Пожелание Ништяка – знак уважения и участия: «Ништяков тебе, удачи и лохов побогаче»! «Ништяк» – иногда говорят и с иронией. «Ништяк» на блатном жаргоне – место между анусом и вагиной, «ништяк» – всё впустую, ни туда, ни сюда – имеют в виду. Ништяк – слово по Далю от «ништо» (хорошо, отлично) и от «ништенько» (не бойся, это свой) происходит. Ништяк всегда с пацанчиком, Ништяк укрепляет пацанчика.

Что за слово «лох»?

Lohi (финн.) – лосось.

Лох, лоховина (помор.) – сёмга на нересте.

Облоховаться – выметать всю икру (словарь Даля).

Лоха (солоха) – глупая крестьянская баба, так называли её ушлые торговцы – коробейники из офеней.

Лахут (иврит) – жадный, резкий, ретивый, алчный, скороспелый.

Loch in kopf (идиш) – дырка в голове.

Лох – особая форма жизни.

Лох действует рефлекторно, часто наобум, импульсивно, вопреки здравому смыслу. У него эмоции преобладают над разумом. Он не может экономить ресурсы. Мгновенно растрачивает силы под давлением инстинкта самосохранения. Реальный, чёткий пацан говорит мало, держится спокойно, сохраняет энергию. Стойка разводилы. Миссии лоха и пацана диаметрально противоположны.

Лох – тупой, завистливый, бездарный, необразованный. У лоха два инстинкта: грести к себе и держаться сильного. Он не делает выводов из ошибок. Не может просчитать последствий. Не только на два шага. Даже на один шаг. Лохом быть невыгодно. Он пилит сук, на котором сидит.

Лох – простофиля, рохля, пентюх, лопух. Классическая ошибка лоха – считать себя умнее или выше гопника. У лоха склонность к спонтанной агрессии. Руку дающую отгрызёт по локоть. Мысль лоха, если в природе есть такое понятие «мысль лоха», всегда торжествует над здравым смыслом. Лох рвётся выйти из границ разумного. «Бей образованных»! Он любит разрушать. Хаос – его ремесло. Гласа Божьего, прости меня господи, не слышит неразумный. Лошиной энергии надо уметь положить предел, чтобы удержать его в естественных границах. А для этого есть чёткие, правильные пацаны.

Лох к смыслам глух, уши развесил как лопух. Пацан весел, лапши на уши навесил. Пацан прикололся, а лох повёлся. Эх, лохи, дела ваши плохи.

Скупой платит дважды, тупой – трижды, лох – постоянно. Лохи сами выстраиваются в пищевую цепочку. Задача правильного пацана – найти самого жирного. Того, кто сверху и насосался.

Лох теряет больше, чем приобретает. Оставшись ни с чем, снова и снова находит силы восстать из пепла, чтобы принести себя в жертву очередному хищнику.

Лохов много. Они регенерируют. Лохи – не динозавры! Не вымрут! Лохи, простофили, пентюхи всех стран, – объединяйтесь!

Доченька-то у Чобака тоже лохов любит. У-у-у-мная. Да-да – Ксетка грёбаная. Тоже разводила неслабая. Зы, шо пышыт.

«Лох – объективная реальность, данная нам в ощущениях». «Лох – божественное орудие, позволяющее мне неустанно совершенствоваться». «Не надо лохов любить или уничтожать, надо принимать их как данность и сосуществовать с ними». Лох – это народ наш. Куда от него деться? Пусть живут.

И как уж она их всех, лохов-то, описала. И богатый лох. И серебристый. Весь на понтах. И недалёкий, крикун да наглец безжалостный. И сладкий. И позитивный. И потерянный – планктон, пища для всех.

«Лохи потерянные» готовы повестись на все разводки. Для них: реклама, МММ, фэн-шуй, мормоны, секта Муна, новый мессия Виссарион, диетологи, таблетки для потенции, великие вожди, лже-цари и лже-царевны, плачущие иконы, могилы великомучеников, НЛО, вампиры, мистические практики, ожидаемый конец света, престарелые примадонны, массажные салоны и салоны красоты, профуры (профурсетки) и бичёвки, футбол, бокс, письма счастья, Форекс, тату, астрологи, поп-звёзды, экстрасенсы, маги, колдуны, шаманы, учителя, которые знают, как надо, и прочая, и прочая, и прочая.

Кроме того, лох честный, упоительный, публичный, лох-силовик, мыслитель, лох воинственный и другие. Да нам-то что? Это неважно. Все лохи – и олигархи, и генералы – все ведутся.

Нашествие агрессивных лохов уничтожило Рим, Византию, древние цивилизации Египта, Греции, Персии, Индии, Лемурийцев и Атлантов.

Чтобы остановить лоха, надо заставить его почувствовать себя виноватым. Обычный приём тоталитарных сект. Целительниц. Предсказателей, магов. Доморощенных учителей жизни, «помощников в беде». Виноватый человек становится легковнушаем. Им можно манипулировать.

Почувствует вину – придёт страх. Лох заведомо уважает «тот» мир. Мир, правила которого он не знает. Правила сильных, правила мира блатных и авторитетных «наблатыканных» – понятия. Доступ к которым закрыт. Законы, которые недоступны. Он не знает наших «примочек». Принимает условия игры, не зная этих условий. «Наблатыканный» урод, хилый, тщедушный, знающий пару примочек, обыграет его в два счета. Потому что тот согласился играть по его правилам. Потому что человек, добровольно согласившийся играть по правилам, которых не знает, – лох, лох, лох, лох…

С «наблатыканными» потруднее ему будет, чем с блатными. Наблатыканные-то кто? Стремятся «проканать» под блатных поведением и языком. Стараются утвердиться в более высокой группе. Авторитеты их не любят. Это просто гопники. От «гоп-стоп» – разбой, грабёж по фене. Они обычно инициаторы беспредела, конфликтов, интриг, наездов, базаров. Подойдут к тебе вежливо. Дай закурить. Дай часики. А ты отвечаешь нервно. Ты и есть агрессор. Страху нагонят. Сам отдашь и деньги, и часы. Не так уж это и нужно им. Важно – чувство превосходства. Важно, чтоб боялись. А если важняки какие начнут разборки после этого – так ведь сам отдал. Никто не угрожал. Сам отдал? Сам. А почему? И ответить-то нечего. Вот Понты. Вот в чём их сила.

Чтоб не смешным, а грозным слыть, Серденько Ганса стал Понтам учить.

Понты – это красота, это искусство. Это душевное волнение, переживания. Это такой тип поведения, когда паданчик явно или неявно хвастает. Понтуются, хвастают обычно материальными какими-то благами. Бывает, что и просто «умничают». Понт нужен, чтобы поднять собственный статус здесь и сейчас. Зачем? Произвести впечатление крутизны, большого человека, создать ареол успешности, востребованности. Такой разговор дает пацанчику уверенность в себе.

Кинуть понты – пустить пыль в глаза.

Дешёвые понты – необоснованное хвастовство. Фраза типа «Тысяча золотых монет за часы? – фигня, могу себе позволить». Грубый, неотёсанный понт.

Понты – самореклама: экипаж – понтовый, куртка – понтово смотрится. Голда – понтовая. Кресло у меня в доме видел? В золоте, в драгоценных камнях, в карете у меня такое же – это понтово. Простой, дешёвый дом – беспонтовый. Без понта – безнадёжно. Грамотно понтить – тонкость требуется.

Понт – шулерский, блатной приём. Чтобы отвлечь жертву. Готовить понта – искать жертву. Крепкий понт – неопытная жертва. Рваный понт – лох, побывавший уже в переделке. Бить понт – притвориться невинным.

Понт – это скрытая агрессия или открытое нападение. Цель – выставить жертву в невыгодном свете. Быть круче жертвы. Выше в стадной иерархии. Соблазнить человека на то, что тебе нужно (так поступают напёрсточники, картёжники, сутенёры).

Чтобы не стать жертвой, нужно грамотно обламывать чужие понты и самому грамотно понтиться. Чтобы злые супротивники не могли обломать твои собственные понты.

Подходит к тебе гопник. Слышь, братан, немного денег не хватает. Волчары-мусора закрыли пацанчиков. Надо «намутить» денег. Отмазать «ровных пацанов». Дай по мелочи. Немного не хватает. Это ловушка. Нет – говорить нельзя. Откажешься – оскорбишь и гопника, и ровных пацанов, и авторитетов. Поставят на счётчик. Все отнимут. И часы, и деньги. И будешь должен до конца дней. Дашь мелочи – уже проиграл. Раскрутят, сделают виноватым. Запугают.

Улыбаться надо. Варианты: «Ты чо, баран, попутал? Ты с кого вагце спрашиваешь? Ты в натуре рамсы попутал, конь!» Или: «Ты предъявить мне хочешь?» Будет возражать – отвечаешь: «Имею право поинтересоваться?» Или: «Ты попутал, братишка».

Другой вариант подхода гопника.

«Эй, ты, иди сюда!» – приглашение к войне.

Молчи, не отвечай. Обязательно улыбайся. Морозь ситуацию.

На второй, третий раз сам подойдёт. «Отморозился, припух!»

Ответ: «Могу чем-то помочь?»

Один из трюков гопника – протянуть руку. Трюк таков: я к нему по-пацански – клешню потрясти. Было, не? А он понты строить – 1:0 в его пользу.

Обламывай с самого начала. Смотри в лицо, улыбайся: «Ты кто?» (имеешь право спросить). Правильный пацан не пожмёт руку, не узнав, кто перед ним.

«Ты сам-то откуда? Ты кто по жизни будешь? Есть деньги?»

Улыбайся: «Я тебя не знаю». Иди дальше. Нападай: «С какой целью интересуешься?»

Возможные ответы пацана: «Не понял»; «Грубишь?»; «Меня не уважаешь?»; «Оправдываешься?».

Нельзя говорить: я не оправдываюсь. Получишь: обоснуй. Почему я должен обосновывать? Потому что оправдываешься. Я не оправдываюсь. О, да ты ещё и грубиян!

Отвечай так: «Западло с нормальными пацанами побазарить?» Не думай, есть у тебя нормальные пацаны или нет. Продолжай: «Собираешься по беспределу наехать? Ты меня в чём-то обвиняешь? Ответь. Имею право поинтересоваться. Обоснуй. Для себя интересуюсь. Я тебя не знаю». Держи позицию. Кто начал разговор, тот и должен обосновывать.

Не выполняй мелкие просьбы. «Эй, подай стакан». Улыбнись в ответ. «Тебе в падлу, что ли?» Контратака. «Проверяешь на лоховую масть?». «Я тебя, как нормального пацана прошу». Назвал пацаном – твой балл. Можно идти навстречу. «Извини, не понял, на». Переломил ситуацию – можешь и лапу пожать.

Вопрос. «Ты по жизни к чему стремишься?». «К людскому», – отвечай. Воры-то честность как бы очень любят.

Так учил Гансика уму разуму «мудрый» Серденько Базилевс. Для чего учил? Сам-то он верил во все это? Может, задание у него было от кого? Может, сам понтил. Хотел свою значимость показать.

Гансик далёк был от таких мыслей. Во всём прав Серденько, друг сердечный. Слишком часто видел Ганс, что именно так, по понятиям, и решались вопросы на улице, на стройке, в спортзале и в универе, и с канцами в госучереждениях, и в среде серьёзных людей в судах и в прокуратуре, с которыми ему приходилось уже сталкиваться во время своей юридической практики, и даже, прости меня, господи, среди алчных да завистливых служителей морийской церкви. Нет, не зря мне Серденько талдычит про понятия да про Понты. Без этого не прожить тебе, Гансик, мальчик из переулка Тихой Сапы, парнишка без поддержки, без влиятельных «предков», без рода без племени, одним словом. А Базилевс-то силён. Голова. Опасный человек. Ах, от этого Серденько на душе у мя – мерзэнько… Хорошо бы держаться от него подальше. Но голова! Вот уж кто мастер бесконтактного боя. Учитель Понты. Великий Понты. Так мысленно называл его Гансик. Образ учителя этого пронёс Гансик через всю жизнь как образец житейской мудрости. Образец для подражания. Чего стоит только один совет: «подумай прежде, чем подумать». Вот и правда, много у нас с Серденько общего в характере. Да жизнь-то у нас разная. Грят же волхвы – будущее у меня великое. Может, и брешут. Подождать надо. Да мне хотя бы, чтоб в Писк позвали. Хватит с меня и этого.

Вот в таком окружении, в такой обстановке проходила юность Ганса, простого паренька с рабочих окраин. Тучи воронья поднялись, хлопая крыльями, крича, каркая. Закрыли небо несчастной Мории. Куда ни глянет честный бесхитростный мориец, везде чиновник на чиновнике, городовой на городовом, безжалостные правильные пацаны, грозные вельможи, тоже ровные пацаны, генералы, канцлеры, начальники, начальники, начальники. Паханы коронованные, предприниматели авторитетные, паханы доморощенные. Окрики, наезды, обман, несправедливость. Везде – право сильного. Ужас, тоска. Что мог вынести из опыта своей юной жизни недалёкий паренек с наивными романтическими мечтами, почерпнутыми из популярных детских книжек о смелых и благородных разведчиках? Куда ни кинешь взгляд, куда ни пойдёшь в этой стране, что ни попытаешься сделать, – понятия, жизнь по понятиям, алтари золотым тельцам и лавэ, ужасные пережитки языков далёких непросвещённых предков, живших жестоко, кроваво и беспросветно. Языки, выдаваемые за сполохи правды жизни, за языки истины в последней инстанции, сермяги. И везде Понты, Понты, Понты…. Трудно разглядеть в этой жизни хоть крошку правды, хоть лучик света. Но была и правда, был и свет. Правда и свет никогда не покидали сердца умных, талантливых, неприхотливых жителей Мории, народа, который на протяжении почти четырёхсот лет своего существования тихо, без шума шёл своим путём. И шелуха правителей, мути, паханов всех мастей и пацанов, поднимавшихся со дна при каждом повороте истории, слетала, смывалась, уносилась ветром, исчезала и стиралась из памяти великого народа, благословлённого образом Святой Девы Марии. Настанет время – унесёт и эту шелуху. А пока пойдём дальше, вслед за Гансиком. Идущим по жизни лёгкой, подвижной, вкрадчивой и чуть косолапой походкой.

Приглашение на танец

Вот и «сбылась мечта идиота».

Вначале пришли волхвы. Пора, говорят, нам домой возвращаться. А тебе, Швец, куда тебе-то? Ты ж морийский. Так и у меня есть своя слобода, говорит. И дом свой. Да недалече это. Свидимся, чай. Мория-то велика ли? А и ладно, думал Гансик. Мне эти «любки» да «накаты», да «гармония в борьбе»… Так и не совладал студент с наукой борений в «любках» да «накатов» в гармонии с противником. Не понял он, с каким человеком свела его судьба. Услышал бы Ганс тихие советы несравненного мастера да принял бы их сердцем своим, вся жизнь его другим путём могла бы пойти. Не думал, не гадал наш герой, что придётся ему ещё встретиться с могучим и загадочным Швецом, морийским учителем борьбы Нельзя. Не думал, не гадал он, при каких обстоятельствах это произойдёт. Нет, не встретятся они лицом к лицу и не свидятся. Но судьбы их пересекутся. В грозный час. Не знал, что по разные стороны баррикад они окажутся. Ни о чём таком пока Гансик не думает. Не нравятся ему «любки», и всё тут. Не по душе, одним словом. Руку бы открутить. Да придушить малёхо… Пусть идёт Швец. Пусть уходят все трое. Прощаются. Счастья тебе, восходящая звезда Мории, говорят волхвы.

А и правда, «сбылась мечта…» Сразу вслед за волхвами приходят другие. Совсем не такие. Аккуратненькие. В пиджачках. При галстучках. Пришли из Писка, словом. Да! – пригласили Ганса. За полгода до окончания универа. Мол, наблюдали. Подошёл ты нам. Заканчивай образование. Концы обрубай. Никаких твоих связей нам не надобно. И крышняк тебе не нужен будет, когда к нам-то придёшь. Никто за стенами нашими не углядит тебя. И с людьми будешь работать, которых никто не знает.

Вот, волхвы, мол, ушли. Ушли и ушли. Не нужны они нам боле. То есть тебе, имеем в виду. Ну учили. Может, и научили чему. Да неважно это. Важно, что пригляд был. Нет, нет, никаких Базилевсов, никаких Трамблёров, ни – кто там у тебя ещё есть? Сам, сам. Сам обзавёлся всякой шушерой. Сам и уходи от них. Да тебя новая жизнь ждёт. Сам же хотел, так что не подводи уж нас, раз мы решили, что будем доверять тебе. Обрадовался Гансик. Дух перехватило. А сердечко его так и бьётся, так и бьётся, как птичка малая. Что он Сердёне-то скажет? Как тот посмотрит на всё это?

А Серденько-то и не удивился совсем. Будто знал уже. Кораблик, говорит, совсем маленький, да, може, большим станет. Большого тебе и плаванья, коли получится, маленький ты кораблик. Не поминай лихом, говорит Серденько, ведь близкие мы. Може и не забудешь, когда звездой морийской станешь. А я… Могу не крышевать, коли не нужно. Что мне твои гроши, чай, на перевалке сижу. Да я и не брал себе ничего. Всё в калликтифф относил. А с коллективом-то сам разбирайся. Как разбираться? Я ведь и не знаю никого. Ладно-ладно простачком-то прикидываться. И видел. И говорил. И знаешь. И на стрелки с ними ходил. Паренёк-то ты приглядливый. Всё замечаешь бусинками-то своими. Губки-то не криви, однако. Что значит «и работы не было за последние годы»? Потому и не было, что работали-то люди Серденькины правильно. Сказал бы раз на сходняке, что не наш теперь Гансик, – вмиг порвали бы тебя. А так – все знали. И смотрящий знал. И положенцы знали. И там, в центре, авторитеты-то в законе тоже знали. Вот так-то, милок. Ну не хочешь встречаться с калликтивом… Зря. Они к тебе – очень даже с большим уважением. А я и так, без них, скажу. Крышняк – это как бизнес. Хочешь купить бизнес – заплати пятилетний доход. У нас с тобой – два кило золотых монет в месяц. За год – двадцать пять. За пять лет – сто пятьдесят. Где ж много? А как бы ты хотел? У коллектива работа была. Заработок. Жизнью люди рисковали. Как где возьмёшь? Ну, хорошо. Близкий ты мне. Давай заплати за полгода. Ладно, ладно. Хватит сопли размазывать – десяточку, по дружбе, и дело с концом.

Как Ганс разрулил ситауцию, разрулил ли – того нам не ведомо. Разрулил, видать. Может, Швеца нашёл. Да тот и помог. Хотя вряд ли. Слышал я, что, если вновь повстречаются они, то произойдёт это много позже, или вовсе не увидятся. Может, как по-другому с коллективом Ганс договорился. Расстались, говорят, без претензий. А Гансику с той поры тропиночка открылась желанная, в Большой дом у набережной ведущая. Так вот и выбрали нашего героя серые неприметные кардиналы из Писка. Окончил Ганс универ. Дипломы получил, специалистом стал обоих прав, гражданского и богословского. Как Себастьян Брант, с гордостью думал он. Несравненным мастером борьбы стал, для сердца – «До-до», для работы – «Нельзя». И бесконтактный бой освоил, науку Понтов повсеместных взял на вооружение скромный, незаметный Гансик. Понимал, что борьба та бесконтактная, да не «Нельзя» вовсе, а Понты искусные, не волхвов учения, а Базилевсовы премудрости, – вот они, «бои без правил», бои всерьёз не на жизнь, а на смерть. Науки Сердюковы на ум себе взял: «слово лишнее – не скажи», «подумай, прежде чем подумать» – всё пригодится ему в будущей жизни. Ничего даром не пропадёт.

Встал он в скромные ряды сереньких кардиналов. Что правят жизнью великой Мории. Что среди многих грозных и сиятельных фигур на балу жизни остаются самыми незаметными. Тихо, как тени, скользят они между простым и вельможным людом. Всё замечают, всё на замету берут. Никто и ничто не скроется от их внимательного, холодного и безжалостного взора.

Со страхом озирается на балу обыватель. Где они, эти, что из Писка? Пропустить их никак нельзя. Иначе неприятностей не оберёшься. А как их увидеть? Они – везде. Неприметные, словно тени. А то и вовсе прозрачные. Не разглядеть их. Не увидать. Говорят, что везде они. Ан нет их нигде. Не усмотришь. Не углядишь.

А как появится один из них – в пиджачке с галстуком, брючки отглажены, носки туфелек блестят, блестят – а лица-то и не видно почти. Без черт лица. Вроде и заметил что-то – а ничего не запомнил. Знать, не видел его, серенького, совсем не видел, показалось только. Но может и наподолыне он подойти к обывателю. Ручку подаст – менуэт станцевать. Менуэт – танец старинный, чопорный, витиеватый. Очень галантный танец. Небыстрый. Плавный, церемонный, с поклонами и приседаниями. Движений и позиций немного. Да каждое движение, каждая позиция со смыслом. Всё важно, до чрезвычайности. И как носок ботиночка отдвинуть, и как головку наклонить. И какой пальчик да куда повернуть надлежит. Серьёзное ведомство Тайный Писк. И шутить с ним не следует ни обывателю, ни сиятельному вельможе. Раз приглашён на танец – не отказывайся. Сердце-то стук-стук да стук-стук. Что задумано, почему именно я оказался избранным? Что за этим воспоследует? Спрашивать ни о чём нельзя. Как и среди блатняка. Не верь, не бойся, не проси. Легко сказать – не бойся. А страшно-то как, Господи, как страшно… Танцуй уж свой менуэт. Может, ты благоизбранный? И путь тебе укажут, и одобрят, раз уж ты им сгодился для чего-то. Служи уж им верой и правдой да задумывайся поменьше. А и есть ли время, чтобы задумываться? Попал в могучее течение, оказался на стремнине… Некогда рассусоливать, греби, лавируй, успевай разглядеть валуны да скалы, появляющиеся на мгновение среди рёва, кипения волн да радужного облака брызг, и также мгновенно исчезающие. Да не подставляйся под могучий поток, вмиг ударит, сомнёт, размозжит и унесёт в своём течении. И нет маленького Гансика. И нет сиятельного вельможи. И нет надменного канца. И нет ровненького пацанчика. Танцуй свой менуэт, тот, который тебе достался. А правила-то тебе подскажут. Кто подскажет? Да страх. Да инстинкт самосохранения. Держись инстинктов. Понятий, то бишь. Все живут по понятиям. И ты живи. Вспоминай Серденько, мил друга. Тому тоже, поди, несладко пришлось. Да ведь дошёл, дополз, добрался до Ништяка. Вона теперь: в домах, в золоте, в бриллиантах. Осенённый неземным светом Верховного Пахана. В потоках лавэ.

К разным людям подходят серенькие. Вот другого тоже ведут в менуэте. Сдвигаются в паре с середины зала. Всё ближе к краю, ближе. И нет их. Куда исчезли? То ли в важные государственные дела ввели человечка. То ли совсем наоборот. Тихо пропадает человечек. Живёт где-то. Мышкой-норушкой служит. Может, вынырнет через много лет на поверхность, важной шишкой станет. Важняком. А то – и царём морийским. А может, и вообще исчез человечек тот. Сгинул. И никто уже о нём никогда не услышит. Так со многими морийцами бывало. С миллионами, поди. Хорошо, если потом маляву родным передадут, то ли из острога, то ли из темницы, то ли с каторги, то ли из нижнего трюма для опущенных. Слава провидению, хоть так, да выжил человек. Знать, жил и там по понятиям. Иначе сгинул бы совсем. Держись понятий. Где понятия, там надежда; где надежда, там и жизнь. Далеко забросило человека. С одного бока завели его в тессеракт, гиперкуб в четырёх измерениях, с другого бока вывели, и оказался он в четвёртом, чужом нам, измерении. Вроде, и недалеко он совсем, а получается дальше дальнего, не видно его и не слышно. Большая сила, видать, и желание жизни заложены были в его маляву незатейливую, раз дошла до нас записочка скромная, преодолевая все законы правильные мира нашего, добралась из другого измерения, где только-то и может существовать мир сумеречный, почти и не реальный. На зябкой чужбине, среди воровских шаек, в острогах да на каторгах забудет тот человек и речь-то человеческую. Отвыкнет от родной речи. Научится и думать, и говорить, и поступать, и жить по понятиям.

А и те, кого серенькие-то в светлое будущее уведут… Их светлое будущее много ли отличается от нижнего трюма-то? Тот же свет самого Великого Пахана. Те же ровные, правильные братаны. Тот же поток светлого Ништяка. Те же нерушимые, незыблемые, вечные, тяжёлые, как камень, неподвижные понятия и Понты, Понты, Понты…

Танцуйте свой менуэт, избранные. Волнуйтесь, гадайте, вверх ли ваш путь, вниз ли. И то, и другое – одно. Это путь к Великому Ништяку. Путь в никуда. Бойтесь, люди добрые, молодцев во всём сером, со стальным серым взглядом, с мыслями серыми, с бесцветными серыми словами, наполняющими страхом наши обывательские души. Бойтесь их. Минует вас их цепкий взгляд, одобряющий или гневно-презрительный, – есть у вас шанс пробыть на празднике жизни до конца бала. Вкусить всё, что даёт нам краткий миг пребывания божественной души в нашем бренном теле. Испытать всё, что на роду написано: веселье, радость, печаль, любовь, ненависть. Построить дом, посадить дерево, вырастить сына. Следите внимательно за серыми тенями, посланниками царства тьмы, не пересекайтесь взглядом с ними, не отзывайтесь на их посулы и обещания, не прельщайтесь их дарами и сладостями. А случится так, что придвинется к вам тень полупрозрачная Тайного Писка, руку подаст, на менуэт пригласит – найдите мужество, не интересуйтесь, не соблазняйтесь, откажитесь от завораживающего, гипнотизирующего менуэта. Может, и оставят вас в покое тени тьмы. А нет, не захотят оставить, – примите испытания и удары сатанинской машины с достоинством истинного морийца, наследника благородных предков своих – Себастьяна Бранта и преподобного Иоанна Летсера.

А Ганса нашего закружило в медленном менуэте. Танец ускоряется. Всё сильнее бьют барабаны, поют волынки, играют лютни и завывают трубы. Медленный менуэт превращается то ли в быструю джигу, то ли в сумасшедшую вольту. Крутит Ганса в новом водовороте тайной жизни, в бешено вращающейся воронке. Внутри бьются и сталкиваются огромные массы воды. А на поверхности – гладкое зеркало. Лишь иногда – рябь пробежит и исчезнет. Да крошечные кружочки небольших вороночек медленно плывут от берега к берегу.

Много лет минуло с тех давних пор. Тихо трудился Ганс на просторных нивах Тайного Писка. Искоренял неморийское мышление. Тех, кто думал не так, говорил не так. Иначе. Искал неморийцев, выводил на чистую воду. Отдавал в руки правосудия морийского. Самого правосудного правосудия в мире. Тех, кому не нравились морийские порядки. Кому не нравилось засилье начальников. Воров. Пацанов. Суда по понятиям. Засилье безграмотных. Некомпетентных. Жадных. Жестоких. Безжалостных. Ишь, чего захотели! Умненьких им подавай. У нас страна дураков. И мы гордимся этим. Пусть катятся из нашей Мории, кто недоволен. В Америку. Европу. В Россию, на худой конец.

Дошла очередь до Гансика разведчиком стать, о чём всю жизнь мечтал. Послали в Европу Гансика. Возглавил он дом германо-морийской дружбы. Резидентом морийской разведки стал, работал под прикрытием. Занимался бизнесом, контролировал торговые операции. Отвлекал внимание от основной своей деятельности. Да и для себя не без пользы. Не может же он жить сейчас, как в бедной своей студенческой юности, без копейки в кармане.

Помнил Гансик наказ первых своих серых пиджаков: никаких старых долгов и связей не брать с собой. Ан там, в Петромории, гуляют себе спокойно разные братаны да авторитеты, да пацанчики, что знают о нём, Гансике, о его прежней нищенской жизни, о его знакомствах в блатной среде, не делающих теперь ему чести. Не нужны ему теперь эти знакомства. Хоть люди те и помогали ему немало и деньгами, и от гопников защищали. Ещё Чингиз-хан говорил: «Не оставляй в живых того, кто сделал добро тебе. Не будешь никому должен». Ну не убивать же их? Да и любить-то пацанчиков этих особенно не за что. Тоже вообразили. Все, грят, под ними ходят. Не все, видать. Тихие ребята из Писка не ходят под ними. И другие не ходят, у кого Писк крышняком стал. А Писк-то крышует всех важных да сановных. Тех, кто на самом-самом верху. Пацанам туда не забраться. Пусть и не крутятся под ногами. Не мешают серьёзным людям делом заниматься. Не знаю, только ли у одного Гансика мысли такие были. Может, и другие, кто серые пиджаки носит, думали об этом. Получалось, однако, что старые все знакомые Ганса уходили куда-то, случалось с ними что-то нежданно-негаданно. Случайно ли случалось? Виноваты ли были именно серые пиджаки или кто другой в их бедах? Путь-то знакомые эти сами свой, поди, выбрали! Кто всё это обтяпывал? Люди ли из Писка? Или руками своих блатных группировок душили… Какая разница? Важен результат.

А результат какой? Какой следует. Бадрика Петроморского и Кума закрыли. У Бадрика Кавзиморского приступ сердечный случился. Здоровый был человек. Так бывает. Раз, и готово. Все под богом ходим. Шутника тоже закрыли. И этого, дружка его с голым черепом. У Колёси-ка-то всё поотнимали. Сидит дома, гол как сокол, и не рыпается. Безвредный теперь, поди. Петрушу в Испании закрыли. Трамблёр где теперь? – неизвестно. О Малыше все давно уже позабыли. Могилу грохнули где-то в переулке, по беспределу. Солёненького, киллера прославленного – уж кто круче его был? – и того нашли в Греции – в мешочек, да и придушили. Кто выследил, и кто схватил киллера? Розенкрейцеры тайного мистического общества ордена Розы и Креста, граф Сен-Жермен, авантюрист эпохи просвещения, Российская Охранка, Бедные Рыцари Христа и Храма Соломона, Ассассины, черепашки Нельзи? Всё возможно, потому что равноневероятно.

Ромочка Цепп, тот, что дружил с Гансиком да охранял его от гопников, заболел внезапно… И ушёл от нас. Знал больно много. То ли болезнь лучевая, то ли лекарство такое, с виду лекарство, а на деле – яд. Лекарство, видать, то же, что и журналюге Хохотуну дали. Вот так вот. А ребята оба крутые были. Одного из братьев Шевов на Кипре нашли, беднягу. А Кирпичника и искать не надо было. Здесь, на Мории и настиг его кусочек металла, из свинца сделанный. В Базилевса-то аж семь раз стреляли. Семь дырок сделали. Везунчик, каждый раз уходил он. Один раз случайно перчик отстрелили Серденьке. Говорят, то ли с «шарами» был, то ли со «шпалами», то ли с усиками. Чуть было не потерял такую важную для жизни хреновнику. Особенно важную для сластолюбивого Серденько. Пришили, однако, хреновнику успешно. Все поотнимали у Серденько. И самое главное, перевалку. Нашлись, видать, человечки поважнее Базилевса. Жадность фраера сгубила. Денежку и дома, вроде, оставили. Тихо теперь живёт Серденько. Сидит в золотых креслах. Ездит из богатой квартиры в богатый особняк. Видно, ещё нужен в Писке. Свой человек – и для Писка, и для малиновых.

Связи-то пообрывал наш герой. А науку при себе оставил. Вот она, в головке сидит. Ждёт своего часа. Понятия людские всегда помнить надо. Денег у своих не отнимать. Не стучать. Своих не сдавать.

Здесь, в Тайном Писке, свой коллектив. Те же правила. Те же понятия. Да без Понтов нигде не проживёшь.

Надобно и о себе не забывать. И по службе расти. Так претендентов-то завсегда много. Как-то складывалось так, что конкуренты сами собой прокалывались. В нужный момент вдруг начальству становилось известно: секретаршу соблазнял, взятки брал, мысли инакоморские имел, шмотки дорогие из Европы привозил. Ан тут как тут Гансик – гладенький, сладенький, никому не доверяющий, незамараный, незаметненький, бесконфликтненький. Всё по понятиям. Лишнего слова не скажет. Шёл и шёл, вверх и вверх. И не подкопаешься. Сослуживцы-то понимали, где собака зарыта. «Крысёныш» называли его за глаза. Крысятничал, значит. Да за руку не поймали. «Ничего, и до вас доберусь ещё, милые сослуживцы мои».

Длинный и непростой путь прошел Ганс с того времени. Направили его Чобаку помогать. Чтобы Писк руку на пульсе власти держать мог. Потом и сам Писк доверили Гансу возглавить – по рекомендации старших товарищей. А потом направили его на замену аж самого Ёлко Палкина. Важняки всякие, Новые Хазы – а может, Новые Моры то были – согласились с мнением Писка, решили, что неопасный человечек Ганс ГАНС, внушаемый. Будем управлять им. Всех развёл тихий Гансик. Уроки Базилевсовы даны были способному ученику. Лишнего не говорил. А всё нужное сделал. Поисчезали и Ходоры, и Берёзки, и Гусики, и Глушки, и Дубики – всех по дальним краям поразбросало. Будто само собой. И стал Ганс ГАНС канцлером. Великим Канцлером. Великим Канцлером Всея Мории. Такого человека застал и таким увидел Ганса капитан Александр в то время, когда он вместе с друзьями прибыл в Морию на своём корабле «Быстрые паруса».

Я рассказал тебе о танцах на балах славного острова Мория. И какой танцевали там менуэт. Путь этот могли пройти только те, кто решился на танец с серыми кардиналами Тайного Писка, кто хорошо знал, по каким правилам следует танцевать менуэт. Кто неизменно следовал всем правилам и ни разу не сбился с пути, очерченного в сиянии Великого Пахана и залитого холодными потоками Ништяка, великого блаженства конкретных пацанов.

Заздравную чару до края нальем

Так выступал и говорил Великий Канцлер Всея Мории Ганс ГАНС, профессор обоих прав, мастер боевого стиля Нельзя, тонкий знаток Понтов и мастер бесконтактной борьбы, Пахан правильных Пацанов и ровных Братанов вельможных Великой Мории, национальный лидер, одним словом. Он и его клан жили под демократическим прикрытием. Народ избирал нужный им парламент: кан-цы – за, погоны – за, олигархи – за, пенсы – за. Те же кан-цы, погоны, олигархи, пенсы избирали и Ганса.

Что, кроме восхищения, мог вызывать такой человек в народе?

Большой путь прошел Ганс. Как он изменился. Какая внутренняя сила. Какая осанка. Энергичная походка победителя. Открытая улыбка. Смелый взгляд. Мгновенная реакция. Уроки жизни не пропали зря.

Ганс – всеобщий любимец. Создан фан-клуб «Армия ГАНСа». Молодежь «армии» почти не пользуется одеждой. По площадям бегают девицы с обнаженной грудью. На одной груди написано – ХОЧУ, на другой – ГАНСА.

В магазинах продается водка «Гансовка». Слабительное с профилем Ганса на этикетке. Издана большим тиражом программная книга «Путь Ганса». Настольная книга каждого руководителя. В этой книге Ганс намечает будущий маршрут корабля «Мория» («Голубой поток»): вначале Северная Европа, потом Южная Европа, потом Китай. Это программа жизни страны. На двадцать лет. Как сам он и предчувствовал в тревожной своей юности. Название книги стало в Мории крылатым выражением. Одобряя что-либо, народ говорил: «Всё Путём!»

Издавались и другие шедевры, вышедшие из-под пера лидера нации: «Управляй грамотно (Управление страной для «чайников», карманное пособие мелкого чиновника)», «Не видя противника (Бесконтактные единоборства в стиле Нельзя, пособие для начинающих работников Тайного Писка)», «Что лучше? (Бесконтактный неправедный суд или Понтовая справедливость по понятиям?)», учебник для студентов юридических учебных заведений.

Весь день лидера нации расписан по минутам. В начале дня работа. Нет, конечно, это работа за идею, а не за зарплату. «Что я дурак, работать за зарплату. Правильные пацаны за зарплату не работают. Западло. Другая у меня работа».

В упоминавшемся мною бассейне сделана установка для гребли на месте. Огромным тяжеленным веслом перегоняется по бассейну вода. Ганс просит надеть на весло и запястья металлические наручники, чтобы народ знал, что гребет он Понтово-Беспонтово, то есть гребет классно, но без обмана. Долгие часы. Стирая в кровь руки о браслеты. Потом плаванье, в том же бассейне. Потом борцовский зал. Борьба До-до и борьба Нельзя. Кругом пресса. Фанаты. Восторженные крики. Ни на кого не обращает Ганс внимание. Гребет, плывет, борется. Его долг – трудиться. А к обязанностям своим он относится серьезно. Ганс часто посещает государственные объекты, одно лишь посещение которых требует настоящей смелости и мужества. Это обязанность руководителя государства. Плывет на стругах к Шибиру, чтобы похлопать по бокам китов и пошептаться с ними. Поднимается на сторожевом шаре, чтобы лично осмотреть горизонт, не готовится ли нападение американских или англо-французских эскадр на Морию. Опускается внутри воздушного колпака на дно морское. И каждый раз находит там – то статую работы Атлантов, то амфору греческую. Восхищается народ и удивляется, как поднял Ганс находку эту. Артефакты столь велики, что и под колпак не помещаются. И каждый раз переодевания, переодевания, переодевания многоликого Ганса.

А что за игры и забавы богатырские у нашего Ганса. То рыбу он ловит, по пояс обнаженный, топлесс, то охотится. То гладит любовно фантастически красивого леопарда, усыпленного предварительно его же метким выстрелом. То плавает стоик, в ледяной воде.

Он может поиграть с лучшим оружием, может победить в чемпионате по быстрому питью или выиграть в конкурсе лучших морийских талантов. Всю страну обошла спетая им песня «Свободы десант» в сопровождении ветеранов Десантных войск Мории.

Не очень складно. Но как же это прекрасно! И за прекрасным таким времяпровождением быстро проходят годы.

Любит Ганс демонстрировать свой торс маленького атлета. В присутствии фотографов. Публика оживлено обсуждает великолепное соотношение объема трицепса, подтрицепсной впадины и вены, пульсирующей в этой впадине. Ганс – простой, доступный. Любит с людьми поговорить. Ничто человеческое ему не чуждо. Животных гладит, детей целует. Простые люди понимают его, хвалят и отвечают искренней любовью. Пожилые люди, пенсионеры говорят о своих проблемах. Ганс выслушает каждого и каждому поможет. Ганс – пример для всех трудящихся. Пример исполнения морийской мечты.

О Гансе можно сказать: «Чем он занимается? Тем, что он снимается».

На улицах висят плакаты. Изображен Великий Канцлер. Такой простой, доступный. Иногда в одежде, иногда – обнаженный по пояс. Надписи на плакатах:

– Стань таким, как он. Учись, работай, занимайся спортом!

– Он стал успешным человеком, а тебе даже с кровати лень встать!

– Встань и иди!

– Да здравствуют Единая Мория и вечно молодой Канцлер!

Что, кроме удивления и неподдельного восторга, может вызывать лицезрение деяний этой выдающейся личности, которой присущи цельность взгляда на мир и органичное ощущение взаимосвязи различных сторон народной жизни.

Двойник. Паианский уговор

Я уже рассказывал тебе о жизни Мории и её руководителей в те времена, когда её посетил капитан Александр. Но картина будет неполной, если я не расскажу о двойнике Ганса.

Многие руководители государств на протяжении известной нам истории человечества имели двойников, которые подменяли их, появлялись на людях и на официальных встречах вместо руководителя, обеспечивая такой подменой безопасность первого лица государства. Был двойник и у Ганса. Талантливый человек талантлив во всем. Ганс пошел дальше простой подмены на ничего не значащих встречах. Двойник заступал на пост Канцлера на самом деле, всерьез, и не на день-два, а надолго. Из двенадцати лет правления Ганса, двойник занимал его в целом около четырех лет. Это давало Гансу возможность временно отключиться от чрезвычайно ответственных обязанностей руководителя Мории и сосредоточиться на других, не менее важных делах страны, требующих внимания и полной отдачи сил такого незаурядного человека.

Идея эта возникла не мгновенно, не сразу. Дело в том, что Ганс давно был знаком со своим будущим двойником. Закончив универ и уже долгое время работая по заданиям Ведомства, Ганс посещал иногда alma mater в Петромории и встречался со студентами – юристами и богословами. Именно тогда он и познакомился с симпатичным шустрым студентом, которого, по странному стечению обстоятельств, звали в точности также Гансом Гансом, только фамилия его писалась более мелкими буквами. Да и росточком он был поменьше самого Ганса. За любовь к сладкому друзья называли его «Ведомедом». Так и мы будем называть его в нашей повести.

Молодые люди имели много общих интересов, одинаковое образование, близкие взгляды на жизнь, увлечения и, несмотря на разницу в возрасте, очень быстро сошлись накоротке. Разный жизненный опыт лежал за их плечами, вышли они из разных семей. Но оба хорошо понимали, как важно иметь лавэ, много лавэ. Что путь к успеху правильный пацан одолеет, только безоговорочно следуя законам жизни по понятиям, прислушиваясь к мнению авторитетных Братанов, вельможных авторитетов, смотрящих и положенцев; одолеет лишь тот, кто с холодной головой будет жить в прохладных потоках Ништяка, кто в совершенстве овладеет Понтами и приемами разводки по распоняткам. Когда успел Ведомед, мальчик из интеллигентной семьи, никогда не росший на улице и не знавший её законов, почти не слышавший слов фени и матерщины, не соприкасавшийся с «тихой жизнью» крутых Братанов, не работавший в Ведомстве с носителями серых пиджаков, когда он успел проникнуться духом правильной жизни по понятиям, увидеть её важность и влияние на общество того времени? Видно, пацанские эти идеи и магия золотого тельца и лавэ витали уже в прогнившем воздухе Петромории и Рейнского проспекта, а, быть может, и в воздухе всей Мории в целом. Видно, набирал уже силу Князь Тьмы кромешной, прорастали семена его, корни и корешки, возвращался он из своего царства тьмы, навис уже тенью над Морией, готовился к реваншу, новому броску и боролся за душу каждого морийца, особенно – молодого, особенно – чистого, особенно – неокрепшего, видя в таких душах базу своей будущей империи и окончательной победы.

Ведомед закончил универ и остался преподавать там же право. В список предметов, по которым он читал лекции, входили: классическое экваториальное право, прецедентное атлантическое право, православное византийское право, католики и альбигойцы. Шустрый Ведомед успешно совмещал преподавательскую и научную работу с чем-то еще, о чем у нас нет точного представления. Какие-то общие дела были у маленького Ведомеда с Гансом, который чуть побольше. Одно можно сказать: денежки у них обоих водились за пределами их государственной зарплаты.

Отношения у Ганса с Ведомедом сложились доверительные. Гансу нравился этот современный молодой человек, так не похожий на него. Ну, не похож и не похож. На Ведомеда можно положиться. Раскованный. Без сантиментов. Знает, что хочет. Знает, кто главный. Своих не сдает.

Ганс все чаще привлекает Ведомеда к делам государственной важности. Всё, за что бы ни брался маленький Ганс (Ведомед): программы «здоровье», «образование», «доступное жилье», «село Мории», все раскручивал Ведомед с необыкновенным шумом и помпой. Конец, правда, всегда тоже был один: выделенные деньги заканчивались, и проекты тихо сходили на нет. Аппарат, служащие коллегий – в панике. Ведомед все проваливал. Полный пшик. Да так ли это важно? Лавэ-то, наверное, прилипало кое-кому кое-куда. И пацанская дружба – тоже не «сапоги всмятку».

Когда люди дружат, когда много времени проводят вместе, они становятся похожими друг на друга. Так случилось и с двумя Гансами. Младший многое перенимал у старшего. Одинаковая осанка, одинаковая улыбка, одинаковая походка. Интерес и серьезное отношение к спорту. Бодрый тон. Стиль победителей. Стиль уверенных в себе людей. Гансы становились все более похожи внешне. Младший чуть поменьше росточком. Чуть побольше волосиков на голове. Но если покороче подстричь. Издали вполне младшего Ганса можно принять за старшего.

Впервые идея сделать из Ведомеда двойника возникла у хитрого Сусляка. Поработали стилисты, визажисты, психологи, портные, логопеды, косметологи, пиар-менеджеры. И всё – эффект достигнут. Сбылась мечта Ганса. Прекрасно! Кого нужно «закрыл». А теперь поставит вот этого. Безвольную марионетку. Есть человек, которому можно поручить на время пост первого лица. Местоблюститель. Этому человеку можно доверять. Он не подведет Ганса. А Ганс – свободен! Свободен! Несколько лет он может заниматься тем, что близко его душе. Подниматься в стратосферу, опускаться на дно морское. Баловать любимых лошадей, собак, тигров, китов. Ну и поруководить немного правительством. А делами будет заниматься маленький. Под контролем, конечно. Встречаться будет с королями, царями, президентами, премьер-министрами. Подписывать указы. И все законно. Многие будут считать, что это он, старший Ганс и есть. Другие, кто знает, что это другой, младший Ганс, будут убеждены, что так и нужно, что все по закону, и что этот «другой» Ганс не особенно отличается от «настоящего» Ганса. К ручкам и ножкам маленького привязаны ниточки. Чтобы знал, куда идти. Чтоб можно было подправить в нужный момент. Работает! Вуаля! Незаметно дергаешь за ниточки. И ни одна сволочь не увидит. Очень хорошо! Ганс любит демонстрировать свою марионетку. Это ведь тоже искусство. А потом через несколько лет можно и вернуться на свое место. Когда снова захочется повластвовать всласть. А маленький снимет грим, переоденется и снова станет самим собой. Чтобы не обидно было, разрешу ему в это время правительством поуправлять. Но Сусляк-то каков? Голова.

Так была задумана и воплощена в жизнь самая блестящая пиар-акция в истории Мории, а, может быть, и всего человечества. Периодическая смена Гансов. Великие лицедеи постоянно переодеваются, уходя за кулисы зеленой комнаты, и возвращаются, чтобы играть роли друг друга: один – Канцлера, другой – председателя правительства. Но главным всегда остается старший Ганс. Конечно, это апофеоз управляемой пацанской демократии. Триумф Сусляка, сценариста и режиссера, шоумена, главного идеолога государственного строительства, пацанской демократии, серого кардинала, «морийского демиурга». Пусть трудится Сусляк. На своем месте. Он умеет пыль в глаза пустить. Разыграть ту комедию, которую хочет народ. А мы, настоящие крутые Братаны, будем решать в тишине наши проблемы. Как в молодости. Тихое место. Мория – наше «Тихое место».

Конечно, идея свободной замены друг на друга двух руководителей страны оказалась по душе главному Гансу. Никто не хочет, чтобы пришел другой царь и встал на его место. Бедный Ирод, ограниченный ублюдок. Пытался убить альтернативу на корню. Перерезал тысячи иудейских младенцев, чтобы не появился на его пути новый царь Иудейский.

А вот, посмотри, ум морийский до чего додумался. Не надо бояться прихода нового канцлера. Сам вырасти его. Воспитай. Научи. Поставь в нужный день и час на подготовленное для него место. Держи под контролем все желания его, мысли, слова, поступки. А придет время – погладь, приголубь, дай конфетку, и сделай change. Настоящая политическая конкуренция, борьба замещается эквилибристикой периодически заменяющих друг друга политических карликов. Нет, не помазанником божьим был Ганс. И не отцом народов. Рано или поздно заканчивается любое, самое талантливое цирковое представление. На его место всегда возвращается реальная жизнь. Народ морийский достаточно талантлив, смел и силен. Глупо думать, что раз в двадцать лет на высший пост государства в Мории найдутся только лишь два достойных человека. Мория не рухнет, когда Гансы уйдут.

Разными людьми были Гансы. И на многие вещи смотрели по-разному. Когда младший Ганс стоял у руля Мории, государственные вопросы решались немного по-другому. Слова другие говорились. Обещания другие давались. Младший Ганс помягче. Лицо политики морийской мягчает. Но мало что всерьез меняется. Все надо согласовывать со старшим. По-прежнему, граждане видят на фотографиях и плакатах сытые, довольные улыбки первых лиц государства. По-прежнему, не хватает яслей, школ. По-прежнему, учителя и врачи живут в нищете. По-прежнему, вся жизнь граждан Мории зависит от произвола полиции и Ведомства. По-прежнему, бюджетные средства без конца вращаются в венке РОЗ (Распил, Откат, Занос). Основные доходы страны размещены наличных счетах зарубежных банков, счетах, принадлежащих Братанам из ближайшего окружения двух Гансов. Кругом – разврат и утехи. Слова «добро», «честность», «благородство», «порядочность», «сочувствие» вызывают только смех «лучших людей страны», Братанов авторитетных. «Пустые слова людей, далеких от реальной жизни, беспочвенных мечтателей, небожителей, давно оторвавшихся от родной земли», – говорят они.

Все оставалось как прежде. Но послушать маленького Ганса было интересно. Малой-то – оратор, хоть куда. Как приезжал на журфак, молодежь слеталась, словно бабочки на огонь. Привозили специально «наших» и «не наших», чужих бичевок (последних – под охраной). Говорил смело обо всем, что в голову придет. «Вы понимаете, – говорил он, – какое значение для нашей страны имеет жидкое золото. А ведь это наше богатство не бесконечно. Все когда-нибудь заканчивается, а морийский народ будет жить вечно. Многие пытались остановить морийцев. Знаете, что из этого получилось? Кто с мечом к нам приходил – от меча и погибал. Так будет и впредь. Мы не боимся трудностей и вызовов времени. Я дам Мории программу на сто лет вперед. Морию ждет лучезарное светлое будущее. Мы наладим производство искусственного спермацета. С использованием нанотехнологий. И с использованием «осколков». Каких «осколков», ученые пока еще не определили. Но это дело времени. «Осколки» обязательно найдутся. Кроме того, мы ведем работу по замене спермацета спермой. А со спермой у морийцев, хвала создателю, все в порядке. Я поведу вас на борьбу с раскольниками. Мы вновь завоюем предательски отколовшуюся от нас и отправившуюся в самостоятельное плавание Кавзи-морию. Поверьте, нас ждет много славных дел. Первые шаги уже сделаны. Я подписал указ о переводе стрелок часов с дневного на ночное время. Шоб удобняя. Теперь мы сможем работать даже ночью. И производительность труда морийцев увеличится. Я подписал также указ о переименовании полиции в молодецию. Их работа пойдет по-новому. Работники полиции будут теперь именоваться «молодецаями». Какая радость для них и для всего народа морийского. А критикам нашим, всем недовольным, которых мы к руководству не допустим, мы вот что скажем. Смиритесь с тем, что в нашем прогрессивном мире жесткой конкуренции вас будут оттирать и отпихивать. Обижаться на жесткую партийную борьбу – наивно. Чувство собственного достоинства, как нас учили наши великие учителя, не в том, чтобы рвать на себе рубашку и устраивать шумные разборки с мордобоем. Старшему Гансу очень нравились эти эмоциональные выступления Ведомеда. Особенно его лозунг: «Морию – без дураков!»

Как без дураков-то? Дураки-то морийские и есть народ наш. Пущай пробует. Мы – Братаны, нам народ не нужен, мы и без народа проживем».

На улицах городов Мории установлены огромные плакаты, изображающие обоих Гансов, вместе и врозь.

Вот они стоят, молодые, сильные, веселые. Надпись: «Им весело. А тебе?». Вот похожее изображение. Надпись: «Трудно быть богом? Трудно им не быть!» Еще: «О Мории думаешь? Золотой ты человек, Ведомед!» Стол, полный яств. «Икра Гансова, очень полезная, лососевая, зернистая. Печень Ведомеда, тоже неплохая».

Низкорослые Ганс и Ведомед стоят перед изображением огромной, невообразимо красивой женщины-лебедя. Очень довольный Ганс говорит, показывая на нее: «Это член партии Единомории». Ведомед спрашивает заинтересованно, глядя на эти огромные массы женского великолепия: «А можно всех посмотреть?»

Как красива искренняя бескорыстная дружба. Друзья много работают. Часто вместе отдыхают. Выезжают в горы покататься на лыжах. Говорят, сам Фритьоф Нансен давал им уроки катания на горных лыжах. Он обучил их тайному приему, и Гансы слетали с горных спусков, овладев поворотом стиля «телемак» в то время, когда весь остальной мир умел поворачивать только «плугом» или «переступанием» на месте.

Народ без ума от обоих Гансов. Поговорками об удалых Гансах пересыпана народная речь. Новые поговорки появляются каждый день.

Назвался груздем – полезай в Кром (Цитадель, резиденция Великого Канцлера).

Настала пора, Ведомед должен уступить место Гансу, как оговорено было ранее. Ой, не хочется. У Ведомеда свои планы, много обещаний надавал. Народ ждет судебной реформы, нанотехнологий, возвращения Ходока на свободу. Не тут-то было. Начальник всех начальников, смотрящий за смотрящими, пахан Братанов и авторитетных пацанов возвращается. Capo dei Capi! Ни слова благодарности. Насмешка. Может быть, даже презрение? Легкая брезгливость. Что-ж ты меня не опустил? Обмедился, ведик? Обведился, медик? Гансила хилый. Блоха в бахроме. Не бзди, ваще. Лидером правящей партии Единомории будешь. Тем боле, далдоны эти уже не нужны никому. Они сделали свое. Я теперь с Единым фронтом работаю, ты знаешь. Не ной. Хочешь, будешь предом правительства, если сможешь, конечно? Да дружим мы, дружим. Потерпи. Может, в следующий срок опять Канцлером станешь. А кто другой? Рядом нет никого. Только ты и я. Ну, а ты – это тоже я, не забывай.

Надо бы ответить: «Ты чо, конь, рамсы попутал?» Да нет, не сможет так Ведомед. Характера не хватит. Не прошел он этапов конкретной жизни пацанской.

Что делать Ведомеду? Приличный, интеллигентный человек. Не мальчик. Тертый. Вступая на пост Канцлера, давал присягу народу. Для него это очень серьезно. Но и обещание, данное руководителю, пусть и бывшему – тоже не пустые слова. Нарушить Газон, основной закон Мории, или предать своего благодетеля? Пытаться выполнить обе присяги, оба обещания? Невозможно. Ловушка для маленького Ганса.

Ловушка для любителя сладенького. Ведомеда, считается, народ избирал. А выбран был Гансом. Зависит, стал быть, и от общественных интересов, и от интересов лично Ганса ГАНСа. Каковы нормы жизни общества, таков и выбор.

В Мории повсеместно властвует и диктует правила игры жизнь по понятиям. Демократия пацанов – дворовая, лагерная, каторжная, тюремная, карцерная, острожная, застеночная. Законы, формальные правила – для отчета, для докладов, для международных контактов, для электоральных целей, для трибунного вранья и софистики, для вельможного ханжества. Законы вторичны. А первичны пацанские законы. Понятия. В них все: этика, эстетика, мораль, порядок, стабильность и клятва на крови. Ведомед еще первое лицо. Он может уволить Ганса, удалить, изолировать, имеет право. Тогда – войска, Тайный Писк, боеготовность № 1. Кровопролития никому не нужно. Из ловушки Ведомеда нет выхода. Всё останется, как есть. Он обещал хранить верность и жить по понятиям. Пацан сказал – пацан сделал. С горькой усмешкой делает свой выбор маленький Ганс. Ему кажется, что он в сетях старшего Ганса и Ведомства. Как он ошибается, малыш. Он уже в ловушке гораздо более могущественной твари. В паутине, которой вся Мория и Ганс старший, в том числе, Ганс старший – в первую очередь. В капкане поднимающего голову князя Тьмы, Пахана всех Паханов. Деяниями рабов своих превращающего Морию в сходняк, в общеморийский сходняк братанов, в «малину». Фильтруй базар, маленький Ганс. Да и тебе, старшенький, тоже не мешало бы подумать, что происходит.

Великий и ужасный

Назначено время встречи. Капитан Александр идет на прием. Его ожидает в Кроме сам Ганс ГАНС. Великий Канцлер. Великий и ужасный. Ужасный – для тех, кто придет в Морию без приглашения, с тайной мыслью, с недобрыми намерениями. Ганс не сажал в кресло вместо себя огромное сторукое чудовище с десятью языками и пастью о тысячу клыков. «Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй». Не прятался старший Ганс за креслом, как Гудвин. Никто не выволакивал его, маленького, испуганного, всего в паутине, из дальнего уголка. Ни собачка. Ни голубь Митрофан, которого взял с собой на прием капитан Александр. Сам вышел Ганс. Простой, доступный, улыбающийся, в точности такой же, как на многочисленных плакатах, развешанных на улицах Петромории. Вышел быстрой, спортивной, чуть косолапой походкой. Свой парень. Умный. Доброжелательный. Хитрован. Палец в рот не клади. Обыкновенный человек. Обычный мориец, одним словом. Сразу на «ты».

– Рад, очень рад видеть тебя, Александр! Как тебе Мория? Ты уже бывал здесь раньше? Нравится? Мне тоже. И народ морийский. Ты еще не знаешь, как талантлив наш народ. Не торопись уезжать. Поброди по слободам. Зайди в нашу Академию наук. Я не работал и не учился в Академии. Учился в универе, наука там, как везде. Морийская Академия – совсем другое дело. Академия ненужных наук, ненужных исследований. Такой нет нигде. Ты увидишь – не такие уж они ненужные, эти исследования. Не такие уж нелепые. Зайди, посмотри, не пожалеешь.

Конечно, ты прав, не все у нас идеально. А есть такое место на земле, где все идеально? Не все устраивает простого морийца? Если человека все устраивает, значит, он – полный идиот. Мы дураки, конечно, но не идиоты же. Да мы так говорим просто: дураки, дураки. Фигура речи, так сказать. Никакой дурак не признает себя дураком. А и то правда: Мория – корабль дураков, и умных мы не жалуем.

Не слушай, Александр, что болтают злые языки. Пусть жену свою учат щи варить. Раздувают политические жабры, чтобы заработать капитал. Что ни говори, жизнь на Мории налаживается. Раньше-то что было? При Диктатуре, так сказать, трудящихся. Приходили к морийцу гости, хозяева спрашивали: мыть руки с мылом или пить чай с сахаром? И то, и другое – не слишком ли жирно? Все ведь по карточкам было. Забыли, голубчики. Я не говорю уже о монополии в идеологии и в политике. Критиканы, что до меня у руля стояли, сами-то что сделали? Развал социальной сферы, невыплата пенсий, зарплаты, пособий, остановка производства, разгул преступности, Кавзимория в те годы полыхала красным огнем. Развал. Крах. С водой выплеснули ребенка.

Дураки, мы и есть дураки. Каждая новая власть обязательно что-нибудь запрещает. Одни пришли – вырубили виноградники. Чтобы не было вина. Чтобы мориец не пил. Другие – вырубили фруктовые деревья. Все засеяли кукурузой. Третьи – закрыли разработку летающих тарелок. Да, были у нас такие – не слышал? На животном жире работали. Нигде подобных летательных аппаратов не было. Да и теперь тоже нет. Хватит, говорят, нам и воздушных шаров в воздухе, и пушек на берегу. Чтобы Морию защищать.

А сейчас что? И порядок. И демократия. И все разрешено. Вот так-то, Александр. У вас, в России, небось, монархия до сих пор. Учитесь, на морийцев глядя.

Я – простой человек. Во мне нет ничего странного. И рассуждаю просто. Власть лежит на дороге. Я поднял ее, просто больше некому. Я – циник и реалист. Да, я такой! Власть у меня, у крутого Ганса. Отнимите. Переиграйте меня. Выиграйте у меня – за меня голосовало 90 % в психушках и 100 % на кладбищах! Не сможете, господа из несистемной оппозиции. Ярмарка тщеславия и борьба амбиций – вот ваша позиция. Мой вам совет: исполнять закон надо всегда, а не тогда только, когда за одно место взяли. Закон на нас, на Братанов работает. И будет работать. Если кто там что рисует на яйцах – не знаю, не видел. Вы, бандерлоги, виноваты, даже если не знаете, о чем идет речь. А кто в тюрьме сидит, шило ему в бок, – так не за курятину же. Мы порожняком не гоняем – это не в тему. Вам легко голосовать – вписали крестик в один бюллетень. Не понять вам, как нам тяжело. Мои люди стерли руки, вписывая мое имя в миллионы бюллетеней. Отдать власть без борьбы? Нет! Борис и Глеб – святые, это понятно. Легли и ждали, пока их убьют. Все отдали без борьбы. Не по-пацански. И никак не могут быть примером для нас. Мы будем бороться за власть. И церковь морийская всегда поддержит нас в этом!

Извини, Александр, может, я резко говорю. Достали уже критиканы. Поверь мне, милый капитан, я демократ до мозга костей. Я дам морийцам то, о чем они и мечтать не могли. Старики получат не только пенсии. Они получат бессмертие. Морийский университет работает над этим. Уже есть результаты. Армия станет профессиональной. Создадим новый морийский союз. Вернем все корабли, покинувшие Морию. Вернем и Маломорию, и Беломорию, и Кавзиморию. Сами вернутся. А Прибаморию присоединим силой. С жидким золотом у нас проблем тоже не будет: расширим китовое стадо. Пригласим китов с Арктики. Не буду отрицать, здесь у нас есть проблемы. Хотелось бы с тобой поговорить об этом.

«Эк, его заносит, – думал, глядя на Ганса, капитан Александр. – Никакой он не удав. Удав да, неудавшийся. Король, конечно, да голый почти. Просто брутальный мужичок, торгующий распальцованным прошлым. И выглядит неважно, когда присмотришься. Совсем не так, как на плакате. Серенький какой-то. И внешне, да и умом, похоже, не вышел. Лицо опухшее, будто ботоксом накололся. Суетится. Глазки так и бегают».

– Что там у тебя за проблема с китами, Ганс? – спрашивает Александр.

– Не даются киты пастухам. Капризничают. Добыча спермацета падает. А об амбре нечего и говорить. Что с ними стало? Плохо Мории придется. Ты же друг китов. И язык их знаешь. Вот я и пригласил тебя. Подумал, такой человек, как ты, Александр, не откажется помочь. Поговори с ними. Чего им неймется? А то ведь мы и наказать можем, китов-то. Малышей у мамаш заберем. Да мало ли как.

– Ну, ты загнул, Великий Канцлер. Перегибаешь палку. Не горячись, милый друг. Киты – не коровы и не бараны. Куда хотят, туда и плывут. Они тоже живут по понятиям. Только понятия у них свои – природные, свободные, а не пацанские, тюремные, да острожные. Будешь обижать китов, ничего не добьешься, эффект обратный будет. С такими гигантами, как Пайта-Том, Моркан и другие, шутки плохи. До сих пор помнят о них малайские, новозеландские, японские и чилийские моряки, испытавшие на себе грозный нрав этих великанов. Я говорил с китами. И даже приглашал Моби Дика, чтобы он повлиял на соплеменников. Похоже на то, что ничего у нас из этого не получится. Киты отмалчиваются, уходят от разговора.

Киты недовольны. Киты обижены. Конечно, они привязаны и к Шибиру, и к Мории. Киты пока на распутье. Но долго терпеть они не будут. Мне кажется, что заряд любви и доброты, который эти животные получили от Гермека и его атаманов, постепенно иссякает. Ведь прошло почти четыреста лет. Это немало. А ваши теперешние пастухи, дети жизни по-пацански, у них нет ни чувства ответственности, ни любви. Киты для них никто. Лишь средство выполнения плана. И получения «доли». Как это у вас называется при заключении договора? «Домашнее задание», «сценарные условия», «особые условия для запуска схемы сделки»? Это отдельный разговор, Ганс. Боюсь, нам трудно будет понять друг друга.

Не беспокойся о Шибире. Если Шибир исчезнет, киты не погибнут. Море – их родной дом. Мория тоже не умрет без китов. Запас мудрости, трудолюбия, терпения и таланта морийского народа огромен. Мории не нужен допинг в виде жидкого и серого порошкового золота. Мория и без них занимает и будет занимать достойное место в земной цивилизации.

Дело в другом. Заблудились вы вместе с «братанами» властными, не туда плывёте. Кабы не золото, да лавэ любили Братаны больше всего другого, а друзей бы да дружбу бесхитростную, да беседу товарищескую за чаркой вина, да песню раздольную морийскую… глядишь, и жизнь бы на Мории повеселей пошла. Куда им, мрачноватым твоим Братанам вельможным – кошмарить всех только и умеют. Пастухи ваши новые – не друзья – враги они китам. Мне говорили, что бывали уже случаи разлучения китовых семей, избиения китов, даже гибели. Не только китов вы теряете. Горе вам – вы поддержку народа морийского теряете, если не потеряли уже. Ваши канцы составляют почти половину работающего населения. Народ им не нужен. Народ они ненавидят. Канцам кажется, что они сами по себе. Менты ваши и пиджаки из Писка ведут себя в родной стране словно оккупанты. Зачистки, избиения, насилие; смерть от побоев – тоже не редкость. И тишина, и полная безнаказанность. Страдают ни в чем не повинные люди. Ты и сам знаешь об этом. Полиции доверяет менее одного процента населения. Не о китах твоё беспокойство и не о Мории. Только лишь о доходе Общака твои заботы, о собственном доходе и доходе четких Братанов, друзей из кооператива «Лужа». Я не осуждаю вас. Вы – дети своего времени, своего личного жизненного пути. Мне жаль вас. У вас тяжелое заболевание – булимия. Съели первое блюдо – голодны, съели второе блюдо – голодны, третье – голодны… Всегда голодны, не можете сами остановиться. Жрете, жрете и жрете. Съели жидкое золото, съели корабли, съели дороги, порты, станции. Кто вас остановит, кто пожалеет и спасет?

Прослойка «братанов» – чужеродное тело в обществе. Нарост, плесень, грибы. Так уже не раз бывало. Народ всегда сбрасывал паразитов. Уходите. У вас уже всё есть на зарубежных берегах. Назначьте новые парламентские выборы. Выборы нового Канцлера. Проведите их честно. Прозрачные выборы выявят и выдвинут новых людей. Мории не вожди нужны. Мории нужна команда. Смена власти даст Мории свободное, счастливое и мирное развитие. Ганс, поступи как Ёлко! Уйди сам. У тебя есть шанс уйти красиво. На вершине славы. Получи гарантии своей безопасности, безопасности своей семьи. Мне говорили, что семья твоя давно за рубежом живет. Уйди сам. Все плохое забудется. И ты останешься в истории Мории. Навсегда. Со знаком плюс. Ты недооцениваешь свой народ. Морийцы – проницательные люди. Они видят тебя насквозь. А любят – потому что ты из их среды. Мория – страна дураков, шутов, клоунов. Ты – главный шут в стране. Добродушные морийцы жалеют тебя и потешаются незлобиво. Ты говоришь: «Я – великий». Они вторят: «Великий, великий! Браво, великий Ганс!». Ты говоришь: «Я силач, спортсмен!», «Я гребец, подводник, пилот-стратонавт!». Сомнительные поводы для хвастовства лидера нации. Хохот вокруг, все в восторге: «Браво, Ганс! Браво, силач, браво, спортсмен! Браво, любимчик профурсеток! Браво, подводник! Браво, друг тигров и леопардов! Браво, друг журавлей». Как смешно! И пока по-доброму. Пока. Ты свой народ знаешь. Если он осерчает. Возьмется за колья, за дубьё. Никому мало не покажется. У тебя есть еще шанс. Не упусти его. Об этом надо думать. А не о том, как китов усмирять. Народ поднимется – его не удержишь. Да и китов тоже обуздать не сможешь. Послушай меня, Ганс, я не враг тебе. Я хотел бы, чтобы в Мории было все хорошо. Но теперь вам, тебе и Мории, видно, уже не по пути. Пойми это вовремя. А не тогда, когда будет уже поздно.

Ничего не отвечал Ганс. Молчал. Вымученная улыбка и страдания исказили невыразительное прежде лицо Ганса.

– Возможно, ты прав, Александр, – думал Ганс. Горестные мысли бесконтрольные носились сами по себе в его голове, плясали бешеный танец, крича, подпрыгивая, теснясь и опережая друг друга. – Как же ты прав. Если б знал ты, как часто я думаю именно об этом. Всем кажется, что я на вершине пацанской пирамиды. Все любят говорить, что я пахан паханов. И потому свободен. Я тоже мог бы так сказать. Но не так это. Не свободен я. Чей-то голый череп с огромными ушами всегда следит за мной тяжелым вельможным взглядом. Кто-то контролирует каждый шаг мой. И предвосхищает каждое мое движение. Это не Писк. Серые работают на меня. Серые пиджаки признают меня лидером. Есть кто-то выше и сильнее. То ли Канц Великий, что летает и бьет кожистыми крыльями по ночам над Рейнским проспектом. Есть такая городская легенда. То ли, чур меня, Князь Тьмы кромешной. Нет, не свободен я. Не вырваться из власти тельца золотого и вечного Ништяка. Жадность сгубила козырного фраера. Ничего не могу решить сам. Будто несет меня черная пурга с воем и свистом. Только успею сам о чем-то подумать, тут же подходит другарь мой, один или другой, даже не догадывается о мыслях моих, говорит что-то невпопад, а получается так, выясняется, что не могу я сделать, что задумал. Другарь-то, бесхитростный, вроде. А будто, лучше меня мысли мои знает. Может ведь и сотворить что непотребное, в случае чего. Повязаны мы все по рукам, ногам. Друг с другом. А может и еще с кем-то. Всех и каждого подозреваю. По ночам не сплю. Один я. Совсем один. Тот, кто на вершине, всегда одинок. Ничем ты, Александр, не сможешь помочь мне. Господи, прости меня за мои прегрешения. Дай силы самим собой остаться. Дай сил порвать тенеты, разбросанные Князем Тьмы кромешной, вечным врагом человечества. Словно во сне я. Хочу вырваться, бежать – а ноги ватные. Хочу рукой пошевелить – рука не слушается. Хочу ударить – рука немеет, будто не моя. Спасибо тебе, Александр, на добром слове. А со мной – что будет, то и будет. Каждый получает то, что на роду написано. Где ты теперь, добрый мальчик Гансик с переулка Тихой Сапы?

Совсем неожиданно для капитана Александра, а может, и для Ганса ГАНСа закончилась, вернее, прервалась эта беседа. Ничего не ответил Ганс капитану. Понимал проницательный Александр, как неспокойно у того на душе. «Ибо, какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душу свою потеряет». Непривычно грустным был Канцлер, когда прощался с Александром.

«Похоже на то, что Ганс гораздо лучше на самом деле, чем я думал о нем. Господи, помоги ему найти силы свершить свой подвиг!» – думал капитан, когда покидал резиденцию Канцлера, оставляя Ганса наедине с его тяжелыми размышлениями.

Да и что он должен был чувствовать, вечно молодой национальный лидер? Вечно молодой. Да не молодой уже. Скорее, стареющий. Путь-то пройден ого-го. Всяко было: и трудов, и сомнений, и испытаний. Нелегок был путь наверх Звезды Мории. И слов бранных наслушался, и угрозы сыпались, как из мешка волхвов подарки, и страхи реальные. И совести сомнения мучительные. Были слушан, долг офицера морийского исполнять приходилось с риском для жизни. Через что-то и переступать приходилось. И через кого-то. Выбор-то каков? Или ты переступишь. Или через тебя переступят. Однако все знают – для Ганса важна человеческая порядочность. Ганс – не тот человек, для которого нет ничего святого. Святое для него – память о Чобаке, о Ёлко. Дружбанов своих, братанов из Лужи, не бросал. Всех в люди вывел. Слово держал. Своих не сдавал. А вот, время прошло – теперь-то и не нужен он им. Сами с усами. Сами, знамо, могут о себе подумать-позаботиться. Все-то у них есть уже в землях заморских. Им теперь, может, и удобнее вместе-то схарчить Гансика. Чтобы гнев народа отвести от себя праведный. Чтоб его, Гансика, во всем, во всем завиноватить. Чтобы ответственность повесить всю на староватого, лоховатого, простоватого чувачка, товарища Ганса ГАНСа.

С виду всё, как и раньше. Ничего Гансу не угрожает. Канцлер канцлеров всех времен и народов. Пахан паханов. Авторитет авторитетов. Главный братан всех братанов морийских. И соседи заморские тоже опасаются, побаиваются. Да вокруг себя пустоту только и ощущает уже Ганс ГАНС. Чувствует, появилась параллельная политическая реальность. Альтернативная. Властью морийской никак не освященная. Куда тихонько перетекают все его дружбаны бывшие, да Братаны грёбаные, да сановники бездушные, да бизнесмены, до смерти напуганные, корыстные, да политологи и эксперты продажные, разного рода селебрити знаменитые. Фиги-то из карманов повынимали и новое пространство заполняют, создают всякие там «Лиги защиты электората», «Пропагандисты Доброты морийской». Бред! Куда вы денетесь без меня, без Писка, погонов, канцев, полиции. Всё в моей власти, все в моем подчинении. Есть ли среди вас, либералов недоделанных, хоть кто-нибудь, кто сможет управиться с такой махиной; только я могу вести вперед Морию. Отдал бы вам бразды правления, рулите. Так всё угробите, недоноски безответственные. Вы же ничего не умеете. Только шуметь, базарить, безобразничать. Поураганили уже в лихие годы при Ёлко-Степанычах, Бадриках-Березиках, Трамблёрах-Базилевсах. Один я, всё на мне, один страну удерживаю от распада, чтобы не рухнула Мория, а вы всё недовольны, грязью обливаете высшее государственное лицо, как смете? Не уступлю вам Морию, супостаты, агенты влияния зарубежных морийских недругов. Обидчив Ганс, порывист как юноша, словно и не муж в годах. Ретивое играет. Уверен, что правильно всё делает, что служит отечеству по чести-по совести.

Свежая кровь вливается в гражданское общество. Улицы наполняются людьми. Куда девать эту могучую энергию? А вокруг него, Ганса, – пуховик теплый пока, да пустой уже почти, пена одна. Кром опустел. У тех – обоснованная повестка дня огромная. На много лет дел хватит. У него – никакой. Дожил. Никому уже не интересны воздушные шары, глубоководные спуски, тигры, горные лыжи. Относятся к Гансу, как к дитяте малому, всерьёз не берут. Не слушают. Да и не боятся уже почти.

Кто с ним остался? Весьма несимпатичный политолог пенный, серенькая крикливая личность. Диво-Баба попсовая, что под правильную морийку косит, да дружбан ее жлобоватый с гитарой, в гимнастерочке, как бы потертой, из которой животик неслабенький вытарчивает. Даже Лала с Симкой, уж на что прикормленные, так и те переметнулись в другой лагерь. Осталось журналюг несколько, отсасывающих взасос темы «Протест анатомии» и «Бандерлогам не светит». Да Архиепископ Всея Мории, тезка нашенького, Ганс Гундяга, весь в золоте да каменьях драгоценных. Вот, кто всегда защищал стареющего авторитарного Канцлера. «Союз двух Гансов (ГАНСа и Гундяги) спасет Морию!». Обыкновенный церковный коммерсант. В братаны не вышел. Зато, барыга, хоть куда. Это не хуже будет. Дорвался до церковной кормушки. Все хапает и хапает. Думает, он вечный. Наставляет паству так: «Не забывайте о трагизме человеческого существования – одиночество, страдания и смерть, которая выведет нас к жизни вечной. Тот, кто с терпением и покаянием проходит свой путь, непременно увидит, как временные страдания земного бытия обернутся великой радостью и утешением в Царстве Небесном». И при этом поощряются: конные пробеги с обнаженными девицами, почетные караулы в юбках, чуть закрывающих «сервиз», миссионерские ночные клубы, бесноватые христианские эксперты, всенародная борьба с «буйными пиписками», поиски и аресты всех «недураков», преследование за «неморийский» и нехристианский образ мысли. Опыты по скрещиванию лягушки с человеком (добровольцы из Попсовки), крещение зверушки. Вот таких попутчиков оставила судьба Гансу нашему в конце пути его тяжелого. Всё видит Ганс, всё понимает. «Это даже хуже, чем остаться в полном одиночестве». Никак не откажешь в проницательности Канцлеру Морийскому.

Великие боги языческие играют человеком. Идет он, человек, идёт к тому, что задумал. Приходит. А приходит, выясняется, совсем к другому чему-то. Судьба. От нее не убежишь. Не вырвешься. Плохие предчувствия у Ганса. Понимает он, что окажется у разбитого корыта. А то и еще хуже. Ох, самолюбив Ганс. Нет, так просто я не сдамся. Буду бороться. Попробуйте, одолейте. У меня еще для вас приготовлено Понтов великое множество. Хорошая спортивная злость у Ганса. Привык бороться до конца. С кем бороться-то решил? Невдомек несчастному Гансу, что с народом своим не бороться надобно, не в игры играть понтовые, а служить ему верой и правдою.

«Брешут в народе, – думает Ганс, – что Мория божественная вернулась. Вернулась на землю. Что бродит в образе женщины молодой по стране нашей. Чтобы помочь морийцам найти себя. Чтобы «навести порядок». Покажите мне её. Пусть ко мне придет. Глупая. Толстая. Неряшливая. Никчемная. Приходи ко мне, «богиня» никудышная. Посмотришь, как встретит тебя Великий Канцлер Всея Мории.

Не слушай ты меня, Мория, куда уж мне. Приходи, матушка Мория, мать народа моего, приди, подскажи, помоги Гансу ГАНСу, сыну морийскому».

Тучи темные надвигаются на Морию. Летят к стране этой, богом избранной, стаи грифов-падальщиков из Патагонии через океан Атлантический. Носятся над Морией с кличем воинственным валькирии древние, беззубым ртом шамкающие, в рубищах обветшалых, тысячелетиями нестиранных. Чуют и те, и другие сражения новые, коих давно уже не было, чуют кровопролитие великое, да множество жертв, брошенных на произвол судьбы, да на съедение зверю хищному и птице-могильщице.

Оставим на время Ганса с его непростыми проблемами. А сами последуем за капитаном Александром, который решил воспользоваться любезным приглашением Ганса и побыть еще немного времени на Мории. Почему народ Мории молчит? Чем он живет? О чем он думает?