Остров Мория. Пацанская демократия. Том 2

Кругосветов Саша

Рассказ о путешествии капитана Александра на остров Мория, о необыкновенной жизни и подвигах Великого Федерального Канцлера этого острова, несгибаемого государственника, магистра юридических и богословских наук, профессора боевых искусств стиля Нельзя, простого парня с рабочих окраин, «великого и ужасного» Ганса ГАНСа, о жизни его Братанов, четких пацанов кооператива «Лужа», о жизни пастуха бездны Симона Рыбака, чернеца Световида-воина, а также о жизни прекрасной Беллы Кулы, вновь явленной нам божественной Мории.

 

Творческая лаборатория Международной литературной конференции по вопросам фантастики «РосКон»

Интернациональный Союз писателей Оргкомитет Российской конференции по вопросам фантастики «Роскон»

Составитель: Елизавета Кирильская

 

Том 2

«Путешествия капитана Александра» – это сборники приключенческих рассказов для детей и подростков. Их герой, будучи юнгой, участвовал в Синопском сражении и в обороне Севастополя. Кумирами капитана Александра с детских лет были адмиралы Лазарев и Нахимов.

Капитан Александр, впоследствии известный мореплаватель второй половины XIX века, ходил на деревянных парусных судах и не изменял им даже с появлением железных кораблей и паровых машин.

Он путешествовал вместе со своими друзьями – Боцманом, Штурманом, Поваром-Коком и говорящим голубем Митрофаном. С ними путешествовали также два мальчика-великана Дол и Зюл, найденные на побережьях островов Франков и Бриттов.

Приключения героев происходят в море, на суше и на островах, имеющих конкретную географическую привязку: Нормандские, Азорские острова, остров Комодо, Галапагосские, Маркизские острова, острова Туамоту, остров Мадагаскар, Патагония, Огненная Земля.

Всего сборников – пять. Первая книгу из цикла «Путешествия капитана Александра»: «Большие дети моря» предназначена для детей шести лет, вторая книга «Киты и люди» – для детей 10–11 лет. Третья книга «Архипелаг Блуждающих Огней» – для детей 14 лет и старше. В ней описывается история колонизации Патагонии и островов Южной Америки. Четвертая книга «Остров Дадо. Суеверная демократия» – это облегченный политический памфлет, предназначенный для юношеского и взрослого прочтения. Вы держите в руках пятую книгу «Остров Мория. Пацанская демократия» (Том 2, части четыре и пять, а также приложения «Морийские рассказы» и «Баллада о начальниках») – это тоже политический памфлет в форме тревелога. Книга ранее издавалась в сокращенном виде, была адаптирована для юношества и включена в состав четырехтомника «Путешествия капитана Александра». Отдельной книгой выходило приложение к ней «Морийские рассказы. Бывальщина и небывальщина» – в России, «Морийские рассказы» издавались в Венгрии, на венгерском языке в составе сборника. В полном объеме книга «Остров Мория. Пацанская демократия», предназначенная для взрослого читателя, публикуется впервые.

В этой книге мы познакомимся с путешествием капитана Александра на остров Мория, встретимся с Федеральным Канцлером этого острова, необыкновенным человеком, которому присущи цельность взгляда на мир и живое чувство взаимосвязи различных сторон народной жизни. Капитан Александр посетит также Академию ненужных наук и познакомится с её последними разработками. Необычный уклад жизни обитателей острова и стиль работы его научных учреждений, сложившиеся во второй половине XIX века, с трудом воспринимаются современным сознанием и, по-видимому, вызовут неизбежный скепсис и критику. Тем не менее, присмотревшись к морийской действительности, мы без труда сможем разглядеть те или иные черты нашей современной жизни и современного общества.

 

Часть 4

Прогулки по Мории

 

Капитан Александр не спешит покинуть Морию. Ему интересно побродить по окраинам и слободам этой своеобразной страны, жизнь которой, казалось, соткана из одних противоречий, завязанных в загадочные и непостижимые клубки и узелки. Диж Быж всегда сопровождает своего друга. Много времени проводят они среди простых людей, тружеников, врачей, учителей, писателей, учёных, на плечах которых уже многие сотни лет уверенно стоит могучее здание великого государства. Капитан Александр неизменно отмечает необыкновенную доброту, скромность, трудолюбие и талант морийцев. Их внутреннюю силу. Совесть. Благородство. И достоинство. Вот оно, святое наше воинство.

И другие воинства бродили по этой земле. Воинства других царей и князей. Воины сумеречных полков. Рядовые полчищ, не давших ещё присягу Князю Тьмы. Но направлявшиеся уже бодрым шагом, с весёлыми песнями, под похабную музыку, в дурмане винных паров и мутном блеске тяжеленных голд, направлявшиеся в царство вечной тьмы, где нет света, откуда нет возврата, где смерть и тлен. Остановитесь, морийцы. Одумайтесь. Не поздно ещё. Ведь с вами идут ваши дети. Ради них сдержите грохот фанфар, уймите фейерверки. Пусть замолчат бездарные оркестры. Остановитесь на минуту, побудьте в тишине, осмотритесь по сторонам. Тогда увидите, куда идёте. Поймёте, куда ведёте детей. Нет, не услышат нас ошалевшие от восторгов богатства и мнимого успеха. Не слышат они и тихого голоса своего мудрого народа. Тем более не нужны им советы пришлых, приезжих. Откуда ты, Александр? Из дремучей России? Вот иди туда, там и советуй. Кто остановит их? Откуда придёт свет, чтобы разогнать сумерки в душах этих заблудившихся людей? Случится ли это когда-нибудь? А если случится, то когда? Сумеет ли капитан Александр ответить на все эти вопросы?

Последуем же вслед за нашим героем к сумеречным окраинам и слободам прекрасной и необычной Мории. Посмотрим, что за народ там живёт. Правду ли говорят, что сама Мория божественная четверть века назад вернулась? Спустилась с Олимпа на остров, названный её именем. И родилась обычной морийской девочкой. Обычной ли?

 

Слобода Тшемория

Есть такая окраина. Есть такая слобода. Тщемория. Там вечный праздник. Ярмарка тщеты, суеты, тщеславия. Живут здесь всяки разные. Братаны – редко. Ровные пацаны бывают иногда. Тоже изредка. Больше по резиденциям государственным обретаются. А здесь – близкие к ним. Родственники. Любовницы и любовники. Содержанки. Приблатнённые. Обслуга. Охрана. Быки. Мелкие разводилы. Кто крутится рядом. Бичёвки расфуфыренные. Шваль всякая, случайная. Кому перепадают брызги от золотого потока. Щеповка, загородный поселок. Подлинная столица Тщемории. Щеповка – от слова «щепы». Деньги деревянные. Хоть деревянные, да деньги ведь. Всё на них купить можно в Мории. И вещи, и радости земные, и людей, если требуется. Щепа-то нынче покрепче иной валюты будет. Доллар падает. Фунт стерлингов падает. А щепа-то – ого-го! Фартит морийцам. У всех плохо, а морийская деньга всё выше и выше. Чего считать-то? Экономию наводить. Живи, пока живётся.

Крутой народ живет в Щеповке. Мажоры. Одежда им – не одежда. Обувь – не обувь. Кареты – не кареты. А дома-то какие! Оторопь берёт, глядя на эту слободу. Начинался посёлок бедненько. Участочки для домов брались маленькие. И домики строили скромненькие, деревянненькие. А нынче! Какие махины отгрохали!

Один одного больше. Один одного выше. Места для дворов почти не осталось. Понатыканы громадины безвкусные друг на друге. Да всё разные. Соревнуются. Кто больше выпендрится. Кто круче изломает фантазию архитектурную. Кто понтовей. Дом на доме. Эркер на эркере. Портик на портике. Фронтон на фронтоне. Колоны несоразмерные, архитравы огромные, пилястры непропорциональные. Как в страшном сне. Стены – иные золотыми листами покрыты, иные ониксом, изнутри просвечивающим. А крыши – редко, если черепица, все больше камень полудрагоценный, стекло бронированное. Не дома, а выставки тщеславия, гордыни, кичливого бахвальства. Выкрики бездушных, необразованных выскочек, пустышек человеческих в золотом обрамлении. Тучи скачущих блох раззолоченных при королевском дворе Братанов Великолепных.

Щепы, щепачи, щепатые, жители Щеповки, выхваляются друг перед другом прикидом, жёнами лощёными, расфранчёнными, экипажами шикарными, кучерами, в пух и прах разодетыми. Экипажи покупают побогаче да поогромней, что главное. Такие экипажи заводят, что не проехать на них по улицам-то Щеповки, бо узкими остались те улицы со времен стародавних. Так и стоят экипажи во дворах. Раз в неделю бычок сядет в экипаж. Кучера кружок по двору сделают. Чтоб соседи видели. Не ландо какое-нибудь мелкое. Американские всё кареты: Тахо, Эскалейд, Хаммер, Субурбан. Бычка, чай, не на помойке нашли.

Мэйнстримный народ следит за собой, чтобы пацанским обычаям ровно соответствовать. Мужчины – качки один к одному. Иной и в дверь плохо проходит. Шея, как у быка. Головка маленькая на огромном туловище. Руки-ноги растопырены, вместе не свести. Пальцы-то сами собой раздвигаются, словно воздухом накачаны. И то сказать – качок, так и должно быть. Лицо красное, щекастое. Уши поломаны остались от занятий борцовских. Глазки маленькие, кровью налитые. Тяжело ходить такому. Человек ведь. А вес, как у быка, попробуй поносить. Оттого и глупостей много творит, что голова всегда в затемнении. Вон Геркулес, герой греческий, бог почти, и то… В затмении умственном от упражнений этих физических детей собственных придушил своими же руками. А мыто – обычные, какой с нас спрос? Зато силы немерено. А голова – когда надо, варит. Если что отнять надобно. Или лоха развести. Мы, хоть и не пацаны, а тоже правильно живём. С годами у бычка габариты растут. Лень в зал-то спортивный ходить. И забот много. Поесть и попить сладко след. Пивца обязательно. Да чтоб малышку какую в уголке прижать. Вот с годами животик появляется. Да нет, не животик, а вполне себе живот. Нависает так, что перчика-то и не видно. Так что с барышнями проблемы возникают. Така больша организма кровушки-то немало требует. Сердце расширено, увеличено с молодых годиков. Недаром говорят: «бычье сердце». Тяжело ему. Тук-тук. Тук-тук. Кровушки ток до перчика-то и не доходит. Взбадривает бычок себя то пивом, то водочкой. Помогает вроде. Вначале. А потом – всё меньше и меньше. Ан не отказаться от бани с друзьями. Да с выпивкой. Да с салом. Да с обменками. А в результате? Шкаф шкафом. Комод агроменный. И полный пшик к сорока годам. Что и остаётся из развлечений – походить, посмотреть на бои без правил. Да бросить ненароком: я этого запросто месил, и этого тоже. Того только и остаётся. Да и долгая ли жизнь ему, дураку, отмерена? Уберёт его, неуклюжего неумеху, на тёрках кто-то из пацанчиков правильных. Или сам раньше времени окочурится. «Удар случился» – так в те времена говорили. И нет бычка. Только большое мраморное надгробие. «Дорогому сыночку» или «От друзей и товарищей». Ну, не будем о грустном. Жив ещё наш бычок, здоров, шустрит по «базарам», «тёркам», по «сходнякам». Чувствует себя важной персоной. На своём месте. Подругой обзаводится. Женой, домом, детьми, Тахо. «Мои бизнесмены…», «мои юристы…», «мы не работаем по такой схеме…», «мой человек…», «это звери, с чёрными мы не работаем…», «я с самим Михасем работал… Жизнь идёт своим чередом.

Подруга-то у него тоже мэйнстримная, стрёмная, словом. Высокая. Ухоженная. Волосы, кожа, ногти, эпиляция, массажисты, спортзал. Мастерица улётного шопинга. Для поездок – лучшие кабриолеты. Но главное – ни капли жира. Минимум еды. Диеты, диеты, диеты. Уже в чем душа держится. Вся просвечивает. Груди не стало. Между ног – ветер гуляет. От слабости еле ходит. На ходу качает её из стороны в сторону. Ветром сносит. Андрогенная сущность просвечивает. Неудивительно: экзогенная, женская сущность, она ведь вторична, вот и исчезает понемногу. Не поймешь уже – мужчина, женщина. Бычок радуется: моя-то в форме отменной. В такой форме, что вдруг теряет интерес к пище полностью и уходит, бедолага, в мир иной. Редко кого спасти врачам удаётся. Если и выживает, то мается только, усыхает, всё меньше и меньше в ней женщины. Циклы месячные прекращаются. Дитятко не зачать крутым ребятам. Не получается. Или, если получится, то не выносить ребёночка. А и родится доходяга – такой больной, что лучше бы и не появлялся, прости господи.

А до того, как встретить сваво качка езженого, ведёт свободная барышня на Щеповке свободную жизнь. На тусовки модные ходит. Может, и занимается чем. Рекламирует нижнее белье. Участвует в модных реалити-шоу. Если с головой, то сама и ведёт эти шоу да зшастников подбирает. Тупая жизнь для блезиру, для форсу бандитского. Все смотрите. Клёво. Гламур напоказ. Летай, стрекоза. Пока лето. Что зимой делать-то будешь?

И бычки, и барышни ихние обязательно живность заводят домашнюю, как с детками не всегда получается. Кошечек, собачек. Так принято. Но чтоб отличаться от других обязательно. У меня «норвежская голубая». А у меня – «чёрная британская короткошерстная». Моя-то, без шерсти вообще кошечка, «сфинкс донской», смотри, красавица какая. Шмакодявка донская, а не красавица. Вот у меня зверюга, «ашера», кошка метровой высоты, а то и больше. Собачки махонькие (левретки, карликовые и той-пудели), чтоб на руках носить, бантики завязывать. Собака – чем уродливей, тем лучше. Ноги короткие, туловище длинное. Кожа висит, перетягивается. Или даже совсем голая собачка, без шерсти, такие тоже бывают. Генетика. Да не собак генетика, а людей. Кому-то из морийцев ген любви к уродцам достался от Кифы Великого. Неплохое родство. Собачки, кошечки… кто-то удава заводит. Или крокодила. Или огромную зелёную игуану.

Такова весёлая жизнь Щеповки.

Не только Щеповкой и щепачами славна Тщемория. Словно крупинки золота в чёрном песке тщеславных морийцев, разбросаны по окраине дома, семьи и отдельные выдающиеся личности, имеющие отношение к высокому искусству Попсы. Столицей Попсы законно считается Попсовка. О, какие важные люди живут в этом посёлке, какое огромное значение они имеют для культурной жизни Мории, сколько восхищённых взглядов приковано к их выступлениям, их жизни, домам, драгоценностям, семьям, будуарам, бракам, прислуге, прошлым и будущим мужьям, жёнам, пассиям, детям, сплетням о них, их шуткам, выходкам, скандалам существующим, несуществующим, их задницам, бюстам, уходам и возвращениям, их снотворным таблеткам. Их романам с Братанами и членами семей Братанских. Боже, как это важно, как поучительно для всего народа морийского, и особенно – для подрастающего поколения!

 

Немного о Попсе

Попсовка – богатый посёлок; ничем почти не отличается внешне от Щеповки. То же богатство, та же роскошь, такие же огромные дома, та же безвкусица. Попсяне, однако, во всех отношениях выше Щепатых.

Попса – огромный слой в искусстве развлечения и жизнезанятия толпы обыкновенной, электората, народа Мории, трудом обычным занятого. Попса – это способ видения мира, мировоззрение, образ жизни. Попса – младшая дочь матери Понятия и отца Ништяка. Молодая, крепкая, сочная, весёлая, распутная, счастливая, расчётливая, себе на уме. Выросла в знатной семье рядом со старшими братьями и сестрами: Блатными, Приблатнёнными, Авторитетами в законе, в родной обстановке разводок по распоняткам, базаров, сходняков, понтов, забитых стрелок, наездов и строгой жизни по понятиям. Попса глубоко усвоила уроки презрения к низшим слоям общества, вынужденным соседям на общественной лестнице, твёрдо разложенным по полочкам и этажам в соответствии с лагерными понятиями, – мужикам, крысам, козлам, петухам и прочей нечисти. Неважно, кто они – работяги, канцы, студенты, учителя, пенсы, тем более – инженеры, тем более – учёные, философы. Все они – лохи, лохи, лохи.

Попса – младшенькая в семье. Всеми любимая. Всеми обласканная, Попса купается в золоте и роскоши. Кто же эти Попсяне? Артисты, что ли? Да нет, бесталанные в основном. Хоть и часто мелькают на сцене, на площадях, перед журналистами, перед толпой, на богатых тусовках. Просто правильные пацанята да их лахудры. И те, и другие – юные. Или уже не совсем юные. И даже совсем не юные. Вернее так – не совсем юные, но вечно молодые.

С Братанами у Попсы близкие отношения. И они Братанов любят, и Братаны их любят. Не чужие, чай, родня. Попса живёт правильно, ровно. По понятиям. В законе. С лохами не дружит. На лохов не смотрит. Не говорит. Только принимает восторги. В крайнем случае, разговаривает с работягами, обслугой. Если когда что потребуется. Кран починить, постирать, за детьми проследить. Сверху вниз, конечно. Они ведь тоже лохи. Просто приближены к телу. С ними иногда и поговорить можно по-человечески. Иногда – даже ласково. Но нечасто. Чтобы не заважничали. Не забаловали.

На сцене выступают они. Но не искусство это. Шикарный, блестящий, грохочущий, оглушающий, оглупляющий, ослепляющий, всё затмевающий праздник Великого Лохотрона – вот что это. Да уж, никак не искусство.

Расскажу тебе о самых известных, самых красивых, самых прославленных Попсовых парах.

Красавица морийская. Женщина-лебедь. Лежит женщина-лебедь обнажённая, раскинувшись вольно, «точно море-окиян», так она о себе думает. Вольная, свободная, необъятная. Волны тела – словно Валдая холмы. Соски нежных грудей ее подобны Эльбрусу с Эверестом. Голубизна бездонных очей её сродни водам Байкала и Иссык-Куля. Прохлада кожи бархатной ног её – будто от белейшего мрамора взята. Волосы рассыпаны – словно бескрайнее поле льняное да пшеничное. Рот – слаще, чем шербет царя Соломона. Укромные места её – уголки сокровенного счастья нездешнего. Бежит промеж нежных холмов груди её человечек невеликий, маленький да удаленький. В пиджачок складненький одетый. Расшитый золотом да бархатом, да камнями самоцветными. Клайвик Лесков, почти Асе, да невеликонький (может быть, Ass – попка?). Серебряный голос Мории. Бежит, ручки раскинув вдохновенно. Головку поднял. Поёт, открыв зубки жемчужные. Моёёё-ё-ё-ё-ё-ё-ё-ё! Поёт, не может остановиться. Моёёё! Всё моё! Всё вокруг моё-ё-ё! Ласково глядит на него женщина-лебедь. Шепчет с придыханием: «Клайвик, Клайвик. Голосок серебряный, яички золотые».

Красивая пара, красивая сцена. Но нет, не они настоящие короли Попсы. Вот она, пара истинная, неподдельная, непритворная, король с королевой.

Матрона Лалалала, совсем уже немолодая. Невысокая. Колобочек напоминает. В балахоны всякие запутанная. Ножки голенькие с коленками круглыми соблазнительными из-под балахонов вытарчивают, неаппетитным возрастным целлюлитом уже чуть отмеченные. На голове шапка волос взбитая, лохматая, личико помятое, старенькое, как бы детское при этом, с шевелюрой Барби (Б). А может, – с шевелюрой ВБ? Балахоны-то красивенькие, в разводах все. Любимая всеми. Обожаемая. Кумир толпы, Властительница душ. Властная и жестокая. Голос хриплый, грубый. В понятиях строга: «Пацан сказал – пацан сделал». Все по-взрослому, как у настоящих Братанов. Никто давно уже не видел ее поющей или танцующей. Может, и не пела никогда. Да есть такие, говорят, что помнят ещё. Остались у кого-то восторженные воспоминания. Одна загвоздочка есть – ту, что вспоминают, на эту совсем не похожа. Только-то, что росточка маленького обей, да прически как у ВБ. Может, у той – как у Б, а у этой – как у ББ, кто разберёт. Возможно, и не та вовсе. Да все говорят, что та. Именно та. Какая разница? Другое у нее теперь занятие. Она – королева Попсы. Царствует. Выбирает себе фаворитов и фавориток, да и потоками денежными управляет.

А короля для себя подобрала совсем юного. Не король с виду. Принц скорее. Но считают королём. Послушный такой. В ротик Лалалале заглядывает, как на мамочку смотрит. Лалочка, что ты хочешь? Обопрись на мою руку, Лалочка. Осторожней из кареточки-то выходи, как бы не грохнум-шись. Симка Малкин зовут. Зверски талантлив Симка. Каждую секунду меняет облик и голос. То он Гансом ГАНСом поёт, то маленьким Гансом, то он Ёлко, то Степаныч. Умора. Братаны души не чают в незлобивом весёлом Симке. И королеву Лалу, и королёнка её молоденького одаривают от щедрот своих. Золотым дождём льются на них обоих боковые ручейки могучего потока Великого Ништяка.

Попса – идеальная машина развлечений. Безупречно отлаженная. Как бы управляемая министерством развлечения народа. Да при чём здесь оно? Так, для видимости только. Перевалка денег. Хотя это тоже важно. На перевалке всегда должны проверенные люди стоять.

Не могу не сказать о третьей великой паре Попсы. Таша Кралия. Красотка пухленька, яблочко спелое. Говорит только неважно. Не умеет. Не научилась. Да зачем ей, аппетитненькой, говорить-то складно. Для других утех у ей таланты имеются. Да и поёт не хуже другой попсяры. А что до утех, так это утехи, коими лучше в паре утешаться. И так, как правило, нормальные морийцы и поступают. А для утех этих выбран был Порно Завр. Завр – зверь, животное. Но вообще-то он человек. Зато какой экземпляр! Качок. Но в меру. Усердием своим не задавивший в себе α-самца. Признаки самцовые сохранил и даже развил немерено. Что и демонстрирует в паре с Кралей своей. На сцене. На плакате. На площади. В клубах. В присутствии журналистов. Под музыку. Без музыки. Она с упоением играет на его волынке, он – привычно и артистично играет на её лютне. Тысячи и тысячи оболваненных тинейджеров с восторгом наблюдают эти представления, суррогаты «искусства» и «любви»; считают – это и есть настоящая, правильная жизнь.

– Ну, хватит, Капитаныч, не надоело тебе болтаться по Щеповкам да Попсовкам, – говорит Диж Быж, сопровождавший Александра по окраинам Мории. – Видать, понравились тебе наши морийки попсовые да гламурные. Скажи старому товарищу, ведь правда, хороши?! Мне так очень нравятся. Есть на что посмотреть.

– Сам, однако, жену себе выбрал не из Попсы и не из гламура.

– Это так, конечно, но у любой симпатичной молодой женщины есть немного гламура и даже немного Попсы. Ты сам-то не увиливай. Скажи, нравятся тебе наши клёвые морийки?

– Нравятся, пожалуй. Хороши твои морийки попсовые. И женщина-лебедь, и Кралия. И матрона ваша Лала. Обаятельная особа, неглупа. Есть в ней что-то, видимо, магнетизм какой-то. Неслучайно Лала – предмет обожания миллионов. И другие есть барышни. Анфиса хороша. Ксетка, дочь Чобака. Беда, что барышни эти заплутали немного. Не туда бредут сумеречные девы. Любовь, друг мой, всюду вокруг нас, везде, только руку протяни. Любовь к ребёнку, к женщине, к Отчизне, к создателю. Она везде. В семье. В храме божьем. Любовь – дело обоюдное, приватное и сокровенное. Она не терпит излишней публичности. Здесь же – всё на людях. А есть ли любовь эта, если всё на людях? Хуже того – всё на продажу. Может, барышни они и неплохие. Да забрели не в ту сторону. Однако не судья я им, Диж Быж, и не будем об этом.

Попсовые ребятишки ваши – тоже неплохие. Парно, правда, мне не показался. Заврообразный уж больно. Хотя и красавчик. А вот Клайвик и Симка – ничего себе. Весёлые парни. Не зловредные. Вот такие ребята забыли бы о своей Попсе, нарожали бы малышей со своими подружками, вырастили бы из них добрых да веселых морийцев – стало бы тогда, кому Морию поднимать. А, может, и есть уже такие, да мы с тобой не знаем их просто. Что скажешь, Диж? Молчит Диж, редкий случай.

 

Отвязная слобода

Ещё один посёлок Тщемории. Поселок отвязных. Не похож на Щеповку, на Попсовку – тоже не похож. Отвязные сами по себе. Ни с кем не считаются. Никого не принимают в расчёт. Называют свой посёлок – Отвязная слобода. У щепатых и попсян своя слобода. У нас – своя, говорят они. Здесь в небольших домиках, иногда ветхих, редко богатых, разных, живут безбашенные, разгуляевы, безрассудные, непредсказуемые – отвязные, одним словом. Разбитные. Некоторые – убогие, иногда – знатные, известные. Тоже разные. Нельзя сказать, что Отвязная – барышня без рода без племени. Старшая из дочерей матери Понятия и отца Ништяка. Тощая, мосластая, беспутная, неопрятная. Молодая, пока ещё молодая, порывистая, безрассудная, неудачливая. Нелюбимая, увы. Не любят её в семье. За бестолковость, строптивый нрав, капризность, своенравность. За свободолюбие, да и за прямоту тоже. Кто же прямоту любит в семье блатных и приблатнённых? Нелюбимый ребенок в семье Братанов, разве ему хорошо живётся? А семья та – вся Мория наша, Братанская страна.

С детских лет знает жизнь не понаслышке. И жестокость, и несправедливость жизни по понятиям. Знает и то, что все и всяческие проблемы в Мории решаются не по совести, не по уму, а по праву силы. Бранное слово, обеденная лексика, по-учёному, известны ей с колыбели. Бесстыдством и распутством тоже не удивишь барышню Отвязную. Для неё всё сокровенное – явно явлено. Как в мире диких зверей. Никаких тайн, никакого стыда: сиськи-письки, штучка в штучку, перчики хреновы, вагизмы, кысы-пысы, а слова, выражения, терминология – бра-танские точь-в-точь, да покруче будут – добавьте юношескую пылкость, экстремизм, браваду Отвязной. Добавьте неопрятность в помыслах, в словах, в выражениях, в действиях, в поступках. В одежде, в круге знакомств, в жизнезанятиях. Всё бы поняли в родной семье Британской. Не чужие вроде. Да не получилось из сестренки ни наводчицы, ни Соньки – Золотой ручки, ни бандерши, ни киллерши, ни даже элитной проститутки, ничего, в общем, толкового не получилось. Конечно, подворовывает продукты в супермаркете, иногда курицу в вагину засунет, чтобы мимо охранников пронести. Забавно. Но ничего серьёзного. Такого, что могло бы повлиять на отношение к ней братьев. Не было у Отвязной ни размаха, ни холодной жестокости, не было ледяного Ништяка в голове, столь необходимого для строгой жизни по понятиям, чтобы стать стоящей фигурой в правильном Братанском мире. «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой». Можно было бы и так сказать. С одной стороны. Но и не Татьяна Ларина, конечно.

Вроде, плохи дела Отвязной. А, может, и нет. Как посмотреть. Не было, как я говорил, у Отвязной настоящего звериного оскала. Слишком хорошо знала она цену жизни по понятиям, цену обманкам этой жизни, её показной справедливости и показной же беспристрастности. Так в самом центре помойки вырастает чертополох, который в нужный момент неожиданно даёт пушистые, мягкие лилово-пурпурные цветы. Без лепестков вроде, одни волоски. Но очень милые цветы, симпатичные, почти безвредные.

Много, очень много было в Отвязной силы, буйства, напора, а жестокости не было. Ненависти к людям не было. Зато к порядкам, принятым в стране, в родной семье Отвязной, к так называемым лидерам, к национальному лидеру, к правоохранителям, судам, к дубовой госмашине была неприязнь. К людям неприязни не было. Была бы – легко вписалась тогда Отвязная в лихую семейную жизнь да обласкана была, да жила бы в любви и богатстве. Нет, не любили её братья, влиятельные Братаны. Неловкую, никудышную. Будто не нашего рода, будто не сестра нам, говорили они. Добро бы грохнула кого. Развела по распоняткам. Не нашего рода лахудра получилась. Живи сама, как хочешь. Помогать тебе не будем. Да и мешать тоже. А что по рукам пошла да подворовывает помаленьку, – это ни о чём не говорит. Кто без греха, у кого этого нет? И у мужиков, и у сук, и у кума, и у курицы, и у петуха, и у коня – у всех есть. Таких нет, у кого этого нет. А если и есть такие, у кого этого нет, – покажи мне – враз петухом сделаем. Ладно, живи, сестрёнка, своим умом, коли такая жизнь нравится. А что против наших авторитетных товарищей – так это зря. Не одобряем. К тому же, ты против полиции, против Братанов «несправедливых», против братьев своих. Но от политики, говорят, далека Отвязная, слава тебе господи, не идёт в политику стыдобушка наша. Что правда, то правда – зла от неё никакого. Одно кудахтанье пустое, крики да болтовня. Может, и неплохо. Каким-то дуракам интересно это. Пусть отвлекаются. Пар выпускают. Пока серьёзная братва свои дела обтяпывает.

Так рассуждают братья. Братаны. Отвязная тем временем растёт. Живёт своей жизнью. Не такой, как все. Чем же занимаются они, эти отвязные? Кровь кипит, гормоны бурлят в молодых телах. Свободы нам, свободы! Будем делать, что захотим. Сломаем все запреты. Покажите нам, что ещё не разрешено, – мы сделаем это. (Какая энергетика!) Вы не привыкли что-то видеть – смотрите, мы заставим вас смотреть! Вы не привыкли что-то слышать – слушайте, мы заставим вас слушать. Вы никогда не видели прилюдно мужского достоинства – смотрите все, молодые, старые, закосневшие, замшелые, ханжи, безмозглые импотенты, вы не видели наших женских укромностей, не закрывайте стыдливо глаза, смотрите все, штучка в штучку, горделивый приап-приапчик входит в блажную долину… Вы не привыкли делать, что хотите. Учитесь. Мы залезем на кареты самых важняков, будем танцевать, петь и орать; вы будете шокированы, потому что не привыкли говорить, что думаете, не привыкли слушать других, которые говорят, что думают, а ведь это как раз то, что думаете и вы. Не привыкли смотреть на то, что люди делают вдвоём в темноте. Смотрите, не отворачивайтесь, не отводите глаз. Каждый из вас хочет быть с нами, хочет быть на месте одного из нас.

Мы пойдём в ваши музеи. На вокзалы. Пойдем в ваши грёбаные храмы науки. В опозоренные ложью, воровством и сребролюбием скучные каменные громады, которые вы почитаете храмами господними. Мы залезем на крыши. На заборы. На ларьки. На строительные леса. Будем делать то, на что вы стыдитесь смотреть, о чём стыдитесь говорить, о чём каждый из вас втайне мечтает и вожделеет. Будем рвать подушки и разбрасывать пух и перья. Подключайся. Имей нас. Отхарь нас. Отымей, кого хочешь. Отымей за малого Ганса. Если хочешь – отымей за большого Ганса. Отымей за Гундягу. Вон тот, слышь, говорит – никого не имеет. Отымей за него. Тюрься за Гансов.

Мы перевернём кареты полицейских и служилых людей. Соорудим и взметнём над городом огромного, могучего Приапа, который поднимется – поднимется, вы всегда мечтали об этом, слабаки и ханжи, – выше самого высокого здания в вашем городе. Пустим в ваши суды тысячи тараканов – мадагаскарских, азиатских, морийских – тараканы будут лучшими присяжными в ваших судах. Публично осудим и повесим одного, двух, трёх американских индейцев, понаехали тут, и нескольких голубых. Накачаем их наркотиками. Чтобы были, как деревянные. Чтоб на веревках болтались, словно деревянные. В назидание. Конечно – представление. Конечно – спектакль. Пока что представление. Протест против ненависти властей к чужакам и геям. Сколько будет великолепной, бурлящей, живой, выразительной, такой привычной нам, обеденной лексики. И вслух. И на транспарантах. Будем целовать полицейских девок. Публично. Держать и зацеловывать. Лобзать мусор. Будем обливать полицейских мочой из бутылок. Краской – памятники Кифы Великого, Иоанна Летсера, Ёлко Палкина, другие памятники.

Будем раздеваться на улицах. На вокзалах. На выставках, на концертах. Наши лахудры раскрасят обнажённые груди в яркие цвета. Сиськостас. Будем бегать голыми по улицам. Купаться в фонтанах. Смотрите – мы совокупляемся. Мы сделаем всё, чтобы был скандал. Раздетые девки будут публично спиливать деревянные кресты. Такое представление. Никого не будут бить, калечить. Нам нужен только скандал.

Кто они, эти отвязные? Они действуют как партизанский отряд. Они одеваются в яркие одежды. Закрывают головы яркими шапками-масками с прорезями для глаз. Шапки называются Херсонесами. Корень слова понятен? С гитарами. С Херсонесами на головах. Они объединяются в группы. Где нет главных. Где все анонимны. Мобильная группа в активном режиме. Где каждый – актёр и режиссёр в одном лице.

Они появляются внезапно. Где их не ждут. Делают то, что никто не может предположить. Эпатаж. Неравнодушие. Смелость. Самоотверженность. Освободительный импульс. Протест против власти. Они вскрывают болезненные точки общества. Выразительный колорит. Фактура. Тщательно продуманный силуэт. Узнаваемый стиль. Трэш. Издевательства и глумление. Вызывающие у обычных людей смешанные чувства шока, растерянности и отвращения. Дерзко? Вульгарно? Да. Но энергетика! Но бунтарство! Радикально! И при этом – аполитично. Лозунги: «Грех не взорвать», «Бабушка после похорон», «Рыба-фишка». Непонятные лозунги.

Что это – искусство? Танец, музыка, текст? Нарочито детская стилистика. Нарочито примитивная музыка. Нарочито наивные движения. Как бы детская, неряшливая пластика. Многие делают это лучше. Даже Попса лучше поёт. Лучше танцует. У Попсы, у рэперов тексты лучше. Забористей. Нет, не искусство это. Вроде не искусство.

Серьёзные дяди называют выступления отвязных умным словом перфоманс (исполнение, выступление, представление в определённом месте, в определённой обстановке). Необычный поступок. Произносят ещё одно умное слово – морийский «акционизм». И другие. Арт-активизм, ангажированный перфоманс, делание акций. Под страивание разных каверз. Чтобы посмешней было, повульгарней, посрамней, поскандальней. Вроде всё-таки искусство. Тоже вид морийского искусства.

Их группировки: Бешеные Приапы, Сиськин бунт, Освободи брусчатку, Жизнь без Гансов, Вагинальная революция, Партия свободной любви, Девочки без комплексов, Лизуны.

– Эх, я бы тоже полизал. Интересно, хорошо ли они моются?

Их атрибуты: тараканы, моча, дерьмо, сперма, немытые приапы и вагины, нарочитая антиэстетика – мрак, тоска, тупоумие под облаткой непонятных, несуразных, претенциозных, нелепых слов и лозунгов.

Заумный морийский теоретик искусства объясняет:

– Современное искусство занимается современностью. (Каково?) Это стратегия шока. Смысл художественной акции состоит в том, чтобы нельзя было докопаться до смысла художественной акции. (Класс!) Это язык молодёжной контркультуры против культуры «взрослой» и «духовной». Междисциплинарный арт-проект. Нью вэйв, новая волна. Язык детского хулиганства, доморощеные тексты старшеклассников.

Пожилой либерал с потными руками, нервно облизывая губы, частит оживлённо:

– Шок, шок, шок, шок. Делать невидимое видимым. Эффект аппартации, «небесного явления», выход за мыслимые рамки ординарных и даже экстраординарных событий. За внешней оболочкой акции нарочито некрасивого, вульгарного совокупления. За видимостью обычного хулиганства, которое надо искоренять. За видимостью банального боевого раскраса племени тумба-юмба вы не видите факта появления лучшего произведения морийского искусства наших дней, появления великого дерева акционизма, маточного движения, которое заражает мир новым вирусом цветных революций морали. Вы не понимаете высоты нового искусства. Вы ещё не доросли до public art, до интервенционизма, который даст и уже даёт, глупо отрицать, результирующий социальный эффект.

– Перфоманс – не только представление, это ещё и поступок, – продолжает он. – Какие поступки у этих отвязных! Как они заражают нас. Как возбуждают. Лично меня они возбуждают. Давно уже не было такого. Я, можно сказать, махнул на себя рукой. Но как меня возбуждают эти экстравагантные, плохо помытые дщери улиц, предместий и городов. Это искушение… Я не выдержу этого… Они совершают поступки. А поступки – ключевой феномен современного искусства. О, это великое искусство публичного совокупления. Какой глубочайший подтекст. Он открывает сложные взаимоотношения между религией и искусством, между сакральным и секулярным, между искусством и ремеслом. Вылезание из нормы чего бы то ни было – это уже хорошо. А влезание, влезание… это прекрасно.

Для чего отвязным всё это нужно? Для денег? Денег, вроде, не даёт. Говорят, что у отвязных есть политические интересы. Из сбивчивых объяснений отвязных в редкие минуты, когда их сознание проясняется, можно вынести слабо выраженные предпочтения их посягательств. Главное – анти-Гансизм. Да что они могут сказать? Девушкам нравятся Гансы. Как могут Гансы не нравиться? Особенно большой. Большой Ганс, как известно, любит все большое. И девушки любят все большое. Но виду не показывают. А их глуповатые, нагловатые спутники сдуру вторят барышням – долой Гансов. От любви до ненависти… Что ещё? Борьба с полицией, другими правоохранителями… Тянет девчонок к крепким мужикам. Вот и кареты переворачивают, мочой из бутылок обливают, зацеловывают как бы притворно. А может, и не притворно, может, и очень даже нравится. Как это сочетается? Сочетается, видать. В Мории бывает такое. Сочетание несочетаемого. Потом всякие глупые слова, которые эти отвязные не очень и понимают: «децентрализация власти» (типа – долой власть), «перенос столицы» (нужно же что-то сказать для прессы), «защита леса» (где этот лес? – в Мории нет его). Ну и главное – «Фемины, вперёд!». Зачем это нужно их соратникам мужеского пола – неясно. Бунт сисек-пиписек. За сильных женщин. Женщину – во главе Мории (может, в этом что-то и есть). Пусть каждый спит, с кем хочет. Мальчик – с мальчиком, девочка – с девочкой, девочка – с собачкой, мальчик – с козочкой, долой запрет абортов и наоборот – пусть рождаются любые твари, плоды свободной любви. Нет – церковным запретам. Дорогу сильным женщинам. Женщинам не нужны мужчины. Женщинам не нужны дети, пусть детьми занимаются старики и убогие. Какая польза Отвязным от детей? Разве что укрыться за ребёнком от полиции, от правоохранителей: отпустите нас, отпустите, вы не видите – я с ребёнком, караул, обижают детей, обижают мать, не хватайте отца с ребёнком… И мочой его, полицая в форме, мочой… Дорогу Кэт, дорогу Гарадже, Похлёбке, Басистке, Шумахеру, Электрокоту. Ну и кликухи – покруче, чем у блатных. Нет – сексизму. Да – секстремизму, экстремизму в феминизме. Нет – любому неравенству полов.

Энергетика бунтарства. Так случается в Мории время от времени. В других странах – наверное, тоже. Бунт молодёжи. «В царство свободы дорогу грудью проложим себе». Грудью обнажённой, естественно; ярко раскрашенной – обязательно. Эта энергетика открывает дорогу для сноса крестов. Входной билет погромщикам в церковь, индульгенция гей-активистам к уничтожению христианских церквей, осквернению христианских святынь. Готика, панк-культура – под видом христианской молитвы, взамен христианской молитвы. Не напоминает ли это нам Всешутейский Собор времен Кифы Великого? Вы не понимаете, говорят они, – это нетрадиционная молитва. Куда уж нам, понять это. Молитва антихристу – совсем нетрадиционно. Две тысячи лет нетрадиционности той, может, и больше, может, и пять тысяч лет.

Они претендуют на лавры узников совести. Не надо бы нам реагировать столь бурно на дешёвую эту провокацию. Если бы во время акции не было озлобленных администраторов, возмущённых батюшек, если бы никто не обращал внимания… Акция не состоялась бы, сама собой рассосалась. Никто бы её не заметил. Мы реагируем, увы. Разные политические силы используют акции отвязных в своих интересах. И власть, и либералы. Кто-то и деньги делает. Всегда на обнажённом теле, особенно на обнажённом женском теле, кто-то делает свой бизнес, имеет свой интерес. Быть может, и деньги. На феминизме можно делать деньги. Обществу-то это зачем? Обществу, может быть, и не нужно. Даже вредно. Детей кто рожать будет? Феминистки, что ли? Геи? А кому-то очень даже нужны эти феминистки, эти акции. Кого-то с кем-то стравить, кого-то соединить, кого-то кому-то противопоставить. Власть опорочит либералов. Либералы – церковь. Церковь – феминисток и геев. Геи и феминистки – власть и церковь. Адвокаты работают на свой пиар. Верзила, бывший муж феминистки, по Америке шурует, дитё демонстрирует, денежки сшибает. Как интересно. Живенько. Все при деле. Можно позабыть о проблемах: о воровстве, преступности, попрании интересов обычных морийцев, о продажности судов, несправедливости, о нищете. Вот где можно порулить Тайной Канцелярии с её методами политического и психологического микса, Центрам нейро-языковых навыков и Канцу обобщённому, и серым пиджакам из Писка, и другим, тем, кто придумывает и запускает тайные пружины, управляющие глубинными течениями в обществе. Может, и другие какие политические тяжеловесы, может, и сам Князь Тьмы на этой мелочёвке, безмозглой отвязной кильке, тоже поживиться смогут. А как интересно пожонглировать квазинаучными терминами «теоретикам» акционизма. Акция проведена, крики, визги отшумели, дивиденды получены, отвязных – на помойку истории. Доживают бунтари доморощеные в безвестности и нищете. На окраинах Отвязной слободы. В лачугах и трущобах. Живут убого. Редко кто доживает до старости.

Но давай задумаемся. Нам с тобой кажется неестественным это бунтарство молодых? Отречение от сложившихся устоев общества. Отделение себя от всего общепринятого. Формой поведения, одеждой. Декларирование этого отделения. Отрицание культурных традиций. Так ли неестественно анархическое бунтарство? Удар жёсткого кулака: оскорблять, провоцировать, эпатировать, призывать к мятежу, не конкретному, а к мятежу всех против всех и вся. Призыв к насилию над моралью, нравственностью, удар по нормам, укладу, привычке. Революции, которые происходили, происходят и будут происходить. Революции – не просто спонтанные перевороты. Они готовятся в сознании масс. Нужно время. Накопление мелких событий. Маленьких событий. В том числе революций отвязных малышей. Так говорил Диж Быж капитану Александру, пока они знакомились с жизнью обитателей Отвязной слободы.

Мы, современные морийцы, продолжал поэт-патриот, знаем и помним футуристов Мории. Авангардного течения, возникшего незадолго до революции, установившей

Народно-Морийскую диктатуру. Футуристов, отвергавших всё и вся, что было до них. И писателей, и философов, и поэтов. Всю культуру. Христа. Мы хотим будущего сегодня. Так они говорили. Это кубофутуристы, эгофутуристы, мезонисты. «Мезонин поэзии». «Центрифуга». «Левый фронт». «Эх, эх, без креста. Катька с Ванькой занята. Чем, чем занята?.. Тра-та-та». «Пощёчина общественному вкусу». Похоже на отвязных. Но как они изменили нашу жизнь! «О, рассмейтесь, смехачи! О, засмейтесь, смеячи!» Смехачи, смеячи, смеюнчики. Какой восторг, это «заклятие смехом»! Слова-ветераны и слова-новобранцы. Сколько славных имён вписали футуристы в историю искусства Мории и в мировую культуру.

Всей душой приняли они морийскую революцию: «Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!». Не только футуристы, другие буйные, молодые, отвязные тех времён. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем. Мировой пожар в крови. Господи, благослови». Потом пришло отрезвление. Морийская молодежь, «из народа» ли, из интеллигенции, до революции сидела и ждала. После – дождалась и села. Получи будущее сегодня. Задумаемся над этим. Время прошло. Никого уже нет в живых из отвязных футуристов прошлого, но футуристы Мории остались в сердцах морийского народа. Останутся ли отвязные сегодняшние в наших сердцах? Сомнительно что-то.

– Так ли уж неизвестно нам притворное безумие отвязных? – думал капитан Александр. – Эта нарочитая безнравственность с целью самоуничижения. В поисках поношений от людей. Насколько это хорошо известно морийцам. Особенно – морийцам. Они, отвязные эти, – традиционные морийские юродивые. Притворные безумцы. Вроде в шутку высмеивающие человеческие пороки. Moiyr дерзостно сказать монарху, государю, канцлеру правду, сказать то, что никто не решится сказать. Что монарх никогда не стерпел бы. Вельможа никогда не стерпел бы. Держиморда, обобщённый Канц, вселенский хам… А от шута стерпят. И те, и другие, и третьи. И посмеются. И нам надо терпеть.

Вспомним кощунства масленичного и святочного разгула, которые почему-то не отторгает, но принимает душа благонравного христианина. Наступают дни, когда нужен разгул, нужны малые кощунства, чтобы перевернуть, встряхнуть заскорузлую, зачерствевшую душу, заставить подумать заново о том, что, казалось, уже точно известно, вернуться к извечным истинам и, встряхнувшись, чуть помолодев душой, начать новый путь к Господу, сначала – чуть другим путём, с чуть более свежим взглядом. Встряхнитесь, морийцы. Посмейтесь над отвязными. Потерпите их. Полюбите их такими, какие они есть. Они ведь тоже дети Мории. Дети, сыны и дочери Отца нашего небесного. Это испытание для вас. Испытание не такое уж тяжёлое. Бывали и похуже. Смех всегда помогал морийну в невзгодах. Посмейтесь. Посмейтесь вместе с весёлыми, буйными, нелепыми и недалёкими, отвязными девчонками и мальчишками. Не является ли единственно верным такой взгляд: защищать право другого говорить то, что вам не хотелось бы слышать, показывать и делать то, что вы не хотели бы видеть. Простите их. И вам простится. Не судите да не судимы будете. Помолитесь за их бедные души, томящиеся в паутине сатанинских искушений. Вспомните их отрешённые лица, будто не здесь присутствующие, их остановившиеся глаза, тяжёлый взгляд этих глаз. Будто не они свершают все эти мерзости. Не втягивайтесь в возбуждённую тряску шумов, споров, оскорблений, бесовскими волнами расходящихся вокруг этих несчастных. Помолитесь за спасение их душ.

Вот с такими противоречивыми мыслями покидал капитан Александр Отвязную слободу.

Хватит нам бродить по Тщемории, думает Алесандр. Да и по другим слободам. Последуем мудрому совету Ганса ГАНСА и посетим знаменитую Академию морийских наук, таких наук, о которых, как мне говорили, в других странах слыхом не слыхивали.

– Диж, дорогой, давай возьмём с собой Штурмана. Он молод, образован. Любит новации. Влюблён в технику, увлекается новыми необычными идеями.

 

Хроники параллельной истории

Гости Мории в сопровождении поэта-патриота двинулись в сторону старинных зданий Академии, но попасть туда сразу им не удалось. Нежданно-негаданно им пришлось окунуться в проблемы морийских исторических хроник.

Не то чтобы посетители Академии – Александр, Штурман и Диж Быж – очень хотели ознакомиться с морийскими хрониками, тем более – хрониками параллельной истории. Ни капитан, ни Штурман ничего раньше не слышали об этом. Так получилось. Само собой. Они не вошли ещё на территорию слободы, где размещались здания Академии, только-только приближались, как к ним рванули двое мужчин странного, необычного вида. К нам, к нам, кричали они, размахивая руками. И застыли вдруг на месте, ни слова не говоря.

Академик Анатолиус Фомкинт Неверующий. Неостепенённый Глеполиус Носсовкинт Любопытствующий. Это Ант и Глеп, «новохроны», авторы новых исторических хроник Мории, объясняет спутникам Диж Быж. Академик и его неостепенённый товарищ крепко держатся друг за друга, руки неловко согнуты. Совершено одинаковые фигуры, словно Тра-ля-ля и Тру-ля-ля. Волосы прилизаны и аккуратно зачёсаны. Лица худые, безбородые. Кожа жёлтая, восковая, плотно, без морщин обтягивает кости черепа. Запавшие рты. Глаза – тоже запавшие, светятся безумным светом. Пиджачки болтаются на худых плечах и впалой груди. Галстуки куплены, видимо, лет сорок назад, серые и затёртые. Безо всякого представления капитан Александр узнаёт, кто есть кто. Спросишь, как? Очень просто. На груди одного написано Ант Фом, у другого – Глеи Ноесов. А на спинах: «кинт, акад» и «кинт, неостеп» соответственно.

– Чо смотрите? – внезапно закричал Ант.

– Думаете, восковые? – вторил ему Глеп.

– Если думаете, что восковые, – деньги надо платить. Иначе не пойдёт!

– И задом наперёд, совсем наоборот. Если думаете, что живые, – скажите что-нибудь.

– Пожалуйста, простите нас, мы не хотели вас обидеть, – сказал Штурман.

Капитан Александр вспомнил известное в Мории стихотворение Дижа Быжа о «новохронах».

Два верных друга Ант и Глеп Решили вздуть друг дружку. Ведь Ант неверно толковал Историю пастушки. Прелестной Неотеты-феи, Родительницы Мории, веселенькой пастушки. Вот Диктатуры Чёрный вран Бьет крыльями во мраке. «Да чёрт с ней, с Морией!». Бегут, Совсем забыв о драке. Два новохрона-дурака, совсем забыв о драке. Но ворон мимо пролетел — Опять готовы биться Два бузотёра, Ант и Глеп, Чтоб истины добиться, Кто Морию и как зачал, чтоб истины добиться.

– Не обращайте на них внимания, друзья, – сказал Диж Быж. – Это хроноложцы, создатели ложных хронологий. Вечно они всех троллят.

– Я знаю, о чём вы думаете, гости на погосте, – заявил Ант. – Но это совсем не так. Просто исторический кавардак. Сальто-мортале. И не таких видали! Через себя кидали!

– И задом наперёд, совсем наоборот, – подхватил Глеп. – Если б всё по Скалигеру, гугеноту, староверу. То оно бы так и было, так и дальше долго б плыло. Но раз уж это все не так, то в хронологии – бардак.

– Хронос Скалигера в склеп…

– Сложат дружно Ант и Глеп!

– Знакомьтесь, друзья, – сказал Диж Быж. – Ант, академик, математик. Глеп, неостепенённый, историк.

– Ничего подобного, я, Ант, – астроном!

– А я, Глеп, – астролог.

– Я – расшифровщик древних рукописей, знаток доморийских языков.

– А я – исследователь артефактов.

– Я – специалист по радиоуглеродному анализу.

– А я – по термолюминесцентной датировке.

Долго продолжались препирательства, пока Александр, наконец, не прервал их:

– Вы не устали, друзья? Может быть, отдохнёте? Запыхавшиеся Ант и Глеп сконфуженно посмотрели

на Александра, они вспомнили, что вознамерились встретить гостей, а вместо этого зачем-то стали препираться. «Премного благодарны, визитёры-вояжеры. А вы знакомы, гости на погосте, с настоящим летоисчислением человеческой цивилизации?». Не ожидая ответа, дружно, наперебой, забыв распри, они стали рассказывать о «настоящей» истории. Вот что узнали путешественники.

Что Ант и Глеи радикально пересмотрели историю человечества. И создали «Новую хронологию». Что существующая хронология исторических событий в целом неверна, что письменная история человечества значительно короче, чем принято считать, что она не прослеживается ранее XV века, а «древние цивилизации», государства античности и раннего средневековья никогда не существовали и являются лишь фантомным отражением гораздо более поздних культур.

Памятники, ранее XIV–XV века датируемые, заявляют Ант и Глеи, малочисленны, в тщательном исследовании подлинности нуждаются и в анализе содержания, допускающего, как правило, интерпретации различные. Никаких свидетельств достоверных ранее XIV века не существует! Письменность возникла в XIV–XV веке. Более старых письменных источников нет поэтому, и быть не может. Ошибочность существующих хроник, которыми «грузят» ваши неокрепшие мозги, датированием неверным источников письменных вызвана.

Смысл теории нашей в том состоит, что история древнего мира в целом и история средних веков в частности Скалигером выдуманы. До отплытия Мории в начале века XVI в Европе (не говоря уже об Азии, Африке и Америке) только дикие орды были. Неоформившиеся народы, культуры и письменности не имевшие, бродили беспорядочно по холмам и долам Европы, находясь в страхе постоянном от беспомощности своей перед судьбой, грозными богами языческими, зверьём диким, природой и болезнями ужасными. В Европе лепра, чума, сифилис, холера свирепствовали.

Самые умные, самые инициативные, мужественные самые люди, выходцы из разных стран, собрались вместе, огромный корабль Морию создали и решили покинуть эту сушу, в грехе погрязшую. Они взяли с собой все существовавшие в те времена книги исторические об истории прежней. Но книг этих было мало очень. Книги и летописи друг другу противоречили, не датировались, и ошибкой считать их достоверными было бы. Известная нам история, которую действительно подтвердить можно, только с Мории начинается. Дети Посейдона, морийцы, совершенную цивилизацию создали. Теперь говорить любят: «Атланты!», «Атланты жили четыре тысячи лет назад». Что Атланты – верно это. А что четыре тысячи лет назад – неправильно. Атланты и есть морийцы. Мы, морийцы, несли культуру в Европу, в Азию с Океанией, в Африку и Америку. Дикарям суши огонь дали, железо, дело кузнечное, ремёсла, скотоводство, земледелие, корабли водить научили по звёздам. Всё от нас пошло. Морийцы огромную империю образовали, почти всю территорию известного тогда мира покрывающую. Недаром Кифу Великого называли Императором.

История в XVI веке начиналась.

Геркулес (так его в Риме звали), он же – Геракл (в Греции). Наш был, мориец. Остров Мория пройти в Средиземное море не мог. Геркулес раздвинул скалы – Геркулесовы столбы образовались. Пасть порвал и задушил льва Немейского, что грозой мирных жителей востока Ближнего был. Иудеи называли Геракла Самсоном. Жена Геракла, Деянира, погубила Геракла, дав ему плащ отравленный. Иудеи считали, что Самсона Далила погубила, отрезав ему во сне волосы и лишив силы тем самым. Разные народы по-разному, но похоже жизнь описывали и подвиги великого героя воспевали.

Зевс, Аполлон, Прометей, Гефест не на Олимпе жили, на Мории.

За золотым руном в Колхиду морийцы корабль Аргонавтов посылали. Древнюю Трою не греки, а морийцы завоёвывали. Только морийцы придумать Троянского коня могли. Литература, как бы древняя, что нынче греческой зовется, вся, без исключения, морийцами написана. Может, те писатели и греками были, да жили и писали они на борту Мории. Гомер, Эсхил, Софокл, Еврипид. Это потом, с лёгкой руки Скалигера, европейцы, иудеи, египтяне историю Великой Мории себе присвоили да разместили свои исторические фантазии, мистификации за 2000 лет до н. э., за 6 веков до н. э., в первом тысячелетии н. э. и т. д., даты всякие из глубокого прошлого напридумывав аж до XVI века. А ничего не было этого до XVI века. Христианство откуда взялось? С Мории. От Иоанна Летсера. Иоанн Богослов, это сейчас его так называют. Крестителем он был. Иисуса крестил. А потом стал одним из его апостолов. Иоанн Богослов и Креститель Иоанн – одно и то же лицо. Высадились вместе, Иисус и Иоанн Летсер, на Кикладах. А потом христианство по всему Средиземноморью пошло. Распят Иисус был в XVI веке на самой высокой горе Босфора, на лысой горе Бейкос в Царь-Граде. Так что Голгофа на самом деле в Царь-Граде расположена, не слушайте иудеев. А император Константин, что принял христианство в Римской империи, – то самое лицо, кого славным князем Дмитрием Донским потом звали.

История, как её европейцы преподносят, – фальсификация сознательная. Все документы позаменяли мерзавцы всякие. Но мы-то, морийцы, знаем, нам известно, и документы у нас сохранились все, что достоверно подтверждённая история цивилизации всечеловеческой с Мории начиналась. Нас, дураков, не проведёшь. Анализ лунных и солнечных затмений, вспышки новых звёзд, появление комет наши выводы подтверждают. Традиционные хроники датам реальных исторических событий не соответствуют из-за преднамеренной фальсификации истории, которая проводилась по заказу или с одобрения различных сил политических, против Мории настроенных. Заговорщиков, всяких там Захарьиных и Романьиных. Подложные документы создавались. Настоящие, но нежелательные свидетельства подправлялись или уничтожались. Отдельные факты и реальные источники из истории письменной устранялись. Фальсификация массовой, согласованной и одновременно во многих странах хорошо организованной была. Враги наши историю великую Империи морийской замалчивают. Многочисленные источники, к разным периодам относимые, одни и те же события в действительности описывают. Такая ситуация из-за различных способов описания, языков и датировок в странах мира разных возникает. В результате, «дубликаты» или «фантомные отражения» реальных событий в различные исторические периоды попадают, тараторили Ант и Глеи.

– Сколько раз я это все уже слышал, – горестно вздохнул Диж Быж. – Да остановитесь, вы, дружнохроны.

– Знаю, о чём вы думаете, враги Мории, поклонники Скалигеровской лживой истории.

– И задом наперёд, совсем наоборот. Если Морию вы все-таки любите, Скалигера историю вы позабудете. С империи морийской люди планеты свой путь начинали, древний мир, средний век, христианство, всё морийцы создали и людям отдали.

– Софокл, Фемистокл, Еврипид и Гомер…

– Роттердамский, Брант, Босх и Дюрер…

– Культура, искусства, музыка сфер…

– Духовный подвиг и благородства пример…

– Ладно, ладно, хронологи. Не пора ль остановиться? Тролли исторические. Вы готовы за истину биться?

– Да, да, да, да…

– И задом наперёд, совсем наоборот, если были бы мы не готовы, значит, этой истины не было б снова, а она есть, никого не боится, так почему патриотам Мории, нам за неё не биться?

– Сколько было Иванов Грозных?

– Четыре.

– Нет, три.

– Нет, четыре.

– Чей сын был Александр Невский?

– Хана Батыя.

– Нет, Мамая.

– Нет, Батыя.

Диж Быж прервал эти пререкания об Александре Невском, напомнив Анту и Глепу о событиях недавнего прошлого:

– А когда при диктатуре вас пригласили подтвердить, что героем битвы Невской стал отпрыск племени поганого, вы кричали, что готовы о трудах своих забыть, что ошиблись вы и каетесь, чёрт попутал вас нежданно и негаданно. Молчите, нечего сказать? А надобно, ребята, знать, что на Канцлерских на выборах победил вчера товарищ Зед. Новым он хронологам шлёт диктаторский привет. Привет вам от Зеда! Уж кто-кто, а он-то хорошо вас знает. Вас и вашу «принципиальность».

Что случилось с академиком и неостепенённым! Кожа на их лицах ещё больше пожелтела, обтянула и без того выступающие скулы. Рты ввалились, глаза запали. И не горели уже больше нездоровым огнём. Застыли Ант и Глеп на месте, ни слова не говоря. Неверующий и Любопытствующий. Словно онемели. И вдруг, не сговариваясь, оба хронолога, открывателя новых горизонтов, дружно бросились наутёк.

– Бежали, – сказал Штурман разочарованно. – Ретировались, можно сказать. Испугались возрождения пролетарской диктатуры, испугались товарища Зеда. Никакого Зеда не предвидится. Это шутка Дижа. А я хотел поговорить с ними, с Антом и Глепом, поподробней. Хронологии действительно имеют ошибки. Их исправлением занимался Исаак Ньютон, а в России – Николай Морозов. Историки могут ошибаться в чём-то. В том числе и в хронологии. Но не на пятнадцать же с лишним веков.

– Не берите в голову, ни ты, капитан, ни ты, Штурман, – сказал Диж Быж. – Не учёные они вовсе, эти Ант и Глеп. Коммерсанты. Завалили Морию своими книгами о надуманной «Новой Хронологии». Народ читает. Здорово! Всё от Мории пошло! Как интересно, как своевременно и патриотично. Хорошие деньги сделали «правдолюбы», вот и вся их наука.

Два «правдолюба» Ант и Глеп Хотели вздуть друг дружку. Ведь Ант неверно толковал, Кто Невского подружка, Кто сына Хана Батыя, кто Невского подружка. Нахмурился товарищ Зед, Кто оболгал героя? «Да чёрт с ней, с истиной!». Бегут, Друг друга в страхе кроя, Два хронолюба-дурака, друг друга в страхе кроя. Постойте, вслед кричит Диж Быж, Я пошутил про это. «Хрен с ней, с историей». Бегут Они от гнева Зеда, Два «правдолюба»-дурака бегут от гнева Зеда.

 

Академия ненужных наук

Ну вот. Они, наконец, в Академии, расположенной на одной из окраин Петромории. Великий Кифа в стародавние времена налетел, словно Летучий Голландец из свинцовых просторов западных морей, воздвигал – что воздвигал? сам-то знал, что воздвигал? – в буре, в тумане, в набегающих волнах, перемешанных с почти такими же плотными облаками, в головокружении, в мелькании бегущих ног, рвущихся парусов и снастей, доносов, вельможных окриков, голов, что с плеч долой; зажигал огоньки адских кабачков, где бражничал, куда валил и валил честной народ полузамученный, разнося гнилую заразу. Что воздвиг-то он, в конце концов, великий император, неудержимый в своем порыве? Не разглядеть уже сквозь тьму веков. В те давние времена силой неистового Кифы и народа морийского, рвущего жилы на службе полубезумного Государя Всея Мории, поднимались из небытия, вставали из мшистых болот новые корабли, новые острова, новые набережные, земли новые, обманом созданные из воды, облаков и старых, наполовину затопленных судов. Высокие крыши, мачты, шпили прошивали иглами и зубцами промозглый зеленоватый туман. И оседал в этих местах, на островах призрачных, на грани двух чуждых миров моря и суши, христианский люд, униженный, раздавленный, ублюдочный, наполовину люди, наполовину тени. Прошли тёмные годы. Но лишь здесь, на этой туманной окраине остались домики времён Кифы Великого. По всей Петромории настроены громадины преогромные. Лишь здесь домики скромные. Бревенчатые, каменные, кирпичные, разные. Вот – домик зелёный. Синий, одноэтажный. Жёлтый, с ярко-красной вывеской. Такие точно домики были здесь в стародавние времена. Крошечные. Да никак не назовешь их неказистыми. Правильно построены они были инженерами Кифовыми в те суровые дни. Морийский классицизм. Параллельные линии на болотах некогда провёл Кифа. Лишаями обросли те линии. Гранитом. Камнем. Заборами деревянными. Властным повелением Кифовым начиналась здесь наука морийская. Создавалась Академия наук. Так и пошла наука с лёгкой руки Господина Всея Мории.

Академия морийская на пяти китах стоит. Три великих француза, приглашённых некогда Кифой, создавали Академию. Жан Бернар Леон Фуко, физик и астроном. Маятник имени которого подвешен был в Святоиоанновском соборе и по сю пору висит там, качается, показывая суточный поворот нашего планетарного дома. Мишель Фуко, философ, историк, заложивший своей прославленной книгой «Безумие и неразумие» фундаментальные основы жизни морийской. Умберто Эко, учёный, философ, создавший Академию ненужных наук и исследования ненужных вещей. Приглашённый из Швейцарии Леонард Эйлер, физик, математик, сторонник теории полой земли.

Из имён этих славных учёных мужей составили имя Академии. Академия ФЭК. Потом в шутку – может, просто на морийский манер – произносили: Академия ФАК. Вот и пошло слово ФАК. Со временем приобрело не совсем приличный смысл. А что тут, собственно, неприличного? Ну ФАК, так ФАК. Любовь чувственная. Неплохо. Плюс наука. Да любовь чувственная. Что ещё морийскому учёному, скромному, славой и деньгами не избалованному, от жизни земной надобно?

А кто пятый-то кит? Четыре названы. Пятый – Лом, Михайлов сын. Президент Академии в те давние времена. Первый Президент мориец. Он и теорию тепла создал, и атомно-молекулярную структуру материи открыл, и волновое движение частиц света. Много открытий в химии сделал. Науку новую, физическую химию, создал. Науку о стекле. К открытию водорода приблизился. Вот тебе и ненужные исследования.

Гости беседуют с Президентом Академии Мстиславом Кедром-Курчавым, что правит теперь науками морийскими у руля Академии. Щёки выбриты, борода на подбородке вытянута вперед длинной лопатой. На голове – парик в крупных белокурых буклях. Рослый полноватый мужик. Глаза быстрые, внимательные. Речь, движения неторопливые. Поздоровался за руку со всеми. Руки большие, сильные, тёплые, сухие. Рассказывает гостям о дураках, ненормальных, о сумасшедших. А и верно, что именно об этом говорит. Тема для Мории самая что ни на есть важная получается.

Как учил великий основатель нашей Академии Умберто Эко, половина людей – нормальные, половина – сумасшедшие. Те, кто работает в Академии, как правило, сумасшедшие. Нормальный человек отличается логикой суждений. Он не может выйти из круга «заклятия нормального», определяемого Гёделем. Не может выйти из принятой системы суждений; в рамках этой системы не может он доказать истинность этой системы или её ложность, это сделать невозможно. Примером неразрешимости подобных проблем являются парадоксы. «Я лжец», – сказал Эвбулит из Милета. Правду он сказал или нет? Если сказал правду, это означает, что он лжёт. Если лжёт – значит, говорит правду. Выход из заколдованного круга увидит только «ненормальный» (сумасшедший). Который скажет: нет ничего невозможного. Всё невозможное – возможно. Каждое истинное суждение одновременно ложно. И наоборот. Вот так появляется вероятностная логика, которую трудно объяснить «нормальному» человеку, но которая ближе к жизни, чем обычная, понятная всем логика. Только сумасшедший может сделать открытия, может открывать новые горизонты.

Мы в Академии должны уметь безошибочно и с первого взгляда определять, опознавать сумасшедших. Для этого надо знать стадии сумасшествия и виды ненормальных. Во-первых, это идиоты с врождённым нарушением щитовидной железы, гипотериозом. Лишены дара речи, почти лишены мышления. Ни на чём не могут сосредоточиться. Кретины, одним словом. Для них всё возможно. Будут стучать в закрытую дверь лифта, чтобы им открыли, есть суп вилкой, намазывать пальцем масло на бутерброд. Здорово, конечно, достаточно ненормально, но, пожалуй, чересчур. Идиотов легко узнать. Таких мы исключаем из рассмотрения и в Академию не берём.

Олигофрены (в легкой степени сумасшествия – дебилы, в средней – имбецилы) – это уже другая публика. Речь бедная, невыразительная, но более или менее правильная. Они инертны, внушаемы. Мыслят конкретно и примитивно. Отличаются особым обаянием смеси недалёкости и искренности. Как объяснял достопочтенный Эко, олигофрены всегда попадают пальцем в небо. Специалисты по ляпсусам. Церемонно ухаживают и говорят старомодные комплименты девице лёгкого поведения, барышне по вызову, которая понимает только: «в койку» и «сколько?». Заводят разговоры о гносеологии со Скинами и Лимами. О подвигах Приапа – с монашками ордена Кларисс. О своих мозолях и геморрое – на званом аристократическом приёме. Спросят о здоровье у того, у кого сгорел дом. Очень ценные люди в светских тусовках. Предоставляют неисчислимое количество поводов для разговоров, обсуждений и общего веселья. Отдельные представители хороши в дипломатической сфере. Богато одарены буржуазными добродетелями. Вымирающий вид. Адмирал Жоажен Мюрат Недотёп, проходя вдоль шеренги выстроившихся на палубе моряков, останавливается против одного из матросов в килте. Жоажен в восторге – моряк в юбке с голыми причиндалами! «Вы шотландец? – Так точно, ваше высокопревосходительство. – Молодцом! Продолжайте, продолжайте». Адмирал-олигофрен. Великолепный образец.

Олигофрены также легко опознаются. Они рассуждают, как мы. Только со сдвигом по фазе. В научной работе применения не находят. Разве что – для обслуги, в области сервиса, на второстепенных должностях.

Самая большая группа сумасшедших – дураки. Мы окружены дураками. Особенно на Мории. Спасения от них нет. И слава Богу. Они нам как раз и нужны. Дураки, как правило, в других странах и на других континентах остаются нереализованными. Но не на Мории. Дураки – это наш контингент. Отличие дурака от нормального не в сфере поведения, а в сфере сознания. Он может делать правильные умозаключения, но ошибочным путём. Например: «Морийцы, живущие в Петромории, – дураки. На острове Мория живут только морийцы. Значит, все жители Мории – дураки».

– Позвольте прервать вас, уважаемый Президент. Приведу пример умнейшего из дураков, – сказал Штурман. – Святой Ансельм, свечения и огни имени которого мы часто наблюдаем в полярных морях. Он посчитал доказательством существования Бога тот факт, что при рождении человека Бог вложил в его разум идею о себе, о Боге, существующем вне нас и вне этого мира.

– Однако монах Гонилон опроверг это доказательство: «представление о чем-либо – не есть факт его существования». Утверждения Ансельма и Гонилона сами по себе кажутся абсолютно логичными, но так же легко опровергаются друг другом, – ответил ему Диж Быж.

– Оба мыслителя вполне могут претендовать на звание дураков обыкновенных; именно таких мы с удовольствием принимаем в Академию, – с улыбкой сказал Кедр-Курчавый. – Да и вас обоих, Дижа Быжа, известного поэта-патриота, и Штурмана, юношу, не утратившего интереса к науке в суровых испытаниях морских путешествий, вполне можно было бы удостоить высокого звания дурака Академического. С чем вас и поздравляю.

– Хочу добавить в связи с этим, мои высокоучёные собеседники, что Господь бог всемогущ; он создал себя ещё и немыслимым, таким, чтоб мы не могли разобраться, каков он, Господь бог. Цель сотворения самого себя – доказать космическую природу неумных и ненормальных. Вот, оказывается, какова высшая цель творения – прославить дураков! Как видите, я, капитан Александр, тоже хочу попасть в вашу тёплую компанию академических дураков.

Все посмеялись и Президент продолжил.

Дурак умеет доказывать свои тезисы – у него своя кособокая логика. Из двух частных посылок он выводит универсальный закон. Как любит говорить наш поэт-патриот Диж Быж, – «дурак, всеми любимый шут, выворачивает наизнанку, отрицает, высмеивает общепринятую лживую логику. И оказывается прав. Наша глупость – его мудрость». Потому-то наша морийская наука, основанная на противопоставлениях и парадоксах, оказывается столь успешной. Великий Эко учил нас:

История логики – это выработка приемлемых понятий Глупости.

Крупный мыслитель – рупор глупости другого.

Мысль – сгусток энергии, когерентная форма глупости.

Глупая мысль – некогерентная форма другой мысли.

И наконец, четвёртая группа сумасшедших: психи, психопаты. Люди неуравновешенного душевного склада с признаками душевного расстройства. «Меня похитили синие маленькие гуманоиды без носа. И насиловали, насиловали, насиловали…». Опознать психов нетрудно. Они очень похожи на дураков. Но, в отличие от дураков, не имеют навыков и приёмов логических рассуждений. У них вообще нет логики. Любой тезис подтверждает все остальные. «В детстве его мамка ушибла, с тех пор отдаёт от него немного водкою». «Никак нельзя ему живым быть, потому я уж лет двадцать за упокой его души подаю, так нешто может это человек выдержать. «Никогда не забуду (он был или не был, этот вечер)». «Иван Иванович несколько боязливого характера. У Ивана Никифоровича, напротив того, шаровары в таких широких складках». Психи свободны от необходимости что-либо доказывать. Они видят мир искажённым и делают неправильные умозаключения. Зато у них могут быть внезапные озарения. И у них самые лучшие внутренние побуждения. Психи готовы отдать последнее. И жалостливы очень. «Глупая баба, сидя на возу, часть поклажи на колени берёт. Чтоб лошади легче было». Психи – тоже наши клиенты.

Два слова о нормальных. Нормальных на самом деле вообще почти не бывает. Нормальный в разные моменты времени и жизни может быть в любой фазе сумасшествия. И вот тогда он может оказаться очень полезным для науки. То есть если нормальный немного «ненормальный» или немного дурак, он может нам подойти. Для воспитания этой ненормальности, для подготовки «хороших, правильных» дураков Эко создал у нас несколько отделений ненужных наук и ненужных исследований. Хотя у нас все науки такие. Но это как бы тренировочные базы для выявления и отбора наиболее талантливых дураков и психов.

Как и мечтал Эко в свое время, у нас созданы сейчас четыре отделения беспредметных изысканий, умствований: ненужных (неприкладных), неважных (несущественных), невозможных (несусветных), несовместимых (паро-доксизмов).

В Отделении ненужных умствований вырабатываются новые неприменимые научные проблемы, знания и умения, разрабатываются глубинные основы ненужности, воспитывается тяга к ненужностям. Классическим предметом этого отделения является пилокотовасия – «искусство быть на волосок от», введённая в наши учебные планы ещё отцами-основателями.

– О, мы наслышаны об этом, – вставил вездесущий Диж. – Пило и нано – любимый конёк Ганса младшего. Это нанотехнологии. В смысле техники. Наносвободы. В смысле демократии. И наноуспехи. В смысле развития общества. Это пило-технологии, в смысле бюджета (как «распилить» бюджет). Да и сам он, младший Ганс, всегда балансирует «на волосок от». Такую жизнь выбрал для себя нано-Ганс, Ганс маленький.

– Или, – продолжил Президент, – создание механического устройства для напоминания нам дат рождений и смерти троюродных дедушек и бабушек наших двоюродных тётушек и дядюшек. Очень важная разработка.

Достижения отделения неважных изысканий отмечал с восторгом ещё в свое время Лемюэль Гулливер, посетивший Морию. Тогда его восхитили исследования морийских учёных в таких областях, как:

– влияние стрижки ногтей на деторождение;

– влияние направлений ветра, господствующих в стране, на количество гласных в языке;

– влияние почерка на отношения с соседями.

Основные научные силы Академии собраны в отделении невозможных (несусветных) проблем. Главная задача отделения – выявление глубинных оснований невозможности, в особенности – эмпирической (опытно доказываемой) невозможности. Молодому исследователю очень важно привить тягу к разрешению проблем невозможности. Всей своей двухсотвосьмидесятилетней историей наша Академия доказывает, что всё невозможное – возможно. И, более того, невозможное – необходимо. О великая морийская наука!

Вот перечень тем (предметов) исследования этого отделения: пятистопный ямб в азбуке глухонемых, зерновая диета хищных птиц, акварельная живопись Стоунхенджа, современная литература древних Лемурийцев.

Посыпались предложения от Дижа Быжа и Штурмана. Грамматика кольчатых червей. Верхнее «ля» глубоководных кальмаров. Летательные аппараты древних инков. Христианская иконопись бедуинов. Охота на китов в жизни снежных барсов. Строительство готических соборов кочевниками времён Чингисхана. Межвидовая взаимопомощь и товарищеская выручка белых медведей и антарктических пингвинов. Добавьте ещё «тюремную демократию», сказал капитан Александр, примером осуществимости которой была в недавнем прошлом Народно-Морийская диктатура. Вы сами убедились, друзья мои, сказал Президент, сколь увлекателен предмет наших исследований. Народ морийский валом валит в нашу Академию. Все хотят публиковаться по этим темам. Вот она прорывная поступь реальной науки.

Нам надо ещё немного поговорить о несовместимости, которая в отличие от несусветности, эмпирической невозможности, представляет собой терминологическую невозможность. Направление оксюмористики. Оксюморон – умная (остроумная) глупость. Оксюморон близок к парадоксу, с одной стороны, и к катехрезе (переносному значению) с другой. Он пытается совместить обоюдно противоречивые предметы, вскрывает противоречия в явлении, передает динамику мышления и бытия. Оксюморон может быть стилистической фигурой речи, стилистической ошибкой. Это сочетание слов с противоположным значением, сочетание несочетаемого. Способ разрешения необъяснимых ситуаций. Непонятно? Приведу примеры, и всё станет на свои места. Сибаритство спартанцев. История новаторских традиций. Лучший труд основателя Эразма Роттердамского, воспевшего Морию, назван «Похвальное слово глупости». Опять посыпались предложения гостей. Обыкновенное чудо. Праведная ложь. Конец вечности. Вечность конца. Где начинается тот конец, которым заканчивается начало? Назад в будущее. Вверх по лестнице, идущей вниз. Казалось, этому не будет конца. Террор в изящной словесности. Теория амбиций. Улыбка вечности. Превращения метода. Отношение юмора к бессознательному. Бродячие сюжеты. В тени завтрашнего дня.

Когда все угомонились, капитан Александр спросил:

– Игры разума Академий морийских восхитительны. Однако ваши гости, насколько я знаю, нередко посмеивались над «несусветностью» морийских наук. Лэмюэль Гулливер в своих записках о путешествиях в Бальнибарби и Лапуту (он почему-то так называл Морию и её окраины) высказывался об Академии в Лагадо (тогдашняя столица Мории) весьма иронично и даже неприязненно. О том, что в Лагадо сеют соль, пытаются доить кур, носят свет в мешках, загоняют лошадь в хомут вместо того, чтобы надеть на неё, впрыгивают в штаны, пилят сук, на котором сидят… Что вы об этом думаете?

– Чтобы понять, насколько был прав знаменитый путешественник, необходимо ознакомиться с практическими результатами тех исследований, о которых Гулливер писал с таким напыщенным снобизмом. Для начала посмотрим, что сегодня представляет собой «летающая» часть Мории, которую Гулливер называл Лапутой.

Гости посетили наблюдательный воздушный шар. В подвесной открытой корзине шара размещался отдельный герметичный отсек (капсула) с иллюминаторами. Для подъёма в стратосферу посетители вместе с пилотом закрылись в отсеке. И шар медленно поднялся на высоту более двадцати километров. Снаружи температура -90 °C, разряжённый воздух. В капсуле – тепло и комфортно. Её стены уставлены изнутри непонятными научными приборами. Специальные устройства подогревают воздух и снабжают его кислородом. Гости с удивлением рассматривают Морию, которая при взгляде сверху как бы сжимается и видна из капсулы, как на ладони. Вокруг стратонавтов, в иллюминаторах – чёрное небо, на котором ясно видны яркие звёзды и луна. Пилот, образованный человек, даёт пояснения гостям, рассказывает, как устроена капсула и почему небо на такой высоте кажется чёрным. «Нигде в мире вы не увидите ничего подобного», так заканчивает он свой рассказ. Пробыв в стратосфере положенное время, воздушный шар под управлением пилота начинает осторожно спускаться и благополучно приземляется (приморяется) на место, откуда стартовал. Все в восторге. Диж Быж молчит, не в силах справиться с охватившими его эмоциями. Штурман, влюблённый в технику, не может остановиться, без конца обсуждая только что увиденное и услышанное. Опытный Александр, знавший обо всём этом только понаслышке, также находится под впечатлением полёта в стратосферу.

Но это было только начало. Академия Мории обрушила на гостей поток невиданных достижений своих учёных, работающих в соответствии с принципами «невозможное – возможно» и «невозможное – необходимо».

Капитану Александру, Штурману и Дижу Быжу предложили погрузиться в подводном колоколе на дно моря. Колокол опустился недалеко от вершины горы Ампер подводного хребта Хосшу, идущего по дну Атлантического океана от Геркулесовых столбов до Лазурных островов. Здесь путешественникам удалось осмотреть удивительные развалины старинных городов атлантов.

Мимо них проплыл рослый человек в чешуйчатом костюме в обтяжку безо всяких приспособлений для дыхания. Помахал им рукой, улыбнулся и ушёл в зелёную глубину. Атлант? Может, и атлант. Вообще-то морийцы они. Живут здесь, на дне моря с незапамятных времён. Несколько семей. Непонятно, как дышат. Никакими приспособлениями не пользуются. Когда выходят на сушу, дышат воздухом, как мы. Говорят на морийском. Мало общаются. Стараются держаться подальше от нас. Об их жизни мы почти ничего не знаем. Но они помогают нам. Следят за Шибиром. У них какие-то дела с вогулами. Мы считаем, что они продвинуты цивилизационно гораздо дальше нас. Возможно, самые наши прорывные достижения были сделаны благодаря их помощи или подсказке. Многие так считают. Но точно это неизвестно. Видимо, не так уж неправы были Ант и Глеп, говоря о морийцах-атлантах, о великой морийской империи, империи атлантов, подумал капитан Александр. Сердце его ёкнуло, когда он подумал о том, что видел под водой. Сколько лет искал он следы атлантической жизни. Неужели все так просто?

Здесь же, в музее Академии наук, можно было осмотреть модели подводных лодок Никонова и Шильдера, построенных ещё во времена Кифы Великого. Много других чудесных машин увидели Александр и его спутники.

Небольшой парусник на подводных крыльях, который может мчаться над водой со скоростью, недостижимой для кораблей того времени, до 30 узлов. Летающая тарелка, действующая модель, в которой был использован оригинальный взрывной двигатель. Работу над которой остановил, как ненужную, один из Канцлеров. Корабль на воздушной подушке, который может двигаться по воде и по суше. Кто мог предположить, что здесь, в Мории, уже давно сделаны удивительные открытия, о которых в других странах даже не мечтают?

В музее Академии гости увидели огромное количество механизмов различного назначения, новых, работающих, и совсем старых, с заржавевшей душой, железные символы технологической суетности. Они видели опыты с живой лягушкой, висящей в воздухе под воздействием сильного магнитного поля. Видели булькающие ванны, приборы для наблюдения гнилостного брожения. Переплетения стеклянных трубочек, перепутанные сочленения и переходы между колбами, стеклянные лона, наполненные прозрачной жидкостью с воздушными пузырьками, грязноватые дренажные трубы-семенники, игру хрустальных радуг. На дне ванны, под желтоватой, таинственной, дурно пахнущей шевелящейся жидкостью спрятана, как им объяснили, неразличимого размера матка для микроклонирования. В таких ваннах выращивались отдельные органы, отростки, железы, гланды, гребни, мошонки, полипы, миомы, необходимые для замены больным морийцам, а, может, ещё для какой-либо другой надобности. Странное сочетание гениальных достижений науки с атавизмами самой древней, самой замшелой, средневековой, ведической, астрологической – и прочая, и прочая – мистики и чёрной магии. Брожение. Морские ванны. Тигелёк из огнеупорного шамота между перегонными кубами. Таинство совокупления. Сотворение эликсира. Сублимация Меркурия, жизненного духа, аналога германского бога Ватану. Переход из твёрдого состояния в человекообразное. Клонирование рудного человечка гомункулуса, ростом с гномика. Который своим прикосновением превращает неблагородный металл в золото, глину – в хлебную лепёшку, засохшее дерево – в цветущую яблоню. Дьявольский соблазн, дракон, змей-искуситель. Один из четырех символов сатаны (дракон, лев, ворон, чёрный орёл). Там же хранится обрывок Василидова плаща. Василида, гностика, мерзкого еретика, жившего в Александрии Египетской с 100 по 130 год нашей эры. Как плащ этот попал в Морию? Может, и не плащ, а плащаница? Может, не Василида, а Валентина? Кто знает. Тут же – ковчежек с крайней плотью древнеегипетского бога мудрости, трижды великого, ставшего потом Гермесом Трисмегистом. Известного мудреца, автора священных писаний, алхимических и астрологических трудов. Почитаемого дядюшки благословенной Мории, бога торговли, прибыли, разумности, ловкости, плутовства, красноречия. Именуемого Меркурием в Риме.

Те, кто провожал гостей по залам Академии, не могли досконально объяснить всё, что они показывали гостям, не стремились, возможно, или самим было не очень-то понятно. Отвечали невнятно, таинственно, сопровождая «объяснения» неопределёнными жестами в стиле изысканных макумбы, кандомбле, умбанды и квинбанды.

– Расскажите, чем закончились исследования, которые проводились в Академии во времена посещения Мории Гулливером?

– Вот конденсатор, который накапливает энергию из огурцов. Конденсатор может приводить в движение карету, летающую тарелку, обогревать дом. Здесь вы увидите дома, построенные сверху вниз, а не снизу вверх.

Механический арифмометр, который может считать, может управлять механическим пианино, может сам сочинять музыку или стихи, перебирая случайным образом миллиарды различных звукосочетаний. Тепловой насос, который забирает тепловую энергию из недр земли и обогревает этим теплом жилые помещения. Севооборот сельскохозяйственных культур, который позволяет «отдыхать» земле, оставляя её на несколько лет под «паром».

Вот синтезированное искусственное нановолокно, превосходящее стальную нить по прочности в сотни раз. Здесь применена технология, близкая к той, которую использует паук при изготовлении паутины. Эта разработка находится под особым наблюдением Ганса маленького (младшего). На изготовление нановолокна правительством выделены большие деньги. Правда, до Академии эти деньги пока не дошли. Куда подевались – неизвестно. Наверное, использованы были с большой пользой. Правда, не у нас. Но сам факт, что были выделены средства на нашу науку, очень вдохновил разработчиков, и проект движется сейчас семимильными шагами.

Вот огромные башни, накапливающие энергию от специальных конденсаторов и управляющие с помощью этой энергии тектоническими сдвигами земли.

– Гулливер подробно описывал ваши исследования в области управления психикой человека и общественными процессами. А как это у вас теперь осуществляется? Удалось ли добиться успехов в этой области, как это влияет на жизнь морийского общества?

Это совершенно другая тема. Чтобы ответить на вопросы гостей, Президенту пришлось пригласить совсем иных людей, специалистов из отделений психических и общественных наук. Академики из «Общественной академии имени Ганса ГАНСа Великого», так объяснил Президент.

– Мы научились перемещать психику. Если две политические партии борются друг с другом особенно ожесточённо, мы берем половину психики одного лидера и перемещаем в голову другого лидера. И наоборот. Противоречия возникают уже не между партиями, а внутри голов их лидеров. В конце концов каждый лидер сумеет примирить внутри себя противоречия разных половин его психики. И Мория обретёт, наконец, спокойствие и мир.

Ещё один интересный проект – мы научились предохранять психику от разрушения на неопределённое время. Человек стареет, ткани его тела разлагаются, кости рассыпаются. А психика сохраняется, она остаётся без изменения, человеку кажется, что он так же молод и жизнеспособен, как в молодые его годы. Оказалось, что энергетика этой законсервированной психики столь сильна, что позволяет удерживать остатки тела в собранном состоянии. И даже может добиваться каких-то движений от жалких остатков этого тела. Так, со временем у нас появится каста бессмертных, струльбругов, и некоторые бессмертные уже есть, хотя вряд ли их можно считать людьми, и вряд ли они живут счастливо. Прав был Гулливер: струльбруги удерживают своё разваливающееся тело, но они теряют чувства, память, забывают язык, детей, друзей. Одна злость остаётся. Морийцы не любят струльбругов. Стараются, чтобы те жили отдельно. Мы доложили обоим Гансам о наших успехах в деле достижения долголетия морийцев. Оба были в восторге. Ничего себе: мы дадим бессмертие пенсам. Дали поручение подготовить постановления о том, что пенсия струльбругам будет выплачиваться только до восьмидесяти лет, а всё их имущество в этом возрасте – изыматься в пользу государства. И верно. Раз они будут жить вечно, постепенно могут скупить всю Морию. И обычным морийцам ничего не достанется. Хороший закон, справедливый. Очень полезный для Братанов. Имущество струльбругов – в Общак. На благо всей страны. А каков социальный эффект: пенсам – бессмертие! Фантастика.

По мере наших скромных сил мы стараемся влиять также на выработку разумной государственной политики. Используем при этом весь научный авторитет нашей Академии. Например, рекомендуем изменить налогообложение. Налогом нужно облагать только тех, кто имеет самые высокие результаты своей деятельности. Чем больше пользы ты приносишь обществу, тем больше плати в Общак. Это высшая справедливость. Кроме того, следует облагать налогом добродетели: честность, трудолюбие, порядочность, доброту, бескорыстность. А также те качества, которые морийцы ценят больше всего: остроумие, храбрость, вежливость и учтивость.

И, конечно, мы постоянно говорим обоим Гансам о том, что нужно отказаться от услуг тех «советников» и «консультантов», которые рекомендуют выдвигать в члены правительства, в руководство партий, в суды, в парламент только бескорыстных, порядочных, умных и талантливых людей. Которые заявляют, что министры должны заботиться об общем благе, что награждать следует только тех, кто много сделал для народа и государства. Которые внушают Канцлеру и авторитетным Братанам, что их подлинные интересы совпадают с интересами народа. Что Братанам следует отказаться от нетрудовых доходов. А как жить? Братаны же не работают. Как им семью содержать? Нашему самому справедливому обществу не нужны «консультанты», которые понятия не имеют, что есть нечто, выше закона, выше слова. Что есть честь Братанская, что есть Понятия нерушимые. Множество диких, несуразных фантазий рождается в головах этих безумных «советников». Фантазий, чуждых менталитету и традициям нашего народа. Любая нелепость, как говорит древняя морийская мудрость, найдет своих сторонников. Верх безумия. Бесконечно далеки эти «консультанты» от Братанов. От жизни простых морийцев. Полная оторванность от жизни родной страны, непонимание и игнорирование реальной истории морийского общества. Слава Богу, пока что Гансы прислушиваются не к мнению этих безответственных «советников», а к рекомендациям скромных учёных Академии.

Гости расспрашивали специалистов о многих других общественно значимых разработках Академии. Расскажите нам о новинках, о новых нетрадиционных направлениях.

– Мы разрабатываем для Братанов новую обсценную лексику. Это инструмент для манипулирования Понятиями. И решения высших задач общества. Не всегда понятных народным массам. Лексика непристойная, распутная, безнравственная. На первый взгляд. Но как она близка к сиянью Великого Братана, к шуму прохладных потоков Ништяка. Непечатная брань. Нецензурные выражения. Ненормативная лексика. Сквернословие. Срамословие. Сакральные языки аристократов нашего общества, правильных вельможных Братанов, без которых сейчас невозможно представить жизнь современного морийского общества.

– Почему в ваших исследованиях не затрагиваются проблемы Шибира, проблемы китов?

Вновь к беседе подключается Президент:

– Прекрасный вопрос. Киты! Вот кто настоящие сумасшедшие. Вот кто помог бы нам. Вот кто двинул бы Морийскую Академию семимильными шагами. Да не хотят они. Вогулы живут, как Диогены, в жировой бочке своего огромного тела. Всё о смысле жизни думают. А если что надумают, никому сообщать не хотят. Жаль. Ведь они умеют разговаривать. Киты. Да ещё некоторые птицы.

– Почему ваши несравненные достижения до сих пор не востребованы и не нашли своего развития?

– Братанам этого не надо. Они живут в счастливом мире. Их всё устраивает. Машины будущего им не нужны. Знания научные им не нужны. Академия им не нужна. Разве что – с иностранцами посудачить. Сохраняют для приличия. Вот и лежат наши знаменитые методики и машины невостребованными, пока их не подберёт кто-то за рубежом. Или придумает заново.

– Может быть, есть ещё люди морийские, которых вы хотели бы привлечь к вашей работе?

– Да, вы правы, Александр. Есть такие, есть неохваченные нами. Очень интересные дураки – это «могучие» или «могущие» морийцы. От слова «мочь». Среди них – Перемоги-Моры, они же Перемоги, они же Перельморы, на морийский манер. Перемоги гениальны, как киты. Они ориентированы только на свой внутренний мир. А их внутренний мир – это мир науки. Больше никто и ничто для них не существует. Ни наше прогрессивное общество. Ни успех. Ни деньги. Ни работа в Академии. Потрясающие дураки! Идут своим путём. И никто им не нужен. В науке достигают таких вершин, что нам, дуракам обыкновенным, не под силу.

Думаю, вам будет интересно узнать, что среди «могучих» есть ещё особые дураки – Моги. Если этих что заинтересует, они смогут всё! Моги – не обязательно силачи. Но как правило – настоящие богатыри духа.

Увы, никто не имеет ни малейшего представления, что же все-таки интересует этих Могов и что в принципе могло бы их заинтересовать. Они не занимаются науками. Тоже Диогены, тоже живут каждый в своей бочке. В своём внутреннем мире. У них особая форма нерушимого ума. Они – соль нашей земли. Это спящие красавицы и лежащие на печи Илии Муромцы. Дети божественной Мории, жившей во времена оны на Олимпе. Когда они проснутся, поднимут Морию. На ноги поставят. Им всё по силам. Они собрали в себе силу народную. Чем болтаться по окраинам да смотреть-разглядывать науку нашу Академическую, бесполезную, ненужную, невостребованную, идите-ка вы, ребята, если время ещё осталось, к дуракам могучим, к Могам подайтесь, поговорите с ними, в глаза их посмотрите. Вот кто знает, что с Морией будет – и что, и когда, и почему. Может, скажут вам, а может, и не скажут. Возможно, об этом они и сами пока не знают. Но узнают в нужный час. Корнями проросли они в землю нашу, Морию-матушку. От земли всё узнают. И почувствуют в нужный момент. Узнают и то, что делать требуется. Дело потребное свершат в наилучшем виде. Потому – всё по силам им. Даром что скромные да смирные с виду, да кроткие, да спокойные, да нежадные, да независтливые. А всё им по силам. «Могучие» потому. Как найти их? А как захотите найти – так сразу и найдёте. Ноги сами приведут.

Прощались пилоты, провожатые, объяснялыцики разные, академики и Президент Мстислав Кедр-Курчавый с гостями; Александру со Штурманом дипломы выданы. Настоящий диплом выдан такому-то тогда-то в связи с посещением им Академии морийской в знак проявленных им признаков высокого интеллекта, а также особого интереса и энтузиазма в отношении ненужных, неважных, невозможных и несовместимых предметов исследования и означает присвоение ему звания сумасшедшего академического степени достаточного совершенства первого порядка. Согласовано. Подпись. Президент Академии морийской М. Кедр-Курчавый.

.

 

Новый Гермек

Гости покидали Академию. Все находились под впечатлением от посещения Академической слободы.

– Грустное зрелище, – сказал капитан Александр. – Такие прорывные разработки. На фоне убожества и нищеты народной жизни. Печально! Братаны не выделяют денег своим гениальным специалистам, чтобы те могли довести до ума и изготовить новые машины. Между тем, золотая река могучим потоком течёт на зарубежные счета тонкой прослойки авторитетов, паханов, смотрящих и положенцев. Так и гибнут эти идеи, разработки, машины. Не находят применения в своей стране. Лежат и ржавеют. До тех пор, пока кто-то в других странах не сделает заново эти открытия. И Мория будет ввозить из-за рубежа такие же машины и механизмы. Но уже за другие, существенно большие, деньги.

Тебе это ничего не напоминает, дорогой читатель?

– Совсем другое впечатление осталось у меня от встреч с представителями учёных, занимающихся общественными науками, – добавил Диж. – Их мозги закисли в академических и политических интригах. Какие-то пародийные существа, напыщенно обращающиеся друг к другу на французский манер: «Cher maitre» (Дорогой мэтр). Maitre – доверенное лицо, мастер на все руки. Вот уж действительно – общественных дел мастера. Мастера обтяпать, подмазать, оттяпать, отмазать, обойти, залить потоками слов, подлизать, оболгать, промолчать, проигнорировать, оклеветать. Одно название чего стоит: «Общественная академия имени Ганса ГАНСа Великого», Канцлера всех времен и народов! На Ганса и работают капитаны общественных наук. Эти «учёные», если можно так выразиться, берутся за всё: их наряжают то в кучерское, то в поварское одеяние. И с финансированием, в отличие от их товарищей по научному цеху, никаких проблем у них нет.

– Ты прав, Диж. Однако не все так плохо в обществе морийском. Умерь, друг мой, свой обличительный гнев. Хотелось бы мне повидать дураков «могучих», о которых так восторженно говорил Президент Академии. Хотя, мне кажется, и Кедр-Курчавый, и Сусляк, начальник ТАК, несколько переоценивают ваших морийцев «могучих», какими сказочными именами вы их кличете: Могами или Перемогами? Здесь, на Мории, вы все – романтики, любители преувеличивать. Поэты, мастера слагать баллады, легенды, былины, сказки из любого подручного материала.

– Поэты и романтики – это правда. Что касается сказочных могучих Моров, Могов ли, Перемогов, – тут ты неправ. Дураки «могучие» – это Моры настоящие. Наследники первых морийцев и офеней. Ведуны и ведуньи. Я уже рассказывал тебе о них. Всё, до чего они дотронутся или если рядом пройдут, всё оживает, корни пускает. Любовь возвращается. Цветы распускаются. Птицы и люди счастливыми себя чувствуют, песни поют.

Здесь недалеко живёт такой человек. Симон Рыбак, мой давний друг и товарищ. Ещё в отроческом возрасте проявился у него дар чудотворения. Исцелял и облегчал недуги, бесов изгонял. Молитвой избавил Морию от вредных гадов и насекомых. Народ приходит к нему с просьбой помочь в охоте и на рыбной ловле. Однажды на человека одного кабан напал, когда человек тот по болоту в плавнях ходил. Порезал его кабан изрядно. Потоптал. Кровью истекал, умирал тяжелораненый. Позвали Симона. Взял тот чашу каменную, воду налил, чистую, как слеза. В руках подержал чашу. Подумал. Что медлишь, Симон? Человек-то умирает. Молчит Симон. Ничего не отвечает. Тоненькой струйкой льет водичку на раны товарища. Кровь из раны останавливается, раны затягиваются. Безнадёжен был человек. А вот, гляди-ка, к жизни вернул его Симон Рыбак.

Советуются с ним люди, идти ли с сетями в море или не идти. Будет улов или ждать нечего?

Пришёл к Симону молодой сокольничий. Давно это было, во времена диктатуры народной. Ходил тот сокольничий на охоту с самым навысшим начальником. Сокола подопечного выпустил на цаплю. Цапля ушла, улетела. А сокол не вернулся. Ой, горе мне, мальчику нецелованному. Сидеть теперь мне в трюмах глубоченных да не видеть ни матушки, ни отца родного. Твою, говорит Симон, беду рукой разведу. Свистнул переливчато. Закричал, засвистел по-соколиному. Прилетает сокол-кречет цел-не-вредим да садится рядом с сокольничим незадачливым.

Вот, говорят теперь морийцы, вернулся на землю Король-рыбак, что раньше Пелесом звался, хранитель Святого Грааля да сил его целебных, что от самого Господа нашего Иисуса Христа даны ему. Пелес, мол, в морийца нашенского Симона воплотился. Нет, говорят другие. Святой Трифон вернулся, покровитель охотников и рыбаков вернулся. Пострадавший за веру аж при Деции Траяне. Сам-то он, Симон, не ведает о том. Да сила ему большая дадена.

А чем сейчас занят Симон? Шибиром занимается, китами. Дела Гермекова продолжатель. Чем же ему ещё заниматься? Отец его китами занимался. И дед. И все – аж до какого-то колена, кто там из родственников евонных с самим Гермеком восточные слободы защищал. Все пастухами бездны служили. И жена с ним в море выходит. И дети взрослые. И брат Андрей с семьей. Любит Симон китов. Как членов семьи. Почитай, больше жены своей. Разговаривает с ними. Ловит для них кальмаров да требуху морскую всяческую. И киты в ответ его тоже жалуют. Любят. Знает он о вогулах да о безднах морских поболе, чем нам, людям обыкновенным, ведомо. Вот и спросишь его об Атлантах, что захочешь спросить. Вижу как тебя, Александр, зацепило это. Не волнуйся так. Всё узнаешь, как с Симоном встретишься. Жителям Мории и гостям её много тайн заветных открывается.

Так говорил Диж Быж по дороге к восточной Сибморийской слободе. Знать, сохранились ещё верные пастухи бездны из старой гвардии, думал капитан Александр. Есть ещё здоровые силы в Сибмории. Значит, и дела Шибира не так уж плохи.

Где ты сейчас, воин отважный Гермек с Чусовой? Где душа твоя чистая обретается? Не ты ли ангелом небесным спустился на землю грешную, чтобы продолжить на Мории дело всей жизни своей?

Встретил Симон капитана Александра как близкого человека, как родного. Будто знал его давно, будто понимал, что ведомы Александру языки китовые, что свой он, этот капитан российского корабля, свой в китовом мире. Да и в мирах других зверей морских. И береговых тоже.

Огромного роста Симон. Повыше Александра будет. Косая сажень в плечах. Борода короткая, светлая. Глаза спокойные, внимательные. Движения сильного человека, уверенные, неторопливые. Что может он сказать о настроении китов? Плохое у них настроение. На берегу, на суше у нас непорядок. Вот в чём вопрос. Сам знаешь. Откуда-же порядку на море взяться? Можно ли что-то изменить? Можно, конечно, можно. И изменится, чай. Всему своё время. Ты думаешь нас, Моров настоящих, мало? Моя жена. Дети. Мой брат Андрей. Его семья. Наши соседи. Вся наша слобода. Другие окраины. Я их всех чувствую. Наши сердца бьются вместе. Мы все настоящие. Хоть, может, предки наши из разных народов выходцы. Нас большинство. Щеповка, Попсовка, Отвязная слобода – просто щепочки в море морийцев. Братаны, канцы, погонники – пена, тина. Так всегда было, есть и будет. Мне не нужно ничего знать об их суете. «Интересах». «Культуре». «Жизни». Золоте, дворцах, яхтах. Их, эти «щепочки», так легко выделить, узнать. Увидеть. Без изучения всей этой мишуры. Не надо слушать их «музыку» блатную (так они называют свою феню). Не надо пытаться понять слова их «песен». По звуку легко определить разницу между христианской смиренной молитвой (просят, умоляют) и лжехаризматической дерзостной молитвой (повелевают, приказывают), родственной заговорам магов. Такова же разница между «песней» Моров настоящих и «песней» пацанской ровной плесени. Мы, Моры, поём ладно, вместе. Даже в одиночестве Мор настоящий строит душевный лад в тон с братьями морийцами, с природой, с морем, с ветром, с птицей, с вогулами, которые не менее нас чутки к пению душевных струн. Мы, Моры, – огромный орган. Поющий осанну царю небесному. Мы – церковь Христова, семья Иисуса Христа. Ради нас он принял страдания и мученическую смерть. А что пена? Тихо наше болото. Кажется, тина затянула поверхность морийской жизни. Кислород из воздуха не доходит до воды, покрытой гнилостной плёнкой. В глубинах водоёма лишь сероводород гнойный вырабатывается да поднимается наверх смрадными пузырями. Не забудь, Александр, Мория – морская страна. Налетит ветер. Пойдут волны и валы по гладкой до поры до времени поверхности морийской жизни. Ветер и волны сорвут плёнку тончайшую. Вместе с

брызгами унесут гниль и пену. Хватанет воздуха, живительного кислорода вода морийской жизни. Сожжёт безжалостный кислород гниль нежити. Поднимутся со дна сквозь прозрачные воды прекраснейшие лотосы. Так всегда было, есть и будет. И не надо ждать случая. Фортуны. Настанет момент. Когда будет на то воля Божия.

Как узнать, что настал момент? Придёт момент, тогда и узнаем. На то мы и есть Моры настоящие. У нас слух внутренний есть. И на людей. И на дело. И про тебя, Александр, тоже всё-то нам ведомо. Что ты за человек и зачем ты появился у нас. Не зря появился. Тебе уже роль важная приготовлена. Как и всем нам, как мне, как и Гансу бедному. Жалко маленького. Испытывает его провидение. Найдёт силы Ганс – человеком станет. Не найдёт – так и останется пацанчиком ровным. Ровным да никчёмненьким. Вором в законе, одним словом.

Мы, народ морийский, – здесь власть. Несчастные люди эти Братаны вельможные. Мы их пожалеем и спасём. Заставим жить по закону. По правде и вере. Кто не сможет – научим. Потому что мы здесь власть.

Есть человек, что хотел Гансу помочь, подсказать, да не получилось. Хотите, познакомлю вас? Не буду ничего объяснять. Сами увидите и поговорите. Чернец он. Одни Яном Ушмовцом зовут, другие – Световидом-воином. Идите к чернецу, Диж знает его. Чернец всё о нашей Мории сегодняшней рассказать может.

Ты интересуешься, Александр, насчёт Атлантов. Обманули тебя академики безответственные. Тебя, капитан, и спутников твоих видел в колоколе брат мой, Андрей. Тоже Рыбак, как и я. Два брата мы – Симон Рыбак и Андрей Рыбак. Он это мимо колокола проплывал. Живёт-то не под водой он. На берегу, как и я. И приборами никакими под водой не пользуется. Просто ныряльщик отменный. Как и ты, Александр. Может пробыть под водой и семь минут, и восемь. И опуститься метров на пятьдесят. Не понимаю, что тебя так удивляет? Думаю, и сам ты можешь пробыть под водой столько, а то и поболе того. Я ныряльщика классного чувствую. Никакая не чешуя у него. Свитер да брюки в обтяжку, чтоб не замерзнуть. А здания под водой? Не здания это. И не развалины. Лабиринт. Который мы сами и сделали, чтобы отлавливать кальмаров для вогулов. Андрея-то как раз и застали вы, когда он лабиринт осматривал. Вот так-то, Александр. Не ты первый удивляешься. Все удивляются. Кто попадает на Морию. Да и сами мы удивляться не перестаём. Своей Родине. И своей стране. И народу своему. И даже нашей кривой, удивительной морийской демократии.

Рад был познакомиться, Александр. Думаю, что мы с тобой ещё встретимся. Знаю, слышал, скоро ты покинешь Морию. Что-то подсказывает мне, что вернёшься ещё. И что свидимся.

Кто этот чернец? Чем он знаменит? Говорят, самого Ганса ГАНСА тренировал. Учил Любкам, да не получилось, не научил. Не полюбил Ганс Любки. Не понял. Духом сотрудничества любовного не проникся.

 

Инок Световид-воин

Было это тогда, когда Ганс совсем ещё молодым был. Одним из волхвов, на поклон пришедших, дары принесших царю морийскому, некто мориец Швец был. Стал он наставлять Ганса, помогал борьбу Нельзя освоить, понять. Любкам учил. Любки – для продвинутых борьба. Победа над собой.

Всю жизнь учат человека, спортсмена, – делай, что можешь, победи. Чествуют того, кто побеждает. Победителей не судят. Как победить – кому какое дело? Закрепляй только те способности, что к победе ведут. Пусть и грязной.

В Любках всё не так, установки совсем другие. Здесь нет и не может быть победы. Войди в совместное движение, будь в потоке. Не ломись. Не вяжись. Не упирайся. Просто двигайся. Мужской воинский танец. Доведённый до совершенства. Есть удары, броски, болевые приемы. Играющие воины. Летают по воздуху. Кувыркаются. Катаются по земле. Радостное веселье царит. Нет боли. Нет обиженных и нет проигравших.

Первое задание спортсмена – убить движение противника. Не дать ему бороться. Не позволить себя победить. Одержать верх самому. Любки – всё по-другому – играй, обыгрывай противника, не имей стремления победить его. Суть в том, чтобы видеть движение противника, а не перемещение тела, им вызванное. Сходятся в Любки ради движения. Упереться, оборвать движение равносильно дисквалификации. Борцы находятся в особом состоянии – позволения. Бой в позволении – обрядовая практика культов плодородия. Человек, стоящий напротив тебя в Любках, – не противник, это собеседник твой. Ты входишь в природу. Чтобы выжить – нужно принять её. Не примешь – не выживешь. Так учил Ганса учитель

Швец. Слушал бы его Ганс, многое открылось ему. Что Любки – тоже путь воина. Что бороться нужно любя. Узнал бы, что такое Световидово моление (дом света), очищение от Скляни (внутренней грязи), движение Волнование, что такое Вежество и Вежливость (невежество наоборот). Видение – способность видеть то, что есть. Правка судьбы. Удаление присушек, приворотов, других вмешательств магических. Навыки, вырабатываемые во сне (Видогонец). Что такое Накат. Кобение, разгон чужих духов, брань матерная – бой за продолжение жизни. Удар – одарение силой. Свобода – пустота и приятие. Не мог Гансик оставаться в Любках. В зверька превращался. Озверялся. Упирался. Ломал. Старался верх взять. В грусти и тоске уходил Швец из Петромории. Ничем не смог он помочь Звезде морийской. Не выполнил своего предназначения. Всё насквозь видел, понимал. А не сумел паренька, неплохого в целом, на путь истинный наставить. Другим путём идет в жизнь Гансик. Зверушкой маленькой.

Его, Швецова, вина. Руки опустились у великого мастера. Куда пойдёт жизнь морийская, куда покатится? Проходит время. Видит мастер, что Звезда морийская не в зените уже стоит. Опустилась она к горизонту почти. И цвет звезды той меняется. Была ослепительно белой. Теперь красноватой становится. Боже мой, что ты наделал, Швец неразумный! Что с Морией будет? Мял кожу сырую Швец в тот момент, когда мысль эта невесёлая посетила его. В гневе рванул он кожу и порвал её в мелкие клочки. Вышел в чисто поле. Дух перевести. Выбегает навстречу бык преогромный. Хочет на рога поднять мастера знаменитого. Отскочил Швец в сторону. Схватил быка могучего руками за бок, да и вырвал кожу его. Закричал бык от боли. Кровь течёт. Падает набок, копытами бьёт животное, дёргается, ревёт оглашенно. Жалко скотину. Что делаешь, Швец, что творишь? Куда ведёт тебя судьба? Учил всех в Любках быть. А сам вышел из Любок. Зверем страшным становишься. Забудь, Швец, своих языческих идолов. Забудь всё, чему жрецы ведические учили. Спасай душу свою бессмертную. Пока не поздно ещё.

Идёт Швец к праведнику христианскому, Серафиму Морийскому. Падает на колени. Помоги, отец родной. Подскажи путь к Господу. Не плачь, не грусти, благородный муж, Серафим ответствует. Возвращайся в лоно церкви христианской из мира языческого. Примет отец наш небесный душу твою заблудшую. Отогреет и утешит. Становится великий мастер иноком. Даёт клятву торжественную, монашескую, обет дает соблюдать строгие правила аскетические. Схиму малую принимает. Имя новое дают ему. Нарекают Яном Ушмовцом. Кожемякой кличет его монастырская братия.

Проходит много ли лет, мало ли. Проникают в жизнь монахов затворническую слухи о всевластии Братанов авторитетных. Что Великий Канцлер Всея Мории во всем им, Братанам, потакает, и сам себя, словно дитятко малое, балует. А о народе морийском никто из господ вельможных и вспоминать не хочет. Будто нет уже народа морийского. Будто сами они вышли не из морийских рядов. К кому обратиться чернецу Яну? Кто подскажет, как бога молить о помощи, что настала пора спасать Морию? Нет уже Серафима Морийского. Приходит Ян на могилу к нему. Помоги, батюшка, научи. Может, податься к Архиепископу Морийскому Гансу Гундяге? Чтоб вразумил он Братанов зарвавшихся, пацанов озверевших. Слышит он, голос раздаётся Серафимовый. Будто рядом стоит усопший монах. Не ходи, послушник, к Гундяге Сребролюбивому. Ты иди лучше к отцу святому Варфоломею Радонскому, что в скромности да в тишине живёт. Он тебя и наставит на путь истинный. Приходит чернец-инок к Варфоломею, в ноги падает. Помоги, батюшка, наставь меня, покажи путь правильный. Сил моих больше нет смотреть, как Мория, страна любимая, стонет под сапогом бандюгановским да мучается. Моя вина, не смог Ганса наставить, научить, как по правде жить.

Ганса-то тебе уже не перевоспитать. Время упустили мы с тобой, мил человек. А что же меч-то не поднимешь в защиту народа своего? Ты воин, говорят, знатный. И сила у тебя агроменная в теле твоём невеликом. Да и без оружия ты, навкулачки, в бойке кулачной, один десятерых уложишь. Так не велит же Господь супостата рубить. Ему, чай, душа тоже Господом в грудь повложена. Верно глаголешь-гово-ришь, чернец благонравный. Верно-то верно. Да не совсем. Настанет пора, придется послужить тебе народу своему. А пока рано ещё. Оставайся в монастыре. Служи Господу. Прими схиму великую. И будет тебе новое имя дадено. Световидом-воином будут звать тебя. Надень накидку монашескую с изображением креста наповерх одежды твоей. Вот возьми в знак приязни моей посох яблоневый. Чтобы не терял ты силу свою богатырскую, мастерство особое и выучку военную да чтоб грехи свои перед Морией и перед Господом осознал в полной мере ты, чернец Световид, налагаю на тебя епитимью. Тренируйся с монахами каждый божий день от рассвета до заката самого в искусстве борьбы и оружием владения. А как ночь наступит – садись-ка за книги да изучай искусство государством управления. Спать-то когда, батюшка? А вот перед рассветом, как заря начнет заниматься, да к вечеру, на закате, пока черна ночь не упала на Морию, часов по несколько утром да вечером у тебя для сна и будет. Ничего, ты выдюжишь. И послужишь ещё народу нашему. Да не смотри на меня глазом лукавым. Тебе, чай, волхву морийскому, всё о будущем не мене, чем мне, ведомо. Иди-иди. Хватит разговоров. Сам знаешь, для общей пользы делать, что говорю, надобно. Жди часа своего, чернец Световид-воин.

К этому человеку и пришли путешественники во главе с капитаном Александром. Немногословен был с гостями чернец. Мория притихла, говорит. Мория ждёт. Ты же моряк, Александр. Сам знаешь, что перед бурей бывает? Затишье. Что будет, спрашиваешь? А что будет, то и будет. Господь не оставит народ морийский. И силушка народу нашему немалая, да и на многие века отмерена. Так что ничего я тебе, Александр, не скажу, из того, о чём думаю. Сам знаешь – мысль изреченная – ложь есть.

Не мне учителем быть твоим. А что повстречались зря – нет, не зря повстречались мы. Ты на меня посмотрел. Я на тебя посмотрел. И поняли мы оба более, чем сказано было промеж нами. Ещё свидимся. Неплохо было бы с тобой в бойовице сойтись, на бойке кулачной, вижу, мастер ты особенный. Да не момент сейчас. Не время. Тревожно на душе у народа моего. И мне не по себе. Езжай с друзьями своими. Да сходите-ка вы к Белле. Беллу всякий в Мории знает. У тебя, Александр, глаз вострый, ты увидишь, чего другие-то понять не смогут. Сходи, сходи к Белле. Поговори с ней, с красавицей морийской. Да не увлекайся особо, а то голову потеряешь. Она любого привечать да с ума свести готова. Шучу, шучу.

Что за Белла? Кто эта Белла? Почему надо увидеть её? Говорят, Мория-матушка на остров дураков сошла. Чтобы поддержать народ морийский. Не она ли это?

А какой типаж Световид этот! Каков мужик! Глыба. Колоритная личность. Смотрит пронзительно, будто насквозь просвечивает. А Симон Рыбак! А его дети взрослые, брат… Ну и люди! Не Гансам чета. Не чета Братанам, щепачам, попсянам. Силён народ морийский, коли такие мужики ходят по морийской земле. Что им эта Белла далась? Пошли к Белле.

 

Белла

Задумали боги олимпийские тряхнуть стариной. Вспомнили они, что было давно, более двух с половиной тысяч лет. Когда были они молодыми. Когда предавались восторгам любви. Друг с другом. С женщинами земными и с мужчинами. И за дело любое брались с восторгом. Давно было предсказано Пифией, жрицей-прорицательницей храма Апполона в Дельфах, что Мория, любимая дочь олимпийских богов, должна на землю спуститься. Да помочь островитянам страны дураков, живущим под её покровительством, сбросить с себя бремя присосавшихся Братанов, недалёких и навязчивых, да жизнь новую начать, достойную великих и мудрых традиций могучего народа морийского. Чтобы заново родилась та Мория в теле девочки морийской новорождённой, должно было прежде родителей достойных подыскать ей, чтобы дитятя получилось от них неслабое, вместить могущее в себя богиню олимпийскую, могучую Морию властноцарственную. Где ж взять таких людей? Чтобы в телах их поселиться могли бы божественные родители Мории: всемогущий богатства бог Плутос, не вседержитель, конечно, как Зевс-громовержец, но тоже вельми влиятельный, и Неотета, из всех нимф прелестнейшая. Да и не в людях тех дело. А в богах, изрядно уже состарившихся.

Неотета, легкая, воздушная, грациозная, женственная, легкомысленная. Тоненькая, как былинка. Хоть и бессмертные они, небожители, а два тысячелетия с половинкою – не хухры-мухры, тоже срок ведь немаленький. Кожа ее белоснежная веснушками да родинками покрылась. Волосики её рыженькие реденькими совсем стали. Вовсю мажет головку свою Неотета специальными мазями, чтобы количество мужского гормона в голубой крови её уменьшилось. Тестостерона сиречь, коего и не было в молодой её крови в давние годы юные. Чтобы выпадение волосиков-то хоть как-то приостановить. Груди её, задорные прежде, хоть и не тряпочками повисли, а опу-стились-таки тяжёлыми плодами, да к поясу поближе. И в попочке-то поперёк себя шире стала Неотета милейшая. Личико сеточкой легкой пошло, хотя миловидности своей пока что и не утратило. Бока да бедра пообвисали уже несколько. Только задница её необъятная, величественная и духоподъёмная, розовой да гладенькой оставалась ещё. Нет, решили боги, не потянуть тебе, Неотета, на воплощение земное, юное, совершенное и нежнейшее восемнадцатилетнее. Придётся воспользоваться тебе услугами тела не столь совершенного, как хотелось бы тебе по запросам твоим и согласно юности славной твоей воспоминаниям. Воспользуется она услугами тела достаточно топорного, что вполне соответствует нормативам красоты сегодняшней изрядно раздобревшей Неотеты. Но, конечно, тела не двухсполовинойтысячелетнего, а довольно ещё молодого, почти юного женского тела, обуреваемого порывами вполне понятными для возраста этого тела, порывами, никак ещё ненасытившимися, но вполне уже опытными, далеко не первыми, оформившимися, чётко очерченными и от робости давно уже избавившимися. Что известно нам теперь о барышне, если можно так выразиться, Хильге Тошнотворной, называемой молвой народной столь нелецеприятно, коей довелось выполнить миссию, порученную богами устаревшими, несовременными, из моды вышедшими? Миссию важную. Стать, как гласит молва неверная, матерью новой Мории воплощённой. Известно нам о ней от юного Грегори, лицедея британского, что образом Мории великолепной вдохновлённым будучи, по крупицам собирал о ней сведения как из письменных источников, так и из рассказов, устно переданных. А дополнены были сказания того Грегори юного другими сведениями, теми, что получили мы от спутников героя нашего, капитана Александра отважного, посетившего Морию в те годы тревожные, и свидетелем событий тех роковых ставшего.

Теперь вспомним о другом родителе Мории, о свободолюбивом Плутосе. Неумолимое время не пощадило и Плутоса, могущественного, быстрого, ловкого, изворотливого олимпийского бога. Сколько раз спускался он с Олимпа на землю по «неотложным» делам. И то сказать, богатство богам разве надобно? Богатству этому только люди поклоняются. Вот мотался неутомимый Плутос взад-вперёд. Упивался своим могуществом. Женщин земных любил. Пил вино. Ел с собутыльниками и с подружками своими земную пишу. А нельзя богам земную пишу есть. Только нектар можно пить. Да ячмень с пшеницей есть. Хлеб то есть. Да пиво. А что другое съел – кровь олимпийская, голубая от природы, бессмертие дающая, красной, как у людей становится. Кто останется с людьми, тот и смертным станет. Хитрый Плутос понимал это, и стал он от дел отходить. Чтобы пореже на землю спускаться. Но репутацию свою божественную испортить изрядно успел уже. Да и сдавать стал. Не тот уже был. Не столь силён. Не столь быстр. Не столь умён. И кровь – не красная ещё, а и не голубая.

Стали на земле теснить Плутоса сыны человеческие. Что золото всё себе позахватывали. И с Плутосом считаться они никак не хотели. Олигархи у руля встали. Бывшие бандиты. Пираты. Лихие ковбои. Молодые. С кровью горячей. До наживы жадные. Готовые переступить через кого угодно. Через человека. Через жизнь. Через смерть. А уж через бога, может и несуществующего, – тем более. На Мории такие же ребятки подобрались. Как боги олимпийские некогда титанов могучих потеснили, так и сейчас герои новые, из людей уже, богов олимпийских теснят. Новые Моры. Братаны, пацаны, шобла Гансова. Финансисты хоть и не талантливые, да жадные зело, да нахрапистые. Кого ж подобрать для воплощения Плутосова, чтобы Морию, девочку справную склепать? Молоденького надо взять да крепенького. Да чтоб шустрого. Да чтоб умел своего не упустить. Как подобрали? Кого? Кто Плутоса юного, богатея будущего, роль исполнил? Не знают точно ни Грегори, ни спутники Александра, недолго на Мории пробывшие времени, да и не в то время они бывали там, о котором мы говорим. Имя знаем его – Мартин, да работник фермы, говорят. Лицом миловиден и телом неслаб. Может, оно и так. Сколько в истории человечества шустрых приказчиков было, что крутыми денежными воротилами становились потом. Да и неважно это. Сделал Мартин свое дело справно, как и поручёно ему, да и не раз видать, и с того момента пропадает он из нашего поля зрения.

А момент-то какой был? Как стирала белье Хильга, наклонившись на мостике у пруда, да как преисполнилась она порывов неизбывных, так и решила задрать юбку свою, чтобы зад широкий её получше ветром прохладным обвевался да солнцем прогревался. А как упал небесный огонь на окорок взбесившейся кобылицы, так сразу и попал под затмение светила поменьше, важного зело для Хильги, под затмение Мартина-работника, чей раскалённый прут тепло давал не менее светила небесного. Ай, забавы внебрачные неутомимые! Не хуже, чем у Плутоса молодого с Неотетой юной. Так, во всяком случае, считает Грегори. Чем забавы огненнее, тем плод внебрачный в утробе крепче да упорней получается. Что скажет единственной дочери Сволота Тошнотворный (тошноту творящий), купец-ростовщик, зажавший в кулаке своём несчастных доходяг местных – фермеров, портных, сапожников, горшечников, лавочников? Стыд, позор, унизительная истина скрыта в могучих складках жира растущего живота дородной девицы. Тупая Хильга не понимает великой миссии, доверенной ей богами. Она пьёт настои, отравы, ест галлюциногенные грибы, надеясь избавиться от приплода. Но достигает только рвоты, диареи, жуткого метеоризма и бурных потоков мочи. Мартин, хватит! Не приставай к Хильге. Никаких поползновений. Прощай, Мартин. Ты больше не появишься на страницах нашего повествования. Твоя миссия выполнена. Насколько успешно, мы узнаем позже.

В зимнюю ночь, в срок отмеренный создателем, не дома, а в канаве со снегом, среди зарослей тростника, Хильга разрешилась девочкой. В крови, в рвоте, еле шевеля ватными ногами, бредёт восвояси Хильга, от бремени разрешившаяся, зажимая уши, чтобы не слышать могучего истошного крика одинокого тёплого комочка, оставшегося в ледяной канаве. Кровь стынет в жилах от этого крика и отзывается жуткой воющей сиреной в головах спящих Сволоты Тошнотворного, воров, нищих, коммерсантов, проституток и священников скромной морийской слободы. Неужели девочка замёрзнет, неужели её некрещёная душа уйдёт в сумеречный мир под сень жестокого Князя Тьмы?

Грегори рассказал нам о том, что на визг малышки пришла кабаниха, приняв её за голодного поросёнка. Кабаниха согрела ребёнка густой шерстью. Девочка нашла ротиком набухший молоком сосок. Ласково хрюкает кабаниха. Если бы кто подсмотрел эту благословенную сцену да подслушать мог, донеслось бы до него тихое хрюканье: Могггххрррия, Могггххрррия. Браво, боги престарелые олимпийские! Что за чудо-кормилица дала ребёнку мягкий сосок, полный молока? Это спустилась на землю дочь Пана, грубовато-нежная, добродушно-самоуверенная, сильная и чувственная, смелая и доверчивая, сама Апедия, кормилица Мории. «Невоспитанность» с большой буквы собственной персоной. Чтобы поддержать жизнь крошечную. Чтобы воспитывать. Невоспитанность воспитывает – чудны дела твои, Мория божественная.

Где ты, вторая кормилица? Неужели не всё учли когда-то великие боги? Время идёт, малышка растёт. Бегает на четвереньках. Не стыдится наготы. Вынюхивает коренья и грибы. Везде оставляет свои какашки. Смышлёная, ловкая и напористая, она во всем превосходит своих товарищей из племени свинячьего. От Ап един она получила силу богатырскую, недоступную нежным дщерям человеческим. Не Далилой была она, и не Деянирой, а была Самсоном в женском теле, можно и с Геркулесом сравнивать.

Где ты, где ты, вторая кормилица, что ребёночку дала бы весёлость, нрав кроткий, озорство и любовь к полу сильному?

С весенними ручьями в пойме речушки, где семейка кабанихи с приёмышем человеческим обретается, звонкий голос запел-зажурчал. То нимфа прелестная луговая, владыка рек, берегов и лесов, русалка озорная идёт, песню поёт, волосы русые гребнем из рыбной косточки руками прелестными расчёсывает. Тело прекрасное неземным сияньем светится. И песня чудная завораживает. Иди ко мне, Мория, дочь олимпийцев любимая, напейся из сосков моих молоком нежнейшим. Всё учли великие боги, хоть и стареющие. То Метэ пришла, дочь Вакха приёмная, что Опьянением любовным зовётся. Наполненная грехом сладострастия весёлого или сладострастной тягой к весёлому греху. Понятия часто равнозначные.

Бегает малышка озорная с поросятами полосатыми да ныряет в потоки весенние. Хорошо ей, неразумной, жить под присмотром двух кормилиц любящих. Проходит той жизни весенней месяцев несколько. Раздаются неподалёку звуки рожков охотничьих да лай собак озверелых. Свора гончих уже приближается. Как спрятать запах звериный от собачьих носов, чутких к разным веяньям?

Кто найти хочет, извести комочек жизни неокрепший, оказывающийся во второй раз на волосок от гибели? То ли вельможи партийные, партайгеноссе разжиревшие хотят мясцом кабанихи-родственницы побаловаться, то ли недруги страны морийской и богов олимпийских престарелых, на корню хотят пресечь царицу будущую морийскую. Каждая кормилица по-своему защищает малу деточку. Кабаниха невоспитанная, огромная, неудержимая выскакивает из зарослей тростника с папоротником навстречу своре собак, истерично лающих, да раскидывает их в благородном своем негодовании, словно щенят маленьких. Раздаются выстрелы загонщиков. Бежит, бежит Апедия, уводит оголтелых охотников подальше, подальше от милого ребёночка спрятавшегося. А выстрелы догоняют и догоняют кормилицу звероподобную. Кровь застилает глаза кабанихе. Силы тают. Сердце бьёт молотом о наковальню. Подальше, подальше увести загонщиков. Падает у ног вельможного партайгеноссе пузатого, жирными складками переполняющего собственную одежду. Кукурузной едой пахнущего. Эх, не доведётся больше Непедии кукурузы поесть, как прежде, досыта. Дал бы я тебе, Апедия, кашки кукурузной. Не чужие мы. Учёные говорят, нет животного, кроме свиньи, ближе человеку по устройству организма его. Да не судьба. На охоте я. И подогнали тебя ко мне загонщики аккуратненько. Выстрел раздаётся последний. Вспышка света. И нет Апедии. Станет ли мир морийский теперь более воспитанным, более правильным? Да нет. Собрана была Невоспитанность в огромном теле Апедии. А теперь частицы её разнесутся по всей земле пылью водяной тончайшею, и каждому человеку по кусочку достанется, кусочку крошечному, да всем теперь заметному.

А что же дитятко-то малое, зарывшееся в папоротника с тростником заросли, всем тельцем от страха трясущееся и обкакавшееся не единожды? Прибегут сейчас собаки на запах звериный и разорвут в клочья царицу Мории. Но не бросила её Метэ веселая, неунывающая. Обмыла она тельце неслабенькое малышки Мории и положила в корзину из тростника, обмазанную глиной и смолою. Плывёт дитятко в корзине, несут её воды вешние навстречу славному, видать, будущему. Как часто провидение испытывает судьбу значительных личностей, остающихся в младенчестве на краю гибели и спасаемых любящими людьми в корзине, плывущей в водах бурной реки! Назовём среди них Моисея. Близнецов Ромула и Рема, рождённых весталкой. Саргона Древнего, царя Вавилона. Царя Трахана из Гилгита в Гималаях. Плыви, плыви маленький Геркулес женского рода, малышка огромная, непомерная, навстречу свершениям будущим во славу страны своей.

Дальше проще было. Корзину с ребёночком нашли муж и жена, люди добрые, морийцы простые, обычные. Понравилась девочка. Личико прехорошенькое, ручки, ножки, попка пухленькие, розовенькие, губки надувает, гукает трогательно. Больно уж огромная кобылина, муж говорит. Не прокормить нам её будет. Ты уж сам реши, муженёк, есть чуть поменьше или аппетит свой в чём другом умерить. Или ребенка берём, или супружеский долг свой исполнять не буду. Совсем, совсем? Никогда, никогда? Как против хитрой жены попрёшь… Счастливо живёт подменыш, выкормленный феей Метэ и звероподобной Непедией, в семье обретённой.

На крестинах не обходится без сюрпризов. С трудом поднимает священник немолодой огромное дитя и сажает на край каменной купели. Вспоминает игры свои с прихожанами запрещённые. Потяжелее иного взрослого прихожанина будет. Увидев воду в каменной чаше, не может дитя Хильги, воплощённой феи Неотеты, совладать с естественными порывами. Поднимает она юбочку, выставив аппетитную попку на всеобщее обозрение, и затинькала водичка в водичку. Так поведал об этом нам впечатлительный Грегори. Звонкая капель отдается эхом под сводами храма христианского. Оскорбление святыни. Quel culot! – вскрикивают приёмные родители. Возможно, слова эти сказаны были по-французски, быть может, – по-валлонски. Неясно, откуда взялись подобные слова на устах морийцев, говорящих на древнегерманском. Означают же они – «какая наглость!», «какой ужас!». Если б святой отец подумал другое, «какая задница!», например, – тоже было бы верно, тоже верный перевод. Он мог так подумать. На то были свои резоны. Вполне уместны были бы и другие мысли восхищённого святого отца – Bella culot! Bellissima culot! Прекрасная задница! Великолепная задница! Растерявшийся священник непроизвольно мог вспомнить прежние утехи, и слова приёмных родителей прозвучали бы в его голове сладким эхом: Bella cula! (ит. жаргон) – прекрасный педик! Всё это лишь догадки. Однако само провидение, видимо, водило рукой всеблагого попика, когда он вписывал в книгу учёта имя крещаемой – Белла Кула. Закончились дни грешной язычницы Мории. Душа её, очищенная крещением от греха первородного, получившая новое имя Белла Кула не только в книге учёта занюханного слободского прихода, но и на небесах христианского мира, отправилась в плавание новой земной жизни.

Что за имя такое, какие тайные знаки спрятаны за этими обычными буквами? С первым именем все ясно. Белла! Прекрасная, красавица (лат.). Красивая (итал.). Если Кула записано как Culot или Cula – это то, что подумал святой отец. Но, возможно, он записал Kula, не владея в полной мере своей рукой и своим сознанием. Это может означать: «община», «общее» (серб.), «круг» (Океания). Или: «большая патриархальная семья» (инд.). «Крепость» (балкан.). «Башня с бойницами» (Босния и Герцеговина). Кула, кулоха, кулача, кулага – «прошлогодняя трава, лежащая под снегом» (фин., олонец.). «Ритуальная система обмена» (Н. Гвинея). Как разобраться? Не следует нам забывать ни одного из названных значений этого имени: прекрасная крепость, красивая и всеобщая, великолепная задница, прекрасный обмен, отменная семья, лежащая трава, ждущая своего часа. Имя это, Белла Кула, все смыслы новой Мории включает. Чудное имя! Сколько женщин с именем Белла украшает жизнь близких им мужчин. Белла – красавица. Одни глаза чего стоят. Лицом – в отца. Упрямым характером – в мать. Чувственная и эмоциональная. Любит мужчин. Принципиальная, рассудочная, импульсивная. Хорошая практическая сметка. Умеет довольствоваться малым. Разговорчивая, общительная, быстро знакомится и сходится. Мужей выбирает разборчиво, браки недолговечны. Хозяйка неважная. Обед готовит в случае крайней необходимости. Утром любит поспать подольше. «И встала из мрака нагая с перстами (светлорозовыми) Эос». Стоять в очереди, ожидать чего-либо – пытка для неё. Камень её – агат, цветок – лилия, цвет – белый. Всё это сложилось вместе и прекрасно сочетается в новой Мории, Беллой Кулой наречённой. И гораздо более того. Но об этом позже.

Растёт Белла Кула в любящих объятиях приёмных родителей. «Слабоумной» называют её соседи. Белла освобождена от домашних обязанностей, равно как и от посещения школы. Говорить не умеет. Только смеётся. Бегает. Ползает. Егоза. Непоседа. Наивная, простодушная, доверчивая. Купается голышом. Не стесняется при людях справлять свои естественные надобности.

Как красива Белла в свои пятнадцать лет! Глаза голубые – как блюдца огромные. Лицо – словно луна полная; щёки, шея, лоб белизной светятся, а щёки ещё и румянцем просвечивают. Волосы пшеничные так пышны и упруги, что тугие косы сами собой раскручиваются. Розовые губы припухлые не скрывают жемчужного прибоя зубов. Тело налилось и созрело. Красота её, истома и мука окрестных парней, – не из тех, что развязывает языки и воспевается поэтами. При виде её замыкаются робкие подростки и мужи зрелые, не в силах говорить, не в силах показать на людях шквал вожделения, налетающий, словно океанский шторм на утлое парусное судёнышко. Сейчас подхватит шквал судёнышко, сломает мачты, порвёт паруса, такелаж, перевернёт… и конец моряку незадачливому. О, предчувствие жутких качелей вздыбленных валов… Как же страшен порыв неуёмной силы, как хочется оказаться во власти этих сил неизведанных, и будь что будет, забыться, погибнуть, утонуть, сгинуть… Не заметил ли кто внезапно охватившего волнения? Мамашка, училка, жена, не дай бог – невеста суженая. Пересохшими губами шепчет робкий подросток, шепчет муж зрелый: здорова больно да огромна. Где же её хвалёное изящество? Не в моем вкусе девица. С ней и поговорить не о чем. Голос на фальцет срывается. Руки дрожат. Природой щедро одарена Белла, тело её роскошное создано для удовольствий. Слово «словно» употреблять здесь излишне. Шея, плечи – намёки будущих счастливых утех. Ноги, что изваять в совершенстве природе сложнее всего, ноги, сочетающие женскую мощь светящегося тела с праздником лёгкой танцующей походки, округлую наполненность бёдер с аристократической тонкостью щиколоток и трогательностью розовых пальчиков, воспетых Буше, – прелюдия пира. Сложные и волнующие, энергично перетекающие друг в друга формы живота – адажио. Нежно-тяжёлые груди с задорными розовыми сосками, открытая песнь восторгов, понятных всему мужскому сословию от мала до велика, – скерцо. Ягодицы – грохот земных услад и телесных вдохновений. Что ещё сказать, милейший читатель? Что сказать о лоне, средоточии утех в венце пшеничных кущей мягчайших в воротах райского наслаждения? Одного взгляда мимолётного на Беллу достаточно, чтобы понять – юной даме далеко не чуждо томление созревшей плоти.

Белла – девушка добрая и отзывчивая. Жестокости, неуступчивости и зловредности нет в её характере. Нет у неё и обычая такого, чтобы сопротивляться отчаянным натискам. Натискам этим, набегающим на её телесные прелести частой мелкой рябью или могучими волнами иногда, неизменно отдаётся она с благодарностью, с желанием утешить отчаявшиеся, несчастные мужские души, приголубить, научить, ободрить, отдаётся с таким энтузиазмом юности, что рыцари влюблённые, почтительные и восхищённые, юные ли, зрелые ли, совсем ли уже увядающие, долго ещё не могут оклематься. О эти радости первых дней и ночей, вторых дней и ночей, и третьих, и последующих, и следующих дней и ночей утоления порывов телесных нежнейшей и могучей юной красавицы! Головокружительные эманации буквально сочатся из пор Беллы, запахи женской плоти извергаются из глубин её укромных откровений. Кабаны, быки, племенные жеребцы с ума сходят, когда Белла проходит мимо их загонов. Они роют землю, бьют копытом, ревут, как безумные, бросаются на решётку и падают, оглушённые. Куда ни пойдёт Белла Кула, везде работники мужеского полу шизеют от потной похоти и полностью теряют способность к какой-либо полезной деятельности.

Профессора из университетов и академики из Академии наук, узнав о прелестной диве, преисполнялись решимостью помочь ей в овладении речью морийской. Как объясняли, – восстановить ее орацию. И тренировали её губы, каждый на свой манер. Убеждались при этом, что губы эти зело искусны в самых разных, не всеми профессорами освоенных, упражнениях. И грудь мяли нежнейшую, чтобы поставить её дыхание. Может, и научили профессора эти чему-либо прелестнейшую Беллу Кулу, да скорее сами научились они многому и потому привязались к ней бесконечно, и многие возмечтали единоличным быть учителем её и сочетаться с юной Беллой, красавицей безотказной, законным браком. Все в один голос заявили, что «её бесхитростная, неиспорченная душа не запятнана искушённостью; она чиста и почти непорочна». С точки зрения их сладострастных вожделений, Белла – само совершенство. Молчит пока дива. Не говорит. Но память у неё отменная. Всё помнит. Всё подмечает. И всё понимает.

О подвигах могучей красавицы писал русский писатель Иван Барков, посетивший Морию с целью изучения феномена появления языческой богини в христианском обличье, явления язычницы нашему христианнейшему из миров. Он ласково называет её Белиндой. Путешествовавший вместе с ним юный мастер кисти и пера некто Maks рисовал неимоверные формы Беллы с истинным талантом художника, знающего толк в женских прелестях. Однако возникает вопрос, почему Maks написал лицо Беллы-Белинды столь омерзительным и «непривлекательным»? Тоже, возможно, чтобы сохранить видимость приличия и благопристойности, чтобы скрыть свои вожделение и неуемную похоть за ханжеским: «она глупа, уродлива, не нам чета». Не дотянул художник масштабом личности до таланта блестящего И. Баркова, неизменно восхищённого великолепием фактуры новой явленной нам Мории.

Как складывалась жизнь новой Мории? Достоинства Беллы поистине впечатляющи. Не иссякает бурный поток достойных морийцев, желающих совокупиться с царицей Мории. Мчатся они к дому «загадочной и волшебной»: «О восходящая царица, о цветок нежнейший, снизойди до смиренного слуги твоего». Мастеровые, бродяги-оборванцы, коммерсанты, канцы, бычки, попсяне, ровные пацаны слетаются, словно стаи голодных птиц к кормушке, ныряют в медвяное болото её огромной постели, бегут по лабиринтам маленьких смертей (оргазмов), лабиринтам, в которых ни днём, ни ночью не стихают любовные стоны. Робкие юноши выходят оттуда потрёпанные, довольные полученными уроками и сказочными переживаниями; счастливые старики с восторгом отдают богу душу; солидняки теряют брюки от одного только вида роскошных бёдер с мраморно-бархатной кожей; мужья барахтаются в розовом сладком пряно-горьковатом желе. Печатники выпускают и распространяют гравюры с изображением сокровенной анатомии божественной Беллы-Белинды. А простой народ распевает псалмы хвалебные, куплеты «Морийской вульгаты», превозносящие плотские таланты Беллы в выражениях необщепринятых, а подчас и непотребных.

Ты осудишь, наверное, морийскую красавицу, посчитаешь её бесстыдной блудницей, ибо негоже менять и менять любовников, бесконечной чередой персонажей, заключаемых в её горячие объятия. Имей снисхождение к новообращённой, грешащей, как это часто бывает, излишним рвением. Ей, телу её, открылись услады плоти, как истинная вера душе открывается. Каждый новый мужчина для неё – всегда первый и единственный. Аппетиты её ненасытного лона таковы, что удовлетворения она не находит с самым пылким и ретивым любовником. Где морийская девушка может найти Приапа, Геркулеса или по крайности Голиафа? Катаясь по дымящейся простыне, Белла произносит первые слова: «Ещё, ещё, хочу ещё!». Белла заговорила.

Белла Кула – как сама Природа, щедрая, разнообразная, изобретательная. Страсти её изменчивы и неуёмны. Прихожане её «алтаря» обретают катарсис. Сбываются все их эротические мечты: девица безотказная, сговорчивая, изобретательная, готовая на самые смелые эскапады, на которые нечасто отваживаются со своими мужьями благочестивые морийские женушки. Добрая девушка радуется, что все «мальчики» остаются довольны её усладами. Иногда и она остаётся довольна, если кто-то хоть чуть-чуть соответствует её меркам. Долго ли длился сон вожделения её жизни?

Грегори повествует нам о многих проблемах и перипетиях, которыми усыпан путь этой необыкновенной женщины.

Мория – маленькая страна. Как заговорила Белла, все узнали об её истории. На нашей сцене вновь Мартин появляется, хоть и попрощались мы с ним навсегда вроде. Больно уж заметной фигурой была Беллочка. Необычна и судьба ребёнка, брошенного в снежной канаве, оставленного и якобы погибшего. И возраст соответствует, и лицом красотка морийская очень уж на него, Мартина, похожа. Понял Мартин-работник, изрядно разбогатевший к тому времени, что не погиб их ребёнок, как говорили ему Хильга и Сволота Тошнотворные. Открывается он Белле. Открывает ей глаза, кто она. Поднимается могучая Белла. Другим человеком становится. Лишь одно интересует царицу морийскую, где её мать теперь? Очи её прекрасные слезами наполняются. Как найти матушку? Та ведь и не знает о её, Беллином, существовании.

Отправляется она в плавание на острова Европейские. Подвиги героические совершает. Нападают на неё во сне разбойники. Не просыпается Белла, мёртвым сном спит. Не чувствует натура её могучая уколов их комариных жал. Одного, повернувшись во сне, ненароком задушила она меж могучих своих грудей, другого передавила пополам жерновами бёдер Геркулесовых. Двое бедолаг, что сзади попытались пристроиться и оттуда штурмовать крепость, снесены были воздухов Беллиных извержением, и на скалы брошены будучи, остались там с головами непутёвыми размозженными.

Со страшными спрутами Белла справляется. С морскими пиратами сражается. И с режимами деспотическими. Где ни случается Белле Куле побывать, всюду люд мужской встречает её восторженно, почести необыкновенные выказывает. И Белла, морийка любвеобильная, каждого встречного-поперечного (ну, почти каждого) привечает и одаривает, богиня олимпийская, от щедрот своих.

Находит мать свою, в конце концов, в монастырской тьме на угрюмых островах Европейских. Вот и обнялись Белла с матушкой. Возвращаются они вместе на Морию любимую. Свет восходит над обеими женщинами. Как же зажили они счастливо! Хильга позабыла своё прошлое монастырское, вспомнила о благодарном мужском морийском населении. И потянулись снова, на этот раз уже к двум женщинам, потоки морийцев добронравных, ищущих любовь земную и утехи бескорыстные. На всё готовы добросердечные женщины ради народа мужеского. Холодных разогреют, скромных настрополят, неумелых научат, робких растормошат, ненасытных обуздают, алчущих ублаготворят. О дальнейшей жизни Хильги мы не особенно осведомлены. А вот о Белле знаем, что множество жителей морийских ею облагодетельствованы были, и не боялась она детишек рожать одного за другим, то чёрненького, то рыженького, то беленького, то мелкого, то богатырского сложения. Всех при себе держала, обо всех заботилась, никого от себя не отпускала. И любили её все детки без памяти. Хоть и молода ещё была, а многих деток своих воспитала уже и в люди вывела. И приёмных родителей не бросила, во всем помогала им. Матерью морийской называли её в народе.

О том, что в стране делается, всё знала да виду не подавала, вроде не интересовалась ничем. Зная силу Беллы Кулы богатырскую, «спящей красавицей» называли её. Множество людей разных из мужского населения морийского нежные чувства к ней в душе своей носили. И детей любили, вместе с ней нажитых. И она, Беллочка, помнила и любила каждого, любовь, что приносили ей, обменивала на любовь же, возвращала полной мерою. Да и жёнушки их, мужчин морийских, не в обиде на Беллочку были, никак не помешала она их семейному благополучию, денежек к себе не тянула, многих сыновей морийских молоденьких на путь истинный наставила. Советоваться жёнушки приходили к душевной Белле: как муженька ублажить, как беду развести, где нежным голосом, а где и сковородой по голове.

Вот так и получилось, что все имена свои Белла Кула в жизнь превосходнейше воплотила. «Прекрасная крепость». Оплот жизни морийской в прекрасном женском образе. «Прекрасный обмен». Любовь – на любовь. «Красивая и всеобщая великолепная задница». Ни убавить, ни прибавить. «Отменная семья». Любящая мать, любящие отцы, любимые и любящие дети. Ещё называли её любовно: «Белла ядь». Ядь (устар.) – еда, пища любовная, 1адь (др. русск.), ядис (др. прусск.), йядис (лит.) – пища. Во что превратилось сейчас это романтическое обращение к достойной женщине? До чего же мы любим извращать, хорошее превращать в плохое. И ещё одно имя: «Лежащая трава, ждущая своего часа». Настанет ли этот час? Когда проснётся, поднимется могучая Белла, мать морийская? Дождётся ли она своего часа?

Вот с этой-то Беллой и встретился капитан Александр перед тем, как покинуть Морию. О чём уж они говорили, неведомо теперь нам, но Александр отзывался с восхищением о красоте Беллы Кулы и о благородстве этой необыкновенной женщины. Как наш герой, воспитанный в христианских традициях, отнёсся к небезгрешной жизни Беллы? Не у каждой женщины семью завести получается, ответствовал Александр. И не каждой доведётся встретить своего суженого единственного. Женщина эта любимых своих не предавала. Каждого любила от всей души. Детей рожала, в любви задуманных и получившихся, всех растила, поднимала, каждому в жизнь путь открыла. Мать любила, спасала. Родину любит всей душой и не раз ещё спасёт.

 

Прощай, Мория

Капитан Александр вспоминал прогулки по Мории. Красоту великолепного Рейнского проспекта, задумчивую скромность и обаяние Академической слободы, переулка Тихой Сапы, улицы Ржавой пушки, запущенных и одушевлённых набережных Петромории. Грустных пешеходов Петромории в ореоле туманной изморози. Множество подсмотренных милых живых сценок. Грубовато-обаятельных персонажей морийских: разнообразных Илий Трамблёров и Сердёней Базилевсовых, уморительных Анта и Глепа, злокозненных, ограниченных, властолюбивых серых пиджаков из Тайного Писка, напыщенных комедийных персонажей из ГЦеповки, надутых, напомаженных попсян и глуповатых прехорошеньких попсянок. Обалдевших, претенциозных, славы земной жаждущих и по-своему несчастных жителей Отвязной слободы.

Александр прощался с Морией. Прощай, Мория. Ты осталась такой же загадочной и незнакомой, как и раньше. Прощай, Сусляк, талантливый режиссёр и кукловод. Прощай, Ганс, великий и ужасный. И Ганс младшенький, великий романтик и прожектёр. Прощайте, щепачи, попсяне, отвязные. Прощайте, академики несуществующих наук, гениальные морийские изобретатели, прощайте, Симон Рыбак, Световид-воин, прекрасная морийка Белла Кула, ваше время ещё придёт. И с тобой прощаюсь, друг мой, Диж Быж, спасибо тебе за всё. Без тебя я не увидел бы и не узнал так много нового на загадочной морийской земле. Не думал тогда капитан, что придется ему ещё раз побывать на берегах Мории, несущейся в вечность на всех парусах. Очередное письмо отправляет капитан своему другу преподобному Льюису Доджсону, в котором он пишет среди прочего:

«Как поучительна, дорогой Льюис, судьба людей Мории, страны, удивившей меня больше всех других стран, в которых довелось мне побывать за долгий период странствий.

Я неплохо познакомился с Канцлером Всея Мории. И с жизнью его клана, Братанов правильных, Паханов великолепных. Жизнь Братанов и жизнь народа морийского – это параллельные реальности. Те и другие живут на одном острове, но в разных измерениях, мало пересекаясь друг с другом. Братанам не нужен народ морийский. А морийцам Братаны и подавно не нужны. Так и мучаются друг с другом. Народ морийский отличается терпимостью и врождённой политкорректностью, хотя слова такого и не знает. Гансы с Братанами вельможными любят говорить о благе народа и делают вид, что сами в это верят. Народ морийский слушает, тоже делает вид, что верит, хлопает, смеётся до упада, иногда, правда, кого-то оторопь берет, да грусть-тоска одолевают.

Многие века морийская цивилизация строилась как «военный лагерь». Всё, производимое «тягловым сословием», попадало затем в систему распределения жизненных ресурсов среди «служилого сословия» (читайте – опричники, жандармы, судьи, офицеры полиции, братки). И сейчас наработанное тружениками отнимается и распределяется среди пацанов, аристократов помойки, образующих верхушку морийского общества, приватизированного Братанами и превращённого в частную корпорацию. Страной правят новые олигархи, преступники в погонах, сменившие организованную преступность. Это рыцари, промышляющие разбоем. Серые пиджаки Тайного Политического сыска (Писка), проникающие во все поры частной жизни морийцев. Жандармы – главная угроза безопасности населения. Ростовщики, разоряющие бедных людей. Бесчестное правительство. Корыстолюбивый, преступный, сервильный суд. Огромный слой чиновников, канцев, как они называют, озверевших от жадности бюрократов, выгодоприобретателей этой системы власти. Все они заполняют общественную жизнь морем обещаний: прозрачные суды, преступности – нет! коррупции – нет! дорогу инновациям, дорогу молодым, дорогу демократии, дорогу свободным выборам, достойную жизнь старикам.

Пора уже власти отказаться от принципа «держать и не пущать!». Надо учиться распределять власть. Делиться властью с народом. Пора уже распределять власть.

Мория тем временем живёт не по законам, а по понятиям. В стране ничего нет: пушки и корабли – бутафорские, надувные, промышленность – на уровне времён Кифы Великого, армия недееспособна, дороги провалились, корабли тонут, колёса ломаются, трубы текут, дома горят, хлеб не растёт, коровы не доятся, мастерские не работают, в школах и университетах не учатся, больных не лечат, спорт государством не поощряется, книги не печатаются. По улицам ходят тинэйджеры с барабанами. Больше похожие на баранов. Элита – заложница своих зарубежных вкладов. Куда отправляется половина дохода страны через систему РОЗ (Распил, Откат, Занос). Их дети давно за рубежом. Доход страны на две трети зависит от добычи китового золота. Уйдут киты – погибнет Мория. Как мамонты вымрут морийцы, ставшие заложниками своей элиты. Морией правят те, кто не связывает свое будущее с этой страной.

С виду – разгул демократических свобод. Политика превратилась в бизнес. Оппозиция торгует голосами, сдаёт голоса в аренду Крому (так называют резиденцию Великого Канцлера). Отделения общественных наук Академии, философы, социологи, пресса, журналисты, Попса великолепная, верхушка церкви во главе с обезумевшим от жажды наживы архиепископом Гансом Гундягой превратились в департаменты государственной власти; всем своим авторитетом обеляют они, защищают, и поддерживают власти предержащие. Эти лицедеи внушают людям, что мир бесконечен, бесконечны иные миры, и существует неограниченное количество возможных миров. Чтоб морийцы знали, сколь огромен мир, открытый им, и что в этом мире нет места для уныния. А если что не так – во всём инакомыслящие да инородцы виноваты, Вары да Хазы. Или заграница. Удивительна щедрость природы, которая выдаёт посредственности, всем этим артистам, врунам, псевдоученым, политологам, журналюгам, такую неоценимую награду, как жизнь.

Меня поразили таланты морийцев, потрясающие умы Академии. Машины и изобретения Мории не имеют равных в мире. И я, и Штурман, мы оба были в восторге от посещения Академии. Если бы деньги вкладывались в науку, Мория могла бы стать самой богатой, развитой и могущественной страной. Но, увы, всё стоит. Братанам этого не надо. Денежки текут за рубеж, зачем прерывать их поток? Братанам и так хорошо.

На Мории трудятся два Ганса, старший и младший.

Старший из них Ганс ГАНС, Великий Канцлер, – обычный и довольно симпатичный человек. Дитя своего времени, он вынесен на вершину властной пирамиды силами Тайного Писка и полностью зависит от начальных условий захода в свой политический лифт. Никто в его окружении не понимает, что идёт от него лично, что приходит из недр системы Тайного Писка. Одно время Ганс был очень популярен. Все верили в его могущество. Думали: старший Ганс – он как явление природы, ураган или дождь. Со временем выяснилось: Ганс – обычный криминальный бизнесмен. Видит проблемы страны, но не знает, как их решать, находясь полностью во власти своего окружения. Даже пацаны клана Ганса («шоблы», как они говорят) не хотят подчиняться. В тотально коррумпированной стране все работают только за деньги. Не получается закручивание гаек в такой системе, «болты спёрли», как сказал Шнур, один наш общий знакомый. Ганс непопулярен нынче. Он – просто таракан, которого не надо бояться. Он растворяется в воде, как злая волшебница Бастинда. Он немоден. Однако заставить уйти его пока никто не сможет: за ним силовые структуры, Писк, криминал, Братаны, обманутые пенсы, зависимые Канцы. Получается, что большинство. Ганс – ничтожный Горлум, одевший кольцо всевластия.

Не стоит заблуждаться относительно этого большинства. И относительно «всевластия» Ганса и его окружения. Люди, зависимые от власти, до поры до времени – холопы; в какой-то момент эта не до конца просвещённая толпа свалит власть, которая взяла на себя слишком много. Стоит власти ослабеть, мстительный холоп, самый близкий, самый доверенный, первым вставит вилы в заднее место своему вчерашнему кумиру. Так всегда заканчивается болтанка между холопством и хамством. Обычное холопское хамство. Но не они начнут. Наступит таинственный момент, народ созреет, когда из варвара вырастет цивилизованный человек. И тогда власти уже не смогут. Они уйдут сами.

О младшем Гансе расскажу при встрече – безвредный чудила, милый болтушка-побрякушка, его называют в народе «плюшевый Ганс». Про обоих Гансов можно сказать словами Себастьяна Бранта: «Дурак вовек не сможет снесть, что он таков, каков он есть».

Не забудем и о третьем Гансе, тоже важном лице, архиепископе Гундяге. Трое их, Гансов. Богатырей дура-ковских. Безумец, Дурак и Простак. Бывалый, Трус и Балбес. Старший Ганс – солидный Бывалый, опасный безумец. Младший Ганс – обаятельный Трус, дурак-дурачок. Гундяка с его проповедями – душка-Балбес, «святая простота».

Благо даря Дижу Быжу я много ездил по окраинам и слободам Мории, морийский народ восхитителен. Радушен, добр, силен, талантлив. За спокойным немногословием морийских людей скрывается творческая мощь, понимание природы человека и глубинных течений народной жизни. Почему в Мории такая пугающая тишина? Потому что народ спит, или потому что проснувшихся больно бьют по голове? Наверное, прав А.И. Герцен, наверное, и то, и другое. Что-то подсказывает мне, что, несмотря на кажущиеся застой, тишину и спокойствие Мории, эту страну ждут большие изменения и великое будущее. Мир ещё услышит и узнает о неординарной Мории.

На этом заканчиваю, дорогой Льюис. Кланяется Вам Диж Быж. Как всегда, привет Долу, Зюлу, Чёрной горе и малышке Люси. Остаюсь Вашим верным другом.

Капитан Александр».

Отправив это письмо со знакомым капитаном посетившего Морию английского судна, капитан Александр дал команду экипажу готовить корабль «Быстрые паруса» к отплытию.

Прощай, Мория, думал Александр. Счастливого тебе плавания, Мория. И невиданных свершений. Я уверен, так будет, будут эти свершения. Мы – друзья твои, Мория, и полюбили тебя, как свою вторую Родину.

 

Часть 5

Мория, любовь моя

 

Корабль «Быстрые паруса» бойко скачет с волны на волну, принимая на грудь белую кипящую пену. Всё дальше и дальше неординарная, нестандартная Мория, остров, поражающий воображение всех, посетивших его гостеприимные берега.

Капитан Александр размышляет о судьбе этой необыкновенной страны. У истоков Мории стояли замечательные люди, такие, как Себастьян Брант, поэт, философ, богослов. Как несгибаемый капитан, мужественный монах Иоанн Летсер, которого простодушные морийцы Апостолом любви называли и путали иногда со святым Иоанном Богословом. Атаман Гермек, сумевший объединить два мира, две цивилизации, морийцев, детей морской стихии, и китов-кашалотов, вогулов, королей морей. Кифа Великий, придавший невиданное ускорение древней Мории, заставивший сердца неторопливых морийцев биться вдвое быстрее. В этом ряду нельзя не упомянуть могучую фигуру Лома Михайла, заложившего основы Морийской Академии наук. Что случилось с Морией за почти четыре века благоденствия? Почему на место таинственных магов, ведунов-офеней, бережно выращивающих любовь ко всему живому, пришел мир нежити, мир холодного Ништяка и расчётливого чистогана? На место чистого родника христианской Морийской церкви, основанной Иоанном Летсером, пришли барыги церковные типа алчного архиепископа Ганса Гундяги и его приспешников, обманом подмявших под себя и подчинивших доверчивую и наивную церковную братию. Место морийского братства, добрососедства и всеобщего единства заняло братство Братанов вельможных, «демократия» пацанская, поставившая на поток постоянное ограбление праведного морийского населения. Вместо благих порывов и поиска общественного блага и справедливости – общественные науки, «на подтирки задов вельможных лишь годящиеся», как грубо, но точно, выразился мой друг Диж Быж. Вместо добрососедских переговоров и поисков примирения с участием друзей и родственников – злобные неправедные суды, презирающие простой народ. Политический сыск, созданный Великим Кифой для защитьг от происков зарубежньгх недругов, превратился в Тайный Писк, имеющий доступ ко всем порам общества, управляющий всем, что происходит в стране и в частной жизни. Загадочный и недоступный язык мирных офеней превратился в грубую, примитивную феню, арго современных агрессивных, нахрапистых блатных и наблатыканных; мощный мужской язык воинов на поле брани, обращающихся за помощью к отцу-матери, – в вульгарную, тупую и унизительную морийскую матерщину.

Разительны перемены Мории. Будто силы какие-то перевернули всю страну, поставили с ног на голову. В истории Мории мелькнул на время проблеск надежды, луч свободы морийской, когда стали у руля разухабистый Ёлко и распотешный Степаныч. Что хотели всё сделать по чести, по совести. Может, это только так казалось? Да недолго суждено было жить надеждам, недалеко ушли их столь много обещающие преобразования. Быстро всё переменилось и снова вернулось на круги своя. У руля «демократических» перемен теперь законодатель мод, он и не человек даже – просто грызун Сусляк, бессердечный, расчётливый, пусть даже и очень талантливый. А во главе всех и вся два Ганса, слабые, мстительные, одержимые жаждой наживы, никчёмные и самовлюблённые. Эти люди и вершат судьбы Мории. Вместе с командой своей, «шоблой», как они говорят, аристократией помоечной. Вместе с мелочью подмётной, самозванной и омерзительной, – щепачами и попсянами. Вместе с чётко выстроенной вертикалью зла, везде без исключения проникающей.

Капитан Александр вспоминал противоречивую фигуру Ганса ГАНСа. Никак не назовёшь Ганса стандартным злодеем. Много хорошего в этом человеке. Он умён, сообразителен, быстр, находчив. Не бросает друзей. Всю команду свою за собой тянет. Пигмеем от политики его не назовёшь. И клоуном тоже. Нет, не комедийная он фигура. Скорее, трагическая. Душа его наполнена огромными противоречиями, как бы о двух головах. Она тянется к державности, к Великой Мории, какой Мория была под тяжкой пятой Кифы Великого, к той несчастной и одновременно Великой Мории, какой она была под беспощадной пятой Народной Диктатуры. Ганс строит вертикаль власти. Он – государственник, он – державник. И он же, тот же самый Ганс, создаёт сырьевых олигархов, Братанов Великолепных, часть мировой сырьевой элиты. Которым никак не нужно государство. И тем более не нужен народ. Он вскормил Братанов этих. Государство – помеха для них, и Ганс – тоже, как часть государства. Они – либералы. Им свобода нужна. Но он, Ганс, их идеолог, главарь, вожак, он понимает их. Он не оставит дружбанов; бросать друзей – не в его правилах. Один Ганс ГАНС съедает другого Ганса ГАНСа. Может быть, ему отказаться от державности? Может быть, ему отказаться от либерализма?

От сырьевой олигархии? Тогда он не будет самим собой. Тогда он не будет Гансом ГАНСом.

Думал и о том Александр, насколько велик запас душевного здоровья морийского народа и какой импульс движения дали стране её отцы-основатели, что стоит страна-остров крепко до сих пор, и во всем мире другие страны продвинутые с авторитетом Мории благословенной считаются. Как велик потенциал народа, создавшего города, скульптуры, живопись, литературу, во всем мире прославленные. Создавшего потрясающие машины, которых ещё не видел род человеческий. Которых не знали другие цивилизованные народы, столь самонадеянно посмеивающиеся с древнейших времён над научными результатами учёных Мории.

Откуда придёт спасение? Конечно, не от «оппозиционных» Народных Диктатур, ПАРСов, Консов, ППСов всяких, конечно, – не от Молодой Гвардии, не от Лужков, наверняка – не от Лимов со Скинами.

Капитан Александр уверен был в том, что есть ещё люди в Мории. И изменится Мория полностью, станет другой страной, когда придут новые люди на смену «шобле» пацанской. Кто они? Придут те, кто неизвестен сейчас. Чьих имён морийцы ещё не слышали. Но голоса этих людей уже доходят до сердец открытых и неравнодушных. Голоса эти звучат в стихах и песнях Дижа Быжа, других поэтов и певцов, дерзких и талантливых, звучат в резонанс с мыслями народа, не привыкшего таиться.

Может быть, среди этих людей будет респектабельный академик Кедр-Курчавый. Возможно, Симон Рыбак, которого назвать можно новым Гермеком, нам, современным людям, явленным. Или Световид-воин, что может стать аватаром капитана Летсера. Кто подвигнет людей на свершения смелые? Уж не Белла ли, мать морийская, Мория божественная, вновь перед нами представшая? Эти ли люди придут или другие? Когда случиться это может?

Капитана Александра не покидало ощущение предстоящих радостных перемен, открытий нового, невиданного ранее мира, предчувствие счастливой судьбы Мории.

 

Бунт китов

Совсем немного времени прошло с тех пор, как корабль «Быстрые паруса» покинул остров Мория. Возможно, полгода. Может, то было два-три месяца. Поравнялась с кораблем стая быстрых дельфинов. Пытаются обратить на себя внимание. Капитан Александр понимает, что надо поговорить с ними, и из беседы узнаёт, что у его друга, белого кита Моби Дика, есть к нему, капитану, срочное дело. Приходится развернуть корабль, так как огромный медлительный Моби Дик не может догнать «Быстрые паруса». Друзья встречаются, и белый кит сообщает: «Очень плохие известия. На Шибире беда. Киты взбунтовались. Если б они взяли и просто ушли. Нет, киты в гневе. Они нападают на Морию. Остров в опасности. Страна может погибнуть».

На всех парусах мчится к Мории корабль капитана Александра. Странную картину застают моряки, приближаясь к острову дураков. Прав был Моби Дик.

Шторм. Низкие свинцовые тучи. Гром и молния. Киты вне себя от ярости. Сотни морских гигантов с рёвом, треском и визгом разгоняются, словно гигантские торпеды, и таранят огромными головами корабли и набережные Мории. Проламывают борта. Слышен треск ломающихся досок. Рушатся мачты. Обрываются канаты, не выдержав тяжести падающих мачт с реями, парусами и такелажем. Крайние корабли, пробитые, затопленные водой, идут ко дну, тянут за собой крепко связанные с ними соседние суда. На повреждённых кораблях вспыхивают пожары. Что может быть страшнее пожара на тонущем корабле? Обезумевшие морийцы рубят канаты, ивовые стволы, ветки, корни, чтобы отделить разбитые, погибающие корабли, тянущие ко дну весь остров. Трудно разъединить корабли. За сотни лет они так перевязались и обросли ивой, что превратились в единое целое. Другие тушат огонь. Чтобы тот не прошёл дальше, внутрь острова.

Грохот, крики, громы, молнии, гарь, пепел, огонь, вода, рёв китов и бешеные волны, захлёстывающие окраины Мории.

Где капитан Мории? Кто стоит у руля? Тяжёлые валы бьют о борта Мории, ломают обшивку, обрывают канаты, стволы и корни ивовых перевязок. Отдельные слободы, отдельные части корабля отрываются от тела плавучего острова. Ветер и волны уносят их в штормовую мглу. Море и облака сливаются в одну бушующую стихию. Морию несёт к верной гибели. Что должен сделать капитан в эти страшные часы, минуты, мгновения на краю пропасти? Повернуть Морию носом к волне. Чтобы волны не ломали и не топили корабль, а разрезались носом, не в силах более причинить вред корпусу корабля. Но где капитан? Похоже, что нет его на мостике, никто, видимо, не стоит у руля Мории. Гибнет корабль, гибнет уникальная цивилизация, складывавшаяся более трети тысячелетия.

Быстро оценил ситуацию опытный капитан Александр. Вначале надо отрезать и успокоить китов. Морийцы! Морийцы! Помогите найти Симона Рыбака. Или его брата Андрея. Или кого-нибудь со слободы Сибморийской. Кто с китами дружен. Вот он, Симон. Рубит ивовые плетни. Тушит пожар. Забудь, Симон, об этом. Другие сделают, без тебя обойдутся. Только ты можешь остановить китов. Зови Пайта-Тома. Он послушает тебя. Киты послушают Пайта-Тома.

Вдоль берега полузатонувшей горящей слободы плывут два гиганта морей: чёрный Пайта-Том и белый Моби Дик.

На спинах их два смельчака, Симон Рыбак – на спине Пайта-Тома, капитан Александр – на спине Моби Дика. Огромные рупоры прижаты к их ртам. Щелчки, скрежет, протяжное пение, рёв – это Симон и Александр кричат неистово на китовом языке: «Остановитесь, остановитесь, киты! Прекратите нападение на Морию! Сотни лет вы дружили с морийцами. Пастухи бездны оберегали вас, ваши семьи, малышей, защищали от китобоев, предупреждали о скалах и мелях, кормили, доили, выручали заблудившихся. Прекратите. Вы – свободные дети морей. Морийцы – тоже дети морей. Морийцы не хотят вам зла. Вы сумеете найти общий язык, как находили его сотни лет. Кто не верит – пусть уходит в море, никто не станет ему препятствовать. Слушайте нас, Симона и Александра. Слушайте великих китов Пайта-Тома и Моби Дика».

Так убеждали китов Симон и Александр. Пайта-Том и Моби Дик тем временем отрезали китов от берега, заставляя их повернуть к морю.

Перед тем, как выйти в море на китах-кашалотах, Александр успел разыскать Световида-воина. Настала твоя пора, Световид. Найди Беллу. Она поможет поднять народ. Идите к Крому. Идите к Гансу ГАНСу. Он должен взять на себя ответственность, взять на себя управление кораблём. Если откажется, встанешь сам у руля. У нас мало времени. Бери всё на себя. Бери – если не успеешь, Мория пойдёт ко дну.

Встрепенулся Световид-воин. Понял он, что настала пора послужить родной стране.

Бежит он к Белле, матери морийской. Очнись, Белла. Проснись, спящая красавица. Гибнет Мория в волнах и огне. Только сам народ морийский может спасти страну. Если погибнет Мория, не спастись твоим детям, матери твоей, приёмным родителям, всем мужам морийским, коих ты всю жизнь свою любила бескорыстно, жёнам их, всему народу морийскому.

Как услышала те речи Белла Кула великолепная – вскочила, поднялась во весь рост на ногах своих, подобных колоннам беломраморным, раскинула она руки свои офигенно прелестные, гордо голову божественную вскинула. Гневно сверкнули очи её, из небесно-голубых ставши чёрными, словно уголь-антрацит элитных сортов. Как разжались сами собой пушистые её волосы пшеничные, разлетелись косы, расплелись и упругой волной вокруг чела бледного раскинулись. Распрямилась грудь. Оголилась шея, стройная, словно памятника постамент, летящий вверх. Груди могучие разорвали рубашку белошелковую, словно паутину тончайшую, и на свет божий вырвались, уподобившись символам свободы дразнящим и величественным. Закричала во гневе Белла Кула, краса морийская: «Ой вы детушки мои, как взрослые совсем, так и малые. Ой ты милая моя родна матушка Хильга Благословенная, Тошнотворящей несправедливо названная. Ой приёмные вы мои родители, от кого я видела только хорошее. Ой вы «мальчики» мои юные, зрелые и престарелые, не вас ли я от всей души своей женской обнимала, ласкала, голубила бескорыстно по любовному тяготению только лишь, к жаркой груди своей по ночам прижимала? Ой вы благостные женщины морийские, не вас ли я советами да поддержкой своей божественной одаривала? Приходите ко мне все, весь народ морийский. Постоим ужо за землю свою. Отстоим её от поступи Братанов погановских, от вельмож-начальников жестоковыйных. Спасём землю, Морию родную, от оккупантов в погонах – ворогов, жуликов и воров пацанских конкретненьких. Ко мне, ко мне!»

Тот могучий крик пронёсся над Морией, всколыхнул все слободы, окраины, всколыхнул Петроморию, всколыхнул все Кромы и резиденции.

И народ повалил со всех сторон. Ты веди нас, дива-кра-са, государыня наша Кула Беллочка. Как служили мы тебе своей мужеской силою, так теперь послужим своей Мории, мы готовы биться с ворогами, беззаветно служить нашей родине.

И пошли вдвоём Световид-воин с Беллой великолепной к Крому краснокирпичному, где стоит капитанский мостик, воздвигнутый ещё во времена Себастьяна Бранта и Иоанна Летсера. Не приказывали они людям, что с ними шли. Не командовали. Ободряли их, воодушевляли и возглавили. Воспоследовали за Беллой и Световидом толпы морийские. А по мере их продвижения из каждой улицы поперечной и переулка каждого всё новые и новые толпы народонаселения в основной поток вливаются. Нету страха у них, у тех людей. Нет волнения. Знают точно они: вот настал момент судьбу Мории взять самим в руки сильные и самим же вести корабль родины к далям будущим, тем, что светятся вдали и видны уже, у горизонта самого. Вот подходят те люди к Крому, к резиденции с башнями острыми, и что видят они? Тишина в этом Кроме гробовая стоит. Ни карет помпезных народных слуг народовластия демократического, ни суеты и беготни обычной. Может, нет никого и давно уже на капитанском мостике. Штурвал с рулём вместе, никем не сдерживаемые, болтаются со скрипом из стороны в сторону. А валы могучие бьют наотмашь тем временем в беззащитные борта Мории, рвут стволы вековые ивовые, отрывают обшивки куски, уносят их в море открытое и, того и гляди, потопят преогромный корабль Морию. Что творится, народ честной? Почему ничего не делается?

Зрелище это, ой совсем неблаговидное, сверху накрыто низкими тучами чёрными. Столбы копоти и пламени над домами и проспектами Мории поднимаются. В небе стаи грифов и стервятников-могилыциков носятся, предвкушая пир, в котором от души поживиться можно будет, а как повезёт – и человечинкой полакомиться. А над птицами с визгом и воем валькирии носятся в лохмотьях и обносках двухтысячелетней давности. Выше кружащих стервятников из туч выглядывает голый череп с ушами огромными Канца обобщённого, вельможного, бьющего крыльями перепончатыми. А ещё выше того, в полной кромешной тьме, в сполохах огней смеётся торжествующе Князь сумеречный, из сокровенной тьмы примчавшийся на свой упоительный пир, чтобы насладиться всласть зрелищем вселенской гибели, насытиться, наконец, душами человеческими гибнущими.

Рано радуетесь, псы мрака озверевшие. Рано Морию светоносную хороните. Есть ещё на Мории силы народные, постоять способные за жизнь сыновей и дочерей своих.

Тут выходит вперед дива-краса, благословенная Белла Кула. Подойдите ко мне, мужья морийские, те, что крепче есть. Да держите меня изо всех сил, вам природой даденых. Взяли десять мужей за одну руку Беллочку, ну а десять других – за другую, да упёрлися, что их было сил, ногами в брусчатку каменную, коей площадь перед Кромом выложена. И как стала Белла воздух втягивать в свой открытый рот, раздуваться стали грудь-живот её, словно пузырь размеров немереных. Сырость, тучи, облака внутрь себя затянула Белла божественная. Небо над Морией очистилось, солнце выглянуло, засветило, согрело толпу морийцев озабоченную. Разлетелись в страхе стервятники, валькирий непутёвых – словно сдунуло. Спрятался испуганный обобщённый Канц в тени собора Иоанновского, растворилась в воздухе Князя Тьмы физиономия неприглядная. Диспозиция сил прояснилася, и видна сейчас как на ладони. Мрак и сырость, внутрь Беллы Кулы затянутые, подхватились, видать, метаболизмами божественными, сокрушительными, преобразованы были в нечто невыразимо духоподъёмное и выброшены были воздушными потоками благостными из тела земного божественной Мории новоявленной. И наполнилась вся площадь торжественная перед Кромом, никогда не сокрушённым в известной истории, запахами фиалки вечерней умиротворяющими.

 

Поединок

Надо, чтобы кто-то стал у штурвала. Надо поскорей спасать нашу Морию. Путь к Крому перекрыт. Гансы сняли стражу обыкновенную, вызвали вместо неё отряды горские для охраны Крома. Это чечоты стоят, бойцы отважные из Кавзимории. Почему чечоты? Что за название? Любят бойцы танцевать на отдыхе. Чечётку бьют, на носках ходят, на коленях вертятся. Нет в Мории воинов отважней чечотов. Почему же их Гансы поставили? Отвернулись, быть может, Братаны от Гансов, почуяв опасность для себя на земле морийской. Не доверяли, видать, канцлеры, большой и маленький, той страже, стоящей обыкновенно в воротах Крома со звёздами, из камней полудрагоценных сделанными. Как боялись остаться они один на один с народом своим. Что творилось в душах у них, когда решение непростое приняли в часы эти страшные, обуянные непростыми, видимо, сомнениями?

Почему вы стоите, чечоты, здесь? Приказа, знамо, не было покидать объект. Мы-то слуги для Ганса надёжные. Забыли чечотов, видимо. Ах, пацаны правильные, пустобрёхи бестолковые, забыли-бросили чечотов верных на погибель ихнюю.

Отступитесь, чечоты, вы ж морийцы, чай. Неужто супротив всего народа пойдёте вы? Надо Морию спасать. Ведь погибнем все. Или вам не дороги жизни ваши чечотские, ваших жён, сестёр, матерей, малых деточек?

Пропустите меня до Гансов, Беллу неудержимую, пропустите меня подобру-поздорову, лучше так, иначе – всех смету.

Обратился к ней Световид-боец. Ой, ты, Белла прекрасная, сердцу моему любезная, мать вновь явленная морийская. Не женское дело это выходить самой на бойку в поле ратное да участвовать в сече жестокой и кровавой. Дай уж нам, мужам морийским, постоять самим за страну свою, за Родину, за народ свой да за честь свою.

Тут выходит из рядов отрядов чечоточных ох лихой боец, Хасимик-Мурза. Сам-то роста он среднего, а в плечах широк, поперёк себя больше будет он. Говорят о нём, и не в Мории, айв мире всём Хасимик слывёт, что нигде-нигде человека нет, кто сумел бы сбить, победить Мурзу, Хасимика-Мурзу могучего.

Говорит ему Световид-чернец. Ой ты смел боец, Хасимик-силач. Ты силён в войне. В мире – более. Сколько раз стоял промеж двух сторон. Прекратить велел двух семей раздор. Взглядом пули ты останавливал, а рукой махнул – и конец войне. Пропусти народ. Мы должны понять. Почему стоим. Да и кто теперь управлять-спа-сать может Морией. Вроде Гансов тех уж и след простыл.

Уважаю тебя, Световид-чернец. Ты во многом прав. Потому могу предложить тебе я решение половинчатое. Пусть нейдёт сраженье стена на стену народа морийского да с моими отрядами охранными. А сойдёмся мы во святом бою, только мы с тобой, более никто. Коли ты верх взял – то пройдёт народ, пусть пропустят его отряды чечотские. Коль моя возьмёт, разойдётесь вы, вы отступите, ну а с Морией пусть случится то, чему должно быть, что судьбы рукой на роду её, на роду страны нашей писано.

Мы-то с тобой, мой читатель, знаем множество примеров, когда исход столкновения решали два бойца-поединщика с двух сторон. Маленький Давид бился с Голиафом, огромным филистимлянином. Ахилл – с великаном фессалийцем Боагрием. Атаман морийский Гермек – с Кутугаем. Инок Пересеет перед Куликовской битвой сошелся в поединке с непобедимым прежде печенегом Челубеем, он же Таврул, он же Темир-мурза.

Велик риск, подумал Световид. Ан не оставит господь Морию, не оставит и меня удача в бою великом.

Вот сошлись на бой два достойных бойца. Долго билися на глазах у всех. В лучах солнца заходящего багряного. Навернулись слёзы на глаза Беллы Кулы прекрасные. Уж ты бейся с Мурзой, Световид-боец, пусть земля родна тебе силы даст, чтоб твоя взяла в этом славном бою за народа жизнь, жизнь всей Мории.

Как услышал то Световид-чернец – словно сил у него тотчас прибавилось. Он схватил Мурзу о своих рук обхват, да и сжал его хваткой могучею. Ничего не смог Хасимик-силач, он объятий тех не смог вынести. Тут и хрустнули Мурзы косточки, закричал Мурза свой последний крик. Ты прости меня, родна Мория, может, делал что я не так, Мурза. Только блага хотел своей родине. И народ страны, ты прости меня. Ухожу теперь я в последний путь. Испускаю я свой последний дух.

И ушёл Хасимик, славный воин-чечот, путь толпе открыл для прохода в Кром.

Расступились отряды чечотские. Как рванулась в ворота Белла Кула неудержимая. Как взбежала она по ступеням, словно белый вихрь взнеслась, взлетела на стену зубчатую кирпичную, словно белый ангел огромный.

А глаза её – из чёрно-угольных вновь небесно-голубыми становятся. За мной, «мальчики»! За мной, многотысячное войско мужей моих!

Так заканчивался Понедельник Великий новой жизни Мории.

 

Победа

Тут вбежал народ во двор Крома краснокаменного.

Никого уже нет там на мостике, никого уж нет, как и думали. Ни Великого Канцлера Ганса старшего, капитана корабля морийского, нет ни штурмана, коим младший Ганс, верно, должен служить, никаких Братанов вельможных, кто пытался бы корабль Мории поперёк волны зловредной носом повернуть. Видать, все они, хряки сановитые да держиморды толсторылые, только лишь о сундуках своих и думают. Как увидели, что взбунтовались киты не на шутку, знать, так и поняли чиновники вальяжные, что не будет боле им ничего от золота китового, так зачем держаться за Морию дурацкую? Видно, многие из них успели уже покинуть Морию, и, видать, как раз сейчас направляются к берегам заморским, желанным для них, где богатства, сердца их греющие, в наинадежнейших местах поупрятаны, те богатства, что милей будут их душеньке убогонькой, чем народ родной и страна, где родились и выросли, непростая страна Мория благословенная.

Не было нужды приступом брать крепостные стены, к чему одни призывали, самые смелые, или таранить дышлом упряжки ломовой парадный вход через главную крепостную башню, как предлагали другие. Стоило лишь дотронуться, как открылись тяжёлые металлические двери, которые устояли не раз при обстрелах пушками с вражеских кораблей. Во дворе Крома лежало брошенное, где попало, оружие и снаряжение бежавшей, видно, впопыхах охраны. В залах обеденных стояли длинные столы, уставленные блюдами хрустальными и фарфоровыми с остатками воскресного обеда, прерванного похоже, всеобщей паникой. Настежь открыт каретный сарай. Не стоят там больше кареты вельможные чёрные с затемнёнными окнами. Лишь остались кареты древние эпох Иоанна Летсера да Кифы Великого. Неисправные да раздолбанные. Золотые детали все пооторваны да прихвачены, видать, поспешным бегством. Во дворцах бедлам, двери распахнуты, пыльные шторы посорваны, мебель переломана, дорогие вещи разворованы. Поднимаются морийцы на главный этаж по каменной лестнице, покрытой роскошным ковром аляповато-клоунским. Окна шикарные пооткрыты все, ветром их на сломанных петлях раскачивает. Вот в шикарном зале одном залетевший петух. Неизвестно, откуда взялся. Горланит, курочек зовёт. Гадит помётом своим простодушным на скатерть золочёную. На одном из балконов лошадь стоит старая, понурая, занавес жуёт. Как попала сюда лошадка безвинная, беспринципная?

Святые иконы посорваны. Портреты полководцев прославленных на полу валяются со стеклами разбитыми, ногами бегущих подавленные. Вот столики для игры в домино опрокинутые, вот бильярдный стол с ногою отломанной, а сукно наполовину оторвано. За окнами вздыхает, пыхтит, дымы умирающего пламени пускает, шевелится город – огромное животное, ещё не осознавшее, что настал Великий день, Великий Понедельник. Где ты, где ты бродил здесь, жил, думал, веселился, грустил Великий Ганс? Не упомнить тебя теперь. Как ты выглядишь? На монетку, слышь, посмотри. На этикетку водочки. Вот слабительное с профилем Гансика. Неужели забыл? Литографии с портретом Гансика, золотым багетом обрамлённые, в каждом кабинете, небось, найти можно, оставлены там за ненадобностью. В любой час и повсюду – Ганс на фоне жёлто-чёрного полосатого морийского знамени.

Кажется, что висят в воздухе застывшие звуки канцелярий Великого Канцлера. Остановись. Прислушайся. Ты услышишь. Уборщицы мокрыми тряпками шуруют, шлёпают. Ковры выколачивают. Канцы, пожизненно просиживающие здесь штаны, лениво бранятся между собой.

Сотни распахнутых настежь огромных дверей. Бедлам, следы вавилонского столпотворения, бегства, поспешного грабежа и уничтожения бумаг, документов, грамот, компромата разного. Где здесь было правительство? Кто здесь был в этом правительстве? Где хозяин, творец всей этой неразберихи оставшейся, вдохновитель и зачинщик великого позорного бегства?

Так всегда было, есть и будет. Все временщики, факиры на час, пришедшие не на своё место, все так заканчивают. Плохо кончают. Да вот вопрос – настал ли сейчас их конец? Ещё не вечер. И для них это, похоже, ещё не конец. Начало конца. Они ещё верят в себя. Он, Ганс, тоже верит, что не закатилась ещё его звезда морийская. Однако никто не уйдёт от своей судьбы. Всему придёт конец. Придёт в свое время. А сейчас бежит Ганс, задыхается, несётся под музыку Князя Тьмы по тоннелю чёрному. В конце тоннеля свет маячит. Не знает Ганс неверующий, хоть и крещёный он, что дальше ждёт его, что дальше будет. Добежит он до конца тоннеля. Вот и свет мелькнул, наконец, подумает он. Озарится небо. А там ждёт его могила.

Мы оставили наших героев, чтобы побродить по залам брошенной резиденции. Морийцы же времени зря не теряли. Они мчались вперёд и вверх к капитанскому мостику. Первый вбежал Световид-чернец. Огляделся – слава Создателю, рулевой штурвал с механизмами цел-целёхонек, не поломан. Взялся чернец сильными руками за штурвал, осмотрел с высоты море волнующееся. Нет, не поздно ещё. Цела пока Мория. Поворачивает он рулём огромный корабль наперерез волнам набегающим. Смотрят морийцы на того, кто за рулём стал. На лицо простое его и фигуру незаметную. Лишь ладони широкие воина выдают в нем человека могучего. Смотрят на лицо спокойное, решительное. На движения неторопливые, уверенные. На глаза его отрешённые, отстранённые. Будто не видят глаза его суеты земной. Будто смотрят они в другой мир, нам неведомый, и живут они, те глаза, в том далёком миру, в саду мечты нездешней, там, где ангелы подскажут Световиду каждый шаг и каждое движение, где Отец небесный благословляет уже инока свершить на земле подвиг свой, провидением ему предписанный.

– Смотрите, тысячи моих любимых мужей и их жёны терпеливые! – воскричала тут Белла великолепная. – Смотрите, се наш капитан! Преподобный Иоанн Летсер, Апостол любви, вновь нам явленный.

Капитан Александр возвратился на остров вместе с Симоном Рыбаком, когда бунт китов прекратился, пожары были потушены, и морийцы восстановили сохранившиеся набережные. Киты успокоились. Рыбаки и пастухи бездны вернулись к своим обычным делам. Обо всем произошедшем за это время на Мории капитану рассказал, как всегда темпераментно, радостный и воодушевлённый Диж Быж. Конец диктатору! Швабода! Мы размозжили им собачьи головы. Мы прогнали их.

Александр внимательно выслушал друга. Потом долго расспрашивал. Качал головой. Не горячись, милый Диж. Никто никого не прогонял. Не ушли бы они, Братаны вельможные, кабы сами того не захотели. Кто им противостоять может? Большинство народа – канцы, погоны, блатные, щепы, попса. Их большинство. Они поддерживают Гансов. Киты взбунтовались. Думаешь, Гансы не смогли бы их успокоить? Тот же Симон Рыбак, и брат его, и семьи их опять помогли бы Гансам. Народ морийский терпелив и миролюбив по своей природе.

Ни ПАРСы, ни Консы, ни ППСы не имеют поддержки народа. Да и говорят они так же, как Братаны, один к одному. Значит, и мыслят одинаково. Все по понятиям: ты мне – я тебе. Ни одной новой идеи. Старые исконные морийские законы, мудрость народная, дипломатия доброй воли – всё позабыто. Забыт язык морийский. А герои Мории… они есть, но их немного. Они не организованы.

Братаны ушли, ими двигал простой расчёт. Киты бунтуют. Есть риск потерять золото. Киты всё равно уйдут. Если не сейчас, значит – в следующий раз. И произойдёт это очень скоро. Слишком большой риск. Сейчас держаться им за Морию – можно потерять всё. У Братанов за рубежом гораздо больше, чем здесь уже. Что лучше, держаться за малое и потерять всё, или сохранить большее, а от малого отказаться? И усталость. У Братанов накопилась усталость. Системы разрушаются неожиданно и мгновенно. Сами собой рушатся империи. Империи Александра Македонского, Чингиз-хана, Тамерлана. Как всё в нашем бренном мире, империи тоже стареют и умирают. Вспомни, Диж, как ушла Народно-Морийская диктатура. Почему, в какой момент? Никто её не побеждал. Невозможно было победить её. А она рассыпалась сама. И Гансы тоже ушли сами. Они считают, что сами. Просто почувствовали, что наступила пора, дальше будет хуже. Что нельзя больше все проблемы сваливать на Варов, на Хазов. На демократов. На либералов. На заграницу. Никто уже в это не верит.

А ты, Диж, иди, объясни морийцам, что некогда хороводы водить да руками размахивать, надо новую жизнь строить. И будет это очень и очень непросто. Так же, как было непросто Себастьяну Бранту и преподобному Иоанну Летсеру. У вас есть морийцы, что не хуже отцов-осно-вателей будут. Симон Рыбак, Световид-инок, Белла, мать морийская, академик Кедр-Курчавый. И другие многие, я думаю, кого вовсе я и не знаю.

Снова в который раз прощался Александр с Морией. Что будет с этим островом? Счастливого плавания, Мория. Новых тебе свершений.

 

Заключение. Мория, вперёд!

Вот и всё, что я могу рассказать тебе о путешествии капитана Александра к берегам Мории. Ты, я вижу, пребываешь в недоумении. Что за Мория такая? Сейчас никакой Мории нет. Может, и раньше не было? Иначе мы знали бы о ней. Почему историки никогда не упоминают о Мории?

Некоторое время после описанных событий кое-какие сведения о Мории ещё доходили до Европы и Америки. Новая жизнь в Мории налаживалась.

Судьба распорядилась так, что Братаны стали жить отдельно, морийцы – отдельно.

Братаны скучали по Мории, по привычному образу жизни. По отдельной стране-острову, где они имели неограниченную власть, могли распоряжаться всем и вся и жить по-своему. Денег у них много было. Вот и построили для себя огромный стальной остров, новую, современную Морию. Назвали Штандард Инзель. Посетивший её путешественник Жюль, известный в дальнейшем как знаменитый французский писатель, описал устройство корабля-острова и жизнь его обитателей. Корабль собрали из огромных кессонов, размером десять на десять метров в основании и семнадцать метров в высоту каждый, изготовленных из толстой стали, защищённой от коррозии и ракушек специальным покрытием. Эти кессоны, количество которых было двести семьдесят тысяч, скреплённые мощными резьбовыми стяжками, образовали плавающий фундамент города и пригородов размером семь километров в длину и пять километров в ширину. На фундамент завезли толстый слой грунта. В центре острова-корабля построили город Миллиард-штадт. А в пригородах раскинулись поля, сады, огороды. Корабль имел два порта – с правого и левого бортов. Город застроили шикарными особняками по заказам братков-миллиардеров, административными зданиями, гостиницами для важных гостей и многочисленными местами развлечений: казино, ресторанами, театрами. В Миллиард-штадте жили только морийская аристократия, их прислуга и экипаж корабля. Всего около десяти тысяч человек. Корабль курсировал в пределах лучших климатических зон Атлантики и Тихого океана. Сбылась мечта конкретных Братанов – на их новом острове не было никакого народонаселения. Незачем теперь думать о школах, университетах, транспорте для всех, больницах для всех, жилье для всех, о пенсионерах, незачем держать огромный штат служащих, бюрократов, огромную армию, полицию. Незачем думать о прозрачных выборах. О честных судах. Об этих строптивых китах. О ненадёжных способах добычи золота. Кормить никчёмных ученых. Кормить огромную армию щепачей и попсян! Ничего этого больше не надо. Свобода!

Чем занимались энергичные Гансы, которые не могут жить без дела, без возможности руководить, управлять, повелевать, часто бывать на людях и в центре внимания? Их редко видели в Штандард Инзеле, они постоянно ездили по делам в страны Старого и Нового света. Ганс старший занялся организацией первенства мира по экваториальным единоборствам. Таких первенств раньше не проводилось. Чемпионат включал турниры по обороне без оружия, борьбе До-до, мордобою без правил и некоторым видам бесконтактных единоборств стиля Нельзя. Во всех видах этих единоборств Ганс был безусловным авторитетом и лидером. Младший Ганс, как мог, помогал старшему, занимаясь юридическим обеспечением этого чемпионата. Ведь он был непревзойдённым специалистом по классическому экваториальному и прецедентному атлантическому праву.

Гансы растут. Выходят на уровень признанных лидеров в международных делах. Весь мир знает теперь Гансов и прислушивается к каждому их слову.

Долго ли они были счастливы, Гансы и Братаны новой Мории? Неизвестно. После выхода книги Жюля новых упоминаний о Штандард Инзеле больше нигде не встречается. Что-то там на этом корабле-острове не сложилось. Или корабль оказался недолговечным. Кессоны проржавели, и восстановить стальной остров оказалось дороже, чем построить новый. Может, деньги кончились. Кто знает? Важно ли нам знать жизнь пены? Пена сохнет, рассыпается в пыль. Уносится течением и ветром. И нет её. Будто и не было. Вредная субстанция. Да, к счастью, непрочная и недолговечная.

Интересно было бы узнать, что случилось с самой Морией, старой Морией, если можно так выразиться. За народ морийский мы спокойны. Скорее всего, морийцы жили счастливо, избавившись от ровных пацанов и пацанской демократии. Неизвестные до той поры люди выдвинулись и пришли в руководство из новых движений и общественных объединений. Из партий Регионов, Слобод и предместий, Морийских христиан, Умеренно консервативных хипстеров. Они откорректировали Главный закон. Который не называли уже издевательски Газоном.

Морийцы создали новый парламент. И полностью изменили свою жизнь. Они стали самым свободным народом в истории человечества. Герои Мории известны заносчивым европейцам и американцам. И многое из истории Мории и жизни замечательных морийцев переиначивалось историками и преподносилось в качестве примеров из истории других стран, «несущих миру образцы цивилизации».

Прекрасный облик Беллы мы можем увидеть на полотне «Свобода на баррикадах». Поистине ослепительна божественная Белла, изображённая на фоне французского триколора в красном фригийском колпаке якобинцев. Однако те, кто знал Беллу в жизни или хотя бы разок видел, признают, что кисть живописца создала бледную копию настоящей богини Мории воплощённой. Холодной французской версии не хватает женской мощи, теплоты и чувственной силы этой великой женщины. Но даже и такую, выхолощенную и стерильную, Морию-Свободу ругают на чём свет стоит «особо нравственные», снобливые французы:

– Если Свобода такова, если это просто девка с босыми ногами и голой грудью, которая бежит, крича и размахивая ружьём, то она нам не нужна. Нам нечего делать с этой постыдной мегерой.

Не нужна – так не нужна! Зачем тащите тогда нашу возлюбленную Морию на своё полотно?

Кусочки морийской истории «цивилизованные» европейцы и американцы пытаются растащить по своим национальным квартирам. Не так уж неправы были потешные Ант и Глеп. Световид превратился в Пересвета, героя Куликовской битвы. Белла Кула – в отвратительную Белинду Ивана Баркова и одновременно – в Свободу на баррикадах, и даже в растиражированную в парках культуры и отдыха знаменитую «Девушку с веслом». Начисто уже лишённую глубокого женского дыхания Беллы и даже намёка на «сексапильность». Симон Рыбак принимал облик то Пелеса, хранителя Святого Грааля, то христианского мученика Трифона, казнённого при римском императоре Деции Траяне. А классическая морийская троица Безумец, Дурак и Простак превратилась в забавных Фамов, Хронопов и Надеек, с восторгом описанных Хулио Кортасаром. С другой стороны, кто может теперь разобраться, почему персонажи морийской истории так напоминают известных героев и преподобных старцев других стран и народов? Кто на кого похож: Гермек – на Ермака, покорителя Сибири, или, наоборот, Ермак – на Гермека, пастуха морской бездны? Почему при знакомстве с жизнеописаниями «апостола любви» Иоанна Лет-сера, братьев Симона Рыбака и Андрея Рыбака в памяти всплывают известные рыбаки евангельские? «Есть много в небесах и на земле такого, что нашей мудрости, Гораций, и не снилось».

Путешественники, посетившие Морию в конце XIX – начале XX века, рассказывают о необыкновенных машинах морийцев – плавающих, летающих, подводных, прорезающих земные толщи. Говорят, что морийцы добились такого прогресса во всех сферах жизни, что им не нужно было больше добывать китовое золото. Дружбу с китами они сохранили. Но, скорее всего, киты отправились в свободное плавание. И лишь иногда возвращались в Морию. Так старые друзья, которых жизнь развела в разные стороны, встречаются иногда, чтобы повидаться, вспомнить прекрасные времена прежней дружбы, когда они были ещё юными; и потом вновь направляют корабли своей жизни по разным маршрутам.

Есть мнение, что морийцы овладели гравитацией и научились управлять пространственно-временной решёткой. Возможно, Мория не погибла. Возможно, она взлетела в виде огромной летающей тарелки и ушла в другие, параллельные пространства и миры. Или уплыла во внутренние полости земли через полюса, которые, как известно, были открыты для обычных мореплавателей до конца XIX века. Где морийцы живут до сих пор и благоденствуют. Рядом с другими благородными народами, достигшими просветления. Рядом с древними Лемурийцами, жителями допотопного континента Му. Рядом с Атлантами, последние семьи которых ушли в полую часть земли с Лазурных островов, рядом с народами майя и инками, неожиданно исчезнувшими с исторической сцены нашей планеты. Посвящённые люди считают, что есть проходы с наружной части земли во внутреннюю. Один из таких проходов, Шамбалу, охраняемую Махатмами, посетил всего сто лет назад русский художник и мыслитель Н.К. Рерих. Что обо всём этом можно сказать? Мало что. Мы же не можем заглянуть ни в четвёртое измерение, ни внутрь земли глубже десяти-пятнадцати километров, ни пройти в Шамбалу.

До нас дошла обветшалая, пожелтевшая, обтрёпанная морийская рукопись, озаглавленная «Записки старого морийца». Посвящена она последним дням Мории. Возможно, её написал наш хороший знакомый – поэт-патриот Диж Быж, который к тому времени был уже человеком преклонного возраста. Может быть, эти записки и не его рук дело. Хотя стиль изложения позволяет нам предположить, что все-таки это он писал. Я постарался сократить текст «Записок», оставив только те разделы, которые важны для понимания истории морийской цивилизации и последних дней Мории. Привожу здесь отрывки из воспоминаний неизвестного нам очевидца этих последних дней.

«Третьего дни посетил я Беллу Великолепную, мать морийскую. Мне уже под семьдесят. Беллочке нашей, однако, пожалуй побольше того будет – в возрасте женщина, совсем уже не девочка. Лицо в морщинах, руки тоже выдают годы немалые. Но никак старухой не назовёшь её. Красивая, величавая, я бы сказал – монументальная женщина. Держится царственно, глаза светятся, движения, походка… Словом – всё, как и должно быть у царицы Мории. Живёт она по-прежнему скромно. Зато окружена постоянно любовью искренней и почитанием всего морийского населения. «Матушка Мория» – неизменно называют её. Ах, Белла, Беллочка! Очень огорчила она меня. Сказала, что дни её сочтены, что истекает отпущенный ей срок пребывания на земле морийской. А как уйдёт Белла – не жить больше Мории, не останется она единой страной, быть ей разбитой-раздробленной и ничто помочь ей не сможет уже! Лишь отдельные части страны уцелеют, и народ морийский каждой уцелевшей части – слободы или провинции – будет жить сам по себе, своей особой судьбой. «Не говори так, матушка, – возразил я Беллочке. – Ты сильна, как никогда, и красива, как в прежние годы. Только краса твоя другая теперь – не чувственная и разящая, а гармоничная и умиротворяющая». «Не нам с тобой, друг сердечный, решать судьбы мира. Срок моей жизни земной отмерен уже и на небесах определён. Жизни страны нашей тоже предел поставлен. Мория свершила уже всё, что ей на роду написано. И отдельные её части поплывут теперь в разные стороны, в различные страны света. Понесут другим народам кусочки морийского духа и великие морийские достижения. Чтобы помочь людям далёких стран и поднять их жизнь до уровня морийского. Иди уже, мой верный товарищ, передай людям эти слова. Историю Мории береги, как зеницу ока. Да святую книгу морийскую сохрани для будущих поколений». «Что за книгу назвала ты святой, матушка? Что сохранить надобно?» «Сохрани “Откровения Иоанна Летсера”. В Академии Морийских наук хранится теперь книга та. А как станет то-нуть-гибнуть Мория, уж не будет за ней пригляда должного. В «Откровениях» тех блаженный Иоанн всю историю морийскую, как известную ему, так и будущую, записал под небесную диктовку, услышав на Кикладах голос божий, только ему предназначенный. Всё описал, что случиться должно и людей морийских великих свершения». «Так не читается та книга, матушка. Не открыть её, Белла благословенная, простому человеку. Только раз та книга и открылась, говорят. Симеону Полоцкому разве что, да и то в одном лишь месте. Вот и рассказал Полоцкий о прочитанном, о грядущем приходе Кифы Великого, императора всея Мории». «Слушай, друг любезный, что тебе говорю. Иди в Академию Морийскую к Кедру-Курчавому, возьми книгу заветную. Всё узнаешь из неё, что было на земле морийской и чем закончится – так, как было передано царем небесным капитану земли морийской Иоанну Летсеру и записано со слов апостола любви его учеником Прохором. И не спорь со мной, делай, что велено. А как дочитаешь до конца книгу священную, магическую, так и наступит конец земле морийской».

Возвращался я от Беллы в помрачённом сознании, рассказал обо всём соотечественникам, о том, что конец нашему миру морийскому вот-вот наступить должон, что уходит из жизни Белла Великолепная и предел Мории обозначен уже. Тяжело было у меня на сердце, когда шёл я к Кедру-Курчавому. Не перечил мне академик, будто знал, что Беллой задумано, без слов выдал мне книгу священную. Поздним вечером, совсем под ночь добрёл я до дома своего. За окном стемнело уже. Тучи низкие, звёзд не видно совсем. Ночь – черна, хоть глаз выколи; на душе темно.

Беру в руки я книгу древнюю, тайную, никем до сей поры не изученную. А она, чудо чудное, – глядишь, сама мне и открывается. Всё написано на пергаментах почерком Прохора, видать, острым готическим. Повествует в них Иоанн Летсер о первых днях Мории, как задумана она была и построена. О Себастьяне Бранте, создателе Мории, о святом Гермеке-воителе. И о будущем вещал просветлённый Иоанн. О звезде, что покажет появление Кифы Великого, о Народно-Морийской диктатуре, о Братанской демократии, сменившей её, о Звезде морийской – о Гансе Великолепном. О новом приходе Мории, греческой богини глупости, Беллы Кулы, матушки Всея Мории. О новом явлении Гермека-воителя и капитана Летсера – о Симоне Рыбаке и Световиде-воине. О том, что Братанская демократия, многие годы душившая морийский народ, выжимающая из него все соки, убивающая всё жизнеспособное, вдруг исчезнет сама по себе. И наступит новая эра в Мории, золотой век страны «дураков». Эх, правильно все написал Апостол любви, пробивающий взглядом проницательным в будущее, пронизывающий сквозь годы и столетия! Но продлится тот золотой век, пишет он далее, нет, совсем не век, а недолго совсем. Ровно столько, сколько проживёт в Мории Белла Кула прекрасная, вновь явленная богиня Мория. В Белле – душа Мории, уйдёт она – и рухнет её детище.

Буря страшная поднималась по мере того, как я переворачивал пергамент за пергаментом, читал тайные откровения. Ветер деревья ломал, срывал черепицу с крыш и кресты с соборов. Налетела внезапно волна огромная, затопившая Петроморию. Молнии блистали одна за другой, а гром грохотал без остановки. Воздух наполнился рёвом и свистом. Плавучий остров стало раскачивать. Вот оно – пришествие Князя Тьмы. Видать, Мория, богиня благословенная, оставила свою последнюю телесную оболочку, нет больше Беллы благородной, матери морийской. Настал конец, видать, и Мории, родной страны. Вижу, вижу, чувствую – отрывается Петромория от тела острова, отрываются друг от друга другие слободы и окраины. Не удержать капитанам курс поперёк волны, потому что волны бьют, кажется, со всех сторон. Спаси нас, Господи, сохрани хоть части отдельные прежде единой Мории. Кто знает, много ли народа морийского после этой катастрофы в живых останется? Да и самому мне конец, видать пришёл. Огонь с неба, мёртвые встают из могил, по земле ползут чудища чёрные, бьют отчаянно кожистыми своими крыльями… Всё в мире сем возвращается на круги своя, возвращаемся и мы к исходному безумию. А в небе-то высоко-высоко расступились тучи-облака, всё светлее там наверху становится, слышится уже сквозь вой и свист музыка нежная, музыка чистая, и ангелы по облакам и тучам мягко ступают лёгкой своею поступью… За Морией пришли… За мной пришли… настала и моя пора. Голоса громкие, трубные возвещают о конце Мории благословенной

Заглянул я на последнюю страницу и понял Иоанном блаженным предречённое, что плавучая страна-остров будет снесена последним ураганом и разрушена и стёрта из памяти людей в тот самый момент, когда я закончу чтение пергаментов, и что всё написанное в них не повторится отныне и во веки веков, ибо уникальной стране дураков, четыре столетия плавающей по морям и океанам, не дано повториться в людской истории».

На этом «Записки старого морийца» обрываются. Апокалипсис, картина крушения привычного мира. Было ли что-то ещё в этих записках? Сохранились ли где-то «Откровения Иоанна Летсера» или нет их уже? – поглотили их морская пучина и забвение – так же, как поглотили они единую Морию, остров-страну, о которой ни достоверных письменных источников, ни воспоминаний почти не осталось. Будто и не было той Мории и её великой истории. Кто писал эти «Записки старого морийца»? Не Диж Быж ли то был? Или кто-то из его современников? Можно ли доверять этим сведениям об «Откровениях Иоанна Летсера» или это только чья-то досужая фантазия? – мы можем только гадать об этом. Достоверно знаем только одно – остров Мория, как единая страна, с её великой историей, с грандиозными культурными и техническими достижениями в какой-то момент разрушилась и перестала существовать.

Возможно, причина распада Мории была совсем не мистической. Более трезвые люди говорят о том, что морийцы, по-видимому, несмотря на свои фантастические успехи в науке и технике, не захотели замыкаться, жить в стороне от большого мира нашей планеты. Решили поделиться своими достижениями со всем человечеством. Возможно, они сами и разобрали Морию на отдельные корабли и направили суда к различным побережьям. Корабли морийские приставали к берегам Балтийского, Чёрного морей, Приморья, проходили летом по Северному морскому пути. Поднимались к истокам великих рек. Как-то удалось им перетащить свои корабли в Каспийское и Аральское моря. Там они высаживались, расселялись и растворялись среди коренного населения. Смешивались с людьми разных национальностей, вероисповедания, разной культуры, с носителями разных языков.

Прибаморы поселились в Прибалтике и Финляндии и стали горячими эстонскими и финскими парнями.

Кавзиморы поселились в Батуми и Поти. Те, кто высадился на Севере, в Поморье, смешались с суровыми северными моряками. Сибморийцы проникли по рекам в Сибирь. Беломорийцы, отличавшиеся особым терпением и кротким нравом, оказались в Белоруссии. Маломорийцы в те годы, видимо, смешались с Запорожскими казаками. Морийцы, добравшиеся до Аральского моря, дали местным жителям такие черты характера, как терпение, трудолюбие, скромность. Великоморы расселились по всей территории России и Дальнего Востока. Если всё так, как рассказывают, тогда возникает вопрос, почему взгляды морийцев, вечных странников морей, в те годы были обращены именно в сторону Российской империи? Не знакомство ли с капитаном Александром повлияло на их решение? Не решили ли они, что надо направиться именно в Россию, в ту страну, которая рождает и воспитывает таких талантливых, смелых, решительных и благородных людей, какими морийцы не без основания считали и знали героя нашего рассказа, славного российского мореплавателя капитана Александра и его спутников?

А что случилось с китами Шибира? С распадом Мории разорвалась навсегда связь двух земных цивилизаций. Остались только смутные воспоминания о необычной культуре общения человека с китами. Много потеряли при этом и люди, и киты. Остались, возможно, наследники капитана Александра, Гермека, Симона Рыбака, которые сохранили живую связь с природой. Отдельно живут эти люди, не кричат о своих тайных знаниях. Отдельно живут киты, передавая своему потомству предания и легенды о дружбе с людьми. Ждут своего часа и те, и другие. Когда вновь соединятся два великих достижения эволюции, две вершины земной жизни: люди и киты. Чтобы совместно строить жизнь на нашей планете и осваивать морские пучины.

Ты хочешь узнать, что стало с Сусликами. Видимо, часть их семьи ушла вместе с Братанами. Часть – осталась с морийцами. Приспособились, закамуфлировались. Совсем нельзя уже теперь отличить их от людей. Не исключено, что и среди нас до сих пор живут эти талантливые грызуны. Как узнать их? Нюх у них необыкновенный, особенное чувство опасности. Как почувствовали опасность – вмиг исчезли, и след их простыл. Плюс особое сочетание нежной застенчивости взгляда с холодной жестокостью и расчетливой циничностью поступков.

Но вернемся к земной жизни, опустимся на нашу грешную землю.

Давай осмотримся повнимательней вокруг себя. Потомков гениальных морийцев, живущих среди нас, мы без труда узнаём. Чуть-чуть да отличаются они от нас. Есть в них какая-то симпатичная странность.

Начнем с героев Н.В. Гоголя: кузнец Вакула, Акакий Акакиевич, Хлестаков, Чичиков – разве они не гости, прибывшие к нам из сказочной Мории? А что ты скажешь про Левшу? Про героев любимых сказок твоего детства: дядю Стёпу, Иванушку-дурачка?

Морийцы, поселившиеся на берегах морей, рек и озёр Российской империи, пускают корни, прорастают. Потомков дают. Многие герои и таланты, составившие славу нашей страны и наших соседей, не из Мории ли они вышли, не морийцев ли потомки? Вспомним Николу Теслу. Провидец, предсказавший гибель «Титаника». Маг и волшебник, овладевший силами геотектоники и забравший с собой тайну могущественного планетарного оружия, чтобы оно не досталось не готовой для этого расе земных людей. Назову таких титанов рода человеческого (это только моё предположение об их морийских корнях), как Э.К. Циолковский, школьный учитель, придумавший ракеты, которыми сейчас покоряется космос, как великий русский учёный Д.И. Менделеев, создатель периодической системы элементов и русской водки. Назову масштабную эпическую фигуру сына православного крестьянина, писателя А.И. Солженицына. Гениального физика и бесстрашного правозащитника А.Д. Сахарова. Основоположника практической космонавтики и ракетостроения, человека неиссякаемой энергии С.П. Королёва. Первого человека, побывавшего в космосе, фантастически обаятельного Ю.А. Гагарина. Потрясающего художника Н.К. Рериха и его жену Е.И. Шапошникову, создательницу Агни-Йоги. Микалоюса Чюрлёниса, создателя «живописной» музыки и «музыкальной» живописи. Потомков морийских отличают доброта и талант. «Честность, Благородство и Достоинство – вот оно, святое наше воинство». Мужество. Рискну назвать имя немного бестолкового последнего Российского царя Николая Второго, святого человека, принявшего смерть со светом в глазах. Рискну назвать имя ещё одного человека. Первый Президент России – весёлый, озорной, любящий жизнь, свободу, людей, отвязный, наломал дров, многое делал невпопад, доверился сомнительным людям. «Берите суверенитета (читай, свободы) столько, сколько хотите». Ну, разве не выходец из Мории?

Вспомним образцы тёплого, иногда грустного юмора, похожего на морийский. Бывалый, Трус и Балбес – дураки морийские. Классика. Адам и Хева (фильм А. Коренева), композитор Гия, играющий в оркестре на литаврах («Жил певчий дрозд» О. Иоселиани), старый грузинский крестьянин Георгий («Отец солдата» Р. Чхеидзе).

Многие из нас – из Мории выходцы. Морийцев потомки. Не таков ли и ты, мой юный читатель?

Посмотри повнимательней на свою маму. Семью в руках держит, готовит, за порядком следит, весь дом содержит, на работе первая, ходит с тобой в бассейн, ездит верхом, машину водит, гоняет по слаломным спускам да ещё весёлая, прехорошенькая, хохотушка, смеётся до слёз, от неё и нагоняй получить одно удовольствие, – словом, настоящая морийская женщина. Да и отец твой тоже, быть может, из морийцев. Добрый, сильный, всё прощает. Друзьями любим. Сам смелый, отважный. Всегда готов тихо, без разговоров подставить свое могучее плечо. Тот, на кого всю работу валят.

Гордись своими близкими. Морийцами. Теми, на ком земля держится. Теми, кто землю нашу отстоял от супостата. Живи, как они, по совести, по чести. Без страха. С улыбкой.

А тени прошлого уйдут. Тени Трамблёров, Базилевсов. Тени Березиков и Бадриков. Тени Тайного Писка. Тени Сусляков. Тени обоих Гансов. И Братанов великолепных. И щепачей. И попсян. И Канца обобщённого. И даже Князя сумеречного мира.

Живут потомки морийцев в нашей стране среди нас так же, как в Мории жили. Своей жизнью. Содержание которой не всегда со стороны заметно и понятно.

Говорят, внутри человека три разных существа вместе уживаются: человек-животное (зверь), срединный человек и святой человек. Интересные люди морийцы. Будто урезаны они в своих составных частях. Кажется, что животная, звериная сущность как бы отсутствует у них. За многие месяцы пребывания на Мории капитан Александр ни разу не слышал о случаях жестокости или зверств. Морийцу, обычному морийцу, не свойственны (или почти не свойственны) «низменные» интересы: деньги, богатство, власть, слава, успех. Святостью мориец тоже не отличается, к святым делам относится прохладно, как к чему-то очень далёкому. Своё земное ремесло любит. Когда работает, не думает о том, что на него начальство смотрит. Просто работает, поэтому никогда себя не выпячивает и не доказывает, кто он такой. Для него в жизни важен только человек. Не идея, не общество, не светлое будущее. Человек для морийца – мера всему, человек, его интересы, достоинство и свобода стоят всегда во главе угла. Возможно, в этом сказывается его ограниченность. Может, и наоборот, именно этому нам бы у морийца как раз и поучиться, именно этого нам не хватает. Нас-то все в крайности бросает: от разгула, разбоя до святости. Всё о человеке забываем. «Эй, гуляй, мужик, пропивай, что есть. Как ты ни пахал, мужик, обносился весь» (группа «Сектор газа»).

Почти четыреста лет плавали морийцы вдали от мира. За эти годы их души окрепли в ощущении нерушимости своей свободы. Не могли они терпеть безнаказанно аристократов своих помоечных. Сбросили в море племя наглых и беззастенчивых, ненужных народу, заносчивых нахлебников-захребетников, скинули ношу «пацанской демократии». Так говорят. Правда ли это? Видимо, лишь частично. Сами ушли Братаны. Когда поняли, что нечего им больше ловить в этой стране. Низы не хотят. А верхи-то больше уже никак не могут. Вот в чём проблема.

А наши вельможи, которые немного морийских Братанов напоминают, тоже живут своей жизнью, тоже мечтают, как бы от народа обузного избавиться.

Когда-нибудь закончатся наши проблемы, так же, наверное, как в Мории они закончились. Когда мы сами эти проблемы поймем. Отлетят в тёплые края вельможи российские, словно птицы перелётные с наступлением холодов. И не вернутся больше. Будто и не было их никогда. Летите, птицы перелётные. Гоняющиеся за сладкой жизнью. А мы своей жизнью жить будем, о которой вы, ребята, и представления не имеете.

Возможно, ты сделаешь другие выводы из истории посещения капитаном Александром славного острова Мория. Быть может, наоборот, во многом со мной согласишься.

На этом наш рассказ заканчивается. Последим за дальнейшими приключениями капитана Александра и последуем вслед за его кораблём «Быстрые паруса».

 

Послесловие

В течение последних нескольких лет я собирал материалы об истории плавающего рукотворного острова Мория, свободно дрейфовавшего в недавнем прошлом в Атлантическом и Тихом океанах. Остров был создан в начале XVI века и демонтирован, перестал существовать в начале XX века. Туда в своё время были выселены из Германии больные и дураки. Не так дураки, как скорее люди, отличные от других. Остров дураков, одним словом. Поэтому остров и назвали по имени греческой богини глупости Мории. Во второй половине XIX века остров посетил знаменитый русский мореплаватель капитан Александр. Он оставил наиболее подробные сведения о жизни обитателей этого необычного острова. Во время путешествия по Мории Александра сопровождал его друг, коренной мориец, поэт-патриот Диж Быж, историк, писатель, философ. История становления этой необычной морийской цивилизации, уклад жизни обитателей острова и стиль работы его учреждений, сложившиеся во второй половине XIX века, с трудом воспринимаются современным сознанием и вызывают неизбежный скепсис и критику. Тем не менее, присмотревшись, мы сможем разглядеть в них те или иные черты современной жизни и современного общества.

Книга была уже почти закончена, когда я получил письмо из Феодосии. Незнакомый мне автор письма сообщал, что из прессы он узнал о моём посещении Феодосии и Керчи, городов, в которых капитан Александр провёл последние годы жизни. Видимо, автору письма было известно и то, что я изучал там архивы и собирал по крупицам материалы, посвящённые истории Мории. Вместе с письмом он прислал мне ветхую пожелтевшую рукопись «Морийские рассказы», переданную ему дедом в пяти-

десятые годы прошлого столетия. Сама же рукопись, по мнению автора письма, может быть датирована двадцатыми годами двадцатого века, когда его дед проживал в Соединённых Штатах Америки. Как попала эта рукопись к его деду, автору письма неизвестно.

Размышляя об истории этой рукописи и её содержании, я подумал – а уж не перу ли Дижа Быжа принадлежат эти рассказы? Ему в то время могло быть около 80 лет. И, насколько я знаю, он был тогда в зените славы. Так ли это на самом деле, кто написал эти короткие рассказы, – трудно сказать. Я решил литературно обработать и включить «Морийские рассказы» в настоящую книгу, посвященную истории Мории. Возможно, некоторые из этих рассказов покажутся тебе поучительными, мой читатель.

 

Морийские рассказы

Читатель, ты держишь в руках довольно странную на первый взгляд книгу. Морийские рассказы – это книга об очень своеобразной стране, о Мории, плавающем рукотворном острове, свободно дрейфовавшем в недавнем прошлом в Атлантическом и Тихом океанах. Во второй половине XIX века остров посетил знаменитый капитан Александр. Он оставил наиболее подробные сведения о жизни обитателей этого необычного острова. Тем не менее, у нас до сих нет достоверных сведений об истории этой страны. Не очень ясно и происхождение этой книги. Неясно, как она попала к нам и кто её автор. Возможно, она принадлежит перу друга капитана Александра, коренному морийцу, поэту-патриоту Дижу Быжу, известному морийскому историку, писателю, философу. Морийский язык близок одному из старейших диалектов немецкого, способ изложения мыслей жителей Мории и их мироощущение очень далеки от нас, от нашей культуры, и не всегда воспринимаются современным сознанием. Историограф капитана Александра и острова Мории, детский писатель Саша Кругосветов взял на себя труд и смелость перевести эту книгу с морийского, литературно обработать её и написал предисловие. Однако и с самим Сашей Кругосветовым тоже до конца не всё ясно. Мы знаем много его книг, знаем его литературный почерк, но не знаем, кто он. Я издаю уже шестую книгу Кругосветова, знаю, как мне кажется, его биографию, но до сих пор не понимаю, кто это и существует ли этот человек на самом деле. Его рукописи приходят в мое издательство «Продюсерский центр Александра Гриценко» с разных IP-адресов, книги посвящены разным темам и разительно отличаются друг от друга жанром и стилистикой. Каждый раз, получая предложение от этого автора (может быть, от разных авторов?) об издании его новой книги, я размышляю о том, правильно ли поступаю, соглашаясь на приём новой рукописи. Однако оригинальность сюжетов и увлекательное изложение каждый раз заставляют меня отбросить сомнения и согласиться с изданием новой книги Кругосветова, втягивающего меня, таким образом, во всё новые круги своих мистификаций. Не стала исключением и эта книга. Не знаю, кому мы обязаны ее появлением – перу Дижа Быжа, воспоминаниям капитана Александра, перу Саши Кругосветова или каким-то другим неизвестным нам современникам – однако же, я как издатель с чистой совестью предлагаю вам для чтения этот необычный сборник рассказов под названием «Бывальщина».

Рассказы посвящены жизни трёх Гансов, управляющих Морией во времена капитана Александра, а также нравам бывалых, трусляков и балбеев, довольно странных видов Психов, Дураков и Простаков, появившихся в Мории в XIX веке и быстро расширяющих свою территорию групп морийского населения. О бывалых, трусляках и балбеях точно неизвестно, кто они. Известно, что морийцы. Но на людей они тоже не очень похожи. Вернее, похожи, но точно не люди. Саша Кругосветов считает, что у этих существ много общего с фамами, хронопами и надейками Кортасара. С нашей, человеческой точки зрения у этих существ очень странная жизнь. Тем не менее, присмотревшись, мы сможем разглядеть в них хорошо знакомые нам типажи, а также те или иные черты современной действительности и современного общества. Познакомиться с жизнью трёх Великих Гансов тебе, читатель, по-видимому тоже будет небезынтересно.

Издатель, драматург, писатель Александр Гриценко

 

Три Ганса

Целовать в животик

Большой Ганс очень любил маленьких детей. Ему нравилось целовать их в лобик и в животик.

– Сколько же у нас общего с товарищем Чугуниным, – думал с удовлетворением Ганс. – Тот тоже любил целовать детей в животик.

Нанозарплата

Маленький Ганс любил все маленькое. Он любил нанотехнологии, наносвободы, нанодела и каждый день совершал нанопоступок.

– Как вы относитесь к тому, чтобы вам установили нанозарплату? – спросила наглая рыжая журналюга из газеты «Новая Мория».

– Не надо путать работу с личными делами, – отрезал находчивый маленький Ганс.

Стремись к большему

Большой Ганс любил всё большое и значительное. Из должностей – только должность Верховного Канцлера. Из зверей – бенгальского тигра. Из морских животных – китов. И даже статью написал: «Если делать – то по-большому».

На полруки выше

Маленькому Гансу очень нравилось подтягиваться. Он подтягивался при каждом удобном случае.

– Поверьте, – любил говорить Ганс, – я разбираюсь в снарядах для подтягивания.

Маленький Ганс был уверен, что, раз он постоянно подтягивается, то в среднем выглядит на полруки выше.

Себе – побольше, другу – поменьше

– Ловись рыбка большая и маленькая, ловись рыбка большая и маленькая, – любил говорить большой Ганс во время рыбной ловли.

– Зачем вам маленькая рыбка, ваше Мориево величество?

– Это для моего друга, маленького Ганса, ему маленькая более приличествует.

Признак демократии

Большой Ганс любил опаздывать на международные встречи. Чтоб каждому место его обозначено было. Подданные восхищались.

– Знаете, ваше Мориево величество, с вас во всём берет пример русский царь Александр III. Он говорит в таких случаях: «Европа может подождать, пока русский царь ловит рыбу».

– С кого же брать пример отсталой российской монархии, как не с передовой морийской демократии?

Неразменная валюта

– Надо придать статус международной валюты нашей деревянной щепе, – сказал как-то большой Ганс заносчивому французику Стрессу Каннскому, возглавлявшему в тот момент Международный валютный фонд. Ничего не ответил недалёкий французишко.

Большой Ганс вызвал Анну Коробейник, верного товарища по цеху Тайного писка.

– Французик сейчас отбывает в Бельгию. Узнай, в каком отеле он остановится. Поезжай. Надо ему понравиться.

Через некоторое время газеты сообщили, что Стресс Каннский получил пожизненный срок за сексуальные домогательства.

– Так было или не было, Анна? – говори, не смей скрывать. Каннский-то уж не из молоденьких.

– Было. Всё было.

– Ах, как же я рад за своего французского друга, как же я рад, что у него всё в порядке по этой части. Это поважнее международной валюты будет.

Маленькими шажками

Маленький Ганс любил мелкие шажки. Продвижение на волосок. «Пилокатавасия» было его прозвище, что означало: «на волосок от». «Чем твёрже материал, тем мельче должны быть зубцы пилы», – часто говаривал маленький Ганс.

Как же он был прав! Нерушимый, как гранит, и огромный, словно Кордильеры, бюджет Мории без труда распиливался множеством ничтожных брателл и пацанов шоблы Гансовой.

Пузырь

«Пузыри и пустышки не должны иметь места ни в политике, ни в экономике», – диктовал большой Ганс летописцу, записывающему изречения Великого Канцлера.

«Не обижайтесь, ваше Мориево величество. То же самое уже сказано Аристотелем: «природа не терпит пустоты».

«Как же это прекрасно. Всем понятно, что Ганс ГАНС могуч и справедлив как сама природа», – подумал про себя Ганс ГАНС и надулся, как пузырь. А вслух сказал: «Разыщите Аристотеля и «опустите» его. В нижний трюм, я имею в виду. Чтобы не присваивал мудрые изречения национального лидера». Вот он Ганс какой. Справедливость очень любил.

Не надо смотреться в зеркало

Большой Ганс недовольно разглядывал маленького Ганса.

– Какой же ты мелкий и никчёмный, – говорил он брезгливо. – Немасштабный, одним словом. Глаза б мои на такое не смотрели.

– Ну, тогда и в зеркало не смотрись, – ответил ему находчивый маленький Ганс.

Свобода лучше, чем несвобода

Большой Ганс вызывает Мышка Наружку и говорит:

– У брателлы Ромы яхта вдвое больше, чем у меня. Непорядок. Позови-ка Ходока.

– Так он же «опущенный». Сидит в нижнем трюме.

– Разве его ещё не выпустили?

– Не было указания.

– Ну, так приведи его скорей ко мне.

Привели Ходока.

– Как живёшь, Ходок?

– Очень хорошо. Ты даже представить себе не можешь. Забот никаких. Времени сколько угодно. Читаю. Думаю. Пишу. Как же я тебе благодарен, Ганс. Я свободен, как никогда.

– Если ты действительно ценишь, что я для тебя сделал, Ходок, подари мне яхту, чтобы больше была, чем у брателлы Ромы.

– Какие вопросы, Ганс? Но только исполни два моих желания. Первое, не выгоняй меня из трюма. Оставь меня наподольше.

– А второе?

– Забери все средства к существованию у моих детей и родственников. И «опусти» их в трюм. Чтобы они тоже почувствовали радость по-настоящему свободной жизни.

Ничего не сказал

Приходит к Гансу ГАНСу его бывший начальник и говорит:

– Ты теперь большая шишка, Ганс. А я прежнюю работу потерял. Помоги непыльную работу найти.

– Как не помочь учителю? Чай, я – не Ганс, не помнящий родства.

Договорились встретиться в кафе, всё обсудить. Вызывает Ганс Мышка Наружку.

– Вот тебе черный зонтик, иди в кафе, там мой бывший сидит, уколи его в ногу.

– Жалко бывшего, ему ведь больно будет.

– Не больно. Иголочка совсем тоненькая, он и не почувствует.

Сидит бывший в кафе. Ждёт Гансика. Тогда уже телефоны появились. Звонит.

– Где ты, Гансик?

– Ой, извини, никак не могу прийти. Я Мышка прислал с чёрным зонтиком. Говорил с ним?

– Ходил здесь какой-то с чёрным зонтиком. Ничего не сказал, ничего не сказал, ничего не сказал…

Умным – не место на свободе

Когда Мория распалась, Сусляк, немолодой уже, пришел к большому Гансу и попросил приютить его по старой памяти.

– Я очень ценю твой ум, энергию, изворотливость. Заходи, – сказал Ганс и запер Сусляка в клетке.

– Какое коварство! Почему ты запер меня? – возмутился Сусляк.

– Я помню, как много ты сделал для Мории. И грызунов люблю. Потому и дал тебе приют. А запер… Ты и сам понимаешь, насколько было бы опрометчиво оставлять на свободе такого умного, энергичного и изворотливого, тем более, грызуна, – ответил проницательный Ганс.

Предсказатель

Однажды к большому Гансу пришёл его знакомый мориец Джеймс Морган, совладелец Титаника. Ганс не любил Джеймса. Тот отказался в своё время подарить Гансу Титаник просто так, по дружбе. Ганс не жалел об этом. Он узнал впоследствии от гениального ученого и провидца морийца Николы Теслы, что Титаник утонет в первом же плавании. Ганс никому не сказал об этом. Но обиду на Джеймса затаил.

Джеймс советовался с Гансом, не опасно ли будет ему самому отправиться в поездку на Титанике?

– Спросим у Сусляка, он умеет угадывать будущее. Пусть он вытащит одну из двух карточек, и мы узнаем, утонет ли Титаник.

– Я хочу, чтобы Джеймс поехал на Титанике, – шепнул Ганс Суслику. – Вытащи ту карточку, на которой написано, что Титаник не утонет.

Суслик ничего не знал о судьбе Титаника. Просто он был не в духе и назло вытащил другую карточку – Титаник утонет!

Джеймс поверил «предсказателю» и осталси на берегу. Титаник, как известно, утонул.

Джеймс Морган всем рассказывал, как Суслик предсказал будущее и спас Джеймса. С тех пор многие стали использовать грызунов дли предсказании будущего. Сусликов, сурков, хомичков, водиных крыс. Суслика больше никто уже не видел.

В каждом деле есть хорошая сторона

Чтобы двинуть вперёд Морию, нужны серьёзные преобразовании. Дли этого требуютси неординарные, талантливые, смелые шаги. Большой Ганс на это неспособен. Он обычный человек. Может, это и неплохо, часто говорили морийцы. Большой Ганс неспособен на кровь и жестокость. Обыкновенному человеку это несвойственно.

Смысл жизни

Три молодые балбейки решили устроить готическое представление в соборе. Они станцевали аргентинские танцы воловик и коровик. Воловик получилсн так себе, потому что это мужской танец, а никто из балбеев не решилси примкнуть к балбейкам. Зато коровик получилсн отменно. Девушки были одеты точно как коровки на лугу, то есть никак, а на лицах – большие чёрные питна, как у холмогорских бурёнок. Потом они спели дли большого Ганса песенку: «божьи коровка, улети на небо». В общем, выступление получилось на славу. Присутствующие в соборе старенькие балбейки жалели артисток и говорили друг другу: «Бедные девушки, совсем оготились. То ли оготились, то ли оскотились». Большой Ганс подумал: «Милые вы мои балбейки. Я бы с радостью примо щас на небо. Потом, может, и не возьмут. Да никак не Moiy. Дел больно много. Не по-товарищески будет оставить в этот исторический момент народ морийский, маленького Ганса, брателл, пацанов, да и Гундягу тоже. Не справятся они без меня. Ведь надо воплощать в жизнь решения партийного съезда Единой Мории». А вслух сказал: «Заберите этих балбеек. Пусть в трюме посидят годочков несколько. Подумают о смысле жизни».

Игольное ушко

– Легче верблюду пройти сквозь угольное ушко, чем богатому войти в царствие небесное, – любил говорить на своих проповедях Ганс Гундяга, повторяя слова Спасителя.

– Как вы относитесь к собственным накоплениям, богатству и роскоши? – спросила наглая рыжая журналюга из газеты «Новая Мория»

– С такими мерками нельзя подходить к первому лицу церковной иерархии. Дома, драгоценности, богатое церковное одеяние первого лица подчеркнуть призваны великолепие и честь благословенного Дома Господнего. Глас Господень в великолепии. Великолепие есть доблесть особенно великая. «Когда душа не будет раболепствовать мудрование плоти, но сознанием того, что дано ей от Бога, восприемлет приличные ей величие и достоинство, тогда в ней глас Господень». Беседа на Псалом 28, – смиренно ответствовал Ганс Гундяга.

Благородные единоборства

Вечно юный Ганс сохранил до преклонного возраста любовь к единоборствам. Его кумиром был Молот Перемоленко, по прозвищу «империор», который пятнадцать лет подряд был чемпионом мира по мордобою без правил.

– Он стольких супротивников поверг, придушил, столько носов переломал, челюстей, рук и ног и столько черепов травмировал, что благородные морийские единоборства прославлены теперь во веки вечные, – со смехом говорил Ганс.

Эпитафия

Большой Ганс любил цитировать классиков. Обращаясь к своему другу, маленькому Гансу, он говорил:

– Проводишь меня в последний путь, на могиле напиши слова Р. Бёрнса:

Склонясь у гробового входа,

– О, смерть! – воскликнула природа, -

Когда удастся мне опять

Такого олуха создать!

Любовь к народу морийскому мужескому

Большой Ганс пережил многих своих современников. Особенно печалился, когда в мир иной ушла Белла Великолепная, Мория вновь нам явленная.

– Как же она любила весь наш народ морийский мужеский. Напишите на надгробном камне: «Отдавшись мужескому полу, улучшить я пыталась морийскую породу. Теперь одна, совсем одна. И гробовая тишина».

Совершенство раздражает

Несимпатичный пенный политолог, неистовый защитник Братанского режима, Кургузый Ян, спрашивает большого Ганса:

– Почему они все нападают на вас, ваше Величество, все эти бесконечные Каси, Рыжи, Немчура Борейский, Лех Подвальный? Я уж не говорю про Лима Эдаковато-го, Балбесея Удалого, ни одной мысли за душой. И эти туда же, что Виконт Шандарахнутый, «Плавленый сырок» кликуха, да Серд Паршивэнько, который «Не волнуйтесь, я всё объясню». А вы им – хоть бы что. Вы дали им свободу. Даже тем, кто нарушает закон, собирается в группы больше трёх, вы им ничего не сделали. Никого даже не выпороли. Максимум – посидит кто в трюме годочков несколько на государственном содержании. Отдохнёт. Книжки хорошие почитает. Уму разуму поднаберётся. А с Дижем Быжем вы даже дружите, говорят. А он… Кем он только вас ни называл – и удавом, и паханом… Какие они все наглые и самоуверенные. Каждая проблема в стране, каждый промах радует их. А ваши личные достижения замалчиваются и даже ставятся под сомнение.

– Как же ты прав, Кургузенький. Но меня это ничуть не удивляет, – отвечает ему хладнокровный Ганс. – Несправедливые нападки терпеть – удел сильных, красивых, бесстрашных. Совершенство раздражает.

Что наспех делается, недолго длится

– Почему вы всегда опаздываете? – спросила большого Ганса наглая, рыжая журналюга из газеты «Новая Мория».

– Читать Ширази надо, – отвечает ей Ганс. – «Что наспех делается, недолго длится».

Крошка Цахес

Замечательно, как все замечательно! Хи-хи-ха-ха! Большой Ганс – узурпатор, я всем внушил, что он уродец альраун. Маленький Ганс – плюшевый мишка, слабак, Гундяга – сребролюбец. Парламент – палата № 6. Братаны – мелкие воришки, непорядочные люди, редиски. А я-то как вольготно живу среди этих сорняков. Сорновед, уважаемый человек. На приёмы хожу, рыбку красную с икоркой ем, всех вокруг высмеиваю да грязью обливаю. Хорошо живу. Потому что даже на меня, Виконта Шандарахнутого, общественный спрос имеется. Что бы я делал, если бы не шобла Гансова? А так, смотришь, и я, вроде, ни к чему не пригодный, шандарахнутый, одним словом, так считается, при деле. Только и умею – повторять несколько слов: демократизация, либерализация, выбороли-зация, диктатуризация, кровавый режим! В разном порядке и разных сочетаниях. А что это значит – понятия не имею. Если б они только знали, что не Шандарахнутый я, а заколдованный. Что не Ганс – альраун, а я – крошка Цахес, альраун. Никто об этом не узнает, пока у меня есть три заколдованные золотые волосины. Вырвать их – и голос потеряю, и успех, и остатки ума. Не было его, ума-то.

И сейчас нет. Хи-хи-ха-ха! Полным балбеем стану. Альрауном, одним словом. Кем и сейчас являюсь. И все увидят это. Если кто ещё не видит.

Слава о трёх Гансах

Красивый человек Лех Подвальный. Глаза голубые. Умница. Летопись пишет. О большом Гансе, о маленьком Гансе, о Гундяге, а ещё о Следаке-Быстряке и о многих других. Летопись РОЗ. Что же ты всё о плохом пишешь, Лех? Здесь неправильно поступили, там закон нарушили, здесь набезобразничали. Куда деньги девались? Неизвестно. Кто виноват? Неизвестно.

А как бы вы хотели? О хорошем-то и без меня напишут. Лизоблюды. Может быть, блюдолизы? А в плохом никому копаться не хочется. Картина неполная получится. Натура человека богата не только своими достоинствами, но и недостатками. Живой человек красив во всей своей полноте. Картину, писанную только розовой краской, никто не полюбит. Полюбят живых людей, которым ничто человеческое не чуждо: ни зависть, ни корысть, ни самолюбие, ни другие человеческие слабости. Благодаря мне слава о трёх Гансах, великих героях Мории, и о других богатырях Мории останется в веках.

Само бескорыстие

– Как ты думаешь, – спрашивает большой Ганс у пенного политолога Кургузого Яна, – что общего у таких разных людей, как Герр Гудок, Серега Лемур, Жирлик ленивцеподобный, Алекс Мегапрофанов, Серд Кириёнок (Киндер сюрприз), Валя Сгорякружка, Якем Люберецкий, Виконт Шандарахнутый (Плавленый сырок), Ходок, Бэрл Берёсский? Список можно было бы продолжить. Казалось бы, они такие разные.

– Что общего, что общего? – горячится Кургузый. – Антиподы они. Одни – про-Гансы, другие – контра-Гансы. Одни – мэйнстримные, другие – маргиналы в оппозиции. Одни одно говорят. Другие – противоположное. Одни сердцем за вас болеют, Великий Канцлер, за дело ваше, за дело Мории, другие – враги ваши, Мории враги.

– Да нет же. Как же ты, Кургузенький, неправ, – отвечает ему мудрый Ганс. – Они совершенно одинаковые. И те, и другие. Все – выходцы из бывших, из вожаков Трудового союза молодежи (Трусомола). Ну, не все, почти все. Только так получилось, что одни попали в про, другие – в контра. Просто эти другие решили, что оппозиция в текущий политический момент – самый что ни на есть мэйнстрим.

Возьми, к примеру, Герра Гудка. Он ведь нашенский, из тайного Писка. И трусомолил в своё время. А сейчас – в контра. Да какая разница! Раныне-то был в про. Как и Жирлик с Серегой Лемуром. Как Бэрл Берёсский. Может, опять Гудок этот в про вернется. Как уже сделал Мегапрофанов. А до него – Киндер-сюрприз.

– Из Трусомола они. Пусть так. А всё равно разные.

– Жаль мне их. Всем только одно важно, что мажорам из Единомории, что маргиналам, хоть либералам, хоть патриотам каким, чтоб к пирогу поближе пристроиться да кусок отхватить пожирнее. С какой стороны к пирогу тому подобраться – не имеет значения. А как откусят кусок, так и несут ко мне в Кром долю государеву. Всё – как положено, чин-чинарём, у меня не забалуешь. Давно растащили бы нашу Морию прекрасную, кабы не зоркий да рачительный глаз вашего Канцлера. Как же это прекрасно, когда во главе великого государства стоит человек беспристрастный и бескорыстный, а не какой-нибудь сребролюбец из зажравшихся Единоморов или голодных маргиналов.

Контрастный душ

Большой Ганс знал: для закалки души и тела нужны контрасты. Любил принимать контрастные души. На переключателе душа написано: влево – чистое, вправо – дерьмо.

Постоянство во всём

С детства большой Ганс любил книги о разведчиках. Будучи канцлером, он нередко говорил:

– Люблю литературу. К книге я отношусь так же трепетно, как к любимой женщине.

Если по случаю или на праздник друзья и соратники канцлера приносили ему в подарок «Щит о щит», например, «Первое задание», «Меч современного крестоносца», «Я – 11–17…», или какую-нибудь другую книгу, он отказывался и говорил: «Нет, нет, не могу принять этот подарок. У меня уже есть одна книга. Моя любимая. «Майор Вихрастый». Зачем мне ещё одна?»

– Как вы относитесь к своей жене? – спрашивали иногда нахальные и нетактичные журналисты большого Ганса. Зная точный ответ.

– Я верен жене. И никогда не изменяю ей. Почти ни с кем.

Какое постоянство! И во вкусах, и в любви.

Морийская арифметика

От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Арифметика. Истина для младших школьников. Для взрослых – совсем даже не истина. Что произошло с параллельными линиями? Выяснилось, что пересекаются они. Так и с арифметикой.

В 1880 году морийский математик Р. Броверман создал (впервые записал) морийскую арифметику.

Определим количественно полноту (степень физического, умственного и духовного совершенства) человеческой личности. Броверман принимает за единицу 1 (один) Ганс. Как образец максимальной полноты человеческой личности. Имеется в виду, естественно, большой Ганс. Не маленький же.

Маленький любит все маленькое. Например, работает главным министром. Большое дело, большая ответственность. Делит всё на маленькие-маленькие, ну, совсем маленькие дела и каждое поручает маленькому министру.

Проверять – не проверяет. Всё равно – не разобраться. Поручений – море, министров – тьма. Сам – только председательствует, улыбается – улыбка у него, кстати, просто обаятельная, – и раздаёт море новых поручений. Часто – прямо противоположных предыдущим. Короче, маленький Ганс взят за образец минимального значения полноты человеческой личности. То есть за 0 (ноль) взят. Сам-то он, конечно, далеко не ноль. Но наука требует некоторого абстрагирования. Принят за ноль.

Не следует считать, что 1 – хорошо, а 0 – к примеру, совсем плохо. Плохо, но не совсем. Большой Ганс знает всё ни о чём. Специалист узкого, так сказать, профиля. Он в одном великий специалист – быть Великим канцлером Всея Мории. А маленький Ганс, принятый условно за ноль, знает ничего (почти ничего), зато – обо всём. Остальные морийцы по этой шкале располагаются в промежутке.

Теперь – об арифметике.

Назначает большой Ганс на свое место маленького Ганса. Чтобы тот побыл какое-то время Великим канцлером. Чтобы большой Ганс мог немного отдохнуть, поплавать на китах, подняться на тепловом воздушном шаре в стратосферу, опуститься с воздушным колоколом на дно море-о-кияна. Так он любит развлекаться. Заодно немного – по-главминистерствовать. Что получается? Маленький Ганс превращается в полноценную единицу. А большой Ганс также единицей остается. Пост – не столь представительный. Однако же никак это не умаляет полноту его необыкновенно наполненной человеческой личности.

0+1=2

В этом сочетании они тянут уже на две единицы. Оба становятся панданами. А вдвоем образуют «бигемин», или «бинар», или «пару».

Теперь другая ситуация. Большой Ганс решает вернуться и снова возглавить Морию. Чтобы выполнить свою историческую, так сказать, миссию. А маленькому Гансу дает порулить в должности главмина. Большой Ганс – как был единицей, так и остался. А маленький – снова становится тем, кто он есть, то есть нулём. Теряет свою, так сказать, панданность. И нет бигемина. Будто и не было.

1 + 0=1

Вот так-то. А вы говорите: от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Меняется, меняется, ещё как меняется. Арифметика Бровермана.

Никому скощухи не будет

Наглая рыжая Журналюга из газеты «Новая Мория» спросила большого Ганса:

– Почему вы всегда выгораживаете своих, даже – ворюг и казнокрадов?

– Смотри мне в глаза, Жура! Никому скощухи не будет! – жёстко ответил большой Ганс и покосился в сторону. Непроизвольно, конечно.

Кол в жиже

– Почему вы покрываете своих воров и казнокрадов? – спросил большого Ганса корреспондент американской газеты «Юнайтед Заокеанен».

– Я сам подлецов ненавижу. Но эти подлецы – свои подлецы. И никому из-за океана не позволено их трогать. Вмешательство во внутренние дела нашей страны и оскорбление всего морийского народа – вот что это такое! – резко ответил большой Ганс. И, подумав, добавил спокойно:

– Наверное, я – плохой последователь преподобного Иоанна Летсера. Если шлёпнули – надо ответить. Всё время подставляться – так и будут бить. Сами-то вы кто, заокеанцы? По уши в одной субстанции… Торчите как кол в жиже, а на нас переваливаете.

 

Бывальщина и небывальщина

Музыка Кортасара, аранжировка автора

 

Интродукция

Сие сочинение посвящено нравам бывалых, трусляков и балбеев, довольно странных видов Психов, Дураков и Простаков, недавно появившихся и быстро расширяющих свою территорию групп морийского населения. Точно неизвестно, кто они. Раз живут в Мории – значит, морийцы. Но на людей они тоже не очень похожи. Вернее, похожи, но точно не люди. Эти существа, видимо, имеют что-то общее с грибами. Особи мужского пола выбрасывают споры, а женские особи находятся в постоянном окружении облачка инфузорий-туфелек. У грибов, правда, собственных инфузорий-туфелек, видимо, нет. Так что эти существа не грибы. Ну а споры всё же есть. Значит, что-то общее с грибами имеется.

Бывалые отличаются особой независимостью и борзотой. Знают наверняка, как решать любые проблемы. У них готов рецепт на все случаи жизни. Если потом выясняется, что нельзя действовать так, как они предлагают, появляется новое решение. Если и это решение неудачно, – находится третий вариант. Почему вы так уверенно предлагали первый вариант? Это было правильное решение в определённых обстоятельствах и в определенный момент, с вызовом отвечают они. Бывалые любят рассказывать бывальщины.

Трусляки не особенно жалуют бывалых, считают себя морально выше бывалых, жалеют бывалых и в противовес им рассказывают небывальщины. Балбейки (женские особи балбейского племени) плохо понимают рассказы и тех, и других. Сами ничего не рассказывают. Не умеют. Да и говорят посредственно. Балбеи тоже, конечно, встречаются в Мории, но их не так много. Мальчики в семьях балбеев стыдятся своего балбейства и мечтают стать бывалыми, в крайнем случае – трусляками, ну хотя бы – просто небалбеями. О таких молодых балбеях, которым удалось стать хотя бы небалбеями, говорят – «пере-балбесился».

Балбейство похоже на заболевание и может быть заразным. От балбеев во все стороны разлетаются особые инфузории-туфельки, такие маленькие многоногие вошки, которые передают балбейство всем, с кем балбеи входят в контакт, всем, кто хочет все-таки иметь с балбеями (чаще всего с балбейками) какие-то дела. А некоторые балбейки, надо сказать, настолько привлекательны… Следует констатировать, что ни бывалые, ни трусляки обычно не находят в себе моральных сил, чтобы отказаться от услуг пленительных балбеек. Конечно, в просвещённой Мории разработаны методы профилактики балбейства и средства предотвращения от заражения им. В газетах, журналах и уличной рекламе постоянно размещаются материалы на эту тему, и даже рубрика специальная имеется: «безопасный балбеизм». Тем не менее, нередки случаи заражения балбейством. Как правило, тот, кто связался с балбейкой, например, сам очень быстро становится полным балбеем. А также – многоного-инфузорие-носителем. Поэтому, если в компании молодёжи появляется хоть один балбей или хотя бы одна балбейка, очень скоро все становятся балбеями. Жители элитных посёлков Мории – Щеповки и Попсовки, например, – все, от мала до велика, инфицированы балбеизмом, или балбейством, что, видимо, одно и то же. Бывалые любят поучать, как предохраняться от инфицирования при контактах с балбейками. Им легко рассуждать об этом. Бывалые не боятся связей с балбейками, у бывалых от балбейства иммунитет. Возможно, в действительности, они сами повально заражены балбеизмом и являются его носителями, но скрывают это. Есть мнение, что бывалость – скрытая форма балбейства.

Бывалые любят трусляков и дружат с ними. Очень переживают за них и подробно инструктируют каждого трусляка, если тот решил связаться с балбейкой. Боятся бывалые потерять друга безвозвратно. О чём можно будет говорить с трусляком, если он вдруг станет балбеем? Трусляк, скорее всего, утратит музыкальный слух, которым эти существа обычно изрядно одарены. А если произойдет худшее… Только и сможет бывший трусляк спеть возлюбленной балбейке: «киска моя, я – твой зайчик, балбейка моя, я – твой попугайчик». И вместе с толпой балбеев валом валят такие трусляки (больные! больные!) на концерты попугаистого Филина Крюкова с красным ирокезом. Прогуливается и дружески беседует бывалый с трусляком, а как увидит рядом балбейку – враз замолкает. Не дай бог, трусляк начнет отвечать, откроет рот, инфузория вошистая – раз, и залетела в рот. Или за шиворот, или даже, неудобно говорить, – в трусики трусляка. А там недалеко – может и до сердца добраться.

Многие балбейки живут на мачтах и ночью кутаются в паруса, чтоб не замерзнуть. А где ещё жить, если жить негде? Эти самые что ни на есть балбейки, особенно те, что только слезли с мачт, интуитивно тянутся к бывалым (интуитивно – потому что балбеи, как правило, живут инстинктами), в крайнем случае – к труслякам. Трусляки, конечно, – личности более значительные, чем бывалые, но инстинкты тянут балбеек именно к бывалым. У трусляков, даже самых продвинутых и успешных, нет той мужской харизмы, какой обладают центровые парни из бывалых. Бывалые считают особой доблестью как можно шире разбрасывать отряды своих боевых спорозавров навстречу легкой коннице многоногих балбейских инфузорий-туфелек. Бывалые видят тягу к ним балбеек, понимают свои преимущества и пользуются случаем взять хоть в этом реванш над своими более интеллектуальными друзьями-трусляками, компенсировать их моральное превосходство. И бывалые, и трусляки относятся к балбейкам снисходительно и покровительственно, но, скажите на милость, кому могут не понравиться эти шикарные, гламурные и достаточно доступные балбейки? Балбейки взывают к сочувствию: они наивны, беспомощны, неудачливы. На самом деле они равнодушны ко всему и вся, кроме самих себя. А какой лексикон! Мы-то с тобой, читатель, прекрасно знаем этот лексикон: хо-хо! хамишь, парниша? Жуть, уля, как ребёнка, кр-р-расота! Толстый и красивый… Цели у всех этих существ разные. Балбейки хотят найти состоятельного и состоявшегося бывалого, в крайнем случае – трусляка. Бывалые и трусляки – прислониться к понятным и притягательным прелестям неотразимых балбеек, к их естественной раскованности, к их незатейливому, незамутнённому сомнениями и размышлениями, преимущественно тактильному миру. Нам непонятно, как всё это может сочетаться друг с другом, но факт остается фактом – случаи подобных успешных альянсов, мезальянсов, недоальянсов и мимолётных альянсов весьма нередки.

 

Мечты сбываются

Трусляк всегда знает, что будет. Но лучше бы ему этого не знать. Если подумает: «бедный-бедный трусляк, вот что с тобой может случиться». Так и случается. Только подумает что-то, именно это самое и получается. Надо постараться ни о чём плохом не думать, тогда и не случится. А как не думать? Трусляки изо всех сил стараются ни о чём не думать. А мысли сами собой так и носятся, так и носятся. Прямо голова пухнет от этих мыслей. И обязательно какая-нибудь пакостная мыслишка забежит. Откуда ни возьмись. Кошмар какой-то. И как раз эта самая пакость и случается. Трусляки всё время сосредоточены на том, чтобы ни на чём не сосредоточиться. Они говорят сами себе: «Вот я смотрю на солнце. Вот я смотрю на зелёное деревце. Вот я смотрю на бабочку. Я ни о чём не думаю. А вот идёт прелестная балбейка. Какая же у неё крепенькая попка…» «Куда ты пялишься, безмозглый трусляк?» – набрасывается на трусляка жена. «Опять поймал неприятность на пустом месте. Вот так всегда. Ещё и подумать ни о чём плохом не успел – и уже проблемы».

У бывалых всё иначе. Бывалый действительно ни о чём не думает. Не умеет. Да и не нужно ему. Он знает, что и так всё будет хорошо. А если не так, то будет по-другому. Это ещё лучше. А если и это не получится, то будет совсем иначе. И тогда уже точно все будет классно. Какая шикарная балбейка! Даже не ожидал встретить такую. Балбейки с первого взгляда отличают центрового бывалого: «Здрав-бвал, не угостишь бедную девушку табачком или чем поинтересней?» «Как не угостить аппетитную балбейку?» Позитивные устремления, позитивные мысли, позитивные слова, позитивные поступки, позитивные результаты. Это мы так говорим. Бывалый далёк от подобных размышлений. Он так живёт.

Труслякам иногда приходят в голову перспективные идеи. Сулящие успех, удачу, признание. Можно сказать – мечты. Но они, эти мечты, почему-то оказываются в далёком-далёком будущем. Замечтается, бывало, трусляк. Вот он миллионером станет. Женится на невообразимо прекрасной женщине-лебеде. Выезд у него шикарный… и кучера во фраках. Денег для этого потребуется столько да столько, считает трусляк. А зарабатываю я столько. Столько-то лет должно пройти, чтобы это случилось. И будет мне тогда годочков девяносто с небольшим. Смогу ли выезжать-то на этом экипаже? У меня к тому времени будут подагра, панкреатит, остеопороз… А барышня-то, лебедь которая, – чо мне с ней делать тогда? Так и она уже, лебедь эта, к тому времени кряквой потрёпанной станет. Желание-то сбудется, видать, да уж и не нужно оно будет к тому времени совсем. В грусти и в слезах возвращается трусляк к сегодняшнему дню. Что приуныл, труслячок, подбадривает он сам себя? Ноги ещё ходят. Если потребуется, – извозчика нанять можно. Или на конке поехать. А в супружницу – балбейку, подружку свою возьму. Бойкая бабёшка. Хоть и не из Попсян, да мне в самый раз.

Бывалый дружит с трусляком. Едут они отдыхать на южный берег Мории. Бывалый каждый божий день новую балбейку находит. И удаляется с ней на дальний безлюдный пляж. Очень переживает трусляк, получится у бывалого с новой подружкой что-нибудь или полный отлуп будет? К вечеру возвращается бывалый с дальнего пляжа усталый. Длинную палку на плече несёт. Чтобы издали видно было. Чтоб не волновался трусляк попусту. Если болтаются на конце палки женские трусики, значит – всё в порядке, всё получилось. Не волнуйся, друг трусляк, попусту. Да что тебе, трусляк, добрая душа, волноваться-то? Всё-то у другаря тваво завсегда получится.

 

Почти получилось

Трусляк знает: о чём он подумает, что в будущем могло бы произойти, ровно так оно и случается. Решил трусляк, что будет настраиваться только на позитивные мысли и предчувствия. Тогда сбудется самое невыполнимое. Вот я вижу центрового бывалого. Огромный качок, к тому же добродушный. Вроде не одолеть его. А я запросто с ним совладаю. Так и будет. Как я решил. В асфальт закатаю. Ты чего? – говорит трусляк могучему бывалому. Кто? Я? Ты, ты! Да я ничего. Оправдываешься, значит, неправ. Да я не оправдываюсь. А, – ты ещё и нахал. На счётчик поставлю. Бывалый отвечает: я думал, ты трусляк, оказывается – полный балбей. Так он говорит. Ладно, я лучше пойду. Разворачивается бывалый спиной к собеседнику да по пути задевает случайно тщедушного трусляка. Чуть-чуть задевает, а, кажется, все ребра переломал. Сидит на земле растерянный трусляк и думает: а ведь могло получиться. Почти получилось. Жаль. В самом начале, видать, мысль ненужная мелькнула: «невозможно совладать с эдаким здоровяком». Ошибка. Как подумал, так и получилось. Оборачивается бывалый, смотрит на растерянного трусляка. Ничего понять не может. Удивляется: и действительно, чего это я? – говорит он. Руку подаёт. Вставай, доходяга! Не обижайся. Извини, если что не так. А ведь в конце концов совсем неплохо получилось, думает трусляк.

 

Время трусляков

У трусляков сложные отношения со временем. Во-первых, они очень любят музыку. И когда поют или играют на народных инструментах, им удается сложить извилистые и корявые тропинки пространства и времени в стройную, прозрачную пространственно-временную решётку, по которой трусляки мгновенно уносятся в далёкое будущее. Потом возвращаются. И никак не могут понять, что случилось. Почему они вернулись в прошлое? На много лет назад. Неужели так ничего и не произошло из того, что они уже видели в будущем? Поэтому они всегда нервничают из-за времени. По пустякам. Если, например, часы трусляка ушли на пять минут вперёд. Он переживает, что в сравнении с другими он потерял пять минут из прошлого. За эти пять минут он мог сделать так много. Бедный, несчастный трусляк. Плачь, плачь. Эти ужасные часы китайского производства, почему китайского? – китайского, китайского, уж я точно знаю, эти китайцы так и хотят украсть у нас самое дорогое, что у нас есть, время, ведь время отмерено нам раз и навсегда, а если у нас украли кусочек, так его уже не вернёшь. А ведь в это время могло произойти самое что ни на есть, самое интересное, самое важное, может быть, я, бедный трусляк, встретил бы свою единственную, любимую, может, она пришла в назначенный срок, а меня там нет, меня нигде нет в это время. Потому что у меня это время украдено. Вот она и ушла. А я остался один-одинёшенек. Никто уже не сможет меня понять так, как поняла бы она. И всё из-за китайцев. Сюда, на Морию, их не пускают. Правильно. Так они часы свои шлют. Поэтому-то у них, у китайцев, столько лишнего времени. Украли у каждого по пять минут. А получилось, что у них времени вдвое больше, чем у других. Вот и размножаются сверх всякой меры. А что делать? Ведь это украденное время ничего им не стоит. Растранжиривают это время направо и налево. Им не нужны мои пять минут, во время которых я мог бы встретиться со своей любимой. А мне бы вернуть хотя бы мои пять минут. Но на моих часах на пять минут позже. И со службы в Иоанновском соборе я приду домой на пять минут позже. И кофе, что приготовит мне домашняя балбейка, я получу на пять минут позже. И он будет совсем холодный, этот кофе. И грелка, что будет положена мне в постель, к этому моменту остынет, а ночь будет короче на пять минут. Ведь на работу в свою контору я должен прийти вовремя. А если я буду спать как обычно, у меня не останется времени для завтрака, и я буду одеваться впопыхах и обязательно что-нибудь перепутаю. И опоздаю на утреннюю конку. И придется бежать по Рейнскому проспекту. Буду на работе неопрятно выглядеть, буду помятый, взмыленный. И получу нахлобучку от начальства. Ведь они не знают, что во всем виноваты китайцы.

А если часы трусляка отстают… Да, я вижу, на Дом-ском соборе часы показывают на пять минут больше, чем мои. Теперь, конечно, я обязательно приду туда, куда мне следует прийти. Но я приду на пять минут позже. И моя суженая опять уйдёт, не встретив меня. Потому что я ещё не пришёл. Опять у меня украли пять минут. Но уже не из прошлого, а из будущего. Ах, я бедный, несчастный трусляк. Нет мне покоя. Каждый самый никудышный китаец норовит украсть у меня время, то из прошлого, то из будущего.

 

Эффект Кирлиана

Морийцы давно уже научились наблюдать движение всемирного духа, который обитает в каждом живом теле. Они придумали специальные приборы, с помощью которых можно наблюдать свечение живого тела. Потому что в процессе жизнедеятельности всемирного духа из тела человека, животного или растения во все стороны разбрасываются всяческие корпускулы и быстро вращающиеся разноцветные маленькие кусочки света. В более поздние времена в Европе переняли достижения морийцев, присвоили себе, как водится, лавры первооткрывателей этого эффекта и назвали его «свечением Кирлиана».

Один трусляк сумел за огромные деньги приобрести такой прибор. Чтобы испытать аппарат, пригласил на обед своего друга бывалого, а также прославленного поэта-патриота Дижа Быжа в качестве, так сказать, интеллектуальной закуски. Дижа Быжа никак нельзя посчитать бывалым. Трусляком – тоже. Тем более никак не назовёшь его балбеем. Диж Быж – во всех отношениях не дурак, хотя и старается казаться таким. Вряд ли можно считать дураком того, кто публично заявляет, что он дурак. Хотя уж кому-кому, а Дижу Быжу никак не откажешь в его морийском, а следовательно – дурацком происхождении. Да ведь всем известно – не такие уж дураки эти морийские дураки.

Вот они, трусляк, бывалый и Диж Быж, едят, пьют, – кушают, одним словом. А блюда им подает балбейка, которая работает прислугой у этого трусляка.

Как хорошо, что мы пригласили Дижа Быжа, думает трусляк. Поэт-патриот соловьём заливается. И говорит, и говорит. Всё-то он знает лучше всех. И о том, и об этом. Да все больше о материи говорит, о сознании и даже о бессознательном. Да ещё о внутреннем и внешнем. А также о попытках познания, о возможности познания и, наконец, о понимании. О причинах и следствиях. Трусляк, что пригласил бывалого и Дижа Быжа, – очень неглупое существо. Точно неизвестно, человек ли, но существо неглупое. Слова Дижа Быжа звучат для него подобно музыке. Ничего не понять, а удовольствия – выше крыши. Бывалый, конечно, тоже не молчит, рассказывает бывальщины. Для балбейки слова Дижа Быжа и бывалого звучат как шелест листьев и слабый ветерок в дальнем конце сада. Балбейка, снующая между столовой и кухней, – она тоже имеет свое мнение по каждому вопросу – успевает вставить несколько слов в беседу. Совсем не в тему. Трусляку очень нравится, что завязался непринуждённый общий разговор. Он все время поглядывает на прибор и даже не замечает, что каждый говорит о своём и не слушает другого.

Потом Диж Быж рассказывает о тайнах Тайного Писка (psk, политсыска – Прим, автора). Тоже очень высокие материи. Он говорит о матерщине, о сознанке и несознанке. О нутрянке и наружке. О пытках, о признании и о понятиях. О следствии и о следаках. Все слушают, затаив дыхание. Очень хочется почувствовать себя хоть чуточку причастным к работе великого ведомства, позволяющего каждому жить спокойно в родной стране. Бывалый тоже, конечно, обо всём этом имеет свое мнение и вываливает ворох бывалыцин. Балбейка, которая считает: «что-что, а в мужчинах-то я разбираюсь», с придыханием рассказывает, какие душки эти ребята следаки, ребята из наружки, рассказывает о куме и, уж конечно, об очаровашке-сексоте.

Прибор показывает, что бывалый – это гипержизнь, Диж Быж – ультражизнь, балбейка – псевдожизнь, а трусляк, увы, недожизнь, очень слабое проявление жизни (свечения почти совсем нет), да и свечение-то в одной только области, в музыкальной сфере.

Гипержизнь без конца произносит «смешные» тосты, сам себе наливает, сам с собой чокается, сам смеётся своим шуткам и смачно закусывает (шутки, то бишь) солёным огурцом. Шутки, кстати, тоже довольно солёные. Он буквально светится в лучах испускаемого им всемирного духа.

Недожизнь перемалывает рождественскую индейку со скоростью молодого мустанга, догоняющего любимую кобылу. Очень хочется достигнуть более яркого свечения. Балбейка успевает отхватить лучший кусок, пока несёт блюдо от кухни до стола. Ультражизнь, Диж Быж то есть, не отстает ни по части выпивки, ни по части закуски, ни по части ущипнуть балбейку за мягкое место, заполняя её псевдожизнеутверждающими балбейскими взвизгиваниями небольшие паузы между собственными философскими пассажами.

Всё сожрали – сыр, рыбу, огурцы, выпивку, жалкие обломки ненужного уже, недавно ещё живого биологического материала, отбросы жизнедеятельности всемирного духа.

После десерта беседа сама собой увяла, гости разошлись, оставив на столе разрозненные кусочки нежизни уже. Совсем уже не жизни. Эффект Кирлиана.

 

Трусляки – плохие друзья

Молодые трусляк и балбей – неразлучные друзья. Решили друзья вместе поехать в отпуск. На южный берег Мории. Покупаться, позагорать. И время хорошо провести. Устроились, осмотрелись. Решили подружками обзавестись на время отпуска. Балбей – мечтатель, романтик. Лежит в тени под тентом, мечтает, что будет у него подружка – красотка, такая как Таша Кралия или как Анфиска. А если повезёт – так не хуже, чем женщина-лебедь. А труслячок тем временем шастает по пляжам и пляжикам, по бухтам и заливчикам. То около одной балбейки якорь поставит, то около другой. Со всеми перезнакомился. Пойдём, говорит он, милая барышня, с другом своим познакомлю. Тебе он понравится – офигительный балбей. Не нравятся, однако, балбею знакомки трусляка. Ни та. Ни другая. У этой голос грубый. У той – попа вислая. У одной – ноги некрасивые, у другой – руки. А вот та – красотка, нет слов – мне кажется, не слишком образована. Из простой семьи, видимо. Правда, я почти не говорил с ней, но и так заметил. После каждой такой встречи с претенденткой достает балбей любимый бутерброд с ветчиной – в утешение себе, чтобы не расстраиваться. Идёт время. Молодые люди подружками так и не обзавелись.

– Тебе не угодишь, – говорит трусляк другу. – Я должен о себе позаботиться.

Вскоре находит симпатичную девушку – балбейку. Представляет ее другу.

– О! – радостно встречает их балбей, – это как раз то, что надо.

– Ну, уж нет, – возражает трусляк, – это моя балбейка. Тем более что я ей тоже приглянулся.

– Не зря отец с матерью говорили мне – не водись с трусляками, трусляки – плохие друзья, – бубнит бал-бей. И достаёт очередной бутерброд, чтобы скрыть досаду.

 

Американские консервы

Бывалый хочет открыть консервную банку. «Сайра в томате». Странно, раньше всегда была в масле. Если в томате, надо открывать её как-то по-другому. Кто же поставил нам это чудо-юдо? Американцы, что ли? От них всегда жди какой-нибудь каверзы. Наверное, столетней давности консервы. На тебе, боже, что нам негоже. Если в томате, да ещё столетней давности – должна быть раздутой. Да нет, банка не взбухшая. Наверное, уже такое старье, что весь томат ссохся, затвердел вместе с рыбкой. Присох к металлу. Обычным консервным ножом не проткнёшь и не откроешь. Надо нож наточить поострей. С другой стороны, пожалуй, не стоит этого делать. Если нож будет слишком острым, можно и дно пробить заодно. Если слишком тупой – сминать металл будет. Металл сомнётся – никогда уже и ни за что банку не откроешь. Придётся обычным ножом. Ни тупым, ни острым. Надо открывать понемножку. Без резких движений. Небольшими шажками. Вот так. Вот так. Не волнуйся, бывалый. Я в тебя верю, говорит он сам себе. Ты обязательно справишься. Не дёргайся, малыш. И не такие проблемы решать приходилось. Уфф. Вот и получилось.

После этого случая бывалый подолгу рассказывает друзьям об особенностях открытия консервных банок «сайра в томате». Учит, как выбирать консервный нож, как грамотно им манипулировать. Все слушают внимательно – бывалый знает. Скажи, бывалый, консервы-то вкусные? A-а, ерунда – обычное американское барахло.

 

Сайгон

Балбейки неизменно возмущаются, если какой бывалый начнет танцевать или петь воловяк или коровяк. Что за подлецы. Ничем их не пронять.

То ли дело – трусляк. Ему только скажешь: «ты чего?», он сразу и убежит. Неважно, кто и почему скажет – сразу убежит. Или, наоборот, начнёт истерично кричать: «а ничего, ничего, ничего», и даже стукнет кулачком по столу, а потом испуганно посмотрит по сторонам и всё равно убежит. Даже если он и не танцевал, даже если не пел – ни воловяк, ни, тем более, коровяк.

Потом пойдет трусляк в кафе Сайгон, что на углу Рейнского и Виганд-Виртовского проспектов. Там собираются все испуганные и обиженные трусляки. В Сайгоне их никто не тронет. Они могут говорить о том, о сём сколько угодно. Возьмёт трусляк чашечку дешёвенького кофе и сидит весь день. Никто его не выгонит. Туда ещё могут приходить молоденькие балбейки. Очень жалеют они «бедных, бедных трусляков». А центровые бывалые редко заглядывают. Зайдет, бывало, бывалый, посмотрит по сторонам – ничего интересного – и тут же уйдёт.

Сидит обиженный трусляк. Тихонько плачет в кулачок. Слушает besame, besame mucho. К нему подсаживается молоденькая балбейка: что грустишь, труслячок? Слушаю besame mucho. Это песня Серебряной страны. В Серебряной стране нас уважают и любят. В столице Добрых ветров никто не называет нас обидными словами – ни трусляками, ни трусованами. Там нас уважительно зовут хронопами. Потому что мы любим музыку и умеем управлять временем. А вас, глупеньких балбеек, там зовут надейками, потому что вы даёте надежду. А как там зовут бывалых, я не знаю. Бывалых там зовут фамами, говорит балбейка, потому что они там, как и здесь, известные авторитеты. А некоторых зовут хамами. Тех, кто плохо себя ведёт и танцует на улице воловяк или даже, чего доброго, коровяк. Тебе нравятся бывалые? – спрашивает трусляк. Балбейка мечтательно облизывает языком губы – да нет, мне больше нравятся скромные труслячки. Врёт, наверное. Такие, как ты. Вы никогда не обидите балбейку и музыку любите. А ты был в Трусомоле (Трудовой союз молодёжи. – Прим, автора)? Конечно. Трусомол ведь специально создавали для того, чтобы трусляки не чувствовали себя обиженными. Я тоже была в Трусомоле, говорит балбейка. А в Единую Морию нас, труслячков, не берут. Туда берут только бывалых. На свои единоморские съезды они обязательно привозят балбеек. Чтобы обстановка была не такой тягостной. И чтоб президиум был более представительным. Особенно любят приводить ладненьких спортсменок. Нас, трусляков, берут в Единоморию только, если кто становится президентом какой-никакой академии, музыкальной академии, академии добрых дел или академии времени. Потому что никаким президентом тебя никак нельзя назначить, если ты не единоморец. А обычного трусляка в единоморцы ни за что не примут. Там одни бывалые. Бывалых всех берут в Единоморию. В крайнем случае – в партию Народной диктатуры. Они и становятся всяческими руководителями и начальниками. Потому и ходят всегда весёлыми. Знают, что их будущее нерушимо, оно определено раз и навсегда. Они могут позволить себе быть добрыми.

А откуда ты знаешь, что бывалых в Серебряной стране зовут фамами, спрашивает трусляк балбейку? Да их так же зовут и в Уругвае, в городе Шестой горы. Это мой родной город. Мы, балбейки, приехали в Морию из Уругвая. Там балбеек очень уважают. Там есть даже полицейские балбейки. Они ходят, перетянутые широкими ремнями: на поясе и крест-накрест. И с огромной кобурой. Что у них там, пистолет? И пистолет. Может и карабин быть. И что, в кого угодно могут выстрелить? – спрашивает трусляк. Конечно. Если кто нарушает общественный порядок – могут и стрельнуть. Соберутся группой больше троих. Или задумают свадьбу на улице устроить. Или, например, начнут петь да ещё кричать: «Да здравствует президент!». А если кто ведёт себя скромно и пиво не пьёт на улице, того стрелять не будут. Не грусти, труслячок, может, ещё увидимся, вон мои подружки пришли, сказала балбейка и упорхнула.

Трусляк грустно смотрит ей вслед. Балбейка уносит с собой облачко весёлых инфузорий-туфелек. Приметлив, очень приметлив бедный труслячок. Каждую инфузорию успевает он рассмотреть, каждую туфельку инфузорную, хотя она, эта инфузория – совсем крошечная, такая маленькая, как самая маленькая капелька. Успевает рассмотреть и пересчитать каждую ножку у каждой многоножки-инфузории и каждую туфельку. Их количество почти совпадает. Почти. Всё-таки как же так, почему на некоторых ножках нет туфелек? Ах, какие эти балбейки обаятельные. Даже и не самые красивые. Наверное, потому что их окружает облачко этих замечательных инфузорий. Почему так получается, что самые лучшие балбейки достаются бывалым? Бывалые же совсем неинтересные. Неразвитые. Несодержательные. Не умеют по-настоящему чувствовать и переживать. Неужели потому, что они поголовно единоморцы?

Трусляк рисует красивые облачка инфузорий, которые колышутся вокруг симпатичных головок балбеек, снующих по Сайгону взад и вперёд. Настроение трусляка повышается. Он забывает об обиде, нанесённой ему нетактичным вопросом «ты чего?». А потом, позже, когда вспоминает этот вопрос, больше уже не расстраивается. И даже равнодушно говорит сам себе: «а действительно, чего это я?».

 

Семейное счастье бывалого

Часы у бывалого никогда не идут вперёд и не отстают. Они показывают точное время. И всегда вовремя заводятся. В общем, со временем у бывалого никаких проблем не бывает.

Бывалый любит порядок. Он хочет, чтобы в доме все вещи лежали на своих местах. И строго параллельно друг другу. Или перпендикулярно. В крайнем случае – «под

сорок пять». Балбейка, его жена, следит за тем, чтобы дома у Фама Фамовича, так зовут бывалого, было всё, как он хочет. Соседи удивляются порядкам в доме бывалого. Фам Фамыч так любит, Фам Фамычу так нравится, Фам Фамыч привык к этому да к этому, объясняет балбейка.

Перед сном бывалый тщательно осматривает балбейку. Ноготь у тебя на безымянном пальце правой ноги подрезан неаккуратно. Подмышки плохо выбриты. Иди, приведи себя в порядок, а потом приходи. В постель ложатся строго вдоль кровати. Можно – поперёк. Ой, как надоело, Фам Фамыч, каждый раз всё одно и то же, хнычет балбейка. Ну, ладно. Я, так и быть, лягу прямо, а ты – «под сорок пять». Никаких – «под тридцать».

Хватит капризов. Ты до встречи со мной с кем обменивалась своими инфузориями? Со всеми желающими, Фам Фамыч, вы же знаете, сконфуженно говорит балбейка. А теперь с кем? Только с вами одним, Фам Фамыч. А чего ж ты бегаешь к соседу нашему трусляку? Так он такой образованный, так говорит складно. Что ты можешь понять из его философских экзерсисов, глупая ты балбейка? Он мне, Фам Фамыч, никаких «филонских кисок» не рассказывает. Он мне сказки рассказывает. Про любовь. И ручку ласково гладит. Вы мне никогда так не гладите. А никаких обменов инфузориями у нас нет. Да и зачем мне его никудышные спорозавры. То ли дело у вас, Фам Фамыч, у вас такие огромные, могучие спорозавры. И упакованы хорошо, лучше некуда. А у трусляка… это не спорозавры даже, это просто спорозверьки никчёмные. И прикид у них так себе, неряшливые какие-то, совсем не такие, как у вас. Правда, шустрые… Балбейка мечтательно закатывает глаза. Тебе-то откуда об этом обо всем известно? Я так думаю. Достаточно один раз посмотреть на этого труслячка, и сразу опытной балбейке совершенно понятно, какие у него хилые спорозверьки.

Ну, ладно, кончай болтать. Сложи свои инфузории в одну коробочку. Аккуратненько. Я их осмотрю. Опять у некоторых не хватает туфелек. Ты знаешь, я этого не люблю. Вот тебе пятищеповик (монета Мории ценой в пять щепов. – Прим, автора), чтобы завтра с инфузориями всё было в порядке. Потом бывалый с балбейкой начинают обмен инфузорий балбейки на спорозавров бывалого. Бывалый следит, чтобы обмен был равноценным, одну на одного. Когда обмен закончен, усталые, но довольные, супруги ложатся отдохнуть. Теперь уже строго вдоль кровати. Он уткнулся лицом в её пушистое лоно, она приложила щёчку к его шелковистому паху матёрого производителя. «Моя балбейка», – ласково говорит бывалый, – «моя лежейка», – имея в виду, как хорошо ему лежать с балбейкой. – «Моя надейка». – Иногда он даже называет её своей любейкой.

Утром Фам Фамович уходит на работу. Жена осмотрит все предметы. Проверит, всё ли ровно стоит, подправит картины, фамографии, занавески. Чтобы парфюмерия в туалете стояла ровненько, а не как-нибудь кособоко. Посмотрит на всё это балбейка. И заплачет. От счастья, наверное. Утрёт слёзы, успокоится, попудрит носик, быстро соберётся и побежит к соседу трусляку, живущему за стеной. После этого в пустой квартире бывалого за стеной долго слышатся смех и музыка. Танцуют, видимо. Быть может, целуются. Хотя это вряд ли. Балбейка же сказала, что только с Фам Фамычем обменивается инфузориями. Возвращается балбейка от трусляка весёлая. Собирает все оставшиеся у неё инфузории и аккуратно складывает их в две коробочки. В одну – полностью упакованные инфузории, у которых сохранились все туфельки. И ставит коробочку на самое видное место. Это для Фам Фамыча. В другую коробочку – более растрёпанные и помятые инфузории, некоторые даже – не со всеми туфельками. Вторую коробочку относит в туалет и прячет за бачком, чтобы ненароком не попала на глаза бывалому. Теперь эти инфузории будут терпеливо ждать следующего визита к трусляку. Они любят бывать в доме трусляка. Там их не укладывают в коробочку. И не требуют, чтобы на каждой ноге была туфелька. В доме трусляка инфузории могут делать всё, что хочется. Носиться сколько угодно взад-вперед по всей квартире, разбрасывать вещи, хохотать, смеяться и обмениваться с любыми спорами, которые им понравятся, независимо от того, какой у этих спор прикид и хорошо ли они упакованы.

Никакой грусти в глазах балбейки нет и в помине. Непонятно, каких «филонских кисок» имел в виду Фам Фамыч? Никаких «кисок» в квартире у трусляка я не обнаружила. Может, приходят к нему, когда меня нет? Всё равно лучше меня он не найдёт, думает балбейка. И совсем не задаётся вопросом, счастлива ли она.

 

Соприкосновение миров

Балбейка гладит любимого кота. Балбейка любит кота. Коту очень нравится, когда его гладит балбейка. Кот живёт только здесь и сейчас. Он не знает, что такое прошлое, настоящее и будущее.

Балбейка знает, что до настоящего было прошлое. А после настоящего обязательно наступит будущее. Она гораздо просвещённее и поэтому могущественнее кота. В точке касания руки балбейки и шёрстки кота происходит соприкосновение двух миров. Кот своим звериным чутьём ощущает могущество балбейки. И правда, кто же охраняет кота и обеспечивает ему благополучную жизнь? Он чувствует себя в безопасности под покровительством балбейки. Воспринимает как должное. Ему нравится, как он устроился. Но любить балбейку? Любовь к балбейке? Это выше его понимания.

Трусляк обнимает балбейку. Трусляк любит балбейку. Балбейке очень нравится, когда её обнимает трусляк. Балбейка знает, что живёт вначале в прошлом, потом в настоящем, потом в будущем. Но не любит думать об этом, живёт только в настоящем. Как кот. Трусляк – не такой, он может жить и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Не всегда, конечно. Но часто. И поэтому он гораздо просвещённее и могущественнее балбейки. Соприкосновение двух миров. Балбейка своим животным чутьём ощущает могущество трусляка. И правда, кто охраняет балбейку и обеспечивает ей благополучную жизнь? Она чувствует себя в безопасности под покровительством трусляка. Воспринимает как должное. Ей нравится, как она устроилась. Но любить трусляка? Балбейка не задумывается об этом. Плохо понимает, что это такое.

Ангел-хранитель присматривает за трусляком. Ему поручено это Создателем. Ангел-хранитель любит своего подопечного трусляка. Хранитель часто посещает трусляка. Трусляк иногда не замечает этого. А иногда замечает. Трусляку очень нравится, когда его посещает ангел-хранитель. Трусляк может жить в прошлом, в настоящем и в будущем. Но чаще всего живёт в настоящем, здесь и сейчас, как кот и балбейка. Ангел-хранитель живёт одновременно в прошлом, в настоящем и будущем. И не только в нашем мире, но и в других мирах. И поэтому он гораздо просвещённее и могущественнее трусляка. Соприкосновение двух миров. Трусляк, так же, как и балбейка, так же, как кот, ощущает могущество ангела-хранителя. И правда, кто охраняет трусляка, кто обеспечивает ему благополучную жизнь? Трусляк чувствует себя в безопасности под покровительством ангела-хранителя. Воспринимает как должное. Ему нравится, как он устроился. Но любить ангела-хранителя? Трусляк не задумывается об этом. Он плохо понимает, что это такое – любить ангела-хранителя.

Соприкосновение миров. Миры плохо понимают друг друга.

Проснись, трусляк. Ты же умный, душевный, благородный. Не уподобляйся коту и балбейке. Разорви этот порочный круг. Тогда и сам станешь подобным светоносному ангелу.

 

Чуткость бывалого

Выходят бывалый и трусляк из Иоанновского собора по окончании службы. Там непонятно что вытворяли у алтаря балбейки-надейки-верейки. Бывалый говорит трусляку:

– Батюшки-светы, трусляк-трусляк, надейка.

– Вот так клюква, бвал-бвал, верейка, – отвечает ему трусляк.

– Вера, надежда, любовь?

– Верейка, надейка, охальница-балбейка, – отвечает ему недоверчивый, ядовитый трусляк.

– Вишь ты, готика, панки, молебен, тропарь.

– Ни хрена себе, скотика, кошуница, феминисток алтарь, – ворчит в ответ недовольный трусляк.

– Воловяк, коровяк, от це гарно, хорошая погода, не правда ли?

– Козляк, скотиняк, дождь как из ведра, не видишь разве, бывляк недотёпистый? Ты под зонтом стоишь, а я весь мокрый должен твои глупости слушать.

– Инфузорию? – примирительно говорит бывалый. – Неконтрафактная. У меня контрафактных не бывает. Пастеризована от балбеизма.

– Две. Чтоб все туфельки были. Одну – от крашеной брюнетки, другую – обычную.

– Не боись, моряк трусляка не обидит. Поедем в моём экипаже. Чтоб дождь не попортил инфузории.

Трусляк с волнением прижимает к себе инфузории (одну – от крашеной брюнетки) и ждёт, пока кучер бывалого подгонит к собору экипаж.

 

Квартира на Киммерийской

Квартира трусляков на Киммерийской улице. Третий этаж старинного дома. Почему квартира трусляков? Потому что жили там преимущественно трусляки. И трусляки же любили собираться именно в этой квартире. Никто не знал, где она заканчивается. Никто не доходил до её края. Бесконечные коридоры, закоулки, тупички, переходы, поворотики. И двери, двери, двери. Шикарные, резные, дощатые, ветхие, щелястые, обшарпанные, облупившиеся, обитые железом, крохотные, покосившиеся, с помпезными литыми ручками, с жалкими ручками на одном гвозде, вообще без ручки… Жилые комнаты, чуланы, кладовки, коммунальные кухни, сортиры, убогие закутки, которые с большой натяжкой можно было называть ванными комнатами. За дверьми живут трусляки, одинокие, семьями, за каждой дверью всё новые и новые семьи. Молодые трусляки, совсем старые, мыслители, музыканты, учителя, пенсионеры, мелкие клерки, чиновники, медсестры, церковные служки… кто только не обитал за этими дверьми. Бывалых здесь не было замечено. Бывалые не живут в коммуналках. Разве что кто-то забежит по делу, на минутку, и тут же убежит, брезгливо сбрасывая с себя мимолётные впечатления. Балбеи, может, и жили в те времена. Но, видимо, их было мало. Не приживались. Поживут, поживут и переедут куда-нибудь. Поближе к своим, к балбеям. За дверьми тишина. Или тихо звучит музыка. Смех. Всхлипывание, кто-то плачет за дверью. Выбегают и забегают какие-то дети. Кто-то рассказывал, что побывал в комнате, окна которой выходят на Рейнский. Как? Этого не может быть, это же другой район Петромории. Вот так. Всё возможно на древней морийской земле.

В парадную дверь дома на Киммерийской входят и выходят, входят и выходят гости, гости, гости. Прямиком на третий этаж. Среднего возраста. Иногда пожилые. Старые – очень редко. Всё больше молодёжь. С горящими глазами. Молодые талантливые трусляки. Перспективные. Или считающие себя такими. Глаза их светятся.

Мы в гостях, в семье Филов. У них блок из нескольких комнат, выделенных из большого зала. Лепные потолки, разрезанные перегородками, поднимаются на высоту до четырёх метров, может, и выше. Старший – профессор Фил, философ. Заведующий кафедрой народной диктатуры и перманентного онароднивания земной цивилизации Института культуры Мории и истории гражданских морийских войн. Тема его докторской диссертации, которую он защищал в молодости, – «История переноса народной диктатуры из Мории в Китай». Это было давно. Но до сих пор он постоянно ездит в Китай с лекциями «Антинародные теории антидиктатуры и борьба с ними». Ответственные товарищи из руководства страны, все поголовно бывалые, признают большое значение борьбы с антидиктатурой. Старший Фил – уважаемый человек. Бывалые не могут так складно излагать свои взгляды, извергать такое количество страстных слов в защиту власти народной диктатуры, пылко клеймить антидиктатуру. Фил – пламенный борец! Так он же трусляк, замечают скептики. Слишком важная идеологическая должность – заведовать кафедрой народной диктатуры. Это управляемый трусляк, отвечают им, он нас не подведёт, он даже в гражданских войнах участвовал. Трусляк воевал? Не смешите меня. У него и ранение есть. А ты знаешь это, видел его? Да. Ну и где у него ранение? На заднице…

Фил-мама работает педагогом в школе. Бебой зовёт её сын, неизвестно почему. Конечно, она преподаёт морийскую литературу. Ученики и ученицы у неё разные: и подростки бывалые, и юниоры трусляки, и милые девочки балбейки. Младший Фил, маленький Фил, сын старших Филов учится в университете клоунады, скоморошества и музыкального стриптиза. На теоретика, конечно. Ярмарковеда. У младшего Фила много друзей, в основном из молодых трусляков. Они часто бывают в гостях у Филов. А Филская мама приводит в гости своих учеников, в основном, учениц. Они любят Фил-маму, смотрят ей в рот, ловят каждое слово. Она знакомит их с друзьями младшего Фила, в основном из педагогических соображений. Познакомьтесь, говорит, вот этот молодой трусляк – всесторонне развитое существо. Он – крепкий и сильный как бывалый. Умный, как физик, нежный и чувствительный, как лирик. Креативный, каким и положено быть трусляку. Выносливый, непритязательный и сексапильный, словно лучшие балбеи. Неужели такое бывает? – спрашивают ученицы, обращаясь к всесторонне развитому существу. Что делать скромному другу Фила? Он утвердительно кивает головой – он должен поддержать Бебу.

Младший Фил – тоже крепкий малый. Зимой, когда дворники собирают снег кучами вдоль тротуаров, любимое его развлечение – бежать вдоль тротуара, перепрыгивая через кучи снега, как через барьеры.

– Геть-геть, – выкрикивает он при каждом прыжке, – геть-геть, бутсой – по морде, геть-геть, по морде, геть-геть, – вспоминает славную спортивную юность, когда, будучи совсем маленьким, Фил в раздевалке отлупил нахального бывальчика. Короче, он тоже был всесторонне развитым существом. Может быть, и сущностью. И нахальным, почти как бывалый. Входя в магазин, обращался к продавщице балбейке: «Послушай-ка, милочка…». Милочка окончательно балдела и готова была на всё, включая публичный обмен инфузориями.

Малыш Фил отличается фантастической активностью. Спускается по лестнице только бегом через две ступеньки. Постоянно приводит домой весёлые компании талантливых молодых трусляков и труслячек, актёров, поэтов, танцовщиков. Приходят и другие всесторонне развитые сущности, или существа, даже и такие, которые не являются ни актёрами, ни поэтами, ни танцовщиками. Здесь, в этой квартире, можно узнать все новости из мира скоморошества и клоунады.

Здесь бывала Нататинья, тогда ещё студентка, ныне – прославленная актриса. Играла на фортепьяно и пела популярную песенку: «Я развесёлая балбейка, всегда мила, всегда мила». Её муж, Левый Удод, тоже студент, слушал любимую жену и плакал. Он знал уже, что Нататинья вот-вот покинет его. «Надо было жениться на обычной балбейке, с ней не было бы никаких проблем», – думал он. Как мы теперь знаем, впоследствии он так и поступил. Потому и стал знаменитым режиссёром.

Там же бывал и непризнанный тогда поэт Иоссф, а также признанный уже молодой танцовщик Бар Малышников. Иоссф читал грустные стихи: «Мимо цирка и кирхи, хаус и маус мимо, бременем славы томимы, бредут мастера пантомимы». А весёлый Бар танцевал между стульями, столами и комодами квартиры танец Кифы Великого. А может быть, это и не Кифы Великого танец, а вождя народной диктатуры. Он крутил фуэте, выбрасывая указующую руку: «Мория, вперёд!».

Бывал в этой квартире и мим Толян. Очень талантливый. В белые ночи он бродил по набережным Мории с огромным котом на плече. Думал о том, что здесь, в Мории, его не понимают. Совсем не тянет его, Толяна, к морийскому скоморошеству. Мимов ценят по-настоящему только во Франции. И пора бы уже ему, Толяну, ехать в Париж.

Много молодых талантливых трусляков посещало квартиру Филов. Это было заветное, быть может, сакраментальное место. Приходили туда талантливые существа. То есть тогда это ещё не было точно известно. Впоследствии выяснялось, что они очень талантливы. И поэтому со временем становились популярными. И не только в Мории. Во всём мире. И уважаемыми. Занимали высокое положение в обществе. Большинство из тех, кто не был знаком с ними в молодости, считает их теперь вовсе не трусляками, а бывалыми. Хотя трусляки к этому никогда не стремились. И других друзей младшего Фила многие теперь тоже считают бывалыми. Не могу сказать, что они, друзья Фила, очень этим гордятся. Совсем не гордятся. Ну пусть считают, раз так хотят. Зачем их переубеждать? – раздражать только.

Когда старших Филов не стало, когда не стало многих других соседей-старожилов, в квартире на Киммерийской больше никто уже не собирался. Младший Фил переехал для проживания в другое место. А кто живёт сейчас в квартире на Киммерийской, мы не знаем.

 

Любовный треугольник

Балбейка влюблена в трусляка. Буквально души в нем не чает. Всё готова для него сделать. А он – ноль внимания. Без ума от бывалки. Вывалка – ухоженная, классная. Почти недоступная. Муж – состоятельный бывалый. Ну очень бывалый. Очень состоятельный. Вывалка к трусляку относится так себе. Крутится под ногами какой-то. Пусть крутится. Иногда снисходит к нему, иногда отдаёт ему свои инфузории. Под настроение. Не лучшие, конечно.

Трусляк бережно хранит инфузории бывалки. Складывает их в одной коробочке. Чтобы ни ветерок, ни дождик не попортили их. Инфузориям плохо без солнечного света. Они теряют свою зелёную окраску, желтеют. Вянут. Ножки у них скручиваются, теряют туфельки. Да, говорит трусляк, эти инфузории уже никакого вида не имеют. Подарю-ка я их балбейке. Как будет случай. На Рождество. Или на день благодарения. На день солидарности трудящихся, в конце концов.

Балбейка счастлива. Подарок от столь дорогого её сердцу трусляка. Уж как она следит за инфузориями. Как она их холит, лелеет. И на солнышко выставляет. И розовой водичкой опрыскивает. Оживают инфузории. Силушку набирают. Становятся вполне себе крепенькими да зелёненькими.

Вывалка дружит с балбейкой. Балбейка – добродушная, симпатичная, пухленькая, безотказная. Приглашает бывалка подругу к себе в гости. Поболтать о своем, о девичьем, всем-всем косточки поперемывать. Берёт балбейка с собой инфузории. Какая же взрослая сущность женского пола пойдёт куда-то без инфузорий? Инфузории выглядят отлично. Совсем за них не стыдно. Берёт их в подарок для бывалки. Умная бывалка с первого взгляда узнаёт свои инфузории. Всё понимает. Но виду не подаёт.

С грустью говорит она трусляку при встрече: «Сколько в одном месте убудет, столько в другом прибудет. Круговорот веществ в природе». Ничего не отвечает ей трусляк. А сам думает: «Спорозавры мои, или спорозверьки, как вы изволите их называть, любезная бывалка, переданные вам от меня в своё время с нежностью и любовью в обмен на ваши инфузории, тоже ко мне благополучно возвращаются. Через балбейку. Круговорот веществ в природе».

 

Вершина высшей категории

Трусляки любят проводить отпуск в горах. И забираться на труднодоступные вершины. Так как в Мории нет гор, трусляки едут в Альпы или на Кавказ, в Россию. Самые труднодоступные вершины называются п-вершина-ми. На них поднимаются наиболее квалифицированные, подготовленные группы. Хотя неизвестно точно, люди ли трусляки, но дышат они, несомненно, как и мы, воздухом. И при подъёме в горы испытывают его недостаток. Когда воздуха не хватает, мысли путаются. И трудно вспомнить то, что твёрдо знаешь и помнишь, находясь внизу. Каждая вершина имеет свою категорию. Категория определяется наибольшим количеством знаков после запятой в числе н, которые может воспроизвести группа спортсменов, поднявшихся на эту вершину, воспроизвести по памяти, без подсказки. Каждая новая группа стремится побить рекорд предшественников и повысить категорию вершины, то есть вспомнить (без записи, по памяти) большее количество знаков.

Есть вершины менее сложные. Это так называемые е-вершины. Туда поднимаются менее подготовленные группы. Вершины эти гораздо менее трудные с точки зрения сложности подъёма. И знаков там после запятой числа е требуется вспомнить меньше. Члены е-группы могут быть попроще, не такими интеллектуальными, так сказать, как в н-группах, восходящих на п-вершины.

Группа трусляков вздумала покорить н-вершину 13 категории. В их составе – один бывалый. Обычная практика. В состав любой группы спортивное начальство обязательно внедряет одного-двух бывалых, чтобы обеспечить контроль, а также сохранить правильную идеологию и пролетарский настрой душ спортсменов внутри группы. Бедный бывалый. Он был самым большим и тяжёлым в группе и отставал даже от самого слабенького из всех, тщедушного и неопытного труслячка. Полный, грузный, он отдувался, задыхался, потел и пыхтел. Совсем не был подготовлен для покорения вершины 13 категории. Но считался начальником. Без начальника никуда. Пришлось тянуть его наверх всей группой. Когда втягивать бывалого в гору становилось особенно трудно, тот начинал истошно кричать: «Да тащите вы, тащите, ничтожные вы трусляки! И зачем только я с вами связался».

Наконец, группа достигла вершины. Так хочется побить рекорд. Кто-то вспомнил 10 знаков, кто-то – 11. Бывалый – аж 4 знака. Очередь доходит до трусляка-слаба-ка, самого тщедушного из всех. Тот выдает 14 знаков. Потрясающе! Рекорд! Всеобщее ликование. Группа оставляет на вершине документ, фиксирующий новое достижение. Теперь это вершина 14 категории.

После спуска вниз бывалый докладывает руководству, что ЕГО группа покорила вершину с выдающимся рекордом. Теперь вершине присвоена высшая, 14 категория сложности. Начальство поздравляет всю группу. Отдельно вызывают бывалого и вручают ему орден «За выдающиеся спортивные достижения», а также дают звание заслуженного мастера π-восхождений. Начальники доверительно говорят бывалому: «Мы очень хорошо понимаем, как же тебе было трудно – одному, с целой оравой этих никуда не пригодных трусляков».

А в это время весёлые и добродушные трусляки вместе со своими друзьями и подружками, сидят в Сайгоне. Отмечают успешное восхождение. Весело смеются, вспоминая неловкого бывалого. Жмут руку герою восхождения, маленькому, тщедушному новичку и вручают ему шуточный приз «Альпинист бывалый».

 

Сны правдолюба

Мечты сбываются. Если бы только мечты! Сбываются и сны. Даже и не очень хорошие. Увы, увы всем труслякам. Сбываются и совсем плохие сны.

Одному трусляку приснился неважный сон. Что он потерялся за рубежом. В незнакомом городе. Корабль, на котором он должен отплыть домой, в Морию, отправляется через час. А где этот чёртов порт, он и понятия не имеет. Жители страны говорят на каком-то странном языке. То ли – на болгарском. То ли – на македонском. Спросить некого. Никто не знает ни морийского, ни испанского, ни английского, тем более – малороссийского. Бежит, бежит трусляк. Проскакивает через какие-то универмаги, переходы, старые лестницы, пролезает через вентиляционные каналы. Просыпается в страхе и смятении.

Думать о сне некогда. Надо на работу собираться. Позавтракать бы успеть. Вот-вот подойдет служебный экипаж, что отвозит его на работу. Трусляк – важное лицо. Уполномоченный по креативу. Лично Великим Канцлером. На работе он должен креативить. Творить, в общем, если говорить по-человечески. По-трусляцки – думать день-деньской. Один день он думает о гравитационной пространственно-временной решётке. Чтобы однажды можно было бы отправить Морию в другое измерение. Кому это нужно? – неясно. Задание такое, одним словом. Другой день он думает о единой лингвистической константе. Если знать значение этой константы, можно понимать все языки: настоящие, прошлые и будущие. Как это было при строительстве Вавилонской башни. И тогда будет мир во всем мире.

Вот трусляк приезжает на работу, настраивается на серьёзный лад, раскладывает на столе все свои причиндалы. Коробочку с инфузориями от любимой балбейки аккуратно кладёт в потайной ящичек. Чтоб легче потом найти было. Ставит перед собой фотографию (новейшее морийское изобретение, мало у кого такое есть), фотографию труслячки-жены, конечно же, чтобы не забывать о ней, пока она отдыхает у Геркулесовых столбов. Вот так он готовится к рабочему дню, готовится и думает. Как же это несправедливо, что трусляков зовут трусляками. Будто бы они трусы какие-то. Вовсе мы не трусы. И не паникёры. Я, во всяком случае, почти не мнительный и совсем не паникёр. Ведь наше название «трусляк», произошло от двух английских слов truth и like, что означает «правдолюб». Или «правдолюбы». А причина простая: в морийском языке нет звука «th».

Вот и склоняют нас, бедных несчастных трусляков, кто как только может. Особенно любят бывалые изгаляться. Тоже мне руководители. Всё руководят и руководят. А никто из них креативить не может. Какие там гравитационные решётки. Или лингвистические константы. Их душеустройство не позволит им даже понять смысл этих проблем. Да что говорить. Они и ключ в замок сами вставить не могут без помощи трусляков, в крайнем случае – балбеек.

Кстати о ключе. Что-то я не вижу ключа от своей квартиры в кармане куртки. Вспоминает трусляк плохой сон. Так и есть. Сон в руку. Ключ дома забыл в другой куртке. Куртку сменил, а ключ не переложил.

Что же теперь делать? Добро, если и дверь забыл закрыть. А если захлопнул? Как теперь в квартиру войти? Интересно, пришла ли уже домашняя балбейка-уборщица, когда я уходил? Если пришла, тогда я могу попасть в дом, если сейчас вернусь. А как вернуться? Ждать вечерний экипаж? Так балбейка-прислуга уже уйдёт. Она-то дверь уже точно захлопнет. Заказать экипаж на пораньше. На сейчас. А где его найти, экипаж-то? Расписание установлено со времён Кифы Великого. Даже начальство моё не знает, где эти экипажи обретаются, кто ими управляет, и как с ними связаться. А сам-то я дорогу не найду. Где мой дом расположен – никогда не задумывался. Да и контора эта моя. Где работаю. Где она? Знаю, что в Петромории. Нет, не зря этот сон был такой зловредный. До дома мне никак самому не добраться. А вечерним экипажем ехать бесполезно. Балбейки-уборщицы уже не будет. Придется мне, бедному трусляку, ночевать в конторе. Не на улице же дрожать под дождём. Одно утешение: товарищи по работе меня в беде никогда не бросят. Останутся со мной ночевать-горевать в конторе. Непонятно когда и как эта ситуация может разрешиться. Все наши важнейшие государственные программы пойдут насмарку. Из-за одного паршивого сна всё будущее великой Мории поставлено под угрозу. Ничего, думает трусляк, сейчас проснусь, и всё будет в порядке.

И, действительно, просыпается трусляк. И думает, надо же, какой ужасный сон. Встаёт, проверяет – действительно, ключ от квартиры на месте, в кармане старой куртки, что висит на рогах оленя в прихожей. Переложу-ка я ключ в новую куртку, чтобы не забыть его дома. Завтракает трусляк, собирается. Смотрит в окно – дождь на улице. Пожалуй, всё-таки в старой куртке поеду. И уезжает на работу, забыв, что ключ остался в новой куртке.

На работе раскладывает причиндалы. Инфузории любимой. Фотографию жены. Бац – ключ дома остался. Сон в руку. Одна надежда: то, что было вчера – всам-деле было, а сейчас – сон. Нет, не трусы мы. И не паникёры. Мы – правдолюбы. А правда состоит в том, что дурной сон – в руку. Вопрос только вот в чём: тогда был сон или сейчас я сплю. Без паники. Разберёмся как-нибудь. Надо бы понять, какой сегодня день с точки зрения работы: день гравитационной решётки или лингвистической константы. Думал, думал день-деньской. Нет идейки никакой. В размышлениях об этом день-деньской прошёл незаметно. Вечерний экипаж почему-то не приходит за трусляком. Впервые за много лет. Кто-то из руководства, из бывалых, заглядывает к трусляку: придется тебе, труслячок, эту ночь на работе перемогаться. Кучер твоего экипажа спился. А и всё равно приехать не смог бы – колесо сломалось. Нет, нет, мы здесь с тобой не останемся. Мы по домам поедем – у нас с экипажами всё в порядке. А отвезти тебя… мы бы помогли… бесполезно, у тебя ведь дверь дома заперта. Да недолго тебе, бедолаге, мыкаться. Всего-то одну ночь. Завтра контора закрывается. Мы, бывалые, переходим в резерв Великого Канцлера, а твоя должность, уполномоченного по креативу, с завтрашнего дня упраздняется. Страна в твоих услугах больше не нуждается. Прощай, правдолюб хренов.

Хватит уже страхов на сегодня, думает трусляк. Пора просыпаться. А то на работу опоздаю.

 

Жизнь Адама

В одной морийской семье родился мальчик. Мама – скромная труслячка, папа – видимо, балбей. Жили они в районе, где селились только балбей. Их семья тоже считалась балбейской. Хотя точно это неизвестно. В те годы ничего особенно о балбеях не было слышно. То есть, они, видимо, уже были. Но сейчас считается, что тогда их ещё не было. Ну вот, значит, родился в этой семье мальчик, и назвали его обычным морийским именем Адольф. Адольфом назвали. Парнишка получился весёлый, озорной. Общительный. С огромной удлинённой головой и выпуклыми голубовато-водянистыми глазами. В общем, голова у него была лошадиная. Но сложен был, как бог. Как говорится, ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Свое немецко-морийское имя он не любил и представлялся Адамом. Друзья и знакомые имя Адам всерьёз не принимали. Не очень-то Адольф был похож на Адама, прародителя рода человеческого. Да, вроде, и не человек он вовсе. В общем, что тут рассуждать, звали его Адиком. За глаза – даже Адьётом иногда. Без злобы, правда. Он-то уж точно был балбеем. Как нам известно. Некоторые считают, что от него именно весь род балбеев и пошёл. Больно уж много он раскидал потом во все стороны своих балбейских спорозавров. Продолжаю по порядку.

Адик с детских своих лет ни учиться, ни работать не хотел. Думать не умел. Получить профессию? Даже мыслей таких не появлялось. Болтался по дворам, верховодил малолетками разными. То ларёк ограбят, то квартиру обчистят. Адик – добрый и, конечно, добродушный. Никого не обидит. Что добудет – с друзьями делит. Крышует их толстый дядька, что раньше в полиции служил. Ему тоже доля причиталась. С ним тоже Адик делился.

Дети росли. Друзья Адамовы подались кто куда. Надо и Адику куда-то пристроиться. Подвернулось училище цирковое. Понравилось ему под куполом на трапеции крутиться. Да куда ж ему, Адику, с его лошадиной головой тяжеленной. Ты когда-нибудь видел, чтобы дрессированные лошади на трапеции крутились? Бегать – да, танцевать – да, петь хором – иногда тоже могут, а на трапеции… нет, голова слишком большая и тяжёлая. Вот и у Адика не получилось. Не удержал равновесия на трапеции, да и рухнул. Головой лошадиной стукнулся. Механизмы, правда, не особенно попортились. Да от удара сильного совсем балбеем стал, можно сказать, форменным балбеем.

Подался Адам в ансамбль народного танца Мории. Мастак он оказался кренделя выделывать. И гопак. И воловяк. И коровяк. И хоровяк. И плясак. И перепляс морийский. Платить ему теперь стали кое-что. От привычек вредных избавляться стал Адам, сдвинутый на голову. Правда, нет-нет, да и залезет он в кармашек товарищей по ансамблю. В раздевалке. Когда никто не смотрит. Взаймы брал. Ну, раз никто не видел, – можно и не отдавать. И забыть поскорей об этой ерунде.

Мама Фая ругает Адама: живёшь, как полный балбей. В тебе же кровь труслякова. Ты сама-то чего замуж за балбея вышла, или кто там у тебя был на стороне? Молчит Фая, кто отец-то у Адика всамделишный. Может, бывалый крутой. А может, и балбей, особо удалой да разухабистый. Отвечает так: «Не твоего ума это дело. Жизнь заставила». Надо Адаму куда-то прислониться. В люди выбиваться. Вступил в Трусомол (Трудовой союз молодежи). Встречает он как-то дядька из полиции, что раньше крышевал его компашку. Может, тебе в полицию податься? Будешь порядок в обществе наводить. Избавлять общество от несознательных элементов и нетрудового образа жизни. Получает Адам путёвку от Трусомола и идёт в самое важное ведомство страны. Работать. В Большой дом. Следаком. Агентом по криминальным делам. Там как раз такие и нужны. Трусляков там не любят. Умные больно. Только технические службы да лаборатории берут трусляков. Бывалые – все в руководстве. А ты, говорят ему, полный балбей, в самый раз нам подходишь. Надо же кому-то криминалистическую работу делать. Ты нам подойдёшь. Хоть и не человек ты вроде. А с виду – как человек. Голова только больно лошадиная.

Сидит Адам в Большом доме. Бумажками шелестит. Повесточками. Вызывает несознательных, недобросовестных, подозрительных, одним словом, – ответь-ка на вопросы, дружок, что, где, да как, с кем и почему, главное. Разберёмся, разберёмся, не волнуйся. Зря никого не обидим. И вещественные доказательства найдём. На кого работаешь. По чьему заказу. Как до жизни такой дошёл. Уж что-что, а как это вы там ларёчки грабите, мы-то хорошо знаем. И государственные тайны кому сдаёте. С кем в доле, с кем делишься? С умом-то у Адама не очень, а вот хватка – будь здоров. Да всё с шуточками, да с прибауточками. Знает Адам цену острому морийскому словцу.

Ну-ка, барышня, где у тебя вещдоки? Должны быть у тебя. Раздевайся. Сама будешь? Или попросить, чтоб помогли? Нигде в одежде нет. А должны быть-то. Должны. Где вещдоки, орёт, мара, бывалка-давалка? Где? Где? Где? Лярва, шалава, шаболда, лахудра! Орёт Адам, не переставая. Подстилка, хипесница, курвега, прошмандовка! Где, где? Понимает барышня, преступница потенциальная, что не отвертеться ей, никак не отвертеться. Где, где? В рифму и отвечает… вот где. Нашлись вещдоки-то. Так и двигался Адам по службе.

Жизнь Адама налаживалась постепенно. Но не сразу. На бывалке жениться не получилось. Хотя любили его за весёлый нрав, за нахрапистость, за ладненькое телосложение. И посещал он многих на предмет обмена инфузориями. Да все постарше были. Да при мужьях с положением. С Адамом, стройненьким таким да рослым, чё не встретиться? Для пользы тела. Мужу говорят – для пользы дела. Адам, из нашего, чай, ведомства. С бывалками всерьёз не получалось. А труслячки обычно не особенно хотят за балбея выходить. Вот и ухаживал за бывалками. Одна особо настырная бывалка была у него. Лиличкой звали. Лилит, одним словом. Обучала его всяким фокусам-покусам. Говорят, и детей нарожала от него видимо-невидимо. Умножала род Адамовый. Неофициально, так сказать. Кто ж были они, те детки, балбеи, бывалые или кто другие? Мы из нашего далёка не разберёмся теперь и не уследим.

Адама строжат на работе – надо семью иметь, как все, пора уже перебалбеситься. Чтоб чин по чину. Чин чинарём, одним словом. Ну, женился Адам на балбейке. Так он сказал, что на балбейке. Хорошая балбейка. Да откуда могла взяться в те времена балбейка? Род их, балбейский, только-только зарождался. Отшучивался Адам, развесёлый мужичок. Из ребра, мол, мне ее сделали. Показывает шрам на груди, что после падения с трапеции появился. Открытый перелом был. Теперь, говорит, у всех балбеев справа на одно ребро меньше станет. В шутку жену зовёт Евой. Балбейской Евой. Так что хорошая жена у него балбейка. Глуповатая. Ничего всерьёз не обсуждает. В самый раз ему подходит. Яичницу делает. Дом убирает. Детей рожает. Немного. Одного. Или двоих. Точно не знаем. Теперь-то каждому известно, что балбейки – жёны отменные.

Дослужился Адам до постов каких-никаких. Не очень нравится это начальству. Всё-таки Адам, он не из наших, не из бывалых. Если б ещё на бывалке из хорошей семьи был женат. На нашей Лилит жениться не захотел. А так… Дослужился честно до должности. Работник-то он никакой. Чего его держать? Отправляют Адика на пенсию. Пораньше. С почётом. Премии. Банкеты. Награды. Звание «почётного бывалого Большого дома». Жена гордится. Дети их (или дитё) теперя бывалыми будут. Им в жизнь дорога красным ковриком выстлана.

Адам доволен. Организует ассоциацию ветеранов-криминалистов, куда приглашает многих заслуженных ветеранов сыска. Ассоциация занимается охраной богатых домов, сопровождением кортежей важных лиц. Неплохую денежку, между прочим, зашибают эти ветераны. Работая в ассоциации, Адам проводит занятия с молодыми следаками. Их, по сложившейся к тому времени традиции, из зелёных балбеев набирают. Кому уже надоело по ларькам ошиваться. Обучает приёмам сыска. Как документы заполнять. Где злоумышленница может спрятать вешдоки. Как разукрасить речь морийским острым словцом. Дома тоже без дела не сидит Адам. Крышует мелкие группировки юных балбеев. Дело знакомое. Притом какой-никакой, а тоже приработок.

Вот и пошёл род балбеев Адамовых. Кто-то из его детей, внуков и далее, от колена к колену, так и ходит балбеем. Балбейки-то вообще не грустят, спрос на них во всех слоях общества имеется. Чего им унывать. А многие из потомков Адама в бывалые, видать, вышли. Их и не отличишь от настоящих бывалых. Ан балбеи они на самом деле. Правду говорят, бывалость – скрытая форма балбейства.

 

Чёрный Правдолюб

Для гармоничного развития личности необходимо постоянно менять миры обитания. Трусляк живёт одновременно во многих мирах. Где эти миры расположены – мы не знаем. Здесь, рядом с нами, в тессеракте, в четвёртом, чуждом нам, измерении четырёхмерного гиперкуба или, быть может, на планете звёздной системы Альфа Центавра, или ещё где-то.

Всё, что полезно и необходимо для развития вида, природа делает чрезвычайно привлекательным для особей этого вида. Слава, власть, успех, достаток, любовь, семейное счастье, столь необходимые для жизни разумных существ; достижение всего этого даёт нам море удовольствия, погружает субъекта в безбрежную стихию блаженства. Не по этой ли причине так сладостно засыпает трусляк? Космические силы программируют его переход в другие миры. Так же сладостно трусляк покидает свой сон, будь он радостным этот сон, или тревожным. И попадает в следующий сон. Столь же радостным и духоподъёмным бывает просыпновение – как правило, или очень часто. Отход ко сну, чередование снов, возврат к бодрствованию происходят как бы сами собой. Трусляк, если захочет, может и сам решить, не поспать ли ему ещё.

Почему нет, если хочется? Почему его решение (или желание) не может совпадать с диктуемым ему решением неизвестных космических сил? И когда на самом деле он спит? Когда спит (а ему кажется, что бодрствует)? Или когда бодрствует (а на самом деле – спит)? Вопрос не нов, но ответа пока нет. Быть может, и то сон, и это. И все эти сны – вроде разная жизнь, все влияют друг на друга. Трусляк – смертный, как все мы. В положенное судьбой время он уходит из земной жизни, так кажется окружающим, но продолжает жить в других мирах. Может, и в нашем мире тоже продолжает жить.

Какое безобразие, думает трусляк. Ну никак не удаётся мне построить нормальную жизнь. Хоть в одном из снов обязательно что-то плохое случится. И повлияет на всё остальное. Надо разорвать этот бесконечный круг сансары, может, и не сансары, всё равно, – разорвать круг перерождений.

Но вначале ему надо точно знать, когда он, трусляк, спит, а когда нет. И кто его настоящая жена. Та, с которой он спит здесь, наяву, хотя здесь он тоже спит. Или та, с которой спит, когда спит, то есть во сне. В общем, ерунда какая-то получается. С балбейкой даже переспать не удаётся нормально. Вроде переспал. А может, и не переспал вовсе, потому что во сне всё это было. И в разных снах балбейки – иногда одинаковые, иногда – разные. А то ещё хуже: с одной и той же балбейкой в одном сне спишь, а в другом – не спишь вовсе, просто знаком и только. Ну инфузории-туфельки в обоих случаях и там, и там имеются. Надо будет в следующий раз спросить балбейку об этом: с ней это было на самом деле или только мне приснилось. А вдруг и ей приснилось то же, что и мне, только наоборот? Тогда и вообще не разобраться.

Решил трусляк докопаться, что есть сон, а что не сон. Надо найти Чёрного Правдолюба, он праотец всех трусляков, то есть правильней говорить – праотец всех правдолюбов. Говорят, что все миры – это сны Чёрного Правдолюба.

Смотрит трусляк на картину, портрет своего отца. Отец, сильный, волосатый, пьёт пиво, таранькой закусывает. В том же возрасте, что я сейчас, думает трусляк. Как же я похож на него, один к одному. Палец левой руки указывает вверх. На руке – татуировка: «Gott mit uns!» (С нами Бог!). У меня такая же. За спиной отца – портрет деда. Тоже очень похож, то ли он на нас с отцом, то ли мы на него, только бакенбарды иначе подстрижены. Те же поза и надпись на руке. И портрет за спиной. На том портрете – такой же портрет за спиной. И так далее. Вся труслякова генеалогия. Берет трусляк лупу – рассмотреть последний, самый мелкий портрет, – там, так же, как и в других, портреты в портретах, чередой. В конце обязательно Чёрный Правдолюб должен быть. Да мелко больно, никак не увидеть. Раз не увидишь, как обратишься? А не обратишься, он и не ответит. Не получится через картину поговорить. Видно, следовало бы вживую его поискать.

Стал трусляк расспрашивать персонажей различных снов, где Чёрного Правдолюба найти. Есть такие сущности, говорят, что знают о нём. Энтузиасты параллельной истории, авторы новой хронологии академик Ант и не-остепененный Глеп, близнецы-братья, они и в явленном мире живут. Знаю, знаю таких, думает трусляк. Идет трусляк к Анту и Глепу. Те долго отнекиваются. А потом говорят: да, нам известна дорога к Чёрному Правдолюбу. Он живёт не во всех царствах сна. Не любит скакать с одного места на другое. Но всеми царствами сна управляет. Можем тебе показать его. Проблема только в том, как нам-то с тобой встретиться хотя бы в одном из этих царств. Будешь нас слушать – всё у тебя получится. Как придёшь домой, ложись спать, и поведёт тебя промысел провидения из одного царства сна в другое. Будь начеку. Не проскочи нужное тебе царство. Это сон высшей категории, третьей стадии, сопровождаться будет тёмно-синим небом и белыми облаками. Освещёнными ярко, неизвестно откуда. А внизу земля, лесом покрытая, неосвещённая почти, далеко-далеко. Ты влетишь туда стремительно, прямо в этот мир. Называется это царство Загадочно небесным. Как попадёшь туда, не прозевай, не пролети мимо. Снижайся потихоньку. Посреди леса поляну найдёшь. Там и будем тебя ждать.

Мы к тебе всей душой. Хоть один мориец доверяет нам, верит в существование параллельных миров, а значит, и параллельной истории. Понимает и любит параллельную историю, а это значит, что и новую хронологию понять сможет.

Так и сделал трусляк-правдолюб, как ему академик и неостепененный сказали. Там, в этом Загадочно небесном царстве, он и встретился с ними, как договорились. Ведут Ант и Глеп трусляка по тёмному лесу. Вдруг слышат, кто-то пыхтит, чей-то могучий храп раздаётся. Вот он, Чёрный Правдолюб, праотец всех трусляков. Огромный, могучий. Нельзя ли, чтоб он потише храпел? Просто волосы дыбом поднимаются от его храпа. А деревья вокруг так и трясутся, того и гляди, ветки ломаться начнут, а деревья падать. Вдруг он ещё громче храпеть начнет? Нельзя ли попросить хотя бы, чтобы он храпел не более чем сейчас?

– Не слишком ли ты много на себя берешь? «Чтобы он храпел не более». Может, ты ещё скажешь, «чтобы он не храпел более»? – ядовито спросил Ант. – Или ты думаешь, что это одно и то же?

– И задом наперёд, совсем наоборот, – поспешно добавил Глеп. – Или ты скажешь ещё, «чтобы более он не храпел»? И это тоже будет то же самое, то есть, самое то?

– Успокойтесь, друзья, ничего такого я не думаю.

Ант и Глеп с удовольствием рассматривали Чёрного Правдолюба: какой милый, ах, какой милый!

Трусляк был другого мнения. Грязноватый, грузный, необъятный, довольно бесформенный, одним словом. Здоровенная башка. Лица не разглядеть – закрыто жокейкой с козырьком. Видны огромные багровые щёки и подбородок, непонятно какой по счёту – второй или третий. Что-то не очень похож он на трусляка. Кабы не знал – решил бы, что наглый бывалый. Или балбес, но полный балбес, что почти одно и то же. Наглый бывалый и полный балбес – почти одно и то же. Трусляк не может так отчаянно и беззастенчиво храпеть. Трусляки интеллигентные, тактичные и ненавязчивые. И конституция у нас, трусляков, хрупкая. Если бы трусляк так храпел, а трусляки вообще не храпят, им с детства внушают, что храпеть неприлично, если бы трусляк так храпел, давно бы голову себе отхрапел. Этот храпит как кабан. Рыкает как лев. У них, что у кабана, что у льва, шея – о-го-го, они могут себе храпеть или рычать без всякого риска потерять голову. Но если он, как говорят, праотец всех трусляков – вполне может быть таким здоровенным. Иначе как бы он мог один дать жизнь такому огромному племени трусляков всея Мории. А, может быть, и всей земли. В Южной Америке, я точно знаю, очень большая диаспора трусляков. Слышал я, что и в Европе, и в России трусляки тоже имеются, и очень уважаемые существа притом.

Хватит рассуждений. Раз пришёл, надо решать проблему. Надо поговорить с ним. Но как же я поговорю с ним, если он спит? Будить его, что ли? Да и эти, хроноложцы Ант и Глеп, тоже вроде против. Да мы не против. Ты только смотри – буди его, но только лишь не тогда, когда ему хорошие сны снятся. Как же я узнаю, что ему снится?

Ему снятся все миры. И настоящие миры, и миры снов. Потому что нет никакой разницы между настоящими мирами и мирами снов. Как это нету? А так. Это только считается, что одни миры настоящие, а другие – миры снов. Все миры, те, что ты называешь настоящими, и миры снов существуют только во сне. Но не в твоем сне, во сне Чёрного Правдолюба. То есть только тогда, когда он спит. И все многочисленные жители этих миров тоже существуют только во сне Правдолюба. А когда он не спит? Ничего об этом сказать нельзя. Потому что мы знакомы только с теми, кто ему снится. И никто из нас, ненастоящих, не может увидеть, что случается, когда он не спит. И я тоже ему снюсь? Как это – я ему снюсь? А если б он не спал, если б он проснулся? Тогда тебя бы не было. А где бы я был? Нигде. Я был бы там же, где я и есть. Вообще бы тебя не было. Потому что ты ненастоящий. Мы сейчас подуем на тебя – и нет тебя. Ты и потухнешь. Нет, не потухну. Как это, я ненастоящий? Я настоящий, настоящий, и трусляк топнул ножкой. Ну, хорошо, – подумав, сказал трусляк. Если я ненастоящий, то кто же вы? То же самое, то же самое. Самое то, самое то. А с кем я встречался, когда договаривался о встрече с вами, с кем я встречался наяву? С нами. С нами. Но это не наяву. Это прошлый сон, сон, сон. И наоборот. Если бы это был не сон. Тогда и сейчас была бы явь. И Чёрный Правдолюб не спал бы. И ты смог бы поговорить с ним наяву. Но раз он спит, то мы все ему снимся. И можем быть здесь, рядом ним, пока он спит. Или в каком-нибудь другом месте. Неужели не ясно? И наоборот, неужели тебе не ясно, что все неясно?

Не кричите, не кричите, а то вы его разбудите, и нас никого не станет. Тебе-то чего об этом думать? Ведь ты ненастоящий. Ты просто сон. Ну и пусть ненастоящий. Я хочу быть хотя бы ненастоящим. Поэтому не кричите. Что хотим, то и будем делать. Будем кричать. Он всё равно не услышит. Это ненастоящие крики. И наоборот. Если мы замолчим, он увидит это во сне, удивится, решит, что в одном из его миров что-то не так, и проснётся, чтобы навести порядок. И тогда конец. И опять наоборот. Если будем кричать, он будет видеть, что мы разеваем рты, значит, всё в порядке, и будет спокойно спать. Если он вас не слышит, почему я вас слышу? Это тебе только кажется, что ты нас слышишь. Ты нас совсем не слышишь. Мы тебе уже целый час долдоним одно и то же. А ты ничего не слышишь. Так, значит, я ненастоящий? Да. И вы ненастоящие? Да. И Чёрный Правдолюб ненастоящий? Да. А как же мы можем ему сниться? Нам снится Правдолюб, а Правдолюбу снимся мы, отвечают хроноложцы.

И этот камень тоже ненастоящий? Настоящий, сказал трусляк и ударил камень ногой. Если камень ненастоящий, то почему мне больно? Если бы я был ненастоящий, я не ударил бы этот камень. А если настоящий, то почему камень так медленно летит? – ехидно спросили Ант и Глеп. – Вообще остановился и висит в воздухе. Нечего пихать камни. Этим делу не поможешь. И наоборот. Пихать камни – поможет чему угодно, но не делу. Ант взял камень. Передал Глепу. Тот бережно положил на землю. Чтобы камень не сломался, сказал он. Он ведь ненастоящий. А потому очень хрупкий и может легко разбиться. Если бы я был ненастоящий, если бы камень был ненастоящий, я бы не почувствовал боли. Надеюсь, ты не думаешь, что боль настоящая? – сказал Ант с презрением. Я знаю, – грустно сказал трусляк, – что всё это вздор.

Что же делать, что же делать? – думал трусляк. Это был очень умный трусляк. Пожалуй, они правы, что я сейчас ненастоящий. И во сне я снюсь сам себе. И мне снится Великий Правдолюб. А до этого была явь. Потому что никакого Правдолюба не было. А сейчас сон. Этот Правдолюб, что снится мне, спит. Судя по тому, как он раскатисто храпит, ему снится много-много миров. И в этих мирах, быть может, есть много-много разных я. Но это не совсем те, и не тот я, который сейчас снится мне самому. Те, другие я, тоже видят во сне Чёрного Правдолюба, но не совсем того, которого я вижу сейчас сам. И тому, другому Правдолюбу, снятся многие я, но не те я, что сейчас я, и не те я, которые снятся этому Правдолюбу, что сейчас передо мной. И так – до бесконечности.

Эти рассуждения немного успокоили трусляка. Всё-та-ки дела не так уж и плохи. Если проснётся этот Правдолюб, что передо мной, то не станет тех я, что ему снятся, и не станет тех Правдолюбов, что снятся им и так далее. А я-то, как гулял по-хозяйски по собственному сну, так и буду. И всё в моей власти. Если возьму и проснусь, то не станет этого я, что я сейчас, останусь я в явном виде. А если эта явь – тоже сон, то и это тоже мой собственный сон. Короче, все миры, и яви, и сны, это то, что снится только мне. И все миры появляются только по моей воле, а не по воле и не во снах какого-то Правдолюба, которого, может, и нет вовсе. Во всяком случае, когда я проснусь, этого Правдолюба точно не станет, потому что он мне просто снится. Чего, спрашивается, мне его будить? Чтоб он рассказал о тех, других я, которые ему сейчас снятся? Так они же ненастоящие. О том я, что я сейчас во сне, я и сам знаю, что он может мне рассказать? А про меня настоящего тем более рассказать не сможет. Хоть он и праотец всех трусляков. И чего я уши развесил, слушая этих Анта и Глепа? Это же мой сон. Они тоже ненастоящие. Здесь все ненастоящие, кроме меня, который спит. Я здесь всё и определяю. И явь, и сон, и все миры. И от меня зависит, быть ли в этих мирах Чёрному Правдолюбу, Анту, Глепу, а заодно – быть ли легенде о Великом праотце трусляков, и существуют ли параллельная история и новая хронология. Не знаю, захочу ли я следующий раз встречаться с Великим Правдолюбом. Может, и захочу, всё-таки он праотец трусляков. И захочу ли я его разбудить. Может, и захочу. Но не факт. Всё-таки от него мало что зависит. Почти ничего. Может, и нет его на самом деле. Одни иллюзии. Фу – и всё. А эти малахольные Ант и Глеп. Их-то уж точно я не возьму больше в свой сон. Зачем они мне сдались? Если встречу их наяву, так и скажу – нечего больше лезть в мой сон. Залезли не к себе, а ещё рассуждают. Советуют. Пусть занимаются своими параллельными историями. Которых и не было никогда. А со своими мирами я как-нибудь и сам справлюсь. Мне бы только разобраться со своими балбейками. Вот где проблема. С кем я сплю, а с кем не сплю. Да не запутаться бы в этом.

Трусляк принял весёлый вид, подмигнул Анту и Глепу. Надо поскорей выбираться отсюда. Скоро ночь. Меня мои балбейки ждут. А я тут глупостями занимаюсь с каким-то Чёрным Правдолюбом. Который безнадёжно спит. И которого нет на самом деле. Зачем только он мне приснился?

 

Заповеди бывалого

Мой сын! Оставляю это письмо в секретере. Ключ от секретера висит у меня на серебряной цепочке рядом с крестиком. Ты откроешь секретер, когда меня уже не будет. И тогда найдёшь это письмо. Быть может, ты сочтёшь старомодными мои поучения. Прошу только об одном: прочти внимательно всё, что я написал. Мне кажется, что, если ты отнесешься серьёзно к моему письму, то сможешь правильно выбрать дорогу в жизни и избежать многих ошибок, которыми изобиловал трудный путь твоего грешного отца.

Оставляю тебе четыре главные заповеди:

– Верь в будущее. Оно тебе обеспечено.

– Береги трусляков. Бывалые благоденствуют, пока живы трусляки.

– Опирайся на балбеев. Будь твёрд с балбеями и недоступен.

– Не верь балбеям. Доверяй только труслякам.

Верь в будущее.

Не думай о приумножении богатств и не бойся потерять их. Богатство тебе обеспечено.

Не сомневайся в успехе своего дела. Бывалые обречены на успех и удачу. Такова наша природа. Сомнения и страхи только вредят делу.

Не думай о своем положении в обществе. Само провидение уготовило бывалым место на вершине общественной пирамиды.

Береги трусляков.

Будь добр и снисходителен к труслякам. Не заносись. Нет причин думать о трусляках как о соперниках. Что бы трусляк ни сделал, что бы ни предпринял, он никогда не достигнет того успеха, который ожидает тебя.

Дружи с трусляками. Уважай. Поддерживай. Трусляки умней бывалых, талантливей, способней. Трудолюбивей. Они честны, благородны, самоотверженны.

У трусляков плохой характер. Трусляк всегда возражает. Не обращай внимания, если трусляк тебя ругает. Пусть ругает. Знай: трусляк – лучший друг бывалых.

Приближай к себе трусляков. Где есть трусляк, там всё будет в порядке. Какое бы дело ты не затевал, трусляки помогут тебе, сделают все в наилучшем виде. Сами отдадут тебе свои достижения. И будут восхвалять тебя за то, что на самом деле сделали они.

Трусляк работает не за деньги. Не ради славы. Не ради почестей. Не ради положения в обществе. Трусляк любит свою работу. Любит трудиться. Творить. Преодолевать трудности. Достигать. Хвалить трусляка – только портить. Не награждай трусляка, не премируй, не чествуй. Не давай ему ни постов, ни наград. Это было бы ошибкой. Не давай трусляку прав. Трусляк проживёт и без прав. Права ему не нужны. У трусляка должны быть только обязанности.

Не беспокойся о том, что твоя любимая балбейка может достаться трусляку. Этого никогда не будет. Балбейка всегда предпочтёт тебя. Просто потому что ты бывалый. Это так же верно, как и то, что она будет с тобой, а думать – о нём, о трусляке. Поверь мне – это лучше, чем если бы она была с ним, а думала о тебе.

Опирайся на балбеев.

На важные должности рядом с собой ставь только балбеев. Балбей не возражает. Не перечит. Делает всё, что скажешь. Не то, что трусляк. Тебе будет спокойно в окружении балбеев.

Если надо поручить трусляку трудную задачу (в Мории никто, кроме трусляков, не умеет справляться с трудными задачами), пусть об этом ему скажет балбей. Тебе не нужны возражения трусляка, пререкания, споры. Он, трусляк, всё равно согласится и сделает. Пусть балбей будет злым начальником. А ты – добрым.

Если трусляк категорически отказывается от поручения, скажешь ему задушевно: «Конечно, начальник твой – полный балбей, мужлан и бездарность. Но ведь есть слово «надо». Надо, дружок, сделать то, что он говорил. Сам знаешь: никто, кроме тебя, не сможет это сделать». И трусляк сделает. А когда сделает – поздравишь его. Обнимешь. Скажешь несколько добрых слов. От души. А орден дашь балбею. Балбей будет гнобить и презирать трусляка. Потому что трусляк, по мнению балбея, полный дурак. Ещё больший, чем сам балбей. Трусляк рисковал, не спал ни днем, ни ночью, а награды, деньги и почести получил балбей. Как же трусляка не презирать? И это правильно. На все лучшее в стране имеют право только обычные дураки: бывалые и балбей. А трусляки – какие же они дураки? Они не дураки. Вернее, дураки, но ненастоящие. Потому и претендовать ни на что не могут.

Выдвигай балбея. Любить его не надо, нет такой надобности. Держи балбея в строгости. Чтоб чувствовал твёрдую руку бывалого. Наказывай балбея почаще. Даже, когда тот не виноват. Наперед. Не жалей балбея. Если один балбей сгинет, на его место придёт другой. Мория – неисчерпаемый источник балбеев.

Кому можно доверять.

Балбею не доверяй. Балбей истошно возглашает осанну, пока бывалый в силе. Упадёшь, не дай Бог, – первым вставит тебе вилы в бок. Холопское хамство.

Трусляк – не таков. Пока всё хорошо, он будет ругать тебя и всячески поносить. Оступишься – он протянет тебе руку, поддержит. Трусляк никогда не подведёт.

Люби и оберегай трусляков. Не станет трусляков – жизнь в Мории остановится. Всё рухнет. Мории наступит конец. Если сохранится редкий вид трусляков – Морию ждет благоденствие.

 

Горе от ума

Бежит трусляк по переулочку. В пальтишко короткое кутается. Ветер с дождем бьёт в лицо. «Скользко, тяжко, всякий ходок скользит – ах, бедняжка!».

Вдруг, откуда ни возьмись, сверху на трусляка женщина-сфинкс упала. К стене притиснула. Глаза прекрасные с ресницами наклеенными к лицу придвинула. Рот, ярко-красным размалёванный, чуть прикрывает белых зубов жемчуга. Так и пахнуло на трусляка запахами лучшей зубной пасты, духов новомодных гламурных «Хо-хо-шинель солдата», да неизъяснимыми запахами женско-львиного естества сфинксова. Ногти пурпурно-кровавые, наращённые, впились в воротник пальто. Прошипела сфинкс угрожающе:

– Ну, труслячок, отгадай-ка мою загадку.

Стоит трусляк ни жив ни мёртв.

– А что иначе? – шепчет задохнувшимся голосом.

– А иначе – жизни твоей конец. Придётся жениться на мне. И весь век рабом верным мне быть, трудиться, не покладая рук, побои терпеть, унижения. А доброе слово лишь иногда услышишь, под моё хорошее настроение.

– А как отгадаю загадку, так что? Со скалы бросишься, что ли?

– Вот ещё! Что я, дура слободская, что ли, чтобы из-за тебя со скалы бросаться? Разгадаешь загадку мою таинственную – голову тебе инфузориями своими затуманю, заморочу, задурманю, всех спорозверьков твоих выну из тебя до последнего, замучу, зацелую, помадой всего перемажу, исцарапаю, затискаю, любовью задушу. Выбирай, что более любо, что больше по душе тебе.

– Эх, бедная, бедная ты сфинксша. Ничего-то у нас с тобой не получится. Ни то, ни другое.

– Это ещё почему?

– Нет у тебя, милая сфинксюля, загадок для меня. Все-то мне загадки твои ведомы. И когда ты драконом загадочным прикидывалась. Эдипу загадывала: кто утром – на четырёх, днем – на двух, вечером – на трёх. Все знают – человек это. Гарри Поттеру загадывала существо из трёх слогов: самый быстрый слог, соотношение окружностей и существо мужского пола без национальной принадлежности – скор-пи-он, ответ на загадку. Иванушке-дурачку загадывала: сто одёжек, все без застежек, краса девица, сидит в темнице… все-все загадки твои известны мне.

Сфинкс, краса-девица, в лице переменилась, побледнела, отпустила трусляка да как затрясёт ладонями, будто в грязную жижу ими попала.

– Фу, какая гадость!

Посмотрела на трусляка надменно, поправила роскошный бюст, немного выпавший из лифчика, развернулась и пошла, не торопясь, покачивая округлыми бёдрами, пошла независимой походкой светской львицы.

– Дура я, дура, – думает она, – говорили же подруги: не связывайся с трусляками. Что ты в них нашла? Всё тебя к «умным» тянет. Что толку в них? Что толку от ума ихнего? Неужто не хватает тебе бравых, перспективных бывалых?

Смотрит ей вслед труслячок. Провожает грустным взглядом. Смотрит на огромную копну рыжих волос, на обиженный затылок, на прекрасную спину, оголенную до заманчивых окружностей нижнего бюста, очерченных резцом гениального скульптора, и думает в который уже раз:

– Отчего самые налучшие балбейки всегда бывалым достаются? Видно, не в уме дело.

 

Бабочка

Трусляк вышел погулять в городской парк. Нашёл самый удалённый уголок. Лёг в траву. Гладил листочки цветов, смотрел в небо. Думал о том, как причудлив и необычен мир, в коем мы все живём.

Вот люди. Мы – трусляки, балбеи и бывалые – так похожи на людей. Почти во всём. И неплохо уживаемся вместе. Откуда люди взялись? Люди произошли от обезьяны «проконсул». Вернее, от ее потомка – водяной обезьяны. Как и дельфины. Один предок, а потомки – такие разные.

А откуда взялись мы – трусляки и наши братья – бывалые и балбеи? Мы все гораздо более древнего рода. Произошли от бабочек, которые жили на земле, когда никаких животных и птиц и в помине не было. Тоже удивительно. Предки у нас и у людей совсем разные, а получились мы почти одинаковыми. Кто не знает, ни за что нас от людей не отличит.

Рядом с трусляком на травинку садится большая бабочка – бражник «мёртвая голова». У неё на животике

и крыльях чёрным на жёлтом фоне нарисован череп со скрещёнными костями. Страшноватая бабочка.

Ну что молчишь, бражник? Не узнаёшь своего потомка? Как так получилось, что мы почти ничего от тебя не унаследовали? Крыльев у нас нет. Говорят, что лопатки – атавизм крыльев. Конечностей у нас не шесть, а четыре. Говорят, что ключицы – атавизм недостающих конечностей. Ну, лёгкие, глаза и другие органы чувств появились у нас за сотни миллионов лет эволюции бабочек. У трусляка всё это, как у людей. Говорят, что наш мозг по форме отличается от человеческого – очень уж крылья бабочки напоминает. Потому-то, видимо, эти удалённые части мозга, которые крылья напоминают, иногда работают не очень хорошо. Из-за этого и получаются грубоватые, нетактичные бывалые и недалекие балбеи. Я-то на свою голову никак жаловаться не могу. И музыкальные способности, и аналитические у меня повыше многих людей будут. Потому мне и проблемы доверяют такие значительные – гравитационная пространственно-временная решётка, единая лингвистическая константа. Единственное, что точно от вас, бабочек, сохранилось у нас, так это споры и инфузории-туфельки, которыми мы обмениваемся друг с другом. Ты, бражник, я вижу, парень, и хранишь свои споры для какой-нибудь девуш-ки-бражницы. У той девушки ее инфузории-туфельки припрятаны внутри брюшка. Встретитесь и начнете обмениваться. Дальше всё идёт не совсем, как у нас. Вы деток в животе не вынашиваете, как мы. Вот играют друг с другом при обмене ваши споры и инфузории-туфельки. Известно, что споры или спорозавры, как теперь любят говорить, не такие ответственные существа, как довольно-таки беззаботные и игривые с виду инфузории-туфельки. Эти последние твёрдо знают, что именно от них зависит продолжение рода. Они все наблюдают друг за другом, играя со спорозверьками. И вот одна из них видит, что никто из её подружек инфузорий пока не хочет брать на себя ответственность. Ну что ж, видно, настал мой черёд, думает она и принимает решение. А как только примет ответственное решение, так сразу и перестаёт летать, играть, глубоко задумается и присядет где-нибудь тихонько в уголочке. Бремя ответственности этой такое тяжёлое, что у туфельки тут же повышается аппетит. И начинает она есть что ни попадя – и травинки, и зелёные листочки, и цветы, да и корой дерева, если надо, не побрезгует. Очень быстро растёт она и превращается в большую зелёную пушистую гусеницу. У гусеницы – всё, как у бабочки, только ножек много, а крылышек нет, и, конечно, нет ни спор, ни инфузорий-туфелек, потому как она ещё не взрослое существо, а просто деточка. А наступит пора – сделает кокон, заку-клится, а потом из куколки вылезет взрослая бабочка, то ли мальчик, то ли девочка. Вот так вот. Да ты это и сам знаешь. Что молчишь? Не умеешь говорить?

Всё время, пока трусляк рассуждал, бражник, казалось, внимательно слушал. А тут вдруг как закричит. Трусляк даже вздрогнул от неожиданности. Бражник, оказывается, может звуки издавать. И очень пронзительные притом. Да не один-единственный звук, который он испускает ртом, сжимая зоб в животе, а много разных звуков. У бражника – десять пар стигм вдоль брюшка, через которые он воздух для дыхания гоняет. Вот он всеми стигмами создаёт разные звуки. Да ещё крыльями машет с очень большой частотой, создавая ультразвуковые колебания. Трусляк понимает, что это не просто набор разных звуков. Бражник с помощью этих звуков говорит что-то трусляку. Это была не обычная, привычная нам речь. Это была речь на языке свиста, используемом повсеместно людьми и животными когда-то давно, ещё до появления фонетических языков. Единый праязык. Трусляк никогда не знал праязыка, но сразу понял его. Древнее знание само поднялось из глубин его подсознания.

Бражник рассказывал трусляку о жизни древнего мира. О тропических лесах из гигантских древовидных плющей и папоротников, заполненных огромными ящерами. О появлении умных, говорящих на языке свиста животных: лошадей, земляных ленивцев, пещерных медведей и волков. О появлении первых людей. О том, что все тогда понимали друг друга, потому что говорили на одном языке. О том, как появились дальние потомки бабочек, ставшие потом трусляками, бывалыми и балбеями. Звали их тогда по-другому: правдолюбы, везуны и беззаботники. А ещё – хронопы, фамы и надейки. Хронопы – потому что умели путешествовать во времени, фамы – потому что очень любили известность и популярность, надейки, потому что характер у них был всегда лёгкий, и они надеялись на авось да небось. Фамы уже тогда были солидняки и изрядные авторитеты, хронопы – зелёные влажные пушистые фитюльки, а надейки – симпатичные поблёскивающие крохотные существа, вечно кружащие в воздухе в сопровождении своих беспокойных маленьких копий – инфузорий-туфелек. Все эти существа понимали, что люди – будущие хозяева земли. Потомки бабочек старались во всем подражать людям и со временем стали такими, как сейчас, почти неотличимыми от людей. Рассказывал бражник и о том, как однажды люди решили построить башню до небес. Как стали появляться фонетические языки. Каждый народ при этом считал, что его язык лучший, и поэтому вскоре все перестали понимать друг друга и рассеялись по миру. Потомки бабочек смешались с разными народами и стали почти неотличимыми от них. Вспоминай свой родной язык, трусляк, – сказал бражник, вспорхнул и улетел.

– Вот, оказывается, что у нас осталось от бабочек – знание единого праязыка. Теперь можно определить и искомую единую лингвистическую константу, которая поможет нам установить мир во всем мире. Как это было при строительстве Вавилонской башни, – подумал трусляк и проснулся. Оглянулся по сторонам, но нигде бабочки не обнаружил.

 

Жизнь Фитюлькина

Один маленький трусляк решил стать большим бывалым, очень большим бывалым, ну просто огромным бывляком. Очень уж хотелось ему власти, почестей и денег. И чтобы вся Мория перед ним на коленях стояла.

Во-первых, надо имя сменить. Что это за имя такое, Фитюлькин? Стал Фитюлин. Фит Фитыч Фитюлин. Солидно.

Потом, что это за жена для бывалого? Бывалые никогда не женятся на труслячках. А у него и жена и две дочки – полные труслячки. Образованные, не от мира сего, в Мории таких не любят. У бывалого жена должна быть бывалкой. В крайнем случае – балбейкой. Трусляк не хотел жены из бывалок. Они правильные, с ними скучно. Лучше на балбейке жениться. С детских лет Фитюлькин любил балбеек. С тех пор, как у него появился интерес к противоположному полу. Ну вот, оставил он первую жену, нашел новую. Та принесла ему двух прелестных детишек. Тоже оказались трусляками. Нет, неудачно он вторую выбрал, видно когда-то труслячкой была, только скрывала это. Не то чтобы трусляк не любил соплеменников и соплеменниц, просто у него теперь другие задачи. Ничего личного, просто бизнес. Опять сменил жену. Нашел, наконец, настоящую балбейку. На этом успокоилось пламенное сердце Фитюлькина. Пусть рожает мне балбеев, я из них потом настоящих бывалых сделаю. Другого выхода нет – у трусляков никакие настоящие бывалые сходу не получаются. Теперь у трусляка на семейном фронте все образовалось. Можно заняться своим общественным положением.

Трусляк упрямо шёл к своей цели. Стал вначале олигархом. Потом придумал и организовал Совет Светлого Будущего (ССБ). Создал Союз Независимых морийских Слобод и провинций (СНС). Потом предложил идею партии Единой Мории (ЕДМО) и объединил в ней все здоровые силы общества для поддержки Великого Канцлера. Сумел оказать другие важные услуги Великому Канцлеру и его окружению. Старания трусляка заметили важные персоны, Фитюлина-Фитюлькина приблизили к Канцлеру и ввели в высшие слои общества. Все теперь были уверены, что Фит Фитыч – самый что ни есть настоящий бывляк. Фитюлькин (на самом деле трусляк этот всегда оставался Фитюлькиным) чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Стал он вторым человеком в стране после Канцлера, да и тот, Великий Канцлер то есть, делал только то, что шепнет ему на ухо грозный Фитюлин (так ему, трусляку, казалось, по крайней мере). Вот он долгожданный момент – вся великолепная Мория стоит на коленях перед маленьким трусляком.

Всё было бы неплохо, если бы не особое пристрастие Фита к прекрасным балбейкам, к которым он тянулся с юных лет и теперь тоже не собирался отказывать себе в этом удовольствии. Завёл спаленку в своем Доме Приёмов, да именно на третьем этаже, который не виден снаружи и о котором никто кроме особо доверенных лиц ничего толком не знал. Пригласил к себе работать весьма ловкого балбея. Тот умел разыскивать юных симпатичных балбеек. Да чтоб характером были уступчивые и безотказные. Разъяснял им толково, что от них требуется, приводил в чувство их инфузории-туфельки и отправлял их к Фиту, в потаённую спаленку. Фит и сам умел находить балбеек. Увидит, к примеру, что юная балбейка упала с мачты, где она ютилась в морозные ночи среди парусов. А если, чего доброго, ей приходится мучиться и завязывать озябшими руками шнурки на своих ботинках или туфлях… Сострадательное его сердце так и разрывается на части. Нет, видно, стал он теперь настоящим бывалым, сердобольным ко всем окружающим, что к труслякам, что к балбеям. Если бы, например, чёрствый трусляк, который всегда витает в эмпиреях, увидел бы эту душераздирающую картину, когда упавшая балбейка – вся в слезах и муках – шнурует свои туфли, он бы и внимания не обратил, прошёл бы спокойно мимо. Нет, не таков наш Фит, теперь уже совсем настоящий бывляк. Как говорили великие – бытие определяет сознание. Фит всегда подбирал подобных балбеек. Вёл домой. Отмывал. Приводил в порядок их прикид и инфузории-туфельки. И, конечно, время от времени обменивал своих спорозверьков (спорозавров, спорозавров!) на их инфузории. Фит был не жадным, жил на широкую ногу. Ездил с этими балбейками на дорогие курорты, устраивал красивую жизнь – им и их родственникам. Жена его, она теперь считала себя настоящей бывалкой, относилась к этому снисходительно. Я бы даже сказал – с пониманием. Со временем она стала по-настоящему умной особью женского рода. Говорила в таких случаях:

– Дорогой Фит! Пусть твоё тело, все твои органы и даже твои спорозавры, столь близкие моему сердцу, гуляют, где им хочется, важно, чтобы головой ты всегда был дома.

Она даже помогала мужу приводить в порядок только что найденных балбеек и объясняла им, как следует правильно вести себя в их доме и в отношениях с её мужем.

Что же потом случалось с этими юными балбейками, которых приводил к Фиту специальный человек, или с теми, которых Фит Фитыч сам подбирал с панели и приводил домой? Из них, конечно, никогда не получались настоящие леди. Хотя щедрый Фит и назначал им весьма неслабое содержание, они снова рвались на панель, на мачты и, как им казалось, на свободу. Ах, что за низкие существа! Нет в них благородства – ни тебе уважения, ни благодарности. Иногда они убегали без предупреждения, и знакомые Фит Фитыча видели их вновь на мачтах, где они спали в морозные ночи, закутавшись в паруса. А то и на улице, точнее – на панели, вновь в том же плачевном состоянии, в каком их в свое время впервые встретил наш герой. Будучи умным существом (став бывалым, он не утратил своего природного ума), Фит Фитыч сам отпускал некоторых наиболее эффектных балбеек. Не ожидал, пока они от него убегут. Находил им богатого папика, заботился о том, чтобы они попали в хорошие руки, и, будучи существом практичным, получал за них неплохой выкуп.

Так бы всё и продолжалось у Фит Фитыча, если бы он однажды не сделал роковую ошибку. Решил избавиться от своей проверенной, закалённой в испытаниях жены, чтобы уже никто и ничто не мешало ему предаваться любимым забавам с юными балбейками. А чтобы быть подальше от завистливых глаз – перебраться со всеми своими капиталами в Серебряную страну. Жена-то его, даром что из балбеек, стала уже матёрой бывалкой, в высшие эшелоны власти вхожа была. Объяснила она нужным людям – так, мол, и так, уедет стервозный Фитка в Серебряную страну и все свои капиталы из Мории уведёт. И никак этого безобразия нельзя допустить. Поняли в высших эшелонах, осознали. Решили помочь Фитовой жене. Организовали всё, что нужно. Все прежние жены Фит Фитыча подали в суд на раздел имущества. Одной жене половинку присудили, другой – четвертушку, третьей – осьмушку. Остальное юристы-консультанты съели. Есть мнение, что жёнам вряд ли что досталось, всё Фитово состояние начальство морийское так или иначе по карманам разобрало. Нам-то это неважно. Факт тот, что все капиталы Фит Фитыча в Мории остались и работают теперь на благо трудового народа.

А Фит Фитыч на старости лет ни с чем остался. Какой же он теперь бывляк, если нет капиталов? И со всех должностей его поснимали, попёрли, можно сказать. За попытку вывоза капиталов за рубеж. И самого его попросили отбыть в эту самую Серебряную страну, в которую он так рвался. Вот так бывает. Всё есть у существа. И капиталы. И куча всяких достоинств. И заслуги перед отечеством. А есть одна слабинка. Всего-то ничего – молоденьких балбеек жалел. И всячески им помогал. И красоту их ценил. А кто не ценит красоту балбеек? Любому здоровому существу это чувство не чуждо. И всё. На такой вот ерунде, можно сказать, оступился. И остался Фит Фитыч у разбитого корыта. Один-одинёшенек, а ещё и на чужбине. Снова стал просто Фитюлькиным. Говорил, что хотел бы в науку вернуться. Раныне-то он среди трусляков мыслителем слыл. Да, видать, не очень наука эта ему нужна была. Была бы нужна, так во времена оны не подался бы в бывалые. Затосковал трусляк. Затосковал, затосковал да и сгинул. Где он сейчас обретается? – разные мнения существуют. Может, и нет его вовсе. А может, скрылся где-то жизнелюбивый трусляк. Имя изменил. Ему это не в новинку. Стал, к примеру, Федякой, Фитакой или Фюлькитом. Решил жизнь с нуля начать. А вы, читатели, сделайте правильный вывод из всей этой истории. Да уж давно и сделали. Недаром говорят: «Не в свои сани не садись», «Каждый сверчок знай свой шесток». Или «Рождённый ползать летать не может». Или, как пел бард: «Не ходить, трусляки, вам в ливреях…»

 

Гудок ушёл в гудок

Бывалых, выходцев из вожаков Трусомола, отличает необыкновенная способность. У них всегда готов ответ на любой вопрос. Мгновенно. О чём ни спроси. Особенно хороши Серд Кириёнок (Киндер-сюрприз) и Виконт Шандарахнутый (Плавленый сырок). Хотя Валя Сгоря-кружка – тоже ой как хороша.

Бывалые чувствительны к изменению ситуации и постоянно меняют свои убеждения, установки и соответственно меняют свои высказывания. Независимо от того, кто они – про или контра, проправительственно, мэйнстримно настроены или оппозиционно. Про и контра синхронно меняют свое мнение. И всегда остаются в противофазе. При смене позиции мэйнстрим утверждает то, что недавно говорила оппозиция, оппозиция – то же, что мэйнстрим. Потом опять меняются.

Герр Гудок дает интервью. Создаётся ощущение запрограммированности. Заданности оппонентской линии. Сейчас – заданности оппонентской линии, через минуту – проправительственной линии. Неопрятные слова. Неопрятные мысли. Неопрятная внешность. Вибрирующее желе с толстыми губами. Привычка сладко есть. В прямом и переносном смыслах. Не аскет. Не подвижник. Наглый, крикливый.

Одна рыжая журналюга из газеты «Новая Мория» спросила Герра Гудка после того, как в течение двадцати минут он дважды менял свою позицию на противоположную по одному и тому же вопросу:

– Герр Гудок, мы внимательно выслушали ваши объяснения в третий раз. Почему вы так уверенно предлагали первый вариант?

– Предлагаемый мной первый вариант был правильным решением в определенных обстоятельствах и в определенный момент. Так же, как второй и третий. Истина всегда конкретна. И переменчива, как сама жизнь. Истина – процесс, а не одноразовый акт постижения объекта в полном объёме. Она зависит от обстоятельств, обусловливается местом и временем и дополняется практической целесообразностью.

Много шума. Просто гудок, одним словом. Гудок ушёл в гудок. Остался пшик.

 

Мигранты

Балбеи буквально наводнили Петроморию. Не обычные, привычные для Мории балбеи. Приезжие балбеи. Приезжих можно было сразу определить. Отличались они тем, что их спорозавры и инфузории-туфельки их подруг не летали, у них не было крыльев. Раньше эти балбеи жили в районе пупа земли, в самой центральной части Азии. Очень гордились этим и старались изо всех сил удержаться там. Но климат в тех местах менялся, становилось нестерпимо жарко. Оставалось все меньше воды. Ничего не росло. А семью надо чем-то кормить. Пешком через пустыню, на утлых лодочках, ночью тайно перебирались они на Морию, чтобы получить здесь хоть какую-то работу и заработанные гроши выслать своим семьям, оставшимся жить около пупа земли. Приезжие брались за всё: подметали дворы, строили дороги и дома, носили тяжести. Скромные, пугливые, не знающие морийского языка. На ночь их складывали в трюме поленницей крест-накрест, как дрова. А утром они поднимались и до вечерней зари работали за кусок хлеба. Время шло, приезжие балбеи обживались, привозили в Петроморию свои семьи.

Морийцы возмущались. Местные балбеи считали себя выше приезжих и презирали их. Некоторые приезжие балбеи выбивались в бывалые или в трусляки. Это очень сильно оскорбляло общественность. Однако со временем вдруг оказалось, что коренных балбеев, а также бывалых и трусляков становилось все меньше и меньше. И остались только приезжие азиатские балбеи, бывалые и трусляки. Конечно, их спорозавры и инфузории-туфельки совсем не летали. Прошлое забывается. Все решили – так и должно быть: «Спорозавры и инфузории бывалых, трусляков и балбеев – совсем не летуны, просто пешеходы. А летающих спорозавров, тем более – летающих туфелек, никогда и не было. И быть такого не может в принципе».

 

Воспоминания

Пожилой трусляк собрал своих детей. Он рассказывал о воспоминаниях.

Всем кажется, что они знают, что такое воспоминание, говорил он. Но мало, кто понимает, что такое воспоминание на самом деле.

Воспоминания – такие же существа, как мы с вами. Они живут своей жизнью. Бродят по городу. Встречаются друг с другом. Сидят в кафе. Посещают разные дома. Иногда – совсем разрушенные дома. Иногда – такие дома, которых давно уже нет.

Бывалые сохраняют самые лучшие воспоминания. Воспоминания молодости, когда они были сильными, красивыми, успешными. В окружении лучших друзей. Тоже сильных, смелых, красивых. Ведь самые лучшие и верные друзья всегда в молодости. Бывалые берегут воспоминания, холят их и лелеют. Когда возникают проблемы в жизни и нужно штурмовать новые вершины, они собирают свои хорошие воспоминания и идут на штурм не одни. Целым войском. Вооружившись, так сказать, лучшими воспоминаниями. Иногда воспоминания о лучших женщинах тоже берут с собой. Чтобы поддержать моральный дух войска. Поэтому добиваются всего, за что бы они ни брались. Поэтому бывалые всегда успешны.

Балбеи тоже любят свои воспоминания. Держат их при себе. Не только хорошие, симпатичные и весёлые. Но и грустные, иногда – печальные. Они заботятся о своих воспоминаниях. Поэтому воспоминания всегда при них. Балбеи тоже лелеют свои воспоминания, особенно балбейки. Ведь среди их воспоминаний разные невинные шалости, лучшие подруги, свидания при луне, любовные приключения и их персонажи. Балбейки часто собираются вместе. С подругами. На девичник. Щедро дарят друг другу воспоминания. Обмениваются. Делятся своими и получают в ответ воспоминания подруг. Поэтому-то балбейки всем нравятся. Они умеют создавать тёплую, непринуждённую, дружескую обстановку.

А вы, несчастные мои дети, совсем не дорожите воспоминаниями. Ваши воспоминания бродят сами по себе. Неприкаянные. Обиженные на вас. И в один не самый прекрасный день они соберутся все вместе, чтобы отомстить вам за нанесённые им обиды. Они кричащей толпой ворвутся в вашу жизнь. Причём это случится в самый неподходящий, самый трудный для вас момент. И взорвут ваш мозг.

Берегите ваши воспоминания. Вспоминайте и цените то хорошее, что было в вашей жизни. Пусть и плохие воспоминания останутся с вами в назидание вашей будущей жизни.

Ваши воспоминания – самые ваши близкие друзья и родственники. Они никогда вас не подведут. Не будьте Гансами, не помнящими родства. И тогда станете успешными, как бывалые, и всеми любимыми, как балбеи.

 

Сны

Сны имеют много общего с воспоминаниями. Вернее, не сны, а сновидения. Но мы для простоты будем называть их снами. И те, и другие – существа. Сны, как считается, – бестелесные существа, но это заблуждение. Они – вполне телесные, но, конечно, в меньшей степени, чем бывалые, трусляки и балбеи. Те-то уже вполне телесные. Так же, как и все остальные морийцы.

Сны и воспоминания могут приходить тогда, когда ты спишь. В этом случае воспоминания трудно отличить от снов. Если воспоминания или сны приходят во время бодрствования… В этом случае говорят – грезить наяву. Но сны гораздо более многочисленное и могущественное племя по сравнению с воспоминаниями. Воспоминания – это существа, порожденные нашей прошлой жизнью. А сны рождаются в прошлом, настоящем и будущем. И живут тоже во всех временах. И не только в нашем мире. Но и в других мирах. Сны – это тоже наша жизнь. Жизнь во сне никак не отличишь от жизни наяву. Неизвестно ещё, что богаче и интересней.

Бывалый редко видит сны. Спит обычно крепко. Как говорится, «без задних ног». Но это выражение к бывляку, конечно, неприменимо. Известно, что от бабочек им достался атавизм третьей, передней пары ног, превратившихся в ключицы. Так что правильней говорить – «спит без передних ног». Бывалому снятся, как правило, торжественные, духоподъёмные сны. Вот он, бывалый, на приёме в белоколонном зале Крома. В генеральском мундире. Вся грудь в медалях, орденах, наградных лентах и подвязках. Пуговицы, эполеты так и сияют золотом. Великий Канцлер вручает ему орден Иоанна Летсера. А то и орден самого Себастьяна Бранта первой степени, высшей награды Мории. Или другой сон. Бывалый принимает парад на Красноморийской площади, главной площади Мории. Он опять в мундире. Верхом на любимой белой кобыле. На шляпе – орлиное гнездо со скульптурным изображением орла. Перед бывалым – строй морийских солдат. Вытянулись в струнку, пожирают глазами начальство, как и положено. Опять появляется Великий Канцлер и вручает бывляку опять же высший орден – Себастьяна Бранта – на этот раз уже третьей степени, фантастика! Вот это сцены! Все свои сны бывалый тщательно хранит. Когда просыпается, отдаёт сны служанке – балбейке. Для стирки, чистки, просушки. Чтобы заделать дырочку, если та образовалась. В общем, для приведения в порядок. Потом балбейка надевает их на распялочку и развешивает на балконе. Чтобы хорошенько просохли и пропитались запахами свободных ветров и горячего солнца.

Конечно, бывалому иногда снятся и неважные сны. Тревожные. Например, что он никак не может найти любимую балбеку. То есть она есть в принципе, но неизвестно, где она сейчас. А он, бывляк, один в незнакомой местности. И не к кому обратиться, никто не понимает морийского языка. Какое хамство! Он, бывалый из бывалых, и оказался в таком беспомощном положении. Или он оказался голым в толпе незнакомых людей. Это вообще-то стыд-позор. Даже представить нельзя, что с ним такое может случиться. Будто он трусляк какой-то, а то ещё и того хуже – просто балбей. Нет, такие сны совсем не нужны бывалому. Как существо очень аккуратное, наутро бывляк тщательно складывает эти неприятные, ненужные сны, заворачивает их в старую газету и отдает служанке-балбейке – вынести всё на помойку. Обязательно после этого вымоет руки и лицо, чтобы и следа не осталось от этой неизвестно откуда взявшейся напасти.

Балбейка тоже уважительно относится к своим снам. Но не только хорошим, но и плохим. Не всё же смеяться. Ей нравятся и грустные, и даже печальные сны. Что с того, что печальные, – это же её сны. Её личные сны! Ей снится, как она, юная, воздушная, бежит по утреннему лугу, едва касаясь ногами прохладной, влажной от росы травы. На ней прозрачная одежда. И вокруг – тысячи бабочек, которые восхищаются её красотой. А дальше сотни мужских лиц – блестящие бывалые, благородные трусляки, могучие, добродушные балбей – все в восторге, все аплодируют. Или ей снится, что она рассталась с любимым трусляком, самым близким существом, которого любит много лет. И он её любит. Но она не может больше обманывать своего Фам Фамыча. Тот ведь ничего плохого ей не сделал. Не заслужил её легкомысленного поведения. Она плачет во сне оттого, что уже два дня не видела своего любимого, а также оттого, что её восхищает собственное благородное поведение. Слезы льются из её красивых глаз. А потом балбейка перестает плакать. Просто она решила: хватит мучить себя и своего любимого. Завтра, когда бедный Фам Фамыч уйдёт на работу, она непременно снова встретится с трусляком. И снова балбейка плачет, предвкушая радостную встречу. Тщательно готовит для трусляка свои инфузории-туфельки. И, скажите на милость, разве можно выбрасывать все эти прекрасные сны? Наутро балбейка аккуратно собирает свои сновидения, гладит, складывает их стопочкой, прокладывая ароматной лавандой. Она любит просматривать и перебирать старые сновидения, не истлели ли они, всё ли у них в порядке, не завелась ли моль… А, ложась спать, вспоминает самые весёлые и самые грустные из них. И ночью эти сны обязательно к ней приходят снова.

Трусляки тоже очень любят сны. Можно сказать – у них талант видеть различные сновидения. Путешествовать во сне и открывать новые миры. А так как снов этих у них очень много, то и относятся трусляки к ним (напомню, что сны – это существа) без всякого пиетета. Как к чему-то само собой разумеющемуся. Сны они не хранят. Наутро сваливают в огромную кучу. Где-нибудь в углу. А если куча слишком большая, и складывать там старые сны уже неудобно, они всё время разваливаются и закрывают проход, тогда делают новую кучу. Так получается, что некоторые сны они смотрят по много-много раз. А сновидения, как известно, так же, как и одежда, как и многие другие вещи, портятся от частого употребления, пачкаются, мнутся, рвутся. Их надо стирать, гладить. А трусляк этого никогда не делает. От таких снов, которые смотрят много раз, многократного, так сказать, использования, начинает дурно пахнуть. К тому же трус-ляк иногда под утро забывает снять некоторые сны. И ходит в них весь день наяву. И от трусляка во все стороны распространяется запах дурно-пахнущих, давно не стиранных снов. Его жена балбейка долгое время пыталась навести порядок в этом вопросе. «Отстань, не приставай с глупостями», – только и говорил трусляк. Со временем жена махнула на это рукой. Она видела, что её мужу уютно и комфортно в царстве грёз. И думала: «Пусть живёт в пространстве своих непричёсанных, неопрятных, но абсолютно гениальных сновидений. Видимо, только в этом мире он чувствует себя счастливым».

 

Преимущество балбейки

Трусляк просыпается утром весь больной. У него во сне настоящая стопроцентная жизнь. Полная опасностей и борьбы. В сновидениях он борется с неправдой, обличает негодяев, рискует здоровьем при столкновении с криминалом. Открывает новые горизонты и решает нерешаемые проблемы. Он отдаётся этой жизни в сновидениях со всем жаром, присущим его страстной натуре. Поэтому и просыпается весь больной. Выглядит плохо. Тело болит. Мешки под глазами. В течение дня повседневные заботы заставляют его забыть о ночных переживаниях. Трусляк розовеет. Чувствует свою значимость для общества и для близких существ. А к вечеру становится живым, остроумным, совершенно раскованным и даже, можно сказать, социально востребованным. В общем, никак не сравнишь вечернего трусляка с утренним.

У бывалого все наоборот. Сны ему почти не снятся. А если и снятся, то исключительно духоподъёмные. Поэтому просыпается он бодрым, отдохнувшим, весёлым. Чуть-чуть дополнительно закабаневшим. Днём на него наваливаются заботы, с которыми он не всегда успешно справляется. Хорошо ещё, что рядом с ним его надёжные трусляки. Так или иначе, но к вечеру он изрядно устаёт, кожа его бледнеет, обвисает, голос становится тише… Словом, вечерний бывалый уже никуда не годится. Никак не сравнить его с утренним бывалым. Но уже совсем в противоположном смысле.

Другое дело – балбейки. Сны им снятся приятствен-ные. Да и живут они беззаботно в розовом мире, наполненном весёлым щебетом. В общем, ни днём, ни ночью дел у них – никаких. И мировых проблем они не решают. Единственная забота балбейки – всегда быть на уровне, всегда быть в боевой неотразимой женской форме. Как просыпается – тут же к зеркалу. Если во сне была встреча с милым дружком, то и выглядит она отменно. Пусть и без макияжа. Но если даже и так, всё равно, первым делом балбейки – привести себя в порядок. Она делает небольшие, чуть заметные движения, смысл которых понятен лишь ей одной. Задача – повысить активность специальных внутренних мышц, которые отвечают за тонус ее женского естества. Потом макияж, притирания. Обсуждения с подругами лучших моментов её жизни во сне и наяву. Во всяком случае, балбейка никогда не появляется в обществе без боевой раскраски. В процессе дневных эволюций (делами их никак не назовешь) балбейка всё время начеку. И если на мгновение теряет свою ударную женскую мощь, – тут же в балбейскую комнату и ну – приводить себя в порядок, да поскорей, чтобы никто этого не заметил. Преимущество балбейки в сравнении с бывалыми и трусляками – очевидно.

 

Ласточка

Один уважаемый правдолюб, трусляк в простонародье, прочёл у Кортасара, что «черепахи – большие поклонницы скорости». Как же ты неправ, Хулио Флоренсио, подумал он. Никакие они не поклонницы. Просто самые быстрые животные. Мы-то, трусляки, очень хорошо это знаем. И, как никто, понимаем черепах. Черепахи и предвидят будущее, и творят это будущее. Почище нас, трусляков. Куда нам, труслякам, до черепах. Черепахи всё предвидят. И как что подумают, так именно то и сбывается. Потому они и ползут медленно. Каждый шаг и каждую фазу движения обдумывают тысячу раз. Проверяют, не заскочила ли случайная мысль, которая тут же и осуществится, и к последствиям приведет нежелательным. Или даже опасным. Не заскочила – можно чуть-чуть двинуться вперёд. А заскочила – подождать немного. Чтобы время для этого нежелательного последствия пришло и ушло. И, удостоверившись, что ничего плохого не случилось, можно сделать следующую маленькую часть движения. Движется медленно, а мысли в голове её так и носятся, так и носятся. Потому ответственность свою за будущее планеты черепахи эти ой как осознают.

А если снять ответственность на время. Да расковать её, черепаху эту. Ну, дать ей валерьяночки. Или капельку коньяка. Тут черепашка и помчится. Особенно, если поверхность ровная да твёрдая. Она коготочком только касается. А ножки у неё жёсткие, негнущиеся. Вот и получается, что трение качения у неё много меньше, чем у других животных будет. И унесётся черепашка, как молния. Стоит её только расковать. Фьють – и след простыл. Мы-то, трусляки, очень хорошо это животное знаем и понимаем. И силу его предвидения. И возможность формировать будущее. И скорость. И ответственность черепашек. Известно, что Ахилл туповат был. Но очень быстр. Решил он состязаться с черепашкой в скорости, но догнать не смог. И никто бы не догнал. Если бы они стали соревноваться. А соревноваться черепашки не любят. Так что не поклонники они скорости. А скорее противники. Хотя и самые быстрые животные.

Тупые бывалые не понимают этого. Подтрунивают над черепахами. И кто встретит черепашку – тут же нарисует на её панцире гепарда. Для смеха. А правильней было бы ласточку нарисовать, нарисовать с любовью, как рекомендовал Хулио Флоренсио.

 

Приложение

 

Баллада о начальниках

Балладу о начальниках написал поэт-патриот Диж Быж, живший в Мории в восьмидесятые годы XIX века. Она дошла до нас, по-видимому, в том виде, в каком капитан Александр отправлял её своему другу Преподобному Льюису Доджсону. Баллада написана в форме диалога поэта Дижа Быжа (Дж. Бж.) с Себастьяном Брантом (S.B.), с которым он ведёт заочную беседу. Заочную, потому что их отделяют почти четыре века. Пишут они об одном и том же. Но по-разному. Иногда спорят друг с другом, иногда дополняют, иногда один из них молчит. Такое построение баллады выбрал сам автор произведения, поэт-патриот Диж Быж. Создается впечатление, что многие сюжеты поэту-патриоту, а вместе с ним и великому С. Бранту, удалось подглядеть в нашей современной жизни. Я даже подумал бы, что какие-то сюжеты частично заимствованы у Д. Быкова, когда бы не был твёрдо уверен, что Дж. Бж., современник капитана Александра, конечно же, никак не мог дожить до наших дней. Если же тебя, дорогой читатель, будет при чтении смущать именно это обстоятельство, заранее прошу прощения и у тебя, и у Д. Быкова, ибо сам поэт-патриот уже никак прощения попросить не может. Читая Д. Быкова, я нашёл три четверостишья, которые как нельзя лучше подходят для завершения баллады Дж. Бж., и рискнул поместить их здесь.

Капитан Александр приводит в письме некоторые авторские варианты отдельных строф Баллады. Возможно, они тоже будут тебе интересны. Поэтому я оставил их в этом разделе, выделив курсивом.

 

О начальниках и о других разных

(Приложено ко второму письму капитана Александра преподобному Льюису Доджсону, с. 81)

К нам, братья, к нам, народ бездельный

S.B.

Мир погружён, отвержен богом, Кишат глупцы по всем дорогам, Жить дураками им не стыдно, Но узнанными быть обидно. Глупцам нет счёта в наши дни: Как мухи суетясь, они На корабли спешат, летят — Быть первыми и здесь хотят. Для корабля страшнее бурь Самоуверенность и дурь.

Кто мнит себя великим

Дж. Бж.

Удав, любитель бандерлогов, В кругу собравшихся друзей Совет держал. Неумный Каа тащился От собственного своего величья. Совет речам его внимал послушно. Он соглашался на любые Удава предложенья, и аплодисменты Здесь поминутно возникали и гремели. Зверей восторгу не было конца.

S.B.

Вы сразу бы решили: «Хват! И пустоват, и нагловат, И быть подальше от него Благоразумнее всего».

Лизоблюды

Дж. Бж.

Лижем весело, задорно, Лижем с визгом, песню пой! Лижем попу – не зазорно! Кто не лижет, тот – изгой. Нас начальство полюбило, Нам готово показать И конкретно сообщило, Чтоб мы знали, где лизать. С криком яростным и воем, Языки наперевес, Мчимся мы к своим героям В ожидании чудес.

S.B.

Питается холуйский люд Лизанием господских блюд.

О дураках, облеченных властью

Дж. Бж.

Расцелованный льстецами Сами знаете куда, О чужих пороках судит, О своих же – никогда! Сотню «наших» сняв с помойки, Профурсеток сдернув с койки, Он вещает на журфаке, Словно главный кум в бараке. Он – не клоун, он – фуфло, Ему думать западло. Чем прочих делать дураками, Ты с собственными разберись грехами. Он признался во вторник – начинал, мол, как дворник. А потом долго плакал в платок, понимая, сердешный, – вот его потолок.

S.B.

Но дураком назвать попробуй властносановную особу! Казаться умными им нужно, чтобы глупцы хвалили дружно, А не похвалят – каждый сам себе воскурит фимиам. Но мудрый хвастуна узнает: ложь самохвальная воняет!

Новинка – слабость дураков

Дж. Бж.

Вельможный порыв: «Технологический нанопрорыв! Наносвободу дать нанонароду!»

S.B.

Известно испокон веков: новинка – слабость дураков. Но и новинка старой станет — и вот уже другая манит. Так гусь иной через забор перелетит в соседний двор. Сюда нога, туда нога — спроси, что видел: «Га-га-га!»

Помни, кто ты есть

Дж. Бж.

Ты цацки любишь, любишь лесть, Пацан, ты помни, кто ты есть. Не надо о пахане плохо. И не считай пахана лохом. Не забывай, – смотрящий бдит, Ты сам лишь лох, а не бандит. Ты цацки любишь, любишь лесть, Пацан, ты помни, кто ты есть. Не в тему – о пахане плохо. И не считай пахана лохом. И не считай пахана лохом. Вкури, егор, – смотрящий бдит

S.B.

Так не поранит острый нож, как ранит подлой сплетни ложь, Причем, лишь после обнаружишь, что это сделал тот, с кем дружишь.

Борьба политиков

Дж. Бж.

Панна почти бездыханная стонет, Чмо её шпорит, словно коня, Шпорами панночку весело гонит. «Как же он может шпорить меня?»

S.B.

Того, кто шпорит то и дело Ослиц, горланя обалдело, Считать ослом ты можешь смело.

Наши пацаны

Дж. Бж.

Как нас задёргали гопники местные, Шмары заборные, выборы гнойные, Гансы позорные, сходки протестные, Лидеры партии власти помойные.

S.B.

Легко узнаем Каина полёт, Где Авель попадает в переплёт.

Очередь к святыне

Дж. Бж.

Тигриной головы тяжёлый взгляд, Укол глазёнок тусклых, Державный зад пробьётся в ад, Без очереди пустят.

S.B.

Вы Каина везде встречали, Где Авель счастлив – он в печали.

Соблазны

S.B.

Им любы шутовские моды – соблазн, беда мужской породы. Игриво-остронос ботинок, едва прикрыт молочный рынок.

Дж. Бж.

Ё-моё, на ё-мобиле Ё – гетер, ё – в Куршавеле. Заплати им, чтоб любили, Дай им денег, чтоб жалели.

Червь в салате

Дж. Бж.

Заливная рыба, свечи, пацаны и вертухаи, Поп, гламур – в одном флаконе. Между Канцлером Великим, между Губерами в чёрном, Между стерлядью в маслинах, ананасами в шампанском Обнаружен червь в салате, червь обычный дождевой. Куда ни кинь, сказал мудрец, но губернатору конец.

S.B.

Кто бренных ценностей взалкал — Втоптал живую душу в кал.

Самодовольство

S.B.

Я в зеркало смотреться рад: К лицу дурацкий мне наряд, Кто схож со мной? Осёл, мой брат!

Болтун, двойник лидера нации

S.B.

Ради красного словца Продаст и мать он, и отца.

Дж. Бж.

Хоть и зло глядит порой, хоть и жабры надувает, За меня стоит горой, похвалю его – он тает. Тень моя он, а не царь, и подстилка мне, как встарь.

Жаркозадая богиня голосует за Великого Канцлера

S.B.

Я, жаркозадая богиня Венера, возвещаю ныне: Лишь захочу – и обольщу, и всех в болванов превращу.

Дж. Бж.

Срывали лифчики в угаре пьяном Путаны и помойные нимфетки. «За Гансика мы примем по стакану, Порвём за Гансика!» – кричали профурсетки.

Благодетель

Дж. Бж.

Эй! Головой — Не вертеть, По сторонам — Не смотреть! Слушать — Вам говорят: Мория — Встанет с колен! Всех олигархов – долой, Товарищей с Лужи – взамен! Болотный протест – забыть, Контрацептивный бред! Раскол, фанатизм, клевета, Американский след.

S.B.

Красивый город на пригорке, в нём Ганс-дурак из поговорки, Кто стоя, сидя или лёжа, заметен сразу нам по роже. Но правды свет, глупцам назло, хоть поздно вспыхнет, но светло.

Глупость в старости

(О человеке, похожем на прокурора)

S.B.

Хоть стал я властным стариком, слыву, однако, дураком. Поживший, глупенький младенчик, показываю свой бубенчик Девчонкам несмышлёным я (сильна над ними власть моя). Глупец отъявленный, кто мнит, что в блуде меру сохранит. Кто похоти покорный раб, тот нищ умом и духом слаб, — Он плохо кончит, жертва баб.

Жадность и нищета

S.B.

Дурак пред вами – скопидом. Стяжать – стяжать любым путём, Стяжать – цель жизни, счастье в том.

Дж. Бж.

Бабло гребут крутые братаны, Гребут к себе, конечно, без обмана. Народ протёр и локти, и штаны, Сусеки пусты, пусты и карманы. Без денег – и легко, и воля. Романсы петь – вот наша доля.

Конец корабля дураков

S.B.

К нам, братья, к нам, народ бездельный, держали путь мы корабельный В Глупляндию вокруг земли, но вот – застряли на мели. Растоптав, перестроив и гламурно воспрянув, Мы не видим героев, не находим титанов. Страшно, страшно поневоле средь неведомых равнин. Ничего не видят боле ни поэт, ни гражданин. Этих свозят, тех разгонят – в общем, кончился уют. То ли Родину хоронят, то ли замуж выдают.

Д. Быков

Ссылки

[1] Развлекательный жанр. Показ действий группы людей в приближённой к жизни обстановке.

[2] К культуре и искусству Попса никак не относится. Это самостоятельное течение для зарабатывания денег. На большее она не способна.

[3] Брижит Анн-Мари Бардо, секс-символ Европы 1950-х годов.

[4] Брижит Анн-Мари Бардо, секс-символ Европы 1950-х годов.

[5] В наше время известны последователи теории Лита и Глепа: А.Т. Фоменко, Г.В. Носовский, авторы книг по «Новой хронологии». В 2004 г. им присуждена Антипремия «Абзац» в номинации «Почётная безграмота» за «особо циничное преступление против российской словесности».

[6] Иосиф Юстус Скалигер (1540–1609), французский гуманист-филолог, один из основателей современной научной хронологии.

[7] Теорема Гёделя о неполноте. В непротиворечивой формальной системе нельзя доказать её собственную непротиворечивость.

[8] Логика, в которой высказываниям приписывается не исключительно значения истины и лжи, но непрерывная шкала значений от 0 до 1.

[9] Потенциально неизлечимое тяжёлое психическое расстройство (безумие, устар.).

[10] Синдром недостаточного обеспечения организма гормонами щитовидной железы.

[11] Больной, состояние которого отмечается значительным снижением интеллектуальных способностей.

[12] Философское учение о познании.

[13] Древнегреческий бог плодородия. Изображался с чрезмерно развитым половым членом в состоянии вечной эрекции.

[14] Наполеоновский маршал, отважный рубака, не отличавшийся даром мыслителя и стратега.

[15] Шотландская юбка.

[16] Синхронное движение.

[17] Н.В. Гоголь. Ревизор.

[18] А.Н. Островский. Правда – хорошо, а счастье лучше.

[19] А.А. Блок. В ресторане.

[20] Н.В. Гоголь. Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем.

[21] Народный анекдот.

[22] Начало и конец – материальные точки, которые сами по себе не имеют начала и конца.

[23] Потаённое судно Е. Никонова было испытано в 1721 году. Первая в мире цельнометаллическая подводная лодка К. Шильдера испытана в 1834 году.

[24] Единица измерения скорости, равная одной морской миле в час.

[25] Взрывной двигатель для летающего диска, подобный Морийским разработкам, был повторно изобретен В.Шаубергером с Германии в XX веке.

[26] Опыт был повторен только в конце XX века А. Геймом, получившим за этот эксперимент Антинобелевскую (Шнобелевскую) премию.

[27] Афро-бразильская магия.

[28] Поле, оставляемое на одно лето незасеянным.

[29] Вечные старики

[30] Сегмент бранной лексики различных языков.

[31] Древнегреческий философ школы киников.

[32] Древнеримская богиня удачи.

[33] Ален Деко. Лицом к лицу с историей.

[34] Персонаж легенд о рыцарях Круглого Стола.

[35] Таинственный христианский артефакт из средневековых западноевропейских легенд.

[36] Христианский мученик III века н. э.

[37] Римский император III века.

[38] Эти слова цитировались в дальнейшем Г. Мохненко «Казнить нельзя, помиловать»

[39] Цитировалось в дальнейшем А. Навальным.

[40] Монах (чернец – устар.)

[41] Г. Норминтон, автор постмодернистской пародии «Корабль дураков».

[42] Еврейский пророк, законодатель иудаизма.

[43] Легендарные братья – основатели Рима.

[44] Царь Аккада и Шумера, разрушитель Вавилона.

[45] Прославленный правитель XIII века Гилгита, расположенного в самом центре Гималаев.

[46] Французский художник XVIII века.

[47] Макс Никитенко, художник, иллюстрировавший книгу «Барков и Барковиана», «Ламартис», 2010 г.

[48] А.А. Кара-Мурза. Новое варварство.

[49] А.И. Солженицын.

[50] Жюль Верн. Плавучий остров.

[51] Герметично сваренный куб или параллелепипед из листового металла.

[52] Свобода, ведущая народ. Картина Э. Делакруа.

[53] Герой повести Н. Лескова «Левша».

Содержание