Художественная литература об Уфе на русском языке не целика по объему, но достаточно представительна и качественна. Если отбросить поэзию, мемуары, публицистику, а так-же отдельные страницы и главы в романах и повестях, то вся уфимская проза XIX и XX веков уместится в восемь произведений. Родоначальником уфимской прозы в последнее время, благодаря архивным изысканиям уфимского историка М. И. Роднова, стал считаться редактор неофициальной части издававшихся в Уфе «Оренбургских губернских ведомостей» Иван Сосфенов, создавший два интересных рассказа об обороне Уфы во время пугачевского бунта: «Иван Игнатьевич Дюков» (1852) и «Вестник спасения и радости» (1852). К сожалению, по произведения были опубликованы в местной периодике и до недавнего времени были известны лишь узкому кругу специалистов. В эти же годы читающая Россия познакомилась с книгами Сергея Аксакова «Семейная хроника» (1856) и «Детские годы Багрова-внука» (1858). В XX веке Уфа предстала в повестях Бориса Четверикова «Малиновые дни» (1927) и «Синяя говядина» (1929), а также в романах Петра Храмова «Инок» (1992) и Раили Шаяхметовой «Слова и листья» (1999). И паше время эту традицию продолжают современные уфимские прозаики разных поколений: Игорь Фролов, Светлана Чураева, Салават Вахитов, Юрий Горюхин, Сергей Круль, Игорь Савельев, Артур Кудашев, Максим Яковлев и другие.

Сергей Леонидович Круль родился в Уфе 7 июля 1953 года в семье художника Леонида Яновича Круля. С детских лет тяготел к стихотворству и музыкальному сочинительству. В 1970 году мосле окончания средней школы № 1 поступил в Уфимский авиационный институт, который закончил в 1975 году. С 1978 гола работал на моторостроительном заводе. В 70-е годы увлекался русской и советской прозой. Среди любимых авторов были: Достоевский, Гоголь, Лесков, Бунин, Платонов, Булгаков, Бондарев, Айтматов. В 1977 году написал первую песню на стихи Николая Рубцова «Морошка». Первая и единственная среди бардов Башкирии виниловая грампластинка «Все невольно в памяти очнется…» вышла в Москве на фирме «Мелодия» в 1991 году. Свою первую книгу «Мой отец — художник Леонид Круль» начал писать зимой 1995 года, и первый экземпляр книги лег на край отцовского гроба 8 октября 1997 года. Вторая книга «На углу Социалистической и Бекетовской» вышла в 2005 году. В 2006–2008 годах работал в газете «Семейный курьер». В эти годы были изданы еще две его книги: «Богомаз» (2006) и «Там, где дом моей матери» (2007). Пятая книга «Девушка в синем» вышла в издательстве «Вагант» в 2009 году. В марте 2011 года был принят в Союз российских писателей. В эти же годы наряду с литературными увлечениями активно занимается музыкально-концертной деятельностью. Организовал три общегородских музыкально-поэтических вечера, посвященных творчеству поэта Николая Рубцова. Был шесть раз в Вологде, на родине Рубцова, выступал в Уфе и ряде городов России с песнями и романсами на стихи А. Жигулина, Д. Кедрина, Н. Заболоцкого, Б. Чичибабина, В. Соколова, А. Фета, М. Лермонтова, И. Бунина, М. Авакумовой, М. Волошина, А. Несмелова, А. Ахматовой, а также на свои собственные стихи.

Сергей Круль принадлежит к старшему поколению уфимских прозаиков. Особенностью его творчества является интерес к судьбам маленьких, подчас незаметных людей, одиноких в современной городской жизни. В отличие от своих собратьев по перу он не является выразителем чаяний русского народа, как Михаил Иванов, не создает масштабные исторические полотна от революционных событий до мифической «Велесовой книги», как Роберт Паль, не является певцом дикой природы, как Камиль Зиганшин, не погружает в мифологические глубины истории Уфы с помощью сказок и легенд, как Елена Ефимова, не привлекает к себе многочисленных читателей таинствами траволечения, как Рим Ахмедов. Его творческий путь хотя и не пролегает мимо суетных проблем современных мегаполисов, но вся его любовь принадлежит Уфе уходящей, с ее уютными одноэтажными домиками, утопающими весной в цветении черемухи и сирени, с нехитрым бытом простых семей, переживших много невзгод, но сохранивших в своих душах любовь к жизни и неистребимую тягу к творчеству. Во многих его произведениях присутствует живопись и музыка, поскольку его отец был известным уфимским художником, а он сам является автором и исполнителем популярных песен и романсов, в том числе неофициального, но любимого многими уфимцами гимна города Уфы — «Я родился в Уфе».

Эстетически творчество писателя близко к декадансу. В этом плане он находится между писателями старшего поколения, работающими в русле традиционного реализма, и молодежью, тяготеющей к постмодернизму. Декаданс — это не только упадок морали и эстетизированный пессимизм. По мнению современного литературоведа, профессора А. В. Татаринова: «Декаданс может быть идеологией сильных, кто не готов шагать строем, помня о том, что подвиг совершается одиноким сердцам, ищущим свой путь, избегающим затасканных цитат»{Татаринов А.В. Дионис и декаданс: поэтика депрессивного сознания (субъективная монография). Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2010. С. 10.}.

И большинстве рассказов Сергея Круля действуют герои-одиночки, отличающиеся от окружающих либо несбыточными стремлениями к творческим вершинам, либо физическими или психическими недугами. Его разговорный стиль подкупает своей простотой и естественностью. Во многих рассказах он дополняется живыми диалогами. Язык повествователя и героев чаще всего усредненный городской, что способствует свободному и легкому восприятию широкой читательской аудиторией. Произведения писателя увлекательны и отражают современное мелкобуржуазное сознание в его провинциальном изводе. У героев рассказов нет твердой идеологической позиции или спокойной сознательной веры. Зачастую они стремятся обрести почву с помощью религии или искусства, но подсознательное стремление к свободе, как правило, приводит их к разочарованности и трагическому пессимизму.

Так, в рассказе «Зеркало» (2006) мелкий конторский служащий одержим страстью к музыкальному сочинительству. Однажды в порыве творческого вдохновения ему удалось проникнуть в недоступный ему в земной жизни мир Зазеркалья, где восхищаются его музыкой. Однако все его последующие попытки реализовать свои музыкальные наклонности в реальности не увенчались успехом. И он трагически погиб, разбив головой зеркало. Здесь звучит явная реминисценция из поэмы С. Есенина «Черный человек»: «Я один… И разбитое зеркало…»

О другой судьбе одинокого музыканта говорится в рассказе «Мелодия для новогодней елки» (2005). В этой тонкой лирической истории о современном дяде Ване (опять перекличка с классикой, теперь уже с А. Чеховым) звучит боль о талантливом сочинителе романсов из маленького провинциального городка, проработавшего всю свою жизнь школьным учителем музыки. Образ одинокой елки на городской окраине, где бездетные супруги по традиции праздновали встречу Нового года, подчеркивает их культурную отделенность от местных жителей. Рассказ органично построен вокруг романса на стихи Н. Заболоцкого «Облетают последние маки…». Оставшись в конце жизни без жены, одинокий Иван Петрович повесил на новогоднюю елку ее фотографию, а потом дома сочинил мелодию на стихи Заболоцкого о странствиях одинокой души. Этот романс он исполнил в следующий раз только перед смертью для своей ученицы Лидуси, которая, и свою очередь, спела его на похоронах своего учителя. Печаль по ушедшей жизни в этой грустной истории тонко и незаметно перетекает в катарсис победы высокого строя души, верной себе самой, над прозой холодного и неуютного мира.

Даже два небольших рассказа-анекдота — «Похождения дымчатого кота под Новый год» (2005) и «Путевка в рай» (2006) — связаны с переосмыслением известных литературных произведений. В первом из них просматривается пародия на «Собачье сердце» М. Булгакова, в которой вместо дворняги Шарика действует бездомный дымчатый кот, ненавидящий дворников и собак. С помощью волшебства в последний день уходящего года кот превращается в богатого купца дореволюционной Уфы. А дальше с ним происходят забавные приключения, связанные с кошачьими повадками в теле солидного человека. К сожалению, за этими похождениями не просматривается трагикомизма «нового человека», выплеснутого из революционной пены, поскольку в новом варианте нет ни революции, ни рожденных ею шариковых.

В рассказе «Путевка в рай» анекдот о нелепой смерти от шальной пули городского выпивохи и бездельника Леши Балагурова основан на популярной в русской литературе теме о попадании пьяницы в рай. В свое время К. Аксаков в рецензии на издание древнерусской повести XVII века «Повесть о бражнике» писал о ценимом в народе чистом и безгрешном веселии, славящем жизнь и ее создателя и не имеющем ничего общего с алкогольной зависимостью и религиозным фанатизмом. Леша Балагуров на современном витке истории продолжил эту давнюю русскую традицию, прожив непутевую, но светлую и бескорыстную жизнь.

Одним из наиболее интересных рассказов является «Володя» (2005). В этой внешне незамысловатой истории жизни полоумного мальчика-подростка, которого вынуждена содержать престарелая мать, содержится несколько более глубоких пластов. Один из них связан с христианской традицией блаженства нищих духом. Детское добродушное восприятие окружающего мира главным героем дает повод для подобного толкования этого образа. Другой пласт связан с послевоенной российской традицией, вызванной феминизацией общества, доводящей инфантилизм мужчин до гротескных размеров.

Рассказ «Восстание рабов» (2005) напоминает черно-белое советское кино. В нем представлен конфликт между положительным мальчиком из благополучной семьи Антоном, который любит и понимает музыку и учится играть на скрипке (цитата из первого фильма А. Тарковского «Каток и скрипка»), и злым драчуном Костей, лишенным музыкального слуха. Судя по деталям, Костя лишен еще и отца. Его воспитывает мать, работающая в цветочном киоске. Поскольку времени на воспитание Кости у его матери слишком мало, он растет хулиганом, подобно Мишке Квакину из классической повести А. Гайдара «Тимур и его команда». Злой Костя вымогает у воспитанного Антона деньги, превращая его в своего раба. Чтение романа о восстании рабов под предводительством Спартака (тоже, кстати, классики детского чтения в советские годы) раскрывает глаза Антона на свою незавидную судьбу. Под влиянием чтения и первой любви к девочке Лене он восстает против тирании Кости и в драке с ним обретает чувство собственного достоинства и вожделенную свободу. Сегодня подобные произведения кажутся анахронизмами. Однако этот рассказ по-своему правдив, поскольку он точно передает черно-белое миросозерцание советских людей 50-60-х годов XX века.

Это миросозерцание, лишенное полутонов, чем обладала классическая русская литература даже второго и третьего рядов, оплачено морями крови первой половины XX века, стерших и душах выживших сложное восприятие мира. А потом на смену советскому аскетизму и простоте пришел цинизм С. Довлатова и принципиальный аморализм В. Сорокина и В. Пелевина. Потому-то в эпоху новой постсоветской сложности произведения, подобные «Восстанию рабов», вызывают такую ностальгию по утраченной простоте и ясности ущербной советской морали.

Внешне простой по сюжету рассказ «Герань» (2006) на глубинном уровне представляет собой притчу о природе мещанства. Говорящий цветок, подаренный девушке Саше в день, ее совершеннолетия, являющийся в народе символом мещанства, представляет собой в рассказе образ мудрой и любящей природы. Пока Саша была чиста и наивна, она читала кишу природы и могла разговаривать с цветком, который давал ей мудрые советы. Но потом, закончив школу и поступив и институт, она решила сознательно использовать способности цветка распознавать сущность людей и предвидеть будущее. В этом автор рассказа усмотрел истоки современного мещанства, образно представленные в известном библейском сюжете о древе познания добра и зла. В эпохи Просвещения и Модерна платой за научный и технический прогресс стал разрыв с матерью-природой. Человек, возомнивший себя центром мироздания и царем природы, стал терять смысл своего существования. Одним из печальных результатов этого сложного и длительного процесса стало массовое появление мещанства, понимаемого не только как особое городское сословие, но и, в более широком смысле, как человеческий чин, значительно ограниченный по сравнению с прежними людьми, детьми природы. Прагматичному мещанству стал чужд язык природы, сфера его интересов стала ограничившая сугубо материальными ценностями, и в результате его жизнью стала управлять необходимость. Для таких людей знание будущего стало смертельно опасно, поскольку могло лишить их призрачных надежд на счастливую судьбу. Цветок любил Сашу, поэтому он замолчал навсегда.

Особое место в творчестве Сергея Круля занимают четыре повести: «На углу Социалистической и Бекетовской» (2005), «Девушка в синем» (2009), «Портрет композитора» (2010) и «Завещание помещицы» (2013). Все они, как и большинство рассказов писателя, связаны так или иначе с Уфой. Но в них с помощью исторических фантазий автор, помимо изображения самых обычных людей, решает новую задачу просвещения своих читателей в области нравственного подвижничества в отечественной истории. В XX веке в силу идеологических причин были преданы забвению многие исторические деятели и подвижники русской культуры. В повестях Круля возвращаются из небытия как выдающиеся уфимцы: губернатор Н. М. Богданович, священник Е. В. Еварестов, помещица И. И. Бекетова, так и фигуры общероссийского масштаба: композитор М. П. Мусоргский, художник И. Е. Репин, царевна Софья, купец И. С. Мясников. Все они, по мнению автора, внесли свой посильный вклад в укрепление духовных основ русской культуры, без которых сегодняшняя жизнь не может быть полноценной.

Лирическая повесть Сергея Круля «Девушка в синем» воскрешает романтическую историю, произошедшую в Уфе в начале XX века. Не важно, случились ли эти события на самом деле или лишь явились плодом авторского воображения, главное — это та правда времени и чувств, которые были характерны для нестеровской Уфы столетней давности. Можно с высоты сегодняшних знаний о той эпохе упрекать автора в идеализации прошлого, в потакании невзыскательному вкусу обывателей в стиле всевозможных песенок о пряничной России прошлого вроде известного в самых широких кругах шлягера Надежды Кадышевой «Москва златоглавая» с пресловутым припевом: «Конфеты, бараночки…». Но все эти претензии уходят на дальний план перед искренней любовью автора к старой Уфе и людям, ее населявшим.

Повесть Сергея Круля выгодно отличается от многих нынешних исторических реконструкций, страдающих авторским произволом и не согретых даже тенью сочувствия к представленным в них героям. Круль сочинил жестокий городской романс в прозе. Но этот романс, как и все лучшие образцы этого жанра, создан не на пустом месте и не высосан из пальца сочинителя. В нем запечатлена высшая историческая правда предреволюционной эпохи с предощущением скорой гибели эпохи гуманизма. Светлая и трагическая любовь Петра Мокшанского и Сони Овчинниковой вобрала в себя, как в каплю воды, все реки и моря будущих трагедий русского народа в XX веке, но рассказано об этом без слез и стенаний, а с грустной улыбкой умудренного жизнью человека.

Вслед за «Летом Господнем» Ивана Шмелева Сергей Круль вписывает свою историю любви в православный календарь уфимской купеческой семьи начала XX века. Три главки «Девушки в синем» композиционно повторяют структуру книги Шмелева: Праздники. Радости. Скорби. Завязка отношений молодых героев происходит во время масленичных гуляний. Любовь главных героев повести возникает в атмосфере радости жизни и людского веселья, рожденного не материальным богатством, а любовью к ближнему: «Ох и многолюдна, пестра и шумлива бывает Уфа в иные праздничные дни! Точно гудящий, растревоженный улей. Пеший, конный и санный люд усеял все дорожки, улицы и площади города, и нигде нет пустого места, всюду веселящийся народ. Кто пьет, кто скоморошничает, а кто и буйствует и на кулачках уже пошел примериваться, вызывая недовольство городовых»{Круль С. Л. Девушка в синем: [повесть и рассказы]. Уфа: Вагант 2009. С. 30.}. Предаваясь молодому праздничному веселью, герои повести не забывают поставить в храме свечи за упокой души умерших родителей Сони и здравие живущих близких. Развитию любовных отношений приходится на Великий пост, когда выпускник Московского училища живописи Петр Мокшанский пишет портрет Сони в синем платье, а в перерывах между сеансами бродит по любимым уголкам Уфы, перенося их на свои художественные полотна. Все свои чувства и душу молодой художник обратил в свои пейзажи и портрет, не замечая любви девушки. Весной, накануне Пасхи, в Страстную седмицу, он получил письмо из Москвы с приглашением принять участие в художественной выставке. Отобрав лучшие пейзажи, сделанные на Случевской горе, герой повести уезжает в Москву, обещав Соне вернуться к Троице и пойти с ней на выпускной бал по случаю окончания гимназии. По законам жанра жестокого романса героиня не дождалась своего возлюбленного к назначенному сроку. За несколько часов до выпускного бала она вышла на высокий берег реки Белой, случайно оступилась и упала на дно глубокого оврага в Случевском парке. Для реалистического произведения этот эпизод стал бы невыносимой фальшью. Но Сергей Круль создает миф о старой Уфе, и ему важнее связать героев романтической истории с текстом романса и местной топографией, поэтому он жертвует внешним правдоподобием ради высшей художественной правды. Как когда-то заметил наш классик Пушкин: «Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман…» А далее тело погибшей девушки достают из оврага и отпевают в Воскресенском кафедральном соборе. С проникновенной проповедью о бессмертии любви выступил настоятель собора, протоиерей Евграф Еварестов, исторически реальное лицо уфимской жизни тех лет. Далее по законам жанра скорбь нагнетается похоронами героини на Иоанно-Предтеченском кладбище и скорой гибелью героя в Москве под колесами пожарного автомобиля. Через год скончалась и Прасковья Игнатьевна, не пережившая смерти сына. В эпилоге этой грустной истории автор сообщает читателям, что за прошедшие с той поры сто лет кладбище с могилой трагически погибшей 17-летней гимназистки Софьи Овчинниковой исчезло с карты города, а на его месте построен Дворец пионеров. Но памятью о Соне можно считать висячий мостик над пропастью в Случевском саду (нынешнем парке Салавата Юлаева), спроектированный известным уфимским аксаковедом и краеведом Зинаидой Ивановной Гудковой.

Вот такая печальная история любви, приключившаяся в Уфе более ста лет назад. Для чего же автор рассказал нам ее сегодня? Только ли ради просвещения нынешних горожан историческими подробностями давно ушедшей эпохи? Думается, что писатель создал портрет девушки в синем под впечатлением знаменитого портрета художника М. В. Нестерова «Амазонка», написанного в этих же местах с его дочери в 1906 году. Вся небольшая повесть Сергея Круля написана ради этого портрета. Она состоит из трех глав, рифмующихся с тремя строфами романса «То, о чем ты грезила, понемногу сбудется…». Историческим фоном для главной героини служат уфимские улицы, Случевский сад, Воскресенский кафедральный собор и Иоанно-Предтеченское кладбище начала XX века. Минимальными средствами, но очень точно и эмоционально выписана автором купеческая семья Мокшанских: прямолинейный и неуклюжий глава семейства Иван Александрович, заботливая и любящая своих близких матушка Прасковья Игнатьевна и их сын, юный художник Петр Иванович. И все это служит раскрытию образа главной героини — гимназистки Софьи Овчинниковой. Интересно, что перед выпускным балом Иван Александрович покупает для Сони дорогое и красивое черное платье, напоминающее по цвету наряд нестеровской Амазонки, но героиня, верная своему обещанию возлюбленному, отказывается сменить свое скромное платье на дорогой наряд. Вероятно, помимо внешней сюжетной причины автор вложил в эту сцену еще и глубинный метафизический смысл, поскольку черный цвет связан в первую очередь с трауром, а синий в христианской традиции является богородичным цветом. Более того, в средневековой рыцарской поэзии даже существовало представление о том, что синий цвет и любовь — неразделимы. В чем же судьба уфимской гимназистки Сони близка образу Божьей Матери? Автор повести вкладывает мысли об этой преемственности в слова проповеди Евграфа Еварестова во время отпевания Сони в Воскресенском соборе: «Только Любовь делает людей людьми и приближает людей к Богу. Помянем, братья и сестры, незабвенную Сонечку, ибо она любила и пострадала во имя любви! И кто говорит, что Соня умерла, она жива, она среди нас, имеющий глаза да увидит ее»{Круль С.А. Девушка в синем: [повесть и рассказы]. Уфа: Вагант, 2009. С. 66.}.

Сергей Круль на основе уфимских реалий 1905 года сочинил светлую и добрую сказку о любви. И хотя большинство его героев трагически погибли, эта история не производит мрачного и безысходного впечатления, поскольку в ней в конечном итоге любовь побеждает смерть. И здесь автор близок к исторической правде. В последние годы были опубликованы воспоминания и письма уфимских гимназистов и гимназисток той поры, переживших множество испытаний в XX веке и разбросанных волею судеб от европейских столиц до Китая и Бразилии. Реальные истории этих людей, переживших ужасы Гражданской войны, голод 1921 года, испытания ГУЛАГа и Великой Отечественной, подтверждают, что лучшие из них вопреки всему сохранили свою юношескую любовь и веру предков. Поэтому «Девушка в синем» Сергея Круля воспринимается не только как фантазия на краеведческую тему, но и как своеобразная икона трагическому поколению уфимцев, унесенных ветром революции не только из нашего города, но и, к еще большему сожалению, из нашей современной культуры.

«Завещание помещицы» — последняя по времени написания повесть-антиутопия писателя, посвященная Ирине Ивановне Бекетовой, пожертвовавшей значительную часть своего состояния на восстановление целой уфимской улицы после большого пожара 1821 года. Сегодня трудно представить подобный поступок в среде супербогатых дам, как, впрочем, и мужчин, даже из тех, кто строго соблюдает все христианские обряды и искренне считает себя верующим. Удачей автора понести стало изображение будничности этого христианского подвига. Ирина Ивановна в этом произведении видит вещий сон о пожаре в каком-то городе, обильно и со вкусом завтракает, пьет чай, со старческой немощью ходит в ближайшую от ее подмосковного имения Зюзино церковь, выслушивает новость об уфимском пожаре от своего управляющего. А потом вдруг эта старушка оказывается в сгоревшей Уфе с пухлым портфелем денег и предлагает уфимскому губернатору М. А. Наврозову пожертвование, в десятки раз превышающее те, что были собраны с жителей Уфы и Оренбурга. Никаких психологических терзаний по поводу передачи на общественные нужды целого состояния в повести нет, как нет и самолюбования, и саморекламы. И в этом как раз и состоит главное отличие подлинной веры от внешней обрядности, ибо, как сказано: «Вера без дел мертва есть».

В повести впервые представлена современная Уфа не только как фон или стартовая площадка для путешествия в прошлое, как в прежних повестях, но как полноправный герой художественного произведения. Главный герой повести, молодой уфимский историк Иван Бекетов, родившийся в Уфе, окончивший там же исторический факультет и живо интересующийся историей родного города, узнает об уфимском пожаре 1821 года лишь после того, как на бывшей Бекетовской улице падает ночью в строительную яму, находит там странный люк и невероятным образом попадает в прошлое. Попав в прошлое, Иван Бекетов начинает жить двойной жизнью. Во внешней он продолжает ходить на работу, хлопотать о своей диссертации, вести привычную семейную жизнь, а во внутренней встречается с людьми из прошлого, пытаясь понять сегодняшнее время. Встретившись с отцом помещицы И. И. Бекетовой — симбирским купцом первой гильдии Иваном Семеновичем Мясниковым, он обсуждает с ним причины новой русской смуты. По мнению Мясникова, все беды от того, что русский человек потерял веру, себя перестал уважать. А без любви к родной земле нормальная жизнь невозможна. Бекетов потрясен глубиной прозрения купцом современной жизни. В свою очередь, он жалуется на беззаконие, несправедливость и отсутствие уважения к своей истории.

Основной болевой нерв повести — это равнодушие уфимцев к истории своего города. «Самое печальное, — говорит Бекетов, — что молодежи история не нужна». Одной из причин этого равнодушия автор видит в состоянии современной исторической науки. Устами Бекетова он с горечью замечает, что сегодняшняя наука отвергла логику и держится на вере как на трех китах. Проходя по современной Уфе, герой повести думает о том, что душа из города ушла, а люди остались и живут среди этой абракадабры. Робкую надежду на изменение ситуации к лучшему внушили Бекетову встречи с активистами уфимского «Архнадзора», отстаивающими перед городскими властями каждый готовящийся к сносу старинный дом. Но вскоре его ждало разочарование, когда лидер этой общественной организации Владимир Архангельский, подобно Понтию Пилату, смирился с ликвидацией последнего старинного дома на бывшей Бекетовской улице.

Особый интерес придает повести завещание помещицы Бекетовой и post scriptum к нему. В этом то появляющемся, то исчезающем послесловии заключена главная фантастическая идея о том, что улица, дарованная городу помещицей Бекетовой, будет жива до тех пор, пока на ней будет стоять хотя бы один дом той давней постройки. Когда же не останется ни одного дома, улица погрузится во тьму и исчезнет вместе с Уфой. Поначалу из текста повести видно, что сама помещица к этим строчкам была вроде бы непричастна, однако же она прозревает в конце повести — «…а все же юноша (Бекетов) этот был прав. А я его не послушала. Наказание мне будет через это. Господь не простит мне, не простит…»

Тогда кто же написал post scriptum и чему он служит? Главный герой повести Иван Бекетов говорит об этом так: «…этот уникальный документ, как я только что сегодня понял, зафиксировал основный закон сохранения жизни — сохранение исторической памяти. Без памяти нет народа, нет государства, нет цивилизации. Пропадет народ, если каждый раз будет начинить жить словно с чистого листа. И только память, историческая память поколений объединяет народ, держит его в преемственном единстве, добавляет силы, вселяет уверенность, помогает идти вперед…» И все это для того, чтобы «не дать Уфе обратиться в цивилизованный пустырь», надо спасать не дома, а души людей. Иначе в спасенных домах и храмах, из которых ушла прежняя жизнь, будут открыты офисы, музеи современного искусства и увеселительные заведения, что, может быть, будет даже хуже, чем современные постройки на месте снесенных, милых сердцу главного героя старинных домов. Но «многое в нашей жизни происходит не так, как мы того бы хотели — на то и история, чтобы извлекать уроки. Только вот пока это еще никому не помогло». И суровым предупреждением в конце повести звучат строки поэта Бориса Чичибабина: «Игра не стоит свеч, и грустно быть героем, ни богу, ни себе, не в радость и не впрок…»

Как-то весной мы собрались на высоком берегу реки Белой в доме-музее уфимского художника А. Э. Тюлькина. Цвела белая и классическая сирень, перед нашим взором открывались великолепные забельские дали, а мы слушали песни Сергея Круля об Уфе, о Случевском парке и Александровской улице. Далеко внизу неспешно несла свои воды Белая, так же как в давние времена, при былых людях и иных эпохах. И мне подумалось, что старая Уфа М. Нестерова и С. Аксакова не погибла. Захваченная воинствующим мещанством, мимикрирующим то под большевизм, то под национализм, то под нынешнее потребительское общество, она живет в душах настоящих аристократов духа, подобных Александру Тюлькину и Петру Храмову, которые любили Уфу и Россию больше себя самих и для которых искусство и литература были инструментом самопознания личности и народа, а не игрушкой для самовыражения. Свет от этих высоких душ ложится и на лучшие строки песен и книг Сергея Круля, который пишет не изворотливым умом, а любящим сердцем художественную летопись своего родного города.

Петр Федоров