горький юмор.

       Я уже рассказывал, что в соседней комнате подобралась «блатота»,  от которой начальники колоний видимо  просто избавились, чтобы они не портили атмосферу в их учреждениях. Несмотря на то, что их «шишкаря» Гнутого после  покушения на меня и лечения его раны, отправили опять в колонию, там мало что изменилось. Пили они беспробудно, играли в карты по трое суток без перерыва и при этом дрались ужасно – до полусмерти, но к врачам, а тем более к милиции не обращались.

       Один из них добыл где-то травлёный спирт с химзавода, «ужрался» и сдох. Родственников его никто не знал, сообщать было некому и   хоронить его тоже никто не собирался… Утром сообщили, что он в морге.  Двое из комнаты были очень сильно расстроены известием, потому что он им был должен: одному – карточный долг,  у другого  неоднократно брал - на бутылку…

    Поскольку причина была, послали одного за бутылкой, сели, помянули при чём у нас «сердобольных», то есть из нашей комнаты попросили  «взаймы без отдачи»  яиц  на закуску – мол «другана» помянуть. Ну, мы нехотя дали им десяток  яиц, вроде как в счёт поминок и забыли о них – о яйцах и соседях. Когда давали яйца,  кто-то из наших поинтересовался:

 -Не туфту вы гоните в честь первого апреля?

 -Да-ну! Кто ж такими вещами шутит? Крест на пузе химическим карандашом!

 Прошло может быть час или меньше и вдруг слышим за стенкой бешенный рёв в несколько глоток. Мы открываем дверь своей комнаты и слышим рёв ещё сильнее, потому что дверь соседней комнаты открыта в коридор. Мы подходим к этой двери и видим, что кто-то стоит в ней спиной к нам,  войдя в комнату, а находящиеся в комнате за столом и на кроватях, вытаращив глаза орут. Когда  стоящий  спиной обернулся к нам… нам тоже захотелось заорать, но сдержались, удивлённо переглядываясь. Это был «покойник», которого только что поминали…

 Он стоял на полусогнутых ногах и весь трясся. Глаза его были не совсем нормальными, но больше удивлёнными от такого приёма «сокамерников», как они называли друг друга. Наконец-то они успокоились и один осмелился промолвить:

 -А..а…а мы тебя только что помянули…

 -А мне оставили  с-с- суки?- стуча зубами прорычал он.

 -Так мы же не думали…

 - Ну, сгоняйте! Я задубел среди жмуриков в моргушке!

 -Да мы  в долг заняли чтоб тебя помянуть… по- человечески!

 -А меня по -человечески встретить  с того света вам за падло? Я воскрес! Ну… ну… ну хоть одеклон у кого есть?

 -Ну, раз воскрес, ладно! Я жертвую! -  сказал один, доставая флакон  одеколона из  тумбочки.

 «Покойник» вытряс содержимое в стакан и выпил не разбавляя, запил из чайника и сел, часто дыша, откинувшись к стенке, с облегчением закурил. «Сокамерники», да и мы стали его осматривать. Несмотря на лёгкий морозец на улице, наш «покойник» был одет в какую-то «бомжовую»  одежду на голое тело и даже войлочные ботинки были на босу ногу.

 -Ты где так приоделся?- спросили его свои.

 -Да я как очнулся, как поднял там хай! А моргушники пьяные, но  перепугались. Я говорю,  где одежда? Они говорят в топке сожгли. Дали  мне какие-то лохмотья со свеженького жмурика, а я и тому рад, лишь бы копыта утащить оттэда… А вот очнулся я… как?. Лежу… сначала я почувствовал, что замёрз…. Нет! Сначала я почувствовал, что мне подошву левой ноги страшно печёт. По улице шёл, вроде холодно было не пекло. А теперь вот опять,  как тогда печёт!..

 «Покойник» скинул с ноги бомжовый  войлочный ботинок и задрал к себе на колено левую босую  ногу, подошвой к себе.

 -Во!- воскликнул он, - Глядите! Номер! Ого-го-го! Двадцать один! Очко-о-о-о!- заорал он. – Гляньте! Ляписом номер выжгли на подошве! Вот с-суки!

 -Так что ж ты ругаешь их? Если б не номер, может и не проснулся бы!- сказал один «сокамерник».

 -Да! - поддержал «покойник», - День рождения у меня сегодня! Какое число сегодня?

 -Первое апреля!- подсказали ему.

 -О! Так что? Может это всё шутка? Да, нет! Вот же номер! Двадцать один! Очко!!!

 -Была бы тебе шутка, если б ты под нож в анатомичку попал!- сказал один «сокамерник».

 -Ага! – поддержал «покойник», - Повезло! Они так паскудно зашивают! Прямо через край! Я бы им руки поотрывал… потом…

 «Сокамерники» хохотали  сгибаясь в три погибели, а наши,  вздохнув,  пошли  назад в нашу комнату. Жалко - яйца напрасно пропали. Нам ещё неделю жить до получки…     

     А вот меня в начале апреля забирали в лагеря. Начинали всё с парашютной подготовки и с наземной лётной. Домой отпускали только на воскресенье. Я был настолько в растрёпанных чувствах, что в пору было хоть разорвись. И в общежитие надо, где без бутылки не обойдёшься. И к Татьяне надо…В субботу к вечеру я приезжал к Татьяне, ночь и день посвящал ей, а в воскресенье к вечеру приезжал в общежитие, ужинали с «сокамерниками», рассказывал им, делал фотографии до поздна, а утром рано уезжал на аэродром. Были обиды на меня у сестрёнок: Лены и Кати и у девчонок из Пятьсотвесёлого. Татьяна была против того, чтобы идти в гости в Пятьсотвесёлый вместе со мной. Там только её тёзка – Татьяна с моей автоматической линии, знала о нашей связи. Но если появиться в Пятьсотвесёлом, то все будут знать в цеху, а особенно в «Заточке». А там, я так понял, Татьяна стеснялась своего неравнодушного мастера. А может быть того, что я намного моложе её…А скорее всего – и того и другого! Так думал я.

     Однажды Татьяна предложила мне на майские праздники выбраться на природу. А чего нам выбираться? Прямо выйдя из двора, пройдя по склону Мечёткинской балки в сторону Волги, подальше от людей, поближе к воде и всё! Перед нами Волга, бушующая стоками из шандор Волжской ГЭС, вокруг весенняя, ещё не опалённая волгоградским солнцем трава, покрытая одуванчиками, а над нами нависли лозы цветущего шиповника с жужжащими пчёлами и шмелями! В голубом небе насмешницы чайки, подглядывая за нами, бессовестно хохочут, а мы…