Стольцев никогда не любил ноябрь. Особенно последнюю декаду. Одно дело поэтическое увядание и невероятная палитра ранней осени и совсем другое – скорбь и темнота, окутывающие природу в преддверии зимы. Это время походило на поле проигранной битвы, где павшие в борьбе за выживание листья устилали своими мертвыми телами все вокруг, и похоронить их было совершенно некому. Разве что по весне в Страстную неделю сердобольные дворники наконец предавали полегшее воинство заслуженной кремации. Даже от слов «о-павшая листва», казалось, не случайно веяло ратным лексиконом.

Несмотря на приступ предзимнего пессимизма, Глеб пребывал в превосходном настроении. Еще бы, последняя неделя самого ненавистного месяца в году выдалась на редкость удачной. Во-первых, удалось обезвредить убийцу. Во-вторых, Зинаиду Беляк не выперли из университета, и научное сообщество еще когда-нибудь скажет Глебу за это отдельное спасибо. В-третьих, профессор Буре покинет кафедру и университет, только когда сам захочет и с гордо поднятой головой.

Ну и самое главное. Разве в эту минуту в его объятиях не лежит прекраснейшая из женщин? О чем еще можно мечтать? О Болонье? О соблазнительном предложении Ди Дженнаро? Глеб посмотрел на подставленные ему для поцелуя губы и подумал, что Италия, пожалуй, может и подождать семестр-другой.

Откинувшись на подушке и все еще учащенно дыша, Марина запустила пальцы в его спутавшиеся волосы и прошептала:

– Значит, ты теперь и впредь будешь помогать распутывать всякие темные дела, а я у тебя буду кем-то вроде… э-э… мисс Ватсон?

Глеб приподнялся на локте, пристально взглянул в карие с зеленоватым отливом глаза и, собравшись с духом, предложил давно обдуманную альтернативу:

– А как тебе идея стать… э-э… миссис Холмс?