Без пятнадцати восемь утра заурчал мобильный. В трубке послышался хриплый голос Лучко:

– Глеб, здорово!

– Здорово!

– Хотел извиниться.

«Удивительное дело, – подумал Глеб, – я едва знаю капитана, а кажется, мы знакомы целую вечность. Нет, ради одного только „извини“ он бы никогда не позвонил. Видимо, есть новости. Любопытно какие?»

– Извиниться за что?

– За то, что не поверил тебе.

– А теперь, значит, веришь?

– Теперь верю. Прочитал отчет Семеныча. Кстати, тебе от него привет.

При упоминании о «министре внутренних дел» Глеб тут же почувствовал легкое недомогание в области желудка. Капитан перешел к делу:

– В отчете детально описан след на виске жертвы. Все, как ты и говорил. Семеныч сделал подробные фотоснимки. У тебя факс есть?

– Разумеется. – Глеб круглосуточно обменивался сообщениями всех мыслимых разновидностей с целой кучей корреспондентов по всему миру. – Запиши номер.

– Тогда я прямо сейчас пришлю тебе одно фото, сам все поймешь. Как получишь, перезвони. Пока-пока.

Лучко повесил трубку, но успел так заинтриговать Глеба, что тот даже не вышел на кухню за чашкой кофе – уж очень любопытно было поскорее взглянуть на снимок. Когда его безумно медлительный факсимильный аппарат наконец выплюнул страницу, Глеб нетерпеливо оторвал ее от бумажного барабана и перевернул изображением вверх. Он обвел картинку внимательным взглядом и обомлел…

* * *

Будильник на тумбочке зазвенел, как обычно, ровно в восемь. Издаваемый им писк был самым гадким звуком в мире. Ни скрип зубов, ни даже скрежет металла по стеклу ни в какое сравнение тут не шли. Звонок был не просто мерзким – он был мерзиссимо, как сказал бы обильно пересыпающий свою речь итальянскими и псевдоитальянскими словечками ее новый пациент Глеб Стольцев. Ну-ка, ну-ка! Марине впервые за годы регулярных утренних мучений пришла в голову мысль осмотреть будильник «Панасоник» с тыльной стороны. Точно! MADE IN CHINA! Как же это я раньше не догадалась? Теперь все понятно. Китайцы – известные специалисты в области изощренных истязаний, от пытки водой, капающей на выбритое темечко, до специально подобранных звонков будильника. Причем наверняка делают это совершенно сознательно: испорти человеку утро – и весь день насмарку. Вот так они и подрывают западную цивилизацию изнутри.

«Хотя какая мы, на фиг, западная цивилизация»? – продолжала недовольно размышлять Марина, для которой утро вообще и подъем с кровати в частности всегда были тяжелым испытанием. Особенно после разрыва с Гошей. Он единственный из всех мужчин, когда-либо деливших с ней ложе, смог это прочувствовать и научился виртуозно подслащивать ежеутреннюю горечь пробуждения. Гоша почти всегда успевал проснуться первым и выключить будильник только затем, чтобы растормошить любимую ласками и прочими приятными глупостями. Надо же, после их расставания прошло уже полгода, а она так и не привыкла просыпаться одна.

Марина наконец оторвала голову от подушки, приняла душ, выжала в стакан два апельсина и включила кофеварку. После пары глотков крепкого кофе утро, как правило, уже не казалось таким отвратительным. Затем она раскрыла ноутбук, который никогда не выключала, а только переводила в спящий режим. В отличие от нее самой компьютер проснулся почти мгновенно и бодро зашелестел жестким диском. Первым делом Марина, как обычно, проверила почтовый ящик. Кроме привычного спама она нашла два письма от коллег, одно от подруги и еще одно от совершенно нового адресата. Марина открыла это сообщение первым. Оно оказалось от Глеба Стольцева и заключалось всего в четырех строчках:

В памяти всплыло позаимствованное из латыни французское слово perdre, означавшее «проигрывать, терять, терпеть поражение». Получалось: «Пришел, увидел, проиграл». А может, так: «Пришел, увидел и пропал»? Да, так выходило куда поэтичнее. Марина сразу вспомнила их вчерашнее расставание. Она ведь знала, к чему может привести физический контакт со Стольцевым, но все равно зачем-то чмокнула его на прощание. Интересно, что он почувствовал? Она, конечно, постаралась сосредоточиться и поставить блок. Но вот сработал ли он?

Впрочем, поцелуй – лишь один из допущенных ею вчера просчетов. Ведь согласно азбучным истинам профессиональной этики, психолог вообще не должен вступать в какие бы то ни было личные отношения с пациентом. Даже с бывшим. Ладно, она совершила ошибку, она ее и исправит.

Закусив уголок нижней губы, Марина задумчиво посмотрела на экран. А стихи Глеба, кстати, милы, ничего не скажешь. Стоп, а вдруг эти строчки не его? Может, цитата? Марина тут же ввела четверостишие в поисковую строку «Яндекса». «Яндекс» авторитетно сообщил, что искомая комбинация слов нигде не встречается. Значит, сам написал. Тут она обратила внимание на электронный адрес отправителя: [email protected]. Любопытно. У Стольцева есть персональный интернет-сайт? Марина с внутренним трепетом набрала адрес www.stoltsev.ru. Она очень боялась увидеть один из многочисленных памятников человеческому тщеславию, которыми просто кишит Всемирная паутина, но вместо этого попала в виртуальный храм науки.

У сайта было аж четыре версии: русская, английская, итальянская и даже латинская! Он оказался целиком посвящен истории и научным работам Глеба, которых, к Марининому удивлению, оказалось больше тридцати, причем львиная их доля вышла в солидных зарубежных изданиях. Марина даже почувствовала легкий укол профессиональной зависти: все ее собственное научное наследие исчерпывалось двумя давнишними статьями в «Вестнике практической психологии».

Разбираемая любопытством, она ввела в поисковик фамилию Глеба сначала кириллицей, а потом и латиницей. Так и есть. Целая куча ссылок на самые разнообразные ресурсы, посвященные археологии и античной истории. А один линк даже привел ее на страницу весьма уважаемого британского журнала, где приводилась вызвавшая научную полемику цитата из работы российского антиковеда по имени Gleb G. Stoltsev.

«Да он просто Геродот какой-то!» – подумала Бестужева и задумчиво уставилась на оставшуюся на дне чашки кофейную гущу. Мозги всегда были ее самой чувствительной эрогенной зоной.

* * *

Просмотрев полученный факс, Глеб дрожащими пальцами набрал мобильный номер Лучко.

– Алле, Виктор, это то, что я думаю?

– Ну, что творится в твоей ученой голове, мне неведомо, зато у меня на столе лежит официальное заключение. Тебе зачитать?

– Ты еще спрашиваешь?

– Тогда слушай. Эксперты утверждают, что пятно на виске Грачева очень смахивает на… Одну секундочку… – Было слышно, как капитан, чертыхаясь, то ли копается в груде папок с делами, то ли шарит в ящике какого-то безразмерного стола. Затем Лучко продолжил, явно читая по бумажке: – «…След на височной области очертаниями и формой напоминает аверс античной монеты. Судя по надписи и изображению, а также исходя из размеров, типа и высоты шрифта, которым сделана надпись, можно предположить, что это, – тут капитан сделал эффектную паузу, – древнеримский денарий». Античность – это же по твоей части, не так ли?

Потерявший дар речи Глеб так и не успел ничего ответить, а Лучко как ни в чем не бывало продолжил:

– «…Последовательность хорошо различимых символов, очевидно, является фрагментом надписи, вычеканенной на латинском языке».

У Глеба захватило дух. Невероятно, но его предположение подтвердилось: оттиск на коже юноши получился гораздо четче, чем на его собственной. Оно и неудивительно: живая кожа почти моментально разглаживается, в отличие от… Тут перед глазами снова всплыли события в морге, но Глеб сразу же постарался отогнать эти воспоминания.

– Античная монета? – переспросил он. – Очень любопытно. Но с какой стати бить человека в висок антикварным предметом, да еще совсем не предназначенным для драки?

– Без понятия. Я хотел у тебя спросить. Кто из нас историк-античник?

Неожиданные познания следователя в академическом жаргоне приятно удивили Глеба.

– Ну спасибо за доверие. Готов завтра же изучить фото и изложить свои соображения.

– А может, ты еще и прокатишься со мной в гости к нашим экспертам на Петровку?

– Да куда я теперь от тебя денусь? – со вздохом ответил Глеб.

Они договорились, что Лучко заедет завтра в половине девятого утра.

После разговора с капитаном Глеб принялся фантазировать насчет перспектив своего участия в расследовании и вдруг понял, что кроме жажды справедливости им овладел азарт ученого, мало в чем уступающий охотничьему. Найти любой ценой – вот лозунг истинного исследователя. Конечно, Глеб и дальше станет помогать капитану. Тем более что всякий историк в душе немного детектив.

Буре нередко говорил, что их работа часто напоминает сыск-ное дело, с той лишь разницей, что у сыщика имеется целый ряд преимуществ. Во-первых, он находится на месте преступления, а во-вторых, живет в одно время с преступником и примерно представляет себе его психологический портрет. Историку же, в отличие от сыщика, приходится распутывать клубок событий, от которых его отделяют века или даже тысячелетия. За это время образ мышления человека претерпел не меньшую эволюцию, чем развитие средств передвижения или связи. Сравните римскую колесницу с нынешним авиалайнером – и вы получите приблизительное представление о том, как с тех пор изменились и сами люди.

Буре – так тот вообще любил говорить об истории как о череде событий, случившихся в каком-то другом измерении и которые невозможно адекватно оценить сегодняшними мерками. Он даже придумал специальный термин: «параллельно-дисинхронный мир». Профессор любил повторять, что приоткрыть завесу тайны, окутывающую давно забытое событие, – все равно что сложить головоломку в полной темноте. Достаточно припомнить противоречивость версий относительно гибели Атлантиды или обстоятельства загадочной смерти Александра Великого, чтобы понять, что вся мировая история – сплошной детектив.

В итоге этих размышлений Стольцев пришел к выводу о том, что абсолютно согласен со старшим другом и наставником по всем пунктам, кроме последнего. Он искренне считал, что великого завоевателя сгубило не коварство таинственных недругов, а банальный «скифский порок» – так греки метко называли нездоровую страсть к неразбавленному водой вину, еще тысячелетия назад справедливо заклеймив наших далеких предков алкашами. Если верить летописям, македонский царь накануне своей загадочной смерти всего за один день посетил аж два застолья. Изрядно выпив на первом сабантуе, Александр, согласно хроникам Диодора Сицилийского, во время второй вечеринки «обильно наливал себе неразбавленного вина», а под конец поднял и до дна выпил «большой Гераклов кубок» – а это, между прочим, по разным оценкам составляет от четырех до пяти литров! Так стоит ли удивляться тому, что прямо посреди пира царь взял и «внезапно» занемог?

* * *

Сразу после лекций Глеб отправился в кафе, где его уже поджидал Буре. Они часто перекусывали вместе, обсуждая последние события. Профессор как всегда выглядел комильфо: безупречный синий блейзер, светло-бежевые брюки из тонкой шерсти, белая сорочка и галстук-аскот, в повязывании которого Буре не было равных. Нынче аскот чаще именуют шейным платком, но не вздумайте так выразиться в обществе Буре. Он был бы глубоко оскорблен, ибо носил этот элегантный аксессуар исключительно как галстук, мягко затянутый прихотливым авторским узлом. «Тотальный денди», как звал его Глеб, был донельзя утончен, деликатен, воспитан и при этом прямодушен, бесстрашен и непримирим к грубости и любой несправедливости. Профессор кидался отстаивать свои принципы с горячностью молодого человека, хотя в этом году справил шестидесятипятилетний юбилей.

Буре заказал плотный обед из трех блюд. Глеб ограничился лишь крепким кофе. Артистично расправившись с первым, вторым и третьим, профессор отложил приборы и внимательно взглянул Глебу в глаза.

– Вы выглядите встревоженным, друг мой.

– Что верно, то верно. Дидаскале, я даже не знаю, с чего начать.

Борис Михайлович в свое время был научным руководителем Стольцева, и с тех пор Глеб нередко обращался к нему на древнегреческий манер: «дидаскале» – звательный падеж от слова «учитель». Так обращались к Христу его ученики в текстах Евангелия, что, конечно, весьма льстило профессору.

– Рекомендую начать с самой сути, – предложил Буре.

– Ну, если по сути, то после травмы я стал видеть и чувствовать чужие мысли.

Глеб испытующе посмотрел на коллегу. Ноль эмоций – Борис Михайлович всегда был блестящим игроком в покер. Хорошо. Теперь можно в подробностях.

– Даже нет, скорее не мысли, а некие, если можно так выразиться, мультимедийные образы. Я могу, представьте, видеть картины, чувствовать запахи, слышать звуки и испытывать самые разнообразные ощущения, уже когда-то кем-то пережитые.

Глеб снова всмотрелся в собеседника. В глазах профессора можно было прочитать все что угодно, кроме недоверия.

– И как же это происходит?

– Это случается при физическом контакте с человеком или предметом. Надо только научиться сосредоточиваться, чем я сейчас и занимаюсь. Хотя все это, признаюсь, порядком изматывает.

Профессор понимающе кивнул.

– А может, для начала стоит поучиться искусственно снижать остроту этого нового для вас органа чувств? В вашей ситуации это было бы очень полезно.

– Да, вы абсолютно правы. Мой психолог тоже об этом все время говорит.

– Психолог? – В голосе Буре впервые с начала разговора почувствовался легкий намек на удивление. Борис Михайлович прекрасно знал: Стольцев не из тех, кто любит поплакаться в жилетку, и уж если он позволил себе прибегнуть к посторонней помощи, значит, ему действительно приходится туго. – Голубчик, не стоит так переживать. Ведь у вас появилась новая способность. Причем уникальная.

– Да я сплю и вижу, как бы мне избавиться от этой уникальности.

– Друг мой, советую тщательно все обдумать. Не стоит резать курицу, несущую золотые яйца.

– Что вы имеете в виду?

– Мне представляется, что этот необычный дар может принести самые неожиданные плоды.

– Каким образом?

Буре задумчиво потеребил свою бородку.

– Уверен, время подскажет. Но, прежде чем думать о том, как избавиться от такого дара, для начала стоит хотя бы разобраться, в чем, собственно, он заключается. Я имею в виду чисто научный аспект.

А это и впрямь толковая мысль. Глеб приободрился.

– Да, было бы здорово, но как это сделать?

– Мы же с вами, батенька, не в кочегарке работаем, а в крупнейшем научном центре. Давайте попробуем привлечь коллег с соседних факультетов. Начнем с физфака или биофака. Хотя, пожалуй, нет. По университету пойдут ненужные слухи. Люди боятся всего, чего не понимают. – Тут Буре ударил в ладоши. – Эврика! Давайте съездим в ФИАН, он же здесь рядом, на Ленинском. У меня там, можно сказать, связи.

Конечно, Глеб был в курсе, где находится знаменитый Физический институт Академии наук, из стен которого вышли как минимум с десяток нобелевских лауреатов. Да, идея и впрямь неплохая. Опять же шанс утечки информации куда ниже. Глеб очень стеснялся слова «экстрасенс» и не хотел, чтобы в него тыкали пальцем – тем более студенты.

– А к кому мы там пойдем?

– К одному очень серьезному ученому.

– Да серьезные ученые меня просто на смех поднимут.

– Серьезные ученые вообще редко смеются, в особенности когда речь идет о неизученных явлениях науки. Нет, я уверен, такой разговор будет и вам полезен, и любопытен академику.

– Академику?

– Сюрприз, сюрприз.

– Вы думаете, он станет тратить время?

– Как миленький. – Буре хитро подмигнул. – Академик – мой сосед по даче. Недавно затеял перестройку и завалил мой забор. Так что за ним должок.

* * *

Оставив утреннюю почту без ответа, Бестужева весь день ломала голову над тем, что написать Стольцеву. Поздно вечером она подсела к ноутбуку, понимая, что дальше тянуть нельзя. После мучительных раздумий Марина решила отшутиться. Медленно, несколько раз переправляя написанное, она напечатала:

С минуту рассеянно поглядев на результат, Марина нажала на иконку «Доставить». Однако уже через секунду ей показалось, что послание вышло чересчур холодным и даже жеманным и что письмо Стольцева заслуживает совсем другого, куда более теплого ответа. Марина поспешно открыла папку «Исходящие» в надежде остановить отправку, но на ее глазах злосчастное сообщение самым подлым образом стремительно упорхнуло в бездонное чрево Всемирной сети.

* * *

Стоя у зеркала, Стольцев отрабатывал всевозможные способы уклонения от физических контактов во время передвижения по университету. Во-первых, он приучал себя все время что-нибудь носить в обеих руках. Например, портфель и пару книг. Для большинства людей этого оказывалось достаточно. Но не для всех. К тем идиотам, которые, даже видя, что обе руки заняты, все равно лезли с рукопожатиями, приходилось применять другие приемы. На этот случай Глеб специально купил в аптеке броский ярко-синий неопреновый бандаж, покрывавший запястье, часть ладони и весь большой палец. Всякий раз, когда кто-то проявлял излишнюю настойчивость, Глеб с виноватым выражением лица поддергивал рукав пиджака, демонстрируя бандаж. Если и это не помогало, в ход шла заранее отработанная гримаса боли, наглядно иллюстрирующая всю глубину мучений «потерпевшего». Ее-то Глеб сейчас и репетировал. Он донельзя наморщил лоб и страдальчески сощурил глаза. Да, вот так неплохо.

Он допоздна не выключал компьютер, надеясь получить ответ от Бестужевой. Письмо пришло только в одиннадцатом часу вечера. Глеб не без волнения открыл его. Какое разочарование! Нет, понять она, конечно, поняла, но почему-то решила свести все к шутке. Может, он был слишком напорист? Ладно, притормозим. Не зная, как ответить на полученную отписку, Стольцев выключил ноутбук и уселся доедать поздний ужин. Вино, буквально пару минут назад восторгавшее его тончайшим букетом, в одно мгновение утратило всю свою прелесть.