Если в расписании за дневными лекциями шли еще и вечерние, то преподавателю в промежутке имело смысл основательно подкрепиться. Несмотря на все свое гурманство, Стольцев отнюдь не гнушался университетского общепита, чей относительно щадящий прейскурант приятно контрастировал с безбожной дороговизной окрестных забегаловок. Лучше поесть дешево и невкусно, чем дорого и невкусно, сам себя увещевал в таких случаях Глеб. Разделявший этот практицизм Буре почти всегда составлял Стольцеву компанию. Но иногда, по какому-то особому поводу, они покидали университетский городок и азартно опробовали то одно, то другое близлежащее злачное заведение из тех, что, подобно бабочкам-однодневкам, пачками открывались и почти тут же закрывались, уступая место очередным незадачливым соискателям призрачных мишленовских звезд.

Надо сказать, что бытующее в народе мнение о невысоких доходах преподавателей в общем и целом соответствовало действительности. Так обстояло дело во все времена. Социальный статус педагога никогда не был особенно высоким. Не зря же наши античные предки в случае, если переставали поступать известия о жизни какого-либо человека, говорили о нем, что он «либо умер, либо стал учителем». И тем не менее молва, как всегда, была права лишь отчасти.

Если брать исключительно размер одной только зарплаты, то могло сложиться впечатление, что увешанные научными титулами умники и умницы трудятся сугубо за идею. Однако это было не так. Далеко не все преподаватели были готовы довольствоваться малым. Справедливости ради надо признать, что добрая половина предпочитала отработать от сих до сих, не хватая звезд с неба. Но встречались и такие, кто хотел большего. А возможности финансового благополучия просто витали в воздухе. Кто-то предпочитал тихо-мирно писать учебники и научные монографии, кто-то, закончив лекции, до глубокой ночи бегал по жаждущим поступления абитуриентам, кто-то с увлечением готовил к защите аспирантов — не в этом суть. Главное, что университет давал не чурающемуся тяжелой работы человеку стопроцентный шанс преуспеть. Наименее ленивые преподаватели могли не только позволить себе мелкие радости вроде того, чтобы провести десять зимних дней в Альпах и пятнадцать, а то и все двадцать — на ласковом Средиземноморье, но и всерьез подключались к погоне за куда более основательными потребительскими мечтами — как движимыми, так и недвижимыми. А Буре, регулярно продававший книги всемирно известным издательствам, тот вообще на прошлой неделе отселил младшую дочь в отдельную квартиру в центре Москвы, даже не взяв кредит в банке. Подобную роскошь вряд ли мог бы себе позволить иной профессор какого-нибудь Гарварда или Йейля.

Собственно, именно это событие и послужило поводом для сегодняшнего похода в только что открывшийся ресторан греческой кухни под названием «Итака». По слухам, в этом концептуальном заведении гостям, по примеру древних, полагалось возлежать на специальных ложах.

— Мне не терпится поделиться с вами новостями, — признался Глеб, откидываясь в положение, более подходящее для сна, чем для трапезы.

Заказав еды и по бокалу вина, они с хохотом выпили за пусть не очень удачную, но все же смелую попытку реконструкции античного застолья. Глеб в нетерпении принялся подробно пересказывать коллеге разговор с реставратором. Буре слушал с большим вниманием, изредка задавая вопросы или вставляя комментарии.

— Одурманивающий эффект? Кто бы мог подумать.

— Да, похоже, икону снабдили чем-то вроде системы защиты от взлома. Только через полторы тысячи лет ее действие несколько ослабло.

— Н-да. Византийские штучки.

— Это еще не все. — Глеб развернул полученную от реставратора фотографию. — По словам Лягина, изображение на спрятанной под воском тряпице очень напоминает картинку, которую они в свое время получили при рентгеновском сканировании.

Буре нацепил очки и склонился над снимком.

— Мне кажется, я могу различить центральную фигуру и еще несколько вокруг.

— И что это, по-вашему?

Борис Михайлович повертел снимок в руках, рассматривая его под разными углами.

— Хм, похоже на Иисуса с апостолами.

— Христос? Но тогда почему его замазали?

Профессор затеребил изящно стриженную клинышком бородку, что было верным признаком волнения.

— Есть у меня на этот счет одно соображеньице.

Сняв очки и воспользовавшись ими наподобие лупы, Буре стал пристально разглядывать какой-то фрагмент изображения.

— А что, если это древняя икона-апокриф? — взволнованно предположил он.

— Но в чем может заключаться ее апокрифичность?

Хитро прищурившись, профессор пожал плечами:

— Мы можем лишь строить гипотезы.

— Какие, например?

— Ну вот так навскидку предположу, что на иконе может быть изображено не совсем каноническое число апостолов.

Вновь склонившись над фото, Буре вскоре опять принялся почесывать бородку.

— А может быть, цвет кожи Христа? Только представьте, какой бы это вызвало резонанс, — заговорщицким тоном предположил профессор. — Да, батенька, вам предстоит раскусить прелюбопытнейшую загадку, ничего не скажешь. — Оставив наконец бороду в покое, Борис Михайлович переключился на узел своего галстука-«аскота». — Помните перекочевавшее в латынь греческое слово «энигматист»?

Глеб кивнул:

— Разумеется. Так называли того, кто либо загадывает, либо разгадывает загадки.

— Совершенно верно. Так вот, мой друг, отныне в связи со всей этой более чем запутанной историей с похищенными иконами, думаю, будет вполне справедливо величать этим древним словом вас.

— Энигматист, говорите? Хм, почему бы и нет. Я ведь обожаю всякие загадки да головоломки.

— И не вы один, — со значением констатировал профессор, точными, выверенными движениями разделывая рыбу.

Клятвенно пообещав держать Бориса Михайловича в курсе любых новостей касательно исчезнувших икон, Глеб тоже взялся за вилку и нож.

Меню, несмотря на античный антураж заведения, как ни странно, оказалось довольно современным, что, несомненно, стоило бы отнести к недоработкам учредителей. Стольцев и Буре, одинаково помешанные на изучении рецептов древней кухни — увлечении, которое они промеж собой называли палеокулинарией, — уже бывали в парочке мест, где можно было не только погрузиться в античную атмосферу, но и отведать соответствующие блюда.

Борис Михайлович наиболее любопытным из подобных заведений назвал афинский «Археон-Гевсис», где помимо сидячих мест тоже имелся зал для еды лежа. Но главной достопримечательностью этого ресторана он считал отменную еду.

Глеб, в свою очередь, припомнил римский ресторан, предлагавший банкетное обслуживание, имитирующее древнеримские пиры. Как-то по окончании симпозиума организаторы пригласили его на тематическую вечеринку, где накрытые среди величественных римских развалин столы ломились от любимых яств Цезаря, Катона и Ювенала. И хотя далеко не все археоблюда имели изысканный с современной точки зрения вкус, тот пир остался в памяти Глеба одним из самых любопытных застолий из всех, что ему удалось когда-либо посетить.

Впрочем, что в Риме, что в Афинах меню было порядком «причесано» в соответствии как с гастрономическими, так и этическими воззрениями сегодняшнего дня. Буре же и Стольцев, напротив, были ярыми поборниками чистоты жанра и пытались в домашних условиях экспериментальным путем воссоздать как можно более аутентичные рецепты. А ведь не каждый, кто вступал на шаткую стезю палеокулинарии, был способен дойти до конца. Часть заветов, оставшихся нам от античных поваров, выглядели как минимум спорными и отдавали кулинарным экстремизмом. Взять хотя бы жареные соловьиные языки или запеченные вульвы свиньи.

В доказательство своего умозрительного тезиса Глеб мысленно разложил запеченные вульвы по тарелкам. Как и следовало ожидать, вышло не особенно аппетитно.

Мерный стук вилки и ножа Буре вернул Глеба к действительности. Он дожевал резинового на вкус кролика, лишний раз убеждаясь в том, что, как и абсолютное большинство остальных столичных ресторанов, «Итака», выбирая, чем впечатлить избалованного посетителя — по-настоящему вкусной едой или оригинальностью интерьера, — опрометчиво склонилась к последнему. Нет, Улисс сюда больше не вернется.

Продолжая прокручивать в голове детали разговора с Марией Ильиничной, Лучко внутренне согласился с тем, что точную карту маршрута для воров в принципе мог изготовить любой посетитель, единожды пройдя по извилистым коридорам запасников галереи с миниатюрной видеокамерой. Так что в этом смысле она права. Составитель карты мог не иметь к Третьяковке никакого отношения. Но он уж точно должен быть как-то связан с русским искусством. Допуск в запасники обычно получают только специалисты да журналисты. Надо будет проверить и эту последнюю версию насчет представителей СМИ.

Кстати, автором карты мог запросто оказаться и Пышкин. Он наверняка неоднократно здесь бывал. Интересно, какое еще отношение ко всему этому он имеет? Так или иначе, ордер на обыск уже получен. Завтра утром и узнаем.

Несмотря на усталость, под конец дня капитан все-таки решил снова заехать в морг. Нейтрализовав вечно беременную Сисю заранее приготовленным угощением, капитан беспрепятственно прошел внутрь. Увлеченно похрустывая отступным, собачонка так ни разу и не гавкнула.

Колдовавший над очередным телом Семеныч хмуро поинтересовался:

— От Сиськи-то чем откупился?

— Косточкой, — чистосердечно признался следователь.

— Ладно, проходи, садись.

Сделав небольшой перерыв и заварив свой фирменный «чай», Семеныч затянулся сигаретой.

Лучко заерзал на стуле.

— Ну, что ты мне расскажешь?

Судмедэксперт задумчиво выпустил нешуточный клуб дыма и, казалось, от души любовался своим произведением, с интересом наблюдая за тем, как рассеивается причудливое облачко.

— Толком не за что зацепиться, — до конца насладившись таинством исчезновения дыма, констатировал судмедэксперт.

— И все-таки?

Семеныч потянулся за отчетом и надел очки.

— Колото-резаная рана, следствие удара острым предметом. Судя по выраженному осаднению нижнего края, удар наносился под острым углом, снизу вверх. Раневой канал глубокий, соответствует длине лезвия более двадцати сантиметров…

— Двадцати?

Лучко для наглядности развел ладони.

— Недетский ножичек, — согласился Семеныч.

— Угу. А причина смерти?

— Острая потеря крови.

— Ладно. Что еще?

— Если обычно у ножей хорошо заточенное острие и тупой обух, то данное орудие убийства было обоюдоострым.

— Как кинжал?

— Я бы сказал, как некоторые кинжалы. Далеко не все из них затачиваются с обеих сторон.

Небрежно стряхнув с сигареты пепел, Семеныч снова глубоко выдохнул и какое-то время любовался поставленной дымовой завесой.

— Да, есть еще кое-что. В нижней части раны видна небольшая ссадина, скорее всего, оставленная перекрестием.

— То есть воткнул так воткнул, по самую рукоятку?

— Я не к тому. Несмотря на острый угол, под которым был нанесен удар, очевидно, что перекрестие имеет несимметричную форму, а это относительная редкость для обоюдоострого оружия.

— Какие будут предположения?

Семеныч отхлебнул из кружки:

— В самом начале моей карьеры я, как ты знаешь, был хирургом. И по распределению попал не куда-нибудь, а во Владивосток. Так вот, по большим государственным праздникам, а также в дни возвращения тихоокеанских флотилий из походов моряки обычно давали себе волю после многомесячного сухого закона на корабле. Это неизбежно приводило к конфликтам, которые пьяные офицеры иногда пытались решать при помощи табельного оружия.

— Думаешь, кортик?

— Очень похоже.

Выйдя из морга и набрав в легкие свежий воздух, капитан серийно расчихался. Так происходило всегда, когда в мае зацветала какая-то вредная для его организма гадость.

Поскольку врачи так и не сумели выделить подлый аллерген, Лучко уже не первый год вел самостоятельное расследование. Будучи профессионалом, он подошел к проблеме по всем правилам сыскного дела. Постепенно сужая круг подозреваемых, капитан надеялся рано или поздно вычислить злодея. Косо поглядев на одуванчики, будто притаившиеся в засаде и только и ждущие, чтобы, словно гранатами, забросать пыльцой беспечных пешеходов, он отправился на стоянку, продолжая размышлять о результатах вскрытия.

Кортик? Хрупкое, тонкое лезвие, неудобная рукоять. Очень странный выбор. Но Семенычу можно верить. Помимо огромного опыта, судмедэксперт обладал врожденным чутьем. Хм, выходит, оружие офицера? Хотя нынче при желании можно купить все что угодно. Главное — знать где.

Сделав пометку в ежедневнике — не забыть пробить по базе все происшествия, в которых фигурируют кортики, — и аккуратно сложив на заднем сиденье пиджак, Лучко вырулил со стоянки и, влившись в автопоток, медленно поехал по цветущему бульвару.

Снова чихнув, капитан плотно прикрыл окно и с подозрением посмотрел на усыпанную сережками ольху. Та вся затрепетала — то ли от тяжелого взгляда, то ли от внезапно налетевшего ветерка.