— Что? — переспросил профессор. — Куда уезжаю? В Женеву, на конференцию.

Я стоял у двери, смотрел на него во все глаза.

Мой старик, седой, редковолосый, в голубых молодежных джинсах, в мохнатой безрукавке, в клетчатой рубашке с расстегнутым воротом, складывал аккуратно в распахнутый на столе чемодан что-то плоское в целлофане, клеенчатые папки, перекладывал, надавливал, чтоб поместилось.

Это был никакой не старик! Крепкий, быстрый, хотя ему ведь стукнуло уже шестьдесят! Ведь уже стукнуло! Да и болен он был, и, правда, ходить не мог.

— Это чудо, — словно отвечая мне, он повернулся к нам, Гарик уже выглядывал у меня из-за спины. — Это чудо! Помог комплекс в конце концов, замечательное это лекарство. Суставы не болят, тьфу, тьфу.

— Ох, от души! — сказал я. — Слава Богу.

Ведь еще только три дня назад действительно несчастный, он полулежал, но не в кресле, а на стуле с подушкой, так легче, запахнув халат, вытянув больные ноги, старый-старый, бедный мой старик.

— Ну что ж, ребята дорогие, что ж, — печально сказал профессор Николай Дмитриевич, — будем прощаться. За мной заедут. Получается, могу как-то ходить, но, если честно, еще не очень ловко себя чувствую, а вдруг опять, нет, тьфу, тьфу. Отсюда раньше, вы ж знаете, Павел, в город пешком, моя прогулка, каждый день, сколько сил прибавляет. Но… Павел, телефон у меня отключили, в ближайшее время меня уволят, это абсолютно ясно, благо предлог — на пенсию. Но отсюда сейчас в город и хода нет. Здесь уже всем объявили. Но это лишь начало, не то еще будет. Стоп, погодите, а как же вы, Павел? Павел, с собой у вас документы, паспорт, еще что, заграничный?

— Теперь я, Николай Дмитриевич, все документы с собой ношу.

— И у меня паспорт, — выступил вперед Гарик. — И меня возьмите, возьмите меня отсюда! Как племянника, может…