Старые амазонки клялись, что они не раз видели Пана. Жрицы храма уверяли, что козлоногий бог полей и лесов постоянно живет там, где река Фермодонт огибает город огромной подковой – на лесистом полуострове. Говорили, что Пан появляется в прибрежных камышах, он садится на старую иву, что склонила свои ветви над водой, делает из тростника свирель и всю ночь играет протяжные, грустные мелодии.

Здесь, на этом полуострове, амазонки построили паннорий. Сюда четыре года назад поместили Кадмею и Мелету. Кажется, это было недавно… Как неудержимо катится время. Годейра, одна, без свиты, тайком пробирается на полуостров, чтобы взглянуть на дочь. Царице это удается очень редко. Простым амазонкам – никогда. Пять лет малышка скрыта в паннории от посторонних глаз. Она не знает материнской ласки. Приучать ребенка к нежности – только портить его. Девочка так и не узнает вкуса материнского молока, ее вскормят козьим». Говорят, что оно полезнее всякого другого. И еще говорят жрицы: суровость – лучший воспитатель. И поэтому здесь одинаково относятся к каждому ребенку, будь это дочка царицы, кодомархи или самой бедной гоплитки.

Годейра знает: ее дочь научилась сидеть на спине лошади раньше, чем ходить. Кадмее исполнился год, когда ее посадили на коня и дали в ручонки две пряди из гривы. Однажды царица видела, как Кадмея упала с лошади. Годейра тогда улыбнулась: это хорошо, теперь ее дочка будет знать, что держаться нужно крепче. Ходить Кадмея научилась на втором году.

Царицу встретила Лаэрта – хозяйка паннория.

– Ты давно не была у нас, Великая, – сказала Лаэрта. – Наверное, больше года.

– Было много иных забот, да и что скажут люди, если узнают.

– Священная уже выговаривала мне.

– Ты сказала ей, что царица должна знать, как воспитывают амазонок?

– Говорила. Она ответила, что это забота храма.

– Здорова ли Кадмея?

– Слава богам, все идет хорошо.

– Приведи ее одну. Я хочу поговорить.

– Я бы не советовала. Девочки уже многое понимают. Они сразу спросят: почему Кадмею? Лучше я пошлю ее с Мелетой. Они неразлучны.

Девочки вбежали в комнату Лаэрты, остановились у порога. Увидев незнакомую женщину, они вопросительно глянули на хозяйку. Лаэрта сказала тихо:

– Перед вами, девочки, царица Фермоскиры. Поприветствуйте ее.

Девочки опустились на колени – так их учили встречать Великую. Склонив головки, они ждали.

– Подойдите ко мне, – ласково сказала Годейра. – Я разрешаю вам сесть рядом.

Девочки несмело подошли к царице и сели на скамью напротив. Они широко открытыми глазами смотрели на Годейру. Для них Священная и Великая – богини. В их сознании они рядом со всеблагой Ипполитой.

– Что вы сейчас делали?

– Учились садиться на Менаду, – ответила Кадмея.

– Кто это – Менада?

– Кобыла. Она старая-старая, – уточнила Мелета.

– Вот как? Вы уже сами садитесь на коня?

– Давно. Мы же старшие.

Царица рассмеялась, разглядывая малышек. Девочки босы и обнажены. Нагота привычна дочерям Фермоскиры. С пеленок они приучены к жаре, холоду, ветру и дождю. Маленькая амазонка знает: хитон ей выдадут, когда исполнится десять лет. А пока следует ходить обнаженной, спать на циновке, подложив под голову кусок свернутой кошмы, и с утра до вечера готовиться к боевой жизни.

Увидев, что царица рассмеялась, девочки немного осмелели.

– Мелета уже садится с гривы, – сказала Кадмея.

– А ты?

– Я пока с подставки. Но я научусь.

Царица когда-то сама прошла все это, но ей хочется поговорить с девочками, и она спрашивает:

– Как это – с гривы?

– Ну, с земли, с разбега, – хвастается Мелета. – Я подбегаю к Менаде, хватаюсь за гриву и забираюсь на шею. А она поднимает голову и стряхивает меня на спину. Менада – умница. Она умнее Калиссы…

– Нехорошо так говорить о педотрибе, Мелета, – замечает Лаэрта, и смущенная девочка умолкает.

– Вы уже учили заветы? – спрашивает Годейра.

– Давно, – отвечает Кадмея, хотя заветы они выучили только в этом году.

– Расскажите.

Девочки встают со скамьи и, подняв сложенные ладони над грудью, наперебой повторяют первый, второй и третий заветы.

– Мало выучить заветы, – говорит царица, – надо уметь их исполнять. О чем говорит третья заповедь?

– Амазонка не чувствует боли…

– А вы?

Задавая этот вопрос, Годейра наперед знала, что последует дальше. И до нее, и при ней дети испытывали себя одинаково. Кадмия вытянула два пальца и положила в рот Мелете. Та сунула свои пальчики в рот Кадмее. Затем они начали сжимать зубы.

– Хватит, хватит, – улыбаясь сказала Годейра, – так вы откусите друг другу пальцы. Я верю – вы настоящие амазонки.

За окном раздались резкие звуки рога. Лаэрта сказала:

– Девочкам пора на обед.

Годейра ласково шлепнула Кадмею по ягодице и отпустила девочек.

– Может быть, Великая посмотрит паннорий? – спросила Лаэрта.

Царица утвердительно кивнула головой.

Лаэрта повела ее в помещение для самых маленьких. Их покормили раньше, и они уже спали. Жрица-няня хотела поприветствовать царицу обычным «Хайре, Великая», но Годейра приложила палец к губам. Она тихо пошла по проходу между подвешенными щитами. Молочным пеленок не полагалось, они спали на подстилке из сухого сена. Подстилка часто менялась, и царице не пришлось делать никаких замечаний.

Сама Годейра тоже когда-то спала на щите и порядки паннория знает. Здесь с первых дней амазонку приучают к суровой жизни. Первую игрушку она сделает сама из коры ольхи или липы. Это, конечно, будет лошадка. Делается игрушка просто: берут широкую полоску молодой коры, делают два надреза с обеих сторон. Крайние полоски подгибают вниз – это будут ноги. Среднюю полоску с обоих концов загибают вверх. Это шея и голова лошади, это и хвост.

Потом девочке помогут изготовить маленький лук и стрелы. Потом сплетут из лозы щит. Из кизиловых прутьев наделают дротиков. На втором году она получит деревянную лошадку на колесиках, ее научат делать из глины маленькие колесницы.

Вот и все ее игрушки. Больше ей ничего не потребуется.

Как только девочка встала на ножки, ее приучают к занятиям гимнастикой. Впрочем, это делается и раньше. Полугодовалых подносят к перекладинке и заставляют цепляться за нее ручонками.

Затем деревянная лошадка меняется на живую. В паннории есть десяток старых кобыл, привычных к детям. В свободное от занятий время девочки около них.

Годейра идет по паннорию – здесь все неизменно с времен ее детства. Все те же игрушки, те же порядки.

Вот маленькая палестра. Девочки с плетеными щитами и деревянными мечами играют в сражение. Другие барахтаются в песке – борются. Иные мечут дротики в цель.

Все правильно, при ней было так же. Перед обедом следует размяться. Вот загон для лошадей. Дежурные из старших кормят сеном своих любимиц. Годейра тоже любила дежурить.

Стойла конюшни пусты. Царица подходит к кормушкам, дотрагивается до изгрызенных колод, улыбается. Она любила по ночам убегать из спальни и ночевать в кормушках. За это не наказывали.

В помещение для дойки коз Годейра не пошла – обед закончился, и пора присутствовать на уроке Изначалия.

Два раза в месяц слепая педотриба Ферида в большом зале паннория пела песни Изначалия. Предназначались они воспитанницам гимнасия, но туда часто приходили и взрослые.

Воспитанницы гимнасия сидели на полу перед возвышением, на скамьях, стояли около боковых колонн и на низких подоконниках. В зале было тепло и душно. Потрескивал огонь в светильниках, помещение гудело от говора гимнасиек, все с нетерпением ждали появления слепой педотрибы.

Вдруг зал притих – это вошла Ферида. Теперь ее слепоту уже не замечали – певицу любили в городе все от мала до велика. Она уверенным шагом вошла на возвышение, сбросила пеплос на спинку кресла. Амазонки украшали себя только боевыми доспехами. Они считали презренным занятием косметику. А про педотрибу этого не скажешь. Густые с проседью волосы уложены на голове красиво и перехвачены надо лбом голубой лентой, усыпанной жемчугом и золотыми блестками. Ее белый хитон оторочен шафранной каймой, на правом плече скреплен большой серебряной застежкой. Складки хитона перехвачены поясом под грудью, как и положено женщине.

Ферида подняла кифару, прижала ее к груди, положила тонкие длинные пальцы на струны.

– Я хотела, дети, чтобы вы были внимательны. Я поведаю вам о прародителях наших в песнях, которые мне ниспослали боги.

Тихо зазвенели струны кифары, девчонки, шумевшие до этого, умолкли. Чуть глуховатый, но нежный голос педотрибы поплыл по залу:

Звенела кифара, лилась песня Изначалия, ее слушали, затаив дыхание, девочки из гимнасия.

Слушая урок Изначалия, царица думала: почему амазонки и дочери амазонок, привыкшие ценить превыше всего силу, грубость, здоровое тело, любили нежную, слепую и, несмотря на годы, все еще миловидную Фериду? И сколько бы раз ты ни слушала слепую педотрибу, песнь ее приносит тебе неизъяснимое удовольствие. Но если вдуматься глубже – Бее это противоречит заветам. Стихи педотрибы часто говорят о любви, о нежности, но разве не презираются у амазонок всякие проявления нежности? А разве согласуются с заветами те места Изначалия, где Ферида поет о любви к мужчинам? И что бы ни рассказывала слепая педотриба на уроках, все это было окрашено красками иной жизни, совсем непохожей на ту, какой живут дочери Фермоскиры. Годейра однажды поделилась сомнениями с Лотой, и та ответила ей:

– Моя мама дает то, чего всем нам так не хватает. Запомни, подруга, женщина, будь она трижды воительница, в глубине души остается женщиной. У нас вытравили все женское, но сердца наши все равно требуют того, что отнято.

И поняла царица, что Лота права. Иначе отчего бы ей так волноваться, слушая песни Изначалия, которые она знала чуть ли не наизусть?

– Мне кажется, на улице дождь? – шепотом спросила Годейра, наклонясь к Лаэрте, когда Ферида сделала передышку в пении.

– И сильный, – ответила хозяйка паннория.

– Проводи меня. Не хочется уходить, но надо. Я забыла сделать кое-какие распоряжения. Дождь может испортить…

Лаэрта помогла царице укрыться пеплосом, и они вышли во двор. Дождь лил как из ведра, ветер шумел в платанах, росших на берегу реки, срывал листья и бросал их на открытую площадку палестры. Непрерывно гремел гром, молнии разрывали темноту. Царица слегка подняла руку в знак прощанья и скрылась за пеленой дождя. Лаэрта хотела предложить ей провожатых, но раздумала. Это могло обидеть царицу. А Годейра смела, и, кажется, Священная очень ошиблась, надеясь на ее безропотность. Молодая царица старается делать все по-своему, не боится вступать в споры с Атоссой, да и не только с ней. Лаэрта вспомнила, как царица гневно осуждала на Совете Шести Антогору и Гелону. Эти женщины, наверное, просчитываются, противопоставляя себя царице. Та хоть и неопытна, но решительна, на ее стороне молодость. А Священная часто болеет… Нет, Лаэрта не столь неразумна, чтобы восстанавливать против себя Годейру. Поэтому она старается во всем угождать царице, как впрочем и Атоссе.

Когда хозяйка паннория возвратилась в зал, урок Изначалия шел к концу. Девочки, зачарованные песней, по-прежнему сидели тихо и слушали слепую педотрибу, раскрыв рты…

…Кадмея и Мелета сидели около выхода. Чувствуя, что урок скоро закончится, они незаметно выскользнули за дверь. Их сразу обдало брызгами дождя, Кадмея попятилась.

– Дождь идет. Холодно.

– Разве амазонка боится холода? – Мелета потянула Кадмею за руку. – Мы же договорились.

– А вдруг узнают.

– Ну и что?

– Накажут. У педотрибы палка.

– Ты забыла – амазонка не чувствует боли.

– Ферида рассказывает так хорошо…

– Но ты же не знаешь, что я тебе покажу. Это еще лучше.

– Нас будут искать…

– Где твоя смелость, Кадмея? Если боишься, я пойду одна, – и девочка скрылась за пеленой дождя. Кадмея догнала ее, спросила:

– Что там у тебя?

Мелета затащила подружку под высокое сиденье палестры и шепнула:

– Там – кукла.

– А что это такое?

– Это девочка. Только она вылеплена из воска. Ее зовут Кукла.

– Где ты взяла ее?

– Мне подарила ее Ферида. И не велела никому показывать. Только тебе.

– Где она?

– Я спрятала ее в конюшню.

– Что же мы будем с нею делать?

– Я нашла куски ткани. Мы сделаем ей хитон, пояс и пеплос. Я буду ей мамой, а ты педотрибой. Мы расскажем ей Изначалие, будем учить…

Глазенки Кадмеи загорелись – предстояла новая, чудесная игра.

– Пойдем.

Девочки перебежали через просторный двор, пролезли через неплотно прикрытые створы ворот и очутились в конюшне. Стойла были пусты – лошади по ночам выгонялись на пастбище. Около окна спала рабыня, над нею чадил потухающий факел. Мелета вытащила его из светильника, зажгла от слабого пламени фитиль в плошке с жиром и на цыпочках пошла в другую половину конюшни. Прикрыв плотнее дверь, они поставили плошку на подоконник.

– Где она?

– Вон в тех яслях, в соломе.

– Я боюсь, – сказала Кадмея. – Если нас увидят – какой срам. Амазонка с куклой – что может быть позорнее?

– А бояться не позорно? Амазонка не знает страха, – сказала Мелета и вдруг сама вздрогнула и попятилась назад. Из яслей, где она укрыла куклу, раздался тихий плач ребенка.

– О, боги! Она ожила, Кадмея! – воскликнула Мелета. – Пойдем отсюда.

– Ты же сама сказала… не знает страха. Да и чего бояться. Она, наверное, ждет тебя. Она соскучилась. Послушай – скулит как собачонка.

Скрывая страх, девочки приблизились к яслям, раздвинули солому. В колеблющемся свете ночника они увидели ребенка. Дитя перестало плакать и тянуло к девочкам свои пухлые ручонки.

– Что же нам делать?

– Будем играть. Возьми ее на руки.

– Вдруг это мальчик?!

– А когда она была куклой, – прошептала Кадмея, – кто это была?

– Девочка.

– Ну, так и бери ее.

Мелета вытащила ребенка из кормушки, поднесла ближе к свету.

– Сильно выросла, – сказала она, усаживаясь на сено. – Когда она была куклой – я носила ее в одной руке. А теперь…

– Ты гляди, она чмокает губами. Она хочет есть. Оэа, какая она хорошенькая. Чем бы ее покормить?

– Ей нужно молока, – серьезно сказала Мелета.

– Я сбегаю в козлятник, – Кадмея поднялась и направилась к двери.

– Подожди. Там сейчас нет молока. Да и спросят…

– Я тихонько заберусь в хлев и подою козу. Сейчас дождь, темно – никто не увидит, – Кадмея настолько охотно включилась в игру, что, казалось, ей не страшны никакие препятствия. Лишь бы покормить игрушку.

– Во что ты подоишь? Вот разве привести сюда козу. Ты помнишь, как бог Арей кормил Ипполиту?

– И верно! – Кадмея снова на цыпочках прошла мимо сторожихи, не заметив, что рабыня проснулась и проводила ее взглядом.

А в паннории в это время увлеченно слушали песни Фериды. Голос слепой педотрибы звучал под сводами зала:

Вывести козу из хлева оказалось нетрудно – они привыкли к девочкам. Животное заупрямилось только около конюшни. Но Кадмея втащила ее за рога и провела мимо сторожихи. Мелета склонилась над ребенком и улыбалась. Девочка сопела носом и старательно сосала ее палец.

– Я же сказала – она хочет молока. Как ты думаешь, она может взять сосок?

– Вспомни, как это делал бог Арей: «Сам он выдаивал сосцы над губами младенца». – Мелета положила девочку на спину. – Подводи козу ближе.

Коза не хотела стоять на месте, она старалась добраться до сена.

– Так у нас ничего не выйдет. Козу надо положить тоже.

– Она не захочет.

– Я ей подсеку ноги, а ты крути рога.

Все старания девочек положить козу оказались напрасными. У них не хватало силенок.

Неизвестно, чем бы кончилась эта затея, но вдруг открылась дверь и испуганные девочки увидели Лаэрту. Из?за двери выглядывала рабыня.