В Фермоскире все уже давно привыкли к мысли, что Агнесса — богорожденная. В это начинают верить даже Лота и Ферида. На исходе шестой год, а боги не только не покарали девочку, но и покровительствуют ей. Она выделяется среди воспитанниц паннория умом, ловкостью, силой, ростом. Боги словно хранят ее от бед и болезней. Только одна Гелона да, может быть, Лаэрта знают, что боги тут ни при чем. Они свято выполняют наказ Атоссы: следят за здоровьем девочки, оберегают ее и кормят лучше, чем других.

Нынешней весной ясновидящей приснился вещий сон; она видела Агнессу взрослой, на ее бедра был надет пояс Ипполиты. На золотой колеснице Арея она возвратилась из похода. Покорены два царства, владения Фермоскиры раздвинуты вширь, несметными богатствами одарен храм города.

Все эти годы царица и Лота были настороже. Но Атосса мало беспокоила их, предоставив всю власть Годейре. Она редко выходила из своих храмовых покоев, ссылаясь на болезнь, а если выходила, то только для того, чтобы посетить паннорий и оба гимнасия.

В один из вечеров к Атоссе зашла Антогора.

— Ты бы шла к себе, сестра, —сказала Атосса недовольно. — Я очень устала. Болит голова.

— У меня худые вести.

— С хорошими ты ко мне не ходишь. Говори.

— В позапрошлом году сотня Медонты ходила в набег. В одном селении они захватили два десятка женщин...

— Короче.

— Одна из них, ее зовут Рутула, недавно проговорилась. Будто бы она ходила в гости в селение Тай...

— Мало ли кто ходил в гости. Еще короче.

— Там она узнала, что один из презренных скотов, его зовут Ликоп, был у нас на агапевессе и ушел живым.

— Когда это было?

— Десять лет назад.

— Может быть, этот грязный ублюдок лжет?

— Не думаю. После той агапевессы мои жрицы освящали долину и видели на берегу озера на песке мужские следы...

— Почему я не знаю об этом?

— Я не хотела напрасно беспокоить тебя. Я сама видела эти следы, но не была уверена, что их оставил мужчина. У некоторых амазонок бывают крупные ступни. Трудно было поверить, чтобы кто?то из наших отпустил трутня живым.

— Как ты думаешь, кто мог это сделать?

— Ни одна простая амазонка не может сделать. Только двое...

— Кто?

— Царица и Лота. Скорее всего, Лота.

— Почему?

— Царица... Презрение к скотам у нее в крови. А Лота может. От наших доносчиц стало известно, что ее мать предрекает гибель Фермоскиры. Она втайне внушает своей дочери, что заветы богини противоприродны. Она хоть и слепая, но в разговоре заткнет за пояс любую зрячую.

— Как зовут рабыню?

— Рутула.

— А селение... далеко это?

— На востоке. Четыре конных перехода.

— Завтра приведешь Рутулу ко мне.

Через день царица узнала: Атосса выздоровела и решила собрать Священный Совет.

Лота и Годейра пошли на него с беспокойством. Последние два лета были засушливыми, амазонки в походы ходили редко, дела в басилейе шли неважно. В этом можно было обвинить царицу и полемарху. Они обе были уверены, что на Совете их хотят припугнуть, чтобы царица была посговорчивее.

Совет Шести, — как всегда, собрался в храмовом подземелье. Сырой и мрачный зал освещен четырьмя факелами. Царица и Лота заняли свои места. Атосса оглядела членов Совета и, как всегда, тихо и медленно начала говорить:

— Мы собрались сегодня для того, чтобы священная Фермоскира обрела полемарху. Высокочтимая царица Годейра настаивает, чтобы мы торжественно, при всем народе вручили Лоте серебряный лабрис.

Лота удивленно глянула на царицу. Лицо Годейры напряжено, брови сдвинуты, она готова к схватке с Атоссой.

— Священный Совет, — резко заговорила царица, — давно постановил утвердить Лоту в этом высоком звании. Зачем же повторять это сегодня? Мне непонятно упорство Священной...

— Не торопись, Годейра, — перебила царицу Атосса. — Я не сказала ни единого слова против мудрой и храброй воительницы Лоты, и неразумно упрекать меня>в упрямстве. Я и сегодня не вижу повода, чтобы отвести твою просьбу, но прошло время, и, может быть, что?нибудь изменилось. Если все подтвердят это решение... Говори ты, Гелона.

— Я всегда восхищалась мудростью и смелостью Лоты. Она достойна.

— Ты, Пелида!

— Как и прежде, я говорю: достойна.

— Антогора, говори.

Антогора поднялась, исподлобья поглядела на Лоту и долго молчала, собираясь с мыслями. В голове царицы мелькнула мысль: сейчас Атосса устами кодомархи нанесет удар.

— Быть полемархой, — начала Антогора, — это не только водить наездниц в бой, не только быть смелой, мудрой и беспощадной. Полемарха — это третье лицо в Фермоскире. Она, как и Священная, как и царица, должна иметь высшую степень святости, правдивости и честности. Она, может быть, более, чем все простые смертные, должна стоять на страже заветов.

— Ты сомневаешься в этом?

— Да, сомневаюсь. Десять лет назад храмовые жрицы, освещая агапевессу после праздника, нашли мужские следы на прибрежном песке. Я не донесла об этом Священному Совету потому, что не поварила жрицам. Но совсем недавно мне стало известно: кто?то нарушил завет Ипполиты и не убил своего трутня.

— Но почему ты думаешь, что это сделала Лота?

— Этого презренного зовут Ликоп, он живет сейчас в селении Тай — и он назвал ее имя.

— Как можно верить слову мужчины?! — крикнула царица.

— А кто сказал, что ему поверили? Но истина есть — кто?то сбежал с агапевессы и теперь сеет по всей земле грязные слухи о, нас.

— Почему ты побледнела, Лота? — Атосса резко повернулась к ней. — Может, что говорит кодомарха — правда? Говори.

— Обвинение так велико и страшно, —сказала царица, — что на месте Лоты побледнела бы каждая из нас. На той агапевессе я сама видела, как Лота сбросила мужчину в озеро, и это подтвердят служанки, которые несли его к воде, если вы не верите моему слову. А я отметаю эту клевету.

— Пусть Священный Совет позволит мне ввести сюда рабыню.

— Позволяем, — Атосса повернулась к царице, и на ее губах мелькнула злорадная улыбка. Она нанесла удар, и он попал в цель.

Ввели рабыню. Она упала на влажные плиты, стукнулась лбом об пол. Потом поднялась на колени.

— Расскажи о Ликопе, — сказала Атосса строго. — Как ты с ним встретилась?

— В селении Тай живет мой дядя. Я приехала к нему в гости. Туда же пришел и Ликоп.

— Он из селения Тай?

— Нет, он совсем из другого места. Далеко. Он сказал, что был в плену у амазонок и потом попал на агапевессу. Он сказал, что там мужчин сначала любят, потом убивают. Но его не убили, и он убежал. Он знал, что в его селенье пойдет погоня, и потому домой не вернулся.

— Он говорил, что его отпустили?

— Говорил.

— Кто?

— Одна... госпожа... из ваших.

— Как ее имя?

— Я забыла.

— Может быть, Лота? — спросила Антогора.

— Да... Лота.

— Послушай, женщина, —Годейра поднялась, подошла к рабыне. — С тобой говорит царица Фермоскиры. Я прикажу послать наездниц в селение Тай, они найдут там этого Ликопа... И если ты солгала хоть на волосок — умрешь в страшных мучениях. Мне нужно знать правду. Одну только правду. Он называл имя Лоты?

— Я не помню, богоподобная. Пощади меня — я не помню, — и рабыня снова распласталась на каменных плитах.

— Но ты говорила мне, — к женщине подошла Антогора, —что он называл имя Лоты. Когда ты лгала? Сейчас или тогда?

— Я не говорила имени... Это ты сказала: «Может быть, Лота?»

— Уведите ее, — приказала- Атосса, и когда рабыню вытолкали из зала, обратилась к Совету: — Я думаю, царица права: пока мы не узнаем истины, нам нельзя ничего решать. Ты сказала, Годейра, что хочешь послать в селение Тай наездниц. Посылай. Пусть они разнесут это селение на концах своих копий, пусть поймают этого презренного лгуна и пусть узнают всю правду. Я думаю, что Совет настолько верит Лоте, что согласится во главе отряда послать ее. Чтобы избежать поражения, мы придадим ей храмовых наездниц. Их; я думаю, поведет Антогора. Кто хочет возразить мне?

Священный Совет принял решение Атоссы.

Когда это было? Десять лет тому назад, а может быть, больше? Все они прошли для него как сон, тяжелый и беспокойный. Ликоп сидит у очага и смотрит, как гаснут на угольках голубые огни и зола покрывается серым и легким пеплом. На камнях лежит сеть, которую он начал чинить, но руки Ликопа спокойны, —он весь ушел в воспоминания.

Сегодня снова всколыхнулась его память — староста соседнего селения сообщил, что охотники видели за перевалом амазонок, и просил не уходить из дома. Видимо, он придет посоветоваться.

Амазонки... Это слово за последние десять лет будило в нем самые противоречивые чувства. Страх, ненависть и любовь. Всегда, как только услышит он это слово, рядом с ним возникает образ Лоты и вспыхивает надежда на встречу. Ликоп поднялся, подошел к шкафчику, вделанному в стену хижины, достал сверток. Развернул; на цветном платке блеснула золотая серьга с рубиновым камнем — подарок Лоты. Это было в ту, последнюю ночь. Лота вынула сережку из мочки уха, положила в его ладонь.

— Зачем? — спросил он тогда.

— Чтобы ты не забыл этой ночи.

— Память без надежды — мука.

— Все в руках судьбы. Я буду искать встречи.

Тогда Ликоп не поверил в эти слова.

Когда он выбрался на берег озера и вышел на перевал,, возник вопрос: куда идти? Возвращаться в родные места было опасно. Если амазонки узнают о его спасении — они пошлют погоню. И не столько за себя беспокоился тогда Ликоп, сколько щадил Лоту. Он знал: в случае огласки ее ждет смерть. И поэтому решил идти в противоположную сторону. Дома его все равно никто не ждал. Он шел до тех пор, пока не достиг селения Тай. Староста принял Ликопа в свой дом. Сам он был стар, единственной дочери нужен был муж. Через год родился Хети, а еще через год умерла жена. Смерть была неожиданной. Жену ужалила змея, и знахари ничем не могли помочь. Ликоп мог бы жениться вторично — девушек в селении было много, а мужчин мало. Но Лота не уходила из сердца, и всякий раз, когда приходили слухи о набегах амазонок на соседние селения, Ликоп надеялся на чудо...

... Звякнула щеколда, и в хижину вошел Донул. Ликоп торопливо сунул сверток за пазуху и поднялся навстречу гостю. Пожелав друг другу здоровья, они уселись около очага. Вбежал Хети, десятилетний, как две капли воды похожий на отца парнишка, и поставил перед гостем кувшин с вином.

После незначительных и обычных в таких случаях фраз Ликоп спросил:

— Какие заботы привели тебя в мой дом, староста Донул?

— Я уже сообщал тебе — в горах появились ойропаты. Они идут в наши края.

— Далеко ли видели их?

— В двух днях пути отсюда.

— Может, они пройдут мимо?

— Боюсь, что нет. Двенадцать лет боги хранили нас от набегов.

— Сохранят и на этот раз.

— Лучше, если мы будем готовы к отпору. Я выставил вокруг селения сторожевых.

— У нас они постоянны. Сегодня как раз сторожит Эноха.

— Пока он был старостой, мы не ладили с ним. Поссорились из?за пустяка... Теперь старостой стал ты, и пора кончать эту вражду. Нам нужно вместе встать против ойропат, и тогда мы можем дать им отпор. Говорят, что ты когда?то поднимал на грабительниц несколько, селений. Это правда?

— Было. Но там жили родственные племена. Здесь же...

— Ты прав. Мы живем недружно, но вот я пришел же к тебе. Пусть наши селения часто ссорятся из?за клочка земли, но когда приходит час опасности...

— Я не против, уважаемый Донул, но боюсь, что жители Тая не послушают меня. Я молодой староста...

— И все же я прошу тебя: давай соберем сходку, поговорим.

— Давай поговорим. Хети, подбрось хворосту в очаг, разогрей ужин и поешь. Потом иди к деду. Он и днем видит плохо, а ночью...

— А ты?

— Мы пойдем на сходку.

Дуб стоит на вершине горы с незапамятных времен. И дед Хети, и прадед помнили дерево таким, каким видят сейчас. И никто теперь в селении Тай не скажет, кем и когда сооружено у вершины дуба дозорное гнездо. Это, наверно, случилось в пору вражды племен, когда в любое время дня и ночи можно было ожидать нападения врагов.

Старый Эноха ждет внука. Хети днем помогает отцу по хозяйству, а ночи нередко проводит с дедом. Сегодня внук почему?то задержался, и Эпоха, кряхтя, забирается на нижние ветви дуба. Отдохнув, он поднимается выше, и перед ним открывается вся долина Тай, освещенная багряно: розовыми лучами заходящего солнца.

Внизу, у подножья горы, селение. Оно раскинулось по обеим сторонам горной речки, которая с (Высоты похожа на блестящую змейку. Здесь пасутся стада таянцев, раскинулись их поля, сады и виноградники. Вот и внук. Он бежит по тропинке, взбирается на холм и ловко, как белка, поднимается на дерево.

— Ты что?то запоздал сегодня? — спрашивает дед, принимая узелок с ужином.

— К отцу приходил Донул; я слушал их разговор.

— Донул? Зачем приходил этот старый лис?

— Он предупредил отца, что где?то на дальних дорогах заметили ойропат. Нам велено смотреть лучше, не покидать дерево.

— Тогда лезь в корзину и смотри. Я поужинаю здесь.

Хети оглядел окрестности. Кругом было тихо, не клубилась на дорогах пыль. «Вырасту большой, — думает мальчик, — брошу клич на все долины, соберу всех мужчин в одно место и поведу их на ойропат».

Над горными долинами, зной.

Над обветренными, обожженными солнцем всадницами пыль. Она всюду: скрипит на зубах, лежит толстым слоем на крупах лошадей, пыль скрыла блеск шлемов и щитов, запорошила уздечки, нагрудники и колчаны. Она поднимается из?под копыт тяжелыми клубами, оседает на ресницах, проникает в легкие. Переносить это мучительно.

Если пустить лошадей в галоп, пыль останется позади, но 'сотня третий день в пути, кони утомлены, и потому отряд двигается шагом.

Лота и Антогора едут впереди сотни рядом. Одна на вороном коне, другая на гнедом. Сейчас их отличить трудно — оба жеребца серые от пыли. Они идут рядом, голова в голову, с опущенными поводьями.

Антогора старше Лоты, но сейчас этой разницы не уловить. Обе стройны, будто высечены из мрамора, обе надменно, чуть откинувшись назад, сидят в седле, обе покрыты пылью с головы до ног.

Только по глазам можно определить разницу в их характере: взгляд Антогоры жесток, колюч и выдает ее непреклонность и жестокость. Во взгляде Лоты постоянное беспокойство—ведь до селения Тай совсем недалеко. Обе амазонки молчат, у каждой свои думы.

«Завтра решающий день, —думает Антогора. — Пора поразмыслить о предстоящем набеге». Кодомарха много раз водила храмовых наездниц в бои вместе с царскими, и ее тактика выверена и неизменна. «Начнут бой мечницы Лоты, затем вступят в схватку лучницы и копейщицы. Завершат набег мои, храмовые. Они не понесут никаких потерь. Скоро отдых у озера и разведка. В нее пойдут тоже наездницы Лоты. Если набег будет неудачным, все можно свалить на рааведчиц. В другое время Лота, может быть, стала бы оспаривать этот замысел, но сейчас ей выгодно быть впереди. Лота будет стремиться предупредить Ликопа, если тот и в самом деле живет в селении Тай. Я не буду ей в этом мешать. Сделать это непросто, и Лота, наверное, совершит кучу ошибок, которые выдадут ее. Так советовала поступить Атосса. Она не зря послала в набег рабыню, знающую язык таянцев. Рутула, как переводчица, будет постоянно около Лоты, и поэтому Антогора узнает все. Пусть Лота ищет своего возлюбленного, пусть выспрашивает о нем таянцев. Этим она погубит себя».

«Будет лучше, если Ликопа не окажется в селении и слухи не подтвердятся, — думает Лота. — Атосса и Антогора будут посрамлены, а ее амазонки возвратятся домой с добычей и пленницами». Но тут же возникает жгучее желание увидеть человека, о котором она не переставала думать все эти годы. Ей было не ясно, о чем они будут говорить, для чего эта встреча нужна им, — просто хотелось встретить Ликопа, прижать его к груди, заглянуть в его добрые и ласковые глаза.

— О чем думаешь, Лота? — прервала ее мысли Антогора.

— О сражении. А ты о чем?

— Как мы будем совершать набег?

— Давай думать вместе.

— Ты ведешь сотню. Я только на тот случай, если у твоих не хватит сил. Так и решил Совет. Но я выслушаю твой замысел.

— По–моему, надо выслать разведку.

— Разумно. Ты сама пойдешь?

— Зачем же? Пошлю мечниц.

— Тоже разумно. Когда думаешь налетать? Днем?

— На рассвете. Если разведчицы принесут хорошие вести.

— Твоя воля. А вот и поворот к озеру. Ах, с каким наслаждением я брошусь в прохладную воду! — воскликнула Антогора и повернула коня вправо.

Небольшое озеро спряталось в горном лесу. Несколько амазонок спешились и скрылись в тени деревьев, чтобы осмотреть берег: нет ли на озере рыбаков или иных каких случайных людей.

Через полчаса, укрыв лошадей в роще и выставив сторожевые посты, амазонки плескались в прохладных струях озера.

Лота выслала в сторону селения Тай десятерых лучниц, приказала ставить шатер. В отдалении уже стоял шатер Антогоры. Простые амазонки устроились на ночлег под открытым небом.

Старость бессонна и чутка. Эноха подремал в шалаше не более часа, вышел на воздух. Летняя ночь облила молочным светом луны долину, дышала прохладой и тишиной. В дозорной корзине, как молодой галчонок, поклевывал носом Хети.

«Пошлю?ка я его спать, — подумал Эноха. — Ночь светла, кругом тихо». Он позвал внука вниз, тот охотно спустился и молча юркнул в шалаш, лег на теплые ветки и мгновенно уснул. Дед оглядел дороги, идущие к селению, — только черные тени от деревьев перехлестывали их поперек...

... Хети сквозь сон ничего не мог понять. Его схватили чьи?то сильные руки, зажали рот и понесли. Было нечем дышать, ветки кустарника царапали его тело. Единственное, что понял Хети, его несут вниз, к дороге. Там, где дорога подходила к самому берегу реки, Хети увидел лошадей и вооруженных женщин. «Ойропаты!» — мелькнула догадка, и страх сковал его душу. Дед Эноха стоял связанный около дерева, с тряпкой во рту. Увидев внука, он задрожал, надежда на то, что парнишку не заметят, исчезла. Хети попытался вырваться, но ему тоже втолкнули в рот вонючую тряпку, связали руки и ноги и как мешок перебросили через седло. Когда лошади тронулись, он еще раз увидел деда: Эноха, спотыкаясь, шагал за конем, а веревка, которой он был привязан к седлу, натянута как струна...