Гелона понимала — пришло ее время.

Она много лет ждала своего часа. Начиная с тех дней, когда они вернулись с Атоссой из злополучного похода на Диоскурию.

Но когда Атосса встретила пастуха и забеременела, вот тогда Гелона и решила воспользоваться тайной. Она не стала торопиться. Мудрая Гелона понимала, что обдуманная неторопливость — обратная сторона неосмотрительной стремительности. Она рассчитала свои действия на много лет вперед. Разжигая честолюбие Атоссы, она умело ссорила ее с царицей. И не спеша убирала с пути всех, кто ей мог помешать. Гелона могла скрыть поступок Лоты, и та, скорее всего, забыла бы своего Ликопа. Но стараниями ясновидящей Лота была погублена. Медленно, но верно расшатывался трон Годейры, и наконец царица отправлена из города, повержена Атосса, очищен трон и три кресла в Совете Шести.

Теперь Гелона — Священная, власть в ее руках. Но мало взять власть, ее надо закрепить. Здесь как раз нужна беспощадная стремительность. Гелона понимала: Атоссу и ее дочь нужно добить. И на второе утро она позвала к себе Беату...

... Если бы Атосса знала тайные замыслы Гелоны, если бы видела в ней свою соперницу, она ни за что на свете не назвала бы ее имя, уходя из зала Совета. Она все время верила Гелоне. На какой?то миг, после пира, она усомнилась в верности ясновидящей, но когда на Совете она так горячо и искренне встала за избрание Агнессы, сомнения рассеялись. Ей показалось, что Беата, выступая против Атоссы и Агнессы, встала также и против матери, а Гелона по–прежнему ей верна. Последние слова Гелоны, что не она нарушила клятву, показались Атоссе заверением в верности. Атосса еще не успела продумать, как ей поможет ясновидящая, но в том, что она будет ей нужна, — в этом сомнений не было. И она оставила ее вместо себя. Да больше и назвать было некого. Антогора? Она глупа, ей не поверят люди города. Пелида? Ее амазонки не любили. Атоссе показалось, что она не ошиблась.

Раньше, во время непрестанной борьбы с Годейрой, Атосса перед каждой схваткой с царицей умела собирать свою волю, ум, расчетливость в единое целое, и это ей почти всегда приносило победу. Тогда рядом с ней были Гелона и Антогора. На этот раз силы оставили Атоссу.

Ей надо бы, возвратившись домой, оценить происшедшее, подумать, как развеять беду, неожиданно свалившуюся на ее голову, посоветоваться, как всегда, с Гелоной, найти поддержку у Антогоры. Но ни та и ни другая не пришли к ней. Рядом была только растерявшаяся и испуганная Агнесса. Девочка не обрадовалась, что обрела мать, скорее наоборот. Чуть не с пеленок ей внушали, что она богорожденная, и вдруг — дочь пастуха, порождение грязного скота мужчины. Агнесса чувствовала, что привычное для. нее поклонение сменится презрением и, может быть, большой бедой. И она стала упрекать Атоссу в обмане, в грехе, потом эти упреки сменились истерикой, дочь начала кричать, что убьет себя и не хочет больше жить. Всю ночь Атосса не отходила от дочери, успокаивая и убеждая ее. Утром Священную свалил жестокий приступ лихорадки.

А по городу одна за другой катились волны слухов. Ошеломленные дочери Фермоскиры сначала узнали о речи Беаты на Совете, о грехе Священной. Потом новая весть: боги покарали Атоссу, наслав на нее болезнь. Кто?то пустил слух, что Агнесса пыталась покончить с собой, Священный Совет распался, Фермоскира осталась без власти.

И уж совсем страшную весть привезла сотенная Гиппарета. На побережье восстали рабы, во главе их стоит Мелета, они вооружены и прячутся в горах. К ним стекаются рабыни и метеки с юга и с запада, многие гоплитки в селениях убиты или разбежались.

Пелида и Антогора бросились к Атоссе, но та лежала в бреду. Жар сменялся ознобом, растерянная Агнесса не могла ничем ей помочь. На короткое время Атосса пришла в себя, ей рассказали о бедах города. Она выслушала Антогору и, еле шевеля потрескавшимися сухими губами, произнесла одно слово:

— Гелона...

Она все еще верила в ясновидящую. Через час в дом Гелоны пришли Антогора, Пелида, Лаэрта и сотенная Гиппарета.

— Ты теперь Священная, — сказала Пелида. — Фермоскира гибнет.

— Если мы промедлим — поднимутся все рабы, — добавила Антогора.

— Что рабы! — воскликнула Лаэрта. — Появятся на границе наши враги, Они только и ждут, чтобы расправиться с нами.

— А почему вы пришли ко мне? — сердито спросила Гелона.

— Так сказала Атосса. Она передала тебе сан Священной.

— Кто она теперь, Атосса? Грешница, попиравшая все заветы великой Ипполиты. Она потеряла свою святость, уронила высокий сан верховной жрицы в грязь. Ей ли передавать его кому?то. Из ее рук священный пеплос и венец храма не примет никто. Вы говорите — Фермоскира гибнет. Но почему я должна спасать город? Разве не вы только вчера отдали трон Агнессе? Разве не вы готовы были сутки тому назад отнять копье полемархи у Беаты? У вас есть царица — пусть она спасает Фермоскиру. Я вся перед вами, и у меня ничего нет. Все царское войско под рукой Агнессы, все храмовые амазонки у тебя, кодомарха Антогора, а вы почему?то пришли ко мне.

— Но мы не знали, что Агнесса — порождение греха...

— И смогу ли я быть кодомархой, — сказала Антогора, — когда моя сестра... Храмовые не пойдут за мной.

— Только ты незапятнанная...

— К тебе одной приходит в сновидениях Ипполита.

— Богиня благоволит тебе... Соглашайся, Гелона.

— Сейчас не время обвинять нас, соглашайся. Пусть Беата поднимает царских и храмовых воительниц. Все мы просим вас.

— Скажи только «да», и завтра при всем народе мы возложим на тебя венец храма и пеплос Священной, — сказала Пелида. — Неужели тебе не дороги заветы великой богини?

— Священный пеплос, — как бы про себя сказала Гелона. — Зачем он мне, если его чистота и святость запачканы грехом.

— Что же делать, Гелона?

— Только огонь может очистить его от скверны.

— Огонь? Мы не понимаем тебя, Гелона?

— Я еще вчера знала, что вы придете сюда. И я всю ночь лежала у наоса, на каменных плитах храма, но великая богиня не пришла ко мне в сновидениях. Она отвернулась от меня, потому что я такая же грешница, как и Атосса. Я знала о рождении Агнессы и скрыла это ото всех. Я сама жду великой кары. И ничем Фермоскире помочь не,. могу.

— Послушай, Гелона, — Пелида подошла к ней, встала на колени. — Если великая Ипполита столько лет к тебе благосклонна — значит, она не винит тебя за сокрытие греха. Если Атосса, согрешив, сама скрыла это от нас, — при чем же ты? Кается тот, кто грешит.

— Я сказала вам не все. Вчера на Совете я обманула вас. Беата была права — я не спала в ту ночь и не могла говорить с богиней. Да богиня и не могла мне посоветовать отдать трон Агнессе. Я сделала это по приказу Атоссы.

— Пусть и за это падет грех на ее голову! — воскликнула Лаэрта. — Вставай над Фермоскирой!

— Нет, не могу. Пока рожденная в грехе среди нас — счастья городу не будет.

— Мы изгоним ее.

— Но это грехи не искупит.

— Что же делать?

— Только великой жертвой богине мы покроем наш общий грех. Нужно возложить рожденную в грехе на жертвенный алтарь.

— Агнессу? — Антогора выпрямилась. — Но разве она виновна в том, что рождена не в храме. Мать нарушила великий завет — пусть она...

— Атосса уже понесла кару. Ей не встать со смертного одра, вы сами видели это. Только Агнесса.

— Я не согласна! — выкрикнула кодомарха.

— Тогда вы напрасно пришли сюда. Пока огнем святых алтарей мы не очистим пеплос, я не одену его. Великому греху — великая жертва! Мое слово твердо. Идите, оставьте меня одну.

Женщины переглядывались между собой, но не уходили. Они не видели иного выхода, только Гелона могла удержать власть в Фермоскире.

— Голос Антогоры не закон для нас, — Пелида выступила вперед. — Я согласна с тобой, Гелона. За великий грех — великая жертва.

— А ты, Лаэрта, ты, Гиппарета?

— Если это спасет город, я согласна, — сказала Лаэрта тихо.

— Ради Фермоскиры я сама готова лечь на раскаленные угли алтаря. — Это сказала Гиппарета.

— Завтра в полдень все воительницы должны придти на агору, — тоном приказа произнесла Гелона. — Я разожгу жертвенный огонь, и да очистятся священные одежды храма. Ты, Антогора, выстроишь всадниц, ты, Пелида, приведешь к храму рожденную в грехе.

— Будет так.

— Если нашу жертву примут боги, я одену венец и пеплос, я встану на защиту великих заветов. Но это еще не все.

— Слушаем тебя, Гелона.

— Сегодня утром ко мне приходила полемарха Беата. Стыд, страх и раскаяние привели ее ко мне. Она горько сожалеет, что защищала Годейру на Совете. Царица действительно предала Фермоскиру. Беате стало известно от гоплиток, пришедших с побережья, —не Мелета, а Годейра встала во главе бунтующих. Она им передала оружие со своих складов, и вы сами понимаете, сколь велика опасность. За Годейрой пойдут не только рабыни и метеки, но и многие гоплитки из наших поместий. Одно—юная и неопытная Мелета, другое—Годейра. И вы не забывайте про Чокею и Лоту. Они сейчас, наверное, за пределами басилейи и приведут на помощь бунтовщикам мужчин из горных селений. Я потребую от вас и от всей Фермоскиры единовластия. Я отдам под руку полемархи Беаты и царских, и храмовых амазонок.

— Отдавай, Великая!

— Но и этого будет недостаточно. На каждую дочь Фермоскиры Годейра двинет сотню врагов. Великую отвагу в сердцах амазонок нужно иметь, чтобы противостоять легионам бунтовщиков. Эту отвагу им даст пояс великой богини. Он должен быть вынесен из наоса храма и одет на бедра полемархи. Согласны ли вы на это?

— Такого еще не было, —недовольно молвила Антогора.

— А разве было такое, чтобы Фермоскира стояла на краю гибели? Но если тебе, кодомарха...

— Нет, нет, я согласна.

Этот день, как и большинство зимних дней этого края, выдался ветреным. Ветер дул с запада, он проникал к городу по долине реки, был сырой и упругий—это море отдавало запасенное летом тепло. Он налетал на город порывами, оголял деревья, кружил по улицам желто–багряные листья. Во дворах тонко звенели бельевые веревки, полоскались, как разноцветные флаги, развешанные на них хитоны, пеплосы и шарфы. Амазонки с утра разошлись по своим сотням, скребли, чистили на конюшнях лошадей, украшали сбрую. Еще вчера поступил приказ полемархи Беаты готовиться к выходу на агору. Весь город знал: этой ночью закрытый верховный суд совместно с Советом Шести постановил принести в жертву богине рожденную в грехе Агнессу.

Сотенные знали тоже, что около покоев Атоссы выставлена стража, что отныне она не Священная и что венец храма сегодня возложат на Гелону.

Жрицы храма эту перемену приняли безропотно, они привыкли подчиняться Гелоне так же, как и Атоссе. В храме как будто ничего не изменилось, с рассвета начали готовить жертвенные алтари, часть жриц по приказу Ге–лоны ушла в город. Служанки храма должны были рассказать дочерям Фермоскиры о предательстве Годейры, об опасности, которая нависла над басилейей, о решении суда и Совета.

Гелона не надеялась на Антогору. Храмовые амазонки все еще были под ее властью, и она могла помешать задуманному. Но Антогора и не помышляла об измене. Она понимала: Атоссе уже не подняться и стоять за нее бессмысленно. Всегда было так: когда кумир покачнулся и начинает падать, все, кто до этого служил ему опорой, старательно начинают толкать его наземь. А кодомарха, хотя и была сестрой Атоссы, в душе недолюбливала ее. Сколько раз и наедине, и прилюдно обвиняла та Антогору в глупости, недомыслии и бог знает в чем. Теперь Антогора знала: только рвение в- службе Гелоне может удержать ее на месте кодомархи. И она первая вывела храмовых амазонок на агору.

Нельзя сказать, что падение Атоссы очень взволновало амазонок. Дочери Фермоскиры не приучены размышлять. Многие считали, что так и должно быть. Если ты, поставленная охранять чистоту заветов великой богини, сама нарушала их—нет тебе прощения. Ни одна, даже в душе, не пожалела Агнессу. Все шло от богов, в это амазонки верили твердо. Сказано было, что Агнесса богоданная, —и они обожали ее. Теперь выяснилось, что она рождена в грехе и ее возложат на алтарь. Что ж делать, так угодно богам.

Иных даже радовало это; будет яркое необычное зрелище. К полудню вся агора от ступеней храма до узких улочек, выходящих на нее, была заполнена людьми.

Справа стояли сотни царских амазонок. Четкие квадраты конницы ощетинились пиками. Ветер развевает гривы шлемов и гривы коней. Всадницы в боевом облачении, кони их стоят спокойно, только некоторые переступают с ноги на ногу или скребут копытами твердую землю агоры.

Слева расположились храмовые. Они так же, как и царские, в сотнях, перед каждой сотней подняты лабрисы — двоякоострые секиры с пучком фаций на древке.

Ровно в полдень запела сигнальная труба на башне царского дворца. В проходе появились колесницы Беаты и Антогоры. Каждая запряжена четверкой коней, они едут рядом. Беата стоит на передней площадке колесницы, откинув правую руку с копьем в сторону. Ее светло–зеленый боевой пеплос развевается за спиной. Возничая сидит на облучке, туго натягивает вожжи. Стучат копыта лошадей, гремят по каменным плитам агоры колеса. У ступеней храма колесницы резко повернули—одна влево, другая вправо.

Полемарха и кодомарха ловко спрыгнули на землю, поднялись по ступенькам на площадку перед храмом. Обе враз выкинули правые руки вперед, и воительницы троекратным «Хайре!» ответили на это приветствие.

Сразу, как только над площадью прогремело «Хайре!», из улиц, выходящих на агору, хлынули толпы метеков и рабынь. Теперь на агоре стало так тесно, что негде было упасть яблоку.

Снова пропела труба на башне. Под правым и левым портиками храма появились, по три в ряд, жрицы. В темно–коричневых хитонах с оранжевой каймой, в черных накидках с капюшонами они были похожи на зловещих птиц. Они шли и шли; казалось, их шествию не будет конца. Они расположились на ступенях выше площадки, молчаливые и загадочные.

Вот загудела агора, шум взметнулся над головами амазонок. В дверях храма появилась Гелона. Жрицы расступились, пропустили ее и сомкнулись снова. Ясновидящая вышла на край площадки, встала между Беатой и Антогорой. Она подняла руку, на площади стало тихо.

— Я приветствую вас, рожденные от Язона!

— Хайре! Хайре! Хайре! —ответила площадь, амазонки склонили копья.

— Мы позвали вас, вольные женщины Фермоскиры, к подножию священного храма великой воительницы в тяжелый и тревожный день. — Гелона заговорила отчетливо и громко, чтобы ее услышали не только воительницы, но и рабыни и метеки, заполнившие прилежащие к агоре улицы. —Гибнут наши стада, это хорошо знаете вы — хозяйки пастбищ.

— Знаем! —раздалось в дальних концах площади.

— Редеют наши табуны, слабнут наши кони — сила и надежда Фермоскиры. И это знают все.

— Знаем! —вздохнула агора.

— Великая воительница не принимает наши обычные жертвы, гаснут огни наших алтарей. Это знают служительницы храма.

— Знаем! —ответили жрицы.

— Грехи наши столь велики, что мы можем совсем лишиться покровительства богов. Вы знаете, царица Годейра убежала из Фермоскиры и встала во главе мятежниц и бунтовщиц. Вы знаете, Атосса предала заветы Ипполиты и наказана богиней. Дни ее жизни сочтены. Священный Совет предложил мне венец храма, и я согласилась принять его. Но могу ли я спасти Фермоскиру без покровительства богов? Я, слабая и грешная женщина. Нет, не могу. Сегодня мы решили принести богине Ипполите великую жертву — девушку, рожденную в грехе. И если великая наездница примет нашу жертву — значит, она простила нас. Поднимите копья, если согласны.

Над площадью взметнулся лес копий и опустился снова.

— Пока совсем не обессилели наши кони, пока совсем не придавила нас беда, мы должны подумать о спасении Фермоскиры. Священный Совет решил отдать и царских, и храмовых воительниц под начало полемархи Беаты и завтра же выступить против бунтовщиц. Нам стало известно, что о наших бедах узнали враги за рубежами басилейи. Они непременно вступят в наши пределы, и начнется такая война, какой мы не видели давно. Вы, наверно, скажете мне: мы ослаблены, наши кони не могут скакать по несколько суток подряд и не погибнем ли мы в чужих землях, не найдем ли бесславный конец далеко на чужбине? И я скажу вам—не забывайте, у нас есть пояс Ипполиты, в тяжелый час он принесет нам победу. Я прошу сегодня же вынести его из наоса и одеть на бедра нашей полемархи. С ним вы будете непобедимы в любом бою! Согласны ли вы со мной?

И снова площадь ощетинилась поднятыми копьями.

— Да помогут нам боги! —Гелона подняла руки над головой; повернулась к храму.

Заиграли флейты, склонили пики к земле наездницы, с двух сторон поднялись на площадку и встали рядом с Ге–лоной жрицы в светлых одеждах. Сейчас Гелона вместе с ними споет песнь вхождения в храм.

Благоговейте, жены скалистой земли И вод священной реки Фермодонта, Радуйтесь, моря сурового девы. Стопою безгрешной, к подворью святому, Где золотом блещет карниз над лесом могучих колонн. Я, чистая, к Чистой иду.

— Мы, чистые, к Чистой идем, — вторят Гелоне жрицы.

Налетает порывами ветер, колышет длинные одежды жриц, взлетает в небеса священная песнь, медленно и торжественно шагают к храму служительницы великой богини.

Впереди идет Гелона, сбывается все, о чем она мечтала в эти годы. Никто и ничто не может помешать ей. Вот уже выносит из храма венец ритуальная жрица. Она идет навстречу Гелоне торжественно и медленно, держит в вытянутых руках сверкающий символ власти. За нею идут четыре жрицы. Первая пара держит на вытянутых руках белый, как снег, хитон верховной жрицы, на руках второй пары голубой, с пурпурной каймой по краям, священный пеплос.

Еще громче звучит песнь вхождения в храм, Гелона опускается на одно колено, жрица возлагает ей на голову венец.

Над площадью гремит трижды повторенное «Хайре!»

Затем жрица развязывает тесемки на плечах Гелоны, и хитон ее падает на землю. На мгновение Гелона остается обнаженной, но на нее тут же одевают сияющий белизной хитон Священной, набрасывают на плечи небесного цвета пеплос, скрепляют золотой пряжкой.

С этого мига ясновидящая Гелона становится Священной. Она поднимается под портик храма и встает между третьей и четвертой колоннами, на место, где во время всех торжеств и молений может стоять только она — верховная жрица богини.

Гелона поворачивается к площади лицом и величественным жестом подает знак начать жертвоприношение.

Заиграли флейты, жрицы запели гимн Фермоскиры.

Со двора храма две стражницы вывели Агнессу. Они держали ее за руки, подталкивая чуть впереди себя. Когда девушка дошла до ступеней храма, она на мгновение остановилась, выдернула руки и, высоко подняв голову, поднялась на площадку. Лицо ее было спокойно, она знала о своей участи и приготовилась к неотвратимому. Амазонок с детства учили бесстрашию, Агнесса решила умереть достойно. Она твердыми шагами подошла к жертвенному алтарю, поднялась на приступок, повернулась лицом к агоре. На решетке каменной коробки алтаря синими языками огня пылают древесные угли. Ветер врывается под колосники, гудит на алтаре огонь, выбрасывая в небо пламя и искры. Гелона торжествующе смотрит на алтарь — боги благоволят ее начинаниям, они ниспослали ветер, чтобы раздувать жертвенные огни. Все идет хорошо, сейчас она уберет со своего пути Агнессу, затем разделается с ее матерью, оденет на Беату пояс Ипполиты, а та раздавит рабский сброд, убьет Годейру и спасительницей Фермоскиры сядет на царский трон.

Все идет, как задумала Гелона.

Жрица, ведающая жертвоприношениями, подходит к Агнессе, срывает с нее хитон, бросает на раскаленные угли алтаря. Одежда чуть затлела, выбросила облачко дыма, вспыхнула и тут же превратилась в сероватый пепел. Ветер сорвал пепел с углей и унес его вместе с дымом.

Сейчас жрица должна достать кровь жертвы и ею окропить алтарь. Если огонь не потухнет, значит жертва угодна богам. Вынут нож, занесен над рукой Агнессы, но девушка неожиданно ловко выхватила у жрицы острый клинок, полоснула по левой руке и протянула ее над алтарем. Брызнула кровь на огонь, зашипела и тут же испарилась. Есть знак — боги готовы принять жертву. Жрицы, стоявшие по обе стороны алтаря, принялись сооружать костер. Возложены на угли смолистые ветви вперемежку с дубовыми поленьями, брошены травы, срезанные специально для этого медными серпами лунной ночью.

Ветер мечет над агорой клубы дыма с запахами смолы, трещат дубовые поленья, зловеще гудит костер.

Вдруг на площади раздались выкрики, толпа заволновалась. Гелона глянула в проход, где только недавно проехали Беата и Антогора, и оцепенела. По проходу шла Атосса. Волосы ее были распущены, ветер трепал их, забрасывал то на грудь, то на лицо. Она терпеливо смахивала их с глаз и шла торопливо, почти бежала. «Как же так, —думала Гелона, —Атосса была закрыта на замки, окружена верной стражей. Неужели боги пришли ей на помощь?» Гелоне хотелось крикнуть, чтобы Атоссу схватили, но она побоялась. Вряд ли кто?нибудь посмеет сейчас дотронуться до нее. Атосса вышла по ступенькам на площадку, бросилась к дочери, свела ее с приступка алтаря, поставила рядом с собой.

— Что вы делаете, люди?! — крикнула она исступленно. —Зачем великим грехом еще более умножаете грехи ваши? Зачем вы пролили чистую и невинную кровь? — Атосса подняла окровавленную руку дочери. —Разве она виновата в греховном рождении? Разве молодая и непорочная дева должна расплачиваться за грехи матери. Это на мне страшный грех, меня кладите на костер. Вот я стою перед вами, и я готова искупить все наши прегрешения. А ты, девочка моя, будешь жить. Ты чиста и безгрешна, ты еще прославишь Фермоскиру. Прости меня за все, и вы, люди, простите!

Атосса рванула хитон, распахнула его и сбросила с плеч. Ткань упала на гранит, обнажив тело Атоссы.

— Ну, что ты стоишь, царица? Отвори мою кровь, веди меня на алтарь. Я готова!

Жрицы стояли не шелохнувшись. Они растерялись и не знали, что делать. Растерялась и Гелона. Площадь, зашумевшая при первых словах Атоссы, притихла, и только ветер тонко свистел в барельефах фриза.

— Что ты молчишь, Гелона?! —выкрикнула в тишине Атосса. — Ты боишься тронуть меня? Ты заперла меня на три замка, ты окружила меня стражей, а я, смотри, стою перед тобой. Это великая богиня вознесла меня и над запорами, и над стражей. Это она, моя вечная покровительница, велела мне идти сюда и лечь на жертвенный костер. И я, покорная богине, смело взойду на него и, клянусь всеми огнями небес, что счастья тебе не будет без меня! Смотри, Гелона, я иду!

Атосса подняла с гранита одежду, вошла на приступок, скорее не бросила, а накинула хитон на пламя и бросилась в костер. На какой?то миг ее скрыли клубы густого дыма, сгоревшие внизу угли осыпались под колосники. Сильный порыв ветра налетел на алтарь, сбил остатки пламени с костра, и площадь ахнула. Жертвенный костер погас!

Атосса медленно поднялась над алтарем, сошла на гранит и громко, чтобы слышали все, сказала Гелоне:

— Если ты не поняла знамения богов, прикажи еще раз разжечь костер, и я снова взойду на него и снова выйду неопалимой. Ты боишься, Гелона!

Атосса подошла к дочери, взяла ее за руку и повела вниз по ступеням.

— Я ухожу от вас, дочери Фермоскиры. Простите меня, я ничем не могу помочь вашим бедам. Пусть Гелона выносит пояс Ипполиты, если богиня позволит ей это. Слышишь, Гелона, входи в наос, одевай на свои бедра священный пояс и спасай Фермоскиру. Может, тебе удастся это сделать. Прощай!

И все, кто находился на площади, в немом молчании провожали взглядами две обнаженные фигуры, удалявшиеся в глубину улицы. Беата подбежала к Гелоне и что?то сказала ей тихо. Гелона подняла ладонь над головой:

— Боги не желают смерти грешниц. Покоримся и мы воле богов. Но Атосса права в одном: нам надо спасать Фермоскиру. И я иду в наос, к подножию кумира. Я иду за поясом богини!

Беата скрестила руки над головой, амазонки, все как одна, спешились, взяли поводья лошадей в руки и встали на колени, склонив копья к земле. Восшествие в наос храма началось. У дверей храма жрицы, сопровождавшие Ге–лону, остановились—дальше могла идти только одна Священная.

Гелона подошла к двери, амазонки, охранявшие наос, разомкнулись, и Гелона, трижды повернув ключ в замке, вошла в святилище.

Томительно идет время.

В немом благоговении стоят на коленях амазонки, склонив копья. Устремив лица к небу, стоят на ступенях жрицы. Беата, переступая с ноги на ногу, покусывает в нетерпении губы. Полна беспокойства Антогора. Она никак не может осмыслить происшедшее.

Курится струйками дыма потухающий жертвенный костер.

Гелона не появляется.

И вдруг возглас облегчения проносится над агорой — между колонн появилась Гелона.

Но что это? Волосы ее растрепаны. Венец она держит в опущенной руке, в другой ее руке священный пеплос. Гелона идет медленно, пошатываясь, пеплос волочится по каменным плитам. Глаза ее расширены, она глотает ртом воздух, словно ей нечем дышать.

В. едином порыве поднялись с колен амазонки.

Беата бросилась к матери, но остановилась, пораженная. Гелона шла без пояса. Она остановилась и со стоном выкрикнула:

— Горе нам, горе! Пояс Ипполиты... он... его нет в храме!

Вопль и стоны всколыхнули площадь. Женщины в задних рядах начали рвать на себе волосы. Кто?то начал посыпать голову пылью агоры, как в дни великого несчастья...