Итак, я стал счастливым обладателем SABBа. На мою попытку заикнуться о деньгах, Серж только усмехнулся… «Сиди вже» – только и сказал.
Но так как мотор этот тонул, пришлось его отдать на полную профилактику.
Так что у меня выдалась неделька чисто на «Гикию» Без всяких болтов и гаек. А надо сказать, расхристалась она у меня донельзя!
В это осеннее утро мне повезло: рыбаки убрали свои сети с широкого лесхозовского причала. И я быстренько раскинул свои паруса. А надо сказать денёк был сказочный. Утро, слегка туманное, подарило тёплый мягкий бриз. И сразу всё вокруг засияло золотистыми солнечными лучами. И море пахло морем. Это, наверное, от того, что рыбаки убрали сети, и аромат морских глубин впитался в доски причала.
После прошедшего шторма причал наш уцелел, в отличие от причала спасалки. И не только уцелел, но и стал кристально чист и вымыт волнами и ветром. И прогрет октябрьским ласковым солнцем. Когда же улучшать свои паруса, если не сегодня? Классическое яхтенное вооружение явно было не по нутру «Гикии», и она всячески противилась этому. Она как бы говорила мне: «Ну, неужели ты не видишь, я же маленькая шхуна 19 века! Поставь вооружение шлюпа на одной рее, и всё пойдёт как по маслу!»
Так оно и вышло. Я испытал это, казалось бы устаревшее вооружение, и «Гикия» полетела как ласточка. Но чтобы всё работало на «ять», надо было сделать уйму подгонок, вплоть до полного перешивания стакселя. Чем я и занялся. Работа кропотливая, стежок за стежком, цыганской иголкой.
Да это и не малое удовольствие… Сидеть так, никуда не спеша, тихо и качественно делать простое моряцкое дело… Вокруг суетятся рыбаки. Каждый тянет свою лямку. И тянет с удовольствием. И все уважают работу друг друга.
Всё бы хорошо, да есть одно «но». Я уже вторые сутки голодный, как волк. Всё как то не до еды было: все деньги из заначки пришлось отдать за ремонт двигуна. Но сама мысль о решённой проблеме грела душу. А хороший двигатель, это вопрос не праздный. А в море, это вопрос «быть или не быть».
– «А я увидел сверху, – откуда то из-за спины послышался голос Володи Губанова, – только Серж Пират может тут чинить свои паруса. Да ещё и алые».
Я поднял взор. Сзади, на фоне Генуэзских башен, нарисовался силуэт… Ну, конечно же! Это Губанов!
Я, признаться, очень обрадовался его приходу.
– Привет, Вовка!
– Шикарно выглядишь! – Губанов искренне расцвёл в улыбке. – Тельняшка, бандана, чёрные пиратские штаны… – А ты, какими ветрами? – Я пригласил Губанова на «Гикию».
– Прости, браток, угостить не чем. – Извиняюсь я, помня мою голодную ситуацию. – Этим ты меня не удивишь… – Он с любопытством осмотрел камбуз, спаленку, салон.
– А не хошь ли проветрить мозги? А? Бриз-то сегодня, каков?
– С радостью! – Я свернул паруса, сложил в сундучке парусные причандалья…
– Рванули?
– Вот так тут всё и оставишь? – Удивился Владимир.
– Лёгко, – отвечаю.
– И всё будет цело?
– Как в банке. – Говорю я. – Ещё ни одна нитка не пропала. Рыбаки народ сурьёзный…
– Приятно, – удивился он. – Хорошо устроился, Серега! Помню, прошлый раз тут у тебя народу была уйма! Я даже не стал подходить… Коммерцию боялся сбить. А сейчас, смотрю, пусто?-
– Есть такое дело. – Говорю, – Давай лучше о приятном.
– А впереди зима, ремонт, поборы, паразитов, вон сколько развелось! Настриг чё за лето?
– Моя рыба другая, – говорю, – сам знаешь…
Хотя, Володя, как всегда прав. Впереди зима, и никого не интересует «твоя рыба» Гони деньги!
Мы вышли на набережную. Губанов куда то исчез. Не в прямом смысле, конечно. Он как то изолировался от мира. Только потом я догадался, что звучало в этот момент в душе поэта Губанова: «…вдохни Балаклавского бриза глоток…» – эта строка как молния пронзила его сознание. И он понял, что это означало… Это было начало, может быть начало лучшего его стихотворения…
От восторга, от страха забыть, от важности этих слов, сердце гулко забилось в груди, отдавая в висках… И вторая строка сошла, точно спустилась с небес: «…и вена тугая ударит в висок… строкой золотого размера, раскатистым слогом Гомера…»
«Боже мой, как хорошо…, – подумал Губанов, – и откуда я это мог знать? Верно, откуда-то с неба приходят эти строки… «раскатистым слогом Гомера…» Лучше, просто невозможно и сказать… не забыть бы… только бы ни забыть!»
И он повторил ещё раз мысленно:
– Пирожки, беляши, самса, караимские…, – прямо в ухо закричала бабуля с сумкой и термосом через плечо. Да, ситуация! Я голодный как волк, гуляю с поэтом Губановым, и денег ни копейки! «…Ох, и заточил бы я сейчас этот беляшок!» – эта моя мысль оттеснила все остальные…
На мою радость, Вовка подплыл к бабуле, и купил, правда, как то механически, три беляша!
А беляши были смачные на вид! Золотистые, сочные, мясистые… И аромат их заманчиво щекотал ноздри…
«Молодец. Губанов, – подумал я, – взял три беляша, и обо мне не забыл…»
Мы пошли дальше. Нас окружила компания туристов, невесть откуда взявшихся тут в конце октября… Губанов был всё так же задумчив. И так же задумчиво он съел свой первый беляш.
Мы поговорили о плохом сезоне. О базе подводных лодок, бездарно разоренной властями, о нищете людей…
«…Надежды не будет, зови не зови…» – эта новая строка легла сама собой. Легла, как выплыла из темноты подводного, скального туннеля. «…Мы долгие годы не вторим любви…»
– А помнишь Куприна, Вовка, какая интересная тогда была жизнь… Вот здесь была кофейня Ивана Юрьича…
– И она ещё освещена была двумя висячими фонарями «молния»… Помню, читал «Листригонов» не раз.
И тут он опять, как бы выключился…
«…Погасли огни золотые…» Губанов увидел воочию и Куприна, сидевшего в рыбацком плаще за столиком в кофейне Ивана Юрьича. Сквозь решетчатые окна кофейни, ясно просвечивались фигуры Юры Паратино, Христо Амбарзаки. И два фонаря «молния», точно две золотые звезды, то вспыхивали за решёткой окна, то притенялись, заслонённые чьими то широкими спинами…
«…Погасли огни золотые… и наши причалы пустые…» – эти строки, как уже бывало не раз, легли сами собой с небес… Теперь главное было не забыть всё, что так невероятно родилось из тёплого Балаклавского бриза и тихого неспешного разговора. Главное – не забыть. Не забыть оба стиха… как же там?
«…Вдохни Балаклавского бриза глоток…»
Губанов благополучно доел второй золотистый беляш. Это меня слегка удивило. Я подумал: «…а и действительно… я ведь в походы с Володей не ходил… мало что о нём знаю, кроме того, что он гений поэзии, великолепный композитор, и талантливый бард… Но голод, всё же не тётка! Но, с другой стороны, и столь приятная беседа для меня – ценность великая. Да и реальность весьма редкая… – подумал я. – Наверное, Губанов увлёкся Куприным, а третий беляш, уж точно для меня…»
Заговорили о 19 веке, о том, какую мощь литературы, поэзии, живописи, вообще культуры подарил он всем нам, потомкам Великой Российской империи.
«Куда уж нам, недостойным наследникам великой матери – Руси… так, шпана…» – обидно было сознавать это и мне, и Губанову.
Тут он вновь как бы исчез…
«…Но песенку сложит грядущий поэт… в ней чистое сердце и светлый завет…» – это было ключом всего разговора. – Ну, да, не всё ещё потеряно… Красота спасёт мир».
Губанов понял это так явственно, так глубоко, как никогда раньше. «…все эти политиканы… воры… пигмеи… слетят, как старые листья… А поэзия, Пушкин, душа наша останется… И она, именно она вытянет всех нас из этой канавы… Ведь в начале было слово… Понятно, что тут неточный перевод… Не слово, а душа была в начале. Одна общая душа на всех. И хороших, и плохих, и добрых, и злых. И уж потом, когда мы воплотились на земле в тела наши, кому то повезло больше, кому то меньше, отсюда и талант и бездарность… Отсюда и Гитлер, с его вселенской ненавистью и коварством, отсюда и Пушкин, с его вселенской любовью. И поразительнее всего то, что обе эти силы претендуют на право спасти мир! Понятно, что спасти нас может только любовь, поэзия, душа человеческая, а это всё и есть истинная красота. Значит прав Достоевский… Красота спасёт мир… «Но песенку сложит грядущий поэт…»… Но чего же не хватает? «В ней чистое слово и светлый завет…» Да! Да! Да!
Чистое должно быть слово, если оно претендует на то, что озвучил Достоевский. Чистая красота спасёт мир. В этом то и есть светлый завет наших пращуров… Продраться через грязь, ложь, корыстную подлость, трусость, предательство… А что же в конце туннеля? Всеобъемлющее слово «любовь» Как постичь эту суть? Эту универсальную формулу спасения всех людей, когда каждый второй стукач и предатель? И на что она похожа, эта «суть – любовь»?
– Привет пиратам! – Эта фраза и сияющая улыбка… И этот лукавый, насмешливый взгляд… Она пронеслась мимо, как метеор, одарив нас дружеским кивком…
– Кто это? – Губанов слетел на грешную землю…
– Это? Ты разве не знаешь? Это же Диана… она сегодня дежурная по причалу.
– Какая удивительная улыбка… и глаза… – Губанов проводил Диану долгим, пристальным взглядом. И при этом, принялся за третий, ароматный, сочный, хрустяще-поджаренный беляш. При этом, решительно не реагируя на то, что я конкретно помрачнел… «Ну, Губанов! – негодовал во мне оскорблённый аппетит, – ну и эгоист! А я то думал он друг… Слопал все три беляша, и не в одном глазу! Хоть бы спросил для приличия…»
«Ну, конечно же, вот она ключевая фраза… – восторг осветил Вовку изнутри, – вот завершение: «…и взоры рыбачек лукавых… и вторит любви Балаклава…»
«Да… да… да и ещё раз да! Именно в нём, в этом лукавом взоре, и сконцентрирована вся суть жизни, и вся суть любви. И что бы там ни было, какая бы грязь не застилала наши глаза, именно здесь, в Балаклаве, найдём мы ответ. И всё будет по любви… Рано или поздно… Но по любви и без фальши.
Мы упёрлись в глухие ворота. Дальше, по набережной, идти было нельзя… Мы попытались было протиснуться в щель у забора. Но тут дюжий охранник свалился откуда то сверху, как Соловей Разбойник. – Куда лезешь, раззява! – громко засвистал он сверху… из своего «гнезда» – не видишь надпись – частная территория…
– Какая частная территория… тут же набережная… – наивно удивился Володя. – Чья же это территория. Можно узнать?
– Та хто ж тебе скажет… – засмеялся «Соловей Разбойник», не твоего ума дело…
Мы, молча, шли назад. На душе стало как-то гадко. Володя решил сменить тему…
– А как шторм-то пережил? – Спросил он немного успокоившись.
Я рассказал ему о шторме, о том, чего всё это нам стоило. Рассказал обо всём по порядку… И тут я заметил, что он опять «ушёл».
– Ты где, Вольдемар? – на мой вопрос ответа не последовало.
«…Мне снится Тавриды полуденный зной, – это рождался последний куплет стиха… – листает гекзаметры синий прибой…»
В этот момент мы проходили мимо «Гикии». Она одиноко прижалась к причалу, как подруга, ожидая своего опоздавшего дружка. Мы прошли причал, и вскоре её уже не было видно. Мы шли молча. Я решил провести эксперимент.
– Слышь, Вовка, – сказал я без особого надрыва, – ты бы не мог занять мне трояк? Что-то изголодался я, сил нет! Куплю себе пару беляшей…
– Что? Что? – Вовка вроде, как и не понял о чём речь.
– Говорю, деньги у тебя есть?
– А сколько тебе надо? – всё так же механически поинтересовался Губанов.
– Минимум трояк! – уже напористо и конкретно надавил я.
– Я па… па… падумаю, – ответил спокойно Володя.
«…как же там… чуть не сбил с мысли… «И яхта к причалу прильнула… она меня в сердце кольнула…»
Вздох облегчения вырвался у Губанова из груди. Он как бы «вернулся», и внимательно посмотрел мне прямо в глаза.
– Ну, наконец, вернулся, – сказал я с улыбкой…
– Так что ты говорил там про трояк? – он с любопытной весёлостью обратился ко мне.
– Я говорил про заём у тебя трояка, а ты ответил что подумаешь? Ну, Подумал? – уже с некоторым раздражением сказал я.
– О чём? – искренне не понял Губанов.
– Ну, как это о чём? О трояке! – я уже откровенно злился.
– А! О трояке! Ну, да… да… Я па… па… па… падумал, и решил не занимать…
Удар был серьёзный! И снайперский! Признаюсь, холодок заструился у меня по спине. «…да он… просто… просто…»
Я не успел додумать свою мысль.
– Серега, я пошёл… – выдал вдруг Губанов.
– Ну, правильно! – меня даже смех стал разбирать… – ты вроде в гости собирался?
– Да… да… я приду. Приду. – И с этими словами он растворился в темноте.
Октябрьская звёздная ночь уже дохнула морской прохладой. С гор потянуло ароматом полыни и чабреца. Непривычно тихо было вокруг.
Я пошёл к «Гикии». О чём я думал? О небе. О звёздах. О Губанове.
«Гикия», как верная подруга, с радостью впустила меня в свои объятия… Ещё немного, и я уже лежал в спаленке, под тёплым, прожаренным на солнце, одеялом. И Куприн одарил меня обаянием той, так мало встречаемой в наши дни, жизни. Незаметно я уснул.
…Мне снилось туманное июньское утро в Гурзуфе… Мы шли к морю по узким ступеням. Великий князь Александр Михайлович, шёл впереди, набросив на плечо мягкое полотенце. Было тепло и мягкотуманно. И так легко на сердце. Позади был тяжёлый и столь плодотворный трудовой год. А впереди две недели отдыха. Мы молчали, но чувство, что нас посетило, было удивительно, и вовсе незнакомо мне. Чувство покоя… и полной уверенности, что всё хорошо. Всё просто замечательно. У нас у всех замечательная страна. Мощная, ни от кого не зависимая, гордая Россия. За спиной у нас мудрый государь император – миротворец. И нет войны. И никто не посмеет её развязать. И никто не посмеет нас оскорбить. Какое незнакомое, доброе это чувство…
«– Слышь, Сер-р-р-ёга! – Я тебе тут жрачки принёс…»
Я проснулся не сразу… Но когда сон растворился в звёздах над головой. Первое, что бросилось в глаза, это широкая Вовкина улыбка. И столик, полный всякой вкусной всячиной.
…Мы, молча ели, и звёзды тихо качались над снастями «Гикии».
– Слышь, Сер-р-рёга! – Губанов, как бы, между прочим, сказал, – я тут песенку сделал… хошь послушать…? У меня тут и гитара «в кустах» нашлась.
– Какую песенку? – не понял я.
– Да так, сущая безделица. Ну, так петь?
– Давай, – ответил я.
Среди ночной тишины, сквозь мириады сверкающих в вышине звёзд, оттуда, из вселенной, донеслась чарующая музыка… И, отразившись в струнах губановской гитары, голосом Вовки зазвучала, непритязательно и скромно, симфония высокой струнной поэзии:
Затихли струны. Только изредка мигает зелёный огонёк бакена. И голос, словно долгожданный дождик, растворился в иссохшей, жаждущей влаги Балаклавской земле.
– Ну, как? – тихо спросил Губанов. Я молчал. Контраст губановской натуры так потряс меня… И мне захотелось крикнуть: «Губанов! Да ты же лучший поэт России. Ты же Пушкин современности! А музыка!»
Но я молчал. Я знал, что Губанова хвалить – просто опасно для жизни…
– Ну, мне уже действительно, пора… – засуетился Володя.
Мы вышли на причал.
– Ну, так как? – всё же не вытерпел он, – нормальная песенка?
– Нормальная, – бесстрастно ответил я. – И музыка…
– Так я пошёл, – улыбнулся Губанов.
– Ну, давай… – только и ответил я.