– Ах, Балаклава! Тем ты ещё хороша, что как магнит притягиваешь к себе удивительных, больших людей!

Так было и на сей раз: в конце лета, восьмого года, в августе, неожиданно, влетел ко мне Губанов… Помню я как раз был маленьком постшвартовочном шоке. И, ещё не совсем «очухавши», сидел на корме, медленно приходя в себя.

– Привет, Серёга! – Губанов как всегда бегом, и явно чем-то сильно возбуждён.

– Ну ладно, – говорю я Вовке, – я допустим только что за якорем нырял, а ты-то чего подпрыгиваешь?

– Да я не подпрыгиваю, – Володя попытался успокоиться. – Тут такое дело… Можешь меня выручить? Только нужен ответ «да» И никакой ни другой…

– А ты, Вовка, слышал от меня, когда либо «нет»? – А? – рычу я с напускной строгостью.

– Сромняга ты мой! – Губанов благодарно двинул меня по плечу. – Тут такое дело… Завтра нужно вывести в море… Самого Сергея Никишина. Представляешь? Самого великого Никишина. Такое бывает раз в жизни. Так как, «да»?

Я сделал паузу. Губанов напрягся.

– Сам Никишин! – Почти шёпотом пропел Володя.

– Не люблю я этих великих… – я сказал это, и увидел – Губанов даже изменился в лице.

– А чего их бояться, люди как люди… И не забывай, что это не просто Никишин, это великий Никишин!

– Да ты, Вовка, тоже великий, – усмехнулся я, – а порой такое отчебучишь, хоть стой, хоть падай!

– Ну, на то я и великий, чтобы отчебучивать! А тут сам Никишин!

– А водку пить не будете? – процитировал я классиков, – а голые танцевать не будете при луне?

– Не будем, не будем, – Володя успокоился, – а если честно, то мужик он что надо…

– Да всяких повидали тут, – не унимался я. – Придут с пьяной свитой, ещё подопьют, а к концу и понукать начнут… И всё на шару. А потом и не вспомнят, где – ни будь в Москве. Типа «А кто ж тебе мой телефон дал?»

– Значит то были не те «великие», – Губанов начал злиться.

– Да ты не злись, Губанов… Нам не впервой. Когда он будет то?

– Завтра, завтра с утречка. Я не смогу – у меня работа. Так договорились?

– Замётано… Часов в десять, идёт?

– Идёт! – Аж вздохнул Володя…

Володя счастливый улетел. И спасибо ему. Он подарил мне капельку счастья.

Ну, что же? Надо готовиться.

Никишин пришёл один. Я взял сына, а посему был свободен от хлопот. Двигатель мерно стучал под палубой, а мы сидели на корме и молчали. Знакомство прошло не напряжённо, и я увидел – Никишину надо было просто помолчать. И посмотреть на море.

Мы перебрасывались изредка простыми фразами, и тут я понял – надо отвести Никишина на Парнас! Ну, конечно, куда же ещё? Там сейчас наверняка Альбертозо со своими богинями… Да и Пал Михалыч, конечно же!

И тут Никишин, как бы про себя пропел «по республике Цветаевой, через область Заболоцкого, продвигались мы к Волошину, заправлялись, как могли…»

– А какой он был, Визбор? – неожиданно для себя самого спросил я у Никишина. Брови Серёжи удивлённо поднялись. Я понял, что он был приятно удивлён.

– Вы знаете Визбора? – вежливо спросил он.

– Да разве есть в нашем поколении хоть один человек…

– Сколько угодно, – печально ответил Никишин. – А был он обыкновенный… вот как вы и я. Он, наверное, и не знал, что он «великий Визбор…» Да и мы все… тогда ещё не знали этого. Люди ведь постепенно понимают, кто есть кто. А многие и сейчас ещё не поняли… Да и похоже, никогда не поймут…

– Так ли? Да есть ли человек, кто бы не знал наизусть «Милая моя, солнышко лесное…» Не было бы Визбора, не было бы нашей юности – в том качестве, в каком она была… – попытался возразить я Никишину…

– Да я не об этом, – Сергей внимательно посмотрел на меня, – пойму ля его мысль.

– А о чём же?

– Я о государстве. Если бы люди государства вовремя, да и вообще поняли что такое Визбор, что такое Высоцкий, Щербаков, Егоров, Круп – их давно бы уже преподавали в школе, как классиков. Воспитывали бы прекрасных детей – будущих достойных граждан. Но этого же нет… А порнухи – валом. И дальше – хуже. Вот о чём надо бы всем нам задуматься.

– Но нам-то они подарили прекрасную юность, и никто не смог этому помешать, – сказал я, – представьте, если бы не было у нас песни «Я сердце оставил в Фанских горах…» или «Если друг оказался вдруг…» на сколько беднее, жальче была бы наша жизнь.

– Да в том то и беда, что в и в те годы многие строили свои души под «…партия наш рулевой…» Других художников смотрели они… Совсем другие души у них и сложились. Вот и маемся теперь. Одни слушали Визбора, смотрели картины Константина Васильева, а другие – млели от Налбадяна. И замете, все деньги общества ушли не на Визбора и Васильева. Они и копейки не получили за свои шедевры. Обидно, что это продолжается, и по сей день. А Визбор прост был и скромен. Он просто делал своё дело. Не мог не делать. И сделал. И теперь уж на веки будет жить среди нас. Пока жива Россия. А ведь и в те годы было нелегко, впитав в себя русский дух, нести его людям. Ох, нелегко. Тем более в Москве. Но Москва – это сердце России. Только сердце израненное, загрязнённое за этот век так, что чуть теплится в нём огонёк совести. И всё же, изо дня в день, входит в него чистая, свежая кровь народа нашего, и очищает его, каким-то таинственным, волшебным образом. Вот такие люди как Визбор, Высоцкий, Городницкий, Паустовский, Егоров, Щербаков – да всех и не упомнишь… Да и знаем ли мы безвестных наших героев? Хорошо, если есть у тебя гитара, перо… А если нет? Тихо и скромно делают люди своё дело. Да если бы не они, эти праведники, дано бы всё провалилось в тартарары… Ведь жизнь так устроена, что идти можно только вверх, или только вниз… Иначе не получается… Вниз к ко лжи, к порнухам, воровству, к фальши. Или вверх, к солнцу, к добру, к любви… Казалось бы – прописные истины. А что мы видим вокруг? И, тем не менее, все мы живы. Значит, вытянули нас эти светлые люди. Вытянули и Москву, вытянули и Россию.

– И Москву?

Никишин посмотрел на меня с тем же приятным удивлением.

– Да тут как… Тут процесс взаимный. Россия, дарит нам каким-то таинственным образом свой русский дух, – а мы уже вытягиваем из беды саму Россию. Таков был Визбор. А ведь родом он был не из России. Во всяком случае, часть корней его из Прибалтики. И, тем не менее, как высоко он нёс звание Русского Поэта, Русского Композитора, Человека. Фактически явился носителем, а потом и генератором русской души. Казалось бы, откуда бы этому взяться? Понимаете, Россия она как океан. И вот те люди, которые ушли, или погибли за всех нас, за все века в прошлом, они не ушли же полностью… Души их остались. И хоть мы не видим их, они тут… и влияют на нас неведомым образом. Переделывают нас, как бы мы не сопротивлялись. А проводниками в этом материальном мире как раз и являются такие люди как Визбор. И чем больше ходит человек по глубинкам России, тем больше очеловечивается. Только не говорите мне про алкашей… Их всюду хватает. Я о другом. Вспомните хотя бы песню Визбора «Обучаю играть на гитаре – и учусь у людей доброте» Вот Юра и учился. И не плохой вышел ученик. А ведь доброта это основа русской души. Доброта, человечность не смотря ни на что. Кстати, эта песня – классический пример этого явления. Задумайтесь – этот человек, Саша Седых, получил письмо от жены. Любимой жены. И что же она пишет? А пишет она: «…разлюбила, прощай, не пиши…» И куда же пишет? Пишет на борт ледокола, в глухую полярную ночь, в узкий мужской коллектив, где все суровы и грубы. Представляете, что может случиться со слабым человеком? Представляете себе женщину? Годами жила в комфорте, пользовалась всем, что давал ей Саша. А теперь нашла себе нечто "получше". И заметьте – «…улыбаясь на фото картинке, с нами дама во льдах колесит…» Саша не порвал фото, не обозлился, не запил как слабак. Не прыгнул за борт, как это случается. А что же он сделал? Да очень просто – он учится играть на гитаре у Юрия Визбора. «…оборона теперь и лекарство – семь гитарных потрёпанных струн» Вот такой ответ Саши. «…говорит он мне – это детали – ну, ошиблась в своей суете…» И тут идёт главное «Золотое зерно» песни: «…обучаю играть на гитаре, – говорит Визбор, – и учусь у людей доброте…»

Вот тут и замкнулся круг, тут и ответ на вопрос – как человек очеловечивается.

Обыкновенный ледокольщик, может быть дизелист, или штурман, а может быть просто матрос – учит столичного журналиста, Юрия Визбора, тогда ещё никому не известного, доброте. И Визбор как бы получил прививку от той самой загадочной русской души, которая не даёт покоя всем мировым философам, врагам и друзьям России – как такое может быть? А вот оно есть и всё… И Визбор, исколесивший всю Россию, и впитал в себя этот образ мировосприятия, эту прививку человечности. И дальше понёс её людям. Нам с вами, как во времени, так и в пространстве. И что тут удивительного? Да и вообще, может ли быть как то иначе? Может ли выжить человечество, если в основе его философии будет лежать эгоизм, если все люди, все государства, будут вести себя как «цыплёнки»? Думаю что Юра, да и всё послевоенное поколение, хорошо это понимали. Поэтому в войне и победили. И спасли всех нас – и умных, и глупых, и хороших и плохих. Вот тут, скорее всего и скрыт секрет счастья нашей юности. Именно он, Визбор, вместе с такими же светлыми людьми и спас всех нас. И замете, не государство, которое к семидесятым отупело до безобразия, и поощряло нас петь всякие фальшивые песни. Да и никто их не пел.

Вот эти-то светлые люди и взвалили на себя эту ношу. Всё бардовское движение – сплошная русская душа, хотя каких только нет национальностей среди бардов! И вот эти люди, впитав в себя этот океан человечности, любви, добра, совести – через свои песни очеловечивают всех нас. Хотим мы этого, или не хотим… Вот что важно, понимаете? Очеловечивают. Вот Визбор такой и был.

Когда-нибудь, в будущем, если Россия выживет в этой своей человеческой ипостаси, все люди будут такие, каким был Визбор… и как Саша Седых. Или будут стараться быть такими. Что, в общем-то, одно и тоже. Пожалуй, Визбор и являл это собой в чистом виде. «Обучаю играть на гитаре, и учусь у людей доброте» В этом ключ, в этом вся суть явления. И никакое бесчеловечное государство, которое миллионами убивало лучших своих сынов, никакие репрессии не смогли справиться ни с Юрием Визбором, ни с Сашей Седых. И раз все мы с вами живы, роз жива Россия, значит, победили они. Значит победила она, эта самая, великая, «загадочная» русская душа. А ничего загадочного в ней, по сути, и нет. А есть неистребимое добро, любовь и совесть. Вот и всё. Вот такой он был, Юра Визбор. Тихо и скромно делал своё дело, «штопая ранения души». И заметьте, это дело, поэзия и музыка, было для него, как бы не главным делом. Как бы увлечением. Главное для него была журналистика, и было кино. Но и там он делал своё дело должным образом. Представляете, сколько ран нанесено было ему? Душевных ран? А он всё же делал своё дело. И делал хорошо. А ведь далеко не всех русский океан очеловечивает. Есть настолько глубоко бесчеловечные люди, что даже вот этот океан души, растворённой в воздухе, в эфире, в крови человеческой, не может сделать их людьми. Или делает слишком поздно, когда до них дойдёт, что такое жизнь. И тогда они бегут в церковь, замаливают грехи, ставят свечки. И им там грехи отпускают. За деньги, конечно. И документ дают – «…такой то и такой то хороший человек…» Документик-то дают, да это ничего не меняет.

А Визбору не давали документика. Не вешали медали. Не одаривали регалиями и званиями. Государство не удосужилось заплатить ему хотя бы символическую копейку. А именно он выполнил работу государства – работу по воспитанию юношества. И теперь, когда он смог донести до нас свои песни, его уже никогда не забудут потомки. Вот такой он был – скромный и простой. И он был настоящий мужик. Слово и дело для него было одно и тоже…… к Визбор…… И чем больше ходит человек по глубинкам России, тем больше очеловечивается. Только н……