Глава 1

Путешествовать наедине с Ивом оказалось сущим мучением. У Грэма случались всякие попутчики, в том числе и такие, которых ему приходилось терпеть помимо воли, но мало кто из них мог посоревноваться с медейцем по части молчаливости и мрачности. Даже Грэму, самому-то не слишком общительному и дружелюбному, было рядом с ним неуютно и как-то холодно. Дошло до того, что он с ностальгией вспоминал дни, проведенные вместе с Илис, и даже с Роджером! С последним у Грэма было тоже не очень много поводов любить друг друга; несколько раз они сцеплялись не на жизнь, а на смерть, но даже Роджер был приятнее как попутчик, нежели Ив.

О том, что медеец может прирезать его втихую где-нибудь в лесу, благо помешать теперь было некому, Грэм не волновался. Раз приняв решение, Ив твердо его придерживался; а на сей раз он, очевидно, решил извлечь из ненавистного наинца всю возможную пользу, раз уж не получилось от него отвязаться. К тому же, по-видимому, он крепко рассчитывал на обещание Грэма поехать своей дорогой, когда дело будет сделано. У Грэма, впрочем, крепло предчувствие, что лично для него это дело так просто не окончится; с медейцами он, пожалуй, расстанется, но не по своей воле. В свете этих мыслей ему было тревожно, но страха он не испытывал. В конце концов, в будущее он никогда не смотрел с оптимизмом и многого от жизни не ждал.

Всю дорогу Ив молчал — как видно, считал, что все между ними уже сказано. Грэму очень хотелось обсудить детали предстоящего проникновения в крепость и вообще подробный план действий, но, поразмыслив, он рассудил, что лучше отложить разговор до встречи с Клингманном — тогда они будут знать, с чего начинать. И они так и ехали молча весь день и весь вечер, не обменявшись ни словом даже во время короткого дневного привала.

Сейчас, в августе, по ночам на севере еще не было настоящей темноты. Черная громада форта отчетливо обрисовывалась на фоне светлого неба. По сравнению с ним деревенские домики, лепившиеся на подступах к нему, казались игрушечными. Позади крепости, за рвом, поднимался лес, но даже вековые деревья терялись рядом с огромными черными башнями.

— Какой численности гарнизон, ты говорил, здесь стоит? — вполголоса спросил Грэм.

— По последним данным — около полусотни человек, — так же тихо ответил Ив. — Но все могло измениться. Так-то крепость вмещает до полутора тысяч.

— По здешним подвалам можно блуждать неделями…

— Если нет карты. У нас карта — есть. Ну, вперед.

У них оставалось еще полтора дня до встречи с Клингманном, и решили это время провести с пользой. А именно — проверить оружие и хорошенько выспаться. Для этого Ив снова взял комнату в таверне; хозяин узнал его и удивился, но не слишком сильно. Обед Ив велел приносить прямо в комнату, торчать в общей зале ни ему, ни Грэму не хотелось.

Полдня Ив убил на чистку кольчуги — занятие совершенно бесполезное, если учесть, что лезть в кольчуге в ров было по меньшей мере глупо. Впрочем, свое мнение Грэм предпочел оставить при себе. Затевать споры заранее не хотелось, оставшееся время разумнее было потратить на сон. Так же Ив на славу вычистил свой камзол и плащ — совершенно непонятно, зачем?.. — но хотя бы не стал бриться, рассудив, что щетина у наемника будет выглядеть правдоподобнее, нежели начисто выскобленный подбородок.

Клингманн явился вечером, как и обещал. Он сдержанно поприветствовал Ива и без восторга оглядел Грэма.

— Где же ваши остальные товарищи?

— Мы будем вдвоем, — ответил Ив.

Клингманн только кивнул и сразу приступил к делу.

Сообщил он следующее. Обещание свое он намеревался сдержать и готов был встретить «диверсантов» у подвальной решетки с ключами в руках через двое суток, вечером, как стемнеет — в это время он будет в карауле. Однако же встреча может не состояться: стало известно, что завтра в крепость приедет сам Барден собственной персоной. В преддверии приезда императора весь гарнизон, конечно, стоит на ушах, расписания всех караулов сдвинуты и перемешаны; кроме того, Барден приезжает не просто так: он намерен лично допросить Кириана. Следовательно, пленника могут перевести в другую камеру, да и неизвестно, переживет ли он допрос колдуна-императора.

— Значит, послезавтра может быть поздно, — заключил побледневший Ив.

— Да и завтра тоже, — кивнул Грэм. — Ну что же, остается сегодняшняя ночь.

— Сегодня я ничем не могу вам помочь, — сказал Клингманн.

— Вы никак не можете раздобыть сегодня ключи?

— Никак. Это невозможно.

— Подумайте, герр Клингманн, быть может, мы сумеем попасть в крепость другим путем, минуя ров?

Касотец на минуту задумался, потом покачал головой:

— Боюсь, что нет.

— А что, если мы приедем к главному входу и представимся наемниками, желающими поступить на службу?

— Возможно, вас и впустят, но возьмут под охрану.

— Нельзя ли раздобыть форму и документы? — продолжал расспрашивать Грэм.

— Это было бы можно, но нужно время.

— Времени нет, — буркнул Ив. — Если бы подумать об этом раньше…

— Значит, форму раздобудем на месте, — решил Грэм. — Идем через ров, а решетки я беру на себя.

Оба собеседника уставились на него вопросительно.

— Я умею взламывать замки, — пояснил он.

Клингманн приподнял бровь, а Ив спросил:

— У тебя есть инструменты?

— Увы, инструменты пропали в Акирне вместе со всей поклажей… Но многие замки можно открыть кинжалом.

— Я могу разузнать, где держат Кириана, — сказал вдруг Клингманн. — Сегодня-завтра его наверняка переведут, и скорее уже сегодня.

— Как мы найдем в крепости вас?

— Офицерские апартаменты в юго-восточном крыле. Как туда попасть — ваша забота.

— Хорошо. Это безумие, но, может, нам и повезет, — заключил Грэм. — Прощайте, герр Клингманн. Если удача улыбнется нам, сегодня ночью мы еще увидимся.

— Вы сумасшедшие, — сказал им касотец на прощание. — Но друзья Илис, вероятно, все такие. Желаю вам остаться в живых, господа.

* * *

Собирались быстро и молча. Уже перед самым выходом Ив вдруг выдал:

— Если хочешь, наинец, я попрошу Дэмьена принять тебя в свою личную гвардию.

Грэм так удивился, что запутался в перевязи, которой в тот момент опоясывался.

— Что-что? Я не ослышался? Ты предлагаешь шелудивому псу место в королевской гвардии? За какие-таки заслуги?

— Ты готов рисковать жизнью ради человека, которого никогда не видел, — тихо сказал Ив. — Это чего-нибудь да стоит.

— Я готов рисковать жизнью ради Ванды. Это, согласись, не то же самое. Кроме того, я не намерен никому присягать на верность, да и в армии никогда не служил и не собираюсь начинать. Да и вообще, я в розыске.

— Это все твои возражения?

— Нет, не все, — Грэм наконец справился с перевязью. — В качестве гвардейца я буду постоянно маячить перед глазами у Ванды, тебе оно надо? Мне — нет. Ну и наконец, я обещал, что после Северной наши пути разойдутся. А слово свое я привык держать.

— И все же подумай…

Грэм cжал Иву плечо, и тот не отстранился. Это, пожалуй, был первый дружеский жест между ними.

— Я понимаю, что это большая честь, и все же — нет.

…Они сделали большой крюк вокруг форта и подъехали со стороны леса. На опушке спешились, стреножили лошадей и разделись до штанов. Всю одежду, а так же кольчугу Ива, тщательно упаковали и спрятали в кустах. При себе они оставили только оружие и непромокаемый футляр с картами Илис и перстнем Даниса, который Грэм, по какому-то наитию, до этой минуте носил при себе, на шнурке на шее.

— Меч давай на спину, — скомандовал Грэм. — Так легче плыть.

— Без тебя знаю…

Крадучись, они подобрались к краю леса. До воды оставалось еще футов сто пятьдесят открытого пространства. Дальше, за темной полоской воды, поднимались мрачные замшелые стены крепости. На светлом полотне неба четко обрисовывались зубцы стены и фигуры часовых между ними. По стенам двигались яркие огоньки множества факелов. Грэм смотрел на поднявшуюся перед ним громадину, и ему становилось не по себе.

От воды тянуло холодом, зверски кусались комары. Грэм и Ив, замерзшие и искусанные, притаились в молодой кленовой поросли и ждали момента, когда часовые разойдутся в разные стороны, чтобы незамеченными войти в воду.

— Пошли!..

Пригнувшись, они бегом добрались до рва и без плеска вошли в воду. Вода оказалась ледяной и буквально обожгла кожу; Грэм зашипел сквозь зубы, сразу заставил себя нырнуть и поплыл. Он греб быстро, понимая, что долго в такой ледяной воде не продержится. Ив плавал лучше него и быстро ушел вперед; вскоре Грэм заметил его черноволосую голову у стены, вероятно, в том самом месте, которое указали Илис и Клингманн. Через пару минут он и сам вынырнул у замшелой и склизкой стены.

— Надо поскорее найти проход, — прошептал Ив, отчетливо стуча зубами. — Ныряем по очереди. Я первый, потом ты.

Они погрузились по четыре раза, но ничего не нашли. Грэм умел нырять с открытыми глазами, но в мутной воде, да еще ночью, все равно ничего не было видно, и пришлось действовать ощупью. Пальцы скользили по замшелым камням… никаких отверстий, никакого входа в стене не находилось. Меж тем, они окончательно промерзли в ледяной воде; еще немного, и руки и ноги откажутся служить.

— Еще по разу, и надо возвращаться на берег, — озабоченно шепнул Грэм. — Иначе околеем. Отогреемся, и пойдем снова.

Ив молча кивнул.

На пятый раз удача улыбнулась Грэму. Вот только что пальцы ощущали скользкий камень кладки, и вдруг — провалились в пустоту. Пошарив немного, Грэм нащупал решетку, закрывавшую проход. Покачал ее — она не подалась. Вот это сюрприз! Ни Илис, ни Клингманн ничего не говорили о том, что подводный проход запирается в самом начале… Значит, рассудил Грэм, или решетку установили совсем недавно — но зачем бы? — или она действительно запирается, но не замок, а на задвижку или щеколду. Замок в воде заржавеет, да и кто будет с ним возиться, когда дорога каждая минута?

Поднявшись наверх, Грэм рассказал о своей находке.

— Попробую найти задвижку, — добавил он. — Придется потерпеть еще немного.

— Давай-ка вместе, — проворчал Ив. — Сил нет тут больше торчать.

Общими усилиями они отыскали и отодвинули засов, потеряв еще немало времени. Руки и ноги уже сводило от холода, и Грэм боялся, что еще немного, и он просто не сможет плыть.

— Ну, да помогут нам Двенадцать, — прошептал Ив. — Ныряем!..

За решеткой оказался узкий и низкий коридор, по счастью, не слишком длинный. Грэм все время проверял, не поднимается ли потолок; силы были уже на исходе, и легкие горели огнем. Когда он понял, что свод нам ним поднимается, то обрадовался так, как не радовался, наверное, никогда в жизни. Он попробовал всплыть, и о радость! — голова его поднялась над водой, и он с жадностью глотнул затхлый подвальный воздух. Рядом послышался плеск.

— Ив? Ты тут? — позвал Грэм. Вокруг была кромешная тьма, и даже со своим отличным ночным зрением он с трудом мог разглядеть собственную руку.

— Здесь, — отозвался медеец. — Тьфу, темно, как у Безымянного в заднице. Ни беса не вижу. Что теперь?

— Теперь вперед.

Пришлось проплыть еще с полсотни футов, прежде чем под ногами появился пол. Становилось светлее; Грэм уже мог различить, что они находятся в нешироком, заполненном водой коридоре. Потолка не было видно, но откуда-то сверху сочился слабый свет и капала вода.

Вскоре коридор закончился стеной с врезанной в нее частой решеткой, в которую уходила вода. В боковой же стене обнаружилась приподнятая над водой ниша, а в нише — решетчатая дверь, видимо, та самая, около которой их собирался встречать Клингманн, явись они двумя днями позже. Места на выступе перед дверью хватило бы с избытком на пятерых, и Грэм с Ивом, подтянувшись на руках, без труда устроились там.

— Сумеешь ее открыть? — поинтересовался Ив, отжимая волосы.

— Думаю, да. Замки здесь, должно быть, простенькие. Этот ход нужен для того, чтобы быстро и скрытно покинуть крепость; не думаю, что при бегстве кто-то захочет возиться с хитрыми запорами.

— Вот уж никогда не думал, что буду радоваться обществу разбойника, — проворчал Ив.

— Отойди-ка в сторону, мне нужно больше света…

Ив отодвинулся, насколько возможно было. С кинжалом в руках, Грэм подступил к замку. Он страшно жалел об инструментах, пропавших в Акирне; будь они при нем, ни одна дверь не стала бы для него преградой. Но увы, времени отстегивать сумку тогда не было, возможности разжиться новыми инструментами тоже не предоставилось, и приходилось обходиться тем, что есть.

Пока Грэм ковырялся с замком, Ив уселся на краю выступа, достал карту и принялся изучать ее.

— Если Илис не наврала, за этой дверью должны быть кладовые, — бормотал он. — Дальше караулка и лестница наверх. Если охрана не слишком многочисленна, это удобный случай разжиться формой.

— Без формы мы далеко не уйдем, — согласился Грэм. — Первый же патруль нас повяжет… Все, готово!

Он толкнул дверь, и она тяжело и бесшумно отворилась. Как видно, петли недавно смазывали, а значит, за этим проходом тщательно следили.

За дверью, действительно, оказалось несколько небольших помещений, уставленных разнокалиберными бочками и сундуками, и с полками по стенам. Идти приходилось медленно; Грэму едва хватало света, чтобы ориентироваться в пространстве, Ив же вовсе шел почти на ощупь.

Заслышав впереди слабый шум, Грэм остановился и жестом велел Иву замереть. Прислушался. Да, он не ошибся, издали доносился еле слышный отзвук шагов.

— Останься здесь, — зашептал Грэм, отчаянно жалея, что Ив не знает тайного языка жестов, принятого в братстве Фекса. — Я пойду посмотрю, что там.

С кинжалом наизготовку, он бесшумно заскользил вперед в темноте. Из кладовой он попал в коридор; справа была кромешная тьма, слева, в отдалении, мерцал красноватый отблеск факела. Грэм повернул налево. По правую руку попалась дверь, Грэм легонько толкнул ее — заперто. Звук шагов стал громче, послышался скрежет и стук передвигаемой мебели — впереди определенно кто-то был. Грэм прошел еще немного и увидел справа же проем; и шум и свет исходили оттуда. Едва дыша, он заглянул за угол и увидел небольшое помещение, освещенное единственным факелом, чадящим на стене. Всю обстановку комнаты составляли грубый стол и несколько табуретов. На столе стоял кувшин, пара помятых оловянных кружек, лежала половинка каравая и луковица. Посреди комнаты, спиной к Грэму, руки в боки стоял человек в черной касотской форме. Секунду помедлив, Грэм быстро скользнул к нему за спину и приставил к горлу кинжал.

— Не вздумай заорать, — шепнул он на всеобщем. — Снимай перевязь.

Гораздо быстрее и проще было бы перерезать касотцу горло, но Грэм рассудил, что тогда одежду зальет кровью, а ходить по форму в окровавленной форме самое меньшее неразумно.

Дрожащими руками стражник снял перевязь и бросил ее на пол. Грэм оттолкнул ее ногой в сторону; свободной рукой вытащил меч и направил его в спину касотцу, а кинжал отвел.

— Раздевайся, — велел он. — И рубашку тоже! Да побыстрее. Не оборачивайся!

Касотец было заколебался, но Грэм для убедительности кольнул его острием меча между лопаток.

Через пару минут в его распоряжении оказался полный комплект касотской формы, включая плащ и шлем, закрывающий лоб и щеки. Грэм удовлетворенно кивнул, перевернул меч вперед рукоятью и легонько стукнул стражника по затылку. Касотец свалился как подкошенный. Грэм разрезал кинжалом плащ на полосы, крепко-накрепко связал стражнику руки и ноги, и заткнул рот кляпом; после чего оттащил бесчувственное тело в самый темный угол, и задвинул его там столом. Затем, весьма довольный собой, вернулся к Иву.

Тот уже не находил себе места от беспокойства и почти готов был идти вперед наугад; удерживало его только то, что он не слышал ни криков, ни звуков борьбы.

— Ты где пропадал? — зашипел он яростно. — Я уже Безымянный знает что тут передумал!

— Пойдем! — только и сказал Грэм.

Увидев одежду и задвинутого столом касотца, Ив немного смягчился, но все-таки спросил недовольно:

— Он что, живой?

— Не убивать же его было.

Ив пожал плечами, мол, почему бы и нет.

— Можно скинуть его в ров, — предложил он.

— Собираешься скидывать туда всех встречных? Пусть его лежит. Он нам не помешает.

— Когда его найдут, и он расскажет о нас…

— Когда его найдут, мы будем далеко, — прервал Грэм. — Одевайся и пошли скорей дальше.

Касотец из Ива получился не слишком убедительный — стеганная куртка оказалась маловата, но это было лучше, чем ничего. Шлем скрыл его южное лицо и темные волосы, а это было главное.

Карта Илис не врала, за караулкой и впрямь обнаружилась лестница: на нижних пролетах ее царила тьма, вверху виднелись неяркие отблески света.

— Интересно знать, что там, внизу? — вздрогнул Ив.

— Тюремные камеры, что ж еще, — отозвался Грэм. — Полагаю, именно туда мы попадем, если нас поймают.

— Так значит, и Дэмьен там! Нам вниз!

— Погоди, не рви, — остановился горячего медейца Грэм. — Клингманн говорил, вполне возможно, его переведут из нижних камер в другое место. Вдруг император не захочет спускаться в мрачный подвал даже ради беседы с таким важным пленником. Пока мы будем блуждать там, потеряем время; а вдруг ваш принц уже совсем в другом месте? Разумнее найти Клингманна; он же обещал нам разузнать, перевели Дэмьена или нет, и куда.

— Верно, — неохотно согласился Ив. — Тогда пошли наверх. Только прихватим факел, а то я не вижу ни беса, как бы ноги не переломать.

— А кстати, — спохватился Грэм. — Ты знаешь касотский?

— Знаю.

— Хорошо. А то я с пятого на десятое…

— А толку-то, — мрачно возразил Ив. — С лица из меня такой же касотец, как из тебя истриец. Лучше нам, как в деревне, сыграть чужеземных наемников…

— И то верно.

Поднявшись на один пролет, они оказались в плохо освещенном коридоре; в стороне, за углом, раздавались мерные шаги подкованных сапог. Грэм показал Иву один палец и резанул себя ребром ладони по горлу. Медеец кивнул и, не скрываясь, с мечом наготове, повернул за угол. Последовала какая-то возня, потом короткий приглушенный вскрик, что-то зазвенело и упало. Из-за угла высунулся Ив и махнул рукой.

— Ну и ну, — сказал Грэм, останавливаясь рядом с ним. Посреди коридора лицом вниз лежал стражник; под головой у него растекалась кровавая лужа. — А поаккуратнее никак нельзя было?

Ив только состроил гримасу ему в ответ.

По счастью, скончавшийся касотец был довольно высок и плечист, и его одежда пришлась Грэму почти впору. Правда, куртка оказалась запачкана кровью, но в полутьме этого почти не было заметно, да и можно было прикрыть пятна плащом. Поразмыслив, Грэм забрал из футляра перстень Даниса и снова повесил его на шею. Помнится, Илис говорила, что перстень хорошо известен в ближайшем окружении императора; у него родилось смутное предчувствие, что в скором времени выпадет шанс проверить правдивость ее слов.

Труп скинули вниз по лестнице; увы, убрать кровавую лужу не было ни времени, ни возможности; оставалось надеяться, что в этот отдаленный коридор еще нескоро кто-нибудь забредет.

Теперь можно было не прятаться по углам, но и на глаза касотцам лишний раз попадаться не стоило. Еще раз сверившись с картой, молодые люди двинулись в сторону юго-восточного крыла. Для ночного времени в форте было что-то очень людно: по коридорам сновали по одиночке и по двое люди в полном обмундировании; не иначе, весь гарнизон был поставлен на уши в ожидании прибытия Бардена. На Ива и Грэма не обращали внимания, и они несколько приободрились. Толкнув очередную дверь, они оказались в комнате, где горел камин и за столом, уставленном бутылками, кувшинами и кружками, сидели человек пять касотцев и играли в карты. Эта проходная комната, судя во всему, была опять же что-то вроде караулки; по стенам в сумраке (кроме пламени в камине и пары свечей на столе, других источников света в комнате не было) виднелись стойки с оружием.

— Добрый вечер, господа, — неожиданно для себя вдруг выдал Грэм на касотском.

Вообще-то он собирался пройти молча, но его вдруг как будто кто-то толкнул.

На него посмотрели без особого интереса, двое игроков равнодушно кивнули ему и снова уткнулись в карты. Никто не обратился к нему, не попытался задержать или расспросить.

Оказавшись за дверью по ту сторону караулки, Ив повернулся к Грэму и покрутил пальцем у виска.

— Ты с ума сошел, что ли? Еще бы в карты подсел с ними играть.

Грэм пожал плечами.

— Что такого в том, что вошедшие поздоровались с сидящими в комнате? Напротив, странно было бы, если б мы прошли молча.

Они продолжали путь, никто не обращал на них внимания. Впрочем, и народу встречалось немного; огромная крепость поглотила и растворила в себе полутысячный гарнизон; да и ночь была на дворе. И все же Грэму хотелось бы, чтобы в коридорах было менее людно.

Однако же он до того расхрабрился, что остановил пробегавшего мимо солдата и спросил у него, где апартаменты Хельмута Клингманна. Касотец начал было объяснять, но вдруг хлопнул себя по лбу:

— Да он же у коменданта! Точно, с час назад всех офицеров срочно вызвали к герру Риттеру.

— Ночью?

— Все равно никто не спит. Утром ждут императора, ну и… — солдат замолк и вдруг пристально вгляделся в лицо собеседника. — А вы, ребята, из чьей сотни будете? Что-то не припомню я вас.

— А мы только что поступили, — нашелся Грэм. — И как раз под командование герра Клингмана. Позарез нужно его видеть! Не проводишь ли нас к коменданту?

Касотец с сомнением поглядел на него.

— Не примет вас комендант. Не до вас ему! да и вам к нему зачем?

— Ты проводи, а там разберемся, — и Грэм сунул в руку солдату серебряную монету, из тех денег, что прихватил с собой на всякий случай, как и перстень.

Ив, вероятно, мысленно клял его на чем свет стоит; но вслух, понятно, ничего сказать не мог. Меж тем, у Грэма родился план — совершенно безумный, но разве не безумием было все их предприятие?

Минут пять они петляли по запутанным полутемным закоулкам форта. Грэму подумалось, что даже с картой, без провожатого они здесь непременно заплутали бы. По дороге касотец без остановки рассуждал о том, что все эти спешные приготовления — сплошная показуха; что по сути-то ничего не меняется, а императору так и вовсе плевать на всю эту суету. Император — он ух! — все ухищрения начальства видит насквозь и все равно накажет кого следует… если найдет, за что. И вообще он едет, ясное дело, не с инспекцией, а потому, что в крепости сидит в подвале медейский то ли генерал, то ли вообще принц… И этот важный пленник знает что-то такое, что позарез нужно знать его императорскому величеству, а больше ни единой душе… Секрет и тайна, вот. Это и ежу понятно.

У дверей в апартаменты коменданта стояли два сонных стражника. При появлении троицы они подтянулись и смерили пришельцев суровыми взглядами:

— К герру Риттеру нельзя! У него совет.

— У нас важное дело, — вконец обнаглел Грэм. Конечно, хорошо было бы обсудить пришедшую ему в голову комбинацию с Ивом, но время и обстоятельства не позволяли. Оставалось надеяться, что Ив доверится и подыграет ему. — Очень важное. Вот прям позарез.

— Вы вообще кто такие? — с подозрением осведомился охранник. — Что-то мне ваши лица не знакомы.

— Мы посланники императора Бардена. Только что прибыли.

Сопровождавший их солдат так и шарахнулся в сторону, на лице его отразился испуг. Еще бы! А он-то распускал язык, позволил себе обсуждать действия начальства, да что там, самого императора! На стражу, впрочем, это заявление не произвело никакого впечатления.

— Ага, посланники. А то ж. А документы у вас есть, посланники?

Грэм спинным мозгом почувствовал, как напрягся рядом с ним Ив; как задрожала его рука, потянувшаяся к мечу. Успокоить бы его, хоть словом, хоть жестом, да Грэм не посмел. Нахально улыбаясь (хоть и обмирая внутренне), он вытащил из-за пазухи перстень Даниса и ткнул его чуть не в лицо охраннику:

— Вот наши документы.

— Чего это? — не понял касотец.

— Не видишь сам, покажи коменданту, — презрительно усмехнулся Грэм. — Он-то поймет.

— Не буду я ему ничего показывать. Не велено мешать!

— Не покажешь, — вдруг вступил Ив, понизив голос самым угрожающим образом, — лишишься головы, когда комендант узнает, что императорские гонцы просили о встрече, а ты не пустил.

Касотец заколебался. Распустив шнурок, Грэм снял с шеи перстень и снова протянул его охранникам. Ох Илис, Илис, только бы свои слова оказались правдой, а не хвастливой выдумкой, призванной поднять в глазах старого друга статус своего учителя.

Охранник взял перстень, покрутил его в пальцах. На лице его отразилось сомнение.

— Дорогой, кажется.

— Еще бы.

— Ну…. ладно. Ждите тут.

И охранник утопал, тяжело шаркая ногами (тот еще, видать, вояка), а Грэм и Ив остались ждать. Это были страшные минуты. Каждый момент Грэм ожидал, что дверь распахнется, и на них бросится целая орава касотцев с воплями: «Хватай супостатов!». Он стоял и молился сразу Фексу, Рондре и Перайне, чтобы перстень оказался тем, что он ожидал, и произвел на коменданта нужное впечатление.

— Проходите, господа, — возвестил появившийся в дверях стражник, с новым удивлением осматривая пришлецов. Видимо, впечатление оказалось самое нужное.

Высоко вздернув подбородок, Грэм протиснулся в двери мимо касотца (скованный удивлением, тот и не подумал уйти с порога) и прошел в крошечную пустую приемную. Из нее вели две двери; охранник кивнул на ту, что была по левую руку. Внутренне сжавшись, но по-прежнему с самым невозмутимым видом, Грэм вошел в указанную дверь и оказался в большой полутемной комнате. Это было что-то вроде зала совещаний. Посредине комнаты стоял большой овальный стол, на котором стояли два трехрожковых канделябра с горящими свечами. За столом сидели всего несколько человек, остальные разбрелись по комнате. Трое или четверо стояли у зажженного камина; к самому огню было придвинуто тяжелое деревянное кресло, в котором сидел грузный, и, судя по всему, старый человек; ноги его закутывала меховая накидка. Он сразу повернул голову в сторону вошедших и сказал негромко и хрипло, но властно:

— Подойдите сюда.

Грэм и Ив приблизились к камину. Собравшиеся в комнате офицеры с любопытством разглядывали их; мельком Грэм увидел и лицо Клингманна, на секунду взгляд его выразил удивление и ужас, но касотец тут же отвернулся и отступил в тень.

Старик в кресле, судя по всему, и был комендант Риттер. У него были совершенно седые, коротко стриженные волосы, обрюзгшее лицо и недобрые светлые глаза под кустистыми бровями. На ладони он держал сапфировый перстень, предъявленный Грэмом. Его собственную руку украшала единственная золотая печатка в виде золотой головы.

— Вы — посланники императора? — спросил он отрывисто на касотском.

— Так точно, герр комендант, — почтительно поклонился Грэм.

Заслышав в речи всеобщего языка протяжные наинские нотки, Риттер нахмурился.

— А ну снимите шлемы, — приказал он.

Что было делать? Грэм и Ив обнажили головы.

— Кто вы такие, Безымянный вас побери? Все гонцы Бардена мне прекрасно известны, а вас я вижу впервые.

— Мы недавно на службе у его императорского величества.

— С каких это пор император стал приближать к себе чужеземцев?

— С недавних, герр комендант.

— Откуда ты родом? Из Наи? Как твое имя?

— Грэм Лайне, — из осторожности Грэм не стал называть свою настоящую фамилию. — Я из Наи, вы правы.

— Ну а ты? — Риттер перевел взгляд на Ива.

— Я из Лигии, герр комендант. Мое имя Ивон Арни, — Ив не стал мудрствовать лукаво и только слегка переделал свое имя на лигийский лад.

— Ну-ну, — кажется, сомнения Риттера отнюдь не развеялись. — А где вы взяли вот это? — он протянул на раскрытой ладони сапфировый перстень.

— Я получил его из рук лично герра Эмиля Даниса, — совершенно честно ответил Грэм. У него мелькнула было мысль сказать, что перстень дал ему император собственной персоной, но что-то его удержало.

Заслышав имя Даниса, комендант как-то странно заозирался по сторонам и даже как будто скукожился в своем кресле.

— Данис? Ты сказал — Данис?

— Так точно, герр комендант, — ответил Грэм, пытаясь скрыть недоумение.

— Лаааадно. Хорошо. Мне, конечно, весьма любопытно, за что герр Данис так отличил вас, но… Допустим. И с чем же вы явились? У вас послание от императора?

— У нас поручение.

— И какое же?

— Проверить, в каких условиях и в каком состоянии находится принц Кириан, и готов ли он к встрече с его императорским величеством, — не моргнув глазом, выпалил Грэм, сам ужасаясь своей наглости.

Риттер так и дернулся в своем чудовищном кресле; огромные руки его сжались в кулаки.

— Проверить, значит… А есть у вас какое-нибудь письмо?

— Письма нет. Император счел свое поручение слишком важным, чтобы поручить его бумаге.

— По мне, так слишком много церемоний с этим мальчишкой, — проворчал Риттер. — Хорошо. Нате, заберите перстень. Капитан Клингманн! Возьмите двоих людей и проводите господ посланников в камеру Кириана.

Вот так-так, подумал Грэм. Похоже, сама судьба сводит нас с Клингманном. Будем надеяться, это не грозит нам всем крупными неприятностями… Пока что, по крайней мере, все идет довольно гладко. Только бы не сглазить…

Откуда-то из темного угла вынырнул Хельмут Клингманн. Выглядел он бледновато. Жестом он предложил «посланникам» следовать за ним. Грэм и Ив поклонились коменданту, отдельно — всем прочим офицерам и с чувством огромного облегчения покинули апартаменты Риттера.

В полном молчании они прошли по коридору, потом Клингманн остановился перед какой-то дверью, приоткрыл ее и крикнул в комнату:

— Петер, Мартен! Марш сюда.

Очевидно, он решил в точности исполнить приказание коменданта и взять с собой аккурат двоих сопровождающих (хотя Грэм, да и Ив, наверняка, предпочли бы, чтобы Клингманн проводил их единолично, это дало бы небольшую возможность обсудить дальнейший план действий).

Из-за двери показались двое заспанных молоденьких солдатика, и дальше пришлось продолжать путь впятером.

Шли довольно долго, причем все время поднимались по лестницам наверх, и Грэму хватило времени подумать над тем, как они с Дэмьеном будут выбираться из крепости. План не вытанцовывался. Если с Клингманном можно договориться, то от остальных сопровождающих придется как-то избавляться…

Они все поднимались и поднимались, и Грэм понял наконец, что Дэмьен сидит на самом верху башни, а не в подвалах, как они рассчитывали. Значит, им придется идти обратно через всю крепость… Под конец пришлось карабкаться по узкой винтовой лестнице, и уже под самой почти крышей Клингманн остановился на тесной площадке перед глухой дверью из толстенных дубовых досок и провозгласил:

— Мы пришли.

Грэм огляделся. На маленькой круглой площадке с трудом помещались пятеро, и то им пришлось встать теснее. Здесь даже стражи не имелось, да и зачем? Сбежавшему из камеры пленнику было бы некуда деваться, только вниз, вниз по лестнице, в густо населенную часть форта, где его непременно схватили бы. Окон в стенах не было, и света от факелов в руках Клингманна и Ива едва хватало, чтобы разглядеть детали — например мощный засов на двери, которые, казалось, не всякий человек мог бы сдвинуть с места.

— Капитан Клингманн, — обратился Ив к офицеру, — мы хотели бы войти к пленному без сопровождения. Возможно это?

Касотец заколебался было, но тут же покачал головой.

— Я пойду с вами.

— Хорошо, — быстро сказал Грэм, понявший по лицу Ива, что тот собирается спорить. Компания Клингманна им, пожалуй, не повредит, а даже напротив, его совет может пригодиться.

Двое солдат по знаку Клингманна не без труда отложили засов. За дверью, против ожидания, оказалась еще одна винтовая лестница, узкая и темная. А Грэм-то думал, что выше них только крыша!..

Едва за ними со зловещим скрипом закрылась дверь, Ив так и набросился на Грэма, яростно зашептав:

— Что это за выкрутасы такие? Ты понимаешь, как мы рисковали?

— Зачем вы пошли к коменданту? — вторил ему Клингманн. — Что за дикая история с императорскими посланниками?

— Извиняюсь, некогда было предупредить, — сквозь зубы ответил Грэм. — Но ведь план сработал? И вообще-то мы искали вас, капитан. Кто ж виноват, что вашему командующему вздумалось среди ночи провести военный совет?

— Откуда у вас перстень императора?

— Я уже сказал, откуда.

— И давно ты узнал, какой властью он обладает? — зашипел Ив.

— Еще с Акирны, — признался Грэм. — То есть… Илис говорила, что перстень не стоит держать на виду, что его хорошо знают в окружении императора… но она много чего говорила, и я не очень-то ей поверил. Но перстень на всякий случай убрал с глаз долой.

— Не очень-то поверил, а принялся тыкать им направо и налево! — казалось, еще немного, и Ив начнет рвать на себе волосы. — А если бы оказалось, что Илис разыграла тебя?

Грэм пожал плечами.

— Тогда бы мы предстали перед императором вместе с вашим принцем.

— Да ты совсем чокнутый, — выдохнул Ив и, больше ничего не добавляя, двинулся вверх по лестнице, освещая себе дорогу единственным оставшимся у них факелом: свой факел Клингманн оставил солдатам у двери.

 

Глава 2

Лестница была крутая и сильно закрученная, но не длинная. Окончилась она в маленькой круглой комнате. Здесь было светлее, чем внизу: свет звезд проникал в небольшое окошко под потолком. Теперь свет факела скорее мешал, чем помогал Грэму.

— Дэмьен? — позвал Ив. — Дэмьен, ты здесь?

От дальней стены, терявшейся во мраке, послышался шорох и звон цепей, а затем тихий хрипловатый голос:

— Кто здесь? Ив? Это ты?

Ив так и рванулся вперед, чуть не опрокинув на пути грубый низенький стол и табурет. Грэм шагнул за ним следом, и увидел у стены тюфяк, а на этом тюфяке — человека, которого уже сжимал в объятиях неистовый медеец.

— Ив? Безымянный меня побери! Откуда ты тут взялся? И в касотской форме? Я брежу? — отрывисто говорил этот человек.

Наконец они отстранились друг от друга, и Грэм смог рассмотреть принца. Он был совсем, ну совсем не похож на Ванду: одна кровь, но совершенно разные лица. Принц Кириан был смугл, его черные густые брови срослись на переносице. Черные вьющиеся волосы, острые выступающие скулы на узком лице. Вид у него был измученный и истощенный, но черные глаза смотрели спокойно и твердо. На принце была изодранная, но чистая рубаха и, что самое удивительное, его щеки и подбородок оказались гладко выбриты, что сильно обращало на себя внимание.

— Да-да, — усмехнулся Дэмьен, правильно истолковав взгляд Грэма, и потер подбородок. — Ко мне даже цирюльника прислали. Буквально накануне меня вытащили из подвала, где я до этого сидел, позволили вымыться, дали чистую одежду и даже побрили. Не знаю только, в честь чего вдруг такие милости.

— Завтра — или уже сегодня? — приезжает Барден, чтобы лично допросить тебя, — сказал Ив.

— Ах вот что. Понятно. Надо думать, от Тео он ничего не добился, раз решил взяться за меня?

— Тео ответил ему решительным отказом.

Дэмьен кивнул.

— Ничего другого я и не ждал… Но как же ты, Ив? Как ты попал сюда? И кто это с тобой?

— Долго рассказывать. Поговорим, когда выберемся из форта.

— У тебя есть план?

— По правде говоря, нет, — признался Ив. — Мы не рассчитывали найти тебя в башне. Думали, что наш рейд ограничится подвалами.

— Для начала, — влез Грэм, — позвольте осмотреть ваши цепи. Они заклепаны или запираются на замок?

— На мне оставили только это, — принц приподнялся и продемонстрировал железный обруч, охватывающий его пояс. От обруча тянулась цепь, вделанная в стену над головой пленника. — Приятное разнообразие после украшений, которые были на мне прежде.

Он поднял руку, и скользнувший вниз рукав открыл широкую полосу содранной до крови кожи. Грэм, в свое время водивший близкое знакомство с кандалами, сразу узнал эти следы.

— Дайте, я посмотрю, что можно сделать.

Он попросил Ива посветить ему и с кинжалом в руках подступил к Дэмьену, который смотрел на него со спокойным любопытством.

— Могу я узнать ваше имя?

— Меня зовут Грэм.

— Вы служите в нашей армии?

— Нет. Я, в некотором роде… наемник.

На лице принца отразилось сомнение, но он промолчал и перевел взгляд на Клингманна, все это время молчаливо стоявшего в стороне.

— А вы?

— Я офицер касотской армии. По правде говоря, я втянут в эту авантюру против своей воли, — с достоинством ответил касотец.

— На заложника вы что-то не очень похожи, — усмехнулся Дэмьен.

— Говорю же тебе, это долгая история, — торопливо сказал Ив. — Грэм, ну что там?

— Сейчас, — Грэм последний раз повернул кинжал, замок щелкнул, и железный обруч развалился на две половинки. — Готово. Вы свободны, ваше высочество.

— Благодарю вас, — Дэмьен осторожно, словно опасаясь обжечься, отложил оковы в сторону и поднялся на ноги. Выпрямившись, он оказался весьма высокого роста. — Итак, что дальше?

— Дальше… дальше нам, пожалуй, понадобится еще один комплект формы, — решил Ив. — Капитан Клингманн, мы рассчитваем на вас.

— Простите? — не понял касотец. — Вы хотите, чтобы я прямо сейчас раздобыл вам форму?

— О нет. Мы просим одолжить нам вашу одежду.

Клингманн посмотрел сначала на Ива, потом на Грэма. Потом на Дэмьена. И медленно покачал головой.

— Нет. Нет, это невозможно.

— Нам не хотелось бы, чтобы здесь пролилась кровь, — напирал Ив, медленно вытягивая из ножен меч. — Право, не будем затевать драку. Нас двое… трое. У вас нет шансов.

— Илис на нас очень рассердится, если мы пораним вас, — поддержал его Грэм. За оружие, впрочем, он пока не спешил хвататься. — Но что же делать? У нас совершенно нет времени для уговоров, герр Клингманн. Одежду, пожалуйста. Побыстрее.

— Потом расскажете командованию, что вас взяли в заложники чокнутые медейские лазутчики, — подключился и Дэмьен. — Тем более, это недалеко от истины. Ну же, прошу вас. Слышите? Вас просит принц.

— Прошу не забывать, что здесь за дверью двое солдат, готовых в любой момент прийти мне на помощь, — Клингманн старался говорить спокойно, но голос его подрагивал.

— Да они ничего не услышат, — отмахнулся Ив. — Ну? Последний раз прошу по-хорошему.

Вместо ответа Клингман обнажил меч и попятился к стене, с явным намерением прикрыть себе спину. Ив среагировал мгновенно: он молнией метнулся вперед и неуловимым движением выбил из руки у касотца меч. Глядя на это, Грэм порадовался, что ему так не пришлось сойтись в поединке с медейцем; он и сам был недурным фехтовальщиком, но в быстроте и ловкости Ив его, несомненно, превосходил.

— Мне не хочется убивать вас, Клингманн, — тихо сказал Ив; меж тем острие его меча дрожало в каком-то дюйме от лица касотца.

Несколько секунд всем казалось, что касотец подчинится и начнет раздеваться, но вместо этого он вдруг бросился вперед; Ив едва успел отвести клинок. И снова реакция не подвела его. Не промедлив ни мгновения, он сильно ударил Клингманна в висок кулаком с зажатой в нем рукоятью меча. Касотец упал как подкошенный.

— Что ж, — выдохнул Ив сквозь зубы. — Так даже лучше. Иначе ему было бы тяжелехонько объяснить командованию, почему он отдал одежду без сопротивления.

— Ты его, вообще-то, не убил? — поинтересовался Дэмьен, без особой, впрочем, озабоченности. Быстро опустившись на колени рядом с бесчувственным телом, он пощупал пульс у него на шее, кивнул и принялся освобождать его от одежды. — Ничего, живой. Ну, ребята, вы даете. Вы через всю крепость прошли вот так напролом? Вдвоем?

— Вдвоем, вдвоем. Не тащить же сюда было всех… — сказал Ив и осекся.

Дэмьен поднял голову.

— Кого это — всех?

— Я тебе потом расскажу…

— Нет, сейчас, — приказал Дэмьен. — У нас есть несколько минут, пока я одеваюсь. Так что рассказывай.

Делать нечего, пришлось Иву признаваться, что неподалеку от Северной остались ждать Ванда, Корделия и Оге. Услышав имена девушек, принц так и взвился.

— Ванда?! Корделия?! Да ты в своем уме? Зачем ты потащил их сюда?!

— Я потащил? Да я с удовольствием оставил бы их дома! Но разве от них можно было отвязаться? Ты же знаешь Ванду!

— Знаю! Но ты должен был отговорить ее! Убедить! Не знаю… хотя бы веревками связать, чтобы она не смела из дома ни ногой ступить! А мать, она куда смотрела?

— Их величество ничего не знали о намерениях Ванды…

— Еще бы, — ядовито сказал Дэсьен. — Она никогда ничего не знает…

Пока медейцы ругались, Грэм усмехался про себя — попал бедный Ив между двух огней, — но не забывал и о деле: перетащил раздетого Клингманна на тюфяк и опоясал его железным обручем. Не хотелось бы, чтобы он, придя в себя и пылая жаждой мести, поднял тревогу. Пусть посидит, охолонет…

Меж тем Дэмьен полностью оделся. Касотец из него получился не лучше Ива — их физиономии, обе смуглые и сумрачные, были схожи, как у братьев; и Грэм отдал ему свой шлем.

— Доставай карту, Грэм, — сказал Ив. — Посмотрим, как можно отсюда выбраться.

— От карты толку не будет, — отозвался Грэм. — Илис рисовала только нижние этажи. Придется идти наугад, вниз и вниз, как-нибудь доберемся.

— Там еще у двери стража, — вспомнил Ив. — Надо с ними как-нибудь потише управиться…

— Сколько их? — спросил Дэмьен.

— Двое.

— Ну, это ерунда.

Это и в самом деле была ерунда: молоденькие солдаты даже не успели понять, что случилось. Несмотря на долгий плен, Дэмьен был еще весьма неплох в обращении с оружием — видимо, с важным пленником обращались все-таки получше, чем с простыми смертными, берегли его.

Решили держаться лестницы, пока она ведет вниз. Если ступени дойдут до самого подвала, будет удача; если нет — значит, снова пригодится маскарад.

Несколько пролетов молодые люди преодолели без помех. Грэм начинал уже верить, что удача и боги на их стороне, и все пройдет без сучка и без задоринки, как вдруг в боковом проходе — кажется, в том самом, откуда они сами некоторое время назад попали в башню, — появилась группа солдат во главе с офицером. Возможно, на беглецов не обратили бы внимания, будь они все в шлемах, но лицо Грэма осталось открыто, и оно-то и бросилось в глаза офицеру. Увы, внешность его врезалась с первого же раза в память всех, кто его видел…

— Господа посланники! — крикнул офицер. — Как удачно, что я вас встретил. Комендант Риттер просит вас к себе. Немедленно.

Судя по размеру отряда, комендант желал видеть у себя господ посланников не ради того, чтобы предложить им выпить чаю. Видимо, какие-то подозрения закрались в душу старика…

Молодые люди обменялись мгновенными взглядами. Идти к Риттеру — верная гибель, уж он-то прекрасно знает принца в лицо. Грэм решился почти без колебаний: встал в дверях, загораживая проход, и бросил через плечо Иву и Дэмьену: «Уходите! Быстро!» Кириан дернулся было к нему, но быстро все сообразивший Ив схватил его за руку и потащил вниз по лестнице. Оставалось надеяться, что принц не будет слишком сильно сопротивляться, и они успеют спуститься в подвал до той минуты, когда форт превратится в растревоженный улей, и весь гарнизон будет брошен на поиски беглецов.

— Не хотелось бы тревожить герра коменданта в столь поздний час, — заявил Грэм, все так же загораживая проход; офицер безуспешно пытался заглянуть ему через плечо. — Мы полагали, что он уже, вероятно, лег, и рассчитывали быть у него утром.

— Комендант Риттер приказал вам явиться сейчас же, — железным голосом заявил касотец. — Прошу проследовать за мной.

— Простите, но у меня другие планы. Передайте герру Риттеру мои сожаления.

Грэм чувствовал себя так, словно летел вниз головой в пропасть. Конечно, это было чистой воды самоубийство, но не зря же его чуть ли не с самого первого дня знакомства с медейцами преследовало предчувствие печального конца? Вот он, этот конец, и есть. Главное — не даться живым; уж очень не хотелось в пыточные подвалы.

— Последний раз прошу вас по-хорошему, — с угрозой сказал офицер и взялся за меч. — И кстати, где ваши спутники?

— Какие спутники? — деланно удивился Грэм. — Я один.

— Вижу, что один. Потому и спрашиваю… Так что же?

— Ценю ваши намерения, господин офицер, — сказал Грэм и потянул из ножен меч, — но вынужден отказать.

— Взять его! — приказал касотец. — И пошлите людей разыскать остальных. Было еще двое…

Грэм быстро отступил с площадки на лестницу. С одной стороны, так у него появлялось преимущество: лестница была узкая, и разом на него могли нападать только поодиночке. С другой стороны, из-за тесноты приходилось действовать длинным мечом с оглядкой, да и спина оставалась неприкрыта; если снизу подойдет подкрепление, то ему конец… Впрочем, сквозь лязг стали Грэм расслышал приказание «брать живьем», но каким образом касотцы собирались это осуществить — вот вопрос, поскольку он как раз живьем даваться не намеревался.

Как уже говорилось, Грэм был весьма неплохим фехтовальщиком, но ему никогда не приходилось сражаться подолгу. Он попросту не знал, хватит ли его на длительную схватку, да еще и на лестнице; больше всего опасений внушала некогда сломанная нога, которая частенько подводила его в самый неподходящий момент. Меж тем, касотцы, очевидно, решили взять его измором: они атаковали по очереди, не слишком агрессивно, и вскоре Грэм заподозрил, что они попросту тянут время и чего-то ждут. Вопрос, чего именно? Постепенно, ступенька за ступенькой, он отступал вниз по лестнице, и недалек был тот момент, когда он окажется на очередной площадке с выходом на этаж. Не ждет ли его там второй отряд? Наверняка офицер уже послал за подкреплением…

— Сдавайся, парень! — донесся откуда-то сверху приглушенный голос офицера — только его вспомнил, а он тут как тут! — Сложи оружие, и комендант дарует тебе жизнь!

Грэм ничего не ответил — он прислушивался к другим звукам. Среди лягзанья стали он как будто различил чьи-то шаги — легкие, быстрые, как будто летящие, и эти шаги доносились снизу. Кто-то поднимался ему навстречу по лестнице, и этот кто-то был не солдат.

Слишком поздно Грэм понял, какая опасность ему грозит, а когда понял, то уже поздно было выпрыгивать в подвернувшееся кстати окно — уж лучше разбиться насмерть! — потому как между ним и окном уже стоял невысокий худощавый человек в простом черном камзоле. Человек этот был один и безоружен, и ничего такого в нем не было, если не считать того, что он протянул к Грэму руку, пальцы которой были сложены в сложном, почти невозможном жесте. После общения с Илис Грэм очень хорошо знал, что означают такие жесты… Он рванулся назад, — напороться на касотские мечи представлялось более приятной перспективной, — но заклинание настигло его почти мгновенно. Сначала его руки и ноги завязли в невидимом липком густом киселе, из которого не выдраться было никакими силами (Грэм тут же вспомнил то безобразие, которое Илис учинила над ними с Роджером в порту Обооре — ощущения были очень похожи); а затем последовали два мощных удара, словно нанесенные увесистой дубиной: первый — поддых, — заставивший Грэма сложиться пополам, а второй — под колени, — сбивший его с ног. Скорчившись, он повалился на пол; тут же подскочивший касотец выбил у него меч. Еще двое заломили ему руки за спину.

— Благодарю вас, герр магик, — пропыхтел подоспевший офицер. — Без вас… ушел бы паршивец.

Магик ничего не ответил, только посмотрел внимательно на Грэма, словно оценивая эффект от своих заклинаний; потом кивнул касотцу и легкими шагами удалился вниз по лестнице. Тем временем Грэм пытался как-то начать дышать; магическим ударом вышибло весь воздух из легких, и сделать новый вдох оказалось непростой задачей… Пока он приходил в себя, касотцы скрутили ему за спиной руки, бесцеремонно вздернули на ноги и потащили сначала вверх по лестнице, а потом — скудно освещенными коридорами и переходами. Как ни худо было Грэму, он все же припомнил дорогу и понял, что влекут его в покои коменданта. Ничего другого не стоило и ожидать. Он попытался было вырваться — просто так, из принципа, надежды на освобождение никакой не было, — но только схлопотал пару чувствительных оплеух от офицера. Так что перед комендантом он предстал с разбитыми губами и кровоточащим носом.

Риттер все так же сидел в кресле у камина, будто никуда и не уходил. Ввалившуюся к нему живописную компанию он встретил хмуро, без удивления. Грэма грубо бросили на пол перед креслом коменданта; а когда он попытался подняться, то получил болезненный тычок в спину. По обеим сторонам от него встали солдаты; третий касотец надавил ему на шею, пригибая к полу.

— Наконец-то, господин посланник. Я уж заждался, — зловеще прохрипел Риттер. — А где второй?

— Остальные ушли, — доложил офицер. — Я послал за ними людей.

— Что значит — «остальные»?! — вкинулся комендант. — Сколько их было? Вы проверили камеру Кириана? Немедленно поднимите весь гарнизон и обыщите крепость сверху донизу! Слышите меня? Немедленно! Все закоулки! Выполняйте!

Офицер поклонился и бегом покинул комнату.

— Где твой приятель? — Риттер подался вперед, пытаясь заглянуть Грэму в лицо, но тот вынужденно смотрел в пол и не поднимал глаз. — Куда он ушел? Как собирается улизнуть, каким путем? Кто вас впустил? Кто вы вообще, Безымянный вас побери, такие? — Грэм молчал, и трясущийся от ярости и нетерпения старик сгреб его за волосы и рывком заставил поднять голову. — Отвечай, мальчишка!

Грэм молчал, глядя прямо в прозрачные, почти бесцветные глаза касотца, и изо всех сил надеялся, что его собственный взгляд не выражает тех чувств, которые он испытывает — а было ему, по правде говоря, страшно, как никогда в жизни. Кажется, еще никогда он так серьезно не влипал, даже пожизненная каторга казалась ерундой по сравнению с тем, что ожидало его в ближайшее время.

— Обыщите его! — крикнул Риттер, и чужие руки зашарили у Грэма под одеждой. На свет явились карта и перстень. Схватив их, комендант расстелил карту у себя на коленях и жадно вперился в нее; перстень же зажал в кулаке.

— Откуда у тебя карта? Кто дал ее тебе? Как ты заполучил перстень?

— Выиграл у Даниса в карты, — ответил Грэм и неожиданно даже для себя расхохотался. Смеяться, понятно, было особенно нечему; но уж очень забавно вышло с этим перстнем… Этот смех, наполовину истерический, окончательно вывел коменданта из себя. Он наотмашь ударил Грэма по лицу; рука у него была тяжелая, и во рту снова ощутился вкус крови. Грэм сплюнул и исподлобья со злой усмешкой взглянул на Риттера:

— Вы еще ответите за то, что так обращались с императорским посланником.

— Щенок! — вторая оплеуха оказалась еще увесистее. — Посмотрю я, как ты запоешь на пыточной скамье… посланник!..

В дверях возник запыхавшийся растерянный солдат.

— Герр коментант! — провозгласил он. — Кириана в камере нет…

— Безымянный! — прорычал Риттер, приподымаясь в кресле.

— Там только капитан Клингманн… он закован в цепи и страшно ругается… и он совершенно раздет!

— Клингманна под арест! — рявкнул комендант. — А этого мальчишку — на место Кириана и допросить хорошенько! Но не калечить. Полагаю, императору захочется на него посмотреть.

 

Глава 2

Нежданно-негаданно исполнилось давнее и заветное желание Илис познакомиться с императрицей. С полпути в Северную Барден вдруг решил на пару дней завернуть в Эдес. Илис восприняла это событие как подарок судьбы и как отсрочку — ей страшно не хотелось возвращаться в форт, и не только потому, что она предчувствовала серьезные неприятности.

Путешествия через порталы Бардена доставляли ей ни с чем не сравнимое удовольствие, уж такие четкие и выверенные получались у него телепорты. К тому же, они избавляли ее от долгих часов и дней тряски в седле. Жаль только, что сам Барден не слишком жаловал такой способ передвижения, находя его более утомительным, чем верховая езда. Но когда поджимало время, без порталов было не обойтись.

В королевском дворце оказалось на удивление людно, даже число слуг увеличилось на порядок. Илис сначала опешила от всего этого столпотворения, и лишь спустя пару часов выяснила его причину: оказывается, столица готовилась праздновать день рождения принца Марка, а Барден ей даже ничего не сказал! Ей было очень неловко, потому что никакого подарка она не приготовила, и думать об этом уже не оставалось времени.

В честь важного события во дворец, помимо гостей, стеклось некоторое количество родственников Бардена, близких и не очень. Впрочем, было их немного: у своих родных император горячей любви не вызывал. Но зато какие это были родственники!.. По прибытии в столицу, едва только Илис переступила вечером порог императорского кабинета — она, как обычно, явилась для ежедневной беседы, — Барден поднялся из кресла ей навстречу и, как-то странно, в полрта усмехаясь, сказал:

— Сегодня урок отменяется. Пойдем, я представлю тебя моей матери и моей супруге. Они выразили желание видеть тебя.

— Прямо сейчас? — смешалась Илис. Одета она была по-домашнему, то есть в мужской костюм, и никакие знакомства с высокопоставленными особами в ее планы не входили. — Может быть, мне стоит переодеться?..

— Не стоит, — отрезал Барден и протянул ей руку. — Пойдем.

С ним под руку, изрядно робея, Илис вошла в большую гостиную. Первым, кого она увидела, был Марк. Он стоял у камина, теребя в пальцах какую-то мелкую безделушку. Встретившись с ней глазами, он улыбнулся своей мальчишеской улыбкой, искренне и светло, но как-то не слишком уверенно. На нем было отлично пошитое светское платье, которое делало его несколько старше, чем он был на самом деле. Илис не успела даже поприветствовать его, — а говоря по правде, она с большим удовольствием повисла бы у него на шее, — а Барден уже подтащил ее к трем женщинам, которые чинно восседали в креслах вокруг накрытого к чаю столика.

— Знакомьтесь, дамы, — негромко сказал он без лишних церемоний. — Илис Маккин, моя ученица.

Илис, пискнув что-то подобающее случаю, неловко присела в книксене. Собравшееся в гостиной семейное общество не радовало ее. А женщины так и сверлили ее взглядами. Впрочем, Илис быстро освоилась и тоже взялась их рассматривать.

Насколько она могла судить, все женщины были весьма высоки, подстать Бардену. Две старшие к тому же были очень полными. Впрочем, старуху в черном платье и черной же вуали следовало бы назвать безобразно толстой. Разглядывая ее, Илис с неожиданной грустью подумала: вот во что, вероятно, превратится Барден лет через двадцать… если доживет, конечно. У старухи были редкие седые волосы, оплывшее, обрюзгшее белое лицо и полускрытые набрякшими веками глаза неопределенного цвета. Илис решила, что она несколько не в себе — на вошедших даже не посмотрела, продолжая пялиться в пространство перед собой и беззвучно шевеля при этом толстыми губами. Ее Барден представил как свою мать, принцессу Алмейду. Казалось неестественным, что подобная развалина может носить титул принцессы.

По правую руку от старухи сидела та, которую до сей поры Илис знала исключительно по письмам Рувато. Дюкесса Карлота Шлисс, старшая сестра Бардена — и его главный недоброжелатель на политической арене, — была женщиной поистине монументальных пропорций. Лет ей было около пятидесяти, и от ее былой красоты остались едва заметные следы. Как и брат, она еще не начинала седеть, но волосы ее потеряли блеск и яркость, лицо оплыло и покрылось нездоровой восковой бледностью. Казалось, что дюкесса не на четыре года старше Бардена, а на все десять. Ее внешность, и особенно ее высокомерная и недружелюбная манера держать себя произвели на Илис неприятное впечатление. На брата она поглядывала с недобрым блеском в глазах и все время злобно кривила губы.

Совсем не такой была третья женщина, супруга Бардена и мать Марка, императрица Туве. При виде ее бледного лица неясное воспоминание всколыхнулось в голове у Илис. Где-то она уже видела эти точеные черты и длинные светлые косы! Следом услужливо пришло и второе воспоминание — узкий переулок, огромные руки Бардена, сжимающие ее плечи, и его внимательные желтые глаза. Ну конечно! Это ведь ее образ он подсунул Илис вместе со всеми теми батальными сценами, которые обрушил на ее бедную голову!.. Поразительно красивая женщина, и стройная, несмотря на возраст, как молодое деревце! Теперь ясно, от кого Марк унаследовал свои изящные руки и стройный стан… Но какие холодные глаза! Взгляд их, прикованный к Илис, отнюдь не был бессмысленным, но был… Илис поискала про себя подходящее слово… бесчувственным. Императрица откровенно изучала Илис. Именно изучала — так пристально на нее, пожалуй, не смотрел даже Барден.

Илис немедленно захотелось убежать из этой компании; она уже жалела о том, что желание ее так неожиданно сбылось. Но Барден не намерен был предоставлять ей ни единого шанса на спасение. Он галантно придвинул для нее кресло и оставил в обществе своих августейших родственниц, а сам отошел к камину — поговорить с Марком.

Сейчас меня будут препарировать, подумала Илис в панике, и оказалась права: Карлота, не дав ей даже отдышаться, насела с дотошными расспросами. Зачем-то ей захотелось узнать, с кем из знатных династий западных королевств состоит в родстве Илис — и состоит ли вообще. Под ее взглядом Илис немедленно позабыла половину касотских слов и, кое-как отвечая, подумала, что лучше бы она перенесла допрос с пристрастием у Бардена, чем это мучение…

Императрица же Туве все больше молчала, и только сверлила гостью взглядом светло-серых холодных глаз. Взгляд Илис тоже то и дело возвращался к ней. Красота императрицы потрясала воображение, но было в ней как будто что-то неживое, замороженное. Туве казалась вылепленной из снега, среди которого родилась и выросла — истинное порождение северной зимы. Не доставало только инея на ресницах и снежинок в волосах. Илис попыталась представить ее рядом с Барденом, в его объятиях, — и потерпела поражение. Уж слишком они не подходили друг к другу.

От назойливой дюкессы Илис спас Марк. Бесшумно возникнув за ее креслом, он наклонился и шепнул ей в ухо:

— Не хочешь ли прогулять по парку? Там сейчас очень хорошо.

— Очень хочу! — с энтузиазмом ответила Илис, извинилась перед дамами и с удовольствием покинула их общество.

В парке они забрались в уголок, где зелень росла свободно и пышно, не зная ножниц садовника, где не было геометрически расчерченных клумб и оболваненных деревьев. Но рука человека чувствовалась и здесь — кое-где из зарослей кустарника выглядывали увитые диким плющом беседки и деревянные скамьи с решетчатыми спинками. Илис и Марк пошли рядом по извилистой тропке — тихо и не спеша, как подобает воспитанным молодым людям из благородных семей. Марк поглядывал на спутницу искоса и молчал, как будто собираясь с духом. Что это с ним такое? заинтересовалась Илис, но не стала спрашивать. Они обменялись несколькими ничего не значащими вежливыми фразами, и только после этого Марк решился.

— Я давно хотел спросить тебя, Илис, — заговорил он, почему-то запинаясь после каждого слова и отчаянно краснея, как подросток. — Во дворце… и в Эдесе… ходят такие слухи… про тебя и про отца…

Марк снова нерешительно замолк, и пришлось его подогнать.

— Ну? Ну? — нетерпеливо спросила Илис. — Что за слухи?..

— Говорят… — Марк не знал, куда девать глаза, а щеки его пылали маками, но любопытство пересилило стыд. — Говорят, что вы — любовники. Это правда?

— Че-е-го? — Илис не то чтобы сильно удивилась — зная столичных сплетников, чего-то подобного она и ожидала, — но слышать это из уст Марка было дико. — Я? И твой отец? Марк, ты смеешься?!

— Нет! — выпалил Марк, остановился и с отчаянием посмотрел на нее в упор. — Все, кого я знаю, так думают! И мать моя того же мнения! И Альберт! Иначе — с чего бы _о_н_ так приблизил тебя к себе? У него никогда не было учеников!

— Так, — после паузы сказала Илис и присела на оказавшуюся неподалеку лавочку. — Все болтают, а ты, значит, веришь?

— Я не знаю, — несчастным голосом ответил Марк. Видно было, что продолжение разговора требует от него большого мужества. — Скажи мне правду хоть ты! Вы с отцом — любовники?

— Я скажу, — зловеще пообещала Илис. — Только ответь ты мне вперед: какое тебе до этого дело, даже если и так?

На секунду Марк сжал челюсти так, что желваки проступили на скулах, потом ответил:

— Мне очень важно знать, как отец к тебе относится.

— А зачем тебе это знать?

— Я не знаю, — повторил Марк и сел с ней рядом, низко склонив голову. — Просто важно.

— Мы с твоим отцом — не любовники, — отчетливо проговорила Илис, не глядя на него. — Он учит меня магии, вот и все.

— И он… никогда не дотрагивался до тебя?

— Что ты такое говоришь? — вскипела Илис. Ей вспомнились единственные прикосновения, которые существовали между ней и императором — прикосновения руки к руке, когда он показывал ей, как нужно складывать пальцы при прочтении того или иного заклинания. Но и в них Илис всегда чудилось, пожалуй, нечто отеческое, так что вопрос Марка искренне возмутил ее.

— Извини! Но мне действительно нужно знать!.. Еще ответь мне, пожалуйста, Илис: ты любишь его?

— Да что ты… — начала Илис вне себя, но вдруг замолкла и задумалась. Марк поднял голову и смотрел на нее с нетерпеливым ожиданием. — Да, — вдруг сказала она. — Я, пожалуй, люблю его… — Марк, задохнувшись, вскочил на ноги, а она спокойно добавила: — Только понимаю под этим, кажется, нечто иное, чем ты. Сам подумай: твоего отца можно только любить или ненавидеть, выбор невелик. Разве не так?

Марк секунду постоял в молчании, при этом лицо его из багрового стало пугающе бледным, потом вдруг бухнулся на колени и схватил испуганную Илис за руки. Ей живо вспомнился день, случившийся примерно год тому назад: заходящее солнце и стоящий перед ней на коленях Роджер с бешеными глазами и пылающими щеками. Роджер тогда вздумал напрямую объясниться ей в любви, вконец отчаявшись добиться хоть чего-нибудь намеками. Ой нет, только не это снова… тихо простонала про себя Илис и попыталась отодвинуться от Марка. Он, однако, не отпускал ее рук.

— Илис! — молящим голосом воскликнул он. — Позволь, я объяснюсь. Во всяком случае, попытаюсь… Не бойся, — добавил он, видя, что Илис смотрит на него округлившимися глазами и явно думает, как бы ей поскорее сбежать, — я не намереваюсь признаваться тебе в любви. И я вовсе не приревновал тебя к отцу. Тут иное.

— Надеюсь на это, — заметила Илис, пытаясь справиться с волнением. Вся сцена начинала приобретать отчетливый привкус трагифарса, и ее это нервировало, пожалуй, даже сильнее, чем странное поведение Марка.

— Так вот, — начал он медленно. — У отца, видишь ли, всегда было много женщин… и теперь тоже. Я знаю, и мать знает — он никогда не скрывал от нас, что имеет связи на стороне. Такой уж он человек. Моя мать — ты видела, — она очень красивая, но… холодная женщина, а отец — он совсем другой, хотя любит ее страшно. Ему… как бы это сказать… тесно с ней, потому он и мечется.

— А я тут при чем? — спросила Илис, а про себя подумала: какое точное выражение — «страшно любит»! Оно как нельзя лучше подходило к Бардену. Если уж он любил кого-нибудь, то делал это, без сомнения, страшно.

— Когда я услышал про вас с ним… у меня внутри что-то перевернулось. Я сам удивился! Никогда меня не трогали его похождения — я с детства воспринимал их как нечто само собой разумеющееся. Но ты… я никак не мог представить, как ты и он… может быть, все дело в том, что он так запросто познакомил меня с тобой? Или в том, что мы с тобой ровесники? И он старше тебя почти на тридцать лет и мог бы быть твоим отцом? Я не знаю.

— Я не понимаю, почему ты волнуешься, — заметила Илис, — и в чем твои проблемы, тоже не понимаю, это слишком уж сложно для меня. Скажу одно: можешь успокоиться на этот счет. Слухи врут. Твой отец даже повода никогда не давал подумать, что он что-то такое на мой счет имеет. И поднимись ты, ради Двенадцати, а то нас увидит еще кто-нибудь и вообразит Безымянный знает что.

Марк медленно поднялся и теперь стоял перед ней, покаянно повесив голову, и дышал тяжело и нервно.

— Мне кажется, ты сам себя не понимаешь, — продолжала поучать Илис. Она уже полностью пришла в себя и теперь взяла строгий тон. — А еще хочешь, чтобы я тебе что-то объяснила!.. И не вздумай приставать с этими дурацкими вопросами к отцу! Вы, конечно, друг друга стоите — в смысле пристрастия к прямым и откровенным вопросам в лоб, — но в данном случае он, боюсь, тебя не поймет. Схлопочешь затрещину, и хорошо еще, если голова на плечах удержится.

— Пожалуй, — согласился Марк. — Илис, прости меня за то, что я тут наговорил. Я тебе верю.

— Еще бы ты мне не верил, — фыркнула Илис.

Отдышавшись, наконец, Марк вновь сел рядом с ней, и некоторое время они провели в молчании. Илис размышляла, что дело, кажется, еще серьезнее, чем воображал себе принц. Если разобраться, вовсе не слухи беспокоили его. И утверждая, что он ничуть не ревнует Илис к отцу, он тоже не кривил душой. Но лично у нее сложилось мнение, что дело все-таки в ревности, только совсем другого рода. Марк ревновал не Илис к отцу, а отца — к Илис…

На следующий день во дворце начались празднования дня рождения наследного принца. Марку исполнялся двадцать один год. Разряженный в парчу и обвешанный золотом, он совершенно перестал походить на себя. Торжества его радовали мало, он с большим удовольствием обошелся бы без них, — как, впрочем, и его отец-император, — но статус наследника престола обязывал.

Зато Илис приему даже обрадовалась. Это был замечательный случай встретиться со старыми знакомыми, с которыми она не виделась с весны. Поздравить Марка пришли как Эва Кранах и Илария Энгас в сопровождении братьев и родителей, так и остальные участники их дружеских вечеринок. В том числе и князь Рувато Слоок, который, впрочем, с принцем держался довольно холодно — ну а тот возвращал ему холод сторицей. Маленькая беленькая Эва, удивительно похорошевшая за лето, как ухватила Марка под руку, так и не отпускала его, неотрывно смотря ему в лицо своими прекрасными голубыми глазами. Принц не возражал…

Пока не начались танцы, Илис чудесно проводила время со знакомыми барышнями, смеясь и болтая о пустяках. Очень приятно было на время позабыть о делах важных, магических и политических. Но заиграла музыка, всех девушек немедленно разобрали, и только Илис наотрез отказывалась идти танцевать, как ее ни уговаривали. Впрочем, когда к ней подступил Барден, она слегка опешила и поняла, что этому кавалеру отказать не получится, уж очень он был настойчив и категоричен. Да ему не очень-то было и нужно ее согласие — он просто взял ее за руку и повлек в ряды танцующих.

— Я даже не знала, что вы умеете танцевать, — заметила Илис ядовито, когда он обхватил ее за талию своими лапищами.

— Я много чего умею, — безмятежно отозвался Барден.

— О да, таланты ваши разнообразны. Между прочим, что это вам взбрело в голову? Вы разве не знаете, что о нас уже люди говорят? — Илис шкурой чувствовала прилепившиеся к ним неприлично любопытствующие взгляды.

— Отчего же, знаю. А тебя волнуют слухи?

— Не очень, — честно призналась Илис, про себя подумав: ах ты, провокатор!

— А меня и вовсе — нет. Кстати, Лисси, тебе говорили, что танцуешь ты безобразно?

Илис расхохоталась. Сам Барден, огромный и грузный, двигался удивительно легко и даже грациозно, так что она получила лишний шанс убедиться, насколько обманчива его внешность. Партнером он был прекрасным, вел ее легко и уверенно, но все-таки, когда танец окончился, Илис поспешила освободиться из его рук и отойти в сторону. И сразу же наткнулась на Рувато, который как будто специально стоял здесь, поджидая ее.

— Император, кажется, оказал вам великую честь, — сказал он странным голосом.

— Ага, великую, как же, — отозвалась Илис. Она все еще чувствовала себя несколько неловко после вынужденной близости с Барденом. — Его величество знает, что никто ни в чем не может отказать ему, и вовсю пользуется этим.

— Жаль, я не могу попросить вас о том же. Его величество прекрасно танцует, я же… — Рувато не договорил и замолк, а Илис промолчала, не зная, что ответить ему.

Рувато почтительно взял ее под локоть и повел в сторону галереи, которую образовывали колонны, выстроившиеся вдоль всего периметра залы. Здесь было не слишком многолюдно, поскольку большинство гостей развлекались танцами.

— Расскажите мне поподробнее, как прошла ваша встреча с Ивом, — попросил Рувато. — В письмах вы, разумеется, пропустили половину.

— Тише! — шикнула на него Илис. — Какие неудачные места вы все время выбираете для разговоров, князь.

— Вы же магичка, — возразил Рувато. — Наколдуйте что-нибудь, чтобы нас никто не услышал!

— Если император заметит мое заклинание, — а он его непременно заметит, — то он сразу заподозрит нас с вами…

— В чем? Мало ли какие тайны могут быть у девушки, беседующей с мужчиной? — усмехнулся Рувато. — Хотите, я сделаю вид, что объясняюсь вам в любви? У меня получится, честное слово.

— Нет! — притворно испугалась Илис. — Не нужно. Не надо никаких объяснений, даже понарошку.

— Напрасно, — с сожалением сказал Рувато.

— Да ну вас! Все-таки, вы, мужчины — невыносимое племя, клянусь Гесиндой.

— Какие вас, однако, посещают мысли! Не ожидал. Но, право, Илис, не так уж мы и невыносимы…

— Да уж, рассказывайте.

— Вот именно — рассказывайте! — подхватил невыносимый Рувато. — Одно лишь маленькое заклинание…

— Вам-то откуда знать, маленькое оно или нет, — проворчала Илис и вздохнула. — Ладно, уговорили. Будь по-вашему.

Озабоченно сдвинув светлые брови, Рувато выслушал ее, а потом спросил:

— Так вы считаете, императору все известно?

— Может быть, не все, но многое, — кивнула Илис.

— И вы полагаете, что из этого дела могут выйти большие неприятности?

— Я почти уверена.

— Барден слишком уж проницателен, — задумчиво проговорил Рувато. — Его не так-то просто переиграть.

— Да я и не пыталась! Вот еще! С ним играть — себе дороже выйдет.

— Однако же, вы не отказались выполнить мою просьбу.

— Это потому что вы тоже хорошо умеете просить.

— «Тоже»? — чуть удивился Рувато, но тут же понял и засмеялся. — Да, но с его величеством мне не тягаться даже в этом… Подождем, Илис, посмотрим, чем все закончится. Все равно мы уже никак не можем повлиять на события.

— Да уж, — мрачно кивнула Илис, — мы кашу заварили, а расхлебывают ее другие.

— А что делать? Меня только беспокоит, что вы втянули в наши заботы Хельмута…

— Да я не только его втянула, — еще мрачнее ответила Илис и подумала о Грэме.

Долгое и нудное путешествие к северной границе Касот несколько скрашивала установившаяся солнечная погода, а так же присутствие в императорской свите Марка. Сразу после посвященных ему торжеств он оставил Эдес и присоединился к отцу, чтобы ехать в Северную. Илис была рада его компании, потому что как-то неожиданно почувствовала себя одинокой (что случалось с ней нечасто): Барден все время обсуждал что-то с Альбертом и старшими офицерами командования, которые так же присоединились к свите в столице; на Илис он почти не обращал внимания. Вообще он выглядел необычайно подавленным и угрюмым, как будто эта поездка тяготила и его тоже. Часто он, отстав от свиты, о чем-то подолгу разговаривал с Марком наедине. Любопытная Илис то и дело оглядывалась на них через плечо. Ей очень хотелось подслушать их, она даже знала заклинание, которое могло бы помочь в этом, но прочесть его не решалась. Оставалось смотреть и догадываться. Отец и сын, судя по выражениям их лиц и экспрессии жестов, о чем-то беспрестанно спорили, и спорили яростно. Котел страстей бурлил. Несколько раз казалось, что еще чуть-чуть — и в ход пойдут кулаки. Семейные беседы заканчивались всегда одинаково: Марк, с лицом красным и диким, принимался беспощадно настегивать коня и уносился сломя голову далеко вперед. Возвращался он только спустя час или два, уже спокойный и рассудительный, как обычно. Чем он занимался в одиночестве, оставалось только догадываться, но, надо полагать, что спускал пар. Илис так и не решилась спросить у него или у Бардена, о чем же между ними шла речь, и жестоко корила себя за трусость. Увы, укоры помогали слабо.

В Северной было неспокойно, и Илис сразу поняла, что накануне произошли какие-то важные события. Походив хвостом за Барденом, она узнала вот что: император опоздал всего на день или два, и принца увели буквально у него из-под носа. Командующий крепостью, старый герр Риттер лично доложился ему, и на Бардена страшно стало смотреть. Видевшая его в различных критических ситуациях Илис поняла, что буря не заставит себя ждать — и она не заставила. Его лицо и шея налились кровью, желтые глаза превратились в щелки, из которых так и полыхало яростью, огромные руки сжались в кулаки… Увидев все эти метаморфозы, Илис сочла за лучшее тихонько улизнуть туда, где императорский гнев ее гарантированно не достанет. А о новостях решила расспросить Марка чуть позже.

Свои немногочисленные пожитки Илис сложила в комнате, которая осталась за ней еще с прошлого визита в крепость, и, пока у нее было время, отправилась на поиски Хельмута. За него она всерьез волновалась и, вероятно, не зря. Форт стоял на ушах, все без исключения офицеры выглядели нервными и бледными, все беспрестанно бегали по коридорам без видимой цели. В мельтешении лиц Илис старалась найти одно-единственное, но безуспешно. Вскоре ей надоело, она схватила за рукав первого попавшегося младшего офицера, и спросила у него в лоб, где прячется Хельмут. Офицер посмотрел на нее мутным взглядом, не совсем осознавая, кто стоит перед ним. Потом мысли и взгляд его немного прояснились.

— Ах, Илис, это вы! А вы разве не знаете? С сегодняшнего утра Хельмут сидит в башне под арестом.

Сердце Илис немедленно ушло в пятки.

— За что?!

Ее собеседник зачем-то огляделся и нервно облизнул губы:

— Говорят, что он состоял в сговоре с медейскими лазутчиками.

Ой-ей, подумала Илис, чувствуя себя не в силах выяснять подробности. Впрочем, и так все было ясно: ее план удался, медейцы под предводительством Ива увели принца, а Хельмут попался, помогая им. И как же он так неосторожно?..

Интересно, — мысли Илис уже перескочили на другое, — его уже допрашивали или нет? И если да, сказал он что-нибудь обо мне? Ей тут же стало стыдно за свой эгоистический подход, она открыла рот, чтобы продолжить расспросы, но спрашивать было уже некого — пока она раздумывала и приходила в себя, офицер убежал.

До вечера Илис тщетно пыталась разыскать Марка, но тот будто сквозь землю провалился. Уныло шаталась она по крепости, путаясь под ногами у суетящихся офицеров и солдат и мучаясь неведением. Никто не обращал на нее внимания. Лишь когда совсем стемнело, ей посчастливилось таки поймать на лестнице Марка. Он был мрачен и разговаривать не хотел, но настырная Илис вцепилась в него клещом и потащила в свою комнату, где никто не мог помешать им. Там он обессилено повалился на ее кровать и спросил мутным голосом:

— До завтра отложить разговор никак нельзя?

Глаза у него слипались.

— Нет! — отрезала безжалостная Илис, уселась рядом с ним и принялась его теребить.

— Да какое тебе вообще дело до всего этого?

Удивление Марка было вполне искренним. Он не мог понять, почему Илис так волнует исчезновение медейского принца и какое она имеет к этому исчезновению отношение. Илис же была слишком взволнована, чтобы давать какие-либо объяснения.

— Марк, ну пожалуйста!.. Тебе что, трудно рассказать?

— Вообще-то трудно, — Марк, не стесняясь, как обычно, своих манер, зевнул. — И, вообще-то, это не те сведения, которые можно разглашать кому попало… Но теперь уже, наверное, все равно. Только сначала дай мне воды или, лучше, вина — горло промочить.

— Вина у меня нет…

— Давай тогда воду.

Марк жадно выпил воду, после чего немного посвежел и приступил, наконец, к рассказу.

Как Илис уже знала, в Северной в течение нескольких месяцев содержался под стражей Дэмьен Кириан, наследный принц Медеи. Барден предложил медейскому королю выкупить наследника, причем запросил не слишком высокую цену. Он всего-то и хотел, чтобы противник увел войска из долины Северных Ветров и передал всю территорию долины в его владения.

— Да уж, действительно, скромно, — заметила Илис не без иронии. Ей были хорошо известны немалые размеры долины, почти пополам разрезанной Серебряной рекой.

— Ты будешь слушать или нет? — раздраженно спросил Марк.

Илис тут же замолкла.

Содержание ответа Тео ей тоже было известно: медейский король наотрез отказался выполнять требования Бардена, заявив открытым текстом, что жизнь и здоровье наследника трона и короны его ничуть не волнуют. Тогда Барден — не слишком, нужно сказать, удивленный подобным поворотом дел, — решил выжать из принца все возможное, то есть как следует допросить его. Лично. За этим-то он и поехал в Северную. Но накануне его приезда в крепость проникли двое лазутчиков (Илис мысленно приподняла брови — почему только двое? а где же прохлаждались остальные?), которые, добыв себе касотскую форму, разыграли дерзкий спектакль: явились к командующему Северной герру Риттеру и представились посланниками императора, заявив, что желают проверить, в каких условиях содержится важный пленник. Имелось серьезное подозрение, что надоумил их кто-то из офицеров форта, в ином случае они просто не смогли бы добраться до Риттера, не обратив на себя внимания…

— Клингманн? — снова не удержалась Илис. — Хельмут Клингманн?

Марк взглянул на нее с неприкрытым изумлением. Даже всю сонливость с него как рукой сняло.

— А ты откуда знаешь?

— Я вообще знаю больше, чем ты думаешь, — опрометчиво заявила Илис, и Марк тут же сделал стойку наподобие гончей собаки и потребовал не допускающим пререканий тоном:

— Объяснись, Илис!

— Потом!.. — занервничала Илис. — Дорасскажи сначала. Неужто герр Риттер поверил, когда к нему заявились два никому неизвестных «посланца»?

— Поверил… когда они предъявили ему отцовский перстень с сапфиром. Как ты думаешь, — Марк вдруг вперил в нее неожиданно проницательный взгляд, — где они его взяли?

Илис тихо ахнула и подумала восхищенно: молодец Грэм, есть у него все-таки голова на плечах. Опираясь лишь на намеки Илис, он решил рискнуть… и риск оправдал себя!..

— Дальше, Марк, дальше!..

— Дальше — их отвели в камеру к Кириану. Вышли они оттуда очень скоро, но уже втроем… И в одну минуту положили оставшуюся у двери стражу. Принц сменил одежду на нашу форму и вместе с одним из своих приятелей утек, как видно, тем же путем, каким медейцы пролезли в крепость. Второй остался их прикрывать.

— Он с ума сошел? — возмутилась Илис.

— Вероятно, да. Не знаю, на что он рассчитывал. Он прекрасно владел мечом, но в одиночку… у него не было шансов. Правда, его довольно долго не удавалось взять, но потом сообразили позвать Фереда, и против магии он ничего не мог сделать.

Фередом звали молодого мага, недавно поселившегося в крепости. О нем Илис знала лишь то, что он владел ментальной магией и что Барден отыскал его совсем недавно, но почему-то не оставил в Эдесе, а отправил в Северную. Но сейчас ее интересовал не магик, а пойманный им медейский «лазутчик».

— Его убили?

— Нет… — помрачнел Марк. — Его удалось взять живьем…

Допрос Грэм почти не помнил и даже не мог сказать, сколько он длился. В памяти отложилось только, что вопросы задавал тот самый офицер, который доставил его к коменданту, а били его двое здоровяков, по виду не палачи, а обычная солдатня. Они быстро нашли его больное место — так и не зажившее плечо, — и пытались выжать из него все что можно. Измученный раной и напряжением последних дней, Грэм то и дело терял сознание; его окатывали водой, приводили в себя и продолжали допрашивать. Наконец, ничего не добившись, на него нацепили железный пояс и оставили в покое. Грэм тут же повалился на тюфяк, где еще недавно лежал Дэмьен, и отключился.

Несколько раз он приходил в себя и машинально отмечал, что небо в окошке под потолком светлеет; потом снова соскользал в забытье; было холодно, а поскольку из одежды ему оставили только рубаху и штаны, его колотила дрожь; очень хотелось пить, но воды не было. Когда небо в окошке снова начало темнеть, Грэм окончательно пришел в себя и попытался собраться с мыслями. Собственная участь была ему ясна: допрос, а потом, независимо от того, расскажет он что-то или нет, — смерть. А что Ив и Дэмьен, удалось ли им выбраться из форта? Этот вопрос занимал Грэма сильнее всего. Напрасно он умрет или нет? Если бы можно было как-то узнать!

Уже совсем стемнело, когда внизу загрохотала, открываясь, дверь, и послышались шаги — пожаловали гости, и судя по шуму, в немалом количестве. В камеру внесли факел, и Грэм увидел пятерых или шестерых человек, все в полном обмундировании и в плащах. В комнате сразу стало тесно.

Среди вошедших был Риттер, высокий, грузный и сутулый; сейчас он казался вовсе дряхлым стариком; еще были двое солдат, высокий рыжеволосый юноша с офицерскими нашивками, и еще один человек, при виде которого Грэм весь подобрался и сел. Этот человек был в черном доспехе, в черном же плаще с изумительной работы серебряной пряжке у горла; на груди его лежала толстая серебряная цепь, а на поясе висел меч в богатых ножнах; и у этого человека было лицо Эмиля Даниса, ментального магика и учителя Илис. Голова его была непокрыта, и даже прическа у него оказалась та же, что запомнил Грэм: короткий соломенный хвост, стянутый на затылке.

Несколько секунд Данис разглядывал его со сложным выражением лица, а затем повернулся к Риттеру:

— Его допрашивали? — пророкотал он своим низким, на грани слышимости, басом.

— Да, ваше величество.

Грэм не поверил своим ушам. «Ваше величество»?! То есть Барден? Император Касот? Кто из них сошел с ума?

— Он рассказал что-нибудь?

— Ни слова.

— Плохо допрашивали, — поморщился Барден-Данис.

— Мальчишка, похоже, крепкий орешек, ваше величество.

— Я пришлю Альберта, тогда увидим, действительно ли крепкий… Ну, здравствуй, Грэм Соло, — повернулся он вдруг к Грэму. — Я так и знал, что мы еще встретимся; но все же надеялся, что обстоятельства будут иными.

— Это вы… — выдохнул Грэм и замолчал — перехватило горло.

— Да, я. По правда говоря, я ждал, что Илис не удержится и разболтает тебе тайну; однако ж она сумела тайну сохранить, — Барден по-волчьи ухмыльнулся; его рыжие сощуренные глаза смотрели прямо в лицо Грэма, ничего доброго их взгляд не предвещал. — Ну что, говорил я тебе, что дружба с медейцами не доведет до добра? Ты производил впечатление умного человека, хотя и упрямца; жаль, что не прислушался к доброму совету. Ты оказался глупцом, да еще и неблагодарным, так-то ты отплатил мне за помощь?

Грэм ошарашено молчал.

— Молчишь? Напрасно. Настало время платить долги.

— Чего вы хотите? — выдавил Грэм.

По едва заметному жесту Бардена один из солдат подвинул ему низкий табурет. Усевшись на него, император оказался почти лицом к лицу с пленником. Еще один взмах руки — и все, кроме рыжеволосого юноши, который встал за спиной Бардена, послушно удалились из камеры. Заранее они, что ли, уговорились, подивился Грэм; или просто подчиненные так хорошо знают привычки своего повелителя?..

— Теперь поговорим, — пророкотал Барден, чуть подавшись вперед и упершись руками в колени. — Кстати, позволь представить тебе Марка, это мой сын, — только теперь Грэм понял, что юноша — практически копия императора, только черты его были более мягкими, еще не загрубевшими, да в золотистых глазах не было волчьего огонька. Наследник империи смотрел на пленника со странным выражением, которое было не так просто понять. — Марк, это Грэм Соло, вор и авантюрист вроде бы голубых кровей. За ним гоняются гвардии Тира, Калаана и лично Авнери; а попал он ко мне. Шутка в том, что мне-то он и не нужен… Ну, разве только чтобы получить должок.

— Чего вы хотите? — снова повторил Грэм.

— Ничего особенного. Узнать кое-что. Например, кто дал тебе это, — император, не глядя, протянул назад руку, и Марк тут же вложил в нее согнутый гармошкой лист бумаги. Этот лист немедленно полетел в лицо Грэму; а когда опустился на пол, раскрывшись, Грэм узнал карту с отметками Илис. — Так же меня интересует, добровольно или нет вам помогал Клингманн. А еще — какой дорогой и куда направились твой друг Арну и принц Кириан. И где их ждут принцесса Ванда со товарищи?

Если он спрашивает про Ива, сообразил Грэм, значит, беглецов не сумели поймать. Что ж, уже хорошо! Теперь нужно потянуть время, чтобы касотцы не сцапали их у Гернота… Грэм сцепил зубы и заставил себя посмотреть в лицо Бардену, что оказалось нелегко — глаза у него сейчас были жуткие.

— Слишком многого вы хотите за свою услугу, — тихо сказал он.

— Глупец! Я снова пытаюсь помочь тебе избежать весьма неприятной участи…

— Так помогите до конца — отпустите меня.

— Расскажи все — и отпущу.

Грэм качнул головой и снова вперил взгляд в пол, хотя ничего интересного там, право, не было.

— Нечего мне рассказывать.

— Может, ты думаешь, что поделившись со мной своими секретами, ты станешь предателем? — вкрадчиво произнес Барден. — Но это не так; ведь нельзя же предать тех, кто предал тебя… А медейцы тебя предали, согласись. И не единожды! Первый раз, когда бросили тебя в Акирне. Второй раз — здесь, когда оставили тебя прикрывать свой отход. А они прекрасно знали, чем это кончится! Ты был им нужен, только чтобы использовать тебя для освобождения своего принца; теперь, когда Кириан бежал, они даже не вспомнят о тебе.

Услышать такое из уст Бардена оказалось неожиданно больно, хотя Грэма и самого не раз посещали мысли в том же духе; но он только сжал губы и еще ниже наклонил голову.

— Не хочешь говорить? Решил взять на себя роль мученика? Ну-ну. Осилишь ли ты ее, вот вопрос.

С этими словами Барден неожиданно легко для своих габаритов поднялся с табурета.

— Даю тебе сутки на размышления, Грэм. После этого мы еще раз поговорим, но уже с участием Альберта. Ты же помнишь его, верно? — о да, Грэм отлично помнил этого странного человека с холодными глазами убийцы. — Если же ты и дальше будешь упорствовать, то мы будем разговаривать в другом месте и в другой обстановке. Ты ведь понимаешь, о чем я?

Барден развернулся, выдернул факел из кольца на стене и направился к выходу. За ним последовал Марк; в последний момент Грэм, подняв голову, посмотрел им вслед и вдруг встретился взглядом с касотским принцем: тот, за спиной отца, смотрел на него в упор, и в золотых глазах его было предостережние.

Уже некоторое время Илис слушала Марка, широко раскрыв глаза и взявшись руками за щеки. Первое, что встревожило ее — страшное и неожиданное положение, в котором оказался Грэм. И второе — Барден, кажется, заранее знал, что так будет. Откуда?!

— Илис, что с тобой? — обеспокоенный ее реакцией, Марк стряхнул остатки сна, взял ее за руки и попытался отвести их в стороны. — Ты знаешь что-то об этом происшествии? Или, может быть, ты знаешь… северянина?

— Да! Знаю! Мы… друзья…

— Что такое? — изумился Марк. — Друзья?! Илис, я ничего не понимаю. Объяснись же — ты обещала!

Уже не думая о последствиях, Илис выложила ему все, что знала о «деле медейского принца» и — заодно — о своем в нем участии. По выражению лица Марка легко было догадаться, что услышанное ему не нравится. Он напряженно выпрямил спину и стиснул руки на коленях, как девушка на выданье, а щеки его попеременно то пыхали жаром, то становились бледнее снега. Когда Илис умолкла, он вскочил, вне себя от гнева. Лицо его и шея налились кровью, совсем как у Бардена в минуты ярости.

— Как ты могла?! — взревел он. Именно взревел — другого слова Илис подобрать не смогла. — Как ты могла предать отца?! Это Рувато подбил тебя, так?

— Никто меня не подбивал, — Илис испугалась не столько за себя, сколько за Рувато, но на всякий случай встала и отошла подальше от разъяренного Марка. Она встала поближе к двери, чтобы можно было скоренько убежать, если придется спасаться. — Я сама впуталась. Успокойся, пожалуйста! — взмолилась она.

Но успокаиваться он не собирался.

— Ты на чьей стороне вообще играешь, Илис?! Отец даровал тебе свое покровительство, а ты начинаешь строить козни за его спиной?!

— Потише, Марк! Потише. Зачем такие громкие слова? Ты еще посетуй на то, что Барден пригрел на груди ядовитую змею, то есть меня… Да, возможно, я поступила не слишком хорошо. Но, во-первых, конкретно против твоего отца я ничего не замышляла! Во-вторых, если люди приходят ко мне за помощью, не могу же я так просто отказать им? В-третьих, если б не я, то им помог бы кто-нибудь другой! И, наконец, я вообще ни во что не играю! Игры — это ваше с Барденом увлечение!

Марк смотрел на нее налитыми кровью глазами и дышал тяжко.

— Тебя послушать, Илис, так диву даешься — неужто у тебя совсем мозгов нет? Как можно быть такой легкомысленной? Ты вообще иногда задумываешься над тем, что делаешь?

— Иногда — задумываюсь, — честно ответила Илис. — Да и что такого страшного произошло? Выкуп за принца Барден не получил, а допрос никакой пользы не принес бы, все равно сведения принца давно устарели.

— У меня просто нет слов! — выдохнул Марк и резко отвернулся. Постоял с минуту молча, демонстрируя Илис свою широкую спину, потом заговорил уже спокойнее, только несколько севшим голосом: — И что теперь делать? Я должен рассказать все отцу…

— Должен — рассказывай, — легко согласилась Илис.

— И ты так легко говоришь об этом! Не боишься?

— Вообще, конечно, страшновато. Но, мне кажется, он и так знает многое, если вообще не все.

— Может быть. Но стал бы он тогда терзать этого Соло, добиваясь от него ответов?

— Из принципа — весьма возможно, и стал бы. Кстати, о Грэме… — Илис осторожно подобралась поближе к Марку и заговорила самым умильным своим голосом: — Марк, миленький, можно попросить тебя кое о чем? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Ты имеешь доступ к нему в камеру?

Не выдержав, Марк обернулся. Золотые глаза его выражали удивление.

— Ты что же, хочешь, чтобы я сам пошел к нему? Зачем?

— Убеди его, чтобы он не выкаблучивался и отвечал на все вопросы. У него же принципов не меньше, чем у твоего батюшки, не знаю даже наверняка, кто из них кого переупрямит. Я Грэма знаю — будет молчать, даже когда его начнут на куски резать. Я и сама бы попросила его, — продолжила Илис, — но кто ж меня к нему пустит?

— Да что ты так волнуешься? У тебя с этим парнем близкие отношения?

— Вроде того, — уклончиво ответила Илис. — Я ему кое-чем обязана. Ну, пожалуйста, Марк, скажи «да»! Тебе же это ничего не стоит!

— Никогда я еще не слышал от тебя столько «пожалуйста» подряд, — серьезно сказал Марк. — Видно, и впрямь он для тебя что-то значит. Хорошо, будь по-твоему. Я поговорю с ним.

В порыве благодарности Илис хотела уже броситься к нему на шею, но ей помешали. Дверь в спальню без предупреждения распахнулась, грохнув об стену, и на пороге выросла громадная темная фигура Бардена.

— Илис, — сказал он глухо, — мне нужно с тобой поговорить. Сейчас.

 

Глава 3

Вопреки обыкновению, Барден выглядел очень официально. Поверх черного стеганого камзола на нем красовался черный же стальной нагрудник, а на груди лежала толстая серебряная цепь. То ли на официальный прием собрался, то ли — в битву. Украдкой Илис взглянула — нет ли, случаем, на поясе меча? Меча не было.

Она уселась в указанное ей кресло и тихонько стала ждать. Страха и волнения не было, хотя угрюмое лицо императора не предвещало ничего хорошего.

— Что, Лисси, доигралась? — спросил он тихо, остановившись перед ней.

— Вы о чем? — она смотрела на него честными, широко распахнутыми глазами.

— О том самом.

Без лишних объяснений Барден бросил ей на колени сложенную карту. Отогнув уголок, Илис узнала в ней ту самую, которую отдала медейцам. Значит, карта была у Грэма, когда он попался… Какого же беса он потащил ее с собой в форт?

— Твой почерк, — заметил Барден. — Или будешь отрицать?

— Не буду. А вы — ведь не станете отрицать, что поняли все сразу?

— Тебе нужно научиться заметать следы, Лисси. Тайник ты запечатала аккуратно, но… не слишком. Опыта не хватает.

— Со временем научусь, — оптимистично заявила Илис и посмотрела на него с интересом. — Ну и что теперь? Будете допрашивать меня с пристрастием? Или просто погоните в шею как не оправдавшую доверия?

— Язык бы тебе укоротить не мешало, вот что, — беззлобно сказал Барден. — Ну да кто ж за это возьмется?

— А вот вы и взялись бы, герр Данис.

— Ох и болтушка же ты, Лисси… Скажи мне — зачем ты вообще в это дело полезла? Кто тебя просил?

— Никто.

Барден, прищурившись, покачал головой.

— Так уж и никто? Верится с трудом.

— Так допросите меня — может, чего и расскажу.

— С огнем играешь, княжна! — Барден начинал терять терпение. — Сама не понимаешь, что говоришь.

Илис сочла разумным промолчать, хотя могла бы и возразить. Ей приходилось видеть Бардена и в деле, так что представить, что ждет ее в случае допроса, она могла с легкостью. Впрочем, с его палачами ей познакомиться не довелось. К счастью.

— Ты хоть понимаешь, что теперь ждет твоего друга Соло? — продолжал Барден. — Понимаешь, в какую беду он попал из-за тебя?

— А вы отпустите его, герр Данис! — предложила Илис. — Зачем он вам? Вы же и так все знаете.

— Отпустить? — оскалился в усмешке Барден. — С удовольствием. Пусть только должок мне отдаст.

— Да чего вы от него хотите?!

— Ответов! Ответов на мои вопросы — ничего более. Разве я прошу многого?

— Не понимаю, — помотала головой Илис. В груди у нее нарастало какое-то жгучее чувство, ранее ей незнакомое. — Зачем?!..

— Чтоб знал, как давать опрометчивые обещания. Между прочим, — вдруг добавил Барден, еще сильнее сощурив глаза, так что они превратились в две узенькие щелочки, — это относится и к другому твоему приятелю…

Илис невольно вздрогнула. На Хельмута он, что ли, намекает?

— Ага, ты поняла, о ком я. Хорошо. Но не о нем теперь речь… Что до Грэма, то мне хочется преподать ему маленький урок…

— Вы своими поучениями просто-напросто убьете его!

— Возможно, — холодно сказал Барден. — Я уже предсказывал тебе, что он может закончить плохо, и что в его смерти ты станешь винить меня.

— Это бессмысленно! И жестоко!

Барден не отвечал. Скрестив на груди огромные руки и плотно сжав губы, он смотрел в сторону, и лицо его выражало не больше, чем кусок камня.

— Вы жестокий человек! — продолжала бушевать Илис, уже полностью захваченная незнакомым жгучим чувством. Кажется, это была ярость.

— Да, это так.

Пальцы Илис сами собой сложились в знак удара. Она даже не успела ужаснуться, — поднять руку на учителя? немыслимо! — а успела только зажмуриться, когда магическая волна прокатилась по комнате. Ударной силы, вложенной в волну, могло с избытком хватить, чтобы сбить с ног человека среднего или даже крепкого телосложения. Еще два года назад, имея весьма слабое понятие о концентрации и магических формулах, Илис успешно раскидывала противников, превосходящих ее ростом и шириной плеч раза в два-три. Но Бардену даже эта сокрушающая сила оказалась нипочем. Он только лениво взмахнул перед лицом рукой, как если бы отгонял надоедливое насекомое, и заметил вполголоса, вполне равнодушно:

— Я мог бы сделать так, чтобы удар вернулся к тебе. Смогла бы ты отразить его?

— Ну и сделали бы!..

— Понимаю твои чувства, Илис. Но ни посочувствовать, ни помочь не могу.

— Отпустите Грэма!

— Нет, — отрезал Барден.

За год, проведенный в качестве ученицы Бардена, Илис поняла, что переупрямить его, если он что-то вдолбил себе в голову, не проще, чем сдвинуть с места скалу. Власть, думала она глубокомысленно, все-таки страшно портит человека. Во всех западных королевствах трудно найти бòльшего самодура, чем его величество император Касот!..

Но, однако же, что делать с Грэмом? Остается, пожалуй, надеяться только на его благоразумие и на силу убеждения Марка. Хотя на первое надежда ох какая слабая… Когда это Грэм бывал благоразумен?

— И тебе, княжна, — вновь заговорил Барден, — советую быть поосторожнее в своих поступках, чтобы в один прекрасный день не оказаться в положении твоего друга.

— Вы мне угрожаете?

— Предупреждаю. Или, если угодно, советую. Ты ведь уже имела возможность убедиться, чего стоят мои советы?

— Почему бы вам, в самом деле, не допросить меня хорошенько прямо сейчас? — вызывающе спросила Илис, глядя в упор на своего мрачного учителя. — Чтобы преподать мне урок, как вы выразились.

— Потому что ты остаешься моей ученицей, Лисси, и такие уроки тебе ни к чему.

— В самом деле?

— В самом деле — что?

— Остаюсь вашей ученицей?

— А тебя это удивляет?

— Еще как. Вот Марк, например, считает, что… — Илис спохватилась и умолкла, проклиная свой несдержанный язык.

В желтых глазах Бардена тут же вспыхнуло любопытство.

— Так Марк в курсе твоих дел? И давно?

— С сегодняшнего вечера. Честное слово, я не вру!

— Ладно, поверим, — согласился Барден. — Так что же считает Марк? Продолжай, мне очень интересно.

— Что я предала вас — вот как он считает.

К ее удивлению, Барден только пожал плечами.

— В его возрасте подобные суждения вполне допустимы. Хотя, все же, ему следовало бы мыслить практичнее и избегать таких громких слов.

Илис только рот раскрыла, не зная, что и сказать. Что скрывать — со времени первой встречи с Ивом в ее душе ворочался червячок сомнения. Червячок был крошечным, но здорово мешал жить. А сейчас он вдруг притих и затаился…

После ухода императора со свитой Грэм снова впал в забытье; ни воды, ни еды ему так и не давали; время тянулось бесконечно. Чтобы хоть как-то удержать себя в руках и не впасть окончательно в отчаяние, он пытался думать о Ванде: о ее чудесных волосах, которые пахли осенними листьями; о ее маленьких белых ручках и пухлых детских губах; но мысли эти не принесли успокоения. Напротив, сделалось еще хуже, поскольку вместе с воспоминаниями пришло понимание, что все это потеряно навсегда. Тогда Грэм стал думать о том, как обрадуется Ванда, когда увидит живого и здорового брата. Но и в этих мыслях не было утешения: Дэмьен, живой и здоровый, обласканный сестрой и возлюбленной, поедет домой, а он… а он останется гнить в проклятой пограничной крепости.

Тогда Грэм запретил себе вообще о чем-либо думать; и тут очень кстати снова загрохотала дверь. Грэм приподнялся, решив, что уже прошли сутки и пожаловал Барден со своим приятелем; но явился вовсе не тот, кого он ждал. В камеру поднялся Марк. Он был один, в самой простой одежде без всяких знаков отличия и королевских регалий; в одной руке он держал фонарь, в другой — кувшин, который сразу без слов протянул Грэму. Тот не стал ломаться, схватил посудину и жадно выпил все до капли.

— Поговорим, — сказал Марк и, придвинув себе табурет, уселся напротив пленника, как его отец накануне (даже поза была та же). Голос его был не таким низким, как у императора, и звучал более мягкими нотами; и вообще он не производил такого жуткого впечатления, как Барден, подавляющий всех одним своим присутствием. Однако, какой-либо мягкости характера в нем тоже не было заметно.

— Вы один? — полюбопытствовал Грэм. — Без Альберта?

Марк поморщился, как будто само имя Альберта было ему противно.

— Я не собираюсь тебя допрашивать.

— Тогда зачем вы пришли? Просто поболтать? Собеседник из меня неважный.

— Я пришел, потому что меня попросили, — спокойно сказал Марк. — Тебе знакомо имя Илиссии Авнери?

Удивленный, Грэм заколебался, отвечать ли положительно, или его ответ будет использован против Илис? В конце концов, это же она дала ему карту, украденную, как теперь стало ясно, у Бардена… То есть она сама увязла в этой истории дальше некуда, и неизвестно, как отнесется император — ее учитель! — к ее участию… А Марк? Кто он ей? Друг или враг?

— Клянусь, что ни одно слово из нашего разговора не станет известно отцу, — проговорил Марк, внимательно за ним наблюдавший. — Илис мой друг, и она просила меня навестить тебя. Она хотела прийти сама, но ей нельзя.

— Илис… здесь, в крепости?

— Она приехала вместе с отцом. Она просила передать тебе, чтобы ты не упрямился и рассказал императору все, что он захочет узнать.

— Все? — переспросил Грэм с усмешкой. Как соблазнительно — сдать и Илис, и Клингманна! Просто праздник души…

— Что до меня, я тоже советую тебе не упорствовать, — продолжал Марк так же спокойно. — Отец привык доводить любое дело до конца, и он выбьет из тебя ответы, пусть даже придется замучить тебя насмерть. Если же ты согласишься говорить, отец освободит тебя — свое слово он всегда держит.

— Тебе-то что за печаль, если меня убьют… принц?

— Твоя смерть огорчит Илис, — сказал Марк и встал. — А мне бы не хотелось видеть ее огорченной.

Ну надо же, подивился Грэм. Неужто еще один поклонник? Высоко берет девчонка! А впрочем, чем Марк ей не пара? Сама-то она ни много ни мало — истрийская княжна, пусть в изгнании, но все равно — голубая кровь…

— Так что мне передать Илис?

— Передай ей привет, — сказал Грэм и отвернулся.

Марк еще постоял немного, ничего не дождался и молча ушел.

Грэм даже сумел задремать; но приснился ему кошмар, который не повторялся уже давно: умирающий отец в луже крови, и он рядом с ним на коленях. Задыхаясь от неутихающего горя, Грэм вскинулся на драном тюфяке, и в тот же момент опять загремела дверь.

В этот раз пожаловало еще больше народу. Впереди опять шествовал Барден, на сей раз без оружия и доспеха, а в стеганном черном камзоле. Лицо его не выражало никаких чувств — словно физиономия истукана. Как и в прошлый раз, он уселся на табурет напротив Грэма. Справа от него встал Марк, казавшийся усталым и чем-то озабоченным. Вероятно, подумал Грэм мрачно, принц всю ночь утешал огорченную Илис. Несомненно, занятие увлекательное, но весьма утомительное. Слева пристроился комендант Риттер; стоять старику было нелегко, но в пристутствии императора он не смел сесть. Чуть в стороне встал Альберт Третт; на границе светлого круга маячили двое солдат.

— Какое изыканное общество, — проговорил Грэм, с трудом приподымаясь. — Я польщен. Надеюсь, его императорское величество простит, что я сижу в вашем присутствии.

Третт шагнул было к нему, но Барден уронил лениво:

— Не торопись, Альберт. Успеется. Я смотрю, мальчик сегодня настроен поговорить. Надеюсь, ему найдется что-нибудь сказать и по делу.

— Смотря по какому.

— Дело у нас одно — выяснить, что же все-таки произошло. Кто дал карту, кто помог, подсказал, и в каком направлении удалился принц Кириан.

— Какая еще карта? — нагло спросил Грэм. — Ничего не знаю. И о каком принце идет речь?

— Ах, какая жалость, — медленно проговорил Барден. — Кажется, у нашего гостя отшибло память. Герр Риттер, ваши люди, случайно, не били его по голове?

— Можно помочь ему вспомнить, — проронил Альберт Третт.

— Да, Альберт. Пожалуйста, помоги. Только не калечь его.

Вот это было действительно больно. Несколько минут Грэм молча корчился на полу, тщетно пытаясь потерять сознание. По сравнению с Треттом те два громобоя, которые допрашивали его прежде, показались неопытными мальчишками. Расти и расти им до такого мастерства…

Когда Грэм отдышался и смог распрямиться, то увидел, что Барден наблюдает за ним со странным выражением на лице, в котором смешались любопытство и сожаление. Марк был бледен и смотрел в сторону.

— Что-нибудь вспомнил? — тихо и почти мягко осведомился Барден.

О том, что последовало далее, Марк, пересказывая события Илис, предпочел умолчать. Альберт Третт в совершенстве владел искусством причинять человеку невыносимую боль, не калеча его при этом. Он знал, как, когда и куда нужно бить, чтобы достичь максимального эффекта. Оставалось только догадываться, где и при каких обстоятельствах он научился всему этому.

Поначалу, когда он принялся истязать пленника, тот даже не кричал, а только глухо и мучительно стонал сквозь зубы; тем тяжелее было на него смотреть. Лишь в конце экзекуции он, наконец, сломался и принялся сыпать проклятиями на всеобщем, ломаном медейском и наи вперемежку. Но крики его были бессвязными, и по существу так ничего и не сказал.

— И чем все закончилось? — спросила необычайно серьезная и бледная Илис, глядя на Марка огромными черными глазами.

— Да ничем, — раздосадовано и устало отозвался Марк. — Отец окончательно потерял терпение и приказал перевести твоего друга из башни в нижние казематы.

— Поближе к пыточным залам… — прошептала Илис.

— Да. Парень здорово разозлил его.

Марк помолчал немного, потом проговорил, отвернувшись:

— Знаешь, что я посоветую тебе, Илис? Думай об этом поменьше. Все равно ты ничего сделать не можешь.

Говорит совсем как Рувато, хотя и терпеть его не может, — подумала Илис, а вслух сказала:

— Ох и любите же вы с Барденом давать бесполезные советы!

— Но ведь это правда, Илис.

— Ваша правда у меня уже в печенках сидит!..

За грубостью Илис старалась скрыть беспокойство. Не в первый раз Грэму приходилось играть со смертью, но никогда еще он не попадал в такую серьезную передрягу. Всегда оставалась надежда как-то выкрутиться. Теперь надежды на благоприятный исход, кажется, не было…

Теперь Илис знала: будь у нее возможность вернуться на пару месяцев назад, она ответила бы Рувато решительным отказом.

Подвал, куда после допроса отволокли полуживого Грэма, находился ниже уровня воды; возможно даже, ниже того места, где находился тайный ход, через который они с Ивом и пробрались в форт. Здесь было промозгло и сыро, по стенам стекала вода, а по полу тянуло мертвенным холодом. Это был настоящий каменный мешок. На Грэма надели цепи и оставили в камере, в полной темноте. Скрежет запираемой двери, шум удаляющихся шагов, а потом — ничего, только где-то, на грани слышимости, капала вода.

Вот я и в могиле, подумал Грэм. Я — мертвец, и неважно, что я еще дышу, мыслю и чувствую. Это все ненадолго.

Раньше ему приходилось слышать истории о том, как сходят с ума люди, оказавшиеся в одиночном заточении. Если это правда, поскорее бы это случилось с ним. Тишина, темнота и холод сами по себе были пыткой; скоро к ним присоединились голод и жажда. Ему приносили еду и воду, но в таком мизерном количестве, которого хватало только на то, чтобы поддержать в ослабевшем теле жизнь. Сначала Грэм решил было уморить себя голодом, но скоро понял, что эта смерть не по нему. Что бы там ни было, надо пройти весь путь до конца.

Впрочем, его заточение оказалось не совсем одиночным. Сперва он думал, что тихое попискивание и шорох ему мерещатся; но когда он ощутил во тьме чьи-то легкие, почти невесомые прикосновения, понял, что в подвале водятся крысы. Это открытие Грэма ничуть не испугало; подумаешь, крысы! Хотя, опять же, он слышал о том, что крысы могут заживо сожрать человека, но не очень в это верил.

Обычно миску с едой ему проталкивали в узкую щель внизу двери; но однажды дверь распахнулась, и в камеру вошли два человека с факелами. Неяркий этот свет показался Грэму ослепительным; спасаясь от него, он заслонил руками лицо и забился в угол, но его вынудили встать и сняли с него цепи. Пока Грэм соображал, что это значит, ему весьма болезненно завернули руки за спину и повлекли прочь из камеры, куда-то вдоль по коридору. Ослепший от непривычного света, Грэм ничего не видел вокруг и переставлял ноги чисто механически. Путь был недолог. Скоро перед ним распахнули дверь (Грэм понял это по звуку и движению воздуха) и втолкнули в какое-то помещение. Здесь Грэм осмелился приоткрыть глаза. Багровый факельный свет больно резанул по ним, но он заставил себя смотреть.

Это было довольно большое помещение, но с низким сводчатым потолком. По стенам висели множество предметов, которые Грэму не захотелось разглядывать — очертания и формы их были самые зловещие. Посреди комнаты стояла жаровня с раскаленными углями, а позле нее возвышался огромный человечище — просто целая гора мяса, облаченная в кожаный передник. Его окорокоподобные ручищи были сложены на груди, а голову и лицо прикрывал черный колпак с прорезями для глаз. Было слишком ясно, зачем здесь присутствует это чудовище, и поэтому Грэм решился пока не смотреть на него, чтобы не потерять остатки самообладания. Тут же, в громоздком деревянном кресле, вольготно развалился Барден — взъерошенный, в небрежно распахнутом камзоле. Рядом с ним стоял смутно знакомый тип; Грэму пришлось приложить некоторые усилия, чтобы припомнить, где они встречались: это был тот самый магик, который уложил его на лестнице. Вот и все зрители, которые собрались полюбоваться предстоящим спектаклем. Вероятно, ничего особенно интересного не ожидалось.

Барден, нахмуря брови, внимательно разглядывал пленника, и под этим взглядом Грэму вдруг захотелось выпрямиться и расправить плечи. Сделать это, впрочем, было затруднительно, так как его все еще удерживали двое конвойных; он попытался освободиться от их хватки, но бесполезно — ему только еще сильнее заломили руки, так что он едва не ткнулся носом в собственные коленки.

Неожиданно ему на помощь пришел Барден.

— Отпустите его, — велел он, и Грэм вздохнул с облегчением, распрямился. — Ну как, прояснилось в голове или нет? Кажется, у тебя было в избытке времени, чтобы подумать.

— В темноте плохо думается, — прохрипел Грэм. Собственный голос показался ему чужим: так давно он не говорил ни слова. А впрочем, давно ли? Он понятия не имел, сколько времени провел в каменном мешке.

— Это следует понимать так, что ты опять не хочешь говорить по-хорошему?

— Если б знать, о чем…

— Понятно. Ну что ж, пеняй на себя.

По знаку императора стражники усадили Грэма в массивное кресло устрашающего вида: здесь имелись крепления для рук, ног и шеи, которыми не замедлили воспользоваться. Теперь было самое время выступить на сцену палачу в кожаном фартуке, однако он не двинулся с места, а к креслу с прикованным к нему пленником неспешно приблизился магик. Барден тихо проговорил несколько загадочных слов, понятных, похоже, только для его собрата по искусству магии; магик в ответ кивнул и, вперив в Грэма пронзительный взгляд, сделал сложный жест, сопроводив его прочитаным вполголоса заклинанием. Вопреки ожиданиям Грэма, на него вовсе не обрушился очередной магический удар, как недавно (или давно?) на башенной лестнице, а всего лишь сдавило голову, словно стальным обручем. Неприятно, но терпимо. За этим последовало головокружение, а потом он почувствовал, прикосновение к лицу и затылку невидимых холодных и влажных пальцев. Это было не больно, но очень противно, как будто по коже ползали липкие слизни. Невидимые пальцы оглаживали лицо, ерошили волосы на затылке, словно отыскивали путь внутрь его головы, сквозь кожу и кость. Грэм терпел, сжав зубы. Если это ментальная магия, то какая-то странная. Впрочем, Илис же говорила, что Барден пытался залезть к нему в голову, но не преуспел. А император, вроде, считается одним из сильнейших ментальных магиков… Неужто этот доходяга превзошел его в искусстве чтения мыслей?..

Вдруг головокружение усилилось, комната закружилась перед глазами Грэма в бешеном танце. Накатила тошнота. Он прикрыл глаза. Наверное, так и бывает при морской болезни. Бедная Марьяна, неужели она так мучилась всю дорогу, пока они плыли из Истрии на материк?.. При воспоминании о подруге юности Грэм невольно улыбнулся, и эта улыбка неожиданно сильно подействовала на магиков.

— Хватит! — резко приказал Барден. — Довольно. Я же говорил, его защиту не пробить. Очень, очень сильный щит, к тому же неосознаный…

— Если бы исследовать эту защиту… — неуверенно уронил магик.

— Успеешь еще.

— Право, я не самый подходящий объект для опытов, — влез Грэм, все еще не открывая глаз.

Ему никто не ответил. Приоткрыв глаза, он обнаружил, что молодой магик стоит понурившись, и разминает пальцы, а Барден сидит задумавшись, в своей любимой позе — упершись руками в колени. С минуту было тихо.

— Я уже знаю, кто дал вам карту, — вдруг проговорил Барден, и пристально взглянул прямо в глаза Грэму. — Но хочу услышать имя от тебя.

— Понятия не имею, о чем вы, — отозвался Грэм.

— Ты сам себя губишь, упрямец, — тяжело сказал император, и дал знак палачу.

По вечерам Илис уже не могла сидеть возле Бардена в его кабинете, как раньше. Ее по-прежнему страшно тянуло к нему, но только когда его не было поблизости. Один вид рыжей физиономии императора пробуждал в ней мысли о Грэме и его страшной участи. Допуская, что Бардену и самому нелегко продолжать гнуть свою линию, — ведь он изначально симпатизировал Грэму, — она все же не могла простить ему бессмысленную жестокость. При встречах с ним Илис теперь старалась как можно быстрее проскочить мимо. Он не пытался ее останавливать, лишь провожал внимательным взглядом.

Хотя она и не подозревала, Бардену были известны все до единого движения ее души, причем ему даже не приходилось прибегать к помощи ментальной магии. Все чувства и даже полуосознанные мысли Илис немедленно находили отражение на ее подвижной мордашке, поскольку владеть собой она решительно не умела. Барден уже предчувствовал, что скоро ученичество Илис закончится, и она придет известить его о своем отъезде. Отпустить ее, размышлял он, разумеется, придется, хотя и тяжко будет это сделать. За прошедший год Барден сильно привязался к своей ученице. Если бы ему предложили выбор — расстаться с ней или с сыном, он без особых колебаний выбрал бы Марка. Однако, деваться было некуда, и он, чтобы не мучить ни себя, ни Илис, решительной рукой сам одну за другой рвал нити, которые за год протянулись между ним и его взбалмошной ученицей.

Очень быстро отчаявшись помочь Грэму, Илис сделала несколько попыток увидеться хотя бы с Хельмутом. Она уже знала, что его держат в одной из камер в башне, а это значило, что вина его еще не доказана. Почему командование Северной медлит с допросами, оставалось только догадываться, но Илис порадовалась нерасторопности Риттера. Или, возможно, нерасторопность тут была ни при чем, и просто он чего-то ждал…

У входа в Тюремную башню несли стражу хорошо знакомые Илис солдаты. У них она и разузнала, что, хоть к Клингманну не допускают никого без особого разрешения Риттера, но обращаются с ним не слишком строго и даже, можно сказать, уважительно. Это значило, что он все еще оставался офицером, с него даже не сняли знаки отличия, и Илис немного воспрянула духом. Значит, для Хельмута не все еще потеряно. Вот бы еще поговорить с ним лично! Но не идти же за разрешением к Риттеру или Бардену? Император, возможно, и позволит ей увидеться с Хельмутом, если она будет достаточно убедительна, но Илис очень не хотела обращаться к нему с просьбами. Особенно с такими, которые касались связанных с медейским принцем людей.

Поколебавшись немного, она подступилась к Марку — уж у него-то наверняка имелась возможность проникнуть в любую часть форта. Но Марк глянул на нее волком и чужим, «офицерским» голосом заявил:

— Попрошу больше не впутывать меня в свои сомнительные дела.

Илис укоризненно вздохнула, но настаивать не стала. Она догадывалась, в чем причина такого, несвойственного ему, поведения: Марку с лихвой хватило и прошлой ее просьбы насчет Грэма. Как легко было предположить, Барден прознал о самоуправстве сына и имел с ним разговор, во время которого надавил на Марка с требованием не совать свой нос куда не следует. Отцовская длань была очень уж тяжела, и Марк не испытывал никакого желания оказаться вновь под ее давлением.

Пришлось оставить его в покое.

Но уже на следующий день случилось чудо. Поутру Илис проснулась в удивительно приподнятом настроении, сама не зная почему. По лестнице она спускалась почти вприпрыжку. А поскольку, по своему обыкновению, Илис не слишком внимательно глядела по сторонам и перед собой, она с разбегу налетела на кого-то, кто поднимался ей навстречу. Машинально извинившись и заметив только офицерские нашивки, Илис хотела продолжить свой путь, но офицер вдруг схватил ее за руку.

— Что такое? — возмутилась Илис, подняла глаза на нахала и остолбенела. Перед ней стоял Хельмут собственной персоной — целый и невредимый, в форме и нашивках, только слегка похудевший и побледневший по сравнению с тем разом, когда Илис в последний раз видела его.

— Хельмут! — пискнула она так, как будто касотец был ее утерянным и вновь обретенным возлюбленным или братом, вцепилась ему в воротник, да так на нем и повисла. Под ее напором Хельмут даже слегка пошатнулся.

— Илис, Илис, что это вы? — пробормотал он растеряно, желая и не смея освободить свою одежду из цепких пальчиков Илис. Та, впрочем, быстро опомнилась и сама от него отцепилась.

— Вас выпустили, Хельмут?

— Да, но только с некоторыми условиями.

— То есть, обвинения с вас не сняли?

Хельмут молчал, строго и печально глядя на нее.

— Мы можем с вами где-нибудь поговорить? — не успокаивалась Илис.

— О чем?

— Вы знаете, о чем. Кажется, я страшно виновата перед вами, Хельмут! Я втравила вас в такую историю!

— Вы уже знаете? Но вы тут ни при чем, я сам виноват.

— Неправда! Но пойдемте, пойдемте же…

Видя, что Хельмут не торопился никуда идти и вообще как будто прирос к ступеням, Илис взяла его под руку и настойчиво повлекла вниз по лестнице. Она и сама не знала, куда ведет его, но нужно было уйти куда-нибудь с людного места. Хельмут послушно шел за ней, но ноги переставлял машинально, а потому то и дело запинался.

Они прошли через ряд хозяйственных помещений нижнего яруса и оказались в одном из маленьких внутренних двориков. По всему его периметру был устроен навес, под которым громоздились штабели дров почти в рост Илис. Хельмут прислонился к дровяной стенке и застыл в неподвижности, глядя себе под ноги.

— Хельмут! — жалобно позвала Илис; отрешенно выражение его лица не слишком ей нравилось. — Что это вы?.. Что с вами делали?

— Ничего, — отозвался Хельмут, поднимая на нее глаза. — Неужели вы беспокоитесь обо мне?

— А вы как думаете?

— Я думаю, что вам стоит беспокоиться о своем друге, а не обо мне. Если только, конечно, он еще жив.

— Жив, насколько я знаю.

— Тем хуже для него, — заметил Хельмут. — Если уж он решил остаться, ему следовало позволить убить себя сразу. Он все равно умрет, только теперь смерть его будет долгой и мучительной.

— Спасибо, утешили! — возмутилась Илис.

— Я хотел бы вас утешить, но не знаю — как. Ваш друг в безнадежном положении.

Да, подумала Илис, настроен Хельмут весьма пессимистично. Что и понятно, принимая во внимание, что собственное будущее предстает перед ним едва ли в радужных красках.

— Вы виделись с ним после ареста?

— Нет, — ответил Хельмут, удивленно приподняв брови.

— Странно. Я думала, Барден сразу устроит вам перекрестный допрос.

— Ах, вот вы о чем! Полагаю, это мне еще предстоит. То есть, нам предстоит.

— Будете все отрицать?

— Так ведь нет никаких свидетельств того, что именно я помог лазутчикам попасть в крепость и подсказал им явиться к коменданту. Разве только кто-нибудь видел нас вместе в таверне… Но это тоже весьма неубедительное доказательство. Что до вас, Илис, не беспокойтесь, ваше имя не будет упомянуто.

— Да при чем тут я! — отмахнулась Илис. — Что я, о себе беспокоюсь?

— А не помешало бы побеспокоиться и о себе, — сказал Хельмут. — Или вы надеетесь избежать императорского гнева, если ему станет известно о вашем участии в этом деле?

Илис благоразумно не стала сообщать, что императору и без того почти все известно, и что ей уже удалось избежать гнева Бардена. Вместо этого она сказала:

— Я уж как-нибудь выкручусь, если что. А вы, пожалуйста, будьте осторожнее в словах. Не навредите себе своими показаниями.

— Скорее, мне может навредить показаниями ваш друг. Все зависит от того, что он скажет.

— Если он признается, вас повесят, — прошептала Илис.

— Не исключено.

Вдруг Илис почувствовала, что на нее кто-то пристально смотрит. Подняв голову, она пробежалась взглядом по выходящим во двор окнам, и запнулась. В одном из окон краем глаза она зацепила грузную фигуру Бардена, которая исчезла, стоило только сфокусировать на ней взгляд. Примерещилось или нет?

— Пойдемте отсюда, — встревожилась Илис. Хельмут возражать не стал.

Вероятно, Барден заранее дал указание не калечить пленника, виновного в похищении важнейшего заложника империи. Зачем ему нужно было, чтобы Грэм оставался в относительном здравии, знал, наверное, только он сам. Грэму же это было совершенно неинтересно. В нем вообще не осталось ни капли любопытства, после ночи — или всего пары часов? — проведенной в пыточном кресле. После этого допроса приемы Альберта Третта казались всего лишь детской забавой… Грэм думал замкнуться в гордом молчании, но это оказалось выше его сил. От нескончаемых проклятий он совершенно охрип, но, кажется, так и не сказал ничего по делу. Или сказал? Он не помнил. Чем окончился допрос, и доволен ли остался Барден, Грэм тоже не помнил, поскольку потерял сознание, и в камеру его отволоки в состоянии тряпичной куклы.

Истерзанной тряпичной куклы.

Придя в себя, он пожалел, что не умер, не возвращаясь в сознание. Болело все. Кроме боли, ничего в нем и не осталось.

Спустя какое-то время к Грэму, лежавшему ничком без движения на полу, пожаловал неожиданный гость. Это был старый, седой и очень тихий человек (Грэм, правда, ничего этого не видел, поскольку от света фонаря снова ослеп), с медальоном Перайны на груди, и с небольшим коробом, в котором хранились разнообразные пузырьки, баночки и прочие предметы, необходимые лекарю. Этот человек мягко спросил Грэма, может ли он подняться.

— Зачем? — отозвался Грэм, едва шевеля губами.

— Император распорядился оказать вам врачебную помощь…

— Зачем? — повторил Грэм. — К чему это?

— Я лекарь, — тихо проговорил старик. — Я не спрашиваю — зачем.

Грэм с трудом приподнялся.

— Не знаю, что вы тут сможете сделать.

— Позвольте посмотреть…

Старик внимательно и осторожно осмотрел его искалеченные руки и сожжженые плечи, повздыхал. Грэм молчал, ни о чем не спрашивал. Плохо его дело или нет — какая разница, раз он все равно скоро умрет. Это ведь был не последний допрос…

— Выпейте, — лекарь протянул ему какой-то пузырек.

— Что это?

— Пейте, пейте. Это облегчит боль… на какое-то время.

— Лучше бы это был яд, право, — пробормотал Грэм и залпом проглотил содержимое пузырька. — В самом деле, нет ли у вас чего-нибудь… этакого? Чтобы раз — и конец. К чему тянуть волынку, если конец все равно один…

— Я лечу людей, а не убиваю их, — роясь в своем коробе, возразил старик. — Простите…

Вскоре Грэм и в самом деле почувствовал себя лучше и даже сумел сесть. Не теряя времени, лекарь приступил к делу: обработал раны и ожоги, наложил примочки и повязки. В течение всей процедуры Грэм молчал, только покусывал губы. Никакого смысла в лечении он не видел, но не отказываться же было… Закончив свое дело, старик вдруг спохватился:

— Чуть не забыл, юноша… У меня для вас послание!

— От кого? — удивился Грэм.

— От некоей девицы… — старик извлек с самого дна своего короба, спрятанный под пузырьками и баночками, свернутый лист бумаги; протянул его Грэму. Тот качнул головой.

— Прочтите вы… Я… не смогу.

— Ах, конечно, — спохватился лекарь. — Простите. Вот. Хм… «Свет еще не видывал таких болванов, как ты! Прекращай, наконец, играть в героя и выкладывай все, что знаешь! Тебя будет гораздо приятнее видеть одним куском и в относительном здравии. Неприятностей для других не бойся.» Хм. Это все. Подписи нет.

Писала, конечно, Илис — ее слог и выражения. Никто, кроме нее, не стал бы обзывать человека болваном вместо приличиствующего приветствия… И почему ей так хочется, чтобы он заговорил? Сначала Марка прислала, теперь вот это… И что значит «не бойся»? Следует это понимать так, что неприятностей не будет, или нужно просто наплевать на последствия?.. Очень эта записка не понравилась Грэму. Взглянуть бы на почерк, да куда там, буквы так и расплываются перед глазами…

— Эта девица, которая писала записку… Она сама, лично, передала ее вам?

— Да, конечно.

— А как эта девица выглядит?

— Хм, — явно смешался лекарь. — Молоденькая… черноволосая, большеглазая… Простите, я лица не очень хорошо запомимаю.

Описание вроде подходило под внешность Илис, но… где-то глубоко все же царапалось сомнение.

— Так что мне передать девице?

— Ничего, — помедлив, ответил Грэм.

— Совсем? — удивился старик.

— Совсем.

— Вы… не доверяете мне?

— Подумайте сами, могу я тут доверять кому-нибудь? Но не в этом дело. Просто… мне нечего ей ответить.

— Может… — робко проговорил старик, — вам стоит прислушаться к ее совету? Вы погибнете тут.

— Я так и так погибну. Много вы видели людей, которых выпускали на свободу из здешних подвалов?

Лекарь печально поник головой. В полном молчании он собирал в короб свое хозяйство.

— Оставить вам фонарь? — спросил он, собираясь уходить.

— Не надо.

Свет — это надежда. Меньше всего Грэм хотел надеяться попусту.

Через день Илис с удивлением обнаружила, что Барден покинул форт. Вопреки обыкновению, он не известил ее о своем отъезде заранее — и лично, — а переслал записку задним числом. Тон записки был непривычно сухой и официальный, что неожиданно покоробило Илис.

Барден извещал, что намерен отсутствовать в Северной в течение двух недель, а Илис вольна дожидаться его возвращения или же отправляться, куда ей заблагорассудится.

— Похоже на то, — пробормотала Илис, — что мне деликатно указывают на дверь. Или нет?

Судить наверняка, что именно хотел Барден сказать своей запиской, она затруднялась. А потому решила проигнорировать приглашение отправляться на все четыре стороны, а дождаться-таки возвращения наставника. Если он хочет прогнать ее, пусть скажет в глаза, а не отделывается маловразумительными писульками.

Пока же, в отсутствие императора, Илис набралась наглости и попыталась устроить свидание с Грэмом. К Марку с этим идти не стоило, он нервно реагировал на одно только имя пленника, поэтому Илис пошла к Риттеру. Они со стариком недолюбливали друг друга, но до конфликтов дело никогда не доходило. Командующий Северной смотрел на нее косо, но держался уважительно — надо думать, исключительно из почтения к императору. Однако, Илис здорово рассчитывала на имеющийся у нее перстень Бардена. Едва ли Риттер посмеет перечить воле предъявителя оного.

Старик не ожидал появления Илис у себя в кабинете и воззрился на нее со свирепым изумлением.

— У вас какое-то дело ко мне? — отрывисто и неприветливо спросил он, надвинув кустистые седые брови на выцветшие глаза. Он не хотел оскорбить Илис резкостью тона; подобным образом командующий обращался со всеми, не делая исключения даже для императора. По-другому разговаривать он не умел. Илис знала об этом и ничуть не смутилась.

— Мне нужно поговорить с одним пленником, содержащимся в Северной, — заявила она без длинных вступлений. — Его зовут Грэм Соло.

— Поговорить? О чем?

— Это мое дело.

— Его величество запретил кому бы то ни было, за исключением некоторых лиц, общаться с пленным. И вы, барышня, к означенным лицам не относитесь.

— Его величество, — задрала нос Илис, — наделил меня особенными полномочиями. А потому я могу полагать, что на меня этот запрет не распространяется, — с нескрываемым удовольствием она предъявила Риттеру опаловый перстень, предвкушая его реакцию.

Но ожидаемой реакции не последовало. Отнюдь не впечатленный предъявленным знаком власти, Риттер продолжал холодно разглядывать Илис, и в глазах его явственно читалось: знаем мы, какие это полномочия!

— Я не позволяю вам разговаривать с Соло, — скрипуче проговорил он.

— Вы что, не узнаете перстень?

— Узнаю. Но без особого приказа императора к пленному вас не допущу.

Пришлось Илис уйти ни с чем. Однако, Риттер, со своей солдатской прямотой, неосторожно обронил фразу, за которую Илис зацепилась.

Грэм Соло, похоже, попал в разряд государственных тайн, но все же Илис потребовалось совсем немного времени, чтобы разузнать, кто входит в список тех самых «исключительных» лиц, допущенных до общения со стратегически важным пленником. Список был небольшим и включал в себя, разумеется, самого Риттера, Марка, Фереда, двух или трех старших офицеров командования (которых Илис знала плохо или не знала вовсе), а так же гарнизонного лекаря.

В Северной уже в течение доброго десятка лет служил Гурах, человек тихий, безобидный и совершенно безотказный. На военного лекаря он совсем не походил, но дело свое знал хорошо, и солдаты его любили. Илис свела с ним знакомство еще в прошлый свой визит в Северную, но общалась с ним нечасто: ее слабо интересовали растения и отвары из них, а старик — ибо Гурах был уже стар, — знать ничего не хотел, кроме своих любимых трав. Илис даже не была уверена, что старик помнит ее имя. Впрочем, это было как раз неважно.

Прежде чем отправиться в гости к Гураху, Илис уселась писать записку к Грэму. Подписываться она не собиралась, во избежание неприятностей для себя и старика лекаря, и поэтому выражения выбирала аккуратно, с таким расчетом, чтобы Грэм узнал ее по одной манере излагать мысли.

Старик, погруженный в свои травки и отвары, долго не мог понять, откуда в крепости взялась малознакомая шальная девчонка. Только когда Илис кое-как объяснила ему, что является воспитанницей императора, взгляд его несколько прояснился. Но еще некоторое время потребовалось, чтобы втолковать, чего Илис от него хочет. Имя Грэма Соло ничего ему не говорило, и описание его внешности привело его в недоумение.

— Я не видел в тюремных камерах никого похожего на юношу, про которого вы говорите, — заявил он.

— Вы точно уверены?

— Конечно, — с достоинством ответил Гурах, поглаживая редкую седую бороду. — Внешность у этого юноши, как я понимаю, приметная, я бы запомнил. Нет, я его не видел.

— Значит, скоро увидите, — нетерпеливо сказала Илис. — А когда это случится, передайте ему, пожалуйста, от меня письмо.

— Что в нем?

— Вам это нужно знать? Уверяю вас, ничего особенного. Если кто-то про него и узнает, вас не накажут.

Старик смотрел на нее в сомнении, и Илис почти силой вложила ему в руки запечатанное письмо.

— Убедитесь, что он прочел, и обязательно добейтесь от него ответа. Поверьте, это очень-очень важно, — Илис старалась говорить как можно убедительнее.

— Мне не хотелось бы ни во что вмешиваться… — начал Гурах неуверенно.

— Да вам и не придется! Просто передайте письмо и выслушайте ответ, больше я ни о чем не прошу. Поймите же, возможно, это последняя возможность сохранить человеку жизнь.

Гурах повздыхал жалостливо, но наконец согласился и спрятал письмо в глубокий карман своего лекарского балахона.

Илис побаивалась, что он позабудет о просьбе к тому времени, как попадет в камеру Грэма, но старик не забыл. И когда Илис пришла к нему узнать новости, охотно передал ей свой разговор с пленником. Но в первую очередь Илис волновало одно:

— Он прочел записку?

— Я сам прочел ему, — как бы оправдываясь, ответил Гарух. — Видите ли, юноша долгое время провел к темноте, и его глаза…

— Что он сказал? — перебила Илис.

— Ничего. Он сказал: не отвечайте ей ничего.

— О, болван! — простонала Илис. — Какой же идиот! Не понимаю: ему жить надоело?

— Он спрашивал меня о яде, — тихо сказал лекарь.

— Что?!

— Мальчик измучен пытками, у него искалечены руки. Император приказал мне проследить за его здоровьем, но, боюсь, это только продлит его мучения.

— И вы дали ему яд?

— О нет, что вы! — ужаснулся старый лекарь. — Я не имею права на это….

— Может, и зря, — сказала Илис мрачно. — Если уж ему так хочется умереть, может, стоило бы помочь ему в этом? Ведь есть же яды, которые убивают быстро?

— Вы сами-то понимаете, что говорите, барышня?

— Боюсь, понимаю даже лучше, чем хотелось бы.

Гурах смотрел на нее в немом ужасе, но Илис ничего не замечала. Закусив губу, она напряженно размышляла, что еще можно предпринять, чтобы переубедить упрямца Грэма. Увы, никаких умных мыслей в голову не приходило.

— Он очень плох? — спросила она вдруг.

— Нет, я бы сказал, что юноша неплохо держится, хотя положение его очень тяжелое…

— Долго ли он продержится?

— Увы, этого я сказать не могу…

Следующий допрос проводили с участием Клингманна. Его, правда, Грэм обнаружил не сразу, а только когда как следует проморгался. Пробыв Безымянный знает сколько времени без света, он привык видеть в полной темноте, а на свету слеп, будто сова.

Так вот, проморгавшись, Грэм обнаружил, что в кресле напротив сидит Хельмут Клингманн (между креслами предусмотрительно поставили жаровню, а к ней, конечно, прилагался и заплечных дел мастер). Касотец, впрочем, был не прикован, в отличие от Грэма, и, хотя казался бледным и исхудавшим, все же выглядел довольно пристойно, и даже офицерские нашивки оставались при нем. На сей раз на допросе присутствовал Риттер, а Бардена не было видно — то ли уехал, то ли просто потерял интерес.

— Вам знаком этот человек? — обратился комендант к Клингманну. Тот поднял на Грэма глаза, сохраняя совершенное спокойствие на лице и во взгляде.

— Он представился императорским посланником, и я проводил его — и второго посланника — к камере Кириана. По вашему приказу, герр Риттер.

Комендант поморщился, но смолчал. Повернулся к Грэму.

— Ты знаешь его?

Грэм промолчал. На прошлом допросе он язвил, дерзил и сыпал проклятиями, пока был в силах, но в этот раз он решил молчать, пусть хоть что с ним делают. Если, конечно, хватит выдержки. Несколько выждав, и не получив ответа, Риттер кивнул палачу, и тот взялся за прутья, разложенные на жаровне. Когда Грэм продышался, он повторил вопрос. Грэм молчал. Побледневший до синевы Клингманн смотрел в сторону.

— Я мог бы приказать выжечь тебе глаза, мальчишка, — проскрипел комендант. — Будешь ты говорить или нет?

— Идите… к Безымянному, — выдохнул Грэм.

— Что ж, продолжим.

В отличие от императора, комендант Риттер не обладал железным терпением, и какое-то время Грэм всерьез думал, что он и впрямь велит выжечь ему глаза. Но, очевидно, приказ Бардена — не калечить пленника, — оставался в силе, — и до крайних мер не дошло. И все же Грэм несколько раз терял сознание. Тогда его окатывали водой, и допрос продолжался. Клингманна не трогали, но и он, похоже, находился на грани потери сознания от увиденного; хотя ему все-таки хватало присутствия духа твердить, что пленного он впервые увидел в покоях коменданта, ранее с ним никогда не встречался и в заговоре не состоял. Не добившись ничего ни от одного, ни от второго допрашиваемого, Риттер распорядился прекратить допрос. Клингманна увели, а почти бесчувственного Грэма оттащили обратно в камеру.

Вскоре к нему снова явился старик-лекарь со своим коробом. Тут уж Грэм психанул и заорал, чтобы он убирался к Безымянному:

— Катитесь вы со своими примочками! Дайте уже подохнуть!

Лекарь спокойно переждал его истерику; а когда Грэм, задыхаясь от ярости и отчаяния, без сил повалился на пол, так же спокойно приступил к делу.

Подобные приступы отчаяния накатывали в дальнейшем на Грэма не раз и не два. Тогда он в бессильной ярости колотил кулаками в пол; взывал к Борону, моля его о смерти; проклинал себя за нехватку решимости самому лишить себя жизни; проклинал Бардена, Риттера и всех касотцев до седьмого колена. Потом на смену истерике приходила апатия, и тогда Грэм часами, а то и днями лежал, неподвижно растянувшись на полу, и грезил наяву. Он то проваливался в глухую тьму, то перед мысленным взором вдруг возникало лицо Ванды: легкий ветерок трепал ее огненную гриву, и принцесса досадливым жестом отводила от лица кудрявую прядь; Грэм протягивал руку, чтобы коснуться ее, но видение исчезалось, улетучивалось, как утренний туман. Но чаще он видел другое, снова и снова повторяющийся кошмар: убогая таверна в глухом селенье, сдвинутые с мест, перевернутые столы, побитые окна, и на полу, в луже крови — умирающий отец, которому он не успел сказать последних слов… Почему это виденье, уже несколько лет как переставшее его мучить, снова начало настойчиво его преследовать? Не потому ли, что вскоре ему предстояла встреча с покойным отцом? Такое уже было на самистрянской каторге, где тропическая лихорадка подкосила Грэма, и он несколько недель был между жизнью и смертью, и отец в бредовых виденьях приходит и говорил с ним…

Какое-то время его продолжали таскать на допросы, но император на них уже не присутствовал. Грэм видел его еще только однажды: зачем-то Барден явился к нему в камеру собственной персоной, в сопровождении заспанного нахохленного коменданта. Молча постоял в дверях, разглядывая распростертого на полу пленника. На тот момент Грэм пребывал в состоянии апатии, к тому же не оклемался после недавнего допроса, поэтому он только на мгновение поднял голову, взглянул на посетителей, и снова опустился щекой на холодные камни. С минуту Барден постоял, посмотрел, потом вдруг развернулся и ушел, так и не сказав ни слова. Больше его Грэм не видел.

После череды допросов от него вдруг отступились. То ли поняли, что ничего от него не добиться, то ли, напротив, узнали все, что хотели. Грэм, хоть убей его, не помнил, что он нес во время пыток. Ругался, хрипел, выл — да, но сказал ли что-нибудь по делу? Вполне вероятно, что да, поскольку частенько он, оставаясь в сознании, проваливался в беспамятную бездну: забывал, кто он, где и зачем находится, и чего от него хотят все эти люди. Со временем это случалось все чаще и чаще.

Потом вдруг пыточная камера сменилась магической лабораторией. Здесь никто не жег людей раскаленным железом и не раздирал спины крючьями… зато здесь терзали разум, холодно, жестоко и со вкусом. Даже в пыточном кресле Грэм не чувствовал себя таким ничтожным червяков, каким ощутил в удобном, казалось бы, полулежачем кресле магика. В начале каждого «сеанса» магик заставлял его выпить какую-то жидкость, которая лишала его способности двинуть даже пальцем, а потом принимался копаться в его разуме, подобно тому как студиозиус-медик копается во внутренностях вскрытого трупа. Иногда бывало больно, иногда противно, но главное — судя по всему, магик никак не мог добиться цели, какова бы она ни была, и с каждым разом становился все бесцеремоннее. После этих сеансов у Грэма болела голова и путались мысли, а вскоре стали приследовать галлюцинации, которые сводили его с ума.

Все это длилось довольно долго, так что успели зажить раны и ожоги, оставленные прошлыми пытками, и даже к изувеченным пальцам вернулась кое-какая чувствительность. Но то, что творил с ним магик, было отнюдь не легче того, что проделывал палач. Тот мучил только тело, а магик хотел пролезть прямо в душу и покромсать там все на кусочки… А главное — Грэму больше не задавали вопросов и не ждали ответов, значит, это могло продолжаться бесконечно, и без всяких результатов…

Потом от него отступился и магик, и осталась только тьма и могильная тишина.

 

Глава 4

Допросы продолжались и в отсутствие императора. Причем дело, надо полагать, дошло-таки до перекрестных допросов, потому что Хельмут снова исчез. Илис принялась приставать с вопросами к знакомым офицерам, но те не желали разговаривать на эту тему. Похоже, не только Грэм, но и все, что было связано с делом медейского принца, получило статус государственной тайны. И Илис к этой тайне допускать не желали. Осознав это, Илис задумалась. То ли Барден, несмотря на свои уверения, перестал доверять ей — что было бы логично, — то ли просто счел нужным оградить ученицу от дальнейших соприкосновений с этим мрачным делом. Нет, помотала Илис головой, это едва ли. По ее наблюдениям, Барден чувствительностью не отличался, и, щадя ее нежные чувства, ни от чего ограждать не стал бы. Скорее, просто он действительно не хочет, чтобы она продолжала совать нос в его дела.

В ожидании возвращения императора Илис изнывала от скуки и тревоги. Две недели, о которых писал Барден, казалось, не окончатся никогда. Илис пыталась читать, но не могла сосредоточиться. Она плохо спала и потеряла аппетит. Дошло до того, что она начала подумывать о поездке в Эдес, где, по крайней мере, она могла поговорить с кем-нибудь из знакомых. Но она боялась пропустить приезд Бардена. Впрочем, она еще не знала, зачем ей так нужно видеть его, и что она хочет ему сказать — ведь они все уже, вроде бы, обговорили.

А вот Барден точно знал, что не хочет ни видеть ее, ни, тем более, говорить с ней, потому что ничего утешительного сказать ей не мог. Впрочем, он так же знал, что разговора не избежать.

В своей излюбленной манере он вернулся в Северную один, ночью, втайне ото всех, и отправился прямиком в апартаменты командующего. Ни один из часовых его не заметил, и потому Риттер был очень удивлен, обнаружив императора у своей постели. Барден довольно бесцеремонно растолкал его и потребовал отчета о происшествиях за время его отсутствие.

— Позвольте, я оденусь, ваше величество.

Берден сделал небрежный жест, означающий дозволение, и уселся в любимое кресло командующего. Риттер тяжело выбрался из постели и при свете нескольких свечей принялся медленно облачаться, стараясь при этом не слишком громко кряхтеть от боли в пояснице. Он был уже стар, и страдал многими недугами, но он знал, что император не любит, когда подчиненные в его присутствии выказывают слабость.

Наконец, Риттер привел себя в относительный порядок и смог предстать перед своим повелителем в пристойном виде. Барден кивнул на второе кресло поблизости:

— Садитесь. Я слушаю.

Рассказывать было особо нечего — какие могут быть происшествия в крепости, расположенной в глубоком тылу? Отчет получился кратким. Барден выслушал его рассеянно и спросил невпопад:

— А что тот мальчишка, который пришел с медейцами? Допрашивали его без меня?

— Так точно, ваше величество. Допрашивали вместе с Клингманном.

— И что?

— Ничего, ваше величество. Клингманн поддерживает легенду наинца и отрицает свое участие в заговоре. Он настаивает, что считал лазутчиков вашими посланниками и не знал ничего об их истинных намерениях.

— Крепкий парень, — слегка удивился Барден, а про себя подумал: и этот тоже, что есть сил, выгораживает Илис. Подумать только — без всякой магии девчонка добивается того, что все ее знакомые готовы жизнь за нее положить, только бы не втянуть ее в неприятности. И как это у нее получается, что все ее обожают?

— Ну а наинец? — спросил он после короткого молчания. — Он что?

— Наинец молчит.

— Так и молчит?

— Да. Простите, ваше величество, но я должен сказать… — вдруг медленно и тяжело проговорил Риттер. — Ваша ученица добивалась от меня разрешения увидеться с пленным.

— В самом деле? И что вы — позволили ей?

— Разумеется, нет, ваше величество. Но мне известно, что ей удалось передать пленному письмо.

— А его содержание вам тоже известно?

— Взгляните сами.

Риттер неверной рукой пошарил по столу в поисках нужного документа и протянул Бардену измятый и потертый на сгибах лист. Приподняв брови, Барден принял его, развернул и пробежал глазами. Почерк, вне всяких сомнений, принадлежал Илис, она всегда писала как курица лапой, даже когда очень старалась красиво выписывать каждую буковку. Содержание письма тоже было вполне в ее духе — она обзывала Грэма безмозглым идиотом и болваном и призывала его без экивоков отвечать на все вопросы. «Ты гораздо лучше смотришься одним куском, — добавляла она, — чем растащенный на кусочки». Да, умеет же девчонка делать мужчинам комплименты. Как тут не растаять? Барден свесил с подлокотника руку с зажатым в ней письмом и посмотрел на Риттера.

— И даже после этого пленный не заговорил?

— Нет, ваше величество.

— А где нашли письмо?

— В камере у пленного. Кто доставил его, дознаться не удалось.

— Не удивительно, — заметил Барден.

— Прикажете допросить тюремщиков?

— Нет, Риттер, это ни к чему. Письмо не имеет никакого значения.

Командующий неопределенно пошевелил бровями, что означало: «Вам виднее». Он давно отвык оспаривать приказы императора.

— А что прикажете делать с Клингманном, ваше величество? Провести допрос в более жесткой форме?

— Лучше отправьте парня на границу, — ответил Барден и добавил: — Кажется, он давно уже рвется на войну.

Он замолк, задумавшись. Риттер терпеливо ждал. По спальне гулял сквозняк, ноги стыли на голом каменном полу. Риттер думал о том, как бы поскорее вернуться в постель, под теплое меховое одеяло, а император вовсе не замечал холода и сидел неподвижно, подперев рукой подбородок.

— Я хочу видеть пленного, — сказал он вдруг.

— Сейчас? — ужаснулся Риттер, поняв, что о возвращении в постель ему лучше забыть.

— Сейчас, — подтвердил Барден. — Немедленно.

За полгода Барден успел привыкнуть, что его юная ученица смотрит на него не иначе как с восторгом и обожанием. Он вообще привык видеть сильные чувства в обращенных на него взглядах людей. Но так, как Илис, не смотрел на него никто.

А теперь в ее черных глазах была печаль, укор и настороженность. Еще сама того не понимая, она начинала его бояться, а скоро начнет ненавидеть. Барден подавил невольный вздох и сказал себе: надо с этим кончать.

— Ты не уехала? — спросил он отрывисто, подняв взгляд от бумаг, загромождавших его письменный стол.

Илис опустила ресницы.

— Как видите. А вы хотите, чтобы я уехала, учитель?

— Я уже говорил тебе, что военный форт — неподходящее место для молодой девушки.

— Однако, до сих пор вы не слишком возражали против моего пребывания здесь. Скажите честно, герр Данис, вы на меня очень сердиты?

— Вовсе нет.

— Я вам почему-то не верю.

— Дело твое, Лисси, верить мне или нет.

— Вы же разговариваете со мной сквозь зубы! — теперь Илис смотрела прямо ему в лицо.

— Тебе это кажется.

— Нет, не кажется, — настаивала невыносимая девчонка. — Раньше такого никогда не было.

Барден промолчал. Выяснять с ней отношения или объяснять что-либо он не собирался. Он не привык отчитываться в своих поступках.

— Полагаю, — сказал он, — ты дожидалась меня не просто так. Ты хотела сказать что-то.

— Да, правда, — кивнула Илис. — Я хотела поговорить с вами о Грэме.

— Нет. О нем мы разговаривать не будем.

— Почему?

— Потому что это не имеет смысла.

— Что-то я вас не понимаю, — тихо проговорила Илис. — Как это — не имеет смысла?

— Очень просто. Грэм Соло мертв. Как по-твоему, есть смысл разговаривать о покойниках?

— Мертв? — еще тише переспросила Илис, слегка побледнев. — Это правда?

— Я тебя когда-нибудь обманывал, Лисси?

— Поклянитесь!

— Чем ты хочешь, чтобы я поклялся? — спокойно спросил Барден.

Илис медленно привстала со стула.

— Вы убили его?

Барден молчал и смотрел на нее. Губы у Илис вдруг начали прыгать.

— Вы что же — запытали его насмерть? Ну, отвечайте! Что же вы молчите? Убийца! — крикнула она вдруг. — Ненавижу вас!

Не дождавшись ответа, она сделала то, чего Барден никак не мог от нее ожидать. Он-то приготовился встретить и отразить очередное разрушительное заклинание, порождение ее гнева, но Илис внезапно рухнула обратно на стул, уронила руки на стол, голову — на руки, и расплакалась. Барден слегка опешил. Он и не подозревал, что Илис вообще способна плакать.

Он не двинулся с места и не сделал никаких попыток успокоить ее, но только когда Илис, слегка успокоившись, подняла, наконец, голову, она обнаружила на столе перед собой белоснежный платок и металлический кубок с водой.

— Выпей воды, — сказал Барден тихо. — Это поможет тебе взять себя в руки.

Илис схватила кубок двумя руками и стала пить. Зубы у нее стучали, и половину воды она пролила на себя. Выругавшись, Илис отпихнула кубок, едва не опрокинув его, подцепила со стола салфетку и принялась яростно вытирать ею лицо. Барден, с видом отстраненным и почти равнодушным, наблюдал за нею, опершись локтем о стол.

— Простите за истерику, — смогла, наконец, выдавить из себя Илис. — Уже все, я уже почти успокоилась.

Барден кивнул, продолжая молчать.

— Вы язык проглотили? Или просто не хотите со мной разговаривать?

— Нет, Лисси. Я просто не знаю, что тебе ответить.

— Не знаете? — Илис хлюпнула носом, утерла последние слезы и пошла в атаку. — Вы могли бы, например, начать оправдываться, напомнив мне об интересах империи и все такое. Или указать мне на то, что и я тоже виновата в смерти Грэма. Или…

— Достаточно, — тихо прервал ее Барден. — Вот видишь, ты и сама все знаешь. Что же ты хочешь услышать от меня?

— Сволочь вы все-таки, — тоскливо сказала Илис. — Если вы знали, что так все кончится, почему меня не остановили?

— Вообще-то, я пытался.

— Плохо пытались.

— А своей головой ты подумать не могла?

Возразить на это было нечего. Илис сидела, мрачно глядя на императора покрасневшими глазами, и в голове у нее было пусто. До того, как расплакаться, она действительно какой-то момент ненавидела Бардена, но теперь чувствовала только тоску и горечь.

— Мне придется уехать, — сказала она.

— Знаю, — ответил Барден.

— Навсегда уехать.

— Разумеется, навсегда.

— И вам это все равно? — вырвалось у Илис.

— Какая разница? Все равно остаться ты не сможешь.

Илис немного подумала. Опять Барден был прав. Какая-то часть ее души очень хотела остаться, но с каким чувством она будет каждый раз смотреть на него?

— Да, не смогу, — подтвердила она после паузы.

— Имей в виду, Лисси, что любой храм Гесинды в империи с радостью примет тебя.

— Н-нет, — с запинкой сказала Илис. — Не думаю, что я останусь в Касот. Здесь слишком велики шансы снова наткнуться на вас.

— Тогда будь осторожнее, — кивнул Барден. — Насколько мне известно, Авнери еще не отказались от своих намерений относительно тебя.

— Ничего, как-нибудь. Прятаться я научилась хорошо. Хотя, кажется, я за последний год слегка отвыкла от этого.

Они помолчали, глядя друг на друга. Барден изо всех сил сдерживался, чтобы не прибегнуть к ментальной магии и не объяснить напрямую Илис все то, что не мог сказать вслух. Сентиментальным я становлюсь на старости лет, подумал он с неудовольствием. Ничего, ничего, терпи, не развалишься. Смог соврать, смоги и вытерпеть последствия своего вранья.

Когда он спустился вслед за Риттером в подвал форта и снова увидел Грэма, то сразу подумал: лучше пусть Илис считает своего друга мертвым, чем узнает, во что он превратился. И дело было не только в физических увечьях, хотя поломали его изрядно, а слепили после кое-как. Барден смотрел глубже и видел иное: в Грэме не осталось ни воли к жизни, ни той внутренней силы, которая так восхитила его при первой встрече. В нем вообще ничего не осталось. Барден приказал продолжать допросы, поскольку мальчишка так ничего и не сказал, а потом передать его в распоряжение Фереда — пусть займется своими исследованиями… если там еще останется, что исследовать. Но, по правде говоря, Барден уже не рассчитывал получить ответы. Просто надо было довести дело до конца.

— Только пожалуйста, пожалуйста, не говорите мне, что мы с вами еще встретимся! — снова заговорила Илис молящим тоном и для пущей убедительности даже прижала руки к груди. — Меня ваши предсказания пугают до дрожи!

— Не скажу, — усмехнулся Барден, сверкнув глазами, и добавил: — Не забудь заглянуть к Марку. Он расстроится, если ты уедешь, не попрощавшись с ним.

Сборы прошли быстро. За все время скитаний у Илис так и не получилось обременить себя множеством личных вещей. Нарядные платья с длинными юбками и широкими рукавами помещались в одном, не слишком большом сундуке, но Илис не собиралась брать их с собой. Они были сшиты по настоянию Бардена и на его деньги и, по сути, принадлежали ему. Все остальные вещи Илис поместились в небольшую потрепанную сумку, приплывшую с ней на материк из Истрии.

С трудом удалось разыскать Марка. Он был во дворе и вместе с солдатами упражнялся с оружием. Отрывать его от дела не хотелось, но другой возможности могло и не представиться, на рассвете Илис намеревалась отбыть из форта. Она помаячила немного с краю двора, но Марк не замечал ее. Окликнуть — не услышит из-за бряцанья оружия, а подходить к нему было немного боязно. Зацепят еще ненароком. Илис помялась, немного послонялась туда-сюда, даже попрыгала на месте. Марк ее не видел. Оставалось последнее средство, которое не могло не подействовать. Илис вздохнула, пробурчала под нос формулу и коротко взмахнула рукой, запуская в небо огненного «змея». Ее миленький фейерверк привлек всеобщее внимание: солдаты замерли, все как один повернувшись в ее сторону, кое-кто даже выронил оружие. Раздались удивленные и восхищенные возгласы, далеко не все пристойные.

Хмурясь, Марк подошел к Илис, сжимая в руке обнаженный меч. Илис невольно попятилась, выставив перед собой раскрытые ладони.

— Эй, эй! Потише. Ты проткнуть меня собираешься? Не надо.

— Что означает это представление? — прошипел Марк, резким движением вталкивая меч в ножны. Он был разгорячен упражнениями, лицо его раскраснелось, влажные мягкие волосы прилипли ко лбу.

— Тебе не понравилось? Жаль.

— Илис!

Илис искренне не понимала неприязнь принца к магии. Почему самый безобидный, да к тому же красивый фокус выводит его из себя?

— Ладно, ладно. Не злись. Что мне было делать, если ты меня в упор не видел?

— А что за срочность? Подождать нельзя было?

— Нельзя. Я уезжаю завтра утром.

— Что? — тут же охолонул Марк. — Уезжаешь? Куда? Отец ничего не говорил мне.

— А я одна уезжаю, — хмуро сообщила Илис. — Без него.

— Постой, — Марк нахмурился, взял ее за локоть и повел прочь от площадки, где солдаты возобновили свои упражнения с оружием. — Я не понимаю. Вы… у вас с отцом что-то вышло? Он… прогнал тебя?

— Прогнал? — фыркнула Илис. — Вот еще! Я сама решила уехать.

— Но почему? Или… лучше не спрашивать?

— Уж будь добр.

— И ты окончательно решила? — Марк мрачнел на глазах. — Куда же ты поедешь?

— Сначала в Эдес, — подумав, сказала Илис. — Там мне тоже нужно кое с кем попрощаться. А потом — не знаю.

— Вернешься домой?

— О нет! Домой мне нельзя. Дома меня ждут… с распростертыми объятиями.

Марк, который до сих пор не знал ничего об ее семейных обстоятельствах, посмотрел на Илис с недоумением, но переспрашивать не стал.

— Значит, сегодня мы видимся в последний раз?

— Я бы не стала зарекаться. Чего только не бывает на свете? Кто знает, может, меня когда-нибудь снова занесет в ваши края. На материке не так уж и много места, где можно разгуляться, — улыбнулась Илис.

— Пускай заносит поскорее, — ответил ей Марк серьезно и, вдруг страшно покраснев, слегка нагнулся и поцеловал ее в щеку. Илис немедленно пришла в восторг и в ответ повисла у него на шее. Хорошо, что их уже не видел никто из солдат: это зрелище было куда интереснее магического огненного фейерверка.

— Илис, вы как тут оказались?

Удивление Рувато легко было понять. Не каждый день в доме, где живет холостой молодой мужчина, появляется незамужняя девушка, пришедшая без сопровождения, да еще в час, когда хозяин ее не приглашал и не ждал. Хорошо, что слуга сразу впустил Илис внутрь, не заставил ждать на ступеньках, на обозрении у всей улицы.

— Как-как, — нетерпеливо отозвалась Илис, поднимаясь из глубокого удобного кресла. — Ножками пришла, как же еще.

— Разве император вернулся в столицу?

— Нет, император сейчас в… в общем, он там, где он есть. Далеко отсюда.

— А вы тогда почему здесь?

— Мы с ним распрощались, вот почему. Послушайте, Рувато, вы тоже видите во мне этакий паразитический придаток к Бардену? — сердито спросила Илис. — К вашему сведению, я не всегда таскалась за ним хвостом, и у меня тоже есть свобода воли.

Рувато улыбнулся своей томной бледной улыбкой.

— Простите, Илис. Я ничуть не сомневаюсь в наличии у вас свободы воли, но я несколько удивлен, что вы вот так, неожиданно нагрянули ко мне…

— Да-да, я знаю, это не слишком вежливо, но я…

— Да я не о том, — мягко прервал Рувато. — Впрочем, неважно. Я очень рад видеть вас, Илис.

Илис тихонько вздохнула. В последнее время ей все чаще приходилось слышать от мужчин фразу «я очень рад вас видеть», и обычно это ничем хорошим не кончалось. Хорошего она не ждала и сейчас.

— Надеюсь, — продолжал Рувато, глядя на нее с выжиданием и легкой тревогой, — не случилось ничего… неприятного?

— Неприятное — это мягко сказано, — Илис снова погрузилась в плюшевые объятия кресла и закинула ногу на ногу — в гости к князю она заявилась в привычном мужском костюме и поэтому чувствовала себя весьма свободно. — Из-за вашей аферы со спасением принца погиб человек. Мой друг.

Рувато чуть нахмурил брови, размышляя, и уже через секунду лоб его разгладился. Соображал он очень быстро.

— Вы говорите о том северянине, который присоединился к отряду принцессы?

— Да, — подтвердила Илис деревянным голосом. — Только, ради Двенадцати, не расспрашивайте меня о подробностях.

— Не беспокойтесь, — сказал Рувато, занимая кресло напротив. — Ни о чем спрашивать я не буду, — и добавил, опустив взгляд и очень тихо, как бы про себя: — Значит, вы спокойно смотрели, как император убивает ни в чем не повинных людей, но как только смерть коснулась вас, или, вернее, вашего друга…

— Это нечестно! — вспыхнула уязвленная Илис, не дав ему договорить. — Вы ко мне несправедливы!

— Правда? — мягко спросил Рувато, поднимая на нее глаза, зеленые и мерцающие, как морская волна. — Может быть, и несправедлив. Здесь трудно быть справедливым. Однако, теперь, я думаю, вам больше не захочется защищать и оправдывать императора.

— Я никогда его не защищала и не оправдывала.

— Но вы смотрели сквозь пальцы на творимое им зло, тогда как могли вмешаться и…

Илис разозлилась.

— Давайте без громких слов! Сколько раз вам повторять: я не играю в ваши игры и не влезаю в политику!

— Но вы влезли, когда я попросил вас.

— Да, и это было очень глупо с моей стороны.

— Вы жалеете о том, что помогли Кириану?

— Еще как!

Рувато помолчал, поджав бледные губы. Его лицо было очень бледным и очень строгим, как у храмовой мраморной статуи, а глаза приобрели светло-изумрудный оттенок. Илис наблюдала за ним с некоторой тревогой. Ей еще не приходилось видеть Рувато рассерженным, но теперь он, кажется, злился. Увы, эмоции у него проявлялись совсем не так, как у Бардена, и судить о них было очень тяжело. Радовало одно: он, по крайней мере, держал себя в руках.

— Что вы теперь намерены делать? — спросил он, наконец.

— Убраться подальше от вашего королевства и от вашей войны, — ответила Илис, все еще злясь на него.

— Как! Вы хотите бежать?

— Называйте как хотите. Не хочу больше ни во что вмешиваться.

— Я и не думал, что вы настолько малодушны.

— Сбавьте-ка обороты, князь! — так и взвилась Илис. — Что это вы себе позволяете? Что я вам сделала? Почему вы меня оскорбляете? Вы сами, между прочим, только и делаете, что гребете жар чужими руками!

— Простите, — Рувато не изменился в лице, и раскаяния в его голосе не слышалось; что до ответной «шпильки» Илис, он вовсе не обратил на нее внимания. — Я меньше всего на свете хотел вас оскорбить. Буду откровенным: я очень рассчитывал на вашу помощь в будущем. Несмотря на благополучное возвращение принца, положение Медеи ныне остается очень тяжелым, и вы могли бы…

Потеряв всяческое терпение, Илис вскочила с кресла и принялась расхаживать по комнате. Ей очень хотелось запустить в Рувато каким-нибудь заклинанием покрепче. Останавливала ее мысль о том, что впоследствии она будет очень сожалеть о причиненном ему вреде.

— О боги! — вскричала она. — Да ничего я не могла бы! Вы что, еще не поняли — я не гожусь для участия в ваших антиимперских махинациях!

— А по-моему, очень годитесь, — возразил Рувато. — Только ваша слепая любовь к императору мешает вам увидеть настоящее положение вещей.

— Много вы знаете о моей «любви к императору», — ядовито ответила Илис.

— Знаю. Барден — магик, вы — магичка, этим все объясняется.

— Дурак вы!

На этой эмоциональной фразе разговор снова прервался. Илис продолжала шагать по комнате, пытаясь успокоиться; Рувато тоже встал и отошел к невысокому бюро из полированного дерева. Облокотившись об него, он с неожиданно рассеянным видом принялся наблюдать за Илис, легонько потирая пальцами скрытые под волосами шрамы на лбу. В своем волнении Илис даже не заметила, как на его обычно бледных щеках проступил вдруг нервный румянец.

— Илис! — позвал он ее через некоторое время. — Илис!.. Вы твердо решили уехать из Касот?

— Тверже некуда, — ответила Илис, приостановив свои хождения. — Нечего мне тут у вас больше делать, — она подумала и добавила ехидно: — Нам с вашим императором тесно будет на одном пространстве.

Бледный и строгий Рувато даже не улыбнулся.

— И нет ничего, что заставило бы вас передумать?

— Зачем бы мне вдруг передумывать?

— Я ведь буду скучать.

— Ну и напрасно. Уверена — стоит только поискать, как вы без труда найдете какого-нибудь доброжелательного дурачка, который охотно согласится таскать для вас каштаны из огня.

Румянец на щеках Рувато проступил сильнее, и на этот раз Илис удосужилась его заметить и удивилась.

— А вы жестоко мстите обидчикам, Илис. Вот, значит, какого вы обо мне мнения?

Илис пожала плечами.

— Вы тоже со мной не слишком миндальничаете.

— Я виноват, Илис. Я не должен был говорить то, что сказал. Но… — он нервно забарабанил пальцами по лакированной поверхности бюро, от которого никак не мог оторваться, словно опасался не удержаться на ногах самостоятельно. — Мне очень не по себе. Не знаю, как сказать вам, что собирался…

Мгновенно остывшая и мгновенно же заинтригованная, Илис с любопытством воззрилась на него.

— Что такое?

— У меня просьба к вам, — медленным движением Рувато поднял подбородок, вдохнул глубоко и выдал: — Выходите за меня замуж, Илис!

— Глупые у вас шутки, — настороженно ответила Илис и на всякий случай отошла подальше. Не зря, не зря ей так не понравилось это «я очень рад вас видеть»!

— Я не шучу.

— Тогда тем более глупо. Что это у вас за способ такой вербовать сообщниц? Вы всех, что ли, замуж зовете?

Рувато рассмеялся, но как-то безрадостно. Румянец его стал совсем уж нездоровым. Оттеняя его, отросшие неподвязанные волосы струились вдоль щек бледно-золотыми волнами. Во все глаза Илис смотрела на него, на невысокого худощавого аристократа северных кровей, небрежно-изящного в модном камзоле из зеленой тафты, с пенящимися у ворота и на запястьях кружевами тонкой рубашки. Пожалуй, он был даже слишком изящен для мужчины. Особенно по сравнению с громилой Роджером, который за полтора года до него рискнул и сделал попытку набиться в женихи к Илис. По правде сказать, ни один, ни второй Илис в качестве жениха не радовали.

— Помилуйте, Илис, мне и так нелегко, — сказал Рувато. — Если бы вы не сказали про отъезд, я бы еще полгода собирался с духом.

Вот и собирался бы, подумала Илис, а вслух предложила:

— А давайте сделаем вид, что я ничего не слышала?

— Вы хотите, — чуть приподнял брови Рувато, — чтобы я еще раз повторил предложение?

— Да нет же!..

— А! — сказал Рувато после короткого молчания. — Я понял.

И слава Двенадцати, сказала про себя Илис и отошла еще на несколько шагов. Так уж сложилось, что объяснения с влюбленными мужчинами ей не удавались. С Роджером было совсем худо: его пришлось поднять на смех, когда стало понятно, что разумных доводов он не слышит. Это было рискованно, потому что разозленный насмешками Роджер нес реальную угрозу для жизни окружающих, и Илис едва удалось сбежать от него невредимой. Рувато, вроде бы, в бешенство впадать не собирался, и то ладно. Впрочем, так ли уж он влюблен? На сгорающего от любви он не слишком походил. Но он всегда был холодноват, а великосветское воспитание предписывало ему не терять самоконтроля в любых обстоятельствах. Илис вполне могла представить его, такого же спокойного и холодного, хоть в бою, хоть в плену, хоть под пытками. Под пытками… о нет, об этом было лучше не думать и не вспоминать.

— Но я говорил совершенно серьезно, Илис.

— Я поняла. Но лучше бы вы этого не говорили — на душе было бы спокойнее.

— Неужели я совсем не нравлюсь вам? — спросил Рувато так спокойно, как будто они обсуждали цветение роз в саду, а не проблемы взаимоотношений. Во всяком случае, никакого заметного волнения в его голосе не слышалось.

— Кхм, — слегка закашлялась Илис, сбитая с толку его вопросом. — Пожалуй, наоборот — вы мне слишком уж нравитесь, и потому я не хочу портить вам жизнь. Но знаете что? У меня от вас мороз по коже. Вот так, глядя на вас, ни за что не скажешь, что вы воспылали ко мне страстью и захотели соединить со мной жизнь и все такое. У вас даже голос не дрогнул!

— Такой уж я уродился, — явно через силу улыбнулся Рувато. — Из этого замечания можно сделать выводы, что вам приходилось выслушивать гораздо более эмоциональные признания.

— Да уж, — с дрожью в голове ответила Илис, снова припомнив Роджера. — И вообще как-то все это неожиданно. Обычно, знаете, принято ухаживать за девушкой… ну, перед тем, как…

— Трудно ухаживать за воспитанницей самого императора, — тихо сказал Рувато. — Но оставим это. Я все понял.

Озадаченная, Илис кивнула. Она так и не поняла, шло предложение Слоока от сердца, или же он таким экзотическим способом пытался удержать ее в городе и вовлечь в ряды таких же, как он, политических авантюристов и заговорщиков. А она-то думала, что Барден — самый загадочный человек, которого она встречала в жизни!

Но Илис была очень рада, что обошлось без эмоциональных всплесков. Успокаивать отчаявшегося влюбленного ей страшно не хотелось, тем более, что она и не умела этого.

— Когда вы уезжаете? — спросил Рувато уже совершенно по-деловому.

— Как можно скорее, — встряхнувшись, ответила Илис. — Я и в Эдес-то заехала только затем, чтобы попрощаться с вами и еще кое с кем из знакомых.

Рувато слегка поклонился с присущим ему отполированным до блеска великосветским изяществом. Представив его на секунду в роли своего супруга, Илис содрогнулась. При всей ее к нему симпатии, терпеть ежедневное присутствие рядом с собой лощеного «светского льва», к тому же, по слухам, страдающего вызванной ранением непонятной, но тяжкой болезнью, было бы невыносимо. Лучше уж Роджер.

— Весьма польщен вниманием, оказанным моей скромной персоне. Что отвечать императору, если он станет вас разыскивать?

— Он не станет.

— Если вы так говорите… Вы напишете мне, Илис, если у вас появится возможность?

— Конечно, напишу. Пока же не смею надоедать вам и далее своим присутствием, — в обществе Рувато и под его влиянием Илис начинала и говорить, как он, сдабривая свою речь изрядным количеством зубодробильных светских оборотов.

В молчании Слоок отлепился от бюро и подошел к Илис, чтобы на прощание приложиться губами к ее руке. Вот тут-то Илис и поняла, чего стоило князю и его признание, и божественное спокойствие, и ровный тон — руки у него страшно дрожали, как у пропойцы. Ей стало его жалко, и, повинуясь неожиданному порыву, она как щенка погладила его по пышным волнистым волосам.

— Не надо, — сказал Рувато и отвел голову чуть назад.

Два всадника ехали в сумерках по пустынной дороге. Осень выдалась сухая и теплая, и дороги до сих пор оставались открытыми, хотя обычно в это время года их развозило так, что любые передвижения становились невозможными. Холодный сухой воздух был чистым и безветренным. Всадники ехали неспешно и явно наслаждались путешествием. Породистые мощные кони ступали мягко и твердо, без труда неся своих седоков, которые отличались высоким ростом и крепким телосложением.

— Такими темпами мы до ночи никуда не доберемся, — заметил один из них, Альберт Третт, личный телохранитель и верный спутник императора; кое-кто называл его бойцовым псом его величества — разумеется, за глаза.

— Ты куда-то торопишься? — лениво поинтересовался его спутник — его величество Барден собственной персоной.

— Я бы предпочел провести ночь в постели, а не в седле.

Барден пожал широченными плечами.

— Могу открыть тебе телепорт в любую твою спальню — на выбор.

— Оставить тебя одного? — возразил Альберт. — Ну нет.

— Ты двадцать лет держишь меня за ребенка и опекаешь. Не надоело?

— Я тебя опекаю? — искренне удивился Альберт. — Да ты что? Хотел бы я посмотреть на человека, который рискнет взять над тобой опеку.

— Посмотри в зеркало, — со смехом посоветовал Барден. — Ладно, потерпи немного. К полуночи я рассчитываю быть в Эдесе. Там отоспишься.

Они помолчали.

— Ты думаешь, Илис уже нет в столице? — осторожно спросил Альберт.

— Думаю, ее уже нет в Касот, — ответил Барден, даже головы не повернув, и тоном демонстративно равнодушным. — Девчонка навострилась проворачивать порталы не хуже меня. Из Северной ее как ветром сдуло, только что была — и нету.

Украдкой Альберт вздохнул с облегчением. Никогда ему не нравилась Илис, и не нравилась питаемая к этой подозрительной девчонке привязанность императора. Он был рад, узнав, что Илис больше не будет маячить перед глазами, потому что отбывает в неизвестном направлении — одна. Барден на вскользь заданный вопрос пояснил, что отъезд ее связан с окончанием срока ученичества. Но Альберт этому не слишком-то верил. Дело вовсе не в ученичестве и вообще не в магии, считал он.

К радости его примешивалась досада. Досадовал он на то, что Барден позволил хитрой девчонке так просто уехать после всего ею содеянного. Ведь дров она наломала изрядно! Из-за нее и принца медейского потеряли… Слишком уж Барден привязался к ней. Разве он прощал когда-нибудь кому-нибудь предательство? Да никогда и никому! А Илис предательство сошло с рук. Что тут прикажете думать? Будь на месте Илис кто другой, так его сначала растянули бы на дыбе, расспросили, кому да что он успел рассказать, а потом отправили бы на виселицу без лишних церемоний.

— Почему ты так на нее злишься? — спросил вдруг Барден, и Альберт спохватился: сколько раз он твердил себе сдерживать мысли в присутствии императора? — Она не причинила лично тебе никакого зла.

— Она причинила зло тебе, Эмиль, — ответил Альберт как можно спокойнее. — Для меня это уже достаточный повод, чтобы не любить ее.

На это Барден только фыркнул.

Минут десять ехали молча. Изо всех сил Альберт старался ни о чем не думать, но не получалось. Заставить умолкнуть свой внутренний голос оказалось невозможно. Особенно упорно возвращалась одна мысль, в общем-то глупая и даже довольно опасная: «Эмилю фатально не везет с женщинами». Альберт пытался затолкать ее поглубже, а лучше, избавиться от нее совсем, пока Барден не услышал ее и не подумал, будто его жалеют…

— Странно, — тихо проговорил Барден, не глядя на спутника. — А я, напротив, всегда считал, что с женщинами мне везет.

— Как тебе только не надоест копаться в чужих мыслях, — раздосадовано сказал Альберт, чье смуглое лицо немедленно залил мальчишеский румянец.

— Чтобы «копаться», как ты говоришь, в мыслях некоторых людей, мне не надо даже прилагать усилий. Их мысли сами вплывают мне в голову. А вот как тебе не надоест думать о глупостях? С какими же это женщинами мне не везет?

Альберт нахмурился. Говорить на эту тему ему страшно не хотелось, но он знал, что теперь Барден не успокоится, пока не получит ответ. Придется объясняться, пока император самовольно не влез ему в голову.

— Может, у тебя все в порядке с женщинами, к которым ты ничего не испытываешь, — неохотно начал он, — но вот с теми, к которым ты чувствуешь хоть какую-нибудь привязанность…

— Продолжай.

— …ну вот взять, например, твою супругу Туве…

Барден удивленно приподнял брови.

— Ты хочешь сказать, что мне не повезло с супругой?

— Прости, но это сложно назвать везением. Ваши отношения слишком походят на затянувшуюся идеологическую войну.

Альберт ждал, что Барден начнет возражать ему, но тот только хмыкнул и сказал:

— Это ты одну Туве имел в виду, когда говорил о женщинах во множественном числе?

— Н-нет, — с небольшой заминкой ответил Альберт.

— Вы все ошибаетесь насчет Илис, — делая ударение на каждом слове, проговорил Барден. — Очень ошибаетесь.

— Может быть. Тем не менее, ты сразу понял, кого еще я имел в виду.

Впервые за весь разговор Барден посмотрел на собеседника, и взгляд его был тяжел, как камень.

— Ты мог бы вообще не открывать рот, — сказал он внушительно. — И это не помешало бы мне знать, что ты хочешь сказать. И мои ментальные способности тут ни при чем, просто я слишком давно и слишком хорошо тебя знаю. Твои мысли для меня открыты.

Я тоже давно тебя знаю, подумал Альберт, но, кажется, совсем не хорошо. Например, я решительно не понимаю, почему ты скрываешь свои чувства к Илис. Ты стыдишься чего-то? Но это совсем на тебя не похоже.

— Я ничего не стыжусь! — сказал Барден резко. — А ты думаешь об Илис больше, чем следовало бы. Что тебе вообще до нее за дело? Ты никогда больше ее не увидишь, так что забудь ее, как страшный сон.

— А ты? — вырвалось у Альберта. — Ты увидишь ее еще когда-нибудь?

— Не знаю, — мотнул головой Барден. — Может быть. Рано или поздно она вернется домой, в Истрию — я знаю, так будет, — а это очень, очень далеко. Никакой телепорт не пробьет столько тысяч миль. Хотя, — добавил он с усмешкой, — у Илис может и получиться. Она очень способная девочка. Так что, если она справится со своей печалью и забудет обиду, она вернется. Если не ко мне, так к своему контуженому князьку — уж он-то просто так ее из рук не выпустит.

Он рассмеялся, а Альберт посмотрел на него с недоумением. О каком князьке говорит император? Кому это могла понадобиться Илис?

Но император не пожелал продолжать разговор. Дальше он ехал молча, ссутулившись в седле и погрузившись в свои мысли, которые были недоступны никому, кроме него. Когда на небо выползла яркая, хоть и половинчатая луна, он не обратил на нее никакого внимания, и встрепенулся только тогда, когда впереди возникла неясная темная масса, более плотная, чем осенняя тьма вокруг.

Это, без всякого сомнения, были стены Эдеса.

Конец