— Итак, половина дела сделана, — сказал Семен Никите. — Вторую половину сделают мои люди. Они найдут Таню, можешь не сомневаться.

— У тебя что — вся Москва под колпаком? — ошарашенно спросил Котов.

— Что-то вроде того, — кивнул Семен. — Вся не вся, но кое-что можем.

— Слушай, — прищурился Акимов. — Откуда у тебя бабки такие? Ты развернулся почище МУРа!

— Это ты, конечно, загнул, — покачал головой Семен. — Хотя доля истины в твоих словах, безусловно, есть. Я действительно хорошо развернулся.

— Я и говорю, — кивнул Акимов. — Так откуда у тебя столько деньжат? Неужто на гонорары от бизнесменов? Что за делишки ты для них оптяпываешь, а?

Семен закинул голову и от души рассмеялся.

— Это в тебе ментовская косточка говорит, да, Петр?! — спросил он товарища. — Нет, что за привычка — в чужом кармане рыться да вопросы лишние задавать? Никогда мы от совковых манер не отвыкнем, никогда. По тебе сужу, Петя.

Петр смутился.

— Да мне ведь просто интересно, — краснея, проговорил он, растерянно поглядывая на Никиту. — Просто так спросил. Не хочешь — не отвечай.

— Да ты сам на все ответил, — сказал Семен. — Гонорары, дружище, конечно, гонорары.

— Убьют тебя, Сема, — сказал вдруг убежденно Никита. — Как пить дать — убьют.

— Да? — с интересом посмотрел на него Безруков. — Это за что же?!

— Знаешь много. Разве нет?

Семен подумал немного, словно задачку какую-то решал, а потом предложил:

— Может, по сто граммов? У меня и водка, и коньяк есть. Что будете?

— Водку, — сказал Петр.

— Ничего, — покачал головой Никита. — Найду Таньку, тогда и выпью.

— Тогда и мне ничего, — сказал Петр.

Семен пожал плечами.

— Как хотите. А я выпью, пожалуй, я, в отличие от вас, в успехе не сомневаюсь. Найдем мы эту принцессу.

— Да я не о том, — запротестовал Никита.

— А я — о том, — сказал Семен и, налив себе пол фужера коньяка, выпил. — Хорошо!

Он немного постоял молча, затем, удовлетворенно крякнув, обратился к Акимову.

— Деньги, Петя, не проблема, — назидательно проговорил он. — Проблема в том, как создать такой авторитет, чтобы тебе их сами принесли. Выстроились в очередь с чемоданами купюр.

— А у тебя что — очередь? — спросил Петр.

— Представь себе, — кивнул Безруков. — Ну вот сегодняшнее дело. Хотите послушать, как начиналось все? Могу рассказать.

— Сделай милость, — попросил Акимов.

Семен налил себе еще и снова выпил.

— Ты что — алкоголик? — спросил его Никита. — Глушишь, как эскимос.

Безруков мотнул головой.

— Да нет, стресс снимаю, — ответил он. Глаза его постепенно стекленели, как у человека, привыкшего пить много и часто. — Честно говоря, ребята, сегодня вы ба-аль-шой опасности подвергались. Я, конечно, профессионал классный, что там говорить, и люди у меня свое дело знают, но операция-то была — высшей категории сложности. Схулиганил я маленько, взял вас с собой, схулиганил. Ну да мне ли начальников бояться? Вы нормально отработали. Могу в штат зачислить.

— Не надо, — сказал Петр.

— Да знаю, знаю, — успокоил его Семен. — ты у нас не за деньги, ты за совесть горбатишься. Ну, ладно. Че я там говорил-то? — он заметно пьянел.

— Про высшую категорию что-то, — напомнил ему Котов.

— А! — вспомнил Безруков. — Ну да. Так вот, други мои. Началось это года четыре назад. В одном занюханном российской городке — назовем его Ярославлем жили-были пятеро друзей. И был у них командир. Мы его так и будем звать. Командир. Для удобства. Нужно сказать, что это был хороший командир. Справедливый. Как Закон. Тот, который суров, но справедлив. А прочих четверых мы тоже для удобства, а также для нашей с вами безопасности, назовем не по именам, а как-нибудь иначе. Ну, например: Седой, Толстый, Молодой и Очкарик. Нормально?

— Нормально, — сказал Петр.

— Дальше, — сказал Никита.

— Ну вот, — продолжил Семен. — Жили они себе, жили спокойно, как могли, воровали у государства, не жировали, но и не бедствовали. У каждого из четверых свои подчиненные были, а пятый осуществлял общее, значит, руководство. И вдруг — Горбачев и перестройка. Что же делать теперь, задал им вопрос Командир. И сам же ответил: разумеется, перестраиваться. А как? — спрашивают его кунаки. А очень просто, отвечает Командир. Вы только меня слушайте, и все будет тити-мити. В смысле — о’кей. Лады, согласились кунаки.

И тут началось. Трудно им приходилось, но препятствия и испытания только сплотили их на великие дела. И вот кончилась перестройка, пришел капитализм, и Президент бросил клич: «Обогащайтесь!» Наши герои восприняли этот клич очень близко к сердцу. Он им просто пронзил сердца — этот клич. Особенно Командиру.

Он развел такую кипучую деятельность, что очень скоро, через какой-то год, каждый из них стал миллионером в долларах.

Но чем больше у человека денег, тем больше ему надо. Стали кунаки ссориться, отдаляться друг от друга, имущество делить, а; территории, драться из-за всяких там краников нефтяных, ну, полный, словом, современный джентльменский набор. И вот собрались как-то кунаки у Седого в доме его роскошном и задумали пакость великую: как, значит, извести изверга, Командира, то есть. Ну очень он им не нравился в последнее время. То долю чью-то зажилит, понимаешь, то, наоборот, лишнее кому-то даст. Беспредел полный, короче. Решили они, что как только освободятся от Командира, пойдут у них дела хорошо, ладно и споро. Итак, убрать надо бы Командира. Но как? Ведь тут еще и денежки его надо притырить.

И принялись осуществлять. Пригласили они своего Командира за город. Новый год встретить, в бане попариться, девочек пощупать, пиво с креветками попить. И о делах своих общих покалякать. Командир, естественно, ничего плохого не подозревали предложение принял. А там они заманили его в каморку с зарешеченным окном, пистолет ко лбу приставили, перо дали с бумагой и приказали бедолаге: пиши, мол, отказную и дарственную впридачу, отказывайся от имущества своего навсегда, а то мы тебя здесь же и похороним. Что делать? Написал, как сказали. Им остановиться бы, ан нет! — обнаглели. И решили Командира своего бывшего до полного ничтожества низвести. Пригласили двух дюжих молодцов, один из которых был негром, да и опетушили бедолагу. Зачем, спросите? Трудно сказать. Наверное, для того, чтоб потом быть спокойными. В блатном мире с опущенными не разговаривают ипроблемы их не решают. А они сильно боялись своего Командира, очень сильно. Убивать его они тоже опасались, предъява бы к ним была такая, что ни одна сходка их не защитила бы. А так опустили, и разговор короткий — то есть с «петухами» вообще разговора нет. Никакого. Ну разве что палку кинуть, а так — ни-ни.

— Да что ты нам это все расписываешь? — не выдержал Никита. — По-твоему, мы с Петром в детской комнате милиции служили?!

— Нет, други, — покачал головой Семен. — Говорю я это вам для того, чтобы вы по достоинству оценили то, что последовало за этим событием.

Итак, Командира опустили, и конец. Дали на прощание пинка под зад и отпустили на все четыре стороны. Что с конченым говорить.

Дела у них действительно вроде бы пошли на лад. Потом они мирно поделили, так сказать, полномочия и больше никогда не встречались по дружбе — только на сходках, чтобы выработать план дальнейших действий и обсудить прошедшую операцию.

А Командир, представьте, вопреки прогнозам кунаков, не пал духом. Он только исчез, пропал на три года, а потом появился. Где был все это время — тайна сия велика есть. Впрочем, на свете есть и более загадочные вещи, конечно. Но это для другого случая побережем. Так что не будем интересоваться, где именно пропадал эти три года Командир. И что поделывал.

Но появился он из небытия обновленный, с жаждой мести, и — безумно богатый. Богаче, чем был, во сто крат. Граф Монте-Кристо.

Остальное — дело техники. Вы можете догадаться, что произошло дальше. Новоявленный Эдмон Дантес, то бишь тот самый Командир, обратился ко мне за помощью. Которую, собственно, и получил. Мы разработали операцию и сделали так, чтобы встреча их состоялась в Москве, в «Метелице». Жалко было раскрывать такой плацдарм для операций, но что делать — деньги решают все. А деньги, то есть, Петя, гонорар, был такой, что теперь можно полгода на охоту ездить.

— Да, — задумчиво протянул Никита, — интересно. И куда их повезли, голубчиков, если не секрет?

— За город, — развел Семен руками. — История повторяется вновь. Разными дорогами, разными маршрутами их повезли в одно место — Командир купил себе коттедж, почти замок, и соответственно его оборудовал. Там, судя по намерениям Командира, наших кунаков ждет очень увлекательная развлекательная программа. Во всяком случае, если я правильно все понимаю, с сексом у них проблем не будет. Их будут опускать долго, изощренно, со знанием дела, я так думаю.

— Тебе Командир об этом говорил? — спросил его Петр.

— Да нет, — пожал плечами Безруков. — Просто нетрудно догадаться.

— Как же тебе удалось все это провернуть? — покачал головой Никита.

Семен улыбнулся и снова развел руками.

— Профессия. Я многое умею.

— Да, — кивнул Петр. — Профессионал ты классный. Тебя, помню, даже в более компетентные органы приглашали. Что ж не пошел?

Безруков снова потянулся к бутылке и налил треть фужера.

— Будешь? — спросил он Петра.

— Обойдусь, — отмахнулся тот.

— А ты? — спросил Семен Никиту.

— Нет, — отказался тот.

— А я выпью, — сказал Семен.

Отдышавшись, он снова оглядел товарищей стеклянным взглядом.

— О чем я говорил? — спросил он, морщась.

Петя напомнил:

— Это я говорил.

— О чем?

— О более компетентных органах.

— Это как? — усмехнулся Семен.

— Очень просто, — объяснил Никита. — Он говорит о госбезопасности.

— Ну и что?

— Вот я и спрашиваю, — повторил Петр, — что ж ты не пошел туда-то?

Семен смотрел на Петра и мучительно что-то соображал.

— Ты что, Петр?! — ошеломленно спросил он.

— А что? — не понял тот.

— С чего ты взял, что я не пошел?! — тихо спросил его Безруков.

— Подожди-подожди, — запротестовал Акимов. — А это твое частное агентство? Оно что, тоже…

— Заткнись, — быстро сказал ему Никита.

Петр тут же заткнулся и ошарашенно раскрыл рот.

— Ты хочешь сказать…

— Вот именно, — кивнул Никита. Он показал Семену большой палец. — Мне еще не все понятно, но мне это нравится.

Семен улыбнулся.

— А мне… — тихо сказал он, махнул рукой и выругался одними губами.

…Постепенно Генка успокоился и, слово за слово, рассказал, как они с Чумой на дело ходили.

Они оставили Таню с Андреем, отошли буквально на несколько десятков шагов, когда его, Генку, остановила Чума и сказала:

— Генка, дай слово.

— Какое слово?

— Что не будешь задавать мне лишние вопросы.

— Какие вопросы?

— Все вопросы типа «кто такой», «откуда ты знаешь» и тому подобное, лишние.

— Зачем?

— Что — зачем?

— Зачем тебе мое слово?

— Ну как, — удивилась Чума. — Чтоб ты не спрашивал. Понимаешь, я тебе скажу, обязательно, когда время придет. Но сейчас не могу, поверь. Есть такое поверье: если расскажешь кому-то, что задумала — никогда не сбудется. А мне важно, я сдохну, если не сделаю то, что хочу сделать. Я должна это сделать, иначе я просто обыкновенное говно. Понятно?

— Нет, — ответил Генка.

— Ген…

— Да ладно, — успокоил ее Генка. — Даю тебе слово, подавись.

— Ты не пожалеешь, Генка, — обрадовалась Чума. — Короче, нам сюда.

— Куда?

— Сюда.

Она показала на деревянный домик, окна которого выходили прямо на шоссе.

— Так близко?!

— Я же сказала — тут рядом.

— Ну веди, — согласился Генка.

Они прошли через палисадник и подошли к крыльцу. Остановившись около двери, Чума достала из кармана свой газовый баллончик.

— Может, и не понадобится, — шепнула она, — но на всякий случай.

Генка пожал плечами. Чума сказала, что в доме один инвалид в коляске и может еще быть молодой парень. Чтобы вырубить парня, газовый баллончик не потребуется, если рядом Чума. А с инвалидом они как-нибудь уж справятся.

Чума встала напротив двери, подняла ногу и что было сил ударила по замку. Удар, несмотря на хрупкость девушки, чуть не сорвал дверь с петель.

В ту же минуту Генка и Чума ворвались в дом, воинственно крича и размахивая руками.

В доме был один инвалид в своей инвалидной коляске. Он смотрел на Чуму, и глаза его медленно выходили из орбит:

— Вероника… — прошептал он наконец.

— Да, — согласилась Чума, машинально заглядывая во все закоулки дома — нет ли еще кого. — Это я. Только ты, лично вот ты, можешь меня Вероникой не называть. Чума я для тебя. Понял меня? Чума!

— Да, — пробормотал инвалид.

Было ему около пятидесяти, но выглядел он значительно старше. Седая щетина на висках, грязная клетчатая рубашка не делали его моложе. К тому же он постоянно отчаянно кашлял.

— Что — да?! — повысила голос Чума.

— Я понял тебя, Вероника.

Она подошла к инвалиду и со всего размаха ударила его по щеке.

— Сколько раз тебе говорить, козел?! Нету Вероники, понял? Чума я для тебя. Полная Чума! Повтори, сука!

— Чума, — пробормотал инвалид.

Генка все время стоял у двери и поглядывал на улицу, на всякий случай, вдруг кто придет случайно. Парня этого молодого нет, а вдруг — придет?

Чума носилась по дому и переворачивала ящики, копалась в столе, буфете, комоде. Потом она подошла к инвалиду и угрожающе спросила:

— Сам отдашь или отделать тебя как Сидорову козу?

— Что отдать? — почти подобострастно спросил ее инвалид, преданно заглядывая в глаза. — Что ты хочешь найти? Ты только скажи, дочка!

Еще одна оплеуха, теперь повнушительнее, обрушилась на инвалида.

— Заткнись, сука, твою мать я в гробу видала, — прошипела Чума, брызгая слюной. — Нашелся папашка, тоже мне.

Была, видать, уже на пределе. Инвалид спросил:

— Ладно, Чума. Что ты хочешь? Денег? Они подо мной.

Некоторое время Чума молча на него смотрела, переваривая информацию, а потом кивнула.

— Правильно, — сказала она и решительно направилась к нему.

Инвалид сделал движение, и в руке его появился пистолет. Дырочка ствола смотрела то на Генку, то на Веронику. Он улыбался и был совсем не такой, как несколько минут назад.

— Уходи, Вероника, — сказал он. — И парня своего забирай. Видит Бог, я не хочу тебе зла. Довольно мы все намучились. Денег у меня для тебя нет.

— Ты мне должен десять тысяч долларов, — проговорила Чума, не сводя глаз с пистолета. — И столько же — маме.

— Нет у меня таких денег, — покачал головой инвалид. — Накоплю — милости просим. А сейчас — уходи. Не доводи до греха.

— Хорошо, — сдалась вдруг Чума.

Она сделала жалобное лицо и, медленно идя к инвалиду, заныла:

— Только пожалуйста, дядя Сережа, отдайте нам наши деньги, ладно? Когда можно приехать? Ну хотя бы через месяц можно? Пожалуйста, дядя Сережа, очень вас прошу…

Усыпив таким образом его бдительность, она приблизилась к нему на расстояние удара и, выбросив неожиданно вперед ногу, резко ударила его по руке, державшей пистолет. Пальцы инвалида разжались, и с глухим стуком пистолет упал на пол.

К нему тут же бросился Генка и, схватив его, направил на инвалида.

— Все, дядя, — сказал он. — Прощайся с жизнью.

— Вероника! — завопил инвалид. — Останови его. Я отдам тебе деньги, все отдам, слово даю!

На лице его был написан неподдельный ужас.

— Поздно, — зловеще проговорил Генка, приставляя дуло к его виску.

Инвалид побледнел.

— Вероника, ради Бога! — кричал он. — Вот, подо мной, тысяча долларов, даже тысяча двести, возьми себе, возьми, а остальное я отдам тебе потом, все до последней копейки отдам!

Не опуская пистолета, Генка пошарил под инвалидом и вытащил из-под него конверт. Заглянув в него, он увидел в нем тоненькую пачку долларов и улыбнулся Чуме:

— Порядок!

— Класс! — похвалила его Чума. — А теперь бери бумагу и ручку, — она протянула все это инвалиду, — и пиши: отдаю, мол, машину в счет половины долга Веронике такой-то, номер машины, марка, и все такое. Только смотри — грамотно пиши.

— Хорошо, хорошо, — испуганно бормотал инвалид.

Еще несколько минут ушло на писанину. Когда он закончил, Чума, выхватив листок, внимательно его прочитала, посмотрела на Генку, прочитала ему вслух.

И спросила: — Все вроде правильно, а?

Генка смотрел на нее восхищенными глазами:

— Да, по-моему, верно, — согласился он. — А где тачка-то?

— За домом, — ответила ему Чума, как будто знала про этот дом все. Она повернулась к хозяину и спросила. — Бензину много в баке?

— Полный, — чуть не плача, простонал тот.

— Обманешь — удавлю, — пообещала ему Чума.

Она покопалась еще немного в комоде и достала из него моток бельевой веревки.

— Завяжи его, — протянула она веревку Генке.

— Это можно! — легко и весело откликнулся тот.

Ему было почему-то приятно сейчас ее слушаться. Пока у нее проколов не было. Если так и дальше будет — жить можно! Он завязывал намертво узлы и сокрушался:

— Эй! Только плохо я тачку вожу! Ничего, как-нибудь до Андрюхи доедем, а он классно водит.

— Не бзди, — усмехнулась Чума. — Я тоже неплохо катаюсь.

Генка в который раз ошеломленно покачал головой, глядя на Чуму:

— Ну ты ва-аще… — протянул он.

Потом уже, когда они выехали на дорогу, чтобы забрать Андрея с Таней, Генка спросил:

— А че это за мужик? Откуда он тебя знает?

Чума со всего размаха нажала на тормоза.

— Ты чего?! — удивился Генка.

— Ты слово дал, — злым, не терпящим возражений голосом напомнила ему Чума. — Ты слово дал, Генка, что вопросы задавать не будешь! Забыл?!

— Да ладно, — пожал плечами Генка. — Не хочешь — не говори, мне-то что?

Но на душе у него поскребывало. Хотелось ему узнать побольше о Чуме, ой как хотелось. Да и вожжи отпускать нельзя. Уж слишком много очков она набрала. Хоть и по делу у нб'е это все, а место свое должна знать. Иначе тогда зачем он, Генка, нужен?

— А откуда ты знала, что у него пистолет есть? — небрежно спросил он.

Она снова нажала на тормоза, да так, что он едва не ударился головой о стекло.

— Да ты что?! — заорал он. — Охренела?!

— Ты слово дал! — завизжала Чума. — Ты деловой или фраер позорный?! Будешь ты отвечать за свои слова или нет?!

— Ладно, — сказал Генка, — молчу. Только не тормози больше так, ладно?

Тон его был примирительным, и Чума успокоенно кивнула.

— Ладно, — сказала она и улыбнулась, что с ней бывало очень редко. Можно сказать, вообще не бывает.

— Эй! — сказал Генка. — Ты мне нравишься. Ты клевая девчонка, отвечаю.

— Да ладно! — она вдруг засмеялась, и потрясенный Генка, впервые ее увидевший смеющейся, во весь голос загоготал:

— Эге-ге-ге-ге-ге-е-е-е-е-е-е-е-ей!!!!!!!!!!!!

Что еще надо четверым молодым людям? У них имелись деньги, машина, крыша над головой — и вся жизнь впереди. Настроение было такое, что, казалось, живем, братухи! Все у нас есть, а чего нет, так обязательно будет!

— Едем в Барыбино? — спросила Таня.

— Нет, — ответила Чума. — В Москву.

— Зачем? Что нам делать сегодня в Москве? Может, завтра? — На сегодня для нее приключений было слишком много.

— Да кончай ты! — кричал Генка. — Мы были уже с утра в Барыбине! Едем в Москву!

— Слушай, Чума, — сказал вдруг молчавший до этого Андрей. — Мы ведь случайно здесь оказались и не собирались выходить, ну, с электрички.

— И че? — напряглась Вероника.

— А тут этот твой инвалид, — объяснил ей Андрей. — Странно даже.

— Что странно-то? — сжала губы в пи-точку Чума.

— Ну, все это, — недоумевал Андрей. — Как в кино. Выскочили, сами не знаем где, а тут, оказывается, знакомые, которые нам должны. Ну, тебе…

— Это неважно, — нетерпеливо проговорила она.

— Ну да, — согласился Андрей. — Выскочили черт знает где, а тут знакомые — с бабками, машиной.

— Это называется — рояль в кустах, — подсказала ему Таня.

Генка почесал затылок и заявил:

— Не знаю, как это называется, а мне это все равно нравится. Лучше рояль в кустах, чем говно.

Он немного помолчал и внезапно добавил:

— Только это действительно странно.

Чума выдохнула из груди воздух, словно решилась на что-то, и заговорила:

— Ладно, скажу.

— Внимание, пацаны! — завопил Генка. — Сейчас Чума нам расскажет за всю свою жизнь! Смертельный номер!

— Ничего я тебе рассказывать не буду, — покачала головой Чума. — Одно скажу: не хотела я его трогать. Ну, не то чтобы не хотела, думала очень много: трогать, не трогать… Думаешь, я не знаю, что он никогда мне бабки не отдаст? По закону он и не должен отдавать, кому что докажешь. Не докажешь — и пусть живет, гадина, не тронь говно, вонять не будет. По сравнению с другим гадом он так, пыль, дерьмо под ногами. Хотя сомневалась… Ну, а тут как будто Боженька все так сделал, чтобы я специально здесь оказалась. И Кузнеца послал, и Черепа, и станцию нужную. Я, как только мы на площадь привокзальную выскочили, сразу поняла — неспроста это. Неспроста и Череп, и Кузнец, и станция эта. Значит, идти к нему надо и мочить. И брать все, что только можно взять. И то, если подумать, правильно Боженька все сделал: теперь у нас и бабки, и тачка. Только… — она запнулась и замолчала.

Некоторое время в салоне царила полная тишина, нарушаемая работой мотора.

Потом Таня осторожно спросила ее:

— Что — только?

Чума тряхнула головой:

— Так, ничего, — твердо ответила она. — Все, братва. Больше ничего не скажу. — Она помолчала и тихо добавила: — Пока.

И они снова замолчали.

Машина мчалась в сторону Москвы. Когда до въезда в город оставалось совсем немного, Чума остановилась и сказала Генке, кивнув на Андрея:

— Сходите поссать.

— Что? — переспросил тот, и вдруг, что-то вспомнив, хлопнул себя по лбу. — Точно, Андрюха-братуха! Выйдем, облегчимся.

Андрей не стал спорить, он сразу понял, что ему должны сказать что-то важное. Не говоря ни слова, он открыл дверцу и вслед за Генкой вышел из машины.

Оставшись наедине с Таней, Чума, не выходя из салона, перелезла на заднее сиденье и оказалась рядом с ней.

— Ох, устала, — пожаловалась она, растирая плечи, кисти.

Таня усмехнулась.

— Я думала, ты никогда не устаешь, — сказала она. — Маленькая, а сил в тебе… Откуда?

— Ох, не люблю я это слово — откуда, — вздохнула Чума. — Я вообще вопросы не люблю.

— Да знаю, знаю, — поспешила успокоить ее Таня, — можешь не отвечать.

— Спасибо, — серьезно глядя на нее, сказала Чума.

Таня растерялась. Что-то творилось с Вероникой, а что, она понять не могла.

— Слушай, — сказала Чума. — Танюха, ты девка ничего вообще-то, точно говорю.

— Спасибо, — пожала плечами Таня.

— Да я не комплименты тебе говорю, — поморщилась Чума. — Я спросить хочу.

— Ну, спрашивай.

— Ага, — кивнула Чума. — Ты мне одно только скажи: Андрюха тебе нравится?

— А что? — помедлив, спросила Таня.

— Слушай, я же по-человечески тебя спрашиваю, — разозлилась Чума. — Ответить не можешь, как надо?

— А как надо? — тоже разозлилась Таня. — Что ты лезешь в нашу личную жизнь?!

Чума моментально успокоилась.

— О! — сказала она. — То, что надо. Раз у вас личная жизнь совместная, значит, все тити-мити. Значит, ты ему нравишься, а он — тебе. Да и Генка балаболил, что не базарили, пока нас ждали, а целовались. Значит, тебе все понятно, да, Танюха?

— Что мне понятно? — снова рассердилась Таня. — Это ты чего-то не понимала.

— Я-то поняла, я все поняла, — отмахнулась от нее Чума, — а тебе, я вижу, все объяснять надо.

— Да что объяснять-то?!

— А то! — сурово смотрела на нее Чума. — Что повязаны вы теперь с ним. Ясно?

Таня смотрела на нее с искренним недоумением.

— Нет. Что значит — повязаны? Обручены, что ли?

— Тьфу! — сплюнула Чума. — Кому что, а шлюхе свадьба.

— Вероника!

— Все, умерла Вероника. Чума я. И вот что я тебе скажу: повязаны вы теперь с Андрюхой. Куда он, туда и ты. Это не твое дело! Заткнись! — перебила ее Чума. — Мое это дело, мое. И Генкино, и Андрюхи-но, и твое. Мы все, четверо, одно дело делаем, а что случится — и отвечать вместе будем. И раз Андрюха с нами — значит, ты тоже, потому как сама сказала — вместе вы. И что тебе Андрюха скажет — будешь делать, потому что он мужик, и ты должна слушаться его. И делать так, чтоб ему хорошо было. А если вам придется на дело идти на пару — вообще делать только то, что он говорит. И не рыпаться!

— Да ты соображаешь, что говоришь?! — закричала Таня, ошеломленная услышанным. — Какое дело?!

— Любое! — жестко ответила Чума. — Какое он скажет.

Таня потрясенно качала головой.

— Значит, во всем слушаться, да? — саркастически переспросила она. — А если он мне скажет: иди, мол, Танюха, Христа ради просить, и принеси-ка ты мне к вечеру миллион долларов. А? Тогда как?

— Если скажет побираться — пойдешь, — в упор смотрела на нее Чума. — А если он про миллион долларов… Если он беспредельничать начнет, я ему первая яйца оторву, а Генка мне поможет.

— Генка — тебе? — не поверила Таня. — Да он же его лучший друг!

— Поможет! — заявила Чума с такой внутренней убежденностью, что Таня сочла за лучшее промолчать.

Кто знает, может, она и права.

В чем права? — испугалась вдруг Таня. Неужели то, что она мне тут наболтала, может иметь хоть какой-нибудь смысл?! Неужели и вправду я должна слепо следовать приказам того, кто не умней меня, не благородней? Что такое Андрей? Просто хороший парень, который меня, кажется, любит и которого люблю я.

То-то и оно, возразила она себе, то-то и оно. Ты сама ответила на все вопросы. Любит? Любишь? Значит — уважаешь. И должна слушаться. Всю жизнь женщина слушалась мужчину. Значит, и ты должна.

Почему это я должна?! — возмутилась она. Почему я должна слушать человека, который, например, книжек прочел к сотни раз меньше меня?!

А вы не в библиотеку пришли, — усмехнулась вторая ее половина. Здесь, дорогу ша, другие законы. Ты сама выбрала этот мир, ты сама убежала от своих книжек, художественных альбомов и прочих культурных ценностей. Ты выбрала этот мир, не зная его законов, но раз уж ты сделала это, раз уж ты сделала свой выбор, будь добра, стань последовательной и-принимай их законы, пусть они тебе тысячу раз не нравятся. Ты можешь влиять на дорогих тебе людей, но ты не можешь влиять на законы, по которым они живут. Ты можешь попробовать изменить дорогих тебе людей, чтобы они потом сами выбирали, по каким законам им жить.

Чума напряженно всматривалась в ее лицо.

— Ну? — спросила она у Тани. — Все поняла?

Таня пожала плечами.

— А что тут непонятного? — сказала она.

Вот так, сказала она себе, все правильно. Ты сделала свой выбор и теперь не сворачивай с пути, который, по-видимому, тебе предназначен.

Чума кивнула.

— Молодец, Танюха, — сказала она. — Я всегда говорила, что ты правильная девка.

Она открыла дверцу машины и крикнула пацанам:

— Эй, вы там! Выключайте свои краники, всю траву в округе вытравили!

Ребята подошли к машине. Генка снова занял свое место рядом с водителем. За баранку на этот раз сел Андрей. Он поймал в зеркальце взгляд Тани и подмигнул ей. Она улыбнулась ему в ответ.

— Ну? — возбужденно проговорил Андрей. — Показывай дорогу, Чума! Кого кидаем сегодня?

— Езжай прямо, — приказала Чума. — Я скажу, где свернуть.

— Не проще ли было бы тебе самой вести? — спросила Таня.

Чума отрицательно покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Я маленькая. Любой мент сразу остановит. И начнется: откуда тачка, где документы.

— Точно, — подтвердил Генка. — Нам сейчас менты не нужны. Ни в каком виде.

— Хорошо, что тачка чистая, — заметил Андрей. — А то первый же мент остановил бы.

— Не бзди, Танюха, — подмигнула ей Чума. — Все будет классно, вот увидишь.

— Все и так классно, — воскликнул Генка. — Тачка, бабки, солнце, девочки, полный бак бензина. Что еще надо?!

— Удачу, — подсказал ему Андрей.

— Удача от нас пока не отворачивается! — хлопнул его по плечу Генка. — Скажешь, не так?

— Так, так.

— То-то! Лишь бы в банке были бабки!

— В каком банке? — не поняла его Таня. Он повернулся к ней, и, сияя, ответил:

— Не в стеклянной банке, а в сберегательном; Танюха. Грабить мы его будем. Очень нам деньги нужны, понимаешь…

В город они въехали с северной его части.

— Направо, — командовала Чума Андрею. — Левый ряд возьми, сворачивать будем.

Голос ее был резким, команды она отдавала коротко — ничего лишнего, только как и куда ехать. Все остальные молчали.

На такое серьезное дело они шли впервые в жизни. Ну, может быть, Чума только, но у нее вообще ничего не поймешь.

Вот ведь как бывает, думала Таня. Еще несколько дней назад в такое же время я прилежно учила уроки, а сейчас готовлюсь ограбить банк. Ничего себе зигзаги у этой штуки под названием жизнь.

Что же произошло?! Что такое могло произойти, чтоб так круто, так навсегда поломать мою жизнь? Любовь?! Но ведь говорят, что любовь, наоборот, возвышает, а я что делаю? Еду на ограбление банка. Я — грабительница? Что за бред? Нет, я не буду принимать в этом участия!

— Я… — сказала она и замолчала. Никто ничего ей не сказал. Да и услышали они, что она там вякнула? Нет, сидят, погрузились в себя. Боятся? Ну, конечно же, они все, все боятся, и только гордость не позволяет им остановиться вовремя. Каждый думает, что его высмеют, каждый боится, что подумают остальные. Ну, а я не боюсь. Я им сейчас скажу. Все-таки что я им скажу?

Нет, Танюха, боишься, возразила она себе, ужасно боишься. И потом, если ты, лично ты и откроешь рот, на тебя набросятся все. Даже если не набросятся, то осмеют уж точно. Что бы там они ни говорили, у тебя нет решающего голоса. Не станут они тебя слушать.

Чуму бы послушали. Но вот уж кто никогда им этого не скажет, так это Чума — что за девушка эта Вероника, Господи! Кто она, откуда взялась?! Сплошная загадка. Нет, она-то точно ничего им не скажет.

Андрей? Тоже нет. Что Генка скажет, то он и сделает. Друзья… А Генка? Тоже бесполезно… Что же делать, что делать?!

А ничего не делать, вдруг спокойно подумала Таня. Все что можно сделать, ты уже сделала. Так что сиди и не рыпайся — так, кажется, Чума говорила? Сиди и не рыпайся. Сиди и не…

Она вдруг почувствовала такую усталость, что закрыла глаза и откинула голову на сиденье. Будь что будет. Теперь уже все равно.

Она не заметила, сколько еще прошло времени, но Чума наконец сказала:

— Потише, Андрюха. Почти приехали. Видишь — банк?

— Вижу.

— Вот. Останови метров за пятнадцать. Так, молодец. Мотор не глушите.

— Знаю, знаю.

— Как только мы с Генкой выбежим, открывайте обе задние двери, ногу держи на педали. Надави на газ только тогда, когда я крикну «гони!». Понял?

— Понял, понял, не сомневайся, — Андрей явно нервничал.

— Ну, все. Пошли, Генка.

Генка уставил на нее указательный палец. Он видел, как это делается в американском кино.

— Слушай, ты, — сказал он Чуме. — Главный здесь — я. Понятно? Повтори.

Чума нетерпеливо кивнула.

— Главный — ты, — сказала она послушно.

— Мы пойдем тогда, когда скажу я, а не ты. Поняла?

— Да.

— Кто главный?

— Ты, — ответила Чума.

— Когда мы пойдем на дело?

— Когда ты скажешь.

— Хорошо.

Он засунул пистолет за ремень брюк, хлопнул Андрея по плечу, подмигнул Тане и сказал Чуме:

— Начинаем. Пошли.

Они вышли и направились к дверям банка.

Таня молчала.

Андрей тоже молчал, только по дыханию, которое с присвистом вырывалось у него из груди, можно было догадаться, как он волнуется.

Первой нарушила тишину Таня:

— Получится у них? — спросила она.

— Получится, — коротко ответил ей Андрей и снова замолчал.

Таня покачала головой.

— Не нужно бы нам это делать, — проговорила она, глядя прямо перед собой.

— Заткнись, — тут же прервал ее Андрей.

— Почему ты со мной так разговариваешь?! — возмутилась она. — Я тебе кто — простая шлюха?!

Боже, успела она подумать, ну вот ты и выражаешься не хуже Чумы, вот ты и ругаться стала.

Глаза Андрея побелели от бешенства.

— Слушай, ты, — внятно проговорил он, едва не касаясь ее лица своим носом. — Там наши ребята дело делают, а ты? Разборки мне устроить решила. Прямо здесь, сейчас?! Я тебе всю харю разворочу, если ты сейчас же не заткнешься! Поняла?!

— Поняла, — коротко ответила Таня и отвернулась.

В банке было всего несколько человек — рабочий день подходил к концу. Около самой двери стоял одинокий пожилой охранник с кобурой на боку. Генка и Чума переглянулись. И поняли друг друга.

Неторопливой походкой Генка пошел поближе к кассам, а Чума, улыбаясь самой приветливой улыбкой, на которую только была способна, обратилась к охраннику:

— Простите, пожалуйста, дяденька охранник, скажите, пожалуйста…

Улыбаясь милой девчушке, «дяденька охранник» нагнулся к ней и в ту же секунду получил в лицо струю едкого газа. Он зарычал, прижал к глазам пальцы одной руки, другой пытаясь расстегнуть кобуру, но «девчушка» красиво взмахнула ногой и ударила его по лицу.

Люди, еще не соображая, что происходит, шарахнулись в стороны, но тут на помощь Чуме пришел Генка.

— Стоять, бляди! — заорал он, вытаскивая пистолет. — На пол всем! Быстро на пол, пока не продырявил всех!!! Кому сказал, бля?!

Все как один посетители попадали на пол, накрыв головы руками. Генка метнулся к кассам.

Чума тем временем освободила охранника от оружия, а когда тот попытался было помешать ей, в очередной раз отправила его в нокдаун, отбив таким образом охоту к дальнейшему сопротивлению. И теперь у Чумы и у Генки было по пистолету.

Чума держала всех под прицелом, а Генка, перемахнув через стекло, собирал в полиэтиленовый пакет всю наличность, которую тот мог вместить.

— Мелкие не бери! — крикнула ему Чума. — Быстрее!

— Все! — крикнул Генка и снова перемахнул через стекло.

— Ноги!

Генка бросил на пол железяку, которой кассиры что-то прижимали из бумаг.

— Это бомба! — закричал он. — Кто встанет — покойник!

И в тот же миг они выбежали из дверей. Первыми их в зеркале увидел Андрей.

— Бегут, — закричал он. — Двери открывай, двери!

Таня заметалась от одной двери к другой, открывая. Не успею, Боже мой, не успею, со страхом думала она, выполняя эту, по существу, очень простую работу.

Успела.

Как два смерча, Генка и Чума заскочили в салон, и, уже закрывая дверь со своей стороны, Чума крикнула:

— ГОНИ!!!

Но старалась она напрасно. Андрюха тонко чувствовал ситуацию. Не успели они коснуться сиденья, как он вдавил педаль газа до упора, и машина, гремя захлопывающимися на ходу дверями, сорвалась с места и помчалась по закоулкам Москвы.

— Дорогу, дорогу показывай! — орал он Чуме.

— Ох, черт, — спохватилась она. — Направо сейчас! И до конца дороги — прямо, а потом налево свернешь. Светофоры не замечай, понял?!

— Учи ученого!

— Ну что? — крикнула Таня Генке. — Получилось?

— Получилось ли?! — проорал он в ответ. — Еще как получилось! У Чумы спроси!

Все четверо орали на пределе голосовых связок. Возбуждение заставляло их почему-то кричать во все горло.

— И много взяли? — крикнул Андрей.

— Не считал! — ответил ему, хохоча, Генка. — Танюха!

— Что?!

— Ну-ка посчитай!

И он высыпал прямо на заднее сиденье все деньги, которые были в пакете. В основном — пятидесяти- и стотысячные банкноты.

Мгновенно стало тихо. Будто кто-то щелкнул выключателем и убрал звук.

— Господи, — прошептала Таня. — Это сколько же тут денег?! Никогда столько не видела.

— Миллионов сто! — тоже тихо сказал Генка.

— Ничего себе, — присвистнул Андрей, оборачиваясь на деньги.

— Следи за дорогой, — сказала ему Чума. — Что такое сто миллионов? Эго всего-навсего двадцать тысяч долларов.

— Всего?! — смотрела на нее Таня широко раскрытыми глазами. — Тебе что — мало?

— Мало, — твердо ответила Чума. — С этих двадцати мне положено только пять. А мне нужно все двадцать.

— Что?! — грозно спросил у нее Генка. — Ты что тут…

— Да нет, — отмахнулась от него Чума. — Мне чужой доли не надо. Мне двадцать тысяч надо. Значит, еще несколько банков брать придется. Тем более у нас теперь два ствола.

— Что? — обрадованно обернулся к ней Андрей. — Откуда?!

— Опять! — вздохнула Чума. — Откуда… У охранника одолжила.

— Зачем тебе двадцать тысяч баксов? — в упор смотрел на нее Генка.

— Ген… Ты опять? Ты когда за слова свои отвечать начнешь?

— Да я к тому, — объяснил ей Генка, — что если дело стоящее, мы тебе свои доли отдадим, и все дела. Скажешь или нет?

Чума медленно покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Это мое дело. Только мое.

Генерал Харитон ворвался в спец лабораторию, как смерч.

Именно — ворвался!

Не вошел, как он обычно это делал, предварительно позвонив, извинившись и пожелав всем здравия и долгих лет жизни, а вбежал, сметая на своем пути стулья и тумбочки…

Секретарша Мила взвизгнула от неожиданности и страха, Дикий вид Харитона — вытаращенные глаза, оскаленный рот, сбившийся набок галстук — привел ее в полное замешательство.

— Где?! — бешено заорал Харитон.

— Кто? — быстро спросила Мила.

— Где Илья?!

— Какой Илья? — машинально переспросила Мила, не сразу догадавшись, что речь идет о ее шефе. И это было неудивительно, потому что вежливый и лощеный Харитон всегда называл Плеханова по имени-отчеству и на «вы».

— Илья, мать твою!.. — еще громче заорал Харитон и страшно выругался такими словами, что Мила почти ничего не поняла, кроме того, что мама ее родила из заднего прохода.

Это оскорбило ее настолько, что она выпрямилась, гордо развернула пудовую грудь (Плеханов признавал только пышных женщин, а про свою секретаршу вообще говорил — «Милого тела должно быть много!») и высказала Харитону, что лично она думает по поводу его, генерала, появления на свет.

У Харитона отвисла челюсть.

— Да ты что?!

— А еще… — Мила, увлекаясь, добавила пару непечатных выражений. — Будете знать, как оскорблять женщину!

— Ах ты, шлюха! — Харитон на миг забыл о цели своего столь стремительного визита.

— Сами вы…

— Цыц!

— Не ори! — повысила голос и Мила.

Рассвирепев, Харитон схватил секретаршу за отвороты блузки, притянул к себе. Блузка опасно затрещала, готовая вот вот разойтись по всём швам. Я тебя…

— Пустите!

— Я тебя…

— Хам! Маньяк! Педераст!

— Я тебя…

Услышав такое, Харитон совсем озверел и схватил Милу за горло. Он был готов задушить эту здоровенную дуру…

Но секретарша не растерялась.

Она с силой схватила генерала за причинное место. Харитон охнул, дернулся, хотел освободиться, но хватка у женщины оказалась железной.

— Яйца оторву! — прошипела Мила. — Только пикни у меня…

— Я тебя… Я тебя… Я тебя… — как заведенный повторял Харитон. — Я тебя…

За его спиной раздался шорох.

— Это не самая лучшая позиция, — произнес Плеханов весело.

Генерал обернулся и увидел своего друга.

— Не самая лучшая, — спокойно повторил профессор.

Он подошел ближе, освободил Харитона из цепких рук секретарши — Мила своего шефа просто боготворила и позволяла ему делать все что вздумается — и показал: Вот так это надо делать, Володя. — Он развернул послушную Милу, придавил лицом к столу и задрал ее короткую юбку. Затем медленно приспустил трусики, обнажая огромные розовые ягодицы. — Смотри, какая прелесть!

Ягодицы у Милы действительно были замечательные — кожа атласная, покрытая мельчайшим бесцветным пушком, холеная и очень аппетитная на вид.

— Люблю. Ей-Богу, люблю! — воскликнул Плеханов и, неожиданно быстро нагнувшись, поцеловал оба гигантских полушария — сначала левое, затем правое. — Но для друга ничего не жалко, — продолжил он, — бери, товарищ генерал, так сказать, угощайся!

Самое интересное, что пока все это происходило, ни генерал Харитон, ни Мила не сделали ни одной попытки прервать Плеханова, словно он их околдовал волшебным образом.

Да что там прервать! Они ему внимали. Они его впитывали. Они ему верили… Мила спокойно лежала на своем собственном столе, выставив напоказ женские прелести, а Харитон, которого она только что держала, простите, за причинное место, на эти самые прелести глядел(не глядел — таращился, как прыщавый подросток!).

— Я всегда говорил, что секс облагораживает, возвышает и одухотворяет человека, — сказал Плеханов и поправил Харитону галстук. — Вот так-то лучше!

И тут Харитон пришел в себя.

Моргнул несколько раз, отгоняя видение…

Но «видение» в виде Милы так и не исчезло, оно продолжало роскошно располагаться на столе, ожидая, что же будет дальше. «Видение» даже глаза прикрыло, слушая чарующий голос Плеханова — своего повелителя…

— Кончай! — гаркнул Харитон.

— Если хочешь, — пожал плечами Плеханов.

Он ловко натянул на Милины ягодицы трусики, хлопнул по ним, одернул юбку и вернул Милу в прежнее вертикальное положение. Нисколько не смутившись, словно демонстрировать свои прелести генералам было ее привычным делом, секретарша прошла на свое место. Села, гордо развернув плечи. И ее пальчики запорхали по клавиатуре компьютера…

— Богиня! — томно сказал Плеханов. — Честное слово, если бы не годы — женился…

Последние слова он произнес уже в воздухе. Подхватив любвеобильного профессора под мышку, генерал Харитон ринулся к нему в кабинет…

— Смотри! — Генерал швырнул на стол фотографии.

— Что это? — безмятежно поинтересовался Плеханов, не притрагиваясь к снимкам.

— Твоя работа!

— Я не фотограф.

— Перестань шутить! — заорал Харитон.

— Если ты будешь так орать, то сюда вбежит Мила, — улыбнулся Плеханов. — И во второй раз я тебя освобождать не буду…

Харитон посмотрел на него бешеными глазами, и вдруг неожиданно успокоился. Профессор Плеханов отличался в управлении не только своими многочисленными романами, но еще и тем, что мог вот так, спокойно, без лишних слов и угроз, любого человека привести в нормальное, психически устойчивое состояние. Как гипнотизер. Как маг.

Маг, мать его… Харитон скрипнул зубами. Волна бешенства вновь захлестнула его. Нахлынула и сошла.

— Развел тут бардак, — проговорил он.

— Разве это бардак? — улыбнулся Плеханов. — Это просто-напросто Мила. Обычная рабочая лошадка… — Он не смог удержать улыбки. — Губы, правда, у нее замечательные!.. А если тебя интересует настоящий бардак, то милости прошу к нам в выходные…

— Заткнись! — оборвал его Харитон. — Ты груб. Несправедливо груб.

— Посмотри фотографии, Илья…

— Хорошо.

Плеханов пожал плечами, ну не хочет человек говорить о приятном, так и не надо, его, как говорится, дело. Он взял пачку фотографий и долго, подробно изучая, стал рассматривать их. Затем аккуратно сложил стопочкой и положил на место. На его лице не дрогнул ни один мускул.

Харитон нервно закурил и стал мерить кабинет шагами.

«Ди-кси»? — негромко спросил Плеханов.

Харитон, не отвечая, кивнул.

— Здесь можно говорить спокойно, — сказал Плеханов. — Мои ребята каждый день простукивают этот кабинет на предмет «жучков».

— Да брось ты! — махнул рукой генерал, сигарета неожиданно вылетела из пальцев, пролетела крошечной ракетой и упала на толстое ковровое покрытие. Харитон проводил ее взглядом. Потом подошел и с наслаждением затоптал…

— Все-таки…

— Ерунда все это! — отрезал Харитон. — И «жучки», и вся прочая джеймсбондов-ская муть!.. Оставь в покое, Илья, эти шпионские игры! Ты вот над этим подумай! Видел?..

Он раздраженно ткнул в сторону фотографий.

— Видел.

— И что?

— Ничего.

— Как это ничего?! Да ты понимаешь, что мы сотворили?!

— Эксперимент есть эксперимент! — отчеканил Плеханов, и в его голосе появился металл. Да, этот человек пойдет до конца. Несмотря ни на что…

— Эксперимент! — воскликнул Харитон. — Ты погляди, что он с девочками сделал!!!

— Это не он.

— Как это? — не понял генерал.

Он остановился перед Плехановым, который вальяжно развалился на стуле и негромко барабанил пальцами по столу.

— Как это? — повторил генерал.

— Так…

— Объясни!

— Это уже не Хлынов в том виде, в котором мы его знаем. Это препарат «Ди-Кси»… — Плеханов задумался. — Вернее, даже не так. Это «Ди-Кси-Хлынов». Нечто новое, еще не изученное… Сумма его подсознания и возможностей препарата. Некий новый эффект…

— Эффект! — окрикнул зубами Харитон — Да.

— Этот «эффект» сейчас по Москве ходит и девочек на куски режет! Ты понимаешь, что это такое?!

— Не ори.

— Я не ору.

— Вот и не ори. А то я тебе сейчас укол вкатаю, и будешь ты… — Плеханов не договорил, сплюнул, не стесняясь, на пол. — Тоже мне любитель невинных душ нашелся! Ты хоть знаешь, кого он кромсает?

— Их… — Харитон ткнул пальцем в фотографии.

— «Их»! — передразнил Плеханов. — А ты знаешь, кто они такие, чем занимаются, что делают?.. Может, это такие твари, что им и место на помойке!

— Они девочки…

— Нашел девочек! — закричал Плеханов. — Где ты их сегодня видел?! — Он вскочил со стула и забегал по кабинету. — Девочки. Девственницы. Ангелочки с крылышками… Знаю я этих девочек. Ты бы видел, что они творят!

— Что? — глупо спросил Харитон.

— Я бы тебе рассказал, да ты тут же в обморок хлопнешься! И никакие уколы не помогут!.. Девочки!.. Я не секс имею в виду, ты не думай. Секс — это ладно, это даже совсем наоборот… Девочки!.. — снова повторил он, словно само это слово жгло ему язык. — У нас давно уже нет никакой морали. Нет! Кончилась! Алее!..ц!

Харитон передернул плечами, как от озноба. В чем-то, конечно, Илья прав. И девочки нынче не те, и морали нет, и извращенность кругом, но… Они же маленькие. Крохотные. Слабенькие. Беззащитные. Их на руках носить хочется. И по попкам шлепать, когда нашалят…

По попкам! Вот этот монстр и шлепает их — одну за другой, одну за другой. Режет на куски секционными ножами. Вырывает глаза. Режет уши. Пальчики на ногах отрубает. Пилой пилит косточки. У живых еще, между прочим…

У живых!

Проклятый «Ди-Кси». Проклятый Плеханов. Проклятое время. Проклятый мир.

А как все здорово начиналось!

Все эти разговоры о науке, о прорыве, о настоящем открытии, о деньгах, о славе, о безумном мире, который уйдет в прошлое после этого изобретения. О той — может быть, первой и единственной — попытке, когда человек сможет заглянуть в себя. По правде. Без налета вымороченных законов, v морали и прочей чуши, которая налипла на него тысячелетней коркой цивилизации. Все, заглянули. В самого себя.

Алее.…!

И все эти многочасовые разговоры, когда опьяненный перспективами Плеханов без запинки сыпал формулами и непонятными терминами, пытаясь объяснить, что на самом деле такое этот таинственный препарат.

— Это наше будущее! — горячился Плеханов.

— Говори толком.

— Ты все равно не поймешь. Мозгов не хватит…

— Почему? — обижался Харитон.

— Подожди, не перебивай! — кричал Плеханов. — И не обижайся, Володя, у меня самого «крыша едет», когда я начинаю в это вникать…

— Значит, ты псих!

— Не перебивай!.. — Плеханов поднимал вверх свои жилистые руки и пытался объяснить: — Этого «Ди-Кси» на самом деле в природе нет, и в то же время природа состоит только из него. Из него!..

— Умно! — хохотал Харитон. — Очень научно!

— Убью, молчи! — орал Плеханов. — Это функция. Это сумма функций. Цепь случайностей. Но — определенная цепь!.. Понимаешь? Если вместе сойдутся семь факторов, они, конечно же, не факторы, но назовем их пока так, и потом — слушай внимательно, генерал! — произойдет некая уступка. Неважно в чем, главное — уступка! Теперь — все! «Ди-Кси» создан и начал жить. В тебе, во мне, везде…

— Ты мне толком объясни, как дурак дураку, — просил Харитон. — Надо что-то выпить или достаточно облучить «кролика»?

— Ни то и ни другое! Вводится инъекция, а затем — нужно просто ждать…

— Ждать?

— Да. Ждать, пока не наступит та, необходимая для человека, для данного человека, разумеется, для «кролика», цепочка случайностей, чтобы в нем родился истинный препарат «Ди-Кси».

— Значит, инъекция — не препарат!

— Конечно, нет!

— А почему нельзя поместить «кролика» в лабораторию? Так же удобнее наблюдать…

— Потому что нужна цепь случайностей. Понимаешь, Володя? Все должно быть случайно. Но в определенной последовательности.

— А… — неуверенно ворчал Харитон. — Я-то думал… Тут надо ждать тысячу лет. И что в конце будет — непонятно!

— Идиот! Кретин! Болван!.. — орал разгневанный Плеханов. — Что будет?!.. Все! Весь мир будет у тебя в кармане! У тебя!.. Будет настоящий человек. Настоящий!.. Я не могу всю жизнь экспериментировать на крысах. Я их не понимаю! Мне нужен человек. И при помощи «Ди-Кси» я сделаю из него человека.

— А вдруг получится даун? — улыбался Харитон.

— Это его проблемы. Значит, он и есть даун. И никаким костюмом с депутатским значком, никакой президентской клятвой этого не скроешь… Ты пойми, Володя, «Ди-Кси» — это только первый шаг. А там такое впереди… — И Плеханов начинал увлеченно рассказывать о том, что ожидает человечество, если он, профессор Плеханов, доведет до конца свой эксперимент…

Харитон неприязненно взглянул на Друга.

Ишь, сидит, нахохлился! Эксперимент, мать его через колено, да обратным Петровским загибом!..

— Ладно, — стряхнул с себя оцепенение Плеханов. — Ближе к телу, как говорил Мопассан…

— Уж так и Мопассан?

— Да какая разница. Так что мы имеем на сегодня? — деловито спросил Плеханов.

— Трупы, — мрачно ответил Харитон.

— Вижу, что не бабочки… Только, давай серьезно, Володя. Договорились?.. Вот и замечательно. Поехали!.. Сколько трупов?

— Пока нашли четыре.

— Почему вы думаете, что это именно его?

— Экспертиза, мать ее, и прочая мура!

— Не кипятись, Володя… Допустим. Эксперимент, который вышел из-под контроля, продолжает оставаться экспериментом… Кстати, а где был контроль в это время?

— Ребята его и обнаружили. Илья, ты пойми, если кто-нибудь узнает, с нас не головы снимут, а кое-что похуже сделают! Ты это понимаешь?!

— Не ори! — прикрикнул на него Плеханов. — Сядь! Возьми себя в руки. Инъекций больше нет — в Хлынова было введено все.

— Все?

— Все, — соврал Плеханов, утаив, что еще одна порция драгоценной инъекции спрятана у него. Так, на всякий случай…

— Вдруг обнаружат, что мы над ним проделывали?

— Кто? Это во-первых. А во-вторых, как? «Ди-Кси» нельзя обнаружить в крови. Это не СПИД, не холера…

— Но…

— Никаких «но»! Идем дальше… Кто посвящен в операцию?

— Ты и я. Остальные — «шестерки», ничего толком не знают. Ребята из-под «крыши» Семена Безрукова… Наши деятели создали несколько подобных контор по Москве. В виде частных агентств…

— Подробности меня не интересуют! Главное — Хлынов… — Плеханов задумался.

Возникла пауза.

— Что же делать? — не мог успокоиться Харитон.

— Ни-че-го, — медленно произнес Плеханов.

— Что?!

— Самое умное в данной ситуации — ничего особенного не предпринимать. — Он вдруг просиял. — А ведь, знаешь, что случилось, Володя? «Ди-Кси» живет. Живет! Он существует. Он воздействует. Значит, я был прав…

Сейчас профессор Плеханов напоминал сумасшедшего, как бы это банально пи звучало, счастливого безумца.

— Как это ничего не делать? — переспросил Харитон, как бы не замечая ликования Ильи.

— А что такого особенного произошло? — напустил на себя равнодушие Плеханов. — Может быть, мы с тобой вывели новую породу человека. Так сказать, санитара города. Робокоп-1996!..

— Кончай юродствовать.

— Я не шучу, — серьезным тоном продолжил Плеханов. — Необходимо собрать все данные по этим трупам. И узнать — есть ли еще… Кто эти девочки, откуда и тому подобное. Мне нужна вся их подноготная.

— Уже, — вяло откликнулся Харитон.

— Что?

— Уже собирают.

— И в чем же дело? — не понял Плеханов.

— Дело в Хлынове. Как с ним быть? Он ведь маньяк…

— А ты знаешь, что такое маньяк?

— Пошел ты!..

— Нет, я серьезно. Маньяк! — возмущенно повторил Плеханов. — И ты — маньяк, и я — маньяк… А уж какой-нибудь там президент, тот такой маньяк, что нам и не снилось!.. Надо быть поосторожнее со словами. С такими вот характеристиками.

— Ты его оправдываешь?

— Нет. Мне на это наплевать. Я хочу довершить начатое. Да, я его породил. И выпустил в мир. Ты за ним следил… В некотором смысле мы его родители. Но мы не должны ему помогать. Эксперимент должен протекать без вмешательства. Пусть живет как живет…

— Его поймают, я не смогу тут ничего сделать!

— Ну и что? Значит, эксперимент пойдет дальше. В камере. В тюрьме. В зоне.

— А если его убьют?

— Его не должны убить, Володя, — очень тихо и внятно произнес Плеханов. — Для этого ты и существуешь. Это человек твоего ведомства — тебе, как говорится, и карты в руки…