– О Боже! – прошептала Тильда и села прямо на пол. Невероятно! Это совпадение! Может, Гвенни подсмотрела эти зубы у Гомера? Но беда в том, что она вышивала зубы задолго до того, как появился Гомер!

Неужели теперь придется красть всех Гомеров?

Но она тут же поняла невыполнимость задачи. Гомер нарисовал несколько сотен картин. То есть не Гомер, конечно, а Гвенни. Некоторые висят в музеях. Нет, она никогда не сумеет вернуть их все.

Значит, Гвенни и есть Гомер. С ума можно сойти!

Тильда с трудом поднялась и тщательно завернула картину, чтобы взять с собой.

Этажом ниже она наткнулась на ожидавшего ее Дэви.

– Я не смогла найти… – начала Тильда и вдруг увидела у него в руках квадратный пакет дюймов двадцати.

– Эта? – шепотом спросил он. – Веришь или нет, на этот раз она оказалась в шкафу.

Тильда выхватила из картонного конверта картину в новой дешевой рамке и увидела здание галереи.

– Она.

Непонятная печаль охватила ее. Первая Скарлет. Начало всей этой грязи. Нет, не так. Потому что началом была Гвенни.

– Что с тобой? – встревожился Дэви.

Тильда сунула картину в конверт, прежде чем Дэви заметил, что на ней нарисовано.

– Господи, какое облегчение! – выдохнула она с фальшивой улыбкой. – Не знаю, как и благодарить тебя. Надеюсь, ты вернул свои деньги, и мы можем уходить? – Не дождавшись ответа, она спросила еще раз: – Так ты вернул деньги?

Дэви взглянул на нее, но она не смогла различить выражение его лица в темноте.

– Нет. Придется придумать что-то другое.

– Мне очень жаль, – вырвалось у Тильды. На этот раз она не покривила душой. – Я тебе помогу. Чего бы это ни стоило.

– Рад слышать. А что в другом пакете?

– Сувенир для Гвенни. Едем домой?

Они благополучно вернулись в галерею, и Дэви занес Скарлет в офис. Он так и не смог добиться от Тильды, что с ней, но что-то, несомненно, произошло. И не слишком хорошее. Наверняка связанное с той картиной, которую она несла. Еще один завернутый в парусину квадрат. Может, это седьмая Скарлет? И теперь понадобится красть еще с десяток? Похоже, ему еще рано уезжать.

Почему-то это обстоятельство не вызывало у него раздражения, как следовало бы.

Тильда подошла к Гвенни, а стоявшая в противоположном конце комнаты Надин заметила Дэви и махнула ему рукой. Он жестом подозвал ее к себе.

– Добыли картину? – спросила она, подойдя. – Это она?

– Да, – рассеянно кивнул Дэви, продолжая следить за Тильдой. – Мне нужен твой ноутбук.

– Сейчас принесу.

Надин пулей взлетела по лестнице и вернулась с компьютером.

– Подключись к Интернету, – велел Дэви.

Надин поколдовала с телефоном и нажала несколько клавиш.

– Что-нибудь еще?

– Спасибо, все, – кивнул Дэви, садясь. – Ну, как тут у вас дела?

– Ваш папа – потрясный мужик, а Мейсон – ослиная задница.

– Завтра я тоже помогу, – пообещал Дэви. – Слушай, я соврал, мне нужно от тебя еще одно – скажи, где Гвенни держит банковские счета?

– А зачем вам?

– Хочу украсть твои деньги на колледж.

– Ну да. Можно подумать, у меня есть деньги на колледж Счета в верхнем левом ящике стола.

– Спасибо. Иди играй.

Когда дверь за Надин закрылась, Дэви проглядел свои счета и подвел окончательный итог. Два с половиной миллиона, чудесное круглое число. Правда, на счету у Клеа было немного больше, но он любил круглые числа.

По какой-то причине радости ему это не доставило. Без денег было куда веселее.

«Некоторым людям богатство не на пользу. Некоторым людям необходим риск. А некоторым – деньги на образование».

Дэви ухмыльнулся и начал переводить деньги.

– Ну, как тут? – спросила Тильда у матери, когда та продала разрисованный утками стул какой-то восторженной особе.

– Совсем неплохо, если не брать в расчет Мейсона. Конечно, толпы покупателей нас не осаждают, но все же…

Тильда молча поднесла к ее глазам картину. Гвен задохнулась от неожиданности.

– Где ты ее взяла?

– В хранилище Мейсона. А что? Выглядит знакомо?

– Конечно, – кивнула немного пришедшая в себя Гвен. – Это Гомер Ходж.

– Ошибаешься, это Гвен Гуднайт.

– Нет. Я рисовала воздушных змеев, а это рисовал Гомер.

– Гвенни, я знаю… – начала Тильда, и тут ее осенило.

– О черт, Гомер – это твоя Луиза!

– Не совсем так, дорогая. Гомер никогда не занимался сексом.

– Дэви был прав, – обреченно заключила Тильда. – Групповая терапия. И немедленно.

– Это вместо кроссвордов. Место, куда можно было бы уйти от реальности. А потом он мне надоел, и я с ним покончила.

– Отец, должно быть, очень расстроился.

– Еще бы, – улыбнулась Гвен.

– И ты не сказала мне! – вдруг обиделась Тильда. – Позволила уехать, оставив в полной уверенности, что Гомер был настоящим.

– Я не слишком им гордилась. Все эти чертовы рисунки, которые я выдавала десятками… В один прекрасный день Тони решил, что я великий примитивист, но этого ему показалось недостаточно. Он вообразил себя Бригидо Дара и вознамерился создать собственную династию. Все твердил, что получит эксклюзивные права на наши работы. И даже не позволил Гомеру быть женщиной, черт бы его побрал!

– А что произошло на самом деле? – с любопытством спросила Тильда. – Отец сказал, что поссорился с Гомером.

– Так оно и было. Он явился ко мне с идеей ввести в игру дочку Гомера, и я поняла, что он и тебя собирается втянуть в очередное мошенничество. Можно подумать, он и без того не превратил твою жизнь в ад этим проклятым наследием Гуднайтов.

Я все повторяла: «Почему бы не сказать людям правду»? А он отвечал: «Потому что правда не сделает нас богатыми, Гвенни». Он неплохо зарабатывал на Гомере, но ему все было мало. Он решил создать Скарлет.

– Значит, ты устранилась, а я начала. Поэтому он и не велел ничего тебе говорить.

– Я ничего и не знала, пока ты не ушла из дома. Пока не поднялась наверх и не нашла последнюю, смазанную картину, Он подписал ее за тебя и продал.

– Поверить не могу, что ты так и не призналась мне насчет Гомера. Посылала деньги, чтобы мне не пришлось возвращаться с поджатым хвостом, но так и не сказала, что ты и была Гомером.

– Не была я Гомером. Все это только маска. Неудачный костюмчик, как говорит Эндрю. И он не слишком хорошо на мне сидел. Я просто не создана для роли мужчины.

– Да. Но молчала ты не потому. Понимала, что если я узнаю, то непременно останусь и буду продолжать рисовать Скарлетов.

– Не поднимай меня на пьедестал, я этого не заслужила. Я не сумела защитить тебя. Ты рисовала чудесные картины, но отец заставлял тебя подписывать их чужим именем, а я не остановила его. Еще одна сторона кошмара Гуднайтов.

– Ну не все было таким уж кошмаром, – запротестовала Тильда.

Гвен вздернула подбородок:

– Ты станешь учить своих детей рисовать?

– Обязательно. Но не подделывать картины. С этим покончено. Я была последней.

– Значит, ты снова уедешь, – решила Гвен.

– Ни за что. Я остаюсь. Это одна из многих вещей, которые Дэви сделал для меня. Вернул галерею. Мы сможем работать по-новому. И я хочу начать писать картины. Свои картины. Постараюсь брать заказы на фрески поближе к дому. Я хочу жить здесь.

– А я – нет. Хочу уехать.

– Уехать? Что же, это твое право.

– Я провела здесь тридцать пять лет.

– Самое время сменить обстановку.

– Я вернусь.

– Все в порядке, мама. Правда, все хорошо, – убежденно сказала Тильда.

– Правда, я еще не знаю, куда отправлюсь.

– Наверное, туда, где есть яхты и корабли.

– Яхты – все равно что Гомер, – вздохнула Гвен. – Нереальны. Реально это.

Она улыбнулась женщине, державшей в руке картину, и Тильда неприлично вытаращила на покупательницу глаза, разглядев, что это такое.

– Мы продаем Финстерс? – шепнула она матери.

– Не мы, а Майкл. Я всего лишь беру деньги. Эти Демпси способны продать даже прошлогодний снег.

– И не говори, – покачала головой Тильда, но вдруг вспомнила, что последняя Скарлет осталась у Дэви. – Я пойду. Поговорим завтра.

– Лучше не надо, – отказалась Гвен и выбила чек на Финстерс.

Дэви пересек белое гулкое пространство полупустого подвала. Настроение было прекрасным, и даже его мнение об этом мире в целом, несомненно, улучшилось. Сняв покрывало с кровати, он полюбовался картинами. Пять холстов, шестой у него.

Дэви вынул последний из конверта, прислонил к стене, а рядом выстроил остальные. Один длинный ряд работ Скарлет Ходж. Настоящее чудо.

Он отступил, любуясь полотнами. Коровы, цветы, бабочки, русалки, танцоры и городской пейзаж.

Присмотревшись, Дэви понял, что все они словно бы составляли определенную последовательность. Коровы перетекали в цветы, которые взмывали в воздух бабочками. Из общего ряда выпадал только пейзаж, которому следовало быть в начале.

Он поднял картину, чтобы перенести на нужное место, и замер.

Дом Гуднайтов.

Перед глазами пронеслась вся мебель, которую он передвинул за последнюю неделю. Свет и радость, исходившие от трех рисунков, внезапно сосредоточились в картинах Скарлет.

– Ты меня дурачишь, – сказал он вслух и поставил картину в начале ряда, наблюдая, как город переходит в деревню, море, ночное небо. Как же он сразу не заметил? Как же не понял, что все это рисовала Тильда?

Дэви почти рухнул на кровать.

«О Боже! Она мошенница и лгунья. Она водила меня за нос добрые две недели».

Никогда еще он не хотел ее сильнее.

Услышав шаги Тильды на лестнице, Дэви приподнялся, но тут же снова сел. И когда Тильда вошла, все в той же истрепанной китайской куртке, блестя огромными глазами за выпуклыми линзами очков, с крохотными рожками-завитками, стоявшими дыбом на голове, у него захватило дух.

Она хотела что-то сказать, но увидела поставленные в ряд картины и поднесла руку ко рту.

– Привет, Скарлет! – бросил ей Дэви.

А Клеа в этот момент тоже было не до веселья.

Во-первых, Мейсон совершенно не обращал на нее внимания. Напялил дурацкий парчовый жилет, в поисках которого она обшарила все магазины Колумбуса, и вел себя как инспектор манежа в цирке. Даже купил ей уродливый стул, расписанный подсолнухами и птицами. И что прикажете ей с ним делать? Клеа была готова мириться со многими недостатками мужчин, которые женились на ней, но только не с потерей достоинства. У Сирила этого достоинства было хоть отбавляй. Поневоле пожалеешь о его кончине. Останься у него деньги, другого мужа ей и желать было бы нечего.

Томас, официант, произведенный в повара, тоже вел себя как-то странно, бросая на нее сердитые взгляды поверх канапе. Он и до этого не отличался дружелюбием, хотя какого дружелюбия можно ожидать от слуги? Возможно, у него несварение желудка – все блюда были несколько жирноваты. А может, его мучает головная боль, – на эти синяки просто страшно смотреть. Собственно, ей-то все равно, но неприятно, когда тебя так разглядывают. Все время отвлекаешься.

В довершение всего откуда-то возникший Рональд попытался взять ее за руку. Господи, как же бестолковы эти мужчины!

– Не здесь, – прошипела она, оглянувшись на Мейсона, но тот, к счастью, был поглощен собственным цирком и не смотрел на нее.

– Я кое-что узнал насчет галереи, – сообщил Рональд, и ей пришлось позволить увлечь себя к столу с закусками.

– Это насчет картин Скарлет Ходж. Тут дело нечисто, – продолжал Рональд, набирая в тарелки канапе. – Их не только мало кто видел, о них вообще нет информации. Одна газетная статья, а потом – ничего. Тони Гуднайт продал шесть картин, но больше о них не упоминал.

– Скарлет Ходж умерла, – раздраженно напомнила Клеа.

– Свидетельства о смерти нет, – заявил Рональд, жуя креветку.

– И что? – Клеа снова перехватила пронзительный взгляд Томаса и угрожающе нахмурилась. «Прекратите немедленно», – мысленно приказала она ему. Дождавшись, когда с лица Томаса исчезнет зловещая гримаса, она повернулась к Рональду. – Я спрашиваю, что тут такого?!

– Если свидетельства о смерти нет, – пояснил Рональд, – значит, она не умирала.

– Она могла умереть в другом месте. Может…

– Думаю, ее вообще не существовало, – перебил Рональд. – Эти штуки с креветками просто…

– То есть как это «не существовало»?!

– Свидетельства о рождении тоже нет. Ни Гомера, ни Скарлет.

– Кто такой Гомер? – фыркнула Клеа, теряя терпение.

– Отец Скарлет. «Гуднайт-гэлери» сделала состояние на Гомере, потом вдруг переключилась на Скарлет, а через несколько месяцев о ней словно забыли. С этого времени, собственно говоря, и начинается период упадка галереи, – пояснил Рональд. – Ты была права. Что-то тут не так.

– Правда? – Впервые, с тех пор как Рональд отдал ей деньги Дэви, в глазах Клеа появилось нечто, похожее на одобрение: – Рональд, ты великолепен!

Рональд вспыхнул, мгновенно забыв о креветках.

– Клеа, я…

Она многозначительно сжала его руку:

– Узнай все, что можешь, и приходи завтра утром. В десять. Прямо ко мне в спальню.

– Обязательно, – задохнулся Рональд, чуть не уронив тарелку. – Обязательно приду, я…

Он говорил что-то еще, но Клеа, повернув голову, снова увидела Мейсона рядом с Гвен.

– Прости, Рональд, мне нужно кое с кем поговорить, – сказала она, погладив его по руке. – Увидимся завтра.

– Клеа! – обиделся Рональд.

Что же, пусть обижается. Это его проблема.

Приклеив к губам улыбку, она направилась к Мейсону. Он просто обязан сделать ей предложение к концу недели, иначе она примет меры. И если на пути встанет чертова галерея, она сумеет ее смести, пустив в ход все, что раскопает Рональд. Не поздоровится и Гвен Гуднайт.

Дэви спокойно наблюдал за окаменевшей в дверях Тильдой.

– Значит, дошло, – наконец мрачно вздохнула она.

– Просто не понимаю, почему я не увидел этого раньше, – ответил он, надеясь развеселить ее. – Тупой болван. Не заметить очевидного!

– Теперь ты знаешь. Это как с Луизой. Если только узнаешь правду, все становится очевидным.

Голос совсем тоненький. И прерывистый. Вид такой жалкий, что, похоже, ей сейчас не до его ощущений.

– Выглядишь как смерть, – отрывисто бросил он. – Перестань терзаться и иди сюда.

Тильда, вздохнув, пересекла помещение, села рядом и вытянула руки.

– Все правильно. Тащи меня в тюрьму.

Дэви завороженно уставился на тонкие запястья:

– Если это для наручников, спасибо, сейчас сбегаю и принесу, но тюрьма – не то место, куда бы я хотел притащить тебя.

– Я так и знала, что у тебя где-то есть наручники, – покачала головой Тильда. – Но и тебя разоблачили, не сомневайся. Саймон сказал Луизе, что ты работаешь на ФБР.

Дэви поперхнулся, дав себе слово непременно придушить Саймона.

Тильда бессильно уронила руки:

– А я привела тебя сюда. Вот какая из меня мошенница. Привести федерала на место собственного преступления!

Дэви слегка опомнился и решил идти напролом.

– Скажи, не в этом ли кроется причина, по которой ты говорила «нет» последние две недели?

– По крайней мере, одна из них. Я все время боялась, что проговорюсь и ты…

– И что я сделаю? Арестую тебя прямо в постели? После того как надругаюсь над тобой? Нет, пожалуй, я убью Саймона.

– Ты не подозреваешь, сколько времени я держала в себе эту тайну, – призналась Тильда, оглядывая картины.

– Знаю. Семнадцать лет. Ноты можешь расслабиться. Луиза все поняла неправильно. Мы не из ФБР, и сомневаюсь, чтобы нас с радостью туда приняли. Просто иногда нас просят выполнить кое-какие поручения, но мы не агенты. И не хватаем людей почем зря. Так что твой секрет в полной безопасности.

Тильда громко сглотнула.

– Хотелось бы уточнить: ты не собираешься сажать меня под замок?

– Да я и не смог бы: Во-первых, как я сказал, я не агент. Во-вторых, никто не подавал на тебя жалобы, так что дела никакого нет. И ты никому не нужна… то есть не нужна властям. В-третьих, мне даже не кажется, что ты нарушила закон, поскольку я не уверен, что это подделка и мошенничество, если, конечно, ты не знаешь чего-то такого, чего не знаю я.

Тильда жалобно шмыгнула носом.

– А если и знаешь, – поспешно добавил Дэви, – мне все равно. В-четвертых, я хочу тебя голую. И на случай, если ты успокоилась, полна благодарности и хочешь устроить состязание, я готов сбегать за вибратором.

– Ты хочешь меня? – поразилась Тильда.

– Да, черт меня побери. Жажду припасть к твоему искривленному рту.

Тильда потрясенно уставилась на него:

– Я думала, ты теперь и говорить со мной не станешь!

– Размечталась! – фыркнул Дэви. – Немедленно раздевайся, и, если пожелаешь, я начну читать лимерики.

Тильда положила ладонь на его руку. В странных голубых глазах светилось полнейшее бесстыдство. Губы знакомо изогнулись в улыбке, и у Дэви голова пошла кругом.

– Солнышко, первые тридцать лет своей жизни я облапошивал все, что двигалось. Где, по-твоему, ФБР меня отыскало? В церкви?

– Значит, ты тоже не святой?

– Скорее уж дьявол.

– И я могу признаться во всем, а ты…

– Матильда, – объявил Дэви, чувствуя, как маленькая нечестивая проворная ручка согревает его рукав и кровь, – скажи, что за музыкальным автоматом спрятан алмаз «Надежда», и я оттрахаю тебя до умопомрачения.

– Там нет алмаза «Надежда».

– Это то, что я и ожидал услышать, – вздохнул Дэви, переплетая ее пальцы со своими. – Неужели ты думала, будто я могу тебя выдать?

– Это было бы только справедливо. Ведь я лгала тебе.

– Нет. Такого не могло случиться, иначе это были бы не мы.

После этого Тильда так долго молчала, что Дэви наклонил голову, чтобы взглянуть ей в глаза.

– Что-то не так?

– «Мы». Знаешь, есть еще одна вещь, – Дэви покачал головой и рассмеялся.

– Ну конечно, есть! Выкладывай, Скарлет, и мы все исправим.

– Алмаз «Надежда».

Дэви повернулся и увидел, как ее губы все сильнее растягиваются в улыбке.

– Он за бутылкой водки.

Дэви приоткрыл рот в полной уверенности, что не так расслышал.

– Его трудно увидеть, потому что он такого же цвета, как водка, и, конечно, в серванте темно, но…

Ее улыбка чуть дрогнула.

– Он там. Поцелуй меня.

В мозгу Дэви произошло мгновенное короткое замыкание.

Он набросился на ее губы, вздрогнув, когда их языки соприкоснулись. Она обхватила его руками и повалилась на постель, смеясь в его рот, увлекая за собой.

– В это невозможно поверить! – крикнула она, вытягивая руки над головой. – Я свободна! Свободна!

– Ну и замечательно. – Дэви сунул трясущуюся руку под ее куртку. – Чем я могу тебе помочь? Все, что угодно. Пожалуйста.

Тильда, посмеиваясь, обняла его:

– Ты уже помог, мой Ральф, мой герой! Господи, как мне хорошо! Больше никаких секретов!

Она впилась в его тубы, скользя всем телом по его телу, и он сдерживался изо всех сил. Тильда стала расстегивать ему рубашку.

– Я могу сказать тебе все. Все! – кричала она, оглядывая полупустое белое помещение.

– Господи, да, – кивнул он, стараясь не сойти с ума, когда ее пальцы коснулись его груди. Каждая клеточка его тела кричала «возьми ее», но он не шевелился, желая убедиться и том, что на этот раз все будет правильно.

– Я подделала первую картину в двенадцать лет, – сообщила она, все еще расстегивая пуговицы. – Да что это за рубашка такая?

Дэви стащил злополучную рубашку через голову и со свистом втянул в себя воздух, когда она лизнула его грудь.

– Говори еще, – попросил он, принимаясь за скользкие узлы ее куртки. На этот раз между ними будет все так, как надо.

– Когда мне было пятнадцать, папа продал подделанного мной Моне. – Она стянула куртку через голову как раз в тот момент, когда он принялся за второй узел. – Твоя очередь.

– Я играл в три листика в воскресной школе.

Дэви сорвал с нее майку, оставив в черном лифчике. Она была более округлой, чем он помнил, и более страстной, чем он мог представить.

– Еще, – потребовала Тильда.

– Когда учительница меня поймала, я сказал, что делал это ради Господа нашего, и она дала мне золотую звездочку.

Он уставился на нее, пухленькую, розовую, в черных кружевах, но когда протянул руку, она отстранилась.

– Обмани меня.

– Утром я все еще буду тебя уважать.

Тильда засмеялась, и он подался вперед, но она снова отодвинулась.

– Обмани меня.

Именно так. Обмани. Сначала улыбка, потом «да». Дэви поцеловал ее в шею, слегка укусил, и она затаила дыхание.

– Еще? – прошептал он.

– Да!

Он укусил чуть сильнее, и она затрепетала под ним, вцепившись в его плечи.

«Я хочу тебя сейчас», – твердил он про себя, но ведь она пожелала быть обманутой. Что дальше?

«Думай».

Правильно, заставь ее почувствовать свое превосходство над тобой.

Дэви взглянул в ее прекрасное, искривленное гримасой лицо.

«Богу известно, что это так и есть».

– Поверить не могу, что ты так ловко меня провела. Ты просто потрясающа!

Она таяла в его объятиях, дыша все чаще, и он накрыл ладонью упругое тепло ее груди и ощутил, как она набухла. Тильда тихо охнула.

– Астма? – встревожился он, но она покачала головой, сказала «ты» и прижалась к нему. Волна вожделения накрыла Дэви с головой и отсекла все, кроме нее.

– Это и есть оно? – шепнула Тильда ему на ухо. – Твой трюк?

Он вдохнул запах корицы и поцеловал ее плечо. Ее пальцы скользили по его груди, и Дэви тряхнул головой, чтобы прояснить мозги.

«Ну же, говори, – велел он себе. – Улыбка, «да», превосходство…»

– Остального не помню, – честно признался он. – Ты лишаешь меня разума, Скарлет.

Она просияла:

– Проси все, что пожелаешь, но заставь меня думать, будто ты делаешь мне одолжение.

– Да, – выдохнул Дэви. – Спасибо Господу за то, что ты к тому же еще и подслушиваешь за дверью!

Тильда провела рукой по его животу, и он снова потерял нить беседы.

– Итак, Ральф, что ты собираешься сделать со мной? – спросила она.

– Селеста, – пролепетал он, отчаянно пытаясь придумать что-то стоящее. Хоть что-нибудь.

– Да, Ральф?

Она поцеловала его, и он снова затерялся в ней, а потом ее рука двинулась ниже, и вдохновение наконец посетило Дэви. Немного отстранившись, он строго нахмурился:

– Селеста, ради тебя…

Она улыбнулась знакомой кривой улыбкой, и комната расплылась перед глазами.

– …и исключительно по доброте душевной…

Тильда прижалась теснее: полные губы всего в нескольких миллиметрах от его рта…

– …я собираюсь излечить тебя от пристрастия к вибратору.

– Спаси меня! – взмолилась Тильда, и Дэви придвинулся, чтобы завладеть ее ртом и всем остальным тоже.

Гвен, слегка улыбаясь, наблюдала, как Клеа старается увести Мейсона. До закрытия галереи еще оставалось время, но приглашенные уже потихоньку расходились. Надин выглядела усталой, но счастливой, что было неудивительно, поскольку сегодня она трудилась не покладая рук. Даже Стив казался на удивление довольным. Растянувшись на обвитом змеями кресле, он поджидал, когда очередной посетитель подойдет, чтобы погладить его и угостить лакомым кусочком. Луиза благополучно убралась в клуб, где пела дуэтом с Эндрю. Тильда получила последнюю Скарлет.

«Все хорошо. Все в порядке. Прекрасная ночь», – мысленно убеждала себя Гвен.

Почему же у нее чешутся руки огреть кого-нибудь стулом с голубыми броненосцами?

– Здоровски, правда? – взволнованно спросила Надин, успевшая подхватить Стива на руки. – Я бы еще тут побыла, но завтра тоже работы полно.

– Да, повезло нам. Столько всего продано. А как Стив?

– В полном восторге. Люди то и дело подходили, гладили его, величали «Стивом Гуднайтом», повторяли, что он хороший пес, а репортер из «Диспэтч» даже сфотографировал его. Он рожден быть галерейным псом, правда, малыш?

Стив со своим бесконечным терпением спокойно слушал.

– И он никого не укусил, – продолжала Надин. – Даже не попытался поиметь Ариадну, когда Доркас принесла ее вниз. Они сидели в кресле вместе и казались такими милыми. Правда, один раз Ариадна все-таки стукнула его лапой. Но даже тогда он не убежал.

– Хороший мальчик Стив, – похвалила Гвен, и Стив вздохнул.

– Пойду выведу его, прежде чем отправить наверх. А где тетя Тильда?

– Она вернулась. Должно быть, уже в постели.

В открывшуюся дверь галереи влетел взбудораженный Мейсон.

– Могу я поговорить с тобой, Гвенни?

– Конечно, – кивнула Гвен, взмолившись про себя, чтобы Господь дал ей возможность поскорее убраться отсюда.

Надин выразительно закатила глаза за спиной Мейсона и повела Стива на прогулку.

Мейсон кивнул ей вслед:

– Такая хорошая девочка! Правда, сегодня она была немного чересчур предприимчивой, ты не находишь?

«Надин сегодня превзошла себя», – подумала Гвен, а вслух сказала:

– Она Гуднайт. А Гуднайты не отступают.

– Я прекрасно провел время.

– Очень рада, – кивнула Гвен, стараясь быть вежливой. Мейсон такой милый.

– Хотелось бы, чтобы впереди было много таких чудесных вечеров, – продолжал Мейсон, неуклюже пытаясь дотянуться до руки Гвен через стойку.

– Вот как? – пробормотала Гвен.

– Обожаю этот дом. И сегодня я понял, что мое место здесь. Позволь мне заменить Тони и позаботиться о тебе.

– Вот как? – повторила Гвен. – Но… видишь ли, у меня все хорошо. У меня семья.

– Это другое, – возразил Мейсон, наклонившись ближе. Впусти меня в свою жизнь, Гвенни. Клянусь, тебе больше никогда не придется думать о деньгах.

– Э… – промямлила Гвен, оглядываясь. – А где Клеа?

– В машине. У нас с нею все кончено, да ничего особенного и не было. После смерти ее мужа я пару раз выводил ее в общество, только из сострадания. И вовсе не собирался…

– Мейсон! – воскликнула Гвен, отступая. – Ты вовсе не должен рассказывать мне все это.

– Должен, – заупрямился Мейсон. – Я хочу, чтобы ты поняла: обстоятельства сложились так, что мы оказались вместе, но это временно.

– Послушай, Мейсон… – начала Гвен.

– Но она не ты, – токовал Мейсон, – и, говоря по правде, я начинаю думать, что она даже не такая, какой старается казаться. Мне все чаще приходит на ум, что она могла убить Сирила.

– Неужели? – вставила Гвен, подумав, что Клеа вот-вот понадобится адвокат.

– Конечно, я знаю, что связь с Клеа меня не красит, – продолжал Мейсон. – И понимаю, что я не Тони.

– Собственно говоря, это вряд ли можно считать недостатком, – вздохнула Гвен.

Мейсон подался вперед и поцеловал ее.

Поцелуй неожиданно оказался просто восхитительным, и Гвен так удивилась, что ответила на него, чего уже давно не делала. Ей вдруг стало тепло и хорошо, и она вспомнила, что уже сто лет не целовалась.

Мейсон отстранился, улыбнулся, как всегда нежно, и сказал: «Я так давно хотел этого», а она подумала: «Он не Тони»… но Тони был пончиком, и только подумайте, до чего довел ее, а Форд оказался киллером. Нет, больше никаких пончиков, никаких пончиков…

– Так сделай это еще раз, – сказала она и поцеловала его. «Булочки. Это лучше, чем страсть. Намного», – вертелось в ее голове.

Когда Мейсон неохотно ушел, пообещав приехать завтра, вернулась Надин.

– Этот человек поцеловал тебя, – обвинила она.

– Да. Он хочет помочь нам управлять галереей.

«И еще много чего».

– Нет, – очень убежденно проговорила Надин. В дверях замаячил Итан.

– Что? – не поняла Гвен.

– Нет, – повторила Надин. – Галереей управляем мы. Никаких чужаков. Только семья.

Гвен только руками развела, потрясенная такой самоуверенностью.

– Ты же позволяешь Итану помогать!

– Итан – тоже член семьи, – объявила Надин, и Итан растерянно посмотрел на нее. – Он как Дэви.

– Дэви? Солнышко, Дэви в любой момент может уехать.

– Нет. Он останется и женится на тете Тильде, и они будут управлять галереей, пока я не окончу колледж. А потом они могут отойти от дел, и я займу их место. Неплохая карьера, верно?

Гвен осторожно присела на край стола:

– Надин, милая, деточка, твоя тетя ненавидит галерею и любит свои фрески, а это означает, что она всегда в разъездах. А Дэви – типичный пончик. Не думаю, что они все еще… э-э… встречаются.

– Иногда взрослые бывают так слепы, – покачала головой Надин.

– Только взрослые? – усмехнулась Гвен, поглядывая на Итана. – Боюсь, ты сама немного близорука.

Итан круто развернулся и вышел в галерею.

– Я все вижу, – заверила Надин.

– Итан без ума от тебя.

– Знаю.

– И относится к тебе совсем не по-братски.

– Знаю.

– И?! – не выдержала Гвен.

– Не понимаю, – нахмурилась Надин. – Просто мое сердце не замирает, когда он рядом. А ты? Ты понимаешь?

Гвен подумала о Мейсоне.

– Понимаю.

– А если я попытаюсь выяснить, и окажется, что того самого и нет, что мне тогда делать? Он мой лучший друг. Я не могу его потерять. А если солгу и попытаюсь притвориться, он догадается, потому что знает меня лучше всех на свете. Вот уже десять лет, как мы дружим.

– Да-а, – протянула Гвен. – Какой-то смысл в этом есть.

– А насчет Тильды ты ошибаешься. Дэви способен ее рассмешить. Я уже не помню, когда в последний раз слышала ее смех, но он ее смешит.

– Ты права. Но серьезные отношения основаны не только на смехе.

– Зато это хорошее начало, – отпарировала Надин. – Они честны друг с другом. Честны и откровенны. Родные люди.

– Совершенно чужие люди. Твоей тете Тильде есть что скрывать, а Дэви тоже не мальчик из церковного хора.

– Я вижу то, что вижу, – не отступала Надин. – И не думаю, что тебе следует целоваться с мистером Фиппсом.

– Ну-ну, бабушкам тоже позволено встречаться с мужчинами, – раздраженно напомнила Гвен, уходя в офис. Внучка последовала за ней.

– Какая жалость, что мистер Форд оказался киллером.

– Надин, ты не можешь знать этого наверняка, – устало ответила Твен, морщась от вернувшейся головной боли. – И вообще я иду спать.

– Может, он убивал только тех, кто этого заслуживает? – предположила Надин. – Вроде Джона Кьюсака в «Поворотном моменте». И вершил праведный суд.

– Доброй ночи, Надин, – вздохнула Гвен, открывая дверь, – и оцепенела.

На пороге стоял едва вмещавшийся в проем Форд.

– Прошу прощения. Ну, как все прошло?

Надин, тихо ойкнув, растаяла в галерее.

– Неплохо, – кивнула Гвен, стараясь дышать ровно.

– С улицы все выглядело прекрасно. Когда я ушел. Через окно.

– Вот как? Спасибо.

– Хорошо мы поработали. Такая чистота.

– Спасибо, – повторила Гвен, кивая как идиотка.

– Спокойной ночи, – сказал Форд.

– Спокойной ночи.

Форд пошел к себе.

«Сейчас я грохнусь в обморок. Дыши, ради Бога, дыши!» Какая же она дура! Мейсон поцеловал ее, и ничего не случилось, а стоило Форду показаться в дверях, как она задыхается.

– Как считаешь, он слышал, что я говорила? – поинтересовалась вернувшаяся Надин.

– Он слышит все. А теперь я иду спать. Если передумаешь насчет Итана, не занимайся сексом на офисном диване.

– Угу, и не стану засовывать бобы в нос, – разозлилась Надин.

Гвен отвернулась от нее и направилась к себе, чтобы ни о чем больше не думать.

Тильда, дрыгнув ногами, сбросила джинсы и, голая, подкатилась к Дэви, тоже успевшему растерять остатки одежды.

– Это еще не все, – выдохнула она, чувствуя жар его тела. Она не могла насытиться близостью, ей хотелось вползти в него, спрятаться, остаться в нем навсегда.

– Господи, да, – шепнул Дэви, сжимая ее крепче.

– Я имею в виду – обо мне. – Тильда закрыла глаза, ощущая скольжение его тела по своему, давление его пальцев на свои бедра, желая его всего, горячего и неутомимого, в себе, и как можно скорее. – Мне нужно рассказать еще кое о чем.

– Говори. – Дэви наклонил голову.

– Мой дед продал Писарро в Метрополитен-музей. – Она охнула, когда он припал к ее груди и захватил губами сосок. – Картина была написана при жизни самого Писарро. – Тильда зарылась пальцами в его волосы и выгнулась, чтобы унять бурление в крови. – Ее написал мой прадед. Прекрасная копия.

Дэви поцеловал ее в шею.

– Мой дед продавал Бруклинский мост на металлолом, – прошептал он. – Трижды.

Он провел языком по хрупкой ключице.

– Мой прапрадед обвел вокруг пальца Лувр, – призналась Тильда, позволив руке отправиться в путешествие в южном направлении. Дэви вздрогнул. – Теперь там тоже висит Гуднайт.

Она нашла его, твердого, набухшего, и стала гладить, пока Дэви не поймал ее руку.

– Прекрати! – задохнулся он. – Иначе все будет завершено еще до конца моего срока.

– У тебя такой большой срок?

Она поцеловала его и отпрянула, не коснувшись языком языка.

– Нет. Это у тебя такая горячая ладонь. – Он сунул руку между ее бедер. – Кажется, я помню. Бывал здесь раньше. – Его палец проник внутрь, и она вскрикнула.

– Мой прадед выманил у Вандербильта железную дорогу, – прошептал он ей на ухо. – Иисусе, Тильда…

– Знаю. Знаю. – Она закрыла глаза, закусила губу и отдалась жару, который он пробуждал в ней. – Слушай меня. – Упоенно раскачиваясь, она дышала в одном ритме с движением его руки. – Слушай меня. Слушай меня. Моя семья подделывала картины уже… О Господи, трахни наконец меня!

Дэви лег между ее бедер, и она снова выгнулась, чтобы встретить его, и он скользнул в нее, быстро, резко, заставив вопить, задыхаться и кусать его плечо, пока он держал ее, входя все глубже. Горячий вал накрыл ее с головой, и она взлетела на гребне, лихорадочно ловя ритм.

– О Боже, как хорошо! Не останавливайся! Только не останавливайся! – Тильда двигалась в унисон с ним, ощущая, как нарастает напряжение, купаясь в горячечном жару. – Я тоже подделываю картины, – шептала она, а он сжимал ее все крепче. – Моя… семья… занималась этим… четыре века… – Дэви прикусил мочку ее уха, и она задрожала. – Мы были мошенниками… целую вечность.

Он приподнялся над ней, вонзаясь еще резче, заставив ее охнуть. И улыбнулся, возбужденно блестя глазами.

– Матильда, моя бабка была цыганкой. Мы украли гвозди из распятия Христова. Попробуй теперь взять верх!

Она подняла бедра, чтобы вобрать его в себя, толкнула на спину, оседлала и зажмурилась, когда он наполнил ее до отказа, впиваясь пальцами в бедра.

– Я была Скарлет, – прошептала она, укачивая их обоих до состояния беспамятства, ощущая его всего своим разгоряченным, трепетным телом. – Моя мать была Гомером. Бабушка подделывала Кассатт. Прабабушка…

– Какое счастье, что вас было много, – заметил Дэви, стискивая ее еще сильнее.

– Моя прабабушка, – повторила Тильда, судорожно сжимая внутренние мышцы, и замерла, наслаждаясь напряжением, зная, что вот-вот из горла вырвется вопль. «О, вот это настоящее», – подумала она, глядя на Дэви, державшего ее так, словно он вообще не намеревался отпускать.

– Только не говори, что прабабуленька была чиста, как снег, – выдавил Дэви, тяжело дыша. – Я надеялся, что за тобой – века и века.

Тильда медленно наклонилась, чувствуя, как кровь угрожающе сгущается в жилах, и поцеловала его, жадно и крепко.

– Моя прабабка Матильда, – прошептала она, начиная двигаться, – продала поддельного Ван Гога самому Муссолини.

– Умная женщина, – одобрил Дэви, наблюдая за ней.

– Это была плохая подделка, – пояснила она, приближаясь к финалу.

Он выгнулся, и она задохнулась, когда он достиг самой сердцевины жидкого пламени.

– Это была ужасная подделка. – Она снова вздохнула, не сводя с него глаз. Не вытирая выступившего на лбу пота. – Всякий мог понять, что это подделка.

«Вот оно, – подумала она, едва он шевельнулся, – сейчас. Он, должно быть, сошел с ума».

Дэви снова пошевелился, стараясь добраться до ее губ.

– Вы с ней похожи?

– Да, – кивнула она, полузакрыв глаза. «Почти… почти. Вот. Вот оно».

Он подался вверх, заставив ее вскрикнуть.

– Она была голой, когда продавала ему картину?

– Да, – ответила Тильда, захлебываясь от жара. – Да.

– Я бы тоже ее купил.

Дэви ловко перекатился, подмяв ее под себя, и Тильда в исступлении вонзила в его спину ногти и впилась зубами в плечо, смятая нарастающими спазмами, цепляясь за него, пытаясь поглотить, растерзать, овладеть, отнять все, чем он обладал, все, что захватил у нее. И это длилось, длилось и длилось.

Придя в себя, Тильда ощутила его содрогания и поняла, что он тоже кончил, что держится за нее, как утопающий за соломинку, и что ей безразлично все на свете, кроме одного: она должна снова получить его и как можно скорее.

– Иисусе, – выговорил наконец Дэви, все еще пытаясь отдышаться.

– Я хочу сделать это еще раз, – объявила Тильда между вздохами и стонами.

– Да. – Дэви коснулся губами ее шеи. – Я тоже. Может, как-нибудь на той неделе?

– Это было так хорошо, – улыбнулась Тильда, вытягиваясь под ним. – О Боже, это было просто здорово.

– Я уже говорил тебе, как счастлив… знакомиться с твоей семьей? Надеюсь, у тебя тысячи родственников. – Он яростно поцеловал ее. – Ты неотразима, Скарлет.

– Неплоха, – скромно поправила Тильда.

– Мировой класс, – возразил Дэви, уронив голову в ложбинку между ее ключицами. – Думаю, ты оставила на мне свои метки.

Тильде наконец удалось выровнять дыхание.

– Думаю, ты тоже.

– Это для того, чтобы я смог найти дорогу назад. Черт, как же ты хороша.

– О, прекрати. – Тильда подняла бедра, чтобы он скатился с нее, и проворно последовала за ним, стараясь сохранить тепло. – Можно подумать, ты прежде не занимался сексом.

Она лизнула ему ухо, настолько завороженная его телом, что мечтала только об одном – оседлать его и пуститься вскачь.

– Но не таким, – заверил Дэви, и она подняла голову, чтобы взглянуть на него. – Не с привкусом истинного безумия. Обычно при этом я не боюсь за свою жизнь, но…

– Ах, вот как? – ухмыльнулась Тильда, измученная и торжествующая. – Что же, спасибо. Очень мило с твоей стороны.

Он рассмеялся и привлек ее к себе.

– Может, нам не следует торопиться? Существует столько вещей, которые мы могли бы сделать, и до которых просто дело не дошло.

– Правда? – оживилась Тильда. Впервые непознанное казалось ей манящим и интересным, а не зловещим и опасным. – Скажи, что, например? Я вдруг обнаружила в себе неожиданную широту взглядов. – Не дождавшись ответа, она приподнялась на локте и увидела его хмурое лицо. – Что?

– Значит, вот оно в чем дело. Вот что с самого начала было не так. Все это время ты смертельно боялась, что я узнаю. – Дэви обвел рукой подвал, – Об этом.

– Да, – призналась Тильда. – Господи, какое облегчение! Но только никому не говори. Даже Саймону. Обещаешь?

– Хорошо, обещаю. Но почему?

Тильда подумала о Скарлет, о позоре, об ужасе разоблачения, и счастливое сияние померкло. Но Дэви быстро прижал ее к себе.

– Не важно, забудь о моем вопросе, но только, пожалуйста, не смотри так!

Но она продолжала хмуриться, и он придавил ее своим телом к матрацу и стал целовать.

– Только не говори, – прошептала Тильда едва слышно, и он сказал: «Никогда» – и целовал ее, пока она не расслабилась.

– Все в порядке. – Она снова прижалась к нему. – Все хорошо.

– Лучше, чем хорошо, – выдохнул Дэви, не отпуская ее. – Ты…

– Что? – спросила Тильда, почувствовав, что он смотрит мимо нее, на ряд картин вдоль стены. – Что?

– Они – это ты. Все тона. И свет, и гнев, и секс. Они – это ты.

Она всмотрелась в картины, пытаясь понять, что он в них видит, рассмотреть без боли и угрызений совести. Они были прекрасны. Полны смеха, страсти и радости.

– Боже. Ты изумительна, – прошептал он, не сводя взгляда с картин.

– Правда? – покраснела Тильда, чувствуя, как внутри рушится что-то твердое и заскорузлое.

Дэви, улыбаясь, повернулся к ней.

– Скарлет, – протянул он, смакуя ее имя, словно пробуя его на вкус. – Матильда Скарлет Гуднайт. Ее работа.

И нежно поцеловал ее.

«Я люблю тебя», – призналась про себя Тильда и ответила на поцелуй, обнаженная и бесстыдная.