Зельма вернулась к себе в комнату — сын мирно спал на соломенном тюфяке. Женщина присела к ребёнку.

— Проснись, моё солнышко… Проснись… — произнесла она и поцеловала Вульфа в щёку.

Мальчик причмокнул и открыл глаза.

— Мама?..

— Вставай, нам нужно покинуть замок…

— Зачем?.. Я спать хочу… — ответил заспанный Вульф.

— Мы незаметно покинем замок и отправимся к господину магистру, твоему отцу, — тотчас с ходу придумала Зельма.

Мальчик широко распахнул глаза.

— Да?! Тогда я возьму с собой кинжал и заколю им дикаря!

— Бери всё, что хочешь… — ответила Зельма, собирая вещи в кожаную сумку. Не забыла она прихватить и украшения, которые подарил ей Хогерфест. За годы пребывания в замке, женщине удалось скопить немного денег на чёрный день. И вот теперь он настал.

Тем временем Вульф оделся и опоясался кинжалом, подарком магистра. Мать взглянула на него, прижала к груди и поцеловала.

— Возьми с собой тёплую куртку, — велела она. — Ночи ещё холодные.

Мальчик послушно надел шерстяную куртку, подбитую беличьим мехом. На боку у Вульфа виднелся кинжал, который при его небольшом росте смотрелся, подобно мечу.

— Теперь мы потихоньку выберемся из замка, пока все спят. Никто не должен нас видеть — это такая игра… Понимаешь…

Вульф кивнул.

— Как в пряталки…

Зельма и Вульф незаметно вышли из комнаты, благо она находилась подле кухни. Женщина осторожно заглянула в кухню — повара стали прямо на полу подле очага. Посреди помещения развалилась толстая посудомойка. Зельма решила, что через это помещение идти нельзя — небезопасно, вдруг кто-нибудь проснётся из челяди. Она увлекла сына дальше по длинному сумрачному коридору, миновала отхожее место.

«Пожалуй, здесь никого нет…» — мысленно решила она.

Зельма отворила засов двери, через которую золотари выносили горшки. На заднем дворе царил невыносимый смрад — его источали не убранные в течение нескольких дней пищевые отходы. Но сейчас Зельму это волновало меньше всего. Она осмотрелась — лишь отблески луны освещали окрестность. Быстро сориентировавшись, она вместе с сыном миновала задний двор и оказалась подле конюшни, где содержались лошади, предназначенные для хозяйственных работ.

Зельма знала, что местный конюший, пьянчуга, добрый малый — питомцев своих любил. Но содержал их не всегда надлежащим образом, за что часто получал нагоняй от управителя замка. Вечером он обычно выпивал пинту другую пива, орал непотребные песни, после чего падал замертво подле лошадей. Зельма не ошиблась — в конюшне раздавался раскатистый храп.

Женщина отвязала самого спокойно коня по кличке Фетсак (что означает Толстяк), любимца конюшего, обмотала ему копыта найденной тут же ветошью. Конюший часто выезжал на Фетсаке из замка в случае хозяйственной необходимости. Упряжь и седло всегда были у него под рукой.

Женщина, хорошо ориентируясь в темноте, на ощупь нашла их и запрягла Фетсака. Тот вёл себя спокойно, не сопротивлялся.

— Мы поедем на этой большой лошади? — удивился Вульф.

— Да… — подтвердила Зельма. — Но говори тише, а то разбудишь конюшего…

Женщина подхватила мальчика и усадила в седло.

— Держись крепко на гриву коня… — велела она.

Сама же взяла Фетсака под уздцы и вывела его из конюшни. Зельма направилась к небольшим дальним хозяйственным воротам, за которыми располагалась городская свалка.

Беглецы бесшумно приблизилась к ним. Оба стража спали крепким сном, пользуясь тем, что хозяин в походе и некому будет взгреть их за нерадение к своим обязанностям.

Зельма привела механизм ворот в движение — он издал истошный скрип. Зельма внутренне сжалась, опасаясь, что стражи задержат её и станут задавать ненужные вопросы.

Так и случилось, один из стражей «продрал» глаза и, смачно зевнув, спросил:

— Кого там ещё нелёгкая принесла в такой-то неурочный час?

Зельма приказала сыну молчать, а сама отошла чуть поодаль. Проснувшийся страж приближался к ней.

— Эй, я тебя вижу… — окликнул он беглянку.

— Это я Зельма… — откликнулась женщина, сделала молниеносный рывок к лошади и выхватила кинжал из ножен сына.

— Зельма?! — удивился страж. — Что ты тут делаешь?

— Подойди и я скажу тебе…

Страж доверчиво приблизился — Зельма среагировала мгновенно и кинжал, подарок магистра, пронзил ему горло. Страж осел, захлёбываясь кровью.

Женщина нагнулась над поверженным стражем, выдернув кинжал. Она отёрла кровь о плащ мёртвеца.

— Мама, ты убила его? — спокойно отреагировал Вульф.

— Да, сынок… Этот человек мешал нам встретиться с магистром.

Тем временем ворота почти отворились, оглашая окрестность звуком проржавевших от времени механизмов. Подле ворот появился второй страж, неохотно покинувший ночное убежище.

— Эй, Ситер, ты где? Что происходит?

— Он здесь… — откликнулась Зельма, выйдя вперёд, так чтобы второй страж увидел её, но не заметил убитого сотоварища.

— Женщина? Ты кто — шлюха? А кто с тобой?..

— Два медных меркула и я твоя… — произнесла Зельма. — Начнём прямо сейчас.

Страж встрепенулся — в отблеске полной луны женщина показалась ему знакомой и привлекательной.

— Мне кажется — я тебя видел. — Сказал второй страж и приблизился к Зельме. Это были его последние слова при жизни.

Женщина хладнокровно отёрла кинжал от крови и протянула сыну.

— Убери в ножны и никому не говори, что здесь случилось.

— Хорошо, мама. Но когда я вырасту, я сам буду убивать твоих врагов.

— Так и будет сынок…

Зельма ловко села в седло и пустила Фетсака неспешной рысью, покинув пределы замка. Путь её проходил через внешний город, также окружённый стеной. Но здесь её никто не знал и женщина, дав заспанному стражу несколько медных меркулов, беспрепятственно покинула город.

Сначала она направила коня к мосту, связующему берега Альбы, что располагалась ниже по течению. Но мост охранялся с обеих сторон. Поэтому Зельма миновала его и, проехав ещё пол-лиги, решила переправиться вброд, о котором слышала от конюшего-саксонца.

Она разделась, оставшись в одной только нижней рубахе, сложив вещи в кожаную сумку, которую повесила на плечо сыну.

— Держись крепко… — велела она. — Не бойся, мы переправимся на другой берег.

Но Вульф и не думал бояться. Напротив, ночное приключение его захватило полностью. Он цепко держался за гриву Фетсака.

— Вперёд… Вперёд моя лошадка… — подбадривал мальчик.

Затем Зельма взяла Фетсака под узды и вошла с ним в реку. Холодная вода впилась тысячью игл в её тело. Но казалось, Зельма и не замечает этого. Фетсак фыркнул и послушно поплыл рядом с хозяйкой.

Вульф молчал, крепко вцепившись обеими руками в длинную лохматую гриву коня. Он уже предвкушал, как расскажет магистру и Курту Саксонскому о пережитом приключении. Правда, не скажет, что мама убила двух стражей. Ведь она запретила говорить об этом.

Фетсак и беглецы благополучно преодолели Альбу, и вышли на берег. Зельма сняла мокрую рубашку, бросила её в кусты и переоделась во всё сухое.

— Всё — теперь я снова Ладомира! Зельмы больше нет!

Вульф удивлённо спросил:

— Мама, разве у тебя два имени?

— Да, сынок, также как и у тебя. Твоё настоящее имя Мечеслав!

Мальчик удивился.

— Мечеслав? На языке венедов, которому ты меня учила, это означает славный мечом или доблестный воин.

— Всё правильно сынок, ты — будущий доблестный воин. — Подтвердила женщина. — А теперь отправимся в путь.

Ладомира села в седло и пятками пришпорила коня. Ей хотелось поскорее покинуть земли саксонцев. Впереди её ждала неизвестность…

Фетсак спокойно ступал по земле, неся на своей спине ценную ношу, — Ладомиру и Мечеслава. До слуха женщины донёсся звон церковный колоколов, возвестивший о повечерии.

«Рассвет ещё не скоро… — подумала Ладомира и успокоилась. — Куда мне ехать?.. Старгард наверняка осаждён фон Линсбургом… Может лесами отправиться в Щецин?.. Денег хватит, чтобы обзавестись хозяйством, а там буду уповать на помощь Матери Сыра-Земли…»

Мечеслав, утомлённый приключением, заснул, прижавшись к матери. Женщина невольно перебирала в памяти годы, проведённые в Хаммабурге. И уже в который раз пыталась разобраться в своих чувствах. Перед глазами стоял образ Фридриха фон Хогерфеста…

Неожиданно женщина поняла: всё в прошлом. Она, наконец, свободна. Чувство лёгкости наполнило её душу, и она потихоньку запела песню, которую в далёком детстве слышала от матери.

Покуда Фетсак неспешно пробирался сквозь лес, стая волколаков во главе с матёрым вожаком неумолимо приближалась к Анвельтбургу, новой саксонской колонии на земле венедов.

Тем временем, ни о чём не подозревавшая Ладомира, продолжая напевать, правила Фетсаком. До колонии оставалось ещё немного. Там, где она намеревалась выехать из леса, минуя Анвельтбург, проходила граница между славянскими и саксонскими землями. И под покровом ночи дозорные со сторожевых башен её не заметят.

Женщина услыхала запах человеческого жилья — саксонская колония осталась в стороне. Она уверенной рукой направила Фетсака к тракту, ведшему уже в направлении Старгарда, — лес расступился. Фетсак ступил на сухую грунтовую дорогу. Женщина намеревалась передвигаться по нему до рассвета, а затем, завидев силы ландкомтура фон Линсбурга, снова скрыться в лесах. И далее пробираться к Щецину, куда крестоносцы ещё не добрались.

Пройдя немного, Фетсак встал, навострил уши и захрапел.

Ладомира пятками ударила его по бокам.

— Вперёд, Фетсак! Вперёд! Ну что же ты встал?!

Конь недовольно фыркнул, мотнул головой.

Неожиданно раздался вой волков — Фетсак громко заржал и рванул вперёд. Ладомира цепко держала поводья правой рукой, левой же прижимая к себе спящего сына. От бешеной скачки мальчик проснулся.

— Мама… Мама… Что случилось?.. — недоумевал он.

— Не бойся, сынок… Это просто волки… Вперёд, Фетсак! Вперёд! — кричала насмерть перепуганная Ладомира, пытаясь уйти от погони.

Дальше события развивались, как в видении вёльфы Астрид.

Всадницу, чуть поодаль, вдоль кромки леса, преследовали волколаки. Среди них выделялся старый матёрый волколак с рваным правым ухом. Он, задыхаясь, тяжело бежал. Волколак собрал последние силы и совершил мощный прыжок на лошадь и сбил её с ног. Та завалилась на бок — женщина потеряла сознание, продолжая прижимать к себе сына.

Ребёнок освободился из цепких материнских объятий.

— Мама… Мама… Вставай… — всхлипывал перепуганный ребёнок, пытаясь растормошить мать и вытащить её из-под Фетсака. Но тщетно…

Матёрый волколак стоял чуть поодаль, словно чего-то выжидал. Мечеслав обнажил клинок и, выставив его перед собой, в страхе возопил, обращаясь к оборотню:

— Я убью тебя! Убью!

Однако волколак не спешил напасть на ребёнка. Неожиданно обезумевшая от страха лошадь нашла-таки в себе силы подняться и унести прочь бесчувственную женщину, зацепившуюся ногой за стремя.

— Мама! Мама! — кричал ей вслед мальчик.

Старый матёрый волколак с рваным ухом издал протяжный вой — ему тотчас ответили собраться, остававшиеся под покровом леса. Неожиданно матёрый оборотень прыгнул прямо на Мечеслава — выставленный вперёд клинок поразил зверя прямо в горло.

Волколак, издавая предсмертные хрипы, придавил мальчика к земле. Горячая кровь животного омыла человеческое дитя и попало ему в рот. Ребёнок жадно пил волчью кровь, словно пытаясь утолить многолетнюю жажду.

Волколаки снова издали дружный вой и всё стихло вокруг — Кнуд повёл их к Старгарду, где вот уже несколько дней кряду не стихало сражение. Волколаки решили не ввязываться в открытый бой — пять лет назад они понесли огромные потери при Велегоше, но действовать исподволь, молниеносными набегами терзая саксонцев.

Над поверженным матёрым волколаком пролетела невесть откуда взявшаяся серая кукша…

* * *

Маленькая кукша приземлилась на площадь у Чертога Ирия священного города Радогоша. Несколько мгновений спустя, вокруг птички заклубился серебристый туман, затем возникло свечение. Когда туман рассеялся — на площади стояла Сирин в облике женщины.

На протяжении последних пяти лет Сирин цепко наблюдала за Ладомирой и её сыном. С того самого момента, когда Мечеслав был зачат в праздник Купалы и до того момента, как мальчик сразил волка.

Сирин прекрасно понимала: ребёнок не смог бы противостоять матёрому волколаку. Значит, оборотень сознательно пошёл на смерть. Но почему?

Она видела, как мальчик заглатывал кровь оборотня. Что с ним случится теперь? Он станет волколаком? Или просто обретёт волчье чутьё?

На все эти вопросы у Сирин не было ответов. Своими опасениями она решила поделиться с Мокошью, надеясь, что способности ирийки к предвиденью хоть как-то объяснят последние события.

Однако покуда Сирин наблюдала за жизнью Ладомиры и Мечеслава в Хаммабурге, Радогош почти опустел. Ирийцы покинули его, устремившись в облике простых людей в Велегош и Старгард, дабы сражаться плечом к плечу с бодричами и лютичами против саксонцев.

В родовом чертоге оставались лишь Мать Сыра-Земля, Мокошь, Велес да престарелый Триглав. Да ещё седовласый Авсень бродил по городу. Своих роскошных коней он отправил в дар князю Калегасту. И теперь скучал без своих любимцев. Чертог Перуна и вовсе опустел.

Гамаюн лишь изредка прилетала в Радогош, дабы доложить Триглаву о событиях на поле брани. Военные новшества, принятые на вооружение саксонцами и славянами, лишь ужесточили ход сражений. События развивались с переменным успехом. Однако Велегош и Старгард не сдавались саксонцам, оказывая ожесточённое сопротивление.

* * *

Утро в замке Хаммабург началось, как обычно. На рассвете пробудилась челядь и, перекусив вчерашними лепёшками, тотчас принялась за свои обязанности.

На кухне закипела работа. Когда же поварята понесли пищевые отходы на задний двор, то заметили беспокойство конюшего — пропал его любимец Фетсак.

Юные поварята уже намеревались уходить, когда со стороны хозяйственных ворот раздались крики. Они тотчас помчались туда и увидели, что вокруг окровавленных стражей уже собралась толпа любопытных, проникшая извне через распахнутые ворота.

Поварята вознесли молитву Логосу и со всех ног помчались в замок, дабы доложить обо всём управителю. Тот же в отсутствии магистра отвечал головой за поддержание порядка в замке.

Управитель, вооружившись на всякий случай арбалетом, помчался к месту происшествия. К своему вящему удивлению командира замковой стражи он не увидел. И потому сам приказал стражникам разогнать любопытную толпу, убрать трупы и выставить охрану подле ворот.

Случай, по мнению управителя, произошёл из ряда вон выходящий. Кто-то, по его мнению, тайно покинул замок. Может быть, грабитель?

Управитель тотчас поспешил обратно в замок и приказал собрать всю прислугу, чтобы учинить личный досмотр. Среди челяди он не увидел ни Зельмы, ни Вульфа. Мальчишка обычно с раннего утра начинал слоняться по замку, приставая ко всем с расспросами. Дурные предчувствия закрались в душу управителя.

Гретта, потирая руки от радости, вызвалась проверить комнату Зельмы. Там она застала беспорядок — бывшая наложница явно покидала её в спешке, собрав вещи.

— Зельмы нет в её комнате! — доложила она управителю. — И бастарда тоже не видно. Она явно сбежала!

Управитель схватился за голову.

— Убив двух стражей?! Не похоже на Зельму…

— Она — дикарка! И всегда ею была! — тотчас вставила Гретта.

Управитель решил немедля направиться к госпоже Эве с докладом.

…Лагерда провела тяжёлую беспокойную ночь — её преследовали кошмары. Она пробудилась с больной головой, под глазами залегли тёмные круги. Камеристка умылась, оделась, привела себя в порядок, когда колокола церкви возвестили приму — начало дня.

В обязанности Лагерды входило будить госпожу, одевать её и помогать совершать утренний туалет. Затем госпожа Эва завтракала в компании камеристки, если магистр пребывал в отлучке по делам ордена.

Лагерда приблизилась к покоям Эвы — горничная уже пробудилась и ждала распоряжений госпожи, сидя на мягкой скамейке.

— Ночь пошла спокойно? — спросила у неё камеристка.

— Да, Лагерда…

Тем временем Лагерда и горничная уже вошли в её покои. Эва мирно лежала в постели, не реагируя на присутствие камеристки.

Горничная тотчас принялась убирать пролитое намедни вино.

— Госпожа… — позвала Лагерда, приблизившись к ложу своей госпожи. — Утро в разгаре…

Однако Эва хранила молчание.

— Госпожа… — снова произнесла камеристка и дотронулась до её руки, лежавшей поверх покрывала. Рука была холодной…

Лагерда схватила госпожу за руку — Эва никоим образом не реагировала на её действия.

— Великий Логос! — взмолилась Лагерда и оглянулась на перепуганную горничную. — Чего стоишь? Помоги мне! Госпоже дурно!

Горничная приблизилась к постели. Бледность и неподвижность тела госпожи навели её на мысль:

— Госпожа Эва мертва… — едва слышно произнесла горничная.

Но Лагерда ничего не желала слушать. Она продолжала теребить Эву, пытаясь разбудить её от вечного сна. Наконец голова Эвы съехала с подушки, и камеристка заметила кровь.

Девушка издала чудовищный крик. В это время к покоям госпожи приближался управитель. Услышав крики, он решил, что госпоже грозит опасность. И, пожалев, что оставил арбалет в оружейной, со всех ног ринулся на помощь.

Перед его взором открылась страшная картина: горничная рыдала, утираясь накрахмаленным передником. Лагерда обнимала безмолвную бледную госпожу, пытаясь привести её в чувство.

— Нет! Нет! Этого не может быть! — навзрыд кричала камеристка. — Эва! Госпожа! Проснитесь!

Управитель приблизился к господскому ложу и сразу заметил окровавленную подушку.

— Помоги мне Логос… — взмолился он. — Что же я скажу магистру, когда он вернётся из похода?..

В это время в покои ворвался командир замковой стражи, от него резко разило вином. Видимо дурные вести застали его в таверне в объятии какой-нибудь шлюхи.

Быстро оценив обстановку, он схватил управителя за шиворот и вытащил прочь.

— Почему я узнаю обо всём последним? Мои люди убиты, лошадь испарилась! Швея, в прошлом наложница магистра, и её сын исчезли! — ревел он, а затем резко замолк и, подбирая слова, продолжил: — Госпожа Эва… мертва…

Управителя трясло мелкой дрожью.

— Я ничего не знаю… — с трудом вымолвил он.

Командир охраны ослабил хватку и отпустил управителя.

— Судя по всему, это убийство… И мотивы ясны, как божий день! — сообразил он. — И отвечать перед магистром придётся нам.

Командир охраны ринулся в стражницкую, намереваясь организовать погоню за беглянкой. Хотя понимал, что она уже далеко…

…Конный разъезд покинул Анвельтбург. Саксонские войска с боями продвинулись вглубь территории венедов, осадив Старгард. Новая саксонская колония, построенная когда-то на границе земель венедов и ордена, формально обозначенной пять лет назад после очередного похода ордена Золотого креста, раскинулась теперь в глубоком тылу боевых действий. Ей внималось в обязанность поставлять продовольствие к театру военных действий и принимать раненных.

Однако на захваченной саксонцами территории действовали небольшие разрозненные отряды венедов, возглавляемые отчаянными огнищанами, потерявшими своё имущество и родных. Поэтому конные разъезды тщательно контролировали окрестности Анвельтбурга.

Пятеро саксонских всадников по обыкновению объезжали окрестности колонии.

— Слыхали под утро вой волков? — поинтересовался командир.

Всадники кивнули.

— Недалеко от города охотились… — подтвердил один из саксонцев. — Я от воя проснулся и долго не мог успокоиться — жутковато… А вдруг это венеды обращаются волками и жаждут нашей крови?

— Не болтай ерунды! — присёк его командир. — Окрест полно трупов — вот и привлекают они хищников. Лучше Логосу на удачу помолись!

Не успел командир закончить фразу, как заметил что-то впереди посреди тракта. Он привёл в боевую готовность арбалет и отдал команду:

— Двое за мной, вперёд! Остальные прикрывают тыл в случае необходимости…

Трое всадников приблизились к месту происшествия — их взору открылась следующая картина: на земле лежал матёрый окровавленный волк. Земля вокруг него окрасилась в алый цвет.

Всадники спешились.

— А вот и волк… Видать на венедов нарвался… — решил командир саксонцев. — Шкура хороша, надобно её содрать да кожевнику на выделку отдать. Славный воротник на зимний плащ получится…

Он обошёл вокруг поверженного хищника.

— А голова-то какая здоровенная! Непременно повешу её в стражницкой! — восторженно воскликнул он и вдруг заметил, что за шею мёртвого волка цепко держится ребёнок.

Мальчик припал лицом к запёкшейся ране на шее волка и был весь перемазан кровью. Оттого командир не сразу заметил его.

— Великий Логос! — воскликнул ошарашенный командир. — Ребёнок! А ну помогите мне!

Двое саксонцев бросились на помощь командиру и, приподняв мёртвого волка, извлекли из-под него мальчишку.

Окровавленный ребёнок пребывал без сознания. Командир припал ухом к его груди.

— Дышит… Это как же он выжил? Ничего не понимаю… А мальчишка-то — не из простых, куртка, покуда не пропиталась волчьей кровью, была из отменной шерсти сшита. А это что такое?.. — он заметил на поясе мальчика дорогие ножны. — Не может быть, это же сын богатого горожанина…

В это время один из саксонцев извлёк кинжал из окровавленного волчьего горла.

— Командир, смотри, что я нашёл!

Саксонец протянул окровавленный кинжал с дорогой рукоятью. Командир принял клинок и внимательно разглядел его.

— Мальчишку следует забрать в город и обо всём доложить бургомистру. — Решил он. — Похоже, что волка прикончил наш найдёныш…

Саксонцы удивлённо переглянулись.

— Мальчишка убил матёрого волка?!!! — в унисон возопили они.

— Похоже на то…

Командир снял плащ и завернул в него мальчика. В этот миг ребёнок очнулся и попытался что-то сказать — из его рта хлынула кровь.

— Великий Логос! — испугались саксонцы. — Да он ранен…

Командир положил мальчишку на землю, развернул плащ и со знанием дела осмотрел его.

— Он не ранен… только напуган… Видимо его вырвало волчьей кровью… — констатировал командир разъезда. — Жаль, плащ безвозвратно испорчен.

Наконец ребёнок обрёл дар речи.

— Где мой папа?.. — едва слышно спросил он.

Командир бережно завернул мальчика в плащ.

— А кто твой отец, малыш? И как ты попал сюда? — заботливо спросил командир.

— Мой папа — магистр фон Хогерфест… А как я сюда попал не помню… — пролепетал мальчик.

От такого ответа саксонцев проняла дрожь. Однако командир быстро пришёл в себя и ласково сказал:

— Я отвезу тебя в Хаммабург, малыш. Ничего не бойся…

Он посадил мальчика на шею своего жеребца.

— Как тебя зовут, малыш?

— Я уже не маленький… — буркнул тот. — А имя моё Вульф… Так называл меня отец и маршал Курт Саксонский…

Саксонцы снова многозначительно переглянулись. Что им ожидать от находки: беды или повышения по службе?

— Держись за гриву, Вульф! — велел командир и ловко запрыгнул в седло. — Теперь ты точно — волк! Прикончил матёрого вожака и напился волчьей крови сполна! Магистр будет гордиться тобой! Отправляемся в Хаммабург!

* * *

Старгад и Велегош отчаянно оборонялись. Саксонцы не ожидали, что города будут так хорошо укреплены. И тем паче не рассчитывали, что венеды применят против них катапульты. Так что города и осаждающие их саксонцы обстреливали друг друга горящими каменными снарядами. Но саксонские снаряды не долетали до второй линии обороны славянских городов — Перун и Сварог отлично рассчитали траекторию их полёта — а падали в широкие рвы, наполненные водой. Однако снаряды дальнобойных славянских катапульт, сконструированных ирийцами, отлично попадали в цель и наносили весомый ущерб саксонцам.

К тому же многочисленные тайные ходы, ведшие из городов прямо в стан неприятеля, позволяли венедам предпринимать молниеносные вылазки и терзать неприятеля. Саксонцы ни днём, ни ночью не знали покоя на землях венедов.

Осада славянских городов продолжалась уже не первый день и шла с переменным успехом. Хогерфест и фон Анвельт, возглавивший поход на Старгард, были не на шутку обеспокоены.

Магистр с разочарованием понимал: все новейшие ухищрения против венедов не оправдали его надежд. Более всего его раздражали летающие птицы с женскими лицами. Они кружили над лагерем саксонцев, а всадники, сидевшие на спинах языческих чудовищ, метали вниз зажжённые снаряды. Огонь от этих снарядов потушить не представлялось возможным — он поглощал всего, чего только мог коснуться.

Магистр в бешенстве приказал уничтожить летающих чудовищ из специально разработанных катапульт с прицелом в виде зрительной трубы. Но, увы, чудовища, словно знали, куда будет направлен последующий удар и ловко уворачивались от саксонских снарядов.

* * *

Тем временем, Ладомира, с запутавшейся в стременах ногой, бесчувственная тащилась по земле за уже медленно плетущейся и изрядно уставшей лошадью.

Лошадь, наконец, окончательно устала и захотела пить, остановилась в небольшом заброшенном хуторе, после чего начала жадно пить из наполненной до краёв дождевой водой старой, почерневшей от времени деревянной бадьи. Вся исцарапанная и изодранная, покрытая ссадинами и запёкшейся кровью Ладомира, пришла-таки в себя. Животное, к тому времени уже напившись, мирно стояло подле бадьи, и щипало растущую рядом сочную травку.

Некоторое время Ладомира просто лежала на земле, потеряв счёт времени и пытаясь понять, где она находится. Всё тело ужасно болело, царапины саднили, в горле пересохло — хотелось пить. Чуть позже, немного прейдя в себя, женщина кое-как выпутала застрявшую ногу и, сидя на земле, заметила хутор. С виду в нём давно никто не жил, видимо был разорён крестоносцами ещё пять лет назад во время похода.

Ладомира попыталась подняться на ноги — голова предательски закружилась, и она снова опустилась на землю. К горлу подкатила тошнота…

Женщина доползла до бадьи и жадно припала к воде, словно животное. Утолив жажду, она умылась и промыла многочисленные ссадины на теле.

Окончательно прядя в себя, Ладомиру пронзила мысль: «Мечеслав! Мальчик мой! Что с ним сталось?!» Она не выдержала и разрыдалась. Мысли её путались: перед глазами лежала мёртвая с широко раскрытыми глазами Эва… Затем побег из замка… Нападение волков… Фетсак упал и она потеряла сознание… Мечеслав! Выжил ли он или волки растерзали её дитя?

С ужасом Ладомира осознала, что она не может вернуться на поиски сына — обратного пути нет. Её тотчас схватят и обвинят в смерти Эвы.

Женщина вознесла молитвы славянским богам, чтобы её сын остался жив. «Уж лучше пусть его найдут саксонцы… Придёт время и Мечеслав сделает правильный выбор, ведь в нём течёт славянская кровь…» — подумала она.

Ладомира не сомневалась, если Мечеслав жив, то магистр не отвергнет его. Ведь Вульф, как он называл мальчика, пока что единственный его отпрыск и наследник.

Ладомире на протяжении всех пяти лет претили мысли о том, что её сын встанет под знамёна Логоса и также, как и другие рыцари ордена, пойдёт истреблять язычников, грабить и выжигать их селения. Однако она надеялась, быть может, судьба сына всё же сложится иначе. И она с жаром вознесла молитвы богине Мокоши и Рожаницам, прядущим нити судьбы и ведающим будущим. Пусть они позаботятся о Мечеславе, направят его на путь истинный. Уберегут его от участия в походе против своих же собратьев.

…Ладомира ощутила острый приступ голода. К своему вящему удивлению она обнаружила рядом с Фетсаком свою увесистую кожаную сумку, кое-где порванную и всю в пыли. Она тотчас открыла её и с жадностью набросилась на припасённый ещё в замке пирог с мясом. Немного насытившись, она смастерила лук, использовав свой кожаный поясок в качестве тетивы. Из того же пояска она извлекла миниатюрный женский валет, небольшой кинжальчик, встроенный в пряжку. При помощи него она изготовила стрелы и, оставив Фетсака пастись, отправилась в лес на охоту.

Вскоре охотница вернулась с подстреленной куропаткой. Она ловко ощипала птицу, добыла трением огонь и развела костёр. «Пир» обещал быть на славу.

Насытившись, Ладомира устроилась на отдых в полуразрушенном хуторском амбаре. Она устало закрыла глаза, попыталась обдумать свои дальнейшие действия, но сон сморил её.

Проснувшись следующим утром, беглянка перекусила остатками жареной куропатки и снова отправилась на охоту, решив, что запасы провизии в дорогу не помешают. Поразмыслив над своим будущим, Ладомира решила отправиться в Щецин к поморянам — туда, по её мнению, крестоносцы доберутся нескоро.

На рассвете Ладомира взобралась на Фетсака и отправилась в дальний путь, решив, что воля богов и чутьё, непременно приведут её к цели.

Женщина попыталась сориентироваться по природным знакам, решив двигаться к реке Биле, переправиться через неё, а затем пересечь земли лютичей, там, куда крестоносцы ещё не добрались. Природной границей этих земель с севера служила река Альстера, а за ней же раскинулись территории поморян с их столичным градом Щецином.

Достигнув цели, Ладомира твёрдо решила посвятить остаток своей жизни служению богине Ладе и стать жрицей в каком-нибудь отдалённом храме. Ведь по славянским законам Лада была не только богиней любви и домашнего очага, но и привечала вдов, давала им утешение.

Фетсак неспешно шёл по лесной тропе. До слуха всадницы донеслись звуки боя — до Старгарда, раскинувшегося на берегу Били оставалось не более версты. Женщина натянула поводья, конь послушно остановился. Немного поразмыслив, она решила найти переправу, опасаясь попасть в руки саксонцев.

В это момент решалась судьба Старгарда. Воюющие стороны были измотаны до предела — не было ни победителей, ни побеждённых. Ландмейстер фон Анвельт пребывал в бешенстве. Тем паче его раздражала безынициативность своего собрата по ордену Эрика фон Линсбурга. По мнению Конрада — фон Линсбург, после ранений полученных пять лет назад, испытывал страх перед языческими богами.

С разочарованием фон Анвельт наблюдал, как захлёбывается очередной штурм города. Не спасали саксонцев даже штурмовые башни из металла. Потому, как летающее языческое чудовище со всадником на спине, забрасывало их горящими снарядами. Огонь, словно прилипал к металлу, он мгновенно охватывал штурмовую башню и «не успокаивался», покуда не поглощал все её внутренности. Так в башнях погибло множество отчаянных саксонцев. Конрад едва ли находил добровольцев для очередного штурма. Пехотинцы-штурмовики предпочитали преодолевать первую линию обороны венедов по старинке, при помощи лестниц, опасаясь зажариться живьём в штурмовой башне.

Очередной штурм выдался вялым и, в конце концов, захлебнулся. Конрад фон Анвельт призвал клирика в свой шатёр и со ближним окружением вознёс очередную молитву Логосу. Но тот отчего-то не спешил даровать им победу.

Осада Велегоша под руководством самого магистра и его тестя гроссмейстера Волтингена мало чем отличалась. Фридрих испытывал крайне разочарование. В какой-то момент он подумал, что Логос не в силах противостоять языческим богам. Тем паче, что те явно сражаются на стороне венедов.

Вера маршала Курта Саксонского и вовсе пошатнулась после того, как небольшой отряд венедов, появившийся, словно из-под земли, чуть не пленил его.